Четыре гитары

Анна Гольден

В свои 27 лет Карина Шнайдер может похвастаться многим: творческой работой, высоким заработком, собственным жильём и целеустремленностью, не знающей преград. Чем не повод жить в своё удовольствие, поддерживая имидж карьеристки, сердце которой не равнодушно лишь к эстетике дизайнерских интерьеров?Однако непоколебимая уверенность девушки рушится словно карточный домик после случайной встречи в баре со старым знакомым из университета…

3

Холодный воздух действует отрезвляюще. Колючие порывы ветра бодрят голову, и кажется, что выпитый за вечер глинтвейн чудесным образом улетучился: я чувствую себя почти трезвой. На улице холоднее, чем было пару часов назад, ледяной ветер пронизывает до костей, и я неприятно жмусь от холода. Мы идём быстро, почти бегом, чтобы не замерзнуть окончательно. При этом мы торопливо курим и о чём-то говорим. Наш разговор — это настолько «о чём-то» и «ни о чём», что мне трудно уловить его суть. Обмен рядовыми репликами в перерывах между сигаретными затяжками. Живёт Рома и правда близко от бара: не в паре домов, как он говорил, но наша морозная прогулка длится не более пяти минут, после чего мы останавливается у пятиэтажного жилого дома старого образца. С большой парадной дверью, величественными огромными окнами — такие дома строили в середине прошлого столетия. Я помню, что нам рассказывали о них на лекциях, но с историей архитектуры я не дружила, поэтому мои познания заканчиваются на этом факте.

Я молча курю, пряча то одну, то вторую руку в туго набитый карман шубы. Рома поправляет капюшон толстовки, торчащей из-под пуховика, выкидывает окурок и быстро закуривает новую сигарету.

— Вот мы и пришли, — судя по отвердевшему голосу, прогулка тоже положительно повлияла на его самочувствие. — Я покурю ещё, потому что дома с этим есть некоторые сложности.

— А что за сложности? — спрашиваю я, переминаясь с ноги на ногу от холода.

— Ну, я сейчас не курю дома, потому что у нас гостят родственники с детьми, а с лестниц меня гоняет сосед, которого бесит запах сигарет.

— Многим не нравится, когда курят на лестнице и оставляют после себя окурки, — замечаю я, чувствуя, как от морозного ветра начинает сводить скулы. — К счастью, у меня дома в этом плане полный порядок, так как есть персональный балкон с большим креслом и пепельницей. Но обычно я курю на кухне.

— Балкон — это хорошая вещь, — соглашается Рома, опрометчиво выпустив мне в лицо струю дыма. — Извини! Балкон — это круто, но в нашем доме они начинаются только с третьего этажа, и мы не попали в число счастливчиков.

— Дай угадаю. Ты живёшь на первом этаже?

— Не угадала. На втором. Пошли домой, холодно, — Рома открывает уличную дверь, и мы заходим в огромный подъезд с высокими потолками и широкой лестницей, ведущей к лифту.

Обжигающий кожу мороз остаётся позади, и я с облегчением выдыхаю, достав из кармана вторую руку. Мы поднимаемся два пролёта, сетуя на неожиданное похолодание, которое застало всех врасплох, и останавливаемся у высокой красной двери с номером «21». Пока Рома перебирает ключи — на связке их не меньше пятнадцати — я рассматриваю высокие стены, большие окна с широкими подоконниками, старый лифт, который, кряхтя, словно старый дедушка, ленивый потащился наверх. Я перевожу взгляд на дверь — и мои глаза останавливаются на старомодной резьбе. Какая замечательная дверь: высокая, под стать местным стенам, двустворчатая, старого образца. Сейчас никто такие не изготавливает — все современные двери куют из производственных прочных металлов, обтягивают кожей и вешают на них безвкусные позолоченные ручки. Но этот кусочек добротной старины похож на вход в сказочную страну. У неё потрясающий редкий оттенок красного: не банальный алый, не новомодный малиновый, а скорее что-то между оттенками «кармин» и «сангрия». Сложная красивая резьба из мелких узоров обрамляет старый замок — такие иногда заедают, но веками верно оберегают то, что спрятано по ту сторону. Дверь кажется тёплой — возможно, потому что мои руки превратились в ледышки за время нашей прогулки, но мне кажется, что это её особая магия. Пока мои глаза скользят по мелкой резьбе, Рома с видом медвежатника возится в замке. Когда ему удается повернуть ключ, издав при этом в ночной тишине подъезда громкий механический хруст, он непривычно тихо обращается ко мне:

— Не шуми только, дома все спят. Сейчас зайдёшь и иди прямо по коридору, потом поверни налево. Поняла? Не споткнись нигде. В моей комнате делай что хочешь, но в коридоре не шуми.

