Медичийские звезды

Анита Польваре

Любовь и предательство, герои и злодеи, великие мира сего и маленькие люди. Раскрыть для себя природу этих фундаментальных понятий предстоит персонажам в процессе поиска утерянных бумаг «упрямого Галилея».

Письма Галилея

— Уфф, — вздохнула Анна. — Так закончился мой первый день в Риме.

Денис покачался взад и вперед, откинув голову.

— Мне кажется, стоило бы, Аня, — растягивая слова, начал он, — найти источник этих видений. Их что-то спровоцировало.

Анна лукаво глянула на собеседника:

— Ну, то есть, вы бы пошли в эту аптеку снова, так?

— Да! Обязательно! Только вот… Давайте посидим в более уютной обстановке, а? Кажется, начинается любимое питерское погодное состояние — моросит…

Они прогулялись до первого понравившегося кафе, где и устроились за бокалами кьянти. Пригубив, Денис взглянул на Анну:

— Вы туда пошли опять, я угадал?

Анна улыбнулась.

* * *

Свежее и ясное утро началось для Анны с воя полицейской сирены. Город просыпался, умывался, лениво пил пахучий кофе, усаживался на небольшие городские мотоциклы или аккуратные «Фиаты» и начинал привычный утренний бег, объезжая замки, дворцы, набережные, парки, места постоянных римских раскопок, площади и фонтаны. Анна с удовольствием вслушивалась в эти звуки, прекрасно осознавая, что уж ей-то точно не стоит суетиться.

Как удачно, что, погружаясь в прохладную дрему, она взяла телефон и отключила все рабочие будильники. «Красота-а-а… — нежно потянулась в кровати. — Совсем никуда не надо…» Внезапно девушка села и обхватила колени руками. События вчерашнего дня пронеслись в голове галопирующей упряжкой.

«Не в моей натуре отступать. Решено!» Анна взглянула в окно и подумала, что таким прекрасным летним днем несомненно придет успех в делах и отдыхе. Быстро сделав круг душ — шкаф — любимые бежевые кроссовки, она сбежала по лестнице, вручила ключ девушке на ресепшн и вышла на теневую сторону улицы, буквально нежившейся в ласковых солнечных лучах. Решив ограничиться кофе, Анна быстро купила двойной эспрессо в первой же кофейне на перекрестке.

Чудесная погода, небо манящего синего оттенка, нарастающее тепло, обещающее жаркий день, располагали к пешей прогулке быстрым шагом. Ровное, спокойное настроение и восхитительный кофе сделали путь к аптеке короче и позволили путешественнице пройтись по красивейшим районам Рима и выйти прямо к Тиберине, острову на юго-западе исторической части города. Два старинных моста вели в нужный ей район Trastevere, третий пересекал Тибр в обход острова с востока. Анна перешла мост Garibaldi и двинулась на запад вдоль усаженной пышными деревьями набережной.

Оказавшись на площади della Scala, она вспомнила, что несколько лет назад видела в Лувре великолепную «Смерть Девы Марии» работы Караваджо и нашла упоминание, что художник писал ее именно для этой монастырской церкви. Сейчас же хотелось попасть в одноименную с площадью аптеку, где вчера произошли столь удивительные и необъяснимые события. Она уверенно и решительно толкнула огромную тяжелую дверь.

Дверь даже не поддалась. «Chiuso!» — заметила Анна на двери аптеки слева. Справа от здания затаилась полицейская машина, припаркованная крайне небрежно наискосок. Девушка удивилась: «Чудны дела твои, Господи! Где же это я вчера побывала?»

Стараясь не привлекать внимание полицейского в автомобиле, тем не менее проводившего ее взглядом, Анна медленно покинула площадь. Выйдя на набережную и глянув на мутноватую зеленую воду, она глубоко вздохнула. Что-то случилось в аптеке за время ее отсутствия. Что-то неприятное. Страшное. В любом случае, сейчас лучше там не показываться.

