Белая собачка, или Карнавальная неделя

Анна Бриффа, 2021

Белая собачка, или Карнавальная неделя – иронический детектив Анны Бриффа, мальтийской писательницы, пишущей на русском языке. В столице крошечного островного государства Мальт а – Валлетте – располагается небольшое кафе, в котором собрался неординарный коллектив. Каждый из его работников имеет криминальный опыт, криминальное прошлое или криминальный тал ант. Эта адская смесь вызывает череду головокружительных событий, чреватых самыми роковыми последствиями.

© Нежданова А. А., 2021

* * *

— Привет, босс! Пропади ты пропадом, чудовище! — судя по сдержанности выражений, Лоренс сегодня в добром расположении духа. Снимает плащ еще в дверях — снова признак хорошего настроения. Приветствует меня широкой ухмылкой. — Еще одна бессонная ночь, а ведь совесть чиста столько долгих лет, что я уже позабыл сладость греха… это старость, Берни, старость. Не трать время попусту. Да отвяжись же от меня, наконец!

Лоренс скрывается в дверях кухни.

Небо за окном наливается чернотой, тяжело переваливаются громады туч, их карманы набухают и вот-вот треснут по швам. Будет гроза.

— Кисонька моя! Ну прекрати, прекрати! Совершенная беда с парковкой! Пришлось заехать в подземный гараж. Привет, дорогой! — Бернардетт, она же Одетта, целует меня в щеку. Как все-таки я люблю эту старую окипету^[1]. Нрав, конечно, не из простых, но от нее так и веет теплом и уютом домашнего очага. А может, мне просто нравится ее имя.

— Я принесла тебе сахарное печеньице, — непонятно кому адресована фраза, мне или этой божьей оплошности — грязно-белому клочкастому рахитичному созданию, которое вертится у ее ног, замирает от обожания и заискивающе заглядывает в глаза. Бернардетт склоняется над страдальцем, тщедушное существо разевает непропорционально большую пасть, и я усмехаюсь, понимая, что на этот раз судьба не на моей стороне. Бернардетт кивает на пузатую тучу за окном: — Хорошо бы прослезилась!

Приходят девочки, и пространство сразу же наполняется веселым щебетанием и гомоном. Отбиваясь от атакующего пса, они успевают одновременно делиться впечатлениями о прошедшем вечере, сегодняшнем утре и планах на день. Учитывая, что они сестры и живут в одном доме, кажется, что разговаривают эти девицы между собой только на работе — с таким неподдельным интересом происходит обсуждение. Отлично знаю: сейчас обе займутся личными делами, пока не получат по подзатыльнику от Бернардетт. Ни грамма трудового энтузиазма!

Тем временем Айри несется встречать Маурицио. Это — его любимец. В обязанности парня входит как минимум утренняя прогулка с собакой.

— Берни, я возьму ваш зонт, — предупреждает Маурицио, и они выходят на улицу.

Поэтому появляющийся через минуту Винсент избегает нападения из-за угла, и это определенно спасает его элегантные шелковые брюки. Сегодня наш Шеф при полном параде: в отличном костюме, изящном шарфе и даже с тростью на локте, что не мешает ему прижимать к груди большой пакет, наверняка с ингредиентами для какого-нибудь кулинарного шедевра.

— С днем рождения! — хором приветствуем его мы. Винсент довольно раскланивается и благосклонно принимает поцелуи дам.

Но уже через пять минут он облачается в рабочую одежду и фирменный колпак. Я снимаю табличку «Извините, мы закрыты» и открываю дверь. Ровно в этот момент первая увесистая кап ля падает с неба на мостовую.

Мы любим дождь. Для нашей каменистой земли он всегда благодатен. Когда несколько месяцев задыхаешься от жары и пыли, зимний ливень стеной воспринимается как дар небес: приносит жизнь, дарит свежесть, делает небо прозрачным, окрашивает холмы зеленью молодой травы, помогает цветам пробиться сквозь сухую корку земли, дает напиться маленьким зверушкам в долинах и скалах. Ну и конечно, загоняет в наше кафе дополнительных посетителей.

Вот и сегодня, несмотря на ранний час, туристы и случайные прохожие спешат укрыться под крышей и заодно выпить чашечку кофе. Промотивированные Бернардетт девочки шустро бегают с подносами от столика к столику. Чарлин — как всегда обворожительно улыбаясь и чуть покачивая бедрами; Джозетт — нахмурив брови и поглядывая на клиентов с явным недоверием. Вот тебе и близнецы. Яркие красавицы с одинаковыми лицами, но совершенно противоположным подходом к жизни. Таких разных характеров не встретишь и у обитателей отдаленных планет. Дочери моего приятеля, они пришли летом подработать на месяцок и неожиданно прижились. Приходится по-семейному мириться не только с их достоинствами, но и с недостатками. Впрочем, мы все здесь — большая семья, поэтому терпение и деликатность являются непременными добродетелями, цементирующими союз разных характеров и темпераментов.

А вот и постоянные посетители. Мы все заранее знаем их предпочтения и вкусы.

Конечно, Анджело: капучино и яблочный пирог. Каждое утро он начинает за столиком нашего кафе. Для нас он давно уже не клиент, а друг. Несмотря на свои шестьдесят с хвостиком и одинокий образ жизни, всегда опрятен, ровен в общении и интересен в беседе. Глядя на него, невозможно поверить, что большую часть своей жизни Анджело провел в тюрьме. Столь длительный срок он получил за убийство жены. Надо заметить, что за хорошее поведение ему неоднократно предлагали досрочное освобождение, но он предпочел отбыть срок от начала до конца. После выхода из заключения работал на судоремонтных верфях, а затем вышел на пенсию. Я знаю, для непосвященных это звучит кощунственно, но мне в жизни не приходилось встречать более приятного человека.

А вот синьор Федерико — продавец из ювелирного магазинчика по соседству: яичница с беконом, бургер с курицей, минеральная вода без газа. Всегда заходит к нам перед работой.

Две студентки из Германии, учат английский язык: зеленый салат, маффины с шоколадом и латте.

А эта привлекательная блондинка лет сорока с сыном были у нас позавчера. Заказывает капучино и маковый торт, а мальчик выбирает апельсиновый сок и фруктовое ассорти. На вид — туристы из России или, может быть, Восточной Европы. В прошлый раз весь персонал потешался над Шефом, когда он мимоходом углядел в зале эту даму. Надо сказать, наш главный повар имеет удивительную особенность каким-то внутренним нюхом чуять появление красивых женщин. Вот он занят по уши у себя на кухне и недовольно огрызается на каждого, кто смеет отвлекать его своими пустяками. Но когда в зале появляется какой-нибудь объект, стоящий его внимания, у него удивительным образом возникает жгучее желание на минутку выйти к публике. Если девочкам не удается вовремя заслонить собой потенциальный объект восхищения или отвлечь его внимание каким-либо другим способом, Шеф выбывает из строя надолго. Он даже внешне преображается. Куда-то пропадает усталая морщинка на лбу, живот втягивается, могучие плечи расправляются. Лоренс уверяет, что даже лысина Винсента начинает мерцать умиротворяющим гипнотическим светом. Хо-хо! Вот и сейчас собственноручно несет мальчику десерт из желе с кремом в подарок от заведения. Джозетт просто испепеляет его взглядом, ее клиенты ждут не дождутся своего заказа.

— Одетта, заполни собою брешь, — зовет из кухни Лоренс, и Бернардетт спешит ему на помощь.

В кафе входят двое мужчин выраженного скандинавского типа. Коротко стриженые, в похожих куртках. Они тоже уже заходили вчера. Сидели за самым дальним столиком, лениво потягивали пиво и зорко шарили глазами по посетителям заведения. За все время и десятка слов не обронили. Вот эта пара меня очень и очень настораживает.

Небо, пролившее за четверть часа месячную норму воды, светлеет, и народ потихоньку рассасывается. Винсент, не замечая, что колпак у него съехал на левое ухо, продолжает изливать свое остроумие перед туристами. Теперь ему уже мало этой аудитории и он охватывает своим обаянием клиентов за соседними столиками. Впрочем, посетителям обычно нравится такое неформальное общение с Шефом, поэтому я не спешу призвать его к порядку.

В двери заглядывает молодой брюнет. Чарлин перехватывает его взгляд и, как мне кажется, несколько растерянно поправляет волосы.

— Я на минутку, — бурчит она мне, ставит поднос на стойку и, не одеваясь, выходит с парнем за дверь.

Мне остается только вздохнуть и отнести ее поднос на кухню.

— Вроде немного потише, — констатирует Лоренс. — Бернард, нам нужна посудомойщица.

Бернардетт молча кивает.

— Давай сам пока помою, — вздыхаю я и направляюсь к груде грязной посуды. Преимущества и недостатки маленького заведения — все могут заменить всех.

— Когда будем поздравлять Винсента? — спрашивает Бернардетт. — Сегодня или на вечеринке? Уточняю, вечеринка назначена на завтра. Закроемся пораньше?

— Закроемся, — соглашаюсь я, — какая уж тут работа. Наутро бы кто вышел.

В дверь просовывается голова Маурицио:

— Я пошел в банк, скоро буду.

— Зайди в магазин, купи средство от блох, — кричит ему вдогонку Бернардетт.

— У нас блохи? — невозмутимо интересуется Лоренс, не поднимая глаз от доски, на которой кромсает зелень.

Бернардетт только сердито фырчит в ответ.

С довольным видом возвращается Винсент. Животик снова на свободе и колпак на месте. Шеф рвется к работе. Мурлыча какую-то легкомысленную мелодию, он отбирает у Бернардетт нож и вдохновенно берется за кусок вырезки.

Бросив на него многозначительный взгляд, Бернардетт снимает передник.

— Пойду покурю.

— Морщины, Одетта, у много курящих женщин появляются ранние морщины, — все так же, не поднимая глаз, роняет Лоренс. — Желтеет кожа, выпадают волосы и зубы. Теряется привлекательность. Портится настроение. Пропадают впустую драгоценные минуты рабочего времени. Возникают проблемы с администрацией. Страдает материальное благосостояние. Этак придется семейные драгоценности продавать…

Бернардетт демонстративно достает из кармана платок, вытирает им глаза, так же демонстративно громко сморкается в него и выходит за дверь.

— Я начинаю подумывать о женитьбе, — задумчиво бросает Лоренс вслед.

Джозетт приносит новые заказы и на некоторое время все сосредотачиваются на работе.