Я молча киваю ему, и он даёт мне зайти первой. Я попадаю в полутёмную прихожую, которая перетекает в длинный узкий коридор, освещенный тусклым светом абажура. Классическая коридорная планировка старых квартир — я видела такие планы в учебниках по проектированию, но мне ни разу не удавалось побывать в таких квартирах самой. Я — вечный обыватель новостроек, и никогда не бывала в домах старше десяти-двенадцати лет.

— Прямо иди, Карина, — шипит он мне в ухо. — Вот тут можешь разуться. Да. Шубу у меня в комнате положи, — Рома даёт мне директивные напутствия в квесте по тёмному коридору, и я пробираюсь вперёд, пытаясь не налететь на тумбы с обувью и раскиданные игрушки. — Теперь направо. Мы пришли. Заходи, я сейчас приду.

Я опасливо захожу в комнату: будто в её тёмных недрах прячется какой-нибудь персонаж из фильма ужасов, готовый наброситься на меня из темноты. Я наугад нащупываю на стене выключатель, и большая комната — вот это да, какая же она большая! — озаряется прохладным светом. Вот это объём! От восхищения я тихонько присвистываю. Сколько же здесь кубов пространства — я задираю голову, чтобы прикинуть высоту потолков — да тут метра четыре, не меньше! Как же здорово можно было бы использовать всё это пространство! Это же идеальная высота для навесных потолков! Я пытаюсь придержать свою фантазию в узде и начинаю осматриваться: здесь столько интересных деталей, что я быстро переключаю своё внимание на них.

Настоящая живая комната. Я и забыла что это такое — небольшой беспорядок, книги с потрепанными корешками, разбросанная одежда, полное несоответствие цветовой гаммы и стиля. Последние годы я жила в мире идеальных выхолощенных интерьеров, безупречных квартир со свежим ремонтом и продуманными мелочами вплоть до цвета молнии на диванной подушке. В домах, где я жила и работала, установлена самая лучшая техника, красуется мягкая мебель без пятен от сока и собачьей шерсти, книжные шкафы выровнены по стене, а на полках — стеклянные вазы и две-три книги, для яркого акцента. Ковры, шторы, обивка кресел, пледы, подушки — всё настолько идеально сочетается по цвету и текстуре, что даже самый придирчивый колорист не найдёт повода для замечания. Всё идеально — совершенно, прекрасно, стильно и новомодно. И бездушно.

Я перевожу свой взгляд с одного угла комнаты на другой, ощущая в себе какие-то новые эмоции при оценке интерьера. Мои клиенты показывают мне свои безвкусные комнаты, от одного вида которых меня воротит. Я только и успеваю посмеиваться над отвратительным китайским ковром с блошиного рынка, разными стульями за одним обеденным столом и стенами, безвкусно обклеенными фотографиями и вырезками из журналов. Но сейчас все мои жёсткие клише и стереотипы уходят от меня по-английски, оставив в одиночестве среди этой музыкальной обители бардака, хауса и настоящей жизни. Я обнимаю шубу, как большую мягкую игрушку, и начинаю экскурсию по совершенно новому для себя миру.

Большую часть этого пространства — не нужно долго теряться в догадках, чем занимается её обитатель — занимает широкая двуспальная кровать. Нет, не в том плане, что кровать выглядит как-то неприлично и вся закидана использованными презервативами и женским бельем — все дело в технических проводах. Ими усеяна половина кровати: толстыми, тонкими, цветными, чёрными, перемотанными изолентой, с непонятными переходниками, к которым крепятся небольшие коробочки, похожие на жесткие диски для компьютера. Их так много, что мне трудно представить, куда разом можно все их подключить и с какой целью. Напротив двери, в углу, стоит не то большое кресло, не то маленький двухместный диван — как и кровать, он весь усеян проводами, словно летнее поле — васильками. Рядом с гнездом проводов и кабелей — скиданные в кучу ноутбуки, планшеты и куча другой техники, назначение которой мне не до конца понятно. Над странным гибридом кресла и дивана — встроенный в стену книжный шкаф, который я своим вниманием обделяю, так как не интересуюсь книгами.

