Медичийские звезды

Анита Польваре

Любовь и предательство, герои и злодеи, великие мира сего и маленькие люди. Раскрыть для себя природу этих фундаментальных понятий предстоит персонажам в процессе поиска утерянных бумаг «упрямого Галилея».

Обыск

Луч утреннего солнца пробился сквозь паутину веток и листьев, прикрывающих окно комнаты Анны. Бесшумно соскользнул со стены на постель и коснулся нежной щеки пребывающей в томной неге хозяйки чудного сада и знаменитой аптеки. Находясь на вершине блаженства, она еще и еще раз вспоминала нюансы прошедшего вечера и ночи, сделавшие ее бесконечно счастливой. Всеми клеточками тела и фибрами души она ощущала серьезные перемены, случившиеся с ней, да что там с ней, в целом мире.

Упоение воспоминаниями бурных событий, инициатором коих она сама и явилась, прервал беспокойный шум со двора. Тон голосов выдавал тревогу, а топот многих людей говорил о случившемся в монастыре кармелитов переполохе. Анна решила не обращать внимания и сладко потянулась. Шаги за дверью разрушили идиллию. Тут же постучали.

— Кто там? — с леностью в голосе спросила Анна.

— Синьора Анна, прибыл прокурор инквизиции и с ним судьи, стражники и другие люди. Требуют вас, синьора.

— Инквизиция? — Анна вскочила, накинув шелковую ткань. — Иду. Немедля спущусь.

— Спасибо, синьора Анна, — ответил юношеский голос, и обладатель оного спешно ретировался.

Анна начала торопливо одеваться. Мысли роились в голове, толкались, сбивая друг друга, натыкались одна на другую. Она едва попадала в рукава платья. Что произошло? Девушка уронила гребень и озабоченно оглянулась в поисках туфли. Почему вдруг прокурор инквизиции? С этим не шутят. Обычно, когда Его Святейшеству требовалось что-то из аптеки, приходил лекарь или посыльный. Но никогда из инквизиции.

Если обращались кардиналы, они не созидали столько суеты вокруг визита. Что-то случилось. Но что именно? «Массимо? Алхимия? Визит Дионизио? Бумаги? Никто не видел. Странно, все очень странно». Наконец она оделась и спустилась в сад, направившись к двери, что выводила на улицу.

Там ожидала большая группа людей. В красной сутане со стоячим воротником, застегнутой на множество мелких пуговиц, подпоясанной широким красным поясом, один конец которого опускался к земле, на скамейке возле двери сидел прокурор инквизиции, уперев руки в колени. Голову прокурора покрывала небольшая дзуккетто алого цвета. Рядом стояли трое мужчин с характерными стрижками в черных сутанах со спрятанными в широкие рукава ладонями — фискалы. С ноги на ногу перетаптывался настоятель, вид его выражал полную покорность и преданность. Анна быстрым шагом приблизилась к группе во главе с прокурором и увидела за открытой дверью на улице стражей из швейцарского корпуса. Там же ожидала большая карета с задернутыми плотной темной тканью окнами.

Подойдя к прокурору, Анна преклонила левое колено и, припав к протянутому перстню, спросила, не поднимая глаз:

— Ваше высокопреосвященство! Что побудило вас посетить нашу скромную аптеку лично?

Прокурор поднялся со скамейки и, чуть придерживая Анну под локти, помог выпрямиться.

— Синьора Анна! Как вы понимаете, мое личное присутствие здесь говорит о чрезвычайной важности и трудности сложившейся ситуации. Мы все попали в весьма щекотливое положение, — начал он.

— Неужели одна скромная синьора может поставить в неловкое положение столько досточтимых мужчин? — попыталась снять напряженность Анна.

— Синьора! Положение действительно серьезное. Вы и ваша аптека, ваш сад слишком популярны в Риме. Мы доверяем вам и с удовольствием пользуемся услугами аптеки. Мне бы очень хотелось, чтобы доверие осталось на прежнем столь высоком уровне. И потому я прошу вас отказаться от всякого легкомыслия. Мы знаем остроту вашего ума и умение серьезно вести дела.

— Да, ваше святейшество.

