Мой капитан – киборг

Анна Владимирова, 2022

Я думал просто расслабиться в первый вечер на суше, подцепить кого-нибудь или тупо заплатить, чтобы расслабили гарантированно и без головняка. Но, нет – я увидел ее. – Прости, у тебя… – голос ее неумело охрип. – У тебя не занято? – Не занято. Но тебе бы я посоветовал все же подумать хорошенько и сбежать от голодного морского волка домой… Она притягательно улыбнулась: – Может, я питаю слабость к голодным волкам… – Красная Шапочка плохо кончила. – Это сначала, – она улыбнулась неожиданно опасно. – Потом ее спасли. – Тебя никто не спасет…

5_Лаки

Тяжелые ворота медленно поползли вбок, и я нервно сглотнула.

Каждый визит к дочери — будто маленькая жизнь. Ожидание встречи, радость двух коротких часов и смерть за углом дома. Я буду сидеть еще час на своем излюбленном кирпиче у мусорного бака и изучать новые дырки в бетоне рядом с ним, которые образовались за ту неделю, что я не видела дочь. Но это будет жизнь спустя — через два часа.

Дженни всегда встречает меня у ворот. И сегодня не стало исключением.

— Мама!

Я застыла, глядя на свое солнышко. Несется и светится. Глазки широко раскрыты, и, кажется, тоже плачет. И я реву каждый раз, хоть и обещаю себе, что сегодня сдержусь. Но снова не могу.

Схватила свою малявку, и вместе мы упали в мягкую траву дорогого газона.

— Мама! — вцепилась в меня дочка.

Я уткнулась ей в воротник, пахнувший печеньем, жмурясь:

— Я так скучаю, Джи, так скучаю, — шептала неразборчиво.

— Мам, ну так не уезжай больше! — крепко обнимала меня малышка. — Когда твоя работа уже закончится?

Я зло усмехнулась. Этот миф, что я всю неделю не могу ее видеть из-за работы, меня вынудил поддерживать бывший муж. Якобы, не мои деньги решили вопрос с возможность посещений, а его милость. Я поддерживала этот миф, как и многие до него. Что, к примеру, у мамы все лицо в синяках, потому что она попала в аварию и ударилась об руль. Или она хромает, потому что подвернула ногу…

— Привет, Лакиша…

А вот и он. Я не обернулась. Все равно придется встретиться с ним лицом к лицу, а вместе — со всеми моими страхами. Но спешить не хотелось.

— Пойдем, Джи, — поднялась я с ребенком и подхватила ее на руки.

Дженни пять лет, и она, конечно же, могла ходить сама, но я не находила в себе сил ее выпустить. Хотела тискать ее неустанно каждую отведенную секунду. Странно, что Курт не возмутился, как обычно. И вообще вел себя настораживающе тихо.

Одноэтажный дом мягко светился окнами, а в кухне неожиданно обнаружилась мать Курда в кухонном переднике:

— Лакиша! Привет! — запела она приторно. — Проходи, печенье почти готово! Будешь какао?

— Мама, я помогала бабушке печь печенье! — зазвенела Джи в мое ухо.

Дурдом. И что все это значит? Когда злая ведьма превращается в добрую бабушку, это выглядит сюрреалистично. Она первая пыталась отобрать у меня ребенка, когда я только обвинила Курта в измывательствах, а до этого закрывала глаза на мои синяки и кровоподтеки.

— Лакиша, — послышался шорох отодвигаемого стула. — Садись…

Ноги сами подогнулись, но я не подавала виду:

— Мы лучше побудем с Джи в ее спальне. Вдвоем.

— Я продлю визит на час, — озвучил цену вдруг бывший муж, и я, наконец, встретилась с ним взглядом.

