Его Искушение

Анна Гур

Глава 13

Я начинаю парить, а точнее, это Иван берет меня на руки, как пушинку, и несет, не прекращая целовать.

Кислород заканчивается, единственная мысль пульсирует, вспыхивает ярко — мне предстоит узнать, каково это — быть отданной на одну ночь безумному горячему мужчине.

Меня несут по коридору, темп шага быстрый, ровный, оторвавшись от меня, он смотрит вперед, но я все равно опускаю голову, жмурюсь, позволяю прядям упасть на лицо, чтобы спрятаться.

Иван пролетает по лестницам, а я инстинктивно прижимаюсь к опасному мужчине.

Хлопок двери за спиной.

Но я все еще не решаюсь открыть глаза. Чувствую, что меня сажают на что-то шелковое, мягкое.

Кровать…

На мгновение меня отпускают, резко вскакиваю, распахиваю глаза и встречаюсь взглядом с Кровавым. Он застыл в шаге от меня.

Все подсознательно кажется, что меня не хотят пугать, дают время, чтобы свыкнуться и принять неоспоримость последствий моей встречи с Кацем.

Поднимает руку, отводит мои волосы за спину, проводит по золотой пряди, присматривается.

Мы с ним на контрасте. Его смуглость. Моя бледная кожа и яркие черты. Его белесая шевелюра и мои волосы цвета червонного золота, как всегда говорила мама.

— Рора, милая, у тебя локоны в цвет моего обручального кольца… чистый червонец…

Мысль о маме заставляет в глазах защипать. Слезы скапливаются на дне. Жгут. Но я не плачу.

Горячие подушечки пальцев проходятся по лицу и трогают пушистые ресницы.

— Такая естественная, натуральная… и такая…

Замолкает. Светлые глаза темнеют, а молния за окном освещает жесткое лицо.

Почему мне чудится, что мужчина в бешенстве, готов меня разодрать голыми руками?! Будто я совершила нечто столь ужасное, что только адовый самоконтроль не позволяет зверю сдвинуться и приступить к наказанию.

Наклоняет голову, тянет ноздрями воздух.

— Брусника… Кровавая сладость, что растекается по губам и языку.

Опять вспоминает ягоду, а сам, как одержимый, все пропускает мои золотистые пряди между пальцами, ласкает как-то нежно и опять тянет воздух носом, принюхивается, как самый настоящий зверь:

— От тебя пахнет прошлым…

Порываюсь отпрянуть и вскрикиваю, потому что прядь он не отпускает, зажимает в кулаке, а я смотрю на его огромную руку, на длинные пальцы с выделяющимися косточками.

Красив. С каждой секундой я подпадаю под эту странную тягу. Разглядываю могучего русского.

Погода за окном сходит с ума, настоящий шторм пришел в штат и мне кажется, что стекла не выдержат такого натиска, как и я не справлюсь с порывом этого мужчины, который вбивает меня в свою покатую широкую грудь с порослью волос и обжигает кончики моих пальцев своим жаром.

— Я просто хотела помочь…

Взгляд вспыхивает. Это лицо обманчиво спокойно.

Он не пощадит.

— Нет, — безапелляционно как-то, жестко.

Нечего надеяться разжалобить, он — стена. Непоколебимый в своих решениях.

Кровавому не отказывают.

На перемотке противный голос Ридли, заставляющий сцепить зубы.

Я сегодня отказала. Дважды. Пыталась бежать и заехала по черепу.

Может, чудо вообще, что еще жива, а не кормлю рыб в его озере.

— Какая же ты красивая…

Эта фраза… Он ее проговаривает странно. В возбужденном голосе проскальзывает яркий акцент.

Слух режет еще одно незнакомое слово. Не понимаю.

— Что?! — спрашиваю, кажется, что слышу что-то важное, но мне не отвечают.

Вдавливает меня в себя все сильнее. На ощупь он как гранит, и я смотрю на выемку под широкой шеей, рассматриваю выделяющийся кадык, замечаю, как он дергается, когда Иван произносит густым, севшим голосом:

— Каждый поступок несет свое наказание, куколка. На моей родине говорят: не делай добра, не получишь зла.

Запрокидываю голову, смотрю в эти невозможные почти прозрачные глаза. Тону в них. Осознаю правдивость фразы.

Страшные слова, но по факту Кровавый чертовски прав. Послала бы я Цветочка с его проблемами, сейчас бы забот не знала.

