На распутье

Валерий Георгиевич Анишкин

Эта книга о любви и об интеллигенции, вынужденной с трудом выживать в бурные, противоречивые и смутные времена перестройки, когда в пылу борьбы власть забывала о народе. В книге рассказывается о судьбах молодых людей, которые в поисках своего места в новых условиях вынуждены были покидать Россию. В книге много диалогов и много действия, что делает чтение легким и занимательным, несмотря на серьезность обозначенной темы.

Глава 6

Вадик позвонил Миле на следующий день и пригласил в ресторан. Мила чуть поколебалась и согласилась.

Настроение было приподнятое. С утра она съездила в Институт зернобобовых, нашла «Лабораторию биохимического анализа», где работала Наташа, о которой говорила Даша. Наташа встретила Милу приветливо, будто давнюю знакомую, и сразу повела к своему начальнику. Начальник, Петр Никодимович, пожилой мужчина с добродушным круглым лицом, посмотрел на Милу сквозь толстые стекла очков, и Мила поняла, что ему что-то в ней не понравилось.

— Какая у вас специальность по диплому? — спросил Петр Никодимович.

— У меня биологический факультет, — ответила Мила.

— По специальности работали?

— Нет, — смутилась Мила и покраснела до ушей.

Петр Никодимович мягко улыбнулся:

— Ничего страшного, — успокоил он. — Не боги горшки обжигают. Важно, чтобы вы задержались у нас не на один день. А то ваша предшественница проработала здесь ровно один месяц. Конечно, можно маникюр испортить, работа у нас не для белоручек.

— И Мила поняла, что в ней так насторожило начальника лаборатории. Она успела отметить, что женщины в лаборатории одеты просто. Наташа тоже была в простой черной юбке миди, неброской голубой шерстяной кофточке и туфлях на низком каблуке. Но все ей шло. Вырез кофточки и забранные вверх волосы эффектно открывали шею. Некоторую некрасивость лица компенсировала гордая посадка головы и мягкие черты, а высокий рост позволял ей оставаться стройной даже в обуви на низком каблуке. Мила была одета модно, хотя строго и пристойно. Туфли на шпильке, черный брючный костюм, под пиджаком белая шелковая блузка; из украшений только золотая цепочка и недорогой под золото браслет, на пальце простой золотой перстенек с аметистом. Но ладная фигурка и короткая стрижка темных волос на хорошенькой головке гармонично вписывались в этот не очень-то и затейливый наряд, делали Милу привлекательной, и обманчиво казалось, что такая девушка способна только праздно проводить время.

— Я работы не боюсь! — поспешила сказать Мила, досадуя на себя за то, что не сообразила одеться попроще, и уж, по крайней мере, не надевать туфли на шпильках.

— Будем надеяться, — готов был поверить Петр Никодимович и сказал:

— Ну, если зарплата вас устраивает, пишите заявление, заполняйте анкету, все как положено… Наташа вам все расскажет.

— Про зарплату мне сказали. Но мне хотелось бы узнать… — Мила замялась.

— Да-да! — подбодрил ее Петр Никодимович.

— В вашем институте у меня будет возможность вести какую-нибудь научную тему?

— Вы имеете в виду тему для диссертации? — уточнил Петр Никодимович.

Мила кивнула.

— Несомненно. Вы идете на должность МНС. То есть, вы по определению должны заниматься научной работой. Возьмете тему, будете ее вести. У нас все при Институте: и аспирантура и защита. Не смотрите, что мы сейчас бедные, и зарплаты у нас, по сути, нищенские. Сейчас все вверх ногами. Однако, нститут наш и в Европе знают. Специалисты у нас знатные. Шесть докторов, пятнадцать кандидатов. Вот Наташа, молодец, у нас в этом году защищается. И с публикациями проблем нет: статьи мы публикуем и у себя, и в других научных журналах.

И Мила пошла писать заявление о приеме на работу в НИИ.

Дома Мила перекусила, обрадовала родителей, сообщив им по телефону о своей новой работе, и поехала в Дом творчества школьника. Здесь ее и застал звонок Вадика.