Утренние звуки зала не похожи на вечерние. Они мягче, приглушеннее, ровнее. Нет взрывов эмоций, смеха, жизнь не бурлит, а проистекает. Сплошные полутона. Монотонный гул голосов, звяканье столовых приборов, сигналы мобильных телефонов сливаются в один привычный умиротворяющий шумовой поток. И аромат кофе… Искушающий, чарующий, волшебный аромат, несравнимый ни с чем призыв к жизни, обещание яркого дня.

Внезапно снаружи раздается истошный вопль. То ли мужской, то ли женский голос застывает на высокой пронзительной ноте. Сразу за ним поднимается страшный гвалт, раздается целый хор криков, взвизгов и стонов. И как апогей весь этот гам довершает жуткий протяжный утробный собачий вой.

* * *

Утро не предвещало ничего необычного. Февральское небо нависало хмурью над самой головой. Хорошо бы пошел дождь. Покружив вокруг Валлетты с полчаса и так и не найдя свободного места, Бернардетт вернулась к подземной парковке и оставила машину там. Дальше пришлось идти пешком.

«Надо бы на днях зайти в церковь», — размышляла Бернардетт, испытывая острое чувство вины. С момента последнего разговора с братом прошла уже неделя. Он бодрился и пытался шутить, но голос его был усталым и как будто вылинявшим. Надя, с которой они тоже перекинулись парой слов, не скрывала своей тревоги. Видимо, дело шло к концу. Бернардетт с братом не были особенно близки. Он уехал в Канаду, когда ей было всего 10 лет, и с тех пор они не виделись. За океаном дела у Кевина пошли не так гладко, как хотелось бы. Поначалу он был сельскохозяйственным рабочим, потом работал сантехником и почтальоном, мотался с места на место, пока не встретил Надю. Брак их оказался счастливым, но бездетным. «Наверное, родовая карма», — думалось Бернардетт. В первое время известия от Кевина приходили крайне редко. Кому же хочется признаваться в своих неудачах. Лишь в последние годы жизнь его немного наладилась: он наконец нашел нормальную работу на фабрике, и они с женой даже купили маленький старый домик в окрестностях Каслгара. Но приехать на могилы родителей Кевин так и не собрался. Правда, звонил сестре раз в несколько месяцев, осведомлялся о ее новостях и приглашал в гости. Некоторое время назад у него обнаружили рак. Это известие оказалось для Бернардетт неожиданно болезненным — Кевин да ветхая от старости тетя Жослин, живущая в Тулузе, — были последними членами ее семьи. Наверное, было бы правильным взять отпуск и все-таки слетать повидаться с братом.

Подходя к дверям кафе, Бернардетт взглянула на вывеску и привычно подумала о том, как символично его название для всех людей, которые работают под этой крышей. «Последний приют» и его хозяин Бернард Бордж объединили их всех — непростых и не очень уютно чувствовавших себя в объективной реальности. Иногда ей казалось, что все они — персонажи какой-то гротескной пьесы, что вот-вот занавес опустится, и каждый из них снова погрузится в свое, только ему назначенное одиночество. Но как ни странно, такие разные, собравшись вместе, они существовали очень гармонично. Бернардетт с любопытством наблюдала, как израненные жизнью вновь прибывшие, замкнувшиеся в своей оболочке, не доверяющие звукам собственных шагов, постепенно оттаивали, снова обретали способность доверять окружающим и свободно самовыражаться. Через три-четыре месяца они менялись до неузнаваемости.

Бернардетт пришла в «Последний приют» несколько лет назад, через полгода после той гадкой истории, о которой она не любила вспоминать. Оставаться в юридической конторе, где она до этого служила, стало просто невыносимо из-за болезненно любопытного внимания коллег, которым ее окружили после произошедшего. Кроме того, многие стали откровенно сторониться ее, побаиваясь славы истерички, которую она приобрела. Последней каплей послужил следующий случай: однажды она неосторожно тихо подошла сзади к одной из сослуживиц и задала ей какой-то невинный вопрос. Девушка так испуганно шарахнулась в сторону, что это вызвало бурный восторг окружающих. Конечно, Бернардетт не собиралась ее пугать. Да и девица не была настроена враждебно по отношению к ней. Сыграли свою роль обычные стереотипы. Раз у человека голова не в порядке — держись от него подальше, нормальный инстинкт самосохранения. Она и сама понимала, что психика ее не в лучшем состоянии, вспышки гнева и раздражения чередовались с приступами повышенной плаксивости, когда слезы начинали течь по поводу и без повода. Но Бернардетт никогда не была слабой. Жизнь нужно было налаживать, и она решила для начала сменить работу. На что-то совсем непохожее на то, чем она занималась до сих пор. Конечно, это ставило крест на ее карьере юриста по гражданскому праву, но она нисколько не сожалела об этом. Знакомый привел ее в «Последний приют».

Бернард тогда только открылся и набирал персонал. Они понравились друг другу с первого взгляда. Бернардетт не соответствовала вакансии совершенно, не умела делать ничего из того, что требовалось. Но он принял ее сразу, без испытательного срока. Бернард всегда уверял, что совпадение имен послужило решающим фактором, но Бернардетт знала, что настоящей причиной было ощущение внутреннего родства, сразу возникшего между ними. Она решила сразу расставить все акценты и честно рассказала обо всем, что случилось в тот роковой день. Бернард воспринял все это с таким спокойствием, и даже хохотал над ситуацией так искренне, что Бернардетт вдруг и сама начала смотреть на произошедшее несколько иначе. А через некоторое время с изумлением обнаружила, что просто перестала вспоминать об этой истории. По крайней мере, перестала вспоминать о ней каждый день.

Одновременно с ней в кафе пришел и Лоренс. С его лица еще не сошли синяки и ссадины. Но никто не задавал никому лишних вопросов. Не только из деликатности. Просто прошлое здесь не имело никакого значения. Может быть, поэтому все они так ценили эти отношения и были так преданы друг другу.

О Бернарде она тоже знала немного. Не знала даже, какая национальность прописана в его паспорте. Слышала, что он жил сначала в Швейцарии, где приобрел специальность искусствоведа (вот ведь профессия для мужчины!), потом долгое время во Франции, где закончил еще и исторический факультет. Иногда он делал замечания, по которым можно было понять, что ему хорошо знакомы и Испания, и Германия, и даже Венгрия. А однажды он так увлеченно рассказывал о Занзибаре, что Бернардетт была ошарашена. Была, вроде бы, какая-то жена, которая, похоже, рассредоточилась в пространстве и времени. Когда Бернард перебрался на Мальту, то решил открыть кафе.

То, что Бернард продолжал оставаться холостяком, было немного странно, учитывая его холеную внешность, утонченные манеры и повышенное внимание женщин, которое они и не думали скрывать. Некоторые из подруг Бернардетт неоднократно выражали желание свести знакомство с интересным кавалером. Бернардетт обычно ограничивалась приглашением дам в кафе, объясняя это субординацией отношений с боссом. Интуитивно она чувствовала, что все их попытки бесперспективны. Бернард всегда с искренним вниманием относился ко всем искательницам приключений, но дальше бесед за стойкой бара дело не заходило. Однажды, правда, он поверг ее в величайшее изумление, неожиданно оплатив одной из ее подруг довольно дорогостоящее лечение ребенка в Германии. И даже договорился о реабилитационном курсе в одной из больниц. Вопреки подозрениям подруг, отношения помощницы и босса не имели под собой романтической основы. И Бернардетт ценила их настолько сильно, насколько редки подобные дружеские отношения между мужчиной и женщиной.

Постепенно кафе развивалось, приобретало популярность, приходили новые работники, устанавливались новые связи. Бернард продолжал набирать людей, исходя из ему одному понятного принципа. Пожалуй, только Винсент действительно был настоящим профессионалом своего дела. Его можно было даже назвать маньяком кулинарии и кондитерского ремесла. Вроде бы с боссом они были знакомы по Парижу, и Бернард переманил Шефа на Мальту в это небольшое и, в общем-то, обыкновенное кафе, пообещав ему полнейшую свободу творчества.

Люди прибавлялись, отношения развивались. Однажды кто-то сказал, что у них необыкновенно сплоченный и дружный, прямо-таки семейный коллектив. И Бернардетт, немного подумав, согласилась с этим. Это действительно была семья. Со своими проблемами, со своими скелетами в шкафу и со своими уродцами. Но семья, где все любили и ценили друг друга, несмотря ни на что. И главой этой семьи был он, Бернард Бордж.

Вырвавшись из объятий пса, Бернардетт поцеловала босса в щеку, отметив, что сегодня он еще отрешеннее, чем обычно. Она сосредоточилась на утренних хлопотах. Подколола вчерашние бумаги в папку. Разобрала коробку с моющими средствами. Придала ускорение Чарлин, зависшей у компьютера. Нашла телефон мастера по вентиляционным системам, чтобы вызвать на время после обеда. Отвлеклась, только чтобы встретить Винсента, сегодняшнего именинника. В это утро он выглядел настоящим парижским щеголем. Завтра вечером решено было отпраздновать событие у него дома. Надо придумать поздравление пооригинальнее. Пошел наконец дождь, значит, сейчас начнется оживление. Проверив, хорошо ли заперта дверь в подсобку, за которой томился Буэнос-Айрес, решила пойти в зал и помочь девочкам.

Чарлин в своем репертуаре — улизнула за дверь с кем-то из ухажеров. Винсент распускает перья перед приятной блондинкой, сидящей за столиком у окна. Сын блондинки, мальчик лет десяти, приветливо ответил улыбкой на кивок Бернардетт. На днях они уже приходили в кафе. Сердце Бернардетт болезненно сжалось, — как всегда, когда она видела симпатичных детей. Если бы у нее был сын, она хотела бы, чтобы он был похож на этого мальчика — такой же бесхитростный взгляд и открытое лицо. Слезы немедленно начали наворачиваться на глаза, и она быстро отвернулась, делая вид, что протирает стойку бара. Наверное, нужно снова начать принимать желтые таблетки…

— Бернардетт, заполни брешь, — прокричал Лоренс, и она поспешила помочь на кухне. Маурицио наконец-то повел на прогулку пса. Сколько раз можно повторять, что бедное животное не может терпеть так долго! Кстати, нужно взять домой и подлатать фартук, который Марселина вчера успела отобрать у Айри, до того как пес умудрился привести его в негодность окончательно.