В душе колышется негодование, а затем вспыхивает злорадство. Кац наказал Флауэра за одну единственную пощечину, отвешенную мне. Сейчас, может, Ридли гораздо хуже…

Что же Кровавый мог сделать со мной за такое наглое оскорбление его мужского достоинства?!

Хотя. Мое наказание будет, наверное, иным и его хриплый голос подтверждает мои подозрения:

— Уясни для себя одно, куколка. Ты моя на всю эту ночь. Все в твоих руках.

Опускает сильную ладонь мне на бедро, вжимает в себя, подтверждая каждое слово.

Эти пальцы могут быть жестокими и чрезвычайно нежными. Мне решать, как именно они будут касаться.

Снаружи беснуется настоящий ад, ветер ударяет в стены, молнии сверкают, ослепляя и отражаясь в серебристых глазах напротив.

Странно, но страх меня отпускает и, находясь в замкнутом пространстве с хищником, у которого на меня вполне конкретные намерения, уходят тревоги, я подпадаю под магнетизм мужчины.

Он продолжает касаться меня, проводить руками по лицу и волосам. Достаточно одного щелчка его пальцев и я так же быстро упаду поломанной куклой к его ногам.

Я не могу ничего ему противопоставить, но странно то, что и не хочу. Просто плыву по течению, отдаюсь каким-то невероятным ощущениям, которые вспыхивают у меня в груди.

Смотрит на меня так внимательно, так отчаянно. Страшный взгляд. Пугающие глаза. Он отзывается табуном мурашек, который гарцует на моем теле.

Прозрачные глаза смотрят пристально. Подавляют, а у меня бунт внутри, злость на всю эту ситуацию.

Считывает мои эмоции, мою тягу и желание.

Ухмыляется.

— Ты уже стала моей.

Резкий рывок. Впечатываюсь в литую грудь сильнее, и меня опаляет жаром запретных слов:

— А теперь мы продолжим с того самого, на чем остановились.

Прикусываю в нерешительности губы.

— Красавица…

Его голос хриплый, кажется, что слова разрывают гортань, он их буквально выталкивает, говорит на своем языке. В глазах эмоции сменяются с быстротой от жара до ненависти, от лютой злобы до желания.

— Я тебя не понимаю…

Отвечаю робко. Накрывает стыдливость, когда он опускает плотоядный взгляд на мою шею, затем опять возвращает к лицу, обжигая.

— На русском говорю. Считай, что высказываю восхищение…

Профессия модели отучила от неловкости. Я часто снималась, едва прикрывшись одеждой, иногда без белья, научена отгонять ненужное смущение, но сейчас под взглядом Ивана мне сложно удержаться от того, чтобы не прикрыть свое полуголое тело руками.

Только я все равно заставляю себя выпрямиться и смотреть мужчине прямо в глаза.

Дышу часто, грудь вздымается, натягивает материю.

Кац рассматривает меня, может, даже любуется, правда, так зверь на добычу может смотреть. У него ноздри раздуваются, скулы белеют.

Время бежит, ураган за окном беснуется, но я все равно не готова к тому, что слышу.

— Расстегни пуговицы…

Он может разорвать меня своими огромными ручищами, все может, и главное, у него есть абсолютная власть, дающая право вершить судьбы.

Любое его желание исполняется и сейчас этим желанием стала я…

И самое странное, что я горю в его огне. Он со мной удивительно спокоен, сдерживает себя, но ограничители слетят — вопрос времени, может, секунд.

Смотрит на мня, ждет моих действий.

Нереально выдерживать подобный натиск. И с крохотными пуговками на груди справляться также сложно, пальцы подрагивают, слетают с перламутровых кругляшей, но Кац не шевелится.

Он дает мне фору.

Дает мне возможность подготовиться к тому, что надвигается на меня со всей неизбежностью бушующей стихии.

Наконец, справляюсь с пуговками, и полы ткани расходятся, демонстрируя часть моего белья, котороее я поменять не успела, не до того было, так сказать, побег через окно пришлось проворачивать за минуты…

Так что сейчас Кац видит провокационный комплект, дорогой, прозрачный и распаляющий мужской интерес.