— Не льстите. Вам не к лицу. Вы знаете, как ко мне обращаться.

— Да, ваше высокопреосвященство, — отреагировала Анна, опустив глаза и чуть голову.

— Итак. Отныне я прошу вас, прежде чем что-либо произнести, очень тщательно, — это он проговорил с особым напором и поднятием указательного пальца вверх, — взвешивать каждое слово.

Казалось, даже пчелы перестали жужжать, и птицы расселись по веткам, чтобы послушать, о чем пойдет речь.

— Видите ли, синьора Анна, — начал речь прокурор, — у вас есть то, что вам не принадлежит, но то, что необходимо мне и его высокопреосвященству Беллармино.

Маска удивления покрыла лицо Анны.

— Да, синьора, именно так. Я полагаю, что вы стали невольным, а может, даже о том и не ведающим, соучастником очень нехорошего дела. Вас использовали. Если вы сами, добровольно, отдадите нам бумаги, — тут прокурор повысил голос и развернулся, — сегодняшнее событие станет совершенно незначимым, и мы — кто здесь находится, — его высокопреосвященство обвел рукой, — обо всем забудем.

При этих словах присутствующие, крестясь, склонили головы.

— Так, о чем идет речь, ваше высокопреосвященство? — со всей искренностью недоумения и любопытства прервала тишину Анна.

Понимая щепетильность ситуации, инквизитор повернулся к девушке и наклонился, чтобы услышала только она.

— Сегодня ночью вам передали бумаги. Очень важные для нас бумаги.

«Письма!» Анну пробила невидимая молния от макушки до пят. Она почувствовала, как задрожали губы и напряглись мышцы. Ворвался огромный рой мыслей, едва не приведя к головокружению. «Как? Как они узнали о письмах? Кто же мог донести? Они взяли Дионизио!» Пытки… Ломание пальцев… Крик от невообразимой боли… Губы вновь предательски дрогнули при мысли о боли, которую могли причинить ему, кого она практически боготворила. Голову сжало в висках, и Анне захотелось поднести к ним руки.

— Вы его пытали? — тихо спросила девушка, боясь услышать ответ.

— Кого? — совершенно спокойно произнес прокурор. — Нет, нам добровольно принесли три denunciations. Вас это удивляет?

— О нет, нисколько, — с облегчением ответила Анна.

«Значит, Дионизио не у них. Кто мог донести на нас?» Кто мог видеть их в столь поздний час в саду, да еще в ее подвале? Это нереально. Это уловка. Никаких бумаг никто не видел.

— Ваше высокопреосвященство, мне, кажется, желают навредить, — уже более спокойным тоном произнесла Анна.

— У вас есть враги? — притворно удивился прокурор.

— Не всем нравится, что я успешно веду дела в аптеке, коей пользуется и Ватикан.

— О да, совершенно верно. Более того, ваше поведение порой вызывающе. Но сейчас у нас нет сомнений в достоверности полученных сведений. Вернемся к теме, — прокурор глубоко вздохнул. — Отдайте нам добровольно эти письма. И ваша репутация не пострадает.

— У меня нет никаких писем, ваше высокопреосвященство.

— Синьора, — по-прежнему терпеливо и монотонно говорил прокурор, — вы помните историю Адама, которого соблазнила вкусить яблоко запрета жена его Ева?

— Я кого-то соблазнила? — опять решила пошутить Анна.

— Бог спросил Адама: «Адам, сын мой, где ты?» Адам же, с женой своей Евой, прятался в кустах, — слегка повысил голос прокурор.

— Да, помню, конечно.

— Не скажете ли мне, синьора Анна, почему всеведущий Бог трижды, — указательный палец прокурора взлетел вверх, — трижды спрашивал Адама, где он? Господь наш Бог разве не знал, где Адам и что сделал?

— Конечно, знал. Он же всеведущ!

— Тогда почему трижды спрашивал?

Анна в размышлениях пожала плечами. В чем подвох, непонятно.

— Так я вам скажу. Господь не только всеведущ, но и милостив. Он трижды давал Адаму шанс быть честным перед Творцом своим.

Анна не понимала, к чему ведет прокурор.

