Дом, в котором жила бы Эля

Анжелика Сергеевна Лавицкая (Dead Moon), 2021

«Дом, в котором жила бы Эля» – роман о столкновении с реальностью. Мистические миры, романтика, загадки, благородное стремление вырваться за пределы пустого потребительского существования – всё то, что обычно воспринимается, как «магия» литературы, позволяющая сбежать из жестокой и пошлой действительности, – так же слабы, как другие человеческие идеи и утопии. Мир, в котором живет Эля, очень похож на наш, и в этом её трагедия. Автор аннотации: Feder Fuchs Содержит нецензурную брань.

ПРОЛОГ

— Что же тебе спокойно не живётся, если выжила? — час назад она задавала мне этот же вопрос, но с другой интонацией — она была в шоке, когда увидела меня: живую, невредимую, немного постаревшую, но в целом — выглядевшую неплохо для живого мертвеца. Впрочем, мертвецом всё это время я оставалась только для неё — она почему-то была уверена, что меня убили или я сдохла от передоза.

И вправду: что же мне спокойно не живётся? Вон её подружка, которую она сама же посадила в тюрьму, — живёт спокойно с тех пор, как я её вытащила: почти уснула за барной стойкой, на лице застыла нелепая улыбка пьяной эйфории.

— Расслабься, — отвечаю я своей давней… подруге? Злейшему врагу? Сейчас, в клубе, среди сотни живых людей, среди настоящей жизни, кажется, что я всё это выдумала. — У меня нет оружия, — продолжаю я, — твоя охрана меня так облапала, что я и в сиськах бы ничего не пронесла, — выпиваю; выпивка не даёт поднять из пыли воспоминания, но они поднимаются, и я снова выдаю: — Контора у тебя крутая, а атмосфера та же самая — шлюшарник.

Лет десять назад я получила бы от нее по морде, упала бы на пол, мне вкололи ли бы дозу, и я бы поплыла навстречу очередному или очередным….

Сейчас она улыбается, топит оливку в пойле, смотрит на свою подружку — Надежду. Какое потрясающее имя, и с этим именем она почти сдохла — нет тут у нас никакой надежды.

— О, дорогая моя, кто кого сегодня домой повезёт, — она теряет интерес к нашему разговору, трясёт Надежду за плечо, — та оживает, что-то говорит, но дурацкая музыка своим бум-бум-бум заглушает всё, и я ничего не слышу.

«…Музыка твоя — говно», — вспоминаются слова Данилы Багрова.

Алёна Владимировна потянула свою подчинённую в дамский гадюшник; зовут меня с собой, но я вовремя соображаю, что именно там она и сможет избавиться от меня, а заодно и от этой глупой Наденьки. В толпе она не будет устраивать расправу; или это всё моя паранойя. Отмахиваюсь — я никуда с тобой не пойду, подожду здесь.

— Тогда закажи что-нибудь, мы быстро, — командует Алёна.

Идеальный момент. До чего только ни доводит отчаянная месть: я верю, что это сработает; ведь это уже сработало, я это видела; главное — ничего не перепутать. Ярик предупреждал, что со спиртным мешать не стоит — возможна смерть; а мне и нужна смерть этой суки, за этим я сюда и приехала.

Достаю телефон, чтобы позвонить Антону. Не знаю, что я ему скажу, но он хотя бы будет знать, где меня искать, если что-то пойдёт не так.

«Эля, можно вернуться домой?» — сообщение от Кристи. Этого ещё не хватало!

Словно если я напишу «Нельзя» — она не вернётся вместе с этим чудаком. Не ждала я, что так быстро они сдадутся и свернут назад. Мать вашу!

«Можно. Я тебя жду», — одной рукой вру, второй собираюсь убить: стакан Алёны Владимировны наполняется чем-то ужасным, на флакончике корявым почерком Ярика написано: «Память».

«Вечная память, Алёна Владимировна!» — всё внутри меня ликует; хотя было бы правильнее «Вечное забвение»: хочу забыть о тебе раз и навсегда, чтобы ты больше и не думала появляться ни в моём прошлом, ни, тем более, в моём будущем. Всё закончится. Сейчас. Не так кровопролитно…. Впрочем, это можно будет устроить позже.

Они возвращаются к стойке.

— Эля, а вы давно в городе? — Надя обгоняет Алёну и… хватает её стакан! Нет! Нет! Нет! Если я закричу — я себя выдам, если я выбью стакан — я себя выдам тем более!

«Спасибо! Мы выезжаем завтра утром!» — сообщение от Кристи.

Господи! Как всё неправильно! Как всё не вовремя!

— Проблемы? — Алёна закидывает мне руку на плечо, пытаясь попутно заглянуть в экран моего телефона; она потягивает безопасный виски; яд выпила её подруга.

Скидываю её руку, залпом выпиваю то, что было в стакане, закрываю лицо руками — всё должно было быть не так. Как и тысячу лет назад. Сука!

