Приключения русских в Лондоне

Анна Александрова, 2023

Экспериментальный сборник, созданный неизвестным автором «в соавторстве» со звездой беллетристики Борисом Акуниным. Как такое возможно? Возможно, если звездный «соавтор» вдруг написал самоучитель для писателей, а неизвестный автор по этому самоучителю создал свой шедевр. В сборнике десять исторических повестей в разных литературных жанрах – от детектива до хоррора, от XVI века до наших дней. Многогранный литературный эксперимент. Неизменно в нем лишь одно: герои рассказов – это русские, волею судеб заброшенные в Лондон. Читайте, сравнивайте героев и стили написания, узнавайте реальную Историю, это всегда интересно.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Приключения русских в Лондоне предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Книжный червь

Главное в первой новелле — атмосфера. Надеюсь, у меня получится передать ощущение эпохи.

Предисловие от автора

Наш первый рассказ переносит нас в век шестнадцатый. В России тогда правил Иоанн IV, или Великий князь всея Руси Иоанн Васильевич (позже его назовут Грозным). В Англии — Елизавета I.

Слева — прижизненный портрет Королевы Елизаветы. Автор неизвестен. Справа — реконструкция по черепу царя Ивана IV. Скульптор — Герасимов М. Фотографии взяты из открытых источников.

В контексте нашего рассказа меня интересует семейная жизнь двух великих монархов.

Начнем с царя. Иван Васильевич женат был от пяти до семи раз (историки спорят).

Первая и истинно любимая жена Анастасия, с которой прожил он двенадцать лет, по всей видимости, была отравлена боярами. Царь горевал по-своему: стал зол, недоверчив, блудлив.

Наконец женился на кабардинской княжне Кученей (в крещении Мария), однако страсть угасла быстро, и царь продолжил похождения налево. Брак был несчастным, но до того ли? Через девять лет и Мария ушла в мир иной. Иоанн Васильевич вновь подозревал отравление. После чего стал еще более мнительным.

Прошло два года, и Иванушка вновь вознамерился жениться. Созвали смотр невест, выбор пал на Марфу Собакину. Что уж там произошло никто сейчас не узнает, но Марфа умерла через две недели от свадьбы. А казалось бы, смотр предполагал отбор и по физической крепости тела.

Жениться более трех раз было нельзя по законам церковным. Однако царь убедил священников, что с Марфою не жил, на ложе брачное не восходил, и потому она ему женою считаться не может. Духовенство разрешило новый союз.

В жены пошла еще одна девица из предыдущего смотра невест — Анна Колтовская. Но через полгода царь отправил ее в монастырь, попутно казнив всю ее семью.

Далее историки спорят на предмет существования в качестве жены некой Марии Долгорукой. Записей о венчании нет, есть только предания. Якобы женился на ней Иоанн Васильевич как положено, хоть и поперек церковного укладу, а она оказалась не девственницей. Вот он ее и утопил, а брак аннулировал. Будто и не было.

Следующая «счастливица» — Анна Васильчикова. Царь женился на ней уж без благословения верховного духовенства, но все-таки женился, на то есть документы. Но прошел год, и Анна отправилась в монастырь. Опостылела.

Красавица Василиса Мелентьева — еще одна темная лошадка, то ли была, то ли не было ее. Историки считают, что Василисы не существовало, однако в разных источниках нет-нет да всплывет ее имя. Якобы она была женищем, т.е. невенчанной сожительницей царя. И якобы царь казнил ее за измену.

И, наконец, последняя, седьмая жена Иоанна — Мария Нагих. Жена венчанная, хотя духовники и оспаривали законность этого, уже шестого (или седьмого), брака.

Про царя все. Фухх.

Королева Елизавета же замужем не была ни разу. И известна в истории как «королева-девственница». Хотя… ладно не будем.

Что связывает двух этих людей? А то, что царь Иоанн к английской королеве сватался. «Что, опять?» — удивитесь вы. Да, снова. Не из великой любви, конечно, а из государственного интересу. Что из того вышло, увидите в рассказе.

