Нет смысла без тебя

Сергей Федоранич, 2018

Все считают меня убитым, и теперь я вынужден жить чужой жизнью и смотреть, как всё, что мне дорого, уничтожают, как страдают все, кого я люблю. Я думал, что самое страшное уже произошло: погибли все мои родные, я вытерпел такие ужасы, которые другим и не снились, я перешел дорогу наркосиндикату, и за мной велась охота, я разрушил собственную карьеру и предал друзей. Но, оказывается, сложнее всего не воскреснуть, а попытаться восстановить все то, что было разрушено. Заслужить прощение и простить самому. Продолжение романа «Ты – моя причина жить…»

Глава 3

Лиза

Сначала не было никакого чувства вины. Вообще никакого. Наверное, она действительно верила. Конечно, чувствовала, что что-то неправильное в этом всем есть, но ведь ей пообещали, что ничего страшного не случится. Никто не умрет. А эта небольшая блошка, что затесалась в волосах и зудела: «это неправильно! это неправильно!», легко заглушалась речами Арсена. Он был рядом, и этого было достаточно, чтобы Лиза не боялась.

Она действительно верила ему и любила. А он?.. Даже сейчас она все еще верит, что когда-то Арсен любил ее. А любит ли сейчас? Наверное, нет, но ей очень хотелось верить, что он по-прежнему любит ее и не допустит, чтобы ее нашли и убили.

Лиза хочет в это верить, но не может.

Несколько лет назад она встретила Арсена в одном из иркутских ночных клубов. Она не сразу поняла, что Арсен цыган, но он сразу ей понравился. Он был с другом, а она с подругой Ларой. Лара была давно и успешно замужем, но отчаянно флиртовала с парнями в клубах, хотя дальше поцелуя в щечку не заходила никогда. И в этот вечер к ним, юным и прекрасным, подошли двое молодых парней и представились Арсеном и Артемом, девушки смущенно захихикали и приняли в свою компанию на вечер молодых людей. Арсен был элегантным, говорил красиво и не имел вообще никакого акцента, Лизе понравилось, что он прекрасно разбирался в музыке и любил арт-хаусное кино. Лара вовсю флиртовала с Артемом, танцевала с ним весь вечер, и Лиза с Арсеном остались практически один на один.

Они договорились о новом свидании. Затем о следующем. И чем больше времени проводили вместе, тем страшнее Лизе становилось: Арсен казался идеальным парнем, тем принцем, которого ждет каждая девушка. Он учился в престижном вузе на факультете финансов, был круглым отличником, играл в КВН (который Лиза терпеть не могла, но признавала, что парень с чувством юмора даст сто очков спортсмену), не курил, практически не пил, жил в своей квартире недалеко от набережной, ездил на дорогой иномарке, но при этом совершенно не понтовался своим благосостоянием. Про квартиру и машину она выведала сама, списав нетактичность на третью «Пина коладу». Тот факт, что Арсен нигде не работал, совершенно не смущал ее — Лиза была в том нежном возрасте, когда больше всего на свете хотелось быть рядом с человеком, который может и хочет уделять тебе все свободное время. Она училась в Академии искусств и была занята до трех часов по будням, зато после занятий Арсен полностью принадлежал ей, и не приходилось ждать, когда он освободится с работы.

Лара дала очень высокую оценку Арсену, а Артем пропал с их горизонта довольно скоро, когда понял, что с Ларой ему не светит ничего серьезного. В целом Лиза была довольна, что Артем исчез, парные свидания ей были не нужны, к тому времени она уже так сильно влюбилась в Арсена, что даже Лара стала помехой ее счастью.

Они встречались каждый день, а на выходных Лиза оставалась у Арсена на ночь, рискуя получить взбучку от отца. Но ей было плевать практически на все. Она не хотела никакой гласности, не показывала Арсена родителям и даже брату не говорила, с кем встречается. К тому времени, когда все стало слишком серьезно, Лиза уже знала о цыганских корнях Арсена и понимала, что отец не одобрит ее выбора. В глазах ее отца все цыгане — наркобарыги. Что до брата, то с момента, когда Саша занялся бизнесом, его вообще ничего не интересовало, он практически забросил университет, не ходил в спортзал, пропадая в клубах и на репетициях. Она знала об этом, но молчала, что позволяло ей не отчитываться перед старшим братом о том, где и с кем она проводит время. Так ее роман с Арсеном перетек в нечто большее и сложное, но главное: он длился практически полтора года к моменту, когда Лиза узнала о возлюбленном всю правду.

Конечно, мама приставала к Лизе с расспросами о ее парне, просила его показать, привести в гости, чтобы познакомиться, но Лиза упорно этого не делала. Она знала, что мама ее поддержит, потому что это мама, она женщина, и она знает, что чувствует влюбленная девушка в романтические двадцать лет. Но так же прекрасно Лиза знала, что отец будет против, а мама начнет отстаивать Арсена перед отцом, и дома не избежать ссор, а ей не хотелось, чтобы в ее отношения с Арсеном влезали домашние со своими дрязгами.