— Повтори, — бросаю я бармену.

— Мне… не… на… до… — закрывая стакан ладонью, мямлит Надюша.

— Да ладно тебе! — Алёна толкает её в плечо. — На посошок и по домам!

Девчонке явно плохо. Не для тебя был этот стакан.

— Давай на брудершафт, — я отвлекаю эту суку от бедной девочки, иначе смерть наступит раньше и именно здесь, а у меня больше нет времени.

— Мне всегда нравилось, когда ты была пьяная: такая смелая, любвеобильная, — мы переплетаем руки, Алёна шепчет мне это на ухо; она не представляет, с каким бы удовольствием я бы сейчас засветила ей по морде, но… выпиваем. — Надо поцеловаться, — она наваливается мне на плечо, тянет свои измазанные красной помадой губы.

— Я не настолько пьяна, отъебись, — отворачиваюсь, но она целует в щёку и тут же заливается смехом.

Действительно: ты снова победила, но не радуйся так скоро, я обязательно ещё вернусь, как только разберусь со своими котятами.

— Сейчас поймаем такси, и всё будет отлично, — мы обе берём Надю под руки и ведём к выходу; по дороге пристаёт какой-то парниша лет двадцати пяти и предлагает помощь; Алёна готова бросить нас обеих и идти с ним, но… Я ещё не закончила.

— Мальчик, иди уроки учи, а не приставай к взрослым тётенькам, — я отталкиваю его назад, Алёна надувает губы, вздыхает — мол, как жаль, что я всё обломала; снова берет Надю под руку.

Шлюха. Как была ею, так и осталась.

Холодный воздух моментально возвращает к чувствам, но, кажется, только меня одну. Надя сама залезает на заднее сиденье, Алёна занимает место впереди — решила, что хотя бы с таксистом проведёт остаток вечера?

Сажусь к Наде.

— Вы так и не ответили, — вдруг оживает Надя, — вы давно в городе?

Так и должно быть? Или это всё из-за алкоголя? Какого черта она разговорилась?

— Куда едем-то? — таксист оборачивается к нам, взглядом указывает на Алёну, которая… уснула?

Стаканы не перепутали? Она выпила то, что предназначалось для неё?! Всё получилось?!

— К Алёне Владимировне, — Надя называет адрес, который тут же вылетает у меня из головы.

Всё получилось! Ничего не перепутано! Сработало! Господи, сколько я всего пережила ради этих мгновений!

— Я в гости приехала, — отвечаю наконец-то на вопрос девчонки, которая тоже удобно устраивается у меня на плече.

Нет, она точно не могла выпить из её стакана. Всё сложилось так, как нужно. Осталось только развести их по домам и валить.

За эти три дня я так соскучилась по своему дому. Там безопасно. Там меня никто не станет искать.

Остался только сам Ярик.

Звонить Антону уже нет никакой необходимости — я справилась сама, без его помощи.

Глава первая. Возвращение в дом

Надя

Проснувшись утром, я пожалела о том, что вообще ещё жива: события прошедшей ночи давали о себе знать тяжёлым похмельем; я ничего не помнила, кроме того, что мы с Алёной решили напиться среди недели. Как я оказалась дома? Как добралась? Ничего не могла вспомнить. Будильник повторил раздражающий писк, а я даже не думала подниматься с постели, чтобы начать всё по очередному кругу: работа, клиенты, магазин, домой, телевизор, сон. С похмела такой образ жизни потерял весь свой смысл: я вдруг задумалась над тем, что я делаю со своей жизнью, неужели я именно для этого и родилась, чтобы заключать договора с поставщиками, разбираться с глупыми вопросами… Зачем я вообще хожу на работу? Всё, разумеется, упёрлось в деньги, но даже их вечная нехватка не заставила меня подняться с кровати и отправиться на кухню, сварить себе кофе и валить на работу. Можно было пролежать так весь день: тишина, комната, погружённая в серый цвет из-за скверной погоды за окном, тёплое одеяло, мягкая подушка… Если бы не полный мочевой пузырь — из-за этого и пришлось встать с кровати.

И тут началась какая-то чертовщина: я едва припоминала, что случилось ночью, но точно помнила, что кто-то приглашал меня в гости. В этот-то момент, меня и осенило вдруг: нужно уехать, сменить обстановку. К чёрту работу! К чёрту офисное рабство! Хочу в деревню, в глушь! Да, именно в деревню, а ни в какой-нибудь курорт, ибо это всё те же каменные джунгли и куча людей, которые меня и без того ежедневно раздражают. Толпа, толпа, куча народу. Нужно было валить туда, где мало людей, где мало машин, где вообще не знают, как пользоваться, например, банкоматом, или пусть этого банкомата там вообще не будет; где хреновая мобильная связь — вот туда я и захотела, чтобы меня никто и никогда не смог достать. Это, конечно, неудивительно: я так каждое утро мечтала с некоторых пор, но до настоящего безумия не доходило; помечтала, подумала, поплакала — и на работу.