Наконец, рабочий темп немного замедлился. Бернардетт отдала нож Винсенту, вернувшемуся с видом победителя побежденных, и собралась выйти покурить. Она направилась к парадному входу, а не к задней двери. Заодно и подогнать Чарлин, если та все еще прохлаждается, вместо того чтобы усердно трудиться.

Однако в зале ее перехватила незнакомая посетительница. Лет тридцати, в синем плаще и невзрачной шляпке, почти надвинутой на глаза, прикрытые очками в толстой оправе, выглядела она несколько странно — мялась, жалась, прежде чем решилась задать главный вопрос: нельзя ли ей увидеть господина Кассара? Бернардетт с ужасом представила себе, что Шеф займется сейчас еще и этой серой мышью, а значит — выйдет из строя еще на добрых полчаса. Поэтому, ни минуты не сомневаясь, она преспокойно солгала, что господин Кассар отлучился по личным делам и, возможно, вернется не скоро, а может быть, не появится сегодня вовсе, потому что как раз сегодня у господина Кассара день рождения.

— Я как раз по этому поводу, — выдавила из себя мышь и, отводя глаза, пробормотала: — Не могли бы Вы, синьора, передать ему небольшой сувенир?

Сувенир оказался тщательно упакованным в целлофан свертком средних размеров, в котором прощупывалось нечто мягкое. «О мадонна! — подумала Бернардетт. — Не иначе, плюшевый медведь».

Отделавшись от дарительницы, она сунула сверток за стойку бара и протиснулась, наконец, в дверь. Здесь и произошла заминка. На крыльце собралась целая толпа: Чарлин, прощающаяся со своим кавалером, блондинка с сыном, вышедшие из кафе, Маурицио с Айри, пытающиеся в кафе войти, почтальон, уточняющий у Маурицио нужный адрес, и сама Бернардетт. Все дальнейшее произошло в считаные секунды и было таким неожиданным и нелепым, что поначалу показалось нереальным киношным эпизодом. Сначала раздалась череда звуков, похожих на щелчки, одновременно с этим стоявшая рядом блондинка как-то несуразно дернулась, проходящий мимо мужчина в сером пальто вскрикнул и схватился за плечо, в соседнем магазине посыпались стекла, каменная ваза у входа раскололась пополам, и земля вперемежку с цветами просыпалась на мостовую. И тут блондинка, аккуратно подобрав под себя ноги, медленно опустилась на мостовую прямо перед Бернардетт. На мгновение все остолбенели, и сразу же раздался громкий женский визг, подхваченный множеством других голосов. Платье упавшей женщины начало быстро пропитываться кровью. Айри, рвущийся из рук Маурицио, запрокинул голову и истошно завыл.

* * *

Сегодня мы ходили с мамой в кино. Я выбрал легкую французскую комедию, какие она любит. Я сидел в шестом ряду, а мама в одиннадцатом. Вообще-то, сегодня была моя очередь сидеть позади, но мама была так взволнована вчерашним происшествием, что я подумал, лучше ей уступить — любование на мой затылок успокаивает ее.

Честно говоря, я и сам почти не смотрел на экран, а все еще переваривал события вчерашнего дня. О маньяке, устроившем стрельбу на улице Валлетты, сообщили все мальтийские и даже некоторые зарубежные телевизионные каналы. К сожалению, в наше время по всему миру подобные инциденты стали почти привычным явлением. На следующий день о таких новостях забывают, и они остаются лишь в памяти потерпевших и их близких. На этот раз пострадавших было двое: женщина из России, она была серьезно ранена в грудь и бок, и мужчина из Швейцарии, он отделался ранением в правое плечо. Врачи «Mater Dei» заявили, что угрозы для жизни нет, но обоим придется пройти курс лечения и реабилитации. Пострадали также двери нашего кафе и витрины соседнего магазина. Пришлось срочно заниматься заменой стекол. Штукатурку решили подправить позднее. Маурицио предложил оставить следы от пуль на вечную память для привлечения клиентов, но Бернардетт быстро охладила его пыл.

Одетта в экстремальных ситуациях чувствует себя, как мурена в бассейне с золотыми рыбками, и теперь она немедленно взяла инициативу в свои руки. Пока мы с Лоренсом общались с прибывшими полицейскими, она проследила за отправкой раненых в центральный госпиталь, быстро распорядилась на кухне и, выбив полицейскую машину с дежурным офицером для солидности, отправилась в русское Посольство устраивать судьбу мальчика. Ребенок, — конечно, пребывавший в шоке, — приник к ее впалой, но такой надежной груди, как к спасательному кругу. Не знаю, как ей это удается, какие аргументы, угрозы или чары она использует, но Одетта всегда получает то, что хочет. Вот и сейчас, всего через несколько часов она, добившись личной встречи с российским послом, развернула ситуацию так, как ей того желалось. Подозреваю, что Посольство приняло решение вопреки инструкциям и разрешило мальчику остаться на попечении нашей старой девы до определенного момента. Приняв на себя полную ответственность за ребенка, взяв на себя все расходы по его содержанию, подписав нужные бумаги, уже через несколько часов Бернардетт с видом довольной горгульи явилась в кафе в сопровождении мальчика. Игоря, — так зовут ребенка, — немедленно принялись обхаживать все наши работники. Винсент приготовил ему сразу четыре невероятных десерта, Чарлин тут же отобрала у него два из них, заботясь о состоянии желудка мальчика, Маурицио понесся в магазин за компьютерной игрой, а Джозетт — за новой майкой, чтобы сменить старую, забрызганную кровью. Буэнос-Айрес запрыгнул на колени к мальчику и рычал на каждого, кто пытался его отогнать. А Бернардетт принялась названивать в госпиталь, осведомляясь, когда им разрешат посетить раненых. Винсент с Лоренсом собрали две большие корзины с деликатесами, хотя лично я сомневаюсь, что в ближайшее время пострадавшим будет дело до угощений.

Полиция опросила всех возможных свидетелей, оцеплять квартал не стали, так как по горячим следам преступника задержать не удалось. По всему острову объявили план перехвата. Было установлено, что стреляли из окна пустовавшей квартиры на втором этаже дома на противоположной стороны улицы. Судя по всему, стрелявший был один. По тому, как беспорядочно велась стрельба, предположили, что это действия свихнувшегося маньяка. Поскольку он продолжал представлять собой угрозу, полиция была сильно обеспокоена.

Обо всем этом я и думал во время сеанса. После окончания фильма я проследил, чтобы на рецепшен вызвали такси для мамы и, заказав чашку кофе в соседнем баре, наблюдал за тем, как она уезжает.

Сегодняшнее утро прошло буднично. Завсегдатаи кафе, конечно, обсуждали происшествие, некоторые даже специально заглянули, чтобы ясно представить, как все происходило, но большинство клиентов даже не подозревали, что находятся в столь интригующем месте. Начинающийся карнавал привлек в Валлетту множество туристов, и нам тоже было не до пустой болтовни. Тем более что сегодняшний вечер оказывался потерянным из-за празднования дня рождения Шефа. Но мы давно решили: бизнес бизнесом, но наши работники — это святое. Поэтому в шесть вечера «Последний приют» закрывался.

Праздник устроили на шикарной вилле Винсента в Аттарде. Шеф, конечно, получает у нас неплохие деньги, но на аренду «Улисса» ему никогда бы не заработать на нашей кухне. Ему повезло, папаша Кассар оставил своим детям достойное наследство. Начав когда-то карьеру в качестве кассира в маленьком магазинчике в предместье Парижа, благодаря неимоверному трудолюбию, энтузиазму, вере в себя и, разумеется, улыбке Фортуны, он закончил свой трудовой путь владельцем сети продуктовых супермаркетов, магазина элитных французских вин и небольшого мясоперерабатывающего заводика. Поняв, что сын вовсе не расположен продолжать его дело, отец сконцентрировал свое внимание на старшей дочери Женевьеве, которая и заняла впоследствии его кресло во главе совета директоров. Но старик был мудр и на сына в обиде не остался, предоставив ему возможность проторить в жизни собственный путь, тем более что парень вовсе не был бездельником. Винсент подумывал об открытии в будущем сети собственных ресторанов. С отцом и сестрой он находился в прекрасных отношениях, несколько раз в год летал проведать их.

Сейчас всю его энергию поглощают несколько главных увлечений. Он одержим сразу четырьмя маниями, которые всецело направляют его жизненный путь. Последним в списке я бы поместил интерес к женщинам. Это интерес, между прочим, носит большей частью эстетический характер. Винс вполне способен целый вечер превозносить красоту и очарование дамы, петь всяческие дифирамбы, читать стихи Виньона и Шенье, а потом, поцеловав даме руку на прощанье, мгновенно переключиться на заваривание чая по особому японскому рецепту. При этом не возникает никаких обид. Разве можно всерьез сердиться на этого жизнерадостного великана с невинно-обаятельной улыбкой и вечным выражением творческого поиска на лице. Второе увлечение Шефа — путешествия. Он совершенно по-детски радуется привезенным из экзотических стран сувенирам и начинает планировать новую поездку, едва вернувшись из предыдущей. Стены его виллы завешаны масайскими копьями, испанскими веерами, невероятными тропическими бабочками в застекленных рамках, произведениями индонезийских резчиков по дереву, коврами ручной работы. Полки прогибаются под тяжестью путеводителей и статуэток. И из каждой поездки он привозит рецепт национальной кухни, поскольку третья страсть, обуревающая нашего друга — кулинария. Но об этом уже много сказано. Есть еще одна навязчивая идея, но поскольку она имеет несколько криминальный оттенок, то знаем об этом только я и Лоренс, и предпочитаем публично ее не упоминать. Шеф уже вызвал в свое время некоторый интерес у французской полиции. Скажу только, что целый погреб под домом переоборудован для того, чтобы предаваться этому двусмысленному увлечению.

Первыми приехали я, Винсент, Лоренс и Марселина — третья из наших официанток. Большая часть угощений уже была приготовлена, и мы принялись накрывать на стол.

— Вот так всегда, — проворчал Лоренс. — Мужчины, вместо того чтобы сидеть у камина, потягивать пиво и разговаривать о женщинах, расставляют бокалы и раскладывают салфетки. А женщины в это время, наверное, прихорашиваются.

— Потому что вам достаточно лишь наполировать ваши лысины, — парирует Марселина. — И вы выглядите на все сто.

— Положим, у меня лысина только намечается, а благородная седина всегда к лицу, — обижается Лоренс. — Детка, сюда лучше поставить мясное ассорти — ближе к соусу.

— Тогда не умещается блюдо с рыбными гнездышками.