Когда надевала все это непотребство, думала, что для себя стараюсь, для уверенности, раскрепощенности, которую белье дарит женщине, а оказалось, что для мужчины надела…

Для Ивана Кровавого…

Мое платье завязывается на плечах. Кровавому нравится смотреть, как распаковывается его подарок, нарочито медленно, трепетно, но здесь он не выдерживает.

Тянет за завязки на плечах сам, нежно лаская мою кожу, по которой сразу же летят искры.

Ткань падает на пол, скомканным облачком вокруг моих ступней.

Я сегодня словно из одних бантиков состою, подарок в ленточках для бандита, босса мафии и богатого бизнесмена в одном лице.

Можно, конечно, посмеяться курьезности ситуации, но как-то не до смеха.

Страшный грохот за спиной заставляет вздрогнуть.

— Сегодня ведь давали штормовое предупреждение?

Спрашиваю на автомате, чтобы хоть как-то отвлечься от того гнетущего состояния, от напряжения, которое концентрируется между нами.

Улыбается краешком губ, оценивает маневр.

— Боишься?

— Очень, — отвечаю тихо.

— Мой дом — непреступная крепость, со мной тебя ничего не должно страшить, — глаза опускает на мое прозрачное бюстье. — Продолжай, Аврора, я жду…

Приподнимает бровь, рассматривая мое бюстье без лямок с застежкой спереди и чертовым бантиком посередине!

Ухмыляется.

— Ты удобно одета, куколка…

Подмечает ровно и глаза у него сужаются.

Проскальзывает злость. Мне отчего-то все время чудится, что я в равной степени распаляю и злю мужчину.

Выдыхаю со свистом, я и вправду хорошо подготовилась…

Лучшее белье, единственная цель которого — искушать и провоцировать.

И ведь не поверит, что все случайность…

Дышу через раз. Медленно безотрывно смотря в белесые глаза, расстегиваю застежку, оголяя молочную кожу.

Робею от его реакции, меня ужасает отклик собственного тела.

В безудержном порыве прикрыться прижимаю запястья к груди, закрываюсь.

Неожиданное резкое движение, которое я едва улавливаю. Накрывает мои руки. Даже в этом касании сдерживаемая сила.

Все тело Ивана напряжено и становится еще более громадным из-за вздувшихся мышц.

Его прокачанный торс замер в миллиметре от меня так, что я ощущаю жар, исходящий от Кровавого.

— Не зажимайся.

Глухой рычащий голос. Чувственный. Отрывает мои кулачки от груди одной своей ладонью, опускает взгляд, рассматривает.

— Хороша…

Рокот его голоса заставляет внутренне взвиться и покраснеть от смущения, которое, впрочем, наверняка отражается на щеках легким нежным румянцем…

Замираю, когда он проводит рукой по моей скуле, словно прицеливается, понимая, как именно может дозировать мое удовольствие, которое простреливает прямым импульсом от его пальцев.

Кац не таясь, по-мужски рассматривает меня. Пристально. Его взгляд скользит по плоскому, подрагивающему животу и натыкается на прозрачную преграду белья, которое по факту ничего не скрывает от бесцветных глаз Кровавого.

— Еще один бантик.

Его горячее дыхание рассыпает мурашки по телу, создавая внутри незнакомую, странную дрожь от этих слов, от его запаха… От его прикосновения…

Его пальцы проводят по коже, нежно, всхлипываю, чтобы заглушить огонь, что просыпается внутри и откликается на каждое его касание.

— Оборотистая девочка.

Горячий шепот обжигает губы, а я не понимаю, плыву на волнах, но все же робко спрашиваю:

— Что?

–Со всеми клиентами такая?

Отвечает и глаза вспыхивают недобро. Зло. Хватка на плечах становится болезненной.

— Нет! Я никогда! Ни с кем!

— Правильно — каждый клиент уникален. Не стоит говорить заученных фраз. Я не терплю лжи.

У меня, наверное, от этой фразы глаза становятся размером с блюдца. Застываю на месте в шоке.

Смотрю во все глаза на высокого мужчину и по коже озноб. Глаза у него, как штормовые облака за окном, темнеют даже, а я настолько парализована, что слова высказать не могу.

То, что происходит…

За кого же он меня принял?!

Проклятый Флауэр!

Горячее дыхание на моем лице, ласка в волосах и жжение в затылке от того, что с силой собрал пряди в кулак.

— Кукла. Красивая. Порочная. Лучшая из всех.

Со свистом выпускаю воздух, хочу заорать и руки все же замахиваются, но я не успеваю ничего.