— Вот и я в третий раз вас прошу, отдайте письма, сами. В противном случае…

Прокурор развернулся, чтобы его услышали.

— В противном случае мы вынуждены будем использовать два denunciations, — речь прокурора замедлилась, — для обвинения вас в…

Взоры присутствующих обратились к нему, ожидая пока еще не официального обвинения. Только Анна смотрела куда-то вдаль через плечо прокурора.

–… в колдовстве!

Над садом пронесся всеобщий вздох ужаса. Это было, пожалуй, самое страшное обвинение для женщины. Для любой женщины. Но для Анны — молодой, красивой, упрямой, с острым умом — оно предполагало единственный исход — костер. Присутствующие прекрасно знали, как быстро расправлялись с обвиненными в колдовстве и во Франции, и в Германии, и в иных странах. В отличие от заподозренных в ереси, колдунов судили безотлагательно. Так, процесс по обвинению в ереси, если только еретик добровольно не отрекался, начинался только через месяц после ареста. Дело по обвинению в колдовстве инициировалось сразу.

Прокурор специально сделал паузу перед тем, как озвучить характер обвинения. Если Анну обвинить в ереси, то у злоумышленников будет достаточно времени и возможностей, чтобы еще надежнее спрятать письма. Обвинение же в колдовстве означало, что до казни пройдет от силы несколько недель и времени что-либо сделать с бумагами не будет совсем. Потому прокурор рассудил, что правильнее припугнуть Анну именно обвинением в колдовстве. Малый срок разбирательства и неотвратимая жестокая казнь должны сделать ее сговорчивой и подтолкнуть к выдаче нужных документов.

— Итак, синьора. Бумаги или… — прокурор опять замолчал, чтобы все прочувствовали чудовищный вкус альтернативы.

Анна поняла, что попала в хитроумно расставленную ловушку. Если она отдаст бумаги, рано или поздно инквизиция доберется до ее возлюбленного. Но до того подвергнется риску синьор Галилей, которого так любит Дионизио, большой друг ученого. Если Дионизио схватят, его обвинят в государственной измене и предадут светскому суду. Это — пожизненное заключение, если не казнь. С другой стороны, если она сохранит спрятанные, как ей казалось, крайне надежно, бумаги, будет инквизиционный суд и самые страшные истязания для обвиненных в колдовстве — пытки и сожжение на костре. Девушка прекрасно понимала, что на волоске от смерти не только ее жизнь, но и жизнь, которая едва начала зарождаться в ней самой.

«Ваш выбор, синьора!» — долетели слова прокурора. «В колдовстве не обвинят, — продолжала лихорадочно думать Анна. — По приговору надлежит конфискация имущества. Вряд ли они разорят аптеку, которой пользовались столько лет. Да и к тому же, получается, что аптекарские услуги им оказывала ведьма? Смешно. Значит, это просто угрозы. Алхимия? Ересь? А это займет много времени. Тогда что-нибудь да придумаем», — молнией промчалось в голове.

— Никаких бумаг нет, — произнесла она с безразличием в голосе.

Прокурор удивился, что шантаж не подействовал:

— Но мы будем вынуждены обвинить вас в колдовстве? Вы же понимаете, это путь на костер.

— Вы хотите сказать, ваше высокопреосвященство, лекарства для Ватикана, которые вы потребляли, готовила ведьма? — с некоторой надменностью спросила Анна.

— У нас есть denunciations на вас! — уже несдержанно заговорил прокурор.

— Я на кого-то навела порчу? Кто-то умер от моих лекарств? Где-то произошли несчастья? — не унималась девушка.

— Чума в Тоскане, — ехидно спросил прокурор, — не ваших ли рук дело, синьора? Хватит препираться. Бумаги.

— Их у меня нет! — отрезала Анна.

Прокурор отвернулся. Выдержав паузу, он объявил:

— Синьора Анна не захотела добровольно разрешить сложившуюся ситуацию. Посему начинайте обыск. Ищите все, что может относиться к практике колдовства… — прокурор несколько замялся. — И к ереси.

Анна тихо произнесла:

— Вы мне не предъявили обвинение?

Наклонившись, прокурор тихо произнес:

— Предъявим по результатам обыска. Может, это будет государственная измена.