Но безумие не отступило.

Полная решимости, я вышла из ванной, кинулась к своему шифоньеру. Большой сумки у меня не было отродясь, чемодана тем более, зато нашлась куча огромных пакетов из супермаркетов — по ним-то я и распихала свои шмотки, отнесла в машину, после вернулась за остальным хламом. Взять с собой, из самого необходимого, я решила только ноутбук, всё же рассчитывая, что там, куда я уеду, будет хоть какая-нибудь связь.

В машине я долго думала над тем, куда же мне всё-таки податься. Деревень поблизости было не так уж и много, в основном всё те же города, где есть цивилизация и её зачатки. Так я раздумывала, пока не выехала за пределы городской черты.

Мобильник заходился звонками, а когда связь пропадала и возвращалась вновь — он сходил с ума от потока сообщений. На работе меня явно потеряли, а я принципиально не брала трубку, да и отключаться не собиралась — мобильник словно был в каком-то другом мире, а я в своём, где была только дорога, музыка и моё безумие.

Уволят, выгонят, вышлют мне расчётные и трудовую книжку, я буду безработной, безденежной, голодной, но всё это — потом, а потом может всё обойтись, мало ли. В конце концов, с Алёной я и не такое уже успела пережить… Нет, даже вспоминать не хочу. И тогда, в дороге, не хотела вспоминать.

Главным было только то, что происходило на тот момент: дорога, мысли о том, куда мне отправиться, представления о настоящем отдыхе.

Конечно, несколько раз мне хотелось ударить по тормозам или съехать на обочину; сказать себе, что творю я что-то из ряда вон выходящее; что мне нужно вернуться и отправиться на работу — от этого по спине пробегали мурашки, а ещё представлялась разгневанная Алёна, моя начальница и подруга, которой придётся объяснять, почему я опоздала на работу и соизволила прийти в офис к обеду.

Да, конечно, можно было наконец-то поднять трубку и сказать, что я беру больничный или отпуск за свой счёт — но всё это мне не подходило, потому что я ещё весьма и весьма смутно представляла, куда еду и на какое время. Кроме того, Алёна уже несколько раз обламывала меня с отпуском, да и вообще, я думала в тот момент о ней меньше всего — она осталась в другом мире вместе с моим мобильником.

Поймав свою минуту безумия, я превратила её в час, два, три, четыре часа долгого пути.

Остановиться пришлось лишь для того, чтобы заправить машину, купить минеральной воды, кофе и полусъедобный бутерброд, разогретый в микроволновке. В это самое время ко мне и пришло осознание всего того, что я успела натворить за день. Так отпускает алкоголь, если не лечь спать сразу после продолжительной пьянки; я приходила в себя, как трезвеющий пьяница, и понимала, что лучше от моего алкоголизма не стало, только хуже: ещё больше проблем.

Сумасшествие. Просто взять и свалить из города, никому ничего не сказать, бросить работу, бросить квартиру, не отвечать на звонки, поехать неизвестно куда. Так давно я мечтала это сделать, а сделав — начала бояться собственного поступка. Мне снова захотелось вернуться, попытаться всё объяснить начальству, позвонить самой и сказать, что… Что, например… Например, что? Ничего не приходило на ум. Облокотив голову на руку, жуя бутерброд, запивая его кофе с сухими сливками, я пыталась объяснить себе — какого хрена это всё значило, но себе это всё прекрасно объяснялось: я устала и захотела отдыха, у меня стресс; а вот правдоподобную версию для остальных мне придумать никак не удавалось. Впрочем, Алёна точно могла знать, что со мной такое запросто могло случиться; по её вине моя стрессоустойчивость отправилась на свалку… Как и всё остальное.

Когда у меня остался только кофе, а бутерброд съеден, я сидела за столиком и смотрела впереди себя. Путей назад уже не было — не имело смысла возвращаться, а куда ехать я так и не решила, только в голове смутно, как из тумана, выплывал какой-то точный адрес, но мысли перебивали одна другую, и я никак не могла зацепиться за этот крючок, который начинался со слов: «Приезжай ко мне…»

В кафешку в это время завалилась парочка в яркой одежде. Парень показался мне каким-то нереальным для нашего времени: высокий и плечистый, плюс ко всему явно плевавший на то, что волосы нужно было уж если не стричь, то хотя бы собирать в хвост. Да, для парня ходить с нереально белыми волосами, может быть, и необычно, но неужели так трудно привести их в порядок? Девушка была для меня самой обычной девушкой: две руки, две ноги, голова, длинные волосы, да и роста она оказалась невысокого. Оглядевшись, они сели за столик передо мной.

— Эльке бутеров взять не забудь, — голос девушки вполне соответствовал её внешности, я его услышала, когда она дала распоряжение своему спутнику, отправив его к прилавку.