Романтические отношения, которые у Лизы были до Арсена, напоминали спор с идиотом. Она не могла понять, почему нельзя просто любить и быть любимой, почему нужно обязательно устраивать какие-то проверки, зачем постоянно думать о том, как бы хорошо преподнести плохие новости… Лиза боялась выйти с подружками в кафе, чтобы не вызвать гнева своего бывшего парня по имени Сережа. Сережа был ревнив, жаден до денег и всегда — всегда! — требовал отчета, где и с кем Лиза была, что ей было интересно и почему она не позвала его с собой. Он хотел, чтобы его персона всегда была в центре внимания. Был против всех Лизиных подруг. Наверное, поэтому никого, кроме Лары, после Сережи не сохранилось. Подруги с недоумением относились к ее просьбам о тайных встречах, не могли смотреть, как она вздрагивает от каждого звонка и просит не дышать, пока она говорит с Сережей. А если Лиза врала и он ловил ее с поличным (а такое случалось, и не раз, ведь он отслеживал ее телефон!), то сцена становилась такой безобразной, что все ее подруги, исключая Лару, разбегались куда глаза глядят. Никто не понимал, как Лиза такое терпит, а она терпела, потому что боялась одиночества.

Лиза была дочкой обеспеченных родителей, про таких девушек говорят, что они избалованные, с короной непомерного мнения о себе. И, может быть, со стороны так и казалось, но на самом деле Лиза была ранимой маленькой девочкой, которая до боли в сердце желала, чтобы ее любили. И смертельно боялась остаться одна.

Сережа был тем самым первым парнем, который обратил на нее внимание. Он был высоким, накачанным, крупным, ему было двадцать шесть лет, три года из которых он работал в полиции. Отслужил в армии, бывал в горячих точках, разговаривал грубо и сухо, а в постели был страстным и нежным. Его маниакальное желание знать о своей девушке все Лиза воспринимала как заботу, а откровенно собственнические повадки — за проявление ревности и даже страсти. Она путалась в понятиях, путалась в чувствах, и никто, кроме Лары, не мог помочь ей разобраться.

— Дорогая, послушай, — говорила она мягко, боясь ранить подругу. — Все это ненастоящее, не живое. Пойми, мужчина, уверенный в себе, никогда не будет следить за твоим телефоном. Он никогда не запретит тебе встречаться с подругами. Что это за слово такое «запрещаю»? Он не твой господин, а ты вовсе не рабыня! Ты даже не жена ему, ты не родила ему детей, ты ничего ему не должна. Если тебе не комфортно в этих отношениях, значит, эти отношения не для тебя. Я не хочу, чтобы ты мучилась и плакала ночами от того, что он в очередной раз обидел тебя, обозвав плохими словами, которые ты не заслуживаешь! Ты не шлюха, даже если ты флиртуешь с официантом, и уже точно не шалава, если водишься со мной. У него странные взгляды, и я боюсь за тебя. Твои отношения заходят слишком далеко, тебе нужно серьезно подумать: готова ли ты положить к ногам Сережи свою жизнь, отказаться от всего, что тебе нужно и важно, ради того, чтобы он тешил свое самолюбие и подогревал без того уязвленную уверенность в себе.

Лиза долго не могла понять, о чем говорит Лара, ведь в ее семье все было точно так же. И она поделилась с подругой своими мыслями и очень удивилась тому, что Лара ей сказала.

— Ты сравниваешь совершенно разные вещи. Твой отец работает тяжело и практически в ненормированные рабочие смены. Он редко видит свою жену, твою маму. Только вечерами. Часто он приходит, а вы уже спите. Но вы сейчас в таком возрасте, что его контроль над вами, тобой и братом, будет отторгаться. А ему хочется, очень хочется знать о тебе все, потому что ты — любимая дочка, младшенькая. А твой брат — его сын, опора семьи, когда он сдаст и уже не сможет заботиться о вас, это будет делать твой брат. Поэтому твоему отцу важно, чтобы вы не связались с плохой компанией, не наделали глупостей, чтобы у вас все было хорошо. А звонить вам и спрашивать он не может, понимая, как сильно вы цените свое личное пространство. Поэтому он звонит жене, чтобы, во-первых, узнать, как дела у вас, а во-вторых, чтобы иметь возможность общаться с ней не только поздними вечерами, но и днем. Они любят друг друга, и никто никого не контролирует, чтобы замаслить свою неуверенность. Твой отец знает, как сильно твоя мама любит его, потому что любит ее не меньше.

Лара была ненамного старше подруги, но уже знала куда больше и о браке, и о жизни. У нее был богатый жизненный опыт, и, как правило, все, что говорила Лара, находило отражение в реальности. Но Лизе не хотелось верить, что Сережа просто не уверен в себе. Ей хотелось, чтобы он был влюблен в нее и до ужаса боялся ее потерять. Именно этими благородными, на ее взгляд, чувствами и было продиктовано все его поведение.

Лиза тешила эту иллюзию до тех пор, пока Сережа в очередном из звонков не перешел на оскорбления, которые услышал отец. Она провинилась в очень страшном преступлении — общалась с шалавой Ларой в кафе, а ему кинула отписку по смс, что задерживается в библиотеке в Академии искусств и в этот вечер встретиться с ним не сможет.