Меня сгребают в объятия и целуют с таким напором, что выбивает воздух из легких и я действительно как тряпичная кукла вишу в руках гиганта, ноги отрываются от пола, в ушах закладывает. Голова идет кругом.

Я ощущаю себя перышком, которое закрутил шторм, и у этой стихии есть имя.

Иван Кац.

— Колдунья. Что ты со мной делаешь?! У меня от тебя крышу рвет…

Горячечный шепот в самые губы. Меня завертело в ощущениях. Его руки обжигают. Шершавые, крупные и мозолистые пальцы впиваются в кожу. И тем не менее, на подсознательном уровне отмечаю грубость этих рук и в то же время невероятную мягкость прикосновения.

Буря эмоций.

Еще никогда и никто не заходил так далеко. Да, меня зажимали несколько раз, да, я целовалась и даже на заднем сиденье машины один неудачный ухажер решил зайти дальше, чем следовало, за что и огреб по лицу.

Многое было, многим приходилось ставить жесткие рамки. Всегда справлялась. А сейчас не могу…

Не могу!

Эта последняя мысль вылетает и испаряется под натиском жестких губ.

Я впервые шепчу имя мужчины, желая прийти в себя и его привести в чувства:

— Иван…

Вскидывает голову, смотрит мне в глаза с бешенством.

— Повтори.

— Что?

— Имя мое. Еще раз.

Смотрит с таким неистовством. В этом взгляде смешиваются безумное желание и дикая ненависть.

— Иван… — выдохом.

Прикрывает веки на секунду, скрывает от меня свои необычные, страшные светлые глаза и вспарывает мое сознание своим обещанием-угрозой, которое выполнит:

— Завела ты меня, кукла. Сыграешь роль трепетной девочки до конца…

Не дает продохнуть, я тону, иду на дно.

— Какая же ты… — сильный акцент и хриплый голос, и еще одно слово, которое чертов русский буквально рычит. Не могу разобрать. Целует меня все яростнее. У меня уже губы горят, пьянею от него.

В какой-то момент нахожу себя лежащей на постели, пытаюсь приподняться, но Кровавый пригвождает меня своим весом к кровати.

Касается меня везде, рисует узоры, прикусываю губу, чтобы не позволить стону сорваться.

Чувствую, Иван всегда выполняет свои угрозы. В нем плещется первобытная сила, которой невозможно не подчиниться.

— Как же ты пахнешь, чертова брусника, — рваный выдох.

Глаза у него темнеют, прищуривается. И мне от одного такого дикого взгляда страшно становится. Я словно в глаза собственной смерти заглядываю.

Кац отстраняется, а я опять смотрю в светлые глаза, полыхнувшие яростью, с покрывшим радужку зрачком. Сейчас наружу прорывается черная суть Ивана Кровавого.

— Будешь моей?

— Да.

Отстраняется. Щелчок, похожий на грохот, и он вынимает ремень из шлевок, а я на секунду замираю с открытым ртом.

— Искушаешь, чертова кукла, — проговаривает хрипло.

В шоке распахиваю глаза, кровь приливает к моему лицу, отдавая страшным гулом в ушах.

Дыхание перехватывает и напрочь сносит тормоза.

В растерянности смотрю в серебристые глаза, которые стали черной бездной, зрачок, покрывший радужку, напоминает бездонную дыру, в которой живет моя смерть.

Даже сейчас красив, как сам черт.

И мне хочется крикнуть, что со мной все впервые!

С ним впервые!

Никогда никто так не распалял, чтобы было одно желание — принадлежать.

И я действительно отдаюсь нашей страсти. Эйфории и шоку мужчины, когда он понимает, что все у меня с ним впервые.

Кац скрывается за дверью ванной.

Прикрываю глаза, в голове шумит, тело все еще подрагивает от наслаждения. Меня уносит на волнах, сознание вырубает, отпускает меня в спасительную темноту.

Ненадолго. На секунды, быть может.

Выплываю из беспокойного сна с щелчком открываемой двери. Иван в одном полотенце выходит ко мне. Волосы влажные, немного взъерошены, пара прядей прилипли ко лбу.

Горячий. Дикий. У меня от его животной энергетики дыхание обрывается.

Читает меня по лицу, приподнимает уголок чувственных губ, слегка улыбаясь.

— Я тебя только распробовал, куколка.