Однако больше моё внимание привлекло произнесённое ею имя, мне показалось, что я его уже где-то слышала, а в мыслях появился какой-то неясный образ. Впрочем, я тут же успокоила себя тем, что так могли звать какую-нибудь клиентку или коллегу — мало ли; и тут же принялась разглядывать девчонку: она скинула с плеча сумку, расшитую и разрисованную какими-то завитушками, недолго покопалась в ней, достала разноцветный шнурок и намотала его на запястье левой руки.

Парень вернулся за столик с двумя стаканчиками кофе и пакетом, набитым бутербродами. Меня в кафешке больше ничего не задерживало, я допила свой кофе, но не знала, куда ехать, а парочка удачно отвлекла меня от размышлений; они приковывали к себе не только моё внимание, но и внимание всех, кто там был: от продавца до ребенка семейной четы, которые тоже остановились перекусить.

Они говорили в полтона, пили кофе, пока я не заметила, что парень время от времени смотрит на меня, а через некоторое время это заметила и его спутница — она обернулась и смерила меня оценивающим взглядом, лицо её при этом ничего не выражало — ни ненависти, ни ревности, ни, тем более, радости.

Подумав о том, что мне всё же пора отправиться в дорогу, я начала собираться: скинула в сумку кошелек и разряженный мобильник, вытащила из сумки ключи. Да, я тянула время, как могла, я делала вид, что собираюсь покинуть это заведение, а на самом деле мне хотелось остаться и выпить еще кофе или съесть бутерброд, но больше всего, мне хотелось познакомиться с этой парочкой.

Словно я выпила ещё, и моя мизантропия канула в Лету.

Шрамы прошлого заставляли больше молчать, ненавидеть окружающих, избавиться от всех знакомств и дружб. Оставалась одна Алёна. На самом деле, мне раньше нравились люди, но не такие, которые меня окружали последнее время, а вот те, что сидели напротив меня и о чём-то говорили. Они уже смогли зацепить меня своим внешним видом, своими яркими кофтами, длинными волосами, упоминанием некой Эли, и теперь мне хотелось узнать, что у них внутри, какие они и о чём говорят. Поэтому вместо того, чтобы наконец-то покинуть кафешку, я купила себе еще бутерброд и кофе.

Резиновая булочка, в которую были заключены котлета, салат, кетчуп и что-то ещё, — была невкусной, но всё это по-прежнему могли компенсировать двое сидящих передо мной. Они уже не привлекали ничьё внимание, кроме моего, а я неприлично пялилась на них и не собиралась отводить взгляда даже тогда, когда они оба смотрели на меня, потом снова переключались друг на друга и продолжали говорить.

Дожевав и допив, я всё же решила к ним подойти. В конце концов, уж если у меня хватило смелости и решимости бросить всё и отправиться неизвестно куда, то почему у меня не должно было хватить этих же смелости и решимости, чтобы подойти и заговорить с незнакомыми людьми.

— Привет, — они оба подняли головы, хотя парень хорошо видел и понимал, что я иду к их столику.

— Привет, — ответила девушка, словно мы с ней знакомы сто лет и, возможно, даже лучшие подруги. — Присаживайся, — она кивнула в сторону свободного стула.

С этого всё и началось.

Снег

Элька не возражала, когда мы с Китей решили уехать в город. Элька умная, хоть иногда и загоняется до такой степени, что её становится трудно понять. Впрочем, понимать Эльку уже давно никто не собирается: она давно выучилась, может уехать в город, стать серьёзным и успешным человеком, но вместо этого… Да ладно, это её жизнь. Мы много раз пытались её переубедить, но она начинала злиться и называла нас идиотами.

— Вы не петрите ни фига! — кричала она нам, когда мы предприняли последнюю попытку разубедить её и поговорить о её будущем.

Да, ей плевать на своё образование, она говорит простым языком, не вворачивая в разговор непонятные слова и обороты, хотя могла бы: мозги позволяют.

Так вот, она нисколько не возражала, когда мы с Китей решили уехать в город и найти работу. Она нас спокойно отпустила, без слёз и прощальных напутствий, она нас даже не пошла провожать, как это сделали остальные. Нам тогда показалось, что она на нас обиделась, но… Элька всё заранее знала.

Да… Как бы я не ненавидел её раньше, сейчас хочется говорить о ней только хорошее… Как о покойнике? Да нет. Умерли мы, а не она.

Сидя с Китей в придорожном кафе, мы говорили как раз об этом: Элька не обиделась, Элька просто знала, что у нас ничего не получится, знала, что мы вернёмся. Город не для нас, а мы не для города. Как жить, что делать дальше — неизвестно. Только один путь — вернуться к Эльке и рассказать ей обо всём, что у нас не получилось.

Да вот только… Мы не знали, стоит ли нам возвращаться домой, а самое главное — стоит ли приходить к Эльке и рассказывать ей обо всём, что случилось в городе.