В восемь часов он ждал Милу у ее подъезда. Она не сразу сообразила, что он может заехать за ней на машине и, выйдя из дома, конечно, чуть опоздав, поискала глазами и недоуменно посмотрела по сторонам. И тут же увидела, что Вадик выходит из черной иномарки с тремя красными розами в руках. «Тыщ на тридцать», — с удовольствием отметила Мила и, неспеша, чтобы видели соседи, села в машину. Эмоции переполняли ее. Сегодня так все удачно складывается. И новая, пусть с не очень большой зарплатой, но интересная работа. И шикарная машина, и ресторан. Но тут же Мила одернула себя. Привычка относиться к себе иронично и с легким скептицизмом к окружающему заставила ее усмехнуться: «Подумаешь, важность. Тоже мне, «лягушонка в коробчонке». Надулась как индюк. А завтра опять к разбитому корыту». Однако это не испортило ее настроения, и она еще раз отметила: «Господи, как мало нужно человеку для счастья! Ведь на самом деле счастье — это просто. Разве не счастье, что ты живешь на белом свете? И разве не счастье проснуться утром от яркого лучика солнца, которое начинает заполнять комнату, ты жмуришься от яркого света и уже торопишься встать, чтобы не пропустить что-то важное или куда-то не успеть, и тебя переполняет радость бытия. Папа всегда говорит, что человек должен иметь денег ровно столько, чтобы о них не думать. Это хорошо и даже идеально, потому что «с милым рай в шалаше» — это все же фольклор, упрощенный до минимума, поэтому и поговорку эту народ приземлил до ехидно-практичного «с милым рай в шалаше, если милый атташе». Мила улыбнулась про себя. Все же счастье — это внутреннее состояние каждого. Как говорил Козьма Прутков: «Хочешь быть счастливым — будь им». И Мила, когда становилось совсем невмоготу от накопившихся обид, от безденежья, проводила аутогенную тренировку, внушая себе: «Я молодая, красивая, у меня чудесный, здоровый ребенок — вот оно, мое счастье. Я все могу. Я всего добьюсь. У меня же и голова и руки на месте. Все у меня будет, и все будет хорошо». И ей действительно становилось легче, хотя помогало не всегда. Тогда она утыкалась лицом в подушку и давала волю слезам…

В небольшом уютном ресторанчике на окраине города было пусто. Они сидели за столиком в углу, тихо лилась из магнитофона музыка. Миниатюрные динамики висели на противоположенных стенах, создавая стереозвук. Мила посмотрела меню, цены повергли ее в шок, и она поспешила сказать Вадику, что полагается на его вкус. От коньяка она отказалась. Вадик заказал себе сто граммов коньяка и бутылку сухого «Каберне». На закуску им принесли салат из крабов и хорошо прожаренные антрекоты. Мила с удовольствием уплетала и то и другое. Она с детства любила мясо и рыбу. Что бы она ни ела, сыта была только, если съедала что-нибудь мясное. Бабушка говорила: «Ты у нас мясная девочка», а мама поддразнивала: «Ты, когда мясо видишь, рычать начинаешь». Объяснение этому Мила нашла в одном медицинском журнале, который взяла у Ленки. В журнале приводилась таблица питания по группам крови, и оказалось, что организму с ее группой крови требуется пища, богатая животными белками. Из таблицы она также поняла, почему не любит апельсины и мандарины, а на клубнику у нее вообще аллергия. Зато ей показаны интенсивные физические нагрузки. «То есть, у меня на роду написано пахать всю жизнь», — с улыбкой заключила тогда Мила. Эту таблицу Мила показала маминой знакомой, тете Свете. Та перешла на вегетарианскую диету, полностью отказавшись от мяса, но через некоторое время стала чувствовать недомогание, у нее кружилась голова, на теле появилась сыпь, появилась общая слабость, а потом она стала терять сознание, и врачи долго не могли поставить диагноз. С таблицей тетя Света пошла к врачу-диетологу, и та подтвердила, что вегетарианство ей противопоказано. Она расстроилась, потому что, если честно, то вегатарианкой она стала исключительно из материальных соображений. В конце концов, ей пришлось плюнуть на эту дурацкую диету, и через месяц у нее исчезли все признаки недомогания…

Вадим был немногословен. Он курил хорошие сигареты, с обожанием смотрел на Милу и молчал. Мила понимала, что он стесняется, но это ей в людях нравилось.