Стилистическим ориентиром в этой новелле станет для меня повесть «Капитанская дочка» Пушкина. Ну что, поехали?

Книжный червь

Москва. Закат правления царя Иоанна Васильевича Грозного.

Алеша по батюшке звался Федорович, хотя имя его родного отца никому не известное. Трех или около того лет отроду его нашли Нагие в своих угодьях под Смоленском. Что уж малой делал в лесу один — неведомо. А только Федор Федорыч его чуть не затоптал во время охоты, едва успел коня осадить. Будучи человеком в душе добрым, мальчишку велел ко двору своему доставить. Имя дал по святцам в день находки, обогрел, накормил, на довольствие поставил. Так и жил Алешенька при воеводе Федоре Нагом и семье его. И в Москву с ними поехал. И служил им верою и правдою все двадцать пять лет своей безбедной жизни у Нагих.

С малолетства у Алешки талант и сильная тяга к грамоте открылись, за дворовым писчим по пятам ходил, читать-писать выучился, так и нашел себе призвание и дело для него самого лю́бое, а для благодетеля полезное.

А еще позже, когда дочка их, красавица Мария Федоровна, замуж за царя пошла, Федор Федорыч и Алешку в Москву сосватал — писарем при царском дворе. Вот уж не чаял Алешенька такой радости. Получил место в царской Либерии1 — переписывать книги. Царь Иоанн до них охочий был, столько рукописей да талмудов Алешка и не видывал никогда. Бывало, засядет Леша с книгою, зачитается — про день и ночь забудет. Как очнется, так и не поймет — где он, да что с ним, да почто свеча до огарка сгорела. Шибко его за то дьяк Епифаний ругал. Он в Либерии главным смотрщиком был.

Одно удручало: большая часть книг на чужих языках составлена — там и греческий, и латынь, даже аглицкие книги из новых. Да только не разумел он языков. И, будучи любопытным и до знаний охочим, стал искать дружбы с толмачами.

Оных при Либерии четыре штуки было. Отец Яков и его подручный Симка с греческого переводили. Говорили, что Яков у самого Максима Греки2 учился. Оба нелюдимые и не шибко разговорчивые были. Много молились и книги свои от других берегли. Алешка как ни пытался, не мог с ними сладить. Был еще дьякон Анисим, тот латынь разумел. Тоже сердитый и к ученикам строгий. Алешка его побаивался, хотя страсть как хотелось ему те латинские книги почитать, что в дальнем отсеке подвала хранились.

Но выбор Лешкин пал на басурманина с именем странным — Томас Эдвардсон. Повеса и нехристь. Прибыл он из самой Англии лет пять тому назад на одном из торговых судов Московской компании3 да тут и остался. Как уж его до Либерии допустили, один Бог ведает, ведь не был он ни церковного сану, ни ученого роду, ни под чьим крылом не значился. А просто нужен был толмач аглицкий, вот его и призвали.

Алешка сам предложил Томасу себя в подмогу. Томас говорил-то по-русски сносно, только вот писал с ошибками — то буквы напутает, то слово переврет. А как с Алешкой сработались, так дело у них спорко пошло: Томас книгу читает, на русский язык мысль перекладывает, а Лешка ее записывает по всем правилам да канонам. Любо-дорого почитать. Заодно и Алеша языку учился.

Окромя книг да учения была у Алешеньки еще одна страсть. Тайная, никому не ведомая, но горько-жгучая — царица Мария Федоровна, в девичестве Мария Нагая. С Марусею, как в семье отца ее звали, дружил он сызмальства. Она ему кренделя медовые с хозяйского стола таскала, он ей сказки рассказывал да буквы показывал. Как повзрослел, так томиться по ней стал, имя ее на каждом косяке выцарапывал, за что бывал бит не раз дворовыми людьми. Федор Федорыч только посмеивался, однако же в Москву его вслед за дочерью отправил, знал, что верен будет Алешенька ей всем сердцем.