Рассматривая противоположный берег, Анна открыла сумку и нащупала вчерашний подарок аптекаря Капелли — склянку с ароматом. Вынув руку, она тут же уловила знакомый запах. Теперь он манил и звал, но куда и зачем нужно идти, пока она не осознавала.

Что ж… Я в Риме! И я хочу насладиться этим городом, этой страной в стране. И поэтому я направлюсь… В Ватикан! В государство в пределах городских стен. В хранилище бесценного и вечного. В мир католических воззрений, ошибок и жестокого прошлого. На этом пункте Анна одернула сама себя: «Я иду любоваться произведениями искусства, — строго сказала она. — Ошибки католической церкви оставим самой католической церкви».

С этой несложной мыслью девушка быстро и уверенно зашагала к мосту Sisto, чтобы легко пройти пешком несколько километров и насладиться… Чистейшим летним римским небом. Многочисленными вычурными вывесками магазинов и кафе. Попадающимися на каждом шагу небольшими храмами. Узкими, жарящимися на старом добром итальянском солнце, тротуарами. Крохотными машинками, запросто припаркованными перпендикулярно мостовой, а вовсе не вдоль…

Шумные итальянские женщины, обсуждающие свои дела по мобильным телефонам в режиме fortissimo, стройные и не очень итальянские мужчины с вьющимися черными волосами, мотоциклы с наездниками в костюмах различных приемлемых оттенков и, разумеется, в шлемах — все двигалось, гудело, разговаривало, смеялось и восклицало! И, безусловно, восхищало любопытную каштановолосую путешественницу! Ибо получать удовольствие от впечатлений и затем преобразовывать это удовольствие в размышления Анна считала одной из наивысших способностей рода человеческого.

Мимо одной вывески девушка, конечно же, не прошла. Внимание привлекла джелатерия с длинной витриной. От выбора не просто двоилось в глазах, но и становилось непонятным, а как же люди этот самый выбор делают? Абсолютно несложно выбрать из двух, ну, из пяти видов мороженого, но от витрины с сорока пятью вариантами кружилась голова.

Встряхнув челкой и зажмурившись от луча солнца, скользнувшего по щеке и задевшего глаз, Анна сделала выбор в пользу шоколадного лакомства. От вида огромного рожка с витой темно-коричневой башенкой счастливо улыбнулась. Умение получать удовольствие от жизни как таковой во всех ее добрых проявлениях и приятных мелочах — вот что бесспорно отличало эту красивую русскую женщину от частенько нахмуренных и чрезмерно собранных в узел недоверия и подозрительности соотечественниц.

С превеликим наслаждением облизав приятно охлажденные на жаре губы и тут же вспомнив о правилах приличия, Анна вынула из сумки платок и поднесла к лицу, одновременно подняв голову. Платок замер у рта и медленно прошелся по удивленно полураскрытым, чуть розовым губам. Такое чувство Анна испытывала всякий раз, когда считала, что прикасается к вечному, небесному, потустороннему, божественному, называйте это, как угодно. Ей с самого детства нелегко было воспринимать очередное произведение искусства творением рук вон того смешного сморщенного человека на старинном портрете или строгого черноглазого старика с очень старой гравюры, или же совсем молодого и оттого вечно смеющегося художника с автопортрета. Касание ласковой божественной руки, тонкая и ненавязчивая помощь Творца, озарение, посланное свыше — вот что сопровождало в глазах Анны создание любого музейного экспоната.

От легкого толчка в плечо она опомнилась. Непрерывно перетекающие одна в другую толпы людей старались попасть на площадь перед главным собором всего католического мира: San Pietro. Его полураскрытые объятия манили симметричной красотой колоннады, завораживали статуями святых по контуру здания, доводили до тихого исступления мощнейшим куполом, знакомым практически каждому человеку на Земле.