Уставшие и разбитые, мы сидели за столом, пили кофе, а на нас все глазели, но больше всех на нас таращилась девчонка за соседним столиком. Навскидку я сказал бы, что ей ещё нет тридцати, она была одета в чёрную свободную футболку с непонятными надписями, а ещё она выглядела как наша Элька, когда проснётся утром и не знает, кем ей сегодня быть, даже каштановые волосы были собраны в такой же непонятный пучок.

Эта девчонка стопудово собиралась к нам подойти, как только мы появились в кафе, но не знала, как это сделать. Подобное в человеке видно сразу: на тебя долго смотрят, изучают, представляют, насколько ты соответствуешь внешнему виду. В городе, пока я пытался устроиться на работу, такие взгляды меня сверлили на собеседованиях, да только ничего эти взгляды не меняли: плевать, что ты умеешь, главное, что ты не умеешь вворачивать в свой разговор напыщенные деловые словечки, носишь яркую одежду и не стрижёшь волосы. Никому нет дела до того, что ты лучше их, если выглядишь не как они — без пиджака, галстука и белой рубашки. И совсем на тебя плевать, если ты отказываешься принимать их условия: подстричься, сменить стиль, свести татуировки, снять пирсинг.

Когда я сказал Ките о том, что за нами пристально наблюдает странная девчонка, та обернулась, а потом сказала мне, что хотела бы с ней познакомиться. Ненормальная.

За два дня до всего этого ей сказали, что о карьере дизайнера обложек ей остается только мечтать, что её картинки — это выкидыш дальтонизма, а теперь она хотела познакомиться с девчонкой из кафе. Женщины!

За два дня до всего этого она выла как сумасшедшая, называла себя бездарностью, разрывала в клочья свои картины, пыталась выбросить даже наброски. Мне было страшно. Я пытался её успокоить, но ничего не помогало, потому пришлось (больше от отчаяния) даже вспомнить про какие-то бутылочки, которые нам перед отъездом из дома дал с собой Шаман. Бред, конечно, но, все мы, домашние, знаем, что однажды Шаман смог уже помочь Ките… Короче говоря, вылил ей в чай с каждого флакончика по капле, и она успокоилась. Потом пытался спасти что-нибудь из того, что она рвалась уничтожить, и вот… Почти вернувшись, почти успокоившись окончательно — она захотела познакомиться с неизвестной девчонкой из кафе.

Пока я отговаривал Китю от затеи пересесть за столик и заговорить с девчонкой, я увидел, как эта самая девчонка направляется к нам. Мне пришлось опустить голову, я до последнего верил, что она пройдёт мимо, но прозвучало: «Привет», — и Китя ответила на это, но, что самое ужасное, предложила ей присесть за наш столик.

Китя

Элька, Элька… Когда мне плохо, я всегда вспоминала о ней, она всегда была рядом, мне всегда было достаточно поговорить с ней, чтобы вернуться к душевному спокойствию. Может быть, оно и к лучшему, что у меня ничего не получилось.

«Скоро я вернусь и снова поговорю с ней и всё-всё расскажу. Она меня выслушает, ничего не скажет, не осудит и не станет успокаивать, как это делал Снег. Мне нисколько не жаль картины, которые я разорвала и выкинула», — успокаивала я себя.

Любому творчеству на самом деле, как говорит Эля, грош цена: ты делаешь это только для себя, и не стоит пытаться на этом зарабатывать, иначе творчество, музы и вдохновение — начнут мстить за то, что ты их продаешь. Куда лучше развесить картины у себя дома, пригласить друзей посмотреть на них, рассказать, как они рисовались и что на них изображено. Эля права: от этого я получала удовольствия намного больше, и мне уже смутно представляется — получала бы я удовольствие от того, что обложка на книге тиражом в двадцать тысяч экземпляров принесла бы мне деньги. Вряд ли. Деньги бы я потратила на еду или одежду, а обложка так и продолжила бы существовать, потёрлась на одной из проданных книг, а потом бы её заменили другой обложкой, другого автора, и он бы тоже получил за это деньги.

Нет, это хорошо, что ничего не получилось. Хорошо. Мне уже даже трудно понять, зачем я отправлялась в город вместе со Снегом, зачем показывала обычным людям то, что рисовала и от чего получала свою дозу наслаждения. Нужно было сразу понять, как Эля, что таких, как я художников, очень и очень много, и приехать в город и сразу стать дизайнером в издательстве — не получится, даже, если этому издательству очень нужны художники. Мечты разбиваются, а тебе остаётся только смириться и вернуться домой, чтобы осколком не задело.

Снегу тоже не повезло, его хоть и выслушали и сказали, что он подходит, но он не собирался выполнять их требования, не собирался ради того, чтобы сидеть в офисе, снимать с себя пирсинг, сводить свою татушку и, тем более, стричь волосы. Он такой, какой есть, он готов был работать и получать удовольствие от работы, но, увы, смотрели на него обычные люди так же, как и на мои картины, — слишком ярко, неактуально, выедает глаза, не по стандартам.