«Служи царю верою и правдою, но и царицу не забывай, — говаривал Федор Нагой. — Царь наш батюшка нравом крут, уж в седьмой раз женится, если и Маруся в немилость впадет, то несдобровать ни ей, ни мне… перекусит он нас да выплюнет».

И Алешенька служил, за Марией приглядывал. Бывало, царь новую книгу запросит, а дядька Епифаний трусит ее в палаты нести, боится не угодить или под горячую руку попасть. Так Алешка всегда сам вызывался. Книгу приносил, царю челом бил и, коли других указов не было, шел восвояси. Где задержится, где заблудится, а нет-нет да повстречает Марию Федоровну, удостоверится, что жива и здорова. Она к нему ласковая всегда, а ему и не надо большего. Только знать, что все у ней хорошо.

В тот самый день Алеша с Томасом переписывали новую аглицкую книгу, привезенную посланником Федором Писемским из последнего его визита в страну далекую, Томасу родную, а Алешке неведомую.

Томас, одетый в засаленный и временем побитый английский сюртук в паре с простыми мужицкими штанами (он не особо следил за внешним обликом своим), разложил книгу у окна, сам примостился рядом каким-то невероятным образом — присев на корточки и поджав колени под самые уши. И так, раскачиваясь из стороны в сторону, то бормотал про себя, то громко диктовал Алеше:

— Fro the Maryage of Kinge Uther unto Kyng Arthure that Ragned Aftir Hym and Ded Many Batayles… от шенитьбы король Ютер до король Артур, что править после… и… как это… много битв сделавший…

«От свадьбы короля Ютера и до короля Артура, правившего после него и свершившего много битв…» — записывал Алеша.

Дверь с грохотом отворилась, и в светлицу к ним ввалился огромный детина в стрелецком платье. Томас подпрыгнул от неожиданности, ударился о свод окна и, с досадой потирая макушку, бормотал матерные слова на отборном русском.

— Толмач аглицкий кто? — спросил увалень. — К царю велено, срочно.

Томас с Алешкой переглянулись испуганно, но Леша первый заговорил:

— Он толмач, я помогаю. Вместе книги перекладываем, вместе и к царю пойдем.

Детина пошевелил бровями, повращал очами, видно, думал усердно, но, так ничего и не выдав в мир, развернулся и лишь жестом приказал идти следом.

Царские палаты в белокаменном светлом тереме встречали прохладой, тишиной и кожей ощущаемым напряжением. Люди, как тени, мелькали в коридорах и залах, стараясь проскочить незамеченными, слиться со стенами и раствориться в небытии. По всему видно — царь не в духе.

Томас впервые шел по царскому терему, его сюда не пускали, да и нужды не было. А уж желания и подавно. Леша же бывал, знал и хорошо чувствовал настроение челяди.

На подходе к царской опочивальне увидали Яшку Высокого, он был первый толмач при посольстве аглицком, при самом Писемском служил. Яшка сидел у стены, зажав рукой кровоточащую рану на голове, глаза его испуганно таращились в никуда, а нога нервно подергивалась.

— Кто же тебя так, друг? Неужто царь? — вполголоса спросил Алешка, проходя мимо.

Яшка лишь кивнул да промычал неразборное. Стрелец же толкнул Алешку меж лопаток, дескать, шагай, не разговаривай.

В опочивальне окромя царя присутствовали двое — Алешке неизвестные, но одетые богато: платья парчовые, пояса серебряные, на плечах соболя отборные. Видать, из бояр важных. Царь взглянул исподлобья на вошедших и, ни слова не сказав, отвернулся к оконцу. Заговорил с ними один из вельмож:

— Кто из вас толмач и почто двое?

— Он толмач, — вновь объяснился Алеша. — Только он по-аглицки хорошо, а по-русски не очень. Я за него записываю.

— А по-русски и не надо, по-аглицки пусть пишет за царем. Но чтоб правильно и красиво, королеве письмо, не девке какой, — боярин указал на письменный столик с разложенными на нем инструментами и начатым уже было письмом.

