Медичийские звезды

Анита Польваре

Любовь и предательство, герои и злодеи, великие мира сего и маленькие люди. Раскрыть для себя природу этих фундаментальных понятий предстоит персонажам в процессе поиска утерянных бумаг «упрямого Галилея».

Ученые и учителя

На улице совсем стемнело, и людей на аллее между Шестой и Седьмой линиями осталось мало, да и те спешили в метро. На скамеечке у фонтана сидели двое мужчин.

— Тучи застилали ночное римское небо, и в воздухе становилось невыносимо душно. Все предвещало сильную ночную грозу, — договорил Антон Семенович и замолчал.

Денис сидел, не шелохнувшись, пребывая в полном недоумении. Он не мог поверить в реальность описанных событий. То, что он услышал из уст незнакомого человека, походило на литературный рассказ или эпизод из фильма.

— Скажите, Антон Семенович, — выдержав паузу, все-таки спросил Денис, — это из вашей книги или сценария?

— Ну что вы, право. Все мною рассказанное — полная правда.

— И скажите еще, видели это своими глазами! — в голосе сквозило ехидство.

— Нет. Видел Антонио Капелли, и история эта восходит к нему и передается в роду Капелли от отца к сыну, от деда к внукам.

— То есть, все-таки, устная сказка, миф, семейная легенда, — уже спокойнее уточнил Денис.

— Мне ли вам напоминать легенду о Трое и Генрихе Шлимане, о государстве Саба и царице Савской?

— Я понимаю, к чему вы клоните, но что может подтвердить реальность этих событий?

— Я бы сказал, не что, а кто! — загадочно произнес аптекарь.

— Как это кто? Хотите сказать — кто-то жив с тех времен? — в голосе Дениса появились нотки не только удивления, но и раздражения. В самом деле, история начала заходить слишком далеко, и все очевиднее становилась ее ирреальность. Надо либо заканчивать беседу, либо помочь собеседнику вернуться в действительность. — Булгаковщина какая-то!

— Отчего же! В отличие от virtuosi мистики в этой истории именно так все и произошло.

— Да, да. Шаркающей кавалерийской походкой…

Антон Семенович рассмеялся.

— Вы знаете, уже поздно. Завтра рано утром на работу, — начал Денис.

— Да, да, — перебил его аптекарь, — вы правы. Давайте расходиться.

Мужчины встали, не совсем понимая, как именно им расстаться.

— Всего вам доброго, — первым сказал Денис.

— Спасибо, и вам успехов в работе, — печально ответил Антон Семенович.

Помолчав, добавил:

— Кстати, вы знаете, где меня искать. Здесь, на Седьмой линии. Аптека Пеля. Заходите, я буду рад поведать еще несколько историй относительно интересующего вас вопроса о бумагах.

— Вы знаете, где они?

— Нет, увы, нет. Но я знаю точно — они не уничтожены, а спрятаны.

— И спрятаны они этой самой Анной… — Денис попытался вспомнить что-то, связанное с персонажем рассказа.

— Анной Стампи.

— Да, да. Она спрятала?

— Да.

— Их так и не нашли?

Антон Семенович посмотрел на часы.

— Скоро закроют метро, я не успею домой. Загляните к нам в аптеку, когда будет время. Не пожалеете.

Антон Семенович развернулся и неспешно побрел вдоль аллеи, заложив руки за спину.

* * *

По маркизе постукивал дождь. Денис очнулся, отпил чуть подостывший кофе и усмехнулся.

«Никогда не разговаривайте с незнакомцами», да, Михаил Афанасьевич?»

Прищурился. «Выкинь я все это из головы тогда, — он невидяще посмотрел на Бруно, — была бы спокойная и неторопливая жизнь со своими тихими прелестями и радостями. А так, брат, вот с чего оно началось! И завертелось все вокруг аптеки Пеля! Точно! Я побежал домой искать те самые журналы!»