И вот, выйдя из машины, попрощавшись с парнем, который нас любезно согласился подбросить, мы зашли в кафешку, чтобы перекусить. Вспомнив об Эльке, я сказала Снегу, чтобы он купил ей бутербродов. Она часто говорила нам, что, когда ездила в город, любила посидеть в таких придорожных кафешках, выпить кофе и что-нибудь съесть. Вот я и подумала, почему бы нам не купить здесь чего-нибудь, ведь наверняка она уже и вкус этих бутербродов забыла в своём затворничестве.

Когда мы зашли, снова привлекли всеобщее внимание. Люди привыкли одеваться во всё серое, чёрное, они боятся ярких цветов: они привлекают к себе взгляды, одобрительные, неодобрительные, осуждающие и радостные. Меня уже не удивляют такие пристальные разглядывания, хотя в городе меня, например, не разглядывали: всем было безразлично, как я выгляжу, некоторые были одеты даже ярче, чем я и Снег. Долго на меня смотрели только в издательстве, но я не понимала — почему. Многие художники выглядят ещё причудливее меня, даже красят волосы в экстремальные цвета, а со мной всё в порядке: на мне нет пирсинга, нет татушек, я не пользуюсь косметикой и принимаю себя такой, какая я есть, а ещё я люблю яркую и необычную одежду, люблю экспериментировать с цветами. Наверное, именно моя одежда и не понравилась тем, кто меня долго разглядывал в издательстве: яркая юбка из фатина апельсинового цвета, кофточка с ярко-розовыми и белыми полосочками; наверное, по мнению моей несостоявшейся начальницы, не сочетались между собой такие цвета, не подходили к красным босоножкам на высокой сплошной платформе, а ещё к ним не подходила моя сумочка, расшитая и разрисованная Элей.

Мне уже не грустно от того, что мои картины назвали выкидышем дальтонизма, главное не вспоминать о том, каким тоном были произнесены эти слова человеком, который меня не знает, главное не вспоминать самого человека — и всё в порядке. Конечно, я ревела, потому что эти слова разрывали мне голову, звучали в ней и не давали покоя, поэтому я и решила избавиться от своих картинок, ведь стоило мне на них взглянуть, и я снова слышала эти слова.

Когда Снег вернулся с бутербродами для Эли и с кофе для нас, мы долго говорили о том, что возвращаться несмотря на то, что Эля нас примет в любом случае, не хочется. Всё из-за остальных, они не такие всепонимающие, как Эля, они обязательно найдут время и случай, чтобы напомнить о том, что в городе у тебя ничего не получилось, что ты вернулся и никогда не выберешься отсюда.

Да, возвращаться не хотелось только из-за них, но не возвращаться — было невозможным: у нас заканчивались деньги, у нас закончилась вера в себя и в свои силы.

— Смотри-ка, какая странная, она напоминает мне Элю, — Снег внезапно прервал наши рассуждения, указав взглядом на столик за моей спиной.

Обернувшись, я увидела девушку, и мне показалось, что она такая же несчастная, как мы со Снегом, мне даже показалось, что она от кого-то убежала рано утром, а сейчас остановилась перекусить и чувствует себя наконец-то в полной безопасности. Мне хватает мгновения, чтобы увидеть таких людей, потому что мы с ними очень похожи.

— Давай познакомимся с ней, — предложила я, но Снег ошарашенно посмотрел на меня, спросил, с какой стати мне вдруг захотелось познакомиться со случайным человеком.

Ответа у меня на это не нашлось, я сама не знала, почему мне нужно было познакомиться с ней, я просто чувствовала, что мы обязательно поладим.

Снег не поддавался на мои уговоры подойти и заговорить, а я уже готова была оставить его и пересесть за столик к девушке, но над нами прозвучало: «Привет», — а когда я подняла голову и увидела её, почувствовала себя счастливой и предложила ей присоединиться к нам.

Глава вторая. Серый день

Шатун

Серый день был слишком серым для середины сентября. Проснувшись в кладовке на втором этаже, ударившись головой о полку, с которой на меня посыпались коробочки, а из них — бусинки разных цветов и размеров, я понял, что утро не будет добрым. С трудом понимая и вспоминая, как меня занесло в кладовку, я принялся собирать бусинки, пока не поздно, но тут же столкнулся с трудностями: все они были разложены в разные коробочки, по цветам и, чтобы вернуть всё как было, потребовалось много времени. Всё равно, что перемешать две крупы, а потом отсеивать по зернышку друг от друга.

Нет, я никуда не торопился, но заниматься подобным, едва проснувшись, было не в кайф: болела голова, хотелось в туалет, хотелось пить, а оставить сотворённый мной беспорядок было нельзя. Эля, конечно, ничего не сказала бы, но мне всегда хватает её взгляда, чтобы понять, что я тот ещё рукожоп и приношу всем только неудобства и неприятности. Нет, она не закатила бы устало глаза и даже не вздохнула бы — она посмотрела бы на меня с сожалением. Да-да, ей жаль меня: я доставляю только проблемы, я сам — большая ходячая проблема. Мне ничего нельзя доверить, я всё испорчу. Но не специально! Так выходит само собой, остальным же этого не объяснить — они начинают на меня кричать, а в детстве меня за это и вовсе готовы были убить: родители, родители родителей, одноклассники и те, кто имел несчастье быть со мной знакомым.