На каменной, отполированной до блеска столешнице то там, то тут чернели капли багряные. Видать, Яшка чем прогневил, тут ему и досталось. Алеша ко столу подскочил, рукавом кровь вытер, письменные принадлежности проверил, Томасу махнул, чтоб садился, сам за спиной его встал. Чуял нутром, что важное дело, боялся, что выгонит царь, посему все пытался обставить так, словно Томас без него не управится. И получилось. Ни царь, ни бояре гнать его не стали.

— Продолжай, Иоанн Васильевич, на чем ты остановился, царь-батюшка? — прогнулся в пояснице второй из вельмож.

Царь вернулся взглядом в комнату, опершись на подлокотник золоченого трона своего, переместился весом всем на правую сторону и заговорил:

— Мы тебе предлагаем союз… коим соединим наши государства в одно великое, от Урала до Англии простершися….

Томас заскрипел пером по пергаменту, Алешка заглянул через плечо его, попытавшись прочитать, что до сих пор Яшкой было записано. Углядел знакомое ему слово: the Maryage — женитьба.

— А если спросишь мя, как же это царь сватается, когда у него есть жена, — продолжил владыка, выдвинув нижнюю челюсть. — То знай — она не царевна, не государственного рода, неугодна мне, и я ее брошу по надобности…

Затемнело в глазах у Алешеньки, вспомнились ему обе царицы Анны, насильно в монастырь постриженные, и Василиса Мелентьева, неведомо куда исчезнувшая, и особливо Мария Долгорукая, в проруби утопленная. Неужто и Марусю та же участь ждет?

Тем временем царь диктовать перестал, Томас чернила просушил, склонился и задком-задком в двери попятился.

— И ты ступай, чего стоишь как вкопанный? — гаркнул на Алешку вельможа. — Пшли вон отседова.

И оба они выскользнули из палат, да только в разные стороны побежали. Томас — к выходу и от беды подальше, а Алешка — на свою беду до царицыной светелки.

Как уж вышло проскользнуть у него мимо нянек и охраны… видать, сам Бог хотел того. Но прошел Алешка незамеченным до самой опочивальни, поскребся мышею в дверь и, не дожидаясь ответа, отворил створку.

Маруся сидела у окна, безвольно опустив одну руку на колени и пальчиком другой обводя замысловатые узоры резного подоконника. Лицом бледная, но формами округлая, в глазах тоска-печаль. В тихой задумчивости своей не сразу заметила она незваного гостя. А заметив, ойкнула, обрадовалась по первости и тут же испугалась.

— Алешка, ты как тут? Зачем?

Лешка бросился к ногам своей царицы, стукнулся лбом об пол:

— Не гневайся, Мария Федоровна, что без спросу вошел. Богом клянусь, не видал меня никто. И за то, что далее скажу, тоже не гневись. Только беда пришла, мне о том тебя предупредить надобно. Как тебя из той беды спасть… может, батюшке, Федор Федорычу, написать?

— Что случилося? — побледнела Марусенька, в струну вытянулась.

— Царь наш… муж твой, удумал заново жениться. На королеве аглицкой, что за тридевять земель живет. Брак тот политический, не по любви, но для цели оной, он тебя, матушка, погубить готов.

— Чуяло мое сердце неладное, — запричитала Мария, заломила руки в отчаянии. — И батюшка не поможет. Царь на расправу скор да крут… Уж два года я замужем, а детей все нет. Одного того достаточно, чтобы меня свести. Кабы понесла я от царя, так, может, и обошлось бы… Алешенька…

И коснулась рукою плеча Алешкиного, склонилась к нему и шепнула еще раз: «Алешенька…»

Словно жаром Алешку обдало. Затрепетало все внутри, задрожало, потянуло тело молодое к телу желанному….

***

Через девять месяцев, 19 октября 7088 года от сотворения мира (1581 от рождества Христова) у царя Иоанна IV от супружницы его Марии Нагой родился сын — Димитрий.