Анна решила завершить осмотром базилики сегодняшнюю прогулку и решительно зашагала направо вдоль стены Ватикана. На viale Vaticano она уперлась в шумную, но терпеливую очередь из таких желающих приобщиться к искусству, как и она сама. Нисколько не удивившись и покорно простояв в тени рослого американца в желтых шортах и белоснежных кроссовках впереди нее, Анна прошла все мыслимые металлоискатели и стала владельцем заветного билета стоимостью в сорок евро, который показывал дорогу в одну из мощнейших и величайших сокровищниц мира: Musei Vaticani. Она обрадовалась, что так удачно подкрепилась по дороге сюда и пообещала себе отведать чего-то более сытного сегодня-завтра вечером, не позднее.

Медленно перемещаясь из зала в зал и рассматривая статуи, бюсты, живописные полотна и шпалеры, Анна наслаждалась эйфорией от накрывавшего предчувствия. Что-то произойдет в этих старинных, видавших всякое залах. Теперь она четко осознала, что поездка в Рим сопровождается странными, но очень волнующими и любопытными событиями, коими нельзя пренебрегать, ибо за ними пряталось нечто, напрямую касающееся саму Анну.

Сердце девушки замерло и вслед за этим стукнуло три раза: Ра-фа-эль! Залы великого Рафаэля! Он расписал их по заказу Папы Юлия II. Анне иногда ужасно хотелось повидать этих столетиями назад почивших в бозе наместников Его на земле, чтобы искренне пожать руку в знак благодарности за такие плодотворные идеи приглашать для творения актов живописи и лепки самых поцелованных Богом людей тех или иных далеких времен.

Фрески, которые сейчас рассматривала Анна, заняли у Рафаэля Санти ровно десять лет. И вот уже пять столетий можно внимать этому бесспорному триумфу веры и церкви в залах, благородно названных по его имени.

Происходящее далее показалось Анне замедленной съемкой, участником которой она не стала. В абсолютной, как ей тогда казалось, тишине мимо, толкаясь и непрестанно фотографируя, проходили люди с детьми и без, одетые в футболки и платья, туфли и кроссовки, с разным цветом волос и кожи, разных политических и духовных взглядов, больные и думающие, что здоровые. Анна перестала воспринимать все, что происходило вокруг. Со стороны она выглядела просто сосредоточенной туристкой, слишком серьезно разглядывающей фрески высоко над головой. Однако в душе ее зрела уверенность, что она подошла к какой-то тайне, и тайна эта так просто не раскроется.

Она видела сидящих, лежащих, прогуливающихся, играющих или читающих людей, одетых в древнегреческие просторные одежды ярких цветов. Она любовалась чистым лазоревым небом, дополненным чистейшими же облаками, чистотой и прямотой линий здания, по которому гуляли персонажи «Афинской школы», сами казавшиеся образцами чистоты и помыслов, и устремлений. Фреска дышала чистотой и гениальностью, простотой и загадочностью. Анна знала, что видит перед собой не совсем Платона, а скорее Леонардо в его роли, не то, чтобы Гераклита, а Микеланджело, и уж точно это сам автор фрески предстал в образе Птолемея. «Какие глыбы, какие гиганты двигали нашу маленькую планету от первобытного состояния к тому, чтобы сейчас я цепенела от восторга при виде этой невероятной красоты… Неужели они были одиноки в попытках привнести в этот мир изящество, пропорции и монументальность? Едва ли. Рафаэль имел много учеников. Именно их заслугой стал зал Константина, который они расписали по эскизам своего гениального учителя. Как же так? Кто они на его фоне? Безымянные старатели, перемывающие песок в надежде отыскать золотой слиток? Они не смогут найти слиток золота, но попытаются хоть на грамм крошечного золотого фрагмента приобщиться к тому, чтобы войти в вечность вслед за талантом, трудолюбием и феноменальностью Мастера…»

Потрясенная Анна медленно покидала Ватикан, еще медленнее она прошла по собору и оказалась на начинающей вечереть площади. Сумерки в Риме показались особенными: нежно-сиреневыми, розовыми и чуть дымными, навевающими щемящую грусть.

Выйдя на мощенную брусчаткой узкую улицу, Анна заметила нескольких людей со смартфонами на трамвайной остановке. Девушка устало улыбнулась: она очень любила трамваи и прокатиться по Риму сочла бы за удовольствие. Обернувшись, нашла глазами автомат и купила билет.