В тот вечер они с Ларой вспоминали ее дочку, которая родилась недоношенной и умерла в возрасте трех недель. Эта трагедия случилась с Ларой, когда ей было семнадцать лет. Смерть дочери расколола ее брак с Костиком, мальчиком, который любил ее до беспамятства. Лара ждала Костика после армии, они поженились, когда она была уже на седьмом месяце беременности. Он не справился с горем, запил, а Лара несколько месяцев стойко боролась с его новым пристрастием. Она все свое время посвящала борьбе, но Костик скатывался все ниже и ниже. Не желая оказаться в ситуации, когда она уже немолода, а Костик все еще здоров и может пить столько, сколько влезает в его брюхо, Лара развелась с ним и отнесла свой брак на кладбище, туда же, где оставила малышку. С тех пор прошло почти восемь лет, Лара снова вышла замуж, родила двоих прекрасных мальчиков, они с мужем мечтали о дочке. Но своего первого ребенка, не прожившего на свете и месяца, Лара вспоминала лишь наедине с подругой. Ее муж знал о трагедии, но в их доме об этом громко не говорили.

В тот день они съездили на кладбище, положили цветы на могилку маленькой Кристины. Лара плакала и трогала памятник, словно касаясь дочери, говорила теплые слова, от которых разрывалось сердце, стояла на коленях. Когда все, что в ней было, вышло и она смогла дышать, Лиза отвела подругу в машину и отвезла в город, где они еще долго сидели в кафе и тихо пили чай. Младенцев не поминают алкоголем — этого никак не мог понять отец Кристиночки, бывший муж Лары. И это прекрасно понимал ее нынешний муж, Егор. Он заехал за Ларой в первом часу ночи, когда она сама позвонила ему и сказала, что готова вернуться домой. Он тепло поблагодарил Лизу за то, что она провела этот день с Ларой, и увез жену домой.

А Лизин телефон разрывался весь вечер — Сережа звонил не переставая. Она боялась взять трубку, понимая, что не сможет ничего объяснить. Он не поймет, что сегодня она нужна была Ларе сильнее, чем ему. Объяснить ему такое невозможно. А другого объяснения у нее не было. Лиза долго не брала трубку в надежде, что телефон просто разрядится, но он позвонил на домашний. Мама позвала ее к телефону, пришлось ответить.

— Ты грязная шлюха! — орал в трубку Сережа. — Где ты шлялась весь день? Я видел тебя! Видел, как ты с намалеванной мордой разъезжала с этой шалавой Ларкой! К клиентам ее возила? Сама подзаработала?

Лиза слушала его слова и плакала. Она не заметила, что отец стоит за спиной и все слышит. Как же она была глупа в тот момент и как сейчас ей неприятно это вспоминать. Как-то брезгливо, что ли?.. Тогда для нее это были просто слова, выражающие любовь и ревность. А сейчас она злилась на себя: как можно было быть настолько недалекой, чтобы не понимать, что ни любовь, ни ревность не вызывают слез от страха, обиду и злость?

Все решилось моментально.

Отец выхватил трубку и спросил: «Что ты сейчас ей сказал?» И Сережа больше не позвонил ни разу. Отец спокойно положил трубку, Лиза начала оправдываться перед отцом — где она была и что делала, в деталях, плача, пересказала маршрут их движения по городу, расписала по минутам все время, вытрясла из кошелька чеки из кафе и даже собралась набрать номер Лары, чтобы попросить подругу подтвердить сегодняшний день… Словом, она делала то, что обычно требовал Сережа. Отец мягко собрал ее вещи, выпавшие из сумки, отключил ее телефон и сказал: «Я тебе верю без всяких доказательств, принцесса. Я горжусь, что у меня такая дочь. Никогда больше не отвечай на его звонки, я сделаю так, что он забудет о тебе».

Сначала Лиза испугалась. Ужас от того, что она больше никогда не увидит Сережу, не услышит его голоса, был невероятным. Он сковал ее всю, она легла в кровать и слабо пожелала вошедшему брату спокойной ночи. Она боялась даже пошевелиться — сердце готово было разорваться на части.

Но с каждым часом расставание приносило — как бы удивительно это для нее ни было — облегчение. С каждой минутой она понимала, что дышать становится легче и легче… Давящая на сердце муть рассеивалась, Лиза как будто отходила от тяжелой болезни, конца края которой не видела. К утру, когда первые лучики солнца стали слабо пробиваться сквозь легкий тюль, она поняла, что свободна. Поняла, что может улыбнуться. Поняла, что может глубоко дышать и больше не бояться ничего. На душе слабо трепыхались остатки страха, что Сережа выследит ее, опять будет оскорблять или даже ударит, но с полным восходом солнца умерли и они.

Сережа не встречал ее у Академии искусств, не ждал у подъезда. Он не посещал ее страницу в Одноклассниках и не писал на «Фейсбуке». Он исчез так стремительно и бесследно, что ей осталось признать только одно: Лара была права. Ничего, кроме желания владеть вещью, Сережа к ней не испытывал.

Арсен был совершенно другим.