— Вы живете одна? — спросил Вадим и смутился.

— С дочерью. Иногда я оставляю ее у родителей.

— Я хотел сказать, вы живете отдельно от родителей? — поправился Вадим.

— Да, бабушка оставила мне однокомнатную квартиру, — пояснила Мила. — А почему вы спросили? Отдельно от родителей — это плохо?

— Нет, что вы! Просто это больше по-европейски, чем по-русски. У нас дети часто живут с родителями даже после того, как женятся. А вот в Англии, например, идея жить под одной крышей нескольким поколениям считается совершенно несовместимой с канонами частной жизни.

— Вы были в Англии? — спросила Мила.

— Я учился в английской школе два года. Не выдержал, удрал. Меня высекли, но я сказал, что лучше пусть убьют, назад не поеду.

— Ну и как?

— Отстали, — засмеялся Вадим, показывая крепкие, но неровные зубы.

— А что, так плохо в Англии было? — поинтересовалась Мила.

— Да чужое все. Люди другие. Все манерное, фальшивое, не наше. Ну, не по мне это, в общем. Души что-ли нет… Вот, бабушки. Вы дочь отвели к родителям, и они будут нянчиться с ней сколько угодно долго, причем, с удовольствием. И это для нас нормально. А английские бабушки могут очень любить своих внуков и с удовольствием будут угощать их по субботам и воскресеньям, они даже возьмут их к себе на пару недель во время отпуска родителей. Но они никогда не согласятся быть для них постоянными няньками.

— А американские бабушки и дедушки, я читала в газете, нанимаются к своим детям смотреть за внуками за деньги, — вставила Мила.

— Видите? Нам их не понять… У нас существует какая-то связь поколений, а у них наоборот, разрыв между поколениями. И это даже одобряется… Вообще, англичане народ одинокий. Но даже там, где, вроде бы, много людей, все равно каждый из них одинок духовно. Например, в школе.

— Это можно объяснить, — отозвалась Мила. — В Англии все имущество и даже титул переходит по наследству только к старшему сыну. А остальные братья и сестры не получают ничего и должны устраивать свою судьбу сами. Англичане стремятся обеспечить детям хороший старт в жизни и выталкивают их из дома, как только почувствуют, что дети могут жить самостоятельно. Отсюда и разрыв семейных связей.

— Откуда вы это знаете? — удивился Вадим.

— Да просто читала книгу журналиста Овчинникова, по-моему, «Корни». Я вообще считаю, что русские воспитывают бездельников и трутней, потакая подачками до седых волос. Ему за сорок, а он все у мамы «саночек».

— Это камешек в мой огород? — криво усмехнулся Вадик.

— Нет, что вы! — смутилась Мила. — Я просто констатирую факт

— Да нет, не извиняйтесь. Даже если и про меня. Мы — другая страна, и у нас другой… — Вадик запнулся в поисках нужного слова

— Менталитет, — подсказала Мила.

— Да, менталитет, — подхватил Вадим новомодное слово. — Нам поодиночке трудно выживать. У нас проблема с жильем, то есть «квартирный вопрос». Опять же, маленькие зарплаты у молодых специалистов. Вот мы все и держимся за родителей, так же как они держались за своих. Что касается меня, то, поверьте, особенно завидовать нечему.

— Да не имела я вас в виду! — сделала протестующий жест рукой Мила.