— Ну передвинем паштет. Винсент, ты не боишься, что мы все останемся у тебя ночевать? После такого количества еды никто не сможет сдвинуться с места.

— Тебя не оставлю, Марселину — пожалуйста.

— Берни, принеси, пожалуйста, мидии.

— А улитки будут?

Появились девочки и взяли хозяйственные заботы на себя. Мы с Винсом и Лоренсом прихватили по бокалу вина и вышли в сад. Винсент любит разумную роскошь, поэтому он позволил себе виллу с уютным садом, в котором среди другой зелени даже растут две вполне раскидистые пальмы. В центре внутреннего дворика находится небольшой, но очень ухоженный бассейн. Вода подогревается, при желании можно купаться даже в феврале. Мы устроились на небольшой скамейке под олеандром.

— Давайте выпьем за наших родителей, которые дали нам в жизни все, что смогли, — обводя взглядом зеленые заросли, предложил Винсент. — Ты никогда не рассказывал о своих родителях, Берни.

— Отец умер, а маму мне удается видеть очень редко, — ответил я.

Мои друзья отличаются тактичностью, поэтому вопросов в этом направлении больше не последовало. Мы переключились на обсуждение вчерашних событий, потом разговор плавно перешел на начало карнавала, возможность продлить работу кафе до поздней ночи в эти дни и деталей организации более продолжительного рабочего дня.

Дверь дома шумно распахнулась, и наше уединение бесцеремонно нарушили новые гости. Анджело в своем обычном виде и Микки «весь в перьях», как определила бы Бернардетт. Микки — выходец из Эквадора, с явным преобладанием индейской крови. Осел на Мальте много лет назад, женившись на местной красавице, обзавелся солидным хозяйством и кучей детей. На вопрос об их количестве он всегда отвечает уклончиво, объясняя это тем, что они так быстро бегают по дому, что сосчитать их просто невозможно. «К тому же, процесс ведь еще не завершен», — добавляет он. Мне нравится его миниатюрная и улыбчивая жена Карла и все его семейство в целом. Вообще-то, Мануэль — инженер-проектировщик и работает в одной из строительных компаний. Но в свободное от работы время вместе с друзьями-южноамериканцами он снимает галстук и пиджак, облачается в невообразимый наряд из перьев неизвестной мне птицы, берет гитару и идет играть пронзительные, щемящие, совершенно мистические напевы своего народа на улицы Валлетты. Это не просто дополнительный заработок, их коллектив уже стал своего рода символом нашей столицы, они выступают на всех фестивалях и праздниках, — и туристы, и местные жители их просто обожают. Еще одной экзотической чертой Микки является его забавное пристрастие к морским свинкам; он разводит сразу несколько пород, они в его доме процветают, бесконечно плодятся, и попытки пристроить весь этот приплод — вечная его проблема. Маурицио искренне полагает, что Микки раздает только тех животных, которых не в силах съесть его многочисленная семья. Наш друг индеец делает все, чтобы не развеять убежденность парня. Сегодня, по причине важности мероприятия, он забрал свои длинные волосы в конский хвост и украсил их своим разноцветным головным убором.

— Винс, я принес тебе настоящий бандонеон^[2], — белозубо улыбнулся Микки. — Как ты думаешь, ты научишься на нем играть?

— Я всегда думал, бандонеон из Аргентины, — осведомился Лоренс.

— По правде сказать, из Германии. Но пронырливые аргентинцы его бессовестно присвоили.

— Что ж, всему миру это пошло только на пользу. А ты умеешь играть и на нем?

— Я умею много разных вещей, глупые белые люди, — осклабился Микки.

— Будете выступать на карнавале?

— В обычном месте. Я напомню вам, если хотите.

— Приходи поиграть в «Последний приют». Мы хотим продлить работу на время карнавала, устроим небольшое шоу. Приноси бандонеон.

— Что ты! Смотри, Винс так вцепился в подарок, нипочем не отберешь, — с сомнением усмехнулся Анджело. Шеф и правда с восторгом ребенка осматривал, ощупывал и даже обнюхивал инструмент.

Ребята прихватили с собой не только бокалы, но и откупоренную бутылку, поэтому дальнейшая беседа потекла рекой, и мы прозевали прибытие остальных гостей.

Наше общение прервал яростный собачий лай, раздавшийся от двери, и цоканье когтей по вымощенной плиткой дорожке.

— О мадонна, — переполошился Лоренс, — и некуда спрятаться!

Пес, понятия не имеющий о такой мелочи как полоса торможения, пушечным ядром врезался ему прямо в диафрагму, чудом сумел удержаться на коленях нашего друга и пытался теперь вылизать его левое ухо. Краем глаза он косился на нас как на потенциальные жертвы. «Кормильцы, — было написано на ехидной морде, — от судьбы не уйдешь!»

В сад выглянула Одетта. Она доложила нам, что синьора Лидия все еще в реанимации, их пустили к ней только на пять минут. Выглядит синьора еще неважно. Зато синьору Гюнтеру гораздо лучше, его перевели в общую палату. Во время их визита его допрашивала полиция, но вряд ли он сможет сообщить что-нибудь полезное. Розыск ведется, патрули на всех дорогах.

— Наша старая дева вцепилась в ребенка, как кошка в мышку, — протянул Анджело, когда Бернардетт удалилась на достаточное расстояние. — Таскает его подмышкой повсюду за собой.

— Ну должен же кто-то позаботиться о мальчике.

— Я беспокоюсь не о мальчике, а о ней, — вздохнул Анджело. — Она может сильно к нему привязаться…

Дальнейший вечер шел по плану. После поздравительных речей и вручения подарка, сертификата на поездку в Исландию, гости направились к праздничному столу. Шеф сегодня превзошел самое себя, даже девочки, вечно сидящие на диете, пробовали новые и новые блюда и мычали от восторга. Буэнос-Айрес, которому Марселина повязала на шею синий бант в безуспешной попытке придать хоть немного респектабельности, через четверть часа уже отвалился от тарелки, не в силах проглотить больше ни куска. Только сам Винсент почти не ел — повар наедается, пока пробует. Однако вскоре гости начали выползать из-за стола, не выпуская, впрочем, из рук бокалы с вином из погребов папаши Кассара. Бернардетт, упиваясь непривычной для нее родительской ролью, впихивала в бедного ребенка всякие вкусности, ежеминутно целовала его в вихрастую макушку, попутно обучая новым мальтийским и английским словам, пока Лоренс не вырвал мальчика из ее когтей и не увел поиграть в бильярд. От спиртного Бернардетт сегодня отказалась, очевидно, боясь при ребенке уронить свое королевское достоинство, памятуя об одной из последних наших вечеринок, результатом которой она и обязана прочно прилепившемуся к ней прозвищу Одетта. Тогда, после принятия изрядной дозы спиртного, они с Лоренсом исполнили на бис танец маленьких лебедей. Лоренсу-то что, с него как с гуся вода. Как обычно и случается в жизни, расхлебывать кашу пришлось слабой женщине. В дальнейшем она еще долго отбивалась от настойчивых просьб протрезвевших коллег повторить выступление, а прозвище так быстро и так прочно приклеилось, что стало практически вторым именем.

Впрочем, это пати по размаху не уступало предыдущим. Винсент показывал фотографии из последней поездки. Танцевали… правда, без балетных номеров. Маурицио с камерой в руках брал интервью у гостей, задавая один и тот же вопрос, за что они любят именинника. Затем и вовсе пошли вразнос. Девочки прорвались в гарде робную Винсента и устроили показ новинок французской моды. Шеф изъявил желание немедленно, прямо на глазах у собравшихся овладеть искусством игры на бандонеоне. Завершилось буйство в бассейне — игрой в подобие водного поло, где в качестве мяча использовали Айри, визжавшего одновременно от испуга и от восторга.

Около трех часов ночи гости сушились у камина под согревающие сердце гитарные мелодии Микки. Если верить в переселение душ, наверное, в какой-нибудь из прошлых жизней я жил в индейском племени где-нибудь на берегах Рио-де-ла-Плата… так завораживающе действуют на меня эти напевы.

Разомлевший от вина, вглядываясь в мерцающее пламя, я видел перед собой горные отроги и изумрудные озера, каскады водопадов, мангровые заросли по берегам прибрежных лагун, ощущал острый запах папоротников и тонкий аромат орхидей, прислушивался к едва уловимому биению сердца ягуара, притаившегося в зарослях, и топоту маленьких ножек кинкажу^[3] и коати^[4]. А надо всем этим поднимался дымок дышащего вулкана.

Наконец гости начали по очереди подниматься, чтобы вызвать такси. Трезвая Бернардетт собралась ехать на своей машине и вызвалась подвезти по пути Маурицио и Микки.

Мы с Анджело вышли их проводить. Маурицио открыл машину Одетты и укладывал туда свертки с едой, выданные щедрым Шефом каждому гостю, гитару Микки и пакеты с мокрыми плавками. Буэнос-Айрес, ехавший ночевать к Маурицио, рвался занять свое место. Запрыгнув в машину, пес неожиданно зарычал, а потом громко залаял.

— Прекрати, Айри, — проворчал Маурицио и полез посмотреть, что вызвало неудовольствие собаки. — Черт возьми! — вдруг громко закричал он и отпрянул наружу, стряхивая что-то с кисти. — Оно меня укусило!

«Оно», упав на землю, быстро перевернулось и побежало по дорожке. Микки в два прыжка догнал существо и придавил сапогом. Раздался неприятный чмокающий звук. Айри подбежал к Микки и надрывался от истошного лая, пытаясь достать из-под сапога непонятное существо. Мануэль убрал ногу и посветил на дорожку фонариком мобильника.

— Всего лишь паук, Маурицио, — сказал я, рассматривая здоровенное насекомое. Паук достигал на вид сантиметров десяти и все еще шевелил лапками.

— Он меня цапнул! — Маурицио рассматривал кисть руки.

— Не пугайся, дорогой, — успокаивала Бернардетт испуганного Игоря. — На Мальте нет ядовитых насекомых. У нас даже скорпионы и змеи не опасные.

И опасаясь, что мальчик ее не понял, попыталась изобразить улыбающегося скорпиона.

— Действительно, странно, — протянул Микки, рассматривая насекомое. — Анджело, ты видел когда-нибудь такого?

Анджело с сомнением покачал головой и достал из кармана носовой платок.

— Разглядим его дома получше, — проговорил он, поднимая паука с земли и засовывая его в бумажный пакет. — На всякий случай как следует продезинфицируй руку, парень.