***

Жизнь Алешкина круто переменилась с того памятного дня. Вкусив запретного плоду, поняв, что можно то, чего нельзя, скромный, покорный доселе судьбе и владыкам юноша стал крепнуть в своих желаниях. У Алешеньки появились честолюбивые стремления. А будучи от природы смышленым и сообразительным, двигался он к сим стремлениям споро, даже стремительно.

Перво-наперво возжелал он получить место придворного толмача, чтобы быть ближе ко двору и знать, как протекает прожект царя о заморской женитьбе.

Тут надо отметить, что успеха сей прожект не имел. Королева аглицкая Елисавета замуж за Иоанна Васильевича не шла. Ни «да», ни «нет» не говорила, но по всему видно было, что тянет время, ибо ссориться с важным торговым партнером не хочет, но и в родственники записывать не торопится.

В одном из писем к царю она таки сообщила, что уважает любезного владыку восточного и ценит его предложение, но замужем она за Англией, и другого ей не надобно. А дабы поддержать союз, предложила ему в жены свою племянницу Марию Гастингс.

Алешка к тому времени уже крепко освоил язык, практикуясь не только с Томасом, но и с заезжими аглицкими купцами, проживавшими в Холмогорах. Из Либерии не ушел, тут ко двору ближе всего. Но при каждом удобном случае вызывался служить переводчиком при Московской торговой компании. Водил дружбу со всеми толмачами и тянулся к делам посольским. И таки добился своего. В году 7089 от сотворения мира получил место переводчика при русском посольстве в Англии. И из Алешки стал Алексеем Федоровичем, человеком значимым и важным.

Весть о возможном сватовстве царя к аглицкой принцессе Марии (и имя-то какое) вновь встревожила успокоившегося было Алешу. Сердце его так и болело о лю́бой ему Марусе… и о сыне… царском.

Посему, когда призвали его к Писемскому и объявили о том, что едет он с посольством в саму Англию решать вопрос о сватовстве, Алешенька обрадовался крайне, но и испугался. Что же будет там, в дальней стране? Что же будет здесь, в палатах царских?

В путь отправились в начале лета, Бог благоволил путешествию, добрались быстро и без потерь. В стольном граде Лондоне встретили их хлебосольно, отвели палаты богатые, всем необходимым снабдили, но дела решать не торопились.

Вся поездка сия и цель посольская заключались в том, чтобы невесту посмотреть. Без смотрин на Руси не женилися. Писемскому полагалось оценить, хороша ли Мария Гастингс, достойна ли быть московской царицею.

Но Мария сказывалась больной, и королева Елисавета все откладывала и откладывала смотрины.

Лешка же, пользуясь свободою и расположением хозяйским, изучал окрестности. До чего там все было нерусское, все другое, странное, но страсть интересное! И дома сплошь каменные, и одежды пышные — ни тебе сарафанов, ни кокошников, ни кафтанов.

Гостиный двор, где расположилось посольство, стоял в районе богатом. До королевского дворца и большого сада было рукой подать. Но от скуки и тяги к неведанному Алешка сбегал в старый город — туда, где кипела настоящая аглицкая жизнь.

Передвигался он из широких площадей в тесные улочки, прислушивался к живой, а не манерной придворной речи, улыбался юным девушкам, купцам да ремесленникам.

В одну из таких своих вылазок забрел он в темный проулок. Дома в нем друг к другу прижимались, словно спасались от холодного тумана, грелись бок о бок ветхими стенами. Вонь вокруг стояла отвратная, отходы и нечистоты хозяйки прямо за порог выплескивали. Пытаясь выбраться из захолустья, плутал Алешка все больше и заходил все дальше, будто морок его взял. И, как назло, нет никого, а двери все закрытые.

Глядь — сидит на пороге плюгавенького домишки старуха. Один глаз бельмом заплыл, другой так и сверкает из-под косм седых. Худющая, страшная… что смерть. Не по себе Алешке стало, но делать-то нечего, как-то выбираться надо. Обратился к ней, на довольно сносном аглицком спросил, как выйти ему к ратуше. А она беззубым ртом скалится, костлявой рукой манит, в дом зазывает.