В моих руках всё горело, абсолютно всё. Ну, не в том смысле, чтобы прям бах! — и нет ничего, и уж совсем не в том, когда из ничего получается кое-что; а в том, что стоило родителям подарить мне новую игрушку — она ломалась, стоило однокласснику дать мне плейер — он замолкал раз и навсегда. И так до бесконечности, это всё — самые безобидные примеры. Самым же ужасным моим поступком было стать медбратом и взять в руки жизни людей…

Красные бусинки были собраны все до единой. С ними проблем не возникло, они достаточно яркие, а вот с остальными пришлось ещё попотеть: они, мало того, что тёмные, так ещё и выскальзывали. Не для моих лап такие мелкие предметы — вот что.

Когда я заканчивал собирать в коробку синие бусинки, внизу заревела музыка: Эля проснулась, а значит, пора просыпаться и всем, кто так же, как и я, уснул в этом доме. Мне стоило поторопиться хотя бы потому, что как только музыка заглохнет — Эля позовёт завтракать всех, кто остался в доме. Но бусинки стали выскальзывать из рук, которые мгновенно вспотели из-за волнения: я боялся, что меня обнаружат и снова уличат в косорукости.

Дом в это время оживал, просыпались все, кто в нём находился, они присоединялись к Эле: перекрикивали музыку, проносились мимо моего убежища, дабы разбудить тех, кто ночевал на втором этаже, и поторопить их, потому что завтрак им мог не достаться. Пол от их топота трясся, бусинки укатывались, но ловить я их не собирался, мне нужно было всё скорее привести в порядок и выйти к остальным. Собрав всё, что смог, разложив по коробочкам, я прикрепил полку обратно, быстро расставил коробочки. Музыка в этот момент стихла, а значит, все собрались на кухне. Все, кроме меня.

Дом Эли почти как лабиринт, я ещё не побывал во всех комнатах, которые в нём есть, не спускался в подвал, как и многие из тех, кто приходит в это место: в этом нет никакой необходимости, мне достаточно того, что я могу здесь переночевать или остаться на некоторое время. Еда, питьё — всегда в изобилии, беспокоиться не о чем. Всё, что мне известно о доме, как и многим из нас: он достался Эле после смерти её бабушки, а сама Эля приехала сюда из города, как только закончила своё обучение. Эля проработала год в школе преподавателем истории, а после уволилась по собственному желанию. Хотя поговаривают, что заявление об уходе её попросили написать, так как ученики Элю очень любили и часто приходили к ней в этот дом, оставались у неё на несколько дней, а то и месяцев, сбегая от родителей, считая Элю человеком, который их понимает. Как держать в школе учителя, которого ученики любят больше остальных? Разумеется, её нужно было убрать и отстранить от детей. В это я верю, а причин для этой веры немало. Например, Китя — ученица Эли, которой таки-удалось уйти от родителей, вынудить их отказаться от родной дочери. Сабля — также ученица Эли, которая вернулась к ней, как только ничего не получилось в городе, родители до сих пор не знают, что их дочь нигде не учится и живёт у бывшей учительницы истории, и, наконец, Шаман. Он ученик Эли, который, кажется, был здесь всегда, ещё до того, как Эля уволилась из школы и заперлась в этом доме. Говорят, что он хотел на ней жениться, но родители не разрешили, как и сама Эля не позволила ему быть своим мужем. Как ему удалось здесь остаться — мне неизвестно, я знаю только то, что знаю, а большего мне и не нужно. Никаких объяснений. Шаман — здесь живёт, Шаман — наш друг, Шаман — ученик Эли. Этого достаточно.

Спустившись вниз, пройдя по коридору, мимо нескольких комнат и комнаты Эли, я оказался на кухне, где все уже сидели за столом: Шаман, Сабля, Вий и сама Эля. Судя по виду нашей атаманши, она к тому моменту ещё не решила, кем будет: тёмные волосы были собраны в пучок, надеты на ней были неизменные джинсовые шорты и свободная чёрная майка, на которой было изображено чьё-то лицо, но это лицо выцвело от ежедневных стирок.

— Шатун, а ты где ночевал? — обратился ко мне Шаман, как только я переступил порог кухни. — Я обошёл весь дом, весь второй этаж, кричал и будил. Неужели меня не было слышно? Чувак, ты едва не проспал завтрак! — Шаман никогда не затыкается, если его не прерывать или не сунуть в рот еды. К счастью, в то утро у него был отменный аппетит, и он заткнулся быстро, а я присоединился спокойно к остальным.