И через минуту машина уехала. А еще через минуту появилось мое такси.

* * *

В темноте за окнами сверкал огнями огромный круизный лайнер. Анджело нравилась его маленькая квартирка на самой дальней и запущенной улице столицы за этот вид на бухту, да еще за отсутствие толп туристов, которые круглосуточно наполняли центр города. В комнате было сыро и холодно. Если летом жители Валлетты умирали от зноя и духоты, то зимой влажность, особенно в ненастную погоду, была настолько высока, что постиранное белье могло висеть на крыше несколько дней и все же оставалось недосушенным, что придавало ему неприятный прелый запах. Белье перестирывали и сушили вновь, зачастую все с тем же результатом.

Анджело чувствовал, что не уснет. Старческая бессонница иногда отзывалась на возбужденное приподнятое настроение, иногда на мрачные тяжелые раздумья. Но все чаще она приходила просто так, как хороший приятель заходит на минутку выпить чашечку кофе да так и остается, незаметно проводя много часов за будничным неторопливым разговором. Анджело смотрел на горящие огни на палубе лайнера и на освещенные мягким желтым светом окна кают. Всю свою жизнь он мечтал о кругосветном путешествии. Порой во сне он видел белый песок загадочных островов, огромные айсберги в промерзшей воде, больших зубастых рыб с выпученными глазами в молчаливой глубине океана. Что-то осталось в нем от шестилетнего мальчика, который, едва научившись читать, одну за другой проглатывал книги о морских приключениях и неисследованных землях. Когда-то, так давно, словно в другой жизни, они с Кармеллой все же совершили четырехдневное путешествие по Средиземному морю. Это была их свадебная поездка. Днем корабль причаливал в порту какого-нибудь прибрежного города, и они ехали осматривать достопримечательности. А вечером, когда плавно и незаметно для глаза корабль отчаливал от пристани, их захватывали развлечения на борту судна. Но более всего им обоим нравилось стоять в темноте на палубе, обнявшись, впитывать в себя свежесть ветра и терпкий запах морских волн.

Кармелла была младше Анджело на десять лет. Но ее строгий сдержанный характер уравновешивал разницу в возрасте. Она была необыкновенно цельной и целеустремленной личностью, часто излишне суровой к себе и к окружающим, не терпящей компромиссов. Тогда ему это нравилось. Сейчас он часто думал, что не будь в ней этой категоричности, все могло сложиться по-другому. Эта мысль отзывалась застарелой болью. Иногда казалось, сердечные раны зарубцевались, и он мог даже довольно безэмоционально вспоминать события тех далеких дней, как будто прокручивал старую кинопленку. Но иногда во сне его окутывал запах ее черных блестящих волос, Анджело просыпался среди ночи от душивших его рыданий и физической невозможности вдохнуть хоть немного воздуха. Он твердо знал, что придет время, и он умрет во сне в своей постели, когда однажды так и не сможет втянуть в легкие эту спасительную каплю кислорода.

…Они были женаты уже четыре года и совершенно, абсолютно счастливы. Он никогда не думал, что можно найти такое полное взаимопонимание с другим человеком. У них даже не возникало поводов для ссор, настолько едиными и созвучными были их мысли и желания. Глядя на знакомых, стремившихся провести выходные вне дома и семьи, или с тоской во взоре рассказывающих о скучных до тошноты событиях семейной жизни, Анджело понимал, что ему выпал тот самый один шанс из миллиона. Они с Кармеллой не просто любили друг друга, но жили одной жизнью на двоих.

Катастрофа случилась вскоре после того, как они решили, что пришла пора подумать о ребенке. Анджело работал тогда на строительстве дороги, а Кармелле удалось устроиться в коммерческую фирму, где уже через полгода она получила повышение благодаря своему усердию и трудолюбию. Однажды вечером она пришла домой сама не своя. Долго не хотела признаваться в том, что ее тревожит, но все же привычка всем делиться с мужем заставила ее рассказать. Из сейфа на работе пропали деньги. Не то чтобы огромная сумма, но дело ведь не в этом, правда? Ужасно то, что все подозрения падают на нее. После работы во вторник она действительно уходила последней. В кабинете шефа на полу возле сейфа нашли шпильку от волос. Ее шпильку. Ужасно то, как потускнело лицо шефа, когда она зашла поговорить об этом. До сего дня он всегда был приветлив и доброжелателен. Уже приходила полиция, и ее допрашивали. Целых полдня она провела на допросе.

Когда на следующий день Кармелла пришла на работу, с ее появлением в комнате установилась мертвая тишина. После обеда ее снова вызвали для дачи показаний. Снова и снова она отвечала на одни и те же вопросы. Так прошло еще несколько дней. Вина ее не была доказана, но все окружающие уже приняли на этот счет свое решение. Уволиться она не могла, это значило бы полностью признать свою вину. Для девушки, превыше всего ценившей в людях порядочность, ситуация была кошмарной и казалась безвыходной. Анджело старался поддержать жену как мог. Он пытался встретиться с ее шефом, но тот от разговора уклонился. Анджело навсегда запомнилось исказившееся неловкой ухмылкой лицо молодого клерка фирмы с рыжими сальными волосами и прыщавым лбом. Тускло посверкивавший во рту золотой зуб на месте верхнего резца придавал молодому лицу несколько нелепый вид. «Шеф очень занят, — сказал клерк, отводя глаза, — ждать не имеет смысла». Когда Анджело вышел за дверь, рыжий догнал его на лестнице и, суетливо оглядываясь по сторонам, скороговоркой выпалил, что все они сожалеют об этой неловкой ситуации, Кармелла всегда всем так нравилась… но не все еще потеряно, если Кармелла чистосердечно признается, все со временем забудется, шеф — добрая душа и наверняка простит молодой сотруднице совершенную ошибку. Анджело долго потом смаковал в воспоминаниях хруст прыщавого носа под ударом своего кулака.

Вернувшись домой он увидел, что жена спит. «Пусть отдохнет», — подумал он и занялся приготовлением ужина. Когда он снова заглянул в спальню и заметил, наконец, валявшиеся на полу упаковки из-под лекарств, прошло уже больше часа.

Она оставалась живой. И это было еще ужаснее быстрой, хоть и болезненной смерти. Почти месяц Кармелла находилась в коме. Врачи делали что могли, но на вопросы о перспективах только качали головами. Последствия необратимы. Пациентка не может самостоятельно есть, не может пить, ходить в туалет, даже дышать может только с помощью специального аппарата. Когда она, наконец, открыла глаза, в них была такая горечь и безнадежность, что стоявшая рядом медсестра заметно содрогнулась. Еще через несколько дней Кармелла смогла говорить. Точнее, пытаться говорить, потому что с хрипом и свистом изо рта, в котором торчали какие-то трубки, вырывались только обрывки слов. Тело было почти полностью обездвижено, но к несчастью, все же продолжало ощущать боль. Кармелла полностью утратила интерес к окружающему. В ее глазах даже при виде Анджело не появлялось облегчения. Даже известие о том, что найден настоящий вор — тот самый рыжий прыщавый клерк с золотым зубом — не вызвало ее отклика. «Хорошо», — еле слышно выдохнула она и продолжала так же безучастно смотреть прямо перед собой, тяжело дыша и покрываясь испариной от непреходящей муки. Теперь уже ее бывший директор пытался встретиться с Анджело, и теперь уже тот уклонялся от встречи. Коллеги также приходили навестить пострадавшую, но муж никому не позволял входить в палату и не разрешал принимать цветы и конфеты.

Бывали моменты, его накрывала волна обиды, негодования и раздражения за ее поступок, за то, что не выстояла, что не сохранила их такое безмятежное безусловное счастье. После приступов ярости он начинал злиться на себя, укорять в черствости и эгоизме.

Однажды вечером Кармелла приоткрыла глаза и, глядя Анджело прямо в лицо, неожиданно ясно проговорила: «Хочу умереть. Хочу, чтобы все кончилось. Помоги…» Лицо ее перекосилось от боли. Анджело поговорил с лечащим врачом, просил увеличить дозу обезболивающего, но тот только замахал руками: это убьет больную. На следующий день Кармелла снова еле слышно повторила: «Умереть… помоги умереть». Анджело встречался с главным врачом и администрацией госпиталя, бушевал в их кабинетах, плакал и умолял. Пациентка в сознании, аппарат отключить невозможно, никто не возьмет на себя такую ответственность. В палату поместили сиделок, дежуривших круглосуточно. Не столько ради больной, которой было все равно, сколько ради того, чтобы он не наделал глупостей. Невыразимо больно было смотреть на жену — цветущая красавица превратилась в мумию, тяжело поднимающую и опускающую веки. Анджело просиживал возле жены сутками, уволился с работы, забыл обо всем на свете. Он физически сопереживал ее боли, ощущая как неподвижное тело внутренне содрогается от невыносимых страданий. У них обоих оставался только один вопрос: когда всему этому придет конец. Врачи на этот вопрос однозначного ответа дать не могли. Прошли еще две недели кошмара, казавшегося бесконечным. Однажды в пять утра, когда сиделка вышла из палаты на несколько минут, Анджело склонился над женой, отер пот с ее лица, поцеловал в лоб. Кармелла не реагировала. Анджело перекрестился, на секунду задержал дыхание и вырвал провода и трубки из чрева тихо жужжащей машины. Затем он сел на стул рядом с кроватью и стал ждать. Сиделка, вернувшаяся в палату, ничего не заметила. Казалось, что больная немного успокоилась и забылась. Глаза ее продолжали смотреть прямо перед собой…

…Когда-то в детстве его часто привозили в Хамрун к бабушке с дедушкой. Он с удовольствием ходил в гости в дом соседей, где старшая дочь хозяев любила играть с ним в мяч, учила рисовать животных и птиц. Они не виделись уже много лет. Девочка давно сама стала матерью семейства. Когда в камеру вошел пожилой седой синьор в слегка помятом пальто и заявил, что вызывается представлять его интересы в суде, Анджело не сразу узнал в нем отца своей давней подружки. Адвокат объяснял, что оправдательного приговора добиться, конечно, невозможно, но можно попытаться смягчить его, так как общественное мнение во многом на стороне обвиняемого. Возможно, так и случилось бы. Очевидцы судебного процесса растроганно пересказывали историю о том, как перекосилось лицо судьи, когда тот выслушивал показания сиделки, описывавшей состояние пациентки. Однако сам подсудимый не прилагал никаких усилий, чтобы оправдаться. На слушании он полностью признал свою вину, попросил назначить ему максимальный срок наказания и больше не проявлял интереса к происходящему. Анджело действительно не испытывал никаких эмоций. Бесчувствие и пустота. Пустота и бесчувствие. Словно накрывший жену посмертный саван укутал и его самого. В тот момент он даже не испытал гнева, когда узнал, что настоящий виновник кражи избежал возмездия. К тому моменту, когда его раскрыли, директор фирмы был настолько потрясен последствиями происшествия, что не стал затевать судебного преследования. Через три дня клерк уволился из фирмы, а еще через неделю уехал с островов.