Любопытно Лешке стало, как бедный люд в Англии живет. Заступил за порог, осмотрелся. Домишко-то на одну комнату всего, пол земляной утоптанный, в углу очаг каменный сложен, там в котле варево неведомое булькает. Под потолком самым всякие травы да цветы сушеные развешены. На кирпичных стенах паутина и ветошь растянуты.

«Никак ведьма, — подумалось Алешеньке. — Эк меня угораздило». А сам говорит ей по-аглицки:

— Ты бы меня, мать, вывела к людям, заблудился я.

Старуха молчит в ответ. Шторку на стене отодвинула, за ней ниша скрытая с полками, а на полках тех пузыречки да скляночки в несчитанном количестве.

«Глухая, что ли», — подумал Алешка.

Потянул ее за рукав, попытался на пальцах объяснить, что ему надобно идти к людям. Она же щерится и в лицо ему склянку мутную толкает, сургучом припечатанную.

— Это еще зачем? — досадует Алешка.

И тут старуха молвит:

— Ator!

Слово это Лешке знакомое, в кулуарах двора часто поминаемое. Значило оно «яд».

Лешка смотрел на бутылек в оцепенении. Никогда раньше не доводилось ему сталкиваться со смертоубийственным зельем. При дворе царя Иоанна коли найдут у тебя яды — не сносить головы. Шибко царь отравной расправы боялся. Никогда ни еды, ни питья не касался до тех пор, пока слуга каждого кушанья не отведает.

Старуха же, видать, решила, что оцепеневший Алешка слов ее не разумеет, и тоже на язык жестов перешла. Подняла костлявый кривой палец, коснулась печати, закупоривавшей склянку, затем палец облизнула шершавым языком, глаза выпучила и, издавая истошные хрипы, схватила себя за горло, изобразила смерть.

— Ator! — снова перешла она на речь, вталкивая пузырек Алешке в руки. — Twa sovereigns4.

Лешка достал из-за пазухи кошель, отсчитал две монеты. Склянку же обернул в тряпочку, спрятал за поясом. Зачем ему яд, он не знал, но шальная мысль уже начала зреть в его умной бедовой головушке.

Как добрался до своих и не помнил уж, как в тумане вернулся он в посольство русское. Вечером того же дня провел испытание. Вскрыл сургучную печать, обмакнул палец в мутную жидкость и дал облизать псу хозяйскому. Пес живехонький. На второй день он опять ему палец облизать дал, самую малость. И на третий, и на четвертый. На пятый день пес выглядел хворым, а на шестой издох.

Тем временем сватовство сдвинулось с мертвой точки. Мария Гастингс выздоровела, и лорд-канцлер Томас Бромли устроил смотрины.

Русских послов во главе с Писемским пригласили в королевские сады, на прогулку и беседу. Там же, в окружении придворных дам, гуляла Мария Гастингс, девица статная, стройная, лицом белая. Все это примечали послы, разглядывая возможную невесту царскую. Алешка там же был, слушал, что промеж собой бояре говорят, и не нравилось ему то, что слышал он.

Послам доверено было говорить от царского имени. «Ты бы им верила — то есть наши речи», — сообщалось в сопроводительной грамоте от Иоанна IV.

В общем, тянуть не стали. Невесту послы одобрили. Марию Гастингс нарекли царской суженою и императрицей московскою. Судьба же Марии Федоровны, Лешкиной зазнобы Марусеньки, с той минуты была предрешена.

Посольство вместе с Лешенькой засобиралось обратно, в земли русские, с новостями и прожектом брачного договора. Невесту же оставили покамест. К лету обещалась прибыть с торговым судном, с именными грамотами, королевское родство подтверждающими, и приданым. На прощальном приеме вручила королева вельможам письмо к царю. И подарок — книгу «Кентерберийские рассказы» аглицкого поэта Джеффри Чосера.