* * *

Несколько номеров журнала «Огонек» достались ему в наследство невесть от кого. После смерти родителей, разгребая вещи на чердаке дачного дома еще дедушкиной постройки, он нашел много раритетных печатных материалов. Среди прочего и аккуратно завернутые в льняную тряпку семь экземпляров «Огонька», датированные последними месяцами одна тысяча девятьсот пятнадцатого и первыми месяцами шестнадцатого годов. На последних страницах красовались рекламы и объявления аптеки Пеля. «Слава богу, не о геморрое», — мелькнуло в голове. Действительно, рекомендовались средства омоложения, средства для здоровья, все вполне достойное знаменитой аптеки.

«А потом позвонил…»

Шестнадцатого февраля раздался неожиданный телефонный звонок от старинного друга еще с начала «лихих» девяностых. Звонил Александр Куковяккиннен, историк и правовед, учитель, некогда коллега по школе, до тех пор, пока Денис не покинул оное заведение.

Надо сказать, несмотря на сложную финноподобную фамилию, Александр был типичным русским мужичком, чуть выше среднего роста, с круглым добродушным лицом и легким, подернутым благородной сединой «ежиком» на голове. Выступающий чуть вперед живот выдавал в нем ценителя пенного напитка, коим он мог побаловаться в конце напряженной недели в компании друзей или коллег. Когда Куковяккиннен улыбался или смеялся, он походил на «смайлик», сияющий с монитора компьютера или телефона. Приличное количество лет назад Александр и Денис любили по пятницам завалиться в какой-нибудь кабачок и тянуть долгие дискуссии на исторические темы или обсуждать тяжкую долю школьного учителя. Со временем посиделки становились все реже, и вот теперь, шестнадцатого февраля означенного ранее года звонок стал весьма неожиданным. Собственно, в самом предложении встретиться и пообщаться ничего необычного Денис не увидел. Впервые Александр сказал, что ему нужно проконсультироваться. Да еще по вопросам касательно истории. Такого раньше не случалось.

Семнадцатого февраля друзья встретились возле метро «Василеостровская» и, свернув со Среднего проспекта налево по Восьмой линии, быстро дошли до знакомого кабака «Толстый Фраер», где их любезно встретила золотоволосая официантка Лена, помнящая такие визиты еще со времен оных. Друзья заказали по бидончику «Жигулевского». Народу набилось много, посетители шумели, спорили о политике, о футболе, громко смеялись. Оба зала наполняла веселая тарантелла.

Мужчины затянули неторопливую беседу, которая по обыкновению продлилась порядка трех-четырех часов, после чего двинулись в сторону метро. Однако Александр не захотел сразу уезжать, а предложил чуток пройтись по пешеходной аллее. Вечер располагал разгорячённых хмелем друзей к прогулке легким морозцем, безветрием и неспешностью.

Они добрели до фонтана, который зимой, конечно же, не извергал воды, но мрачной фигурой стоял на пути гуляющих горожан. Друзья присели на скамейку. Беседа текла небыстро, с философическими паузами.

— И все-таки я не понимаю. Вот скажи мне, как знаток, — чуть заплетаясь, спрашивал Александр у друга, — почему у нас в учебнике седьмого класса в разделе «Эпоха Ренессанса» говорится, что церковь жестко преследовала ученых, и многие пострадали. Я вот, кроме Джордано Бруно и Галилея, никого не знаю, кто бы пострадал. Вот ты мне можешь назвать еще кого?

— Ну… — задумчиво протянул Денис. — Надо уточнить, что значит — страдали? Бруно — да, пострадал. На его фоне Галилей отделался легким испугом.

— Коперникуса запретили, — напомнил Куковяккиннен.

— Ха-ха… Через семьдесят лет после издания и после смерти автора. И то, из-за бурной деятельности Галилео. Ох, уж и пострадал. Я бы еще назвал этого… врача испанского… Мигеля Сервета.

— А этого за что?

— Ну, для начала он умудрился поссориться и с католиками, и с протестантами. Проще говоря, Сервет проводил запрещенные церковью научные эксперименты, кои однажды натолкнули его на мысль, что учение о божественном происхождении мира может быть ошибочным. Сперва, ясно дело, он высказывался осторожно, но затем пошел вразнос. Сервет делал очень резкие суждения о Боге и роли церкви в меняющемся мире. Между прочим, — Денис многозначительно поднял указательный палец вверх, — его арестовали по приказу не Папы Римского, а Кальвина, а позже казнили.