Он звонил и писал, но никогда не делал этого настойчиво. Если Лиза не отвечала какое-то время, то он перезванивал и взволнованным голосом спрашивал: «Что случилось?» Он не кричал, что она смеет игнорировать его вопросы, а по-настоящему беспокоился. Он не обращал внимания на то, как она общается с другими мужчинами, ему было все равно, кому она улыбнулась. Он знал, что его место рядом с ней и она хочет этого. И точно так же он знал, что сегодняшний день не дает никаких гарантий на завтра. Он хотел, чтобы утром она проснулась с мыслями о нем, но никогда не настаивал на этом. Когда случалось так, что по утрам они просыпались вместе, Арсен старался сделать все, чтобы это утро отличалось от других таких же в его доме. Ему было важно, чтобы от него Лиза уходила с улыбкой и хотела поскорее вернуться к нему. Он не требовал от нее ничего, а она понимала, как хорошо и приятно быть свободной. И если с Сережей она мечтала поскорее остаться одной, сбежать от него и отключить любые способы связи, то к Арсену, наоборот, хотела всегда.

* * *

— Вы можете идти домой, — сказала она няне.

Няня положила маленького Никитку в колыбельку и удалилась. Лиза начала потихоньку собирать вещи. Она заплатила няне вперед на две недели, но завтра ее с сыном уже здесь не будет. Они должны уехать. Несмотря на то что она пригрозила Карме и Башу, ее выслеживают. Лиза видела одного и того же молодого человека в супермаркете неподалеку от отеля, она посмотрела ему прямо в глаза, и парень тут же скрылся, распихивая всех на своем пути. Она все поняла — Башу держит ее на контроле. Эта тварь решила присмотреть за своей собственностью.

День расчета — завтра. Она приедет в означенное место, заберет деньги и растворится в Америке. Они никогда не найдут ни ее, ни Никитку.

Лиза пересчитала наличность — почти сто двадцать тысяч долларов, ей хватит на жизнь, даже если Башу не даст ни цента. Конечно, при условии, что она снимет недорогое жилье и найдет работу. Вся необходимая подготовка проведена — у нее есть полный пакет документов гражданки США, включая документы на сына.

Свой новый паспорт в Америке Лиза еще не использовала. Она не покупала подделку, это был живой человек, у которой забрали личность. Вернее, женщина сама ее продала. В мире давно практикуется такая торговля — собственной личностью. Ты отдаешь собственные документы, а сам не пользуешься ими никогда. Даже в самых крайних случаях проданные личности не всплывают — за этим следят те, кто получает комиссию. Следят вечно.

Лиза знала, что Марта Хадсон умерла три года назад от передозировки наркотиков. Она жила в приюте, где у нее и купили личность. Она похоронена в могиле неопознанных, и Лиза дорого заплатила за то, чтобы стать Мартой Хадсон. Собственно, купить документы живого человека стоит не так дорого, порядка пяти-шести тысяч долларов, а вот документы мертвеца оценивают в десятки раз дороже, ведь они с пожизненной гарантией. Эти документы были три года «законсервированы» на предмет поисков и прочих объявлений родственников, но никто так и не объявился. У Марты было образование психолога, и Лизе это близко, несмотря на то что она училась на искусствоведа. И Лиза купила себе ее личность. Они были одного года рождения, только разных месяцев — Лиза родилась в январе, а Марта — в сентябре. Но это не страшно, Лиза никогда не любила свой день рождения. Марта родилась в Сан-Франциско, а умерла в Чикаго. Лиза решила покинуть оба города и переехать в Нью-Йорк, где ее никто не знает, да и не захочет узнать.

Малыш уснул. Лиза не стала выключать свет и села, чтобы спокойно почитать книжку. Она купила в книжном несколько книг по домашней психологии на английском языке. Возможно, это заинтересует ее настолько, что она захочет работать домашним психологом. Книги были сложные — даже несмотря на то, что написаны для людей, ничего не понимающих в этой профессии. Терминологии мало, но много глубоких фраз, объемных, требующих легкого понимания, а не такого стопорного, как у нее. Английский стоит подтянуть.

Внезапный стук в дверь почти лишил ее чувств. Лиза бесшумно подошла и посмотрела в глазок. На пороге стоял тот самый человек, которого она засекла в супермаркете.

— Что тебе нужно? — спросила она через дверь.

Рукой Лиза нашарила пальто, достала из кармана небольшой пистолет, который был не заряжен. Она не боялась ходить по улице с заряженным оружием, но в номере всегда разряжала его. Патроны лежали в тумбочке, до которой еще нужно дойти.

— У меня для вас посылка, — сказал парень и показал пакет. Обычный черный пакет. В котором наверняка или бомба, или сибирская язва, но никак не деньги. — Здесь все, что вы просили. Я кладу у двери и ухожу.

— Если я открою дверь и увижу хоть кого-нибудь, стреляю сразу.

— Я ухожу.

Лиза наблюдала, как он кладет пакет и уходит. В конце коридора парень обернулся, помахал рукой и скрылся в лифте. Она открыла дверь, быстро затащила пакет в номер и раскрыла. Пачки денег.

Лиза вывалила их на кровать. Тугие пачки стодолларовых купюр, перетянутых резинками. Много денег, очень много. Обязательно нужно пересчитать. Но почему он отдал деньги на день раньше?

