Ольга. Уроки престольного перволетья

Анна Влади, 2023

Ольга выходит замуж за князя Игоря Рюриковича и получает титул княгини Киевской. Но называться – не значит быть. Державный супруг не спешит помогать молодой жене становиться полноправной хозяйкой в его доме. Рядом с Игорем множество людей, привыкших получать выгоды от своей близости к правителю и умеющих ему угождать. Ольга попадает в водоворот интриг недоброжелателей, которые пытаются опорочить новоявленную княгиню.Борьба Ольги за своё место во власти происходит на фоне непростых событий в Киеве. Смоленск и расположенные к западу от Киева города Червонной Руси соперничают с Киевской державой за ведущую роль в торговле, как с Востоком, так и с Византией. Князь Игорь ищет возможности продления торгового договора с Византией, срок действия которого подходит к концу. От успеха этого предприятия зависит будущее положение Киева среди своих соседей-соперников.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Ольга. Уроки престольного перволетья предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← 4. Расставание и раздор

5. Ссора с волхвами

Едва вышел князь, в ложницу вбежала перепуганная Любава.

— Княгинюшка, милая, что же это, — запричитала она.

— Принеси тряпиц чистых, воды и вина, — пробормотала Ольга.

Спустя время Любава промыла Ольге раны, перевязала голову и спину и помогла надеть ночную сорочицу.

— Лекаря тебе надобно, княгинюшка.

— Завтра лекарь придёт. Разбуди меня пораньше, если вдруг усну…

— Хочешь, побуду с тобой, госпожа?

— В светлице ляг. Позову, если что…

Наутро в углу рта запёкся кровоподтёк, нижняя губа распухла. На виске до глаза налился синяк, заплыло веко. Болело ушибленное плечо, саднили раны на спине, и всё тело ныло.

Ольга с трудом умылась, Любава расчесала и убрала ей волосы, принесла снедей. Есть совсем не хотелось.

Пришёл лекарь — муж средних лет, черноволосый, сухощавый, коротко стриженый.

— Здрава будь, княгиня. Позволь, осмотрю тебя.

— И тебе здравствовать. Как зовут тебя?

— Евтихий.

— Ты грек?

— Да.

Лекарь снял повязки, осмотрел висок, велел Ольге поводить глазами, следуя взглядом за движением его руки, потрогал жилку на запястье. Пощупал плечо. Протёр раны вином и нанёс какие-то мази.

— Вывиха нет в плече, раны не глубокие. Заживляющую мазь я тебе оставлю. Пусть трижды в день прислужницы смазывают твои раны на спине и прикрывают тряпицами. Чтобы уменьшить боль, пей молоко, прокипячённое с маковым зерном. К вечеру боль стихнет. На ночь выпей успокоительный отвар из кошачьего корня. Сегодня я сам сделаю и принесу тебе. Прислужнице твоей объясню, как заваривать. Тело у тебя молодое, крепкое — скоро поправишься.

— Эвхаристо, иатрос³⁵, — произнесла Ольга по-гречески.

— Ты знаешь ромейский язык? — удивился лекарь.

— Олигос лексис³⁶.

— Ти эпатэс? То эписа о архонтас?³⁷

— Нэ³⁸, — подумав, ответила Ольга.

— Халепос архонт³⁹.

— Халепос? Не знаю этого слова.

— Анимерос, какос⁴⁰.

— Понятно, — ответила Ольга, не соглашаясь, но и не отрицая.

— Я снова приду сегодня, не прощаюсь, княгиня.

— Евтихий, когда архонт еросити пери эму⁴¹, — с трудом подбирая слова, произнесла Ольга. — Прошу, ипе — ди ме перипатин⁴².

— Са лего, архонтисса. Игияне⁴³.

Когда вечером лекарь принёс ей успокоительное питьё и мазь для лечения синяка на виске, он вновь обратился к Ольге по-гречески:

— Ин син то архонти. Ипон ун авто, ори ди анапсихин, ипнон кэ то прос тон аера ексо диатривин диа тин тис психис кэ ту соматос игиан су инэ⁴⁴.

— Дисхерис⁴⁵, — Ольга покачала головой. — Не понимаю тебя.

— Я выполнил твою просьбу.

— Эвхаристо, Евтихий. А где ты живёшь? Здесь, в хоромах? Я ни разу не видела тебя ранее.

— Нет, не в хоромах, но недалеко от них. На Хоревице у меня небольшой дом, где я живу и принимаю больных. В терем прихожу по велению князя.

— Как ты попал в Киев?

— О, это долгий сказ. Не для нынешнего посещения, — уклонился от ответа грек.

— Судя по тому, как ясно ты изъясняешься на языке славян, ты давно живёшь в наших землях. Скажи, есть ли у тебя какие-нибудь простые книги на твоём языке? Я бы хотела учиться греческой молви и дальше.

— Я был бы рад стать тебе полезным, княгиня. Но мои книги слишком сложны — это труды знаменитых лекарей — Гиппократиса, Цельса. Хотя, мне кажется, я знаю, кто бы мог тебе помочь. Когда я приехал в Киев, пресвитер Григорий позволил мне пользоваться своим переводным азбуковником⁴⁶, где греческие слова толковались славянскими. Он составил его для себя, когда обучался в Констанинополисе. Я попрошу у него. Этот переводник поможет тебе в изучении ромейского языка.

— Терпнос гносис⁴⁷, — сказала Ольга и даже нашла в себе силы улыбнуться лекарю.

