Потанцуй со мной

Анна Белинская, 2023

– Потанцуй со мной, – требую я. Он знает, о чем я прошу. – Сейчас же. Я настолько сошла с ума, что прошу его об этом сама.Устало усмехается. Нет, не смей!Даже не думай меня бросить с этими чувствами одну!– Я не танцую маленьких глупых девочек, – глядя в глаза, изрекает Романов.– А умных? – срывается мой голос.– А умная никогда не попросит об этом сама.Вот и всё.Глупая, маленькая дурочка – вот, кто я для него.

Глава 6. Константин

— Надеюсь, мы услышали друг друга, Владимир Архипович. И на будущее, внимательнее читайте договор. Моя юрисдикция закончилась тогда, когда гражданин следователь полностью прекратил уголовное дело в отношении вас, уважаемый Владимир Архипович, — поглядываю на своего стажера, сжимающего карандаш, и усмехаюсь. — А на счет компенсации потерпевшей стороне, мой вам совет — не поскупитесь и спите спокойно. Всего доброго, — нажимаю отбой и бросаю мобилу на стол.

«Гнида поганая, чтоб тебе до конца твоих дней по ночам снились кошмары», — проклинаю про себя эту паскуду и устало обхватываю голову.

— Вот сволочь, — Тимур вскакивает с кресла и остервенело жует нижнюю губу, чтобы, не дай Боже, ни ляпнуть то, что мне скорее всего не понравится. — Ему дело коротнули* вместо прошенной переквалификации, а он еще пальцы гнет, — сокрушается мой стажер. — Как у вас так получается, Константин Николаевич? — заглядывает мне в лицо, словно на нем подробно расписаны все ответы на мучащие его вопросы.

— Получается что?

Прекрасно знаю, о чем спрашивает Тимур, но хочу проверить степень его эмоциональной лабильности.

— Чтобы не послать его на хрен.

— Если я пошлю его на хрен, Тимур, ты останешься без работы, — растираю виски. Башка раскалывается до плавающих мушек в глазах.

— А вы? — выгибает бровь.

— А я найду другую.

Тимур цокает и невесело усмехается.

— Он же урод последний, — не унимается Кайманов и начинает мельтешить перед глазами, расхаживая по кабинету и нервируя меня еще сильнее.

— Урод, — подтверждаю, — который платит. А ты, — наставляю на него указательный палец, — потом ешь и одеваешься. Затем этот урод советует тебя, — снова указываю на него, — другому такому же, как он, уроду, и ты снова ешь, одеваешься и ведешь свою подружку в кино.

— Какой-то круговорот уродов в природе, — заключает Кайманов и плюхается обратно на свой стул.

— Такова наша работа, Тимур. Эмоциям в нашем деле — не место, ты должен это знать, как Конституцию Российской Федерации. Ты ведь понимал, куда шел работать? Или мне начинать подыскивать нового стажера, а ты сменишь специализацию?

— Понимал, — обреченно вздыхает Кайманов, переводя свое внимание на окно, из приоткрытой форточки которого, доносятся звуки адски приторной попсятины, что сводит зубы. — Но какой гнилой этот Буданов всё-таки. Закрысить аморалку** потерпевшему с такими-то бабками… — осуждающе качает головой.

Согласен.

Паскуда редкостная, но… хорошо оплачивающая и с большими подвязами, которые всегда могут пригодиться.

Смотрю на своего молодого стажера и понимаю, насколько он еще зеленый и не испорченный деньгами и жизненными подзатыльниками.

Вспоминаю себя…

Мой юношеский максимализм, горячность и прямолинейность суждений — вот так же, как у моего стажера, заставляли гнаться за правдой и справедливостью. Ты считаешь себя чертовым героем, способным спасти и защитить весь мир.

Ты так думаешь ровно до тех пор, пока до голой задницы не протираешь брюки, сидя государственным бесплатным назначенным адвокатом, защищая мелких наркушных гопников или хитрожопого мошенника, выманившего по телефону у старухи отложенную пенсию.

Ты так думаешь ровно до тех пор, пока не получишь государственную зарплату, хватающую лишь на то, чтобы залатать эту дырку на брюках, а не купить себе новые.

А потом ты уходишь в частную адвокатскую контору, где начинаешь защищать «толстых кошельков» и получаешь свою первую зарплату, позволяющую к новым брюкам подобрать еще и рубашку с носками.