— Верю! — улыбнулся Вадим. — Только, если вам интересно, я немного расскажу о себе. Может быть, это изменит расхожее мнение о генеральских детях… — Вадик немного замялся, как бы подыскивая слова, и заговорил спокойно и связно. — Дети военных — это особая категория. Они привыкают к перемене мест, но это не значит, что им просто расставаться с друзьями, которых они уже успели приобрести, и со школой, к которой успели привыкнуть. Каждый переезд — это стресс. У меня, может быть, в этом отношении сложилось все более благополучно, потому что дед по материнской линии был министром внутренних дел Молдавии в звании генерал-полковника. Мы, конечно, тоже поездили, но, сами понимаете, рука деда направляла отца, тоже милиционера, в правильное русло… Отец служил в престижных местах, учился в академии, быстро стал полковником, занялся наукой, защитился, потом генеральный штаб, а потом присвоение генеральского звания и назначение сюда. Кстати, не нужно считать, что отец добился всего только благодаря моему деду. Отец — человек честолюбивый и способный. И с дедом у них отношения были далеко не теплые. Дед был против брака моей мамы с отцом, и его предвзятость к моему отцу так и ушла с ним в могилу… И дед, и отец — люди по-военному дисциплинированные и строгие. Меня держали с детства в ежовых рукавицах. Даже мать не осмеливалась меня баловать. Меня и в английскую школу определили, чтобы воспитать аскетическую стойкость будущего военного. Помните, как Штольца отец выпихнул из родного дома в жизнь? Без слезинки, без сантиментов, с полным сознанием правоты своего решения. Вот точно так же и меня. Тогда я поклялся, что никогда не стану военным. В девять лет я еще не мог ослушаться, но мне хватило двух лет английской бурсы с лихвой. А потом все зашаталось. Умер дед. Между отцом и матерью, словно, черная кошка пробежала.

— Или тень деда, — тихо вставила Мила. Она внимательно слушала Вадима, и ей было его жалко.

— Может быть и тень деда, — согласился Вадим. — В общем, мама с отцом сюда не поехала, а я остался с ней. Вскоре она вышла замуж за своего старого институтского друга. Он врач-психиатр, профессор… А я подрос и переехал к отцу. Здесь я поступил в техникум, а потом уже в институт.

— А почему не сразу в институт? — поинтересовалась Мила.

— Видите ли, после молдавской школы мне трудно было сразу в институт. Да и потом я решил поступать в юридический, а юристу неплохо иметь экономическое образование. Я же в техникуме учился на экономическом отделении… Вот и все, — заключил Вадим. — Я вас не утомил?

— Да что вы, Вадик. Спасибо за то, что доверились мне, — мягко сказала Мила. — А ваш папа женился? — чуть помолчав, спросила она.

— Нет, мы с ним два холостяка, — улыбнулся Вадим.

— Вам нужна хорошая девушка…, — начала, было, Мила, но Вадим ее перебил.

— Мне не нужна хорошая или плохая девушка. Мне нравитесь вы, — неожиданно сказал Вадим, и это было похоже на объяснение.

— Вам со мной будет не интересно, вы намного моложе. И потом, у меня ребенок, — Мила старалась быть убедительной.

— Во-первых, все это не имеет никакого значения, во-вторых, вы не настолько моложе, чтобы это принимать во внимание.

Мила не стала продолжать дальше разговор на эту скользкую тему. Она открыто улыбнулась, обнажив бисерно мелкие зубы. Как говорит Дашка: «Хищные, как у пираньи».

— Давайте лучше выпьем. Раз уж мы говорили про Англию, то вы должны знать, что там возведена в культ легкая беседа. Это, по мнению англичан, способствует приятному расслаблению ума, а у нас с вами получается серьезный разговор.

Они выпили вина. Потом пили кофе и ели мороженное, а когда собрались уходить, Вадим достал из внутреннего кармана пиджака телефон, похожий на электронные игры, которые делали на папином заводе. «Мобильный телефон», — сообразила Мила. Эти телефоны только начали входить в обиход граждан новой России. Вадим набрал цифровой номер и сказал кому-то, что они минут через пятнадцать выходят. «Наверно, Жене», — подумала Мила, и верно, когда они вышли из ресторана, у входа их ждал Женя с машиной. По дороге они остановились у круглосуточного магазинчика.

— Я на минуту, — сказал Вадим.