Через неделю синяки и раны начали проходить. Но из покоев Ольга ещё не выходила. Князь не торопился выполнять совет греческого лекаря. А затем уехал из терема на ловы вместе с касожскими послами. Иноземные гости задерживались в Киеве, ожидая прибытия из Смоленска наследника: речь действительно шла о женитьбе Олега на касожской княжне.

Через Любаву и её гридня-жениха Ольга предупредила родственников в Высоком о том, что её поездки на время прерываются. Ольга велела объяснить родным своё отсутствие в Высоком заботами, связанными с приёмом касожских послов, — такой предлог она посчитала наиболее правдоподобным и наименее тревожным для близких. Ей не хотелось волновать Искусена и семейство Томилы, сообщать о какой-то своей болезни.

После того как Евтихий принёс азбуковник пресвитера Григория, Ольга принялась переписывать слова из переводника на харатьи — благо, что писчие принадлежности — листы из кожи и чернила с пером — у неё имелись. Эти ценные вещи были куплены Искусеном на торжище в Арконе и подарены ей братом на свадьбу. Несколько листов харатьи ей дал Яромир — в случае крайней нужды она могла написать отцу. С собой из Плескова Ольга привезла ещё и выделанную для письма бересту и железные писала. Ими да восковыми табличками она ранее пользовалась, обучаясь письму. Но азбуковник она решила переписать на харатьи, чтобы потом скрепить их в настоящую книгу, подобную «Псалтырю» наставников-моравов.

Пресвитер Григорий все слова и выражения в азбуковнике разбил по порядкам, озаглавив их обобщающими названиями — «Качества», «Деяния», «Расхожие речения», «Состояния духа и ума», «Вещи — облачение», «Пища и питьё» и прочие порядки, в конце каждого из которых оставалась одна пустая харатья, позволяющая дополнить главу. Слова располагались тремя столбцами: в первом — греческая надпись, во втором — звучание греческого слова, переданное болгарской грамотой, и в третьем столбце — славянский перевод. Некоторые болгарские слова, хотя и понятные Ольге, звучали несколько иначе в сравнении с привычной словенской новгородской, плесковской и даже киевской молвью. Ольга записывала их в знакомом ей звучании и несколько раз повторяла вслух, чтобы запомнить. Память у Ольги была отличная, её способность быстро всё запоминать всегда удивляла и восхищала моравских наставников. Писать выходило сложней, зато выводимые ей буквы выглядели красивей, чем у пресвитера Григория. И Ольга, иногда прерывая письмо, любовалась своей работой. Это трудоёмкое занятие, отнимавшее у неё почти всё время, кроме новых знаний, приносило ещё одну ощутимую пользу — отвлекало от тягостных мыслей.

Когда пальцы и глаза уставали, Ольга выходила на гульбище и подолгу созерцала сад и открывавшийся за ним вид на Подол и Днепр с Почайной. Лето закончилось, пришёл месяц вересень, едва заметно, но верно обозначивший приметы увядания. Первые жёлтые листья слетали с ветвей, солнце светило ласково, но будто устало, без весеннего задора и летнего исступления. И этот, только лишь наметившийся, но неизбежный упадок природных сил был созвучен опустошению, поселившемуся в её душе.

Воскрешая в памяти события, предварявшие её заточение, Ольга внутренне содрогалась. Она понимала, что если взглянуть на случившееся с ней отвлечённо, спокойно, то стоило признать поступок супруга делом обыденным. Наказывать жену за непослушание — право мужа. Но её ведь никто никогда раньше не бил. Отец и голос-то на неё редко повышал. «Плохого ты не видела» — приходили на память слова супруга. Теперь вот увидела… И было обидно и горько. Хотелось плакать и жалеть себя, но ведь так она уже поступала.

Возможное продолжение минувших событий пугало не меньше воспоминаний о них. То, что князь придёт к ней снова, являлось столь же ужасной вероятностью, как и то, что он более не пожелает её видеть, и её заточение останется неизменным и безлетным.

Впрочем, не стоило себя обманывать — эти вероятности не были равноценны… Преодолев очередную веху на пути превращения из беззаботной девы во взрослую жену, Ольга ясно осознала меру своей зависимости от могущественного супруга. Если Игорь оставит её без внимания, она станет никем. «Иная жизнь, она хуже смерти», — однажды заметил князь Киевский. Он знал, о чём говорил, и мог ей устроить подобное. То, что случилось с ней недавно, это всё мелочи, это можно было и потерпеть. Так ведь ей сказал десница, человек, проведший рядом с князем не один год… Возможно, когда-нибудь она станет значимой, сделавшись матерью наследника, возможно, если ей хватит сил и хитрости, однажды она обретёт значимость даже и сама по себе, но сейчас она всего лишь вещь своего супруга. Обидно и горько… Но удел стать никем гораздо горше доли быть вещью в том случае, если ты — вещь, значимая для своего могущественного обладателя. А доселе она была супругу нужна…

Какое-то глубинное женское чутьё подсказывало ей, что Игорь вряд ли оставит её без внимания, слишком нравилось князю обладание ей, предварённое подавлением и угнетением её воли и тела. Какие чувства она явит ему, когда он возжелает увидеть её? Покорность, дерзость, равнодушие? Всё одинаково плохо. «Ты ведь князю по сердцу пришлась, лаской и смирением могла бы из супруга верёвки вить», — вспоминались наставления многоопытного Асмуда. И об этом ей не только десница говорил, но и Яромир, и Дагмара. Всё это понятно, но кто научит, как справиться с собой и суметь стать ласковой со своим мучителем?

Конец ознакомительного фрагмента.

← 4. Расставание и раздор