Зеленый трамвайчик подкатил резво, но бесшумно. Над кабиной светилась надпись «Largo di Torre Argentina — Trastevere». «Трастевере, Трастевере… Поеду туда», — решила Анна. Прокомпостировав билет, она уселась и стала рассматривать быстро темнеющий город. Конечная остановка настигла путешественницу довольно скоро.

Впереди виднелся перекресток, который вел на площадь. Анна не спеша двинулась туда, рассудив, что идти по темным, хоть и людным улицам ей неуютно, а римские площади любого размера всегда имеют очаровательные пристанища в виде уличных кафе для одиноких путешественников.

Удивлению девушки не было предела, когда она поняла, что снова очутилась на знакомой площади. Полицейской машины нет, да и аптека закрыта. На площади гуляют туристы, но гомон стих, и, похоже, все потихоньку начали разбредаться по гостиницам. Анна устроилась на каменной скамье возле арочных сводов. Вытянув изрядно уставшие за долгий пешеходный день ноги, она глянула на дверь аптеки. В совпадения Анна, конечно, верила, но считала их порождением разума и результатом аналитической работы мозга. Иными словами, то, что она оказалась именно на этой площади уже в третий раз, указывало на подспудное желание побывать здесь и попытаться докопаться до истины. В чем она, эта истина, Анна пока не знала.

Открыв сумку, она увидела крохотный пузырек, но уже без восковой крышки, которую вчера сама так отважно сковырнула ножом. Антонио закрыл его другой, плотно прилегающей, но все же слегка пропускающей запах. Возможно, это ответ на вопрос, почему Анна пришла к загадочной аптеке трижды. Непроизвольно улавливая волшебный аромат сквозь крышку и сумку, она вспомнила о первом визите сюда. А раз так, что оставалось делать?

Оглянувшись, девушка не без труда вытащила плотно прилаженную крышку. Аромат немедленно разлился, как показалось Анне, по всей небольшой площади, хотя на самом деле никто этого не заметил и даже не обернулся в ее сторону. Уфф… Запах чересчур сильный, чтобы держать пузырек открытым хоть чуточку дольше. Анна провела пальцем по краешку флакона, а затем по левому виску и поспешно спрятала склянку в сумку.

Чудесный летний вечер плыл перед глазами, мимо перемещались люди, проезжали велосипеды и самокаты. На потемневшее, прежде безоблачное небо стали наползать черно-мрачные тучи. Анна не заметила, как на скамью опустился молодой человек с каким-то предметом в руках.

— Buona sera, signorina. Vuoi musica?

Анна вздрогнула. Она увидела в смуглой руке парня инструмент наподобие мандолины и поняла, что перед ней уличный музыкант — бездельник, зарабатывающий на простоватых туристках, млеющих от сладких струнных переливов и не менее сладких, но таких фальшивых, взглядов римских попрошаек. Решив уйти, Анна перехватила взгляд мужчины и осеклась. Он смотрел печально и серьезно, а инструмент так и держал в руке, обнимая как ребенка — естественно, но бережно.

— А вы произведения Галилея знаете? — спросила Анна.

«Боже, что я говорю… Какого Галилея, простите… Которого сожгли? Но он вроде не музыкант, нет? Ну, как это… Земля вращается вокруг Солнца и прочее… Не за это его казнили?»

Меньше всего Анна ожидала от собеседника, что он ответил также по-английски и то, что именно он ответил, все так же серьезно и даже печальнее, чем прежде:

— А что бы вы хотели услышать из Галилея?

— Э… «Павану», знаете такое?

Молодой человек уверенно взял инструмент, и начал неспешно ласкать струны. Он перебирал туго натянутые белые нити. Анна смотрела на покрытую густым мраком улицу…

* * *

Она пристально осмотрела обе стороны дороги: горожане предпочитали в поздний час не показывать носа из дома. Ограбления не были столь уж редки в те неприкаянные времена, когда ум, честь и совесть забывались перед жаждой поживиться тем, что плохо лежит, да еще поздней и душной римской ночью.