Вернее, задрала голову, чтобы встретиться. Высокий смуглый красавец, он когда-то казался мне самым лучшим мужчиной на свете, сильным и притягательным. Теперь же был худшим кошмаром, вышедшим из самых страшных снов. Стоило усилий, чтобы не отшатнуться. Он выглядел вполне по-домашнему — брюки, свитер, руки, спрятанные в карманы… но взгляд — дикий и злой — будто врезался в солнечное сплетение и вышел между лопаток. Сердце пропустило удар.

— Хорошо, — прохрипела я.

— Садись, — приказал Курт.

Прижав к себе дочку, я опустилась на стул. Джи постоянно что-то щебетала, спрашивала меня о работе. Я отвечала заранее придуманными фразами, стараясь не смотреть по сторонам. Бабушка хлопотала вокруг, подливала какао, к которому я не обязана была притрагиваться:

— Ты совсем исхудала, Лакиша!

— Работа не дает расслабиться, — не соврала я.

— Тебе надо больше отдыхать!

Курт сидел рядом, вынуждая дрожать и нервничать все больше. До ломоты в суставах хотелось всадить обоим в глотки ножи и выкрасть ребенка…

— Пожалуйста, — выкрикнула на очередной поток приторной заботы, — м-м-можно я подышу с Джи воздухом? Тут… жарко… мне нехорошо…

— Курт, дай жене воды! — встрепенулась женщина, а меня словно ударили под дых.

Я вскинула дочь на руках и направилась из кухни. Кошмар не отставал:

— Лаки, я хочу поговорить, оставь пока Джи с бабушкой, — на мой загнанный взгляд холодно добавил: — Я обещал, плюс час.

Джи не понимала, к счастью, наших «шифров».

— Мама, папа обещал, что ты скоро вернешься домой! — вдруг заявила дочка.

Сердце будто тисками сдавило. Я задохнулась, и Курт, воспользовавшись заминкой, выдернул Джи из моих рук и спустил на землю:

— Беги к бабушке, мы с мамой сейчас вернемся.

Я обхватила себя руками, не в силах оторваться от вида убегавшего по дорожке ребенка в сторону летней кухни. Каждый раз как последний.

— Лакиша, — Курт встал так близко, что я вздрогнула и отшатнулась, но он тут же подхватил под руку и потащил вглубь сада.

У меня сперло дыхание, ноги подкосились, а из горла вырвался сиплый стон.

— Прекрати этот концерт! — зашипел зло Курт. — Только стоит попытаться все исправить, ты закатываешь глаза! Хватит!

Я тяжело сглотнула, зажмурившись. Страх сковал ноги и горячей волной несся к сердцу, которое колотилось, будто в последний раз.

Моих денег, что остались у меня после развода, хватило на адвоката, который дал мне возможность посещать дочь, и искусственную почку. Одну. Курт отбил мне обе.

Курт Харрес — прокуор Западного округа. Последний в династии. У его семьи непробиваемая для судейской системы броня. Мой адвокат сделал практически невозможное, потому что по версии высшего общества, которую всем предоставил Курт, я — наркоманка, и почки мне отказали от передозировки наркотиков. И пусть ни одного доказательства этому не было найдено, весь процесс я провалялась под аппаратом искусственного жизнеобеспечения, не в силах ответить за себя.

Но это было давно. Теперь я могла ответить. И физически — тоже. Только Курт об этом не знал. Он продолжал сжимать мое плечо:

— Лакиша… — выдохнул напряженно. — Я места не нахожу. Ты… так изменилась…

Я пялилась на розовый куст, считая тугие маленькие бутоны… Восемь, девять…

–…Не могу не думать о тебе. — Мужчина с шумом втянул воздух: — Позволь помочь. Положим тебя в лучшую клинику, обследуем, может, еще не поздно восстановить вторую почку.

— Поздно.

Нет, не для почки. Для всего остального.