На обозленном лице застыла нехорошая улыбка. Тем временем несколько мужчин в черных сутанах из службы инквизиции двинулись от ворот по дорожкам, заглядывая под кусты и деревья.

— Они погубят весь сад! — возмущенно воскликнула хозяйка.

— Они будут осторожны, синьора, — громко произнес прокурор. — Ведь теперь мы не знаем, с кем имеем дело, — продолжил он насмешливо.

Мужчины неспешно двигались вдоль клумб. Ничего страшного не предвиделось, по размышлениям Анны. Ведь в саду даже инвентарь никогда не оставляли.

— А! — напряженную тишину разорвал почти нечеловеческий вопль. Все обернулись на источник жуткого звука.

Один из фискалов, пятясь назад, одной рукой будто отмахивался от невидимого чудища, а длинным артритным кривым пальцем другой указывал куда-то под куст. Лицо выражало крайний ужас, изо рта вырывалось нечленораздельное: «Э! О-о-о! А!!!» Отмахиваясь и пятясь, он опрометчиво наступил на небольшой камешек и грузно завалился назад, прямо на большой куст белой розы. Куст, будто не желая принять на себя тело мужчины, впился в него всеми шипами и иглами, прокалывая грубую ткань и кожу. К душевным травмам добавилась жуткая физическая боль, и фискал вновь завопил: «А-а-а!» И в тот же момент обмяк.

Все произошло так быстро, что никто не успел тронуться с места. Только после второго вопля ринулись на помощь.

— Что он там увидел? — командным голосом задал вопрос прокурор.

Один из мужчин подошел к кустам, где находилось нечто, напугавшее несчастного, отодвинул несколько веток и отшатнулся с тихим вскриком. Под кустом лежала сломанная пополам фигура одного из деревянных bastardi, что охраняли сад. Странная свернутая голова с длинным, задранным вверх напряженным носом и выпученными глазами в упор смотрела на присутствующих. Все невольно сделали шаг назад и начали истово креститься.

— Что за brutto bambola? — раздраженно воскликнул прокурор.

— Это мои burattini, ваше высокопреосвященство. Они охраняют сад.

— Да вы, синьора, идолопоклонница?! Разве не Господь Бог охраняет ваше заведение, сад, монастырь и вас? Вы доверяете более legno idoli?

Один из служак подбежал к прокурору и зашептал на ухо.

— Отправьте беднягу во дворец и немедленно ему лекаря, — тихо ответил прокурор и обратился с угрожающими интонациями к Анне. — Молитесь, синьора, чтобы преподобный Джузеппе остался жить.

— Его может осмотреть наш лекарь, синьор Антонио, — с тревогой предложила Анна, понимая, что произошло что-то ужасное.

— Нет уж, благодарю вас, — отрезал прокурор.

Группа мужчин подняла страдальца с земли и на руках понесла на улицу.

— Жаль, но вы усугубляете свое положение, синьора, и вынуждаете нас использовать серьезные меры, — имитируя сочувствие, но все же с плохо скрываемым упреком произнес прокурор.

Анна перекрестилась. Оказавшись возле главной двери сада, она бросила взгляд на улицу и быстро осмотрела окружающих. Что-то неправильно, неестественно, не вписывается в обстановку. Она еще раз огляделась.

Странным выглядело лицо Антонио. Не выражало ни страха, ни удивления, ни иной другой эмоции, соответствующей происходящему. Было спокойным и даже довольным. Он испытывал удовлетворение от того, как разворачиваются события. «Странно, — думала Анна. — Почему Антонио так спокоен? Он? Но зачем ему обвинять меня в колдовстве? Сам принимал участие в приготовлении новых лекарств, поиске нужных ингредиентов. Искусно создает яды. Скорее его можно заподозрить в магии, а не меня. Может, увидел Массимо со странной обезьянкой? Нет. К тому времени из аптеки все ушли. Он не мог стоять на улице так долго. Да и никто не мог знать, зачем приходил Массимо. Обвинил бы в разврате, это понятно. Но в колдовстве?» За размышлениями она не заметила, как встретилась с аптекарем взглядом. Антонио улыбался.