Внезапно она зажала рот рукой: из темноты возникло смуглое лицо Массимо, который, несмело улыбнувшись, стащил с головы шляпу и стиснул на груди.

— Добрый вечер, синьора Анна, — прошептал он.

Анна опустила ладонь и выдохнула:

— Добрый вечер, Массимо… Ты хорошо смазал тачку — я не услышала ни звука.

Массимо кивнул, и Анна приоткрыла дверь пошире, чтобы впустить сапожника, толкавшего небольшую деревянную тачку, катившуюся, впрочем, без усилия: ее отменно смазывали для частых ночных визитов Массимо в алхимическую лабораторию…

* * *

Остановившись и переведя дух, Анна заметила, что Денис чуть нахмурил брови и провел рукой по лбу. Он внимательно посмотрел на девушку. Ей показалось, что легкий дух недоверия и в то же время воспоминания коснулся его лица.

— Алхимическую лабораторию, значит… — задумчиво проговорил он, погладив верхнюю губу двумя пальцами.

Следующие несколько минут он слушал, слегка подавшись вперед, практически не поднимая на Анну взгляда, но все так же отрешенно трогая пальцем ножку бокала.

* * *

— Письма… Письма… — музыкант прерывисто дышал и часто моргал. — Письма синьора, о которых я говорил тебе! Но они знают! Меня ищут! Я не понимаю, — продолжал он, отпустив ее руки и сцепив свои в судорожном рукопожатии, — как они пронюхали, что письма хранятся у меня?! Мне с таким трудом удалось вырваться из-под наблюдения. Весь день я ощущал на себе чей-то тяжелый взгляд. Это они!

Анна постепенно стала понимать, что произошло с ее любимым. Он мог и не пояснять, кто скрывался под именем «они». Анна задумчиво смотрела на переносицу Дионизио: «Шпионы Его Святейшества. Эти пойдут на многое, чтобы завладеть любыми бумагами синьора Галилея, заставить его молчать в угоду Папе и всей нашей Матери Церкви…» Снова посмотрев Дионизио прямо в глаза, Анна спросила:

— Где сейчас спрятаны эти письма?

И в тот же момент буквально лишилась дара речи, когда музыкант осторожно извлек из-за пазухи длинный свиток, перевязанный веревкой, и протянул ей:

— Нигде не спрятаны… Я не успел, просто не успел этого сделать, — прошептал он, ища безумным взглядом привычно ласковый и нежный ответ.

Ветка персикового дерева снова качнулась…

* * *

Анна выжидающе посмотрела на Дениса:

— Вот. Столько событий произошло за один вечер… Они отчетливо врезались в память, — она развела руками. — Удивительнее этого со мной еще не случалось ничего!

В повисшей тишине Денис крепко сжал лоб и закрыл глаза. Словно очнувшись, он прервал паузу:

— Необычно как. Почему именно вам? Почему именно письма Галилея?! Алхимия, жаба, лемур?! У меня нет простого объяснения этим галлюцинациям. Хотя и галлюцинациями я бы их не назвал. Вот вы можете ответить на все эти вопросы? Может, вы книги какие прочитали перед поездкой в Рим, а? О Галилео? Нет?

— Да нет… Как-то не сказала бы, что я сильно интересуюсь его жизнью. Последний раз я вспоминала о нем в институте.

— На филфаке?!

— Брехт, «Жизнь Галилея»… Мы это обсуждали на пятом курсе.

— Ах, да… Познание мира через художественную литературу… Но сейчас не об этом. Так… Давайте еще по бокалу?

Они сделали заказ и сидели далее молча, думая каждый о своем. Анна видела, что Денис ошеломлен услышанным. Но заметила, что впечатлил не столько рассказ, сколько ненайденное объяснение — почему все привиделось именно ей. Казалось, он готов скорее исследовать этот вопрос, нежели всерьез заинтересоваться историческими документами.

Конец ознакомительного фрагмента.