— Ой, мне нужно хлеба купить, — вспомнила Мила.

Они купили хлеб, потом пошли в кондитерский отдел, где Вадим взял плитку шоколада «Вдохновение» и килограмм мандаринов.

— Это вам с Катей, — Вадим протянул пакет Миле. Мила покраснела и стала отказываться. Ей было неловко. Одно дело ресторан, когда она могла пойти или отказаться, другое — еда в подарок, даже если это шоколад и мандарины. И вообще, заботиться о дочери — это ее дело, и она делить это право с посторонним человеком не собиралась.

— Вадик, спасибо, но я это не возьму. У нас все есть — твердо отказалась Мила.

— Вадим немного растерялся и настаивать не стал, но когда они подъехали к дому и остановились, сказал:

— Мила, честное слово, я не хотел вас обидеть. Хотя я не вижу ничего в этом предосудительного… И что мне теперь со всем этим делать? Теперь вы ставите меня в неловкое положение, — было видно, что Вадим искренне расстроен. Мила колебалась.

— Хорошо, — наконец решила она. — В мои планы обижать вас тоже не входило. Давайте ваши мандарины. Только пусть это будет в последний раз.

— Обещаю, — вздохнул Вадим с облегчением.

Не успела Мила переступить порог своей квартиры, как раздался телефонный звонок.

— Где тебя носит? — послышался Элькин голос. — Весь вечер звоню.

— В ресторане была, — засмеялась Мила.

— Да ну? С Вадиком? — догадалась Элька. — Ну и что, что? В ее голосе было нетерпеливое любопытство.

— Да ничего! Выпили вина, посидели.

— И все? — Элька была разочарована.

— Ну, хоть целовались? — с надеждой спросила Элька.

— Что я, больная? Сразу вот так, — обиделась Мила.

— Ну, о чем хоть говорили-то? — голос Эльки потускнел.

— Да так, всякое.

— Ну, а вообще, как он тебе?

— Да знаешь, Эль, мне его жалко. Хороший, умненький мальчик. Из хорошей семьи, воспитанный…

— Еще бы! — перебила Элька. — Ты знаешь, его сам Брежнев маленького на руках держал. Дед чуть не маршалом был.

— Странная ты, Эль! Ну причем тут дед? Какая разница, кто был тот, кто другой? Я про Вадика говорю.

— И я про него, — не смутилась Элька. — А чегой-то тебе его жалко? У него, слава Богу, дом — полное счастье. Через год окончит институт, папа на любую престижную работу определит.

— Не сомневаюсь! — ответила Мила. — Может быть, у него и все есть, только нет главного.

— Чего это? — удивилась Элька.

— Нормальной семьи. Мать где-то там, отец — один, здесь. Парень вроде как сам по себе. Ни любви, ни ласки.

— Вот ты и дай ему эту любовь и ласку, — засмеялась Элька.

— Да нет у меня к нему ничего, кроме жалости, — разозлилась Мила. — Ну не воспринимаю я его всерьез.

— Ну и дура ж ты, Милка! Такой парень! Да тебе полгорода уже завидует, а ты нос воротишь. Не хочу даже с тобой разговаривать…

В трубке несколько секунд сопел и пыхтел Элькин голос, потом она сказала просительно:

— Ну, ты хоть не спеши. Не пори горячку. Сама говоришь, парня жалко. Да и все равно у тебя другого-то сейчас нет.

— Обещаю, — весело сказала Мила.

— То-то, — похвалила Элька. — Уж, по-крайней мере, с Вадиком не стыдно на людях показаться. Это не твой бывший, у которого все на публику. В магазин зайдет — деньгами трясет, шумит, всех на уши поставит.

— Ладно, Эль! Уже поздно, завтра договорим.

Мила не любила, когда говорили об Андрее, тем более плохо, Что было, то прошло. Как говорит отец: «De mortus aut bene, aut nihil⁴».

Мила умылась, почистила зубы, поставила будильник на семь, добралась до подушки, и как в бездну провалился в глубокий сон.

Примечания

4

О мертвых или хорошо или ничего (лат).