— Сия книга развлечет брата моего названного, — говорила королева. — Я знаю, он охоч до книг и ученых трудов, здесь же пустяк, нелепица и смешное, местами проказное. Но зато хорошо описана жизнь в Англии и англичане. Коли думает он в наши края отправиться, любопытно будет ему почитать. Есть у вас умельцы книги с языка на язык перекладывать?

— Найдутся умельцы, — отвечал Писемский с поклоном.

Прежде чем погрузиться на корабль, Алешка закупил впрок чернила, бумагу и перья. Ему приказано было до приезда в Москву перевести Елисаветин дар.

И Алешенька справился. Книгу переписал, а как прибыли в Москву, тут же побежал к переплетчику. После всю ночь над готовым томом корпел, до ума доводя. И к званному обеду в честь возвращения посольства из Англии подарок был готов.

В трапезном зале собрались все посольские и иные важные чины. Столы ломились от кушаний. Тут тебе и стерлядь, и почки заячьи верченые, и головы щучьи с чесноком, икра черная, икра красная… и из Англии привезенная икра заморская, баклажанная5.

Сей раз царь был в благостном настроении. Послы уж доложили ему об исходе дела и племянницу королевскую в подробностях описали:

— Уж невеста твоя высока да стройна, лицом бела, нос прямой, глаза серые, а волосы русые. Одно плохо — тонка шибко.

Царь рукой бороду оглаживал, веселым глазом на послов посматривал и приговаривал:

— Ничего-ничего, это стерпится, лишь бы здоровьем была не обижена, а уж мамки да няньки откормят. Что любезная моя сестрица Елисавета?

— Передает тебе поклон и подарки, — на этом Писемский поманил Лешку, поодаль стоящего, и забрал из его рук две книги. — Это книга аглицкая, властительница Елисавета тебе ее в дар отправила. А это перевод сей книги, мой толмач Алешка для тебя переписал, покамест до дому плыли. Прими и ее, не побрезгуй моим подношением и для тебя старанием.

Иоанн принял обе книги, с любопытством открыл одну, затем другую.

— Экие листы плотные, будто склеены, разлепить невозможно, — проворчал царь, облизнул палец… и перелистнул непослушную страницу.

Сердце у Алешки в груди забилось сизым голубем. Выручил Писемский, сам ответ держал:

— Так бумага-то аглицкая, в Лондоне на мануфактурах куплена, высшего качества. Книги из такой бумаги веками прослужат при должном уходе.

— Может, и нам бумажную мануфактуру по аглицким рецептам учредить? Что думаешь, Федор Андреевич?

И потекли речи государственные… Алешка слушать не стал, отлучился из зала и украдкою в царицыны покои пошел.

***

Через неделю царю занеможилось, вопросы о женитьбе пришлось отложить. А еще через неделю, 18 марта 7093 года от сотворения мира (1584 год от Рождества Христова), Великий князь московский и всея Руси Иоанн Васильевич Грозный умер.

***

Алешка шагал по царским палатам, наблюдал, как все тут переменилось. Шумно стало и весело, больше не стелются по стенам холопы и царские подвижники, все вдруг смелые да рьяные сделались.

Заглянул в царскую опочивальню, там девка убирала подушки и одеяла. На него глаза вскинула, дескать, что надобно?

— Книги в Либерию воротить приказано, — пояснил Алешка.

— Тама они, — указала девица на письменный стол.

Алешка подошел, сгреб в суму две книги. Те самые… аглицкая и перевод. Но не в Либерию их понес. А к царице-матушке, Марии Федоровне.

В царицыных покоях тоже неспокойно, собирают мамки-няньки царицу с царевичем к переезду, туда-сюда девки бегают, пакуют сундуки. Алешка зашел не скрываясь, у него приказная грамота — сопровождать Марию с Димитрием в Углич, так что вход в покои узаконенный.

В светелке окромя Марии две девки верные, печь топят. Весна ноне холодная в Москве, а царица-матушка мерзнет и в теплое время. Алешка прошел, поклонился, вытащил книги из сумы, положил на стол.