В противоположном углу большой комнаты — письменный стол, поверхность которого логическим образом продолжает широкий подоконник. Ничего удивительного, ведь самый удачный вариант планировки рабочего места именно у окна, с видом на улицу и окружающий мир. Работаешь ты час, два, три, глаза устают от экрана монитора, руки уже не могут ни рисовать, ни писать, а голова раскалывается от обилия информации — и как же хорошо на минутку высунуться из «себя» наружу. Посмотреть на улицу, на медленно падающий снег, гудящие в пробке машины, зеленеющий весенний парк, кричащих детей, резвящихся с фрисби собак. Правда, вид из этого окна более посредственный, чем у меня — никакой нежной зелени парков и милых скверов с голубыми лавочками. Лишь такой же задумчивый старый дом напротив, оживлённое шоссе, вдоль которого, не смотря на поздний час, прогуливаются люди. На их лицах улыбки, в руках бенгальские огни. На дворе разгар праздников, не удивительно, что в центре так много народа. Все встречаются с друзьями, ездят по каткам, ходят в гости на оливье и шампанское и ни в какую не хотят сидеть дома. Я тоже пошла на поводу у этой праздничной суеты — в кое-то веки выбралась из дома и сейчас я здесь — в гостях у своего прошлого. Во всем виноваты глинтвейны. В трезвом состоянии я бы ни за что сюда не пошла, и вообще я скоро поеду домой… Ого! Пианино! Не заметила его сразу: старый инструмент накрыт шерстяным покрывалом в мелкий цветочек, простаивает под тонким слоем пыли — на нём не играют. Его используют как полку под книги и склад пустых пачек из-под сигарет и бутылок. На клавишах — семь или восемь смятых коробочек «Винстона» и «Верблюда», пара зажигалок, бутылка «Джека» и «Белой лошади». Никотиново-алкогольный голод Романа не знает начала и края. Мне не интересны сигаретные пачки, и я устремляю своё внимание дальше. За пианино, перпендикулярно ему и письменному столу, стоит что-то ещё, тоже спрятанное покрывалом. Я не могу понять, что это и пытаюсь отодвинуть краешек тяжёлого пледа, как в комнату, постукивая бокалами и бутылкой с виски, входит Рома. Он одаривает меня пренебрежительным взглядом, отчего я резко выпрямляюсь, словно провинившийся рядовой при виде старшего по званию.

— Шпионишь тут? — он закрывает за собой дверь и ухмыляется. — Чего стоишь в обнимку с шубой? Не украдет её никто. Положи её вот там, на диван. Располагайся, Карина, чего стоишь как не родная? Пить-то будешь? Тебе виски с колой или соком? Нашёл грейпфрутовый только, другого нет.

— Спасибо. Я просто сок попью. Не люблю виски и вообще крепкий алкоголь, от его запаха меня сразу тошнить начинает, — я кладу свои вещи в указанное место и смотрю на Рому с большой долей неловкости. Мне становится некомфортно от всей этой ситуации, потому что — как правильно сказала Лара — я слишком давно не была ни каких свиданиях и личных встречах. Наверно, мне стоит представить, что мы с ним сейчас будем говорить о работе. Вроде как это мой новый клиент, который хочет преобразить свою захламленную музыкальную альма матер и придать ей немного гранжа. Меня это успокоит, и в голову перестанут лезть паникерские мысли, чем закончится этот вечер, если Рома и дальше будет столько пить и язвить в мой адрес.

Хозяин дома велит мне не путаться под ногами и сесть на кровать — я послушно забиваюсь в самый угол, ощутив, насколько мягок матрас. Кровать застелена большим покрывалом — материал: синтетика и немного хлопка. Не самый лучший вариант, потому что летом спать под ним жарко и липко, а зимой — холодно. Покрывало роскошного цвета лазури, с хаотично нарисованными жёлтыми солнцами и голубыми месяцами. Надо же — рисунок почти в точности повторяет мою первую татуировку, только я выбрала более нежные пастельные оттенки. Вот и бери после этого эскизы с Интернета, чтобы щеголять с лопаткой как расцветка чьего-то постельного белья. Зря я поленилась и не нарисовала что-то более уникальное — было бы неплохо добавить к рисунку немного виньеток и усложнить композицию облаками и звёздами. Это забавное сходство веселит меня, и я глупо улыбаюсь. Рома не может не спросить, что забавного я нашла в его кровати.

— Да не буду я к тебе приставать, успокойся, Карина. Провода я сейчас уберу, — я сижу на свободном островке кровати, поджав под себя ноги, и бросаю взгляд на небольшую прикроватную тумбу со стеклянной столешницей. На ней навалено ещё больше сигаретных пачек, чем на пианино, а так же пара ручек и небольшая коробочка для сигарет. Обычный железный портсигар — светлых оттенков, с какой-то рекламной табачной надписью. Рома отодвигает всё это в сторону и расставляет стаканы, пакет сока, колу и бутылку виски — и снова «Белая лошадь» появляется в нашей компании, цокая копытами и тряся гривой. — Ну, значит, мне больше достанется, раз ты такая приличная трезвенница-язвенница. Хорошо, что жизнь тебя чему-то учит, и ты больше не напиваешься и не пристаешь к мальчикам.

Конец ознакомительного фрагмента.