— Ты не знаешь наверняка, — прорычал мужчина. Умолять его вернуть мне ребенка бесполезно. Курт — редкий образец бездушия и бессердечия. Больной ублюдок. — Вернись. Я все исправлю, — продолжал дышать мне в макушку, неприятно шевеля волосы.

Я молчала. За все время нашей с ним страшной истории я не услышала ни одного «мне жаль».

— Мне нужно время.

Время, чтобы заработать еще денег и пустить в ход все, что собрала — доказательства его лжи о моей наркозависимости и свидетельства врачей, которые спасали мне жизнь. Нет, они не признались лично, но я смогла вытащить из баз данных видеозаписи, похороненные в архиве больницы. Бывший муж даже предположить такого не мог. Это дело сотрясет высшие круги судебной власти.

Только руки мужчины вдруг рванулись ко мне, и невероятных усилий стоило не впиться ему в горло ногтями.

— Я не могу ждать, — прохрипел он нетерпеливо мне в ухо, прижимая к себе. — Ты… невыносимо хороша! Восхитительна! Сильная, красивая… моя. Я думаю о тебе день и ночь! О том, что, возможно, трахаешься с кем-то другим…

С губ слетел злой смешок. Волк стал первым мужчиной после Курта, и эта мысль будто подожгла внутри злой огонь. Я расправила плечи и без страха взглянула в глаза бывшего мужа:

— И что, если трахаюсь?

В какой-то момент показалось, он убьет меня. Вернее, попытается. Глаза мужчины сверкнули гневом, челюсти сжались.

— Смелая стала? — тихо процедил он.

Лучше бы кричал и замахивался. Этот его тихий голос пробрался под кожу и противно завибрировал, вызывая приступ тошноты.

— Ты сам говорил — изменилась. Когда тебя едва не убивает когда-то любимый человек, приходится измениться, если жить захочешь, — спокойно говорила я, хорошо понимая — для таких слов Курт глух.

Он и сейчас слушал, но не слышал, шаря злым взглядом по моему лицу, будто отмечая маркером места, куда будет бить. Только замахнись на меня… Я всегда ходила на встречи с видеозаписью. Камера была спрятана в подкожном пирсинге в яремной ложбинке. Видео сразу собиралось на мой хакерский аккаунт, его оттуда не выдрать. Да и бывший вряд ли полагал, что я могу стать настолько умной. Он всегда меня недооценивал.

— Провоцируешь? — отступил Курт. — Мало тебе было, чтобы понять — провоцировать меня опасно?

Несмотря ни на что, я с облегчением выдохнула:

— Спасибо, ты объяснил доходчиво.

— Возвращайся. Тебе нужна дочь, я же вижу — сдыхаешь по ней.

— У меня осталась всего одна почка…

— Я говорил, это не повторится, — он облизал губы, а мне захотелось вытереть свои.

— Много раз…

— Ты же выворачиваешь меня наизнанку! — вдруг рявкнул он и, ухватив за руку, дернул к себе. — Как на тебя можно смотреть спокойно и не ревновать к каждому, кто раздевает взглядом?! По тебе же каждый сохнет! Думаешь, я не видел?! Шлюха…

— Отпусти, — холодно потребовала, глядя в его невменяемые глаза. — Это все больше не твоя забота.

Курт тяжело дышал мне в лицо:

— Ошибаешься, — процедил. — Ты всегда будешь моей. Хочешь побегать — вперед. Только недолго осталось — сама приползешь на коленях. А за каждую ночь с кем-то другим — поплатишься. Я узнаю, будь уверена…

— Ты обещал час, — напомнила я, и он оттолкнул меня так, что еле устояла на ногах.

— Обещал… — и направился к дому, а я как ни в чем не бывало следом.

Джи уныло раскладывала фигурки из печенья на столе, но на мое возвращение просияла:

— Мама!

— Пойдем, покажешь мне свои рисунки?

Я чувствовала этот ненавидящий взгляд между лопаток, когда отвернулась с дочкой к выходу…

* * *