Первое время, пока Анджело находился в тюрьме, его навещали многочисленные родственники, знакомые и представители сочувствующих общественных организаций. Но заключенный по-прежнему не проявлял особого интереса к событиям внешнего мира. Отказался он и от предложенных адвокатом попыток добиваться досрочного освобождения, предпочтя отбыть весь срок сполна. Семья его бывшей подружки продолжала поддерживать его и в тюрьме, женщины передавали еду и сигареты, опекали его престарелых родителей, готовили для них какие-то особенные лекарства из трав, помогающие успокоить нервы и подлечить страдающее сердце. Но срок заключения был долгим, а время неумолимо забирает все самое дорогое. Общественность быстро успокоилась и переключилась на текущие события. Родители умерли, не дождавшись возвращения сына. Умерли адвокат и его жена. Выйдя на свободу, Анджело обнаружил себя в абсолютной изоляции и одиночестве. В тюрьме у него было достаточно времени поразмыслить над смыслом жизни, и он пришел к простому выводу, что жить нужно настоящим, а не прошлым. Не цепляться за воспоминания и утраченные иллюзии. Он искупил свою вину до конца и простил сам себя. Прошлое постепенно отпустило, жизнь продолжалась, хотя обещала уже совсем не так много как в юности. Он проработал несколько лет на судоремонтных верфях, потом вышел на пенсию. Завел себе новых друзей и пушистого серого кота. Лишь иногда события тех давних лет напоминали о себе отчетливыми, как наяву, снами.

Вот и сейчас Анджело сидел у окна в кресле-качалке, на коленях у него вальяжно развалился кот. Кармелла стояла рядом с креслом и молча гладила его по голове. «Может быть, остановимся на Тасманских островах?» — спросил ее Анджело. Жена так же молча кивнула.

* * *

Чарлин, в отличие от Джозетт, похмельем не страдала. Несмотря на позднее возвращение, проснулась в обычное время. Сегодня договорились выйти на работу попозже, поэтому образовавшиеся свободные часы нужно было успеть использовать с толком.

«Дорогой Роберт! Не могу не пожелать тебе доброго утра, хоть и опаздываю на работу. Так приятно получать твои письма. Когда я их читаю, представляю себе, чем ты сейчас занимаешься, о чем думаешь, улыбаешься или хмуришься. Иногда так хочется погладить твои непослушные волосы. Или сварить для тебя чашку крепкого кофе. У нас снова солнце. Сегодня вечером я иду в театр. Любишь ли ты театр? Или предпочитаешь футбол? Целую. Твоя Мартина».

Подумав, Чарлин стерла слово «непослушные». Письмо получилось не ахти какое, но после буйной ночи голова просто отказывалась работать. Для утреннего послания сойдет. А в течение дня она напряжется и сочинит что-нибудь поинтереснее. Она отправила письмо, а затем еще шесть, меняя в каждом из них только имена адресата: Патрик, Фред, Алекс, Грегори, Джеймс, Робин, и подписи: Мэри, Грейс, Джулия, Анджелина, Розалин, Симона. Главное сверяться со списком и не перепутать.

Зевнув, Чарлин посмотрела на часы и отправилась будить Джозетт. Реакция сестры была предсказуемой.

— Отвяжись, — простонала она из-под одеяла. Чарлин усмехнулась и дала сестре пятиминутную отсрочку.

Сварила кофе на двоих. Приготовила сэндвичи, хотя есть совсем не хотелось. Снова пошла в комнату к Джозетт. На следующей неделе сестра снова должна начать курс лечения у доктора Бартлетта. Прохождение таких курсов было ей предписано каждые шесть месяцев лет с семи, когда неконтролируемые вспышки агрессии стали настолько очевидными, что родители уже не могли их больше игнорировать. Трудно было сказать, приносят эти курсы пользу или нет. Шли годы, менялись доктора, методики, названия назначенных препаратов. Каждый из докторов уверял, что налицо определенный прогресс. В интеллектуальном плане Джозетт, пожалуй, даже превосходила Чарлин. Она легко справлялась со школьными заданиями, над которыми Чарлин билась по нескольку часов. Хорошо отвечала на всех уроках. Но обычно игнорировала общение с одноклассниками вне рамок учебного процесса. Подразумевалось, что обе они продолжат обучение, но этот момент откладывался, — Чарлин потому, что ей было лень учиться дальше, а Джозетт — потому что была по уши занята своими собственными делами. Она всегда помогала родителям и Чарлин в ответ на любые их просьбы, но редко проявляла инициативу. Каждый раз при беседе с сестрой у Чарлин появлялось странное чувство вины, как будто она отвлекает ее своими глупостями от серьезных размышлений и ответственных дел. Джозетт действительно всегда была занята. Полки ее ломились от книг по философии, культурологии, истории и даже механике. Она часами просиживала за компьютером, выискивая различную интересную ей информацию. Правда, делала она это довольно бессистемно. Нельзя было сказать, что она оторвана от мира. Она первой получила водительские права, первой оформляла необходимые документы, первой принимала решение о том, куда они с семьей поедут на выходные. Она же первой попросила родителей найти для них работу, — не потому, что хотела заработать денег, а чтобы приобрести опыт. Мальчики ее никогда особенно не интересовали, если только с ними нельзя было поговорить о теории безразмерности пространства. Ее друзьями были Мария — скрипачка, на несколько лет старше Джозетт, и Джастин — школьный гений, победитель различных конкурсов и надежда научных сообществ. Она нечасто улыбалась и, честно говоря, была грубовата. Как ни парадоксально, при обычном отсутствии у нее интереса к окружающим, она была довольно словоохотливой, временами даже болтливой. Просто разговаривала на темы, волнующие ее саму, и смотрела будто бы сквозь собеседника. Могла рассеянно расспросить Чарлин о ее делах и через час повторить вопросы, словно и не слышала ответов. Но зачастую ее суждения оказывались неожиданно проницательными, она вдруг одним словом выражала то, что другие люди чувствовали, но оформить вербально не могли. В компании с Чарлин и Марселиной Джозетт также становилась более открытой миру. Терпеливо сносила их легкомысленные выходки и даже принимала в них участие. Они давно приспособились друг к другу, и посторонние люди не замечали странностей в поведении Джозетт. До тех пор, пока на нее не накатывала депрессия или приступ ярости. В такие периоды ее жизнь останавливалась или превращалась в кипящий сосуд. Таким образом, при том, что сестры были близнецами, Чарлин всегда ощущала себя старшей и старалась заботиться о сестре как могла. И Джозетт без сомнений любила сестру так же сильно, пусть и по-своему.

На работу они предпочитали добираться на автобусе. Настроение нельзя было назвать самым радужным. Остальные члены коллектива чувствовали себя не лучше. Бернард без конца пил кофе, Лоренс постанывал, Маурицио вообще еще не появился. Даже Одетта позевывала на ходу. Один Шеф был бодр и весел. Насвистывая какую-то беспечную мелодию, мариновал овощи.

Однако народ в кафе стекался, и расслабляться не приходилось. Чарлин сновала туда-сюда с подносом, стараясь не напутать с заказами. Сосредоточиться было нелегко.

Опять появились голландцы. Она уже знала их имена — Аллерт и Коммер. «Как можно с утра пить пиво?» — думала Чарлин. Впрочем, с пивом они не перебарщивали. Молча сидели и поглядывали по сторонам. Завалилась целая группа английских школьников. Зал мгновенно наполнился гомоном и гамом. Дети долго выбирали десерты, толкались, смеялись, отсчитывали деньги. Вошедшему Анджело пришлось забиться в дальний угол. Он махнул Чарлин рукой, показывая, что подождет. Чарлин на всякий случай оттесняла сестру от не в меру расшалившихся мальчишек.

Наконец, дети насытились и ушли. Девушка собирала со столов креманки, когда дверь отворилась, и в зал впорхнула ОНА…

Лет сорока пяти, но старается молодиться. Была бы достаточно красивой, если бы не неумеренно накачанные губы, придающие лицу глуповатое выражение, и слишком яркий макияж. Длинные, выкрашенные в какой-то дикий рыжий цвет волосы, собранные в конский хвост. Обтягивающие розовые джинсы, на плече сумочка от Матто. Все вместе производило шокирующий эффект элегантности отдельно взятых элементов и нелепости их сочетания. Джозетт называла подобные экземпляры «престарелыми русалками».

Бернардетт, стоявшая спиной к двери, развернулась и издала невнятный хрюкающий звук.

— Найдется в этом заведении чашечка глинтвейна? — проворковала русалка хорошо поставленным и неожиданно приятным голосом, слегка картавя.

«Миллионеры вне очереди», — привычно подумала Чарлин. Бернардетт проводила гостью к столику у окна. Заказ подошла принять Джозетт. Абсолютно равнодушно глядя на красавицу, она отметила в блокноте пожелания клиентки и отправилась на кухню. «Ей бы еще жвачку пожевать для полноты картины», — улыбнулась Чарлин, продолжая украдкой наблюдать за дамой. Голландцы и Анджело не отрывали от нее очумелых глаз. Аллерт так даже рот приоткрыл. Русалка тем временем вынула из сумочки маленькое зеркальце, удовлетворенно посмотрела в него и победоносно огляделась по сторонам. Скользнув взглядом по Анджело и пожилой супружеской паре, сидевшей у стены, она кокетливо улыбнулась голландцам, сразу обоим, затем перевела взгляд на Бернарда, протиравшего бокалы за стойкой. При виде красавца-брюнета русалка на мгновение замерла, оценивая жертву, затем поднялась из-за столика и направилась прямо к нему. Босс несколько испуганно посмотрел на даму и картинно-радостно улыбнулся.

«Опс! — подумала Чарлин. — Отбиться будет нелегко».

— Как вы думаете, не помешает ли погода карнавалу? — промурлыкала русалка, призывно поводя глубоким декольте. Мужские взгляды пропадали в нем, как в черной дыре.