Друзья солидно помолчали.

— Пожалуй, и все, — продолжил Денис. — Да и Бруно-то по-настоящему ученым не был. Так, фантазер необузданный.

— Так что, получается, Галилей не пострадал?

— Как сказать. Конечно, заставили человека отречься от идей. По крайней мере — публично. Это, конечно, страдание. Но от болезней он страдал куда более!

— Что ж, получается, церковь ученых не гнобила?

— А зачем ей это? — Денис пожал плечами. — Заметьте, дружище, среди отцов-иезуитов было очень много образованных людей, астрономов, не отвергавших Коперника, а также много сторонников Галилея.

— А зачем это в учебниках пишут?

— Ну, как тебе сказать… Саня, ты же понимаешь.

— Нет.

— Ну… Дураки.

— А у нас, на Руси, гнобили?

— А у нас, Саня, некого было. Потому и не гнобили. Кстати, Сошок, — усмехнулся Денис.

«Сошок» встрепенулся:

— Что?

— Вчера был день рождения у него.

— У кого?

— У Галилея! Шестнадцатое февраля.

Наступила многозначительная пауза.

Прозвище «Сошок» Куковяккиннен получил в первые же годы работы учителем. Так к нему обращалась пышногрудая и могучих форм заместительница директора Галина Симоновна, которая по-вологодски откровенно «окала». Одной из любимых фраз по утрам, когда она дежурила на входе, была «Сошок, пОди ж кО мне в кОмнОту, вОзьми папОчку-то и принесь кО мне, пОжалустО». С тех пор друзья стали подкалывать Александра Куковяккиннена «Сошком». Сам же «Сошок» относился к этому со свойственным ему весельем.

— Поздравляю, — сообразил «Сошок».

В тишине сыпал невесомый снежок, а в желтом свете фонарей казалось — движутся крошечные звездочки. Денис вспомнил, как несколько недель назад именно здесь он услышал невероятную историю о спрятанных бумагах Галилея. И рассказал историю некто Антон Семенович, аптекарь заведения Пеля.

— Сань.

— Да.

— А ты знаешь аптеку Пеля?

— Да. Она у тебя на Ваське, тут рядом. Вон там! — он махнул рукой.

— Это все?

— Старинная аптека. Ее жаловал Николай Второй.

— Типа, Папская?

— Что? — удивился Александр.

— Ну, императорская?

— Ну да. Поставщик Его Императорского Величества, — важно произнес Александр.

— Даже так?

— Да. Там на чердаке когда-то была мастерская художников. Потом пожар случился. А сейчас даже музей есть. Вполне так любопытненько.

Несколько секунд мужчины пребывали в раздумьях. Затем Денис поинтересовался:

— Ты был там?

— Ну да. Детей водил на экскурсию. А что ты вдруг спросил?

— Да так. Столько живу тут, а ни разу не заглянул. А ты, эвон, живешь у чертиков на куличках, а побывал.

— Странно, — удивился «Сошок». — Одно из самых мистических мест Питера. Столько мифов и легенд о нем!

— Да-а, — протянул Денис.

— Помнишь, про вашего брата-химика, Менделеева?

Денис, лукаво прищурившись, посмотрел другу в глаза:

— Про что именно?

Александр развел руками:

— Про то, как он открыл таблицу Менделеева.

Денис хмыкнул. Что-то никак он не мог припомнить сейчас легенду, связанную с великим ученым и аптекой Пеля.

— Напомни.

— Там вот как вышло, — важно сцепил пальцы на животе учитель истории. — В феврале тысяча восемьсот шестьдесят девятого года Дмитрий Иваныч собирался выехать из Петербурга в Тверскую область по делам артельных сыро… — он запнулся, — выро… варо…

— Сыровялен, — помог Денис.

Историк замотал головой:

— Не… ща… сыро… — по слогам начал он, — ва-рен. Вот! Сыро-варен!