Потому что она засветила слежку. Башу решил показать, что его не стоит бояться. И в его слежке нет ничего страшного. Как бы не так!

Лиза сделала два звонка. Первый — в службу охраны, попросив немедленно прислать охранников для сопровождения в аэропорт. Второй — консьержу, которого попросила организовать максимально быстрый чартер в Нью-Йорк. Она гарантировала двойной тариф за услуги, если он сможет организовать перелет инкогнито, вообще без документов. Ее след должен остаться в Чикаго.

Она пересчитала деньги пачками. Ровно. Ровно пятнадцать миллионов. Остается надеяться, что эти деньги не меченые, не краденые, не поддельные. Но с этим тоже разберется консьерж. Она разделила деньги на пять частей и уложила в два чемодана, перемешав с вещами.

Под пачками денег было два листа бумаги. Письма. Оба напечатаны на компьютере.

«Лиза!

Я должен извиниться перед тобой за поведение моего брата Башу. Когда он разговаривал с тобой, он был не в себе. Ведь он узнал трагическую новость: его любимый племянник будет навсегда прикован к инвалидному креслу. В этом нет твоей вины.

Я заплатил тебе требуемую сумму и надеюсь, что мы с тобой в расчете. Я не смею просить тебя о свиданиях Арсена с сыном, он действительно этого не заслуживает. Он не научился управлять людьми и не смог приручить свою женщину. За что и поплатился.

Я хотел сказать тебе о нескольких важных вещах, которые ты должна учитывать, воспитывая сына-цыгана. Как бы ты ни хотела обратного, в маленьком Никите течет моя кровь, кровь настоящего цыгана. И корни будут проявляться в нем. Он будет заботиться о тебе, он не подпустит к тебе ни одного мужчину. Цыгане ревнивы, и ты в его глазах всегда будешь принадлежать единственному мужчине — его отцу. если ты попробуешь разубедить его в этом, он может поверить, но лишь на некоторое время, а потом снова будет тебя защищать.

Мы никогда не станем тебя преследовать и не станем делать чего-то, что могло бы нанести вред нашей семье. Ты всегда будешь почетным гостем на наших семейных торжествах, если соизволишь явиться.

Я не верю в то, что ты своими руками разрушишь жизнь своего сына и расскажешь обо всем, что наделала. Да, ты многое наделала. Но я могу тебя понять. Ведь я делал куда более страшные вещи ради своей семьи, ради любви к своей женщине и своему сыну. Не беспокойся об Арсене, о нем позаботятся его двоюродные братья и мать. С ним все будет хорошо.

И последнее: я прошу тебя, не вини его ни в чем. Он действительно любит тебя и своего сына, моего внука. Но он делал все ради своей семьи. Теперь представь, насколько ты в безопасности. Мой табор костьми ляжет, чтобы ты и ребенок были целы и невредимы.

Мне жаль твою семью. Но наша семья никогда не будет в безопасности, пока жив твой брат. Арсен сделал все, чтобы сохранить жизнь твоей матери и твоему отцу. Но твой отец решил сделать по-другому, и у нас не осталось выхода. Мне очень жаль, что твой брат пошел по стопам отца и до последней минуты хотел воздать мне по заслугам. Это не моя вина, а твоя. Это ты согласилась сделать то, что было сделано. Если бы ты не согласилась, мы нашли бы другой способ, и в этом случае пострадал бы только твой отец, если бы отказался передать более компетентным людям облаву на наш табор. Я думаю, все бы обошлось, но как знать. Но ты и сама об этом прекрасно знаешь. Я чувствовал некоторую вину перед тобой за смерть твоих близких, но ты очень легко ее сняла, это стоило всего пятнадцать миллионов.

На этом все. Передавай привет моему внуку. Надеюсь, он с каждым днем все больше похож на отца. И на меня.

Письмо от Арсена я попрошу Карму отправить тебе, как только он его закончит. Не переживай, он не держит на тебя зла.

Барон».

Лиза не могла не признать правоту Барона во всем, что он написал. Это действительно ее вина, и она действительно видит, как с каждым днем ее сын становится похожим на отца. Никита совсем кроха, но своенравие, так присущее Арсену в его поступках и словах, упругим стержнем просматривалось в каждом движении маленького мальчика. Но она не могла злиться на это, она любила своего ребенка. Его личико стало приобретать черты мужественности, присущей цыганским мужчинам, волосы становились темнее и гуще, а губы наливались изящным контуром.

Слова Барона тронули откровенностью. Он не хотел ее в чем-то обвинить или обидеть, он говорил ровно то, что было на самом деле. И несмотря на то что в письме было больше неприятных и плохих слов, Лиза невольно чувствовала симпатию к этому человеку.

Второе письмо было от Арсена. Короткое, всего на одну печатную страницу. И она уловила общий смысл, окинув его взглядом, пытаясь разобрать подпись — глаза уже застлало влагой. Несмотря ни на что, читать письмо от человека, которого больше никогда не увидишь, довольно тяжело. Тем более такое письмо.

«Любимая, привет!