Если вы считаете, что адвокатское дело — это борьба за правду, то глубоко ошибаетесь. Адвокат — это не всегда про справедливость. Адвокат — это защита. Но защищать можно и отпетых мудаков, филигранно меняя квалификацию их инкриминируемого деяния на менее тяжкую или, вообще, добиться полностью оправдательного приговора. Поэтому ты либо отключаешь эмоции и гребешь бабки, либо страдаешь вместе с пенсионерами юрисконсультом над претензионным заявлением в Водоканал.

— Всё, Тимур, — смотрю на циферблат наручных часов, — давай по домам, — собираю документы и убираю в сейф. — Родителям привет передавай и не забудь в понедельник ЧиЖа*** закинуть, — закрываю на кодовый замок сейф и смотрю на стажера.

— Будет сделано, шэф! — выкрикивает Тимур, приставляя к виску раскрытую ладонь, точно воинское приветствие, и по-армейски разворачивается на пятках. — Хороших выходных, шэф!

Кайманов скрывается в дверях, а я закидываюсь таблеткой от головной боли, ставлю на сигналку офис и закрываю помещение.

Арбат кишит.

Сегодня суббота, а, значит, большинство может позволить себе прогуляться по одной из самых исторических улиц Москвы.

Я не вхожу в их число, поэтому скорым шагом двигаюсь вдоль новой выставки архивных фотографий Блокадного Ленинграда, мечтая скорее выбраться из душного скопления людей.

В следующем переулке стоит мой автомобиль, но я не успеваю до него дойти, потому что мое внимание привлекают сиреневые волосы, подскакивающие вместе с его хозяйкой.

Я останавливаюсь и узнаю тех самых «бременских музыкантов», которых разогнал в прошлую пятницу. Тот же состав, по которому я безжалостно прошелся бульдозером из-за вот этой девки, выплясывающей под какую-то жутко знакомую попсовую блевотину.

Она чёткими движениями попадает точно в ритм мелодии, что мгновенно становится ее частью. Ее тело пластично и грациозно вырисовывает танцевальные комбинации, приковывая внимание.

Сейчас музыканты уходят на дальний план и вряд ли интересуют всю эту толпу зевак. Все их взгляды прикованы к тонкой гибкой фигурке, изящно лавирующей со шляпой в руках между туристами.

Она выгибается волнами, а ее волосы отливают сиреневым шелком. Ее улыбка гипнотизирует и заставляет глазеющих открывать кошельки и выгребать из них всё содержимое.

Чертова цыганка!

На мгновение она обездвиживает и меня: и вот я уже скольжу по ее совсем не женским, а угловатым изгибам открытых бедер, впалому животу и длинным ногам, затянутыми крупной капроновой сеткой. Мизерные, ничего не прикрывающие джинсовые шорты и черная укороченная толстовка с капюшоном — на ком-то другом выглядели бы пошло и вызывающе. Но не на ней.

Дерзко, провокационно, расслаблено!

Она кричит всем, что молода и свободна, а на мнение других ей плевать.

Сегодня, я уверен, у ребят есть разрешение, и меня ничего здесь больше не держит.

— Это должно было быть наше бабло! — оборачиваюсь на крик и звон падающих на землю монет.

«Олимпийский» стихает, а толпа возбужденно напрягается, переключая внимание на источник нового зрелища.

— Вы чего, ребят? — сиреневолосая смотрит на валяющуюся у нее в ногах шляпу и на рассыпанные по земле купюры и мелочь.

— Нормально калымится? Нигде не жмет? — возвышается над испуганной девчонкой мудила в наброшенном на голову капюшоне.

Я вижу его спину, а еще четырёх его подельников, стоящих по обе от него стороны.

— Ты кто такой? Отошел от нее, — бросая на чехлы гитару, срывается высветленный паренек-солист.

— Я тот, кого ты сегодня подвинул, сечешь? — усмехается, который в капюшоне.

— А ты, смотрю, не подвинулся, — крашенный убирает девчонку за спину, — так я помогу, — слегка отклоняется корпусом назад и резко выбрасывает голову вперед.

А дальше «Олимпийский» превращается в фарш из криков, матов, ударов и женских визгов.

Мне ни раз приходилось видеть молодежные разборки, и чем это дело заканчивается, тем более на Арбате, я знаю. Поэтому технично отделяюсь от толпы и прижимаюсь близко к зданию, вдоль которого собираюсь покинуть побоище.

— Шухер, пацаны, — слышу свист из толпы, — менты!

Оборачиваюсь и вижу летящих, точно черные вороны, стражников правопорядка — отряд Росгвардии.

Да твою ж маму…

*коротнуть дело — прекратить уголовное дело.

**аморалка — компенсация морального вреда.

***ЧиЖ — частная жалоба.