Сокровища моего отца

Анна Горельникова

«Сокровища моего отца» – это его детские воспоминания. Трудное послевоенное детство в маленькой деревне Пензенской области, в котором всегда найдется место и мелким детским шалостям, и большим приключениям.

ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ

Когда мне был всего год с небольшим, я сильно заболел. Судя по рассказам мамы, это было воспаление легких. Температура не падала, я перестал кушать. Мама молилась день и ночь. Когда мне стало совсем плохо, она написала отцу на фронт письмо, в котором раскаивалась, что не уберегла долгожданного сына. Соседи приходили как будто бы ее поддержать, но на самом деле — проститься со мной. Дедушка Никита был реалистом, поэтому молиться не стал. Он смастерил маленький деревянный гробик и поставил его в сенях к ужасу мамы и сестры. А на реке Няньге в то время был ледоход, так что деревня оказалась отрезанной от внешнего мира и благ цивилизации. Никакой врач из райцентра до нас дойти не мог. Все понимали — дело плохо.

Но, видимо, судьба решила дать мне шанс задержаться на этом свете чуть подольше. Узнав о моей болезни, в деревню по льдинам на реке Няньге каким-то чудом дошла врач из соседней Ханеневки. Ее эвакуировали из блокадного Ленинграда в нашу область. Она пришла к нам домой, дала мне какие-то лекарства, которых здесь было не достать, сделала уколы… И вдруг дело пошло на поправку! У меня появился аппетит, я даже начал ползать по печке, что-то мычать. Мама была на седьмом небе от счастья, сестра радостно со мной играла, соседи приходили праздновать второе рождение. Дед Никита, чертыхаясь и радуясь одновременно, думал, какого черта зря извел столько досок и во что бы полезное теперь переделать мой гробик. В итоге из него получился отличный ящик для рассады. Жизнь пошла своим чередом.

Я не помню имени моей спасительницы, но всю жизнь знал, что возможность каждое утро встречать рассвет подарила мне простая врач из Ленинграда, которая не побоялась, рискуя собственной жизнью, пойти по льдинам в далекую небольшую деревню к больному ребенку, хотя могла бы и не делать этого.

Геннадий Горельников, 18 лет

ВТОРОЕ РОЖДЕНИЕ

Где берег, заросший полынью,

Леса да просторы полей…

Мне дали хорошее имя

В деревне родимой моей.

Жизнь рано меня опалила,

Окрасив виски в седину,

И мама мне часто твердила:

— Ты дважды родился в войну!

…По чистым в избе половицам

В ту зиму пошёл ты, сынок…

И вскоре, так надо ж случиться, —

Как вдруг заболел ты и слёг.

Да так, что надежды не стало

Тебя излечить и спасти…

Я разум почти потеряла,

Отцу написала:

— Прости, —

На фронт, — что теряю желанного…

Да Бог, видно, что ли помог:

В деревне, ты знаешь, ни странно,

Что новость бежит раньше ног.

И вот в Ханенёвку то ль птицы

Её принесли, не пойму:

Был ледоход, и пробиться

Ни к нам, ни от нас — никому.

Я плакать могла лишь от горя

С сочувствием вдов из села…

Но врач нашу Няньгу в заторе

По льдинам, представь,

перешла!

И тут же взялась за уколы.

— А ну, перестать голосить!

Будь, мама, счастливой, весёлой,

Сын долго у вас будет жить!

…Как ни были б радостно-сладки

Нежданные жизни дары,

Я помню: врачу-ленинградке

Обязан

рожденьем вторым.

ВОРОБЕЙ

Воробей — не певец: его песни

И не песни — речитатив.

В детстве был я в жестокой болезни —

Он стократ повторял мне: « Чуть жив!»

Я в мороз его в детских ладошках

Грел горячим дыханьем своим,

И военные

хлебные крошки

Мы делили все поровну с ним.

А зима наметала сугробы,

Выли ветры в печной трубе…

После долгой и трудной хворобы

Что-то общее было в судьбе

Воробья

и мальчишки больного,

Что упорно цеплялись за жизнь…

И, как высшего блага земного

Мы желали друг другу:

— Держись!

…Не орел я и малого роста,

Над землей не парил в облаках;

Что другим доставалось

так просто, —

Я с киркой брал да с ломом в руках.

Может быть, и порою безвинно

Жизнь хлестала меня, словно плеть, —

Мне живучести воробьиной

Чуть хватало,

чтоб смерть одолеть.

Не однажды и зимняя вьюга

Будет в плаче со мной подвывать:

Потеряю я лучшего друга,

И отца потеряю, и мать.

…Годы шли.

А судьба куролесила,

Столько было

глубоких скорбей…

— Мы ведь живы! — ликующе, весело

До сих пор мне кричит воробей.

Село Волхонщино, наши дни