Я не напишу ни единого слова, которое бы осудило тебя. Пожалуйста, прости меня за все, что я тебе причинил. Прости, Лиза!

Я ни на что не надеюсь и ни о чем не прошу тебя. Я хочу освободить тебя.

Будь счастлива, моя любимая! Люби нашего сына! В нем есть только самое лучшее от нас обоих. Я очень люблю тебя и очень люблю нашего сына!

Пожалуйста, открой свое сердце другому мужчине, не будь одинокой. Ты заслуживаешь счастья. Ты заслуживаешь быть любимой. Мне без разницы, кто будет этот мужчина, неважно какой национальности, каким способом он зарабатывает на жизнь и сколько зарабатывает, какого он телосложения, какое у него образование, есть у него татуировки или нет… Мне безразлично это все. Главное, чтобы у нас с ним было общее: пусть он любит тебя так же сильно, как и я.

Будь счастлива, любимая.

Люблю тебя, Арсен».

Возможно, позже. Возможно, не сейчас. Это письмо нужно было прочесть не сейчас, ему стоило написать это позже. Сейчас она прочла и еще раз удостоверилась, что ненавидит Арсена. Он, видите ли, ее простил, отпустил и пожелал мужчину хорошего! Эта гнида, которая разрушила ее жизнь, погубила всю ее семью… Он желает ей быть счастливой! Он!

Лиза порвала оба письма на маленькие кусочки и смыла в унитаз.

Ледяной водой умыла лицо. Никитка ни при чем. Она должна сделать так, чтобы малыш никогда не узнал про тот кошмар, в котором родился. Он не должен ничего знать. Она навсегда сотрет из своей памяти этих людей, их любовь и ненависть. Сожжет все мосты и больше никогда не вспомнит Арсена и его родных. «Это они во всем виноваты!» — твердила себе Лиза. Но сердце упорно саднило обратное: виновата ты.

Барон заплатил огромные деньги, откупившись от своих грехов. Но ее грех останется с ней навечно. Ей некому заплатить за то, чтобы снять с себя вину.

Ника

Каких сил мне стоил этот визит в «Красные холмы»! Я не нашла одежду и пришлось бежать в торговый центр, слава богу, от моего дома он недалеко. Платье 56-го размера нашлось только черное, но, на удивление, оно неплохо на мне сидело. Я купила его и помчалась домой. Дома привела себя в порядок, вспомнив, где валяется косметичка. В шкафу обнаружились черные туфли, идеально подошедшие под платье, и в конце концов около семи часов я выехала со двора.

Пробок в центр, слава богу, не было. За сорок минут я добралась.

В холле отеля меня встретил Джо, мы обнялись, он сказал, что Брэдли совсем плох и совершенно отказывается спускаться.

— А Вася уже здесь? — поинтересовалась я.

Джо кивнул.

— И что Брэдли? Тебе совсем никак не удалось стащить его сюда? За яйца пробовал?

Джо беспомощно посмотрел на меня. Я решила, что Джо уже сделал одно чудо — притащил Брэдли в Москву, поселил в отеле. Теперь осталось самое малое — заставить его спуститься вниз.

— Дай мне ключ от вашего номера, — велела я.

Как должен выглядеть идеальный мужчина? Внешность в данном случае не обсуждается совершенно. Неважно, плешив он или с пышной шевелюрой, толст или атлетически сложен (или добился идеальной фигуры сам, нарцисс чертов), размер также не имеет значения. Важно, чтобы мужчина был в себе уверен. Уверен в своей сексуальности, в своем положении. Все, что он делает, должно строго соответствовать его внутреннему ГОСТу, его стандарту, его принципам и законам. Вот этот мужчина — идеальный.

То, что я увидела в номере, мужчиной назвать язык не поворачивался. Это тряпка, расплывшаяся на полу, рыдающая, в позе эмбриона. Глухой вой брошенной девы. Скрещенные туфли, подтянутые к подбородку колени, рукава пиджака вместо носового платка. Омерзительное зрелище.

— Брэдли, ты дебил.

Я подошла к нему, легонько пнула по ноге. Он зарыдал еще громче. Я, скривившись от отвращения, сходила в ванную, налила в стаканчик для зубных щеток воду, вернулась и вылила ему на голову. Брэдли вскочил с ревом:

— Что ты себе позволяешь?!

— Иди умойся, смотреть противно.

Наверное, что-то в моем лице подтвердило, что смотреть на него действительно противно. Брэдли пару секунд испепелял меня взглядом, а потом развернулся и ушел в ванную. Я кинула на пол полотенце, валяющееся на кровати, и вытерла воду.

— Все на месте? — спросил он, вернувшись.

— Да, ждем только тебя, принцессу.

— Прекрати.

— Ты готов?

— Да.

— Тогда идем.

И правда идем, спускаемся на лифте. Я приглаживаю его галстук, он отстраняет мою руку. Я улыбаюсь, а он хмурится. Брэдли был не готов предстать передо мной в виде рыдающей бабы, а я не готова была его таким увидеть. Все-таки я была немного влюблена в него. В его настрой, умение встать и делать. В то, что у него всегда все под контролем. А сейчас увидела, что он самый обычный человек, без сверхспособностей. Мой кумир оказался обычным человеком, с бабскими психозами. Какое разочарование.