Ее осенило. Ну, да! Конечно же! Она вспомнила милую беседу в лавке мясника Джованни. Как только Дионизио обмолвился, что обладает письменными доказательствами правоты тосканского ученого, и что эти бумаги до поры до времени будут очень надежно спрятаны, синьор Антонио быстро удалился, странно сославшись на забывчивость. Все верно! У него великолепная память, он наизусть диктует рецепты. А тут вдруг что-то позабыл. Сейчас Анна поняла, то была уловка. Она вспомнила — после прибегал к ней соседский мальчишка Карло с сообщением, что синьор Антонио захворал и в аптеку к вечеру не придет. Почему это все тогда не удивило? Что за беспечность проявила она? Значит, именно Антонио выследил Дионизио. Сомнений нет — весь лукаво-хищный вид аптекаря демонстрировал полное удовлетворение развитием событий.

Мысли прервал приказной тон прокурора:

— Пойдемте в аптеку, продолжим.

Анна открыла дверь, прошла в середину комнаты и встала. Вошел прокурор. За ним трое фискалов, Антонио и двое неизвестных. Возле дверей остались стражники-швейцарцы.

— Начинайте, — скомандовал прокурор и сел в большое кожаное кресло, развернув его, чтобы видеть лицо Анны.

Фискалы приступили к неспешному осмотру стен, мебели, камина. Кто-то со звоном открыл склянку.

— Прошу вас, будьте осторожны. Неправильно смешанные ингредиенты могут привести к созданию яда. Не так ли, синьор Антонио? — Анна язвительно взглянула на аптекаря. Фискалы с напрягшимися лбами поспешили закрыть флаконы и склянки и с опаской поставить на место. Антонио кивнул.

Прокурор оглядел аптеку, обратил взор к потолку и увидел подвешенное там чучело. Чтобы лучше разглядеть предмет любопытства, его высокопреосвященство поднялся с кресла. Не отрывая взора от чучела, он с большой осторожностью поднес к нему руку. Затем резко повернул голову в сторону Анны и спросил:

— Какое странное животное! Это, кажется, il caimano, что водятся в Америке, не так ли?

— Совершенно верно, ваше высокопреосвященство, — ответила Анна, стараясь всеми силами скрыть наплывавшее густой душной волной смятение. — Этот экземпляр доставили именно из Нового Света.

— Странная форма у этой особи. Не обращали внимания? — задумчиво рассуждал прокурор, проводя рукой вдоль, как бы поглаживая животному бок.

— Да, это самка. Ее поймали, когда она готовилась к кладке. Прямо так и привезли. Яйца удалили уже здесь, — почему-то разговорилась хозяйка аптеки. Но ее рассказ вызвал, с одной стороны, профессиональное любопытство прокурора, с другой — некоторую брезгливость чистюли.

— Поистине преступно отнимать жизнь у божьей твари, если она такового не заслуживает, — многозначительно произнес прокурор.

Оставив чучело в покое, он медленно водрузился в кресло. Обыск в аптеке ничего не дал, и прокурор заскучал. Видимо, придется опираться только на доносы. А это не очень приятно, поскольку доносы, как правило, служили инструментом сведения счетов. Другое дело, когда есть доказательства вины. Тогда бедолаге деваться некуда, как только признать ее.

Прокурор встал, когда фискалы дали понять, что закончили, и направился к двери. Как только он поравнялся с Антонио, последний что-то шепнул кардиналу на ухо. Его высокопреосвященство покивал и вышел обратно в сад. Остальные также покинули разворошенную аптеку. Прокурор направился к воротам, как вдруг резко остановился и обратился к Анне:

— А что это за дверца? — и указал на небольшую дверь в задней стене аптеки.

— Там у нас подвал, — поспешил ответить синьор Антонио. Обращенные к прокурору ресницы девушки дрогнули, и она едва шевельнула губами.

— Осмотреть и его, — приказал прокурор фискалам. — Синьора Анна, откройте, пожалуйста, дверь, проявите благоразумие.

Анна вытащила из-за пояса связку ключей, направляясь к двери, нашла нужный и открыла.