— Да, да, в прошлом году в это время шли дожди, — несколько невпопад ответил Бернард.

— Я давно хотела посмотреть на карнавал в Валлетте… или вы считаете, лучше отправиться на Гозо? — Декольте как-то само собой указало в сторону другого острова.

— Там тоже очень красиво. — При упоминании о Гозо Бернард несколько расслабился.

— Синьорина Фелисита, из Рима, — представилась русалка. — К сожалению, мои друзья не смогли составить мне компанию. Пришлось приехать одной. А я так не люблю скучать в одиночестве!

Лицо босса приняло слегка придурковатое выражение. Он схватил первую попавшуюся бутылку вина и зачем-то принялся ее открывать. Бернардетт, стоявшая рядом, явно получала от сцены огромное удовольствие и не спешила прийти на помощь. И тут в зал выплыл Шеф. Как всегда в подобных ситуациях, он моментально оценил обстановку.

— Синьора должна попробовать наши лучшие десерты! — пророкотал он.

— Синьорина Фелисита, — скромно потупив глаза, промурлыкала русалка, не поворачивая головы. Декольте явно не было готово оторваться от намеченного обреченца.

— Я приготовлю для вас отличнейший флан^[5] с ананасами. Или вы предпочитаете забайоне^[6]?

«Вот это достойный соперник», — усмехнулась Чарлин.

— А вы что посоветуете, синьор… кстати, вы так и не представились, — не унималась красотка.

Бернард собрался с силами и пробормотал что-то о том, что все творения нашего шеф-повара безукоризненны. Второй вопрос он предпочел не расслышать.

— Приехало мясо, кто примет? — высунул голову из кухни Лоренс.

Бернард и Бернардетт синхронно развернулись к двери, но Бернард, забыв о природной учтивости, протиснулся первым, чуть было не придавив Одетту.

Русалка наконец переключила внимание на Шефа, и они предались беседе.

Чарлин поспешила наверстать упущенное в наблюдениях время и принести готовые заказы. В перерыве она ухитрилась воспользоваться компьютером Маурицио и написать еще одно письмо. «Милый Курт! (свериться со списком). Все утро думала о тебе. И мне становилось теплее от этих мыслей…»

В кабинет заглянул Анджело.

— Маурицио не объявился?

Получив отрицательный ответ, он удалился. Кстати, и впрямь, где же наш бухгалтер? В его возрасте просто неприлично так мучиться похмельем.

Посетителей прибавлялось. Люди ожидали начала шествия. Одна из карнавальных колонн должна была пройти по этой улице. В воздухе витало оживление и приподнятое настроение, хотя небо за окном снова начало набухать влагой. Девочки еле успевали бегать из зала на кухню и обратно.

— Четыре «Хольстена», три «Маргариты».

— Две лазаньи, салат с тунцом, яблочный пай, две минеральные воды, апельсиновый сок.

— Два больших чизка, два сандвича с ветчиной.

— Грибной суп — три, багет ветчина-пармезан — два, салат с тунцом — один, две пасты с белым соусом.

— Лоренс, добавь сюда карри!

— Две «шоколадные смерти», два капучино.

— Голландцы просят повторить, большие чизки и багеты с курицей.

Наконец прибыл Маурицио. Рука забинтована и на перевязи. На удивленный взгляд Чарлин парень успел только махнуть здоровой рукой: потом расскажу. Схватил какие-то папки и побежал на улицу.

— Пепперони — две, вишневый рулет — один, «Перье» и два зеленых чая… как можно есть вишневый рулет и запивать его зеленым чаем?

— Все дело вкуса, у меня вообще: «шоколадная смерть» — одна, мороженое с орехами — два и два «Будвайзера».

— Джози, запри эту мерзкую скотину, сейчас прорвется на кухню!

— Звонили из «Тритона», просили приготовить коробку с закусками к четырем часам. Список у Берни.

Кухня тоже металась, вся в мыле. Забыли о болтовне и романтике. Краем глаза Чарлин заметила, что русалка все еще сидит за своим столиком. Девушка поставила поднос и пошла в туалетную комнату. Выйдя оттуда через минуту, она услышала за дверями кабинета обрывки разговора.

— Брось, Берни, ты много видел на Мальте бразильских странствующих пауков? — это Микки.

— Может быть, просто сбежал у какого-нибудь любителя…

— И пошел прокатиться в машине Бернардетт? — это уже Анджело. — Как он вообще туда забрался?

— Наверное, окно было приоткрыто. Интересно, пауки могут лазать по металлическим поверхностям?

— Маурицио говорит, в госпитале даже не поверили ему сначала, учитывая, конечно, его похмельное состояние. Думали, парень что-то путает. Рука распухла так, что кожа чуть не лопнула. Даже температура поднялась.

— Все равно не понимаю… глупая шутка? Кому могло в голову прийти такое?

— Может, ребятишки пошалили? И правда уж больно глупая выходка.

— Думаю, Бернардетт говорить не стоит, разволнуется, ни к чему это…

Дальше Чарлин слушать не стала, было некогда. Она направилась в кухню, схватила поднос, собрала на него готовый заказ и вошла в зал.

И тут за окном грянула музыка. И посетители, и работники кафе как по команде выглянули в окно, а многие высыпали на крыльцо, позабыв про недопитое пиво и недоеденное мороженое.

Ах, карнавал! Феерия красок, фантастические наряды, смешение стилей и образов, пародии и гротески, сумасшедшее биение сердец, безумный радостный хоровод, зазывные взгляды красоток, скрывающихся под причудливыми масками. Никогда не угадаешь наверняка, кто примерил на себя легкомысленный костюм лесного фавна — природный весельчак или серьезный и обстоятельный офисный клерк, всего на несколько часов отрешившийся от унылой канцелярии. Мы забываем о том, кто мы такие, в равенстве праздничной толпы. Жизнеутверждающее начало, попирающее слабость, старость и саму смерть. Бесшабашность и изобилие, которыми нужно напитаться на несколько недель Великого Поста…

Впереди колонны шли музыканты. Они были одеты в цветные сюртуки и смешные шапочки то ли с рожками, то ли с ушками. Духовые инструменты, украшенные гирляндами и цветами, звучали радостно и взволнованно. Забавно было наблюдать, как музыканты с сосредоточенным видом надувают щеки, стараясь извлечь из инструмента наиболее чистый звук. За музыкантами следовали клоуны. Рыжие парики сочетались с оранжевыми костюмами, клоуны били в барабаны и улыбались зрителям. За клоунами выступали девушки в розовых перьях. «Похлеще чем у Микки», — подумалось Чарлин. Все как одна красавицы, девушки оглядывались по сторонам гордо и высокомерно. В глазах рябило от переизбытка ярких красок. На ходулях приближались мрачные и зловещие вампиры. На выбеленных лицах черными провалами обозначались глаза, рты же были подчеркнуто красны. За ними строем маршировали римские легионеры в начищенных латах и блестящих шлемах, победоносно посматривающие на разгоряченную толпу. Музыканты издали завершающий аккорд и колонна приостановилась. Зрители бросились фотографироваться с персонажами, обмениваясь восторженными репликами и указывая на самые интересные костюмы. Участники шествия снисходительно давали себя рассмотреть, поворачиваясь то одним боком, то другим. Юноши-легионеры заигрывали с молоденькими девушками. Бернардетт с Марселиной вынесли на крыльцо подносы с прохладительными напитками для выступающих. Метрах в двадцати от кафе мужчина в спортивной кепке фотографировался, стоя в середине строя из десяти невероятных девушек-орлиц, каждой из которых он доходил примерно до плеча. Над головами девушек возвышались маски — головы птиц. Орлицы покачивали бедрами и хохотали, пытаясь выровнять линию. Мужчина захлебывался от восторга, а рядом уже собралась очередь желающих занять его место. Чарлин оглянулась на зрителей. Многие привели с собой наряженных детей. Тут были и пираты, и люди-пауки, и принцессы, и мушкетеры. Малыши, сидящие в колясках, были одеты зайчиками и собачками. Мимо прошла супружеская пара, держащая за руки такого маленького ребенка, что его было не разглядеть за извивающимся ребристым драконьим хвостом. Люди хлопали в ладоши, шутили и смеялись. Чарлин с удовольствием отметила, что даже суровое лицо Джозетт смягчилось, она улыбалась. «Нужно будет отпроситься посмотреть колонну ростовых кукол», — подумала Чарлин. Она испытывала совершенно детские ощущения счастья и восторга, когда наблюдала за шествием со стороны. В прошлом году она была в числе дефилирующих, наряженная львицей. Фотографии прошлого карнавала собрали рекордное число «лайков» в фейсбуке и твиттере. Внезапно грянула музыка, и колонна продолжила движение. Ковбои сменялись рыцарями, за рыцарями шли маленькие серьезные девочки, наряженные японками с красиво убранными волосами, затем снова девушки, теперь уже в желтых перьях, с огромными подковами за спинами. Каждый год разные группы участников делали все возможное и невозможное, чтобы перещеголять остальных. Подготовка к новому карнавалу обычно начиналась сразу после окончания предыдущего. Чарлин с беспокойством посмотрела на небо. Ей не хотелось, чтобы зрелище было испорчено дождем.

Наконец участники, замыкающие колонну, медленно прошествовали мимо «Последнего прию та». Большинство зрителей завороженно двинулись следом…

…Высокий седой мужчина в дорогом сером плаще отстал от толпы и стоял напротив кафе, глядя прямо на вход. Лицо его не выражало никаких эмоций. Из груди мужчины торчала коричневая рукоятка ножа. Чарлин улыбнулась, принимая это за очередную инсценировку. Мужчина покачнулся и упал на мостовую. Когда Чарлин наклонилась над ним, все еще неуверенно улыбаясь, он разжал побелевшие губы и прошептал:

— Белая собачка…

* * *

Когда боль стала совсем невыносимой, Маурицио прокрался на цыпочках в спальню родителей и разбудил отца. Синьор Аззопарди просыпался мгновенно. Вот и сейчас, не задавая лишних вопросов, стараясь не потревожить жену, он вышел в зал, осмотрел распухшую посиневшую руку сына и, подумав минутку, пошел одеваться. По дороге в госпиталь Маурицио рассказал о случившемся. Синьор Аззопарди имел много хлопот с младшим сыном. В отличие от старших брата и сестры, выросших как-то незаметно и живущих как все нормальные молодые люди их возраста, этот сын постоянно являлся причиной головной боли родителей, соседей, школьных учителей, а впоследствии и университетских преподавателей. Отец уже и не знал, гордиться ли успехами сына на выбранном им поприще — Маурицио окончил экономический факультет, нашел работу бухгалтера и теперь получал вторую специальность — химика, являясь гордостью факультета, победителем международных студенческих конкурсов, любимцем самых дотошных и придирчивых преподавателей, — или сожалеть о том, что с таким усердием старался привить мальчику любовь к знаниям, науке и экспериментированию.