— Не ожидала меня увидеть таким, да? — спросил Брэдли тихо.

— Ты угадал, — ответила я. — Совсем не ожидала. Мне всегда казалось, что ты сильный человек.

— А я и есть сильный, — ответил Брэдли. — Просто на меня многое свалилось.

— Брэдли, если ты думаешь, что такое вот соплежуйство может хоть кого-то растрогать, то ты опоздал лет на десять. В шестнадцать это выглядит трогательно, а в твои почти тридцать — ужасно. У слабых мужиков нет шансов на выживание и на продолжение рода, кстати, тоже.

Получай, решила я. Ты хотел быть человеком, который готов сразиться со мной на равных, — на. Видел бы он меня неделю назад — я бы ему такое не сказала. Но неделю назад его рядом не было. Брэдли решил, что его собственное горе в виде развалившейся карьеры драма куда серьезнее, чем моя депрессия, и просто уехал и даже не звонил. И за что я ему должна быть благодарна? Что бросил в трудную минуту из-за своих соплей? Да катись ты к черту со своими соплями теперь, тряпка!

Я была зла. Практически вне себя.

Честно признаться — я вообще не знаю, был ли у Брэдли хоть какой-то шанс после того, как он улетел из Москвы, обещав вернуться, но так и не вернулся. Я отпустила его и плакала — я думала, что, несмотря на «паузу» в наших, так сказать, «отношениях», есть что-то, что не позволит ему просто раствориться во времени. Ему нужно было слетать в Америку, чтобы решить вопросы, в том числе мои. Но до Америки Брэдли не долетел — на первой же пересадке в Амстердаме он остался, спился, скурился, страхался и тому подобное. Джо разыскивал его неделю и постоянно звонил мне, спрашивал — не объявился ли. А потом позвонил и рассказал, что нашел его в каком-то притоне, обкуренного, облеванного и невменяемого. Наверное, Джо не знал, что у нас с Брэдли что-то начиналось, иначе никогда не выдал бы мне брата. Но он не знал, а я ему сообщила это только после того, как все услышала. И тогда Джо заявил, что я поступила неправильно, что я должна была ему рассказать обо всем до того, как он мне неприглядные подробности. Возможно, поэтому Джо считал, что я ему должна. Честно признаться, я тоже так считала.

Но в «Красные холмы» я приехала не потому, что должна Джо, в конце концов, это только его промах. Я хотела увидеть Брэдли и понять — осталось ли за это время, почти год, хоть что-то, что болью отзовется в сердце.

Но нет — мне даже не было его жаль. Только разочарование.

Как будто не было этого года. Мы снова вместе, нет только Димки. И Брэдли, и я, и Васька внимательно слушали то, что говорит Джо, и понимали — это действительно нужно сделать. Этот альбом должен увидеть свет. Димка хотел этого, но у него не получилось. Я уверена, если у него была бы возможность пройти сквозь сумеречную зону и вернуться в этот мир, извлечь скользкими от крови пальцами пулю из сердца и заштопать шершавыми нитками дыру в теле, он бы сделал именно это. А сейчас это должны сделать мы.

Не знаю, как другие, а я должна. Должна Димке. Я всем кругом должна. А себе я не должна ничего. И я согласилась. Первой.

— Я тоже, — ответил Вася. — Все, что нужно от меня, я сделаю. Джо, командуй.

— Брэдли? — спросил Джо.

А Брэдли пил кофе, малодушный придурок.

— А что я могу?

Я потеряла терпение и отвесила ему громкую пощечину.

— Прекрати немедленно, безвольный придурок, — проговорила я тихо. — Возьми себя в руки. Никто тебя уламывать не будет. Тебе дают шанс принять участие в важном проекте. В Диминой смерти виноваты мы с тобой. У тебя есть шанс попытаться искупить часть вины, сделать что-то важное и нужное. Хочешь дальше подыхать, тогда вставай и вали отсюда.

Брэдли посмотрел на меня со злостью.

— И не смотри на меня так, как будто можешь меня ударить. Ты даже на это не способен.

За столом повисла тишина, все молча ждали, когда ситуация выйдет из-под контроля. Во мне бурлили эмоции. Из-за уныния Брэдли и его нежелания взять себя в руки проект с выпуском альбома может провалиться, а это было бы ужасно несправедливо по отношению к Димке. В то же время я прекрасно понимала Брэдли — не хотелось вообще ничего. Хотелось напиться и орать, лететь сквозь пустоту, как будто завтрашнего дня не будет.

Я выжидающе смотрела на Брэдли. Он краснел с каждой секундой все сильнее и сильнее. Моя пятерня отпечаталась на его щеке белыми полосами, наверняка это место очень жгло. Не столько болью, сколько унижением.

— Хватит! — громыхнул Вася и выразительно ударил по столу кулаком. — Я предлагаю всем немедленно замолчать и подумать не о себе. Ника, перестань тиранить Брэдли. А ты, Брэдли, соберись.

Я хотела было открыть рот и сказать все, что думаю обо всех присутствующих, но получила выразительный пинок под столом и острый взгляд Брэдли. В его глазах читалось: «Разберемся позже». От неожиданности я промолчала.