По узкой крутой лестнице все спустились вниз и оказались в той самой комнате, где прошедшей ночью Анна с огромным терпением, упорством и смелостью создала нужный ей эликсир. Комната была не столь просторной, как помещение аптеки, и разместиться в ней могли только его высокопреосвященство, Анна и два фискала. Антонио и остальные наблюдали за происходящим снаружи. Фискалы, помня о возможной опасности получить ожог от порошка или покрыться коростой от яда, начали с большой неохотой перебирать склянки, реторты и ступки.

Прокурор осмотрелся и обратил внимание на ступку весьма внушительных размеров — целую ступу, с увесистым пестиком. Он сделал пару шагов вперед, к шкафу из красного дерева, и внимательно рассмотрел предмет.

— Меня сделал голландский мастер Хендрик в тысяча шестьсот первом году, — медленно прочел прокурор надпись вдоль обода ступы. — Как любопытно, — не без интереса произнес он и внезапно метнул быстрый взгляд на Анну. — У вас в коллекции предметы со всего света, я смотрю.

— Да, ваше высокопреосвященство. Аптекари обмениваются предметами.

— А знаниями? — неожиданно спросил кардинал.

— Знаниями в меньшей степени, в отличие от ученых мужей, — с сожалением ответила властительница этого обиталища.

Раздался звон битого фарфора. Прокурор резко повернулся. Из рук фискала выпала белая чашка.

— Ничего страшного, — поспешила успокоить Анна. — Это всего лишь горчичный порошок.

Оставив в покое ступу, прокурор медленно перемещался по комнате, насколько вообще возможно передвигаться в его одеяниях. Через несколько шагов он оказался возле камина.

— А что камин теплый? — неожиданно спросил прокурор, круто развернувшись в сторону Анны. — Разве нынче ночи холодные?

Анна почувствовала, что губы предательски сжимаются, а руки слегка трясутся от нескрываемого волнения.

Возле камина на небольшом столике лежала толстая в черном кожаном переплете с золотыми украшениями книга. Как же так? Как получилось, что она не убрала этот старинный фолиант? Первый раз Анна что-то не убрала с глаз тех, кому это не предназначалось. Что же с ней такое произошло!

Кардинал осторожно перелистал несколько желтых, поеденных временем, да и не только им, полумертвых страниц. Он принялся медленно читать вслух:

— Tolle philosophica mercurius calore, donec vertatur rubrum leo. Латынь… Любопытно.

И кардинал углубился в чтение текста:

— Дигерируй этого красного льва на песчаной бане с кислым виноградным спиртом, выпари жидкость, и ртуть превратится в камедеобразное вещество, которое можно резать ножом. Положи его в обмазанную глиной реторту и не спеша дистиллируй. Собери отдельно жидкости различной природы, которые появятся при этом. Ты получишь безвкусную флегму, спирт и красные капли. Киммерийские тени покроют реторту своим темным покрывалом, и ты найдешь внутри нее истинного дракона, потому что он пожирает свой хвост. Возьми этого черного дракона, разотри на камне и прикоснись к нему раскаленным углем. Он загорится и, приняв вскоре великолепный лимонный цвет, вновь воспроизведет зеленого льва. Сделай так, чтобы он пожрал свой хвост, и снова дистиллируй продукт. Наконец, тщательно ректифицируй, и ты увидишь появление горючей воды и человеческой крови.

В помещении повисла остро звенящая натянутой струной тишина.

Когда Анну уводили гвардейцы швейцарского полка, братья-кармелиты стояли вдоль дорожки, истово крестились и сочувственно, с нескрываемым страхом смотрели то на нее, то на прокурора, который уверенной походкой шел впереди хозяйки все еще великолепного сада. У ворот ждал Антонио. Приближаясь к воротам, Анна замедлила шаг. Проходя мимо аптекаря, на мгновение остановилась и взглянула ему прямо в глаза:

— Зачем?!

В ту же крохотную секунду она увидела, как зрачки Антонио стали расширяться, и в них разверзлась преисподняя. Когда лицо аптекаря деформировалось в лик Предателя, Анна горестно-отчаянным шепотом чуть хрипло вымолвила:

— Будь ты проклят…

Антонио моргнул, и ад захлопнулся.