Мария в ладоши хлопнула, девки выбежали. Царица же, книг касаться брезгуя, все же рассматривала их с любопытством.

— До сих пор не верится, что решился на это, Алешенька. Век тебя не забуду… солнце ты мое ясное.

Подняла двумя пальцами одну из книг и швырнула в печь. Алешка вторую туда же отправил. Огонь подбирался к страницам, облизывал, все не мог взять бумагу аглицкую, а потом вдруг охватил жаром оба тома и спалил их в одну минуту… вместе с тайною смерти первого царя русского, отравленного безродным толмачом через страницы, пропитанные ядом.

Послесловие от автора

В завершении привожу историческую справку, чтобы закрыть художественную зарисовку реальной картиной дел.

О причинах смерти Ивана Грозного до сих пор нет единого мнения. В 1963 году гробница царя была вскрыта, и анализ останков показал наличие в костях большого количества токсичных веществ — мышьяка в 1,8 раз больше нормы и ртути — в 32 раза. Однако повышенное содержание ртути могло быть вызвано использованием ртутных мазей в медицинских целях, либо долгим осознанным применением ядов в малых количествах, чтобы вызвать привыкание (сформировать иммунитет). Поэтому вопрос об убийстве через отравление остается открытым.

И, возможно, вам будет любопытно знать, что смерть Ивана Грозного не облегчила участи последней его жены Марии Нагой. Сыну ее Дмитрию пожаловали титул князя Углицкого еще при жизни отца. А после его смерти Дмитрия (тогда еще только двух лет отроду) вместе с матерью и другими родственниками отправили в Углич, как бы на княжение, на самом же деле его и семейство Нагих решили выслать подальше от Москвы во избежание смуты.

Брак царя Ивана IV с Марией Нагой был то ли шестым, то ли седьмым по счету. По церковным же законам жениться более трех раз было нельзя (царю законы не писаны). Новый царь и сводный старший брат Дмитрия, Федор Иванович, сына Марии за брата не признавал, объявив его незаконнорожденным. Это лишало Дмитрия права наследования царского трона.

Однако у самого Федора Ивановича наследников не было, и после его кончины вокруг Дмитрия начали собираться новые силы несогласных с властью новоизбранного царя Бориса Годунова. А в 1591 году (Дмитрию восемь лет) мальчик погибает при странных обстоятельствах. Расследование показало, что то был несчастный случай, и Марию с пометкой «За недосмотрение за сыном…» постригли в монахини и отправили в монастырь под именем Марфа.

Позже, в 1605 году, когда в стране будут разруха и смута, из Польши в Москву прибудет человек, именующий себя царевичем Дмитрием, чудом выжившим и увезенным в Польшу. Мария сначала признает в нем сына, а позже откажется от своих слов. Так начнется череда Лжедмитриев и иных претендентов на русский трон. Но это уже совсем другая история.

The end.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Приключения русских в Лондоне предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

1

Либерия — мифическое собрание книг и документов, последним владельцем которого считается царь Иван IV. Согласно легенде, библиотека изначально принадлежала византийским императорам и собиралась веками. После падения Константинополя была вывезена в Рим, а затем передана в качестве приданого византийской царевне Софии, вышедшей замуж за русского царя Ивана III. Объем библиотеки оценивают как очень большой — 800 томов (или 30 подвод лошадиных). По разным сведениям в библиотеке могли находиться очень редкие и ценные экземпляры, такие как «Энеида» Вергилия, «Комедия» Аристофана, «История» Тацита и другие не дошедшие до наших времен.

2

Максим Грека — писатель, философ, переводчик, филолог. Этнический грек. В 1515 году был прислан в Москву по запросу царя Василия III (отец Ивана Грозного) для перевода духовных книг. Канонизирован русской православной церковью.

3

Московская компания — английское торговое предприятие. Основано в 1551 году и до 1698 года обладало монополией на торговлю с Россией.

4

Twa Sovereigns — два соверена (староангл.), соверен — английская золотая монета.

5

Цитата из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию», сцена трапезы царя. Простите, не удержалась

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я