На приеме в госпитале дежурила уже знакомая медсестра. Она тоже узнала постоянного посетителя приемного отделения и сердито поджала губы.

— Синьор Аззопарди, не ожидала увидеть вас так скоро. Не прошло и месяца после вашего последнего посещения. Наш юный джентльмен снова представляет угрозу для общества?

— Надеюсь, на сей раз это не так, — отец старался оставаться вежливым. — Хотя вынужден признаться, мы еще не провели расследование.

Маурицио закатил глаза к потолку.

— Полицию вызывать? — все еще грозно вопросила медсестра. Но увидев руку пациента, мгновенно переменила тон. — Подождите одну секунду, я, пожалуй, провожу вас к доктору! — Она собрала какие-то бумажки на столе, позвала другую дежурную сестру и они направились к лифту.

Доктором оказался легкомысленного вида молодой человек с вытянутым лошадиным лицом и длинными дредами за спиной, с ним они еще не встречались. Он раскачивался на стуле и весело глядел на лицо парня, явственно припечатанное вчерашней вечеринкой.

— Говорите, большой паук? — усмехаясь, нараспев проговорил он. — Алкоголь вчера принимали?

— Какое это имеет отношение к делу? — недовольно пробурчал Маурицио.

— Что и в каких дозах?

Маурицио прикинул, какой будет реакция медперсонала, если он перечислит все разновидности спиртных напитков, принятых накануне, и решил воздержаться от ответа.

Доктор с некоторым изумлением рассматривал руку пострадавшего. Она распухла до такой степени, что кожа, казалось, вот-вот лопнет с оглушительным треском. Пока медсестры брали кровь на анализ, делали укол и готовили компресс, Маурицио стойко хранил молчание. Его репутация в этом госпитале была изрядно подмочена. Он попадал сюда с завидной регулярностью с травмами, полученными в результате научных экспериментов.

Еще в четырнадцать лет Маурицио обнаружил особенный интерес к химии и физике, точнее, к тем их разделам, которые лежали в основе пиротехники и взрывного дела. Ему было интересно все, что связано с этой областью знаний: характер пульсации газового пузыря при подводных взрывах, распространение звуковых волн при взрывах в воздухе, новые механизированные способы заложения взрывчатых веществ и, конечно, их устройство. Разумеется, Маурицио вовсе не был потенциальным террористом. Его интересы ограничивались чисто научными теоретическими и практическими разработками. Неожиданно он нашел себе приятеля по интересам. Вильям учился в параллельном классе. Славная парочка проводила многие часы за поиском информации в Интернете, чтением учебников, какие только можно было добыть, и конечно, попытках применить свои знания на практике. Самым сложным было найти место для проведения экспериментов. Домашние апартаменты и школьные классы давно уже пережили стресс и были исключены из числа возможных опытных площадок после жестоких репрессивных мер, принятых родителями и школьной администрацией. Решено было работать на открытом воздухе. Мальта — маленькая страна с поистине неисчислимым количеством достопримечательностей. Даже если вы находитесь в незаселенном месте, на расстоянии пятисот мет ров обязательно найдется какая-нибудь интересная пещера, руины древних построек или колодец римских поселенцев. Даже поздним вечером, не успевали приятели заложить взрывчатое вещество в укрытой яме, как из-за соседней скалы обязательно появлялся припозднившийся турист с блаженной улыбкой на лице, а за ним хороводом следовало семейство: жена, целый выводок детей и собака. К тому же, после проведенного взрыва нужно было вовремя убраться восвояси, поскольку полиция приезжала быстро. Неудивительно, что травмы друзья получали регулярно. В полицейском участке их тоже принимали как родных. Отец горько шутил, что штрафы он платит так же аккуратно и регулярно как и налоги.

Вернувшись в кабинет доктора, Маурицио увидел следующую картину. К присутствовавшим прибавился неизвестно откуда взявшийся Микки. Он демонстрировал собравшимся останки большого паука, зажатого между двумя стеклами. Доктор, синьор Аззопарди и медсестра озадаченно и тревожно рассматривали насекомое, которое даже будучи мертвым продолжало внушать страх и отвращение.

— Очень странная история, — бормотал доктор, ставший теперь серьезным и сосредоточенным. — Пожалуй, стоит сделать дополнительные уколы, Мэри. Не могли бы вы оставить нам это для исследования?

— Конечно, для этого я сюда и приехал, — ответил Микки.

— Мы дадим вам освобождение от работы на три дня, но завтра лучше было бы явиться для повторного осмотра, — обратился доктор к Маурицио.

— Я лучше поеду на работу, в крайнем случае уйду пораньше, — заявил Маурицио. — Чувствую себя уже намного лучше.

Они заехали домой за Айри, и синьор Аззопарди вызвался отвезти их в Валлетту.

— Необходимо ужесточить административный контроль над любителями всяких экзотических тварей, — ворчал он по дороге. — Скоро по городам будут ползать гигантские крокодилы.

Забежав в кабинет, Маурицио схватил бумаги, запер Айри в подсобке и поторопился в налоговый департамент. Карнавал карнавалом, но текущие поручения приходилось выполнять.

На обратном пути юноша все же задержался посмотреть на праздничную колонну, всматриваясь в лица девушек. Где-то здесь должна была шествовать Агнес. В этом году она была девушкой-летучей мышью.

Подойдя к кафе, Маурицио остолбенело уставился на происходящее: Чарлин обнимала за шею распростертого на мостовой мужчину, лицо которого было закрыто прядями ее волос. На секунду ему показалось, что она наклонилась, чтобы поцеловать лежащего. У мужчины была странным образом вывернута нога, и юноша подумал, что лежать ему должно быть очень неудобно. Вокруг начала собираться толпа зевак.

Дальнейшие события развивались по знакомому сценарию. Прибыла «скорая помощь», констатировали смерть, ждали полицию. Полицейских на этот раз прибыло еще больше. Руководили их действиями двое — молодой офицер, которого Маурицио уже видел в прошлый раз, и приземистая некрасивая женщина средних лет, которую слушался, видимо, и первый. Лоренс горестно разводил руками, проклинал всех убийц на свете и причитал, что кафе скоро станет банкротом, если его нужно будет закрывать снова и снова.

— Они что, не могут найти более подходящего места для своих разборок? — возмущался он. — Скоро придется менять вывеску с «Последний приют» на «Распоследний приют», а еще лучше — «Прощальный привет».

Наконец суета улеглась, тело увезли, толпа зевак рассеялась, двери были закрыты, и полиция приступила к снятию показаний.

Еще через два часа все собрались в кругу, раздвинув столы посреди зала. В центре круга, прижав уши к голове, заискивающе глядя исподлобья, неуверенно повиливая облезлым хвостом, затравленно озирался Буэнос-Айрес. Пес совершенно не понимал, чем вызвано такое преувеличенное внимание к его персоне и не ждал от этого ничего хорошего.

Полтора месяца назад сердобольная Бернардетт подобрала это тощее чумазое создание, настоящий блошиный раек, на какой-то помойке. Она принесла его в кафе, где его накормили, отмыли, продезинфицировали и закрыли в подсобке до следующего утра. Всеобщий совет постановил, что взять домой бедное животное никто не может в силу различных обстоятельств, и Маурицио было поручено отвезти его в приют для бездомных животных во Флориане. Приют был достойным учреждением с давней богатой историей и хорошей репутацией, поэтому даже Бернардетт, хоть и прослезившись, согласилась, что это будет лучшим решением. Каково же было всеобщее изумление, когда через два дня, придя на работу, Лоренс обнаружил на пороге кафе дрожащего от холода, но явно довольного собой пса. Пса накормили и снова отправили по назначению, где обустроили в клетке понадежнее. Через несколько дней его усыновила какая-то семья, о чем радостно сообщил коллегам Маурицио, которому было поручено проследить за судьбой найденыша. Еще через сутки доходяга со счастливой улыбкой на морде встречал на пороге кафе ошеломленных работников. Точка. Бурные аплодисменты. Такая настойчивость тронула сердца и, уладив формальности с приютом и несостоявшимися владельцами, его оставили при кафе, определив зверю место дислокации в подсобке. Выдвинуто было два условия: пес ни при каких обстоятельствах не должен был появляться на кухне и в зале, и не должен был каким-либо образом мешать работе заведения. Что и говорить, но при таком несносном характере эти условия он нарушал со свойственным ему упорством. Любимым его занятием было неожиданно появляться в самых неподходящих местах и пугать лаем или хватать за брюки новоиспеченных попечителей и, что еще хуже, гостей кафе. Пес отъелся на казенных харчах, перестал поедать бумагу и целлофановые пакеты, как делал это вначале, но мало-мальски пристойного вида так и не приобрел. Он продолжал оставаться задрипанным чахлым существом с повадками мелкого хулигана и манерами веселого бродяжки. Имя ему подбирали в течение недели. Рассматривались самые различные варианты от «Прощелыги» до «Инфекционно-бактериологической единицы имени Шкремби» (наш санитарный инспектор). Кличка прижилась, когда Лоренс пообещал любому, кто избавит его от этой назойливой скотины, билет до Буэнос-Айреса и обратно. Все хулиганские выходки пакостника сопровождались такой нежной улыбкой, а сам он настолько мало напоминал собой нормальную собаку, что даже синьор Шкремби смотрел на его присутствие в учреждении питания сквозь пальцы. Санитарный инспектор только добродушно повторял, что надо бы изолировать собаку понадежнее. Лоренс зловредно уверял, что это добросердечное отношение продлится ровно до того момента, когда Айри сожрет кожаный портфель синьора инспектора.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

В греческой мифологии — одна из гарпий.

2

Язычковый музыкальный инструмент из семейства ручных гармоник.

3

Хищное млекопитающее из семейства енотовых, обитающее в Центральной и Южной Америке.

4

Млекопитающее из рода носух семейства енотовых.

5

Популярный испанский десерт.

6

Один из самых известных десертов итальянской кухни, яичный крем с добавлением вина.