Денис кивнул.

— По делам сыроварен, — повторил Куковяккиннен. — Сам понимаешь, — уже увереннее разглагольствовал Александр, — в те времена такие поездки планировались загодя и основательно. Это не то, что сейчас тебе: купил билет, а не поехал, так сдал билет. И вдруг он отменяет поездку и на три дня пропадает для всех окружающих. Причем, как потом воспоминали очевидцы, перед тем самым открытием товарища Менделеева никто не видел. Он не выходил на улицу, а прислуга периодически слышала странные крики из комнаты.

— Открывал таблицу? — наклонился к нему Денис.

— Подожди… Самое любопытное, что и сам Пель в это время тоже пропал и ровно на те же три дня! Его сыновья в полицию заявляли, мол, пропал папа, второй день ищем. А потом — рраз, а он в алхимическом кабинете, спит. Три дня отсутствовал, а тут, — рассказчик взмахнул руками, — рраз, и спит! Понимаешь?

— Официальная версия: «три дня и три ночи, не ложась спать, Менделеев проработал, пробуя сформулировать результаты своей мыслительной конструкции».

— А ничего, что накануне ваш брат-химик посещал именно Пеля?

Денис состроил удивленную мину, но затем быстро поддержал:

— Да, да. Вульфиус мне рассказывал, что Менделеев частенько заглядывал к Пелю. Но, говорят, не за лекарствами, а, знаешь, чтобы посидеть у камина, выкурить трубку, поспорить о «делах химических»…

— В тот раз оба на три дня и пропали. Так вот, говорили, что Пель провел Менделеева в будущее, где тот и усмотрел свою таблицу, а затем, вернувшись, как бы узрел ее во сне. Понимаешь теперь? — многозначительно закончил мысль Александр.

Повисла пауза. Воздушные перышки, слегка покачиваясь, устилали город тонким белым покровом, который поглощал все звуки и окутывал сидящих друзей таинственной тишиной.

— Да… — протянул Денис. — Неслабо мужички гульнули, аж на три дня.

Внезапно «Сошок» зашелся смехом и ткнул друга в плечо:

— Прям, как мы с тобой!

Денис несколько раз усмехнулся.

— Не, Сань. Мы с тобой учителки, а эти — мужи ученые.

Куковяккиннен, продолжая заливаться смехом, подхватил:

— Так потому мы в другие миры и не ходим!

Редкие прохожие с удивлением поглядывали на немолодых веселящихся мужчин, которые подобно детям подначивали друг друга.

— А этот деятель, что доказал теорему века? — вытирая выступившие от хохота слезы, «Сошок» опять ткнул Дениса в плечо.

— Перельман? Да… И этот, говорят, посещал аптеку. На предмет цифрового кода Башни.

— А потом тоже, можно сказать, пропал. Закрылся в квартире и не пускает ни журналистов, ни друзей, ни коллег.

— В параллельный мир ушел! Ох…

Смех позволил несколько разрядиться. Успокоившись, но продолжая хихикать, Александр повернул голову к другу, взглянул в глаза и вдохновенно предложил:

— Пойдем?

— Сейчас? В аптеку? В таком виде?

— Нет! Домой.

— Пойдем, — после непродолжительной паузы, как бы взвешивая решение, сказал Денис.

Мужчины встали и направились к метро.

* * *

«Ну ясно, откуда взялся этот Волосов. С ним все понятно. Но бумаги?! Почему вдруг возникли злосчастные бумаги?!»

От стеклянной двери кафе удалялись две размытые дождем фигуры. Неопределенные линии в окне напомнили, что на улице мокнет философ, навеки запечатлённый в камне. Подошла уже знакомая официантка:

— Вам лучше? Вы забавно смеялись.

Денис смущенно кивнул и попросил еще кофе.

«Вот, значит, как оно. Волосов, аптекарь. Ну, рассказчик. И в аптеке историю мне выдал».

Ненавязчивый звон колокола вновь погрузил в воспоминания.

«Бумаги. Что он там рассказывал про них…»