— Я в деле, — сказал Брэдли.

— Отлично, тогда предлагаю обсудить план, — улыбнулся Джо. — В штабе в Лондоне для вас организуют помещение, где вы сможете работать. Там будет все, что нужно.

— А деньги? — спросила я.

— Об этом я позабочусь.

Было еще два вопроса, с которыми предстояло разобраться: иски и права. Джейкоб Коннор заявил ко мне иск, а еще по одному привлек меня в качестве соответчика — этот иск инициировала страховая компания, которая что-то возместила «Коннор Дистрибьюшн» и теперь желала вернуть свои деньги обратно. Моя персональная ответственность по этим искам — пять миллионов, разумеется, долларов (и столько же — у Брэдли). Откровенно говоря, мне плевать на эти иски. Процесс будет проходить в Америке, и исполнить решение американского суда в России практически невозможно. Другое дело — права. У Джо есть права на все нереализованные песни, но нет права на бренд. Имя Джейсон МакКуин по-прежнему принадлежит «Коннор Дистрибьюшн», и у нас нет права выпускать продукт под этим брендом. То есть песни можно, а вот альбом — уже нет. Даже сборник — нет. Только песни в качестве синглов. Но если мы собираемся заключать сделки с «Коннор Дистрибьюшн» на покупку прав, то в этой сделке я не должна участвовать никаким боком, равно как и Брэдли, — потому что в этом случае суд арестует актив и взыщет все доходы.

Теоретически все права может выкупить компания Supreme, принадлежащая Джо, но есть небольшая загвоздка: напрямую Supreme такой контракт не потянет. Бренд стоит дороже песен, причем оплачивается ежемесячно. То есть существует определенная плата в месяц за право продавать альбом под именем Джейсона МакКуина, и если мы решим поступить хитро: подготовить все заранее, а потом купить права на месяц, чтобы осуществить выкладку диска во всех магазинах мира, где нам захочется, то есть осуществить это правомерно, а дальше права не продлять или продлить через какое-то время, чтобы выложить дополнительный тираж, то тут нас ожидает сюрприз. Если прав на бренд нет, то никто альбом продавать не может. То есть в момент окончания срока аренды прав мы обязаны отозвать товар отовсюду и возместить всем убытки, в противном случае этот товар считается нелицензионным и нас ждет огромный штраф.

Конечно, мы могли бы выпустить альбом с другим именем, скажем, просто «Джейсон», но ведь никто не будет знать, что это Димины песни. Да уж… Ладно, где наша не пропадала, разберемся на месте.

Зазвонил телефон. Сначала у Васьки, потом у Брэдли и Джо. Сообщения.

— Ни черта не понимаю, — сказал Вася. — Мне пишут, чтобы я срочно включил CNN. Там что-то связанное с Джейсоном МакКуином. Его интервью. Мы записывали какое-то интервью, которое при жизни Димы было не опубликовано?

Джо и Брэдли тоже писали знакомые, призывая включить CNN.

У Джо бы с собой планшет. Он вышел в Интернет. Нашел страницу телеканала, на главной странице был огромный билборд с фотографией Джейсона МакКуина, сидящего в большом красном кожаном кресле. Снизу строчка — «Джейсон МакКуин: в моей смерти виновато правительство США». Дима был в футболке, джинсах — я не помню, чтобы мы записывали это интервью. Я такого не помню!

— Ника? — спросил Джо.

— Не помню, — ответила я. — И я не хочу это смотреть. Это какая-то подстава.

— Но на фото — он! — воскликнул Вася. — Джо, включай.

Джо нажал кнопку воспроизведения. Фото ожило. И я заплакала.

— Меня зовут Джейсон МакКуин, это мой псевдоним и так написано в моих документах. Это вымышленное имя, придуманное для того, чтобы я мог участвовать в программе защиты свидетелей в Америке. Родился я в Иркутске, это Россия, Сибирь. При рождении меня звали Александр Лавров, однако после того как Наркобарон убил моих родителей и сестру, меня поместили в российскую программу защиты свидетелей и присвоили имя Дмитрия Грановского. Так или иначе, я — тот человек, который видел Наркобарона в лицо и может его опознать. Я не говорю его имя, потому что не знаю его имени. У меня есть фото, вот, я его показываю — это он, на первой полосе газеты «Таймс Легал». Тут еще заголовок: «Адвокаты Наркобарона оказались умнее и не дали слова покойнику». Покойник молчать не будет. Сегодня, восьмое июня, я жив. Вполне возможно, что после моего заявления я не доживу до того дня, когда смогу выступить в суде и рассказать все, указать на Наркобарона. Поэтому мы записываем это видео. Человек на фото в газете убил моих родителей и мою сестру. Он держал меня в плену, в клетке, как животное. И это он нанял убийцу, чтобы снести мне голову на сцене во время концерта в Москве, но правительство США опередило его, инсценировав мою смерть. Я обращаюсь ко всем, кто меня сейчас смотрит: если я не смогу выступить на суде над Наркобароном, знайте — меня убили на самом деле. Спасибо за внимание.