Эля молча курила, пила кофе из своей большой красной кружки, Шаман уминал яичницу с беконом, Вий читал книгу, забыв о том, что его еда и кофе остывают, Сабля уже выскабливала из баночки остатки своего йогурта.

— Хлеб в хлебнице, в холодильнике всё остальное, — затянувшись сигаретой, сказала мне Эля.

Всё остальное это: молоко, яйца, колбаса, сыр, масло и неприкосновенные запасы йогурта Сабли. Я решил, что мне будет достаточно бутерброда с колбасой и сыром, есть особо не хотелось: голова всё ещё болела.

— Всё же, где он ночевал, а? — снова очнулся Шаман.

— В кладовке, я слышала, как там что-то брякнуло, и это что-то меня разбудило, — я так и замер с колбасой в руках, когда услышал слова Эли. О, этот спокойный голос! О, эти слова, которые она всегда тянет и медленно выговаривает! Всё-таки я доставляю окружающим одни неприятности — вот, пожалуйста, разбудил хозяйку дома, не дал ей выспаться. Впрочем, спит ли она вообще? Кажется, несколько дней назад её и вовсе не было дома; а вернулась она только вчера? Да, скорее всего, вчера. Вчера мы все устроили какой-то праздник в этом доме, потому я и проснулся в кладовке.

— Какого лешего ты там делал? — не унимался Шаман. Мне пришлось сделать вид, что ничего не произошло. Да, Эля права: я ночевал в кладовке, но ничего не произошло. Что такого? Разве нельзя ночевать в кладовке? С кем такого не случалось?

— Спал, — пытаясь нарезать колбасу, ответил я, продолжая себя успокаивать тем, что ничего в этом такого нет, что мне не о чем беспокоиться.

— А что там брякнуло? — продолжал Шаман.

— Он, как всегда, что-то сломал, — в разговор вступил Вий. В этот момент я превратился в комок нервов, мне было страшно обернуться, я даже перестал нарезать колбасу и уставился впереди себя, ожидая слов Сабли или Эли.

— Ну, бывает, — выдыхая дым, заключила Эля. Снова она меня выгораживала, снова не собиралась заострять внимание на моей рассеянности при всех. А ведь, стоит ей только сказать что-то осуждающее — все накинутся на меня. Почему она этого никогда не делает? Почему? Почему заставляет всех замолчать? — Друзья! — между тем, пока я задавался этими вопросами, Эля поднялась со своего стула. Мне пришлось обернуться. — Этот день сегодня должен стать ярким! — провозгласила она. — Холод и солнце вернутся в наш дом сегодня! — договорила Эля и опустилась на место.

Вот и всё. Слова Эли можно было понимать или не понимать, но они обязательно оказывались действительностью рано или поздно. Разумеется, все, в том числе и я, хотели бы её спросить, о чём именно она говорит, но всем было известно, что она не ответит.

— Чудно! — отреагировал Вий, захлопнув свою книгу и, наконец-то, принявшись за завтрак.

Сабля как всегда пожала плечами и посмотрела на меня, мол, она тоже ничего не поняла, но это не имеет значения, Шаман лишь погрозил своей вилкой, якобы ему всё ясно и нас ждёт очередное великое событие, которое войдёт в историю этого дома. Опустившись на стул, ничего не говоря, я стал размышлять над словами нашей атаманши, жуя бутерброд.

Солнце в доме погасло, как только Китя и Снег решили уехать в город. Китя грезила о карьере дизайнера обложек для книг, а Снегу было всё равно кем работать. Вообще, он был программистом по образованию, но планировал устроиться хотя бы менеджером в магазин сотовой связи. Отпускать их никому не хотелось. Всякий раз, когда кто-то начинал рваться в город, это, казалось, приближало конец нашей общине: сегодня захотят уехать одни, завтра, глядя на них, — другие. Мне всегда становилось не по себе в такие моменты, я боялся остаться один, но Эля… Она всегда говорит, что мы не должны удерживать друг друга, и если кто-то хочет уехать, он должен уехать и никого не слушать.

«Делай так, как считаешь нужным», — спокойно говорит она в такие моменты, не осуждая и не давя на жалость, а вполне серьёзно.

Человек уезжал. Несколько дней его не было с нами, а потом он возвращался: город его не принял. Впрочем, это всё — слухи; при мне из дома уехали только Китя и Снег.

«Неужели они вернутся?! — подумал я тогда. — Нет, это вряд ли».

До этих двоих вот так же уехали Пёс и Прищепка и больше не вернулись. Перед отъездом они едва ли не клялись Эле, что никогда её не забудут и обязательно приедут в первый же отпуск, но… Вместо того, чтобы приехать, они через полгода прислали Эле открытку, которую она зачитала нам, а после пропала на несколько дней. С Элькой такое случается — она уходит в лес или бродит по городу: где и как она спит и питается в такие дни, нам неизвестно. Это случалось только три раза за всё время, сколько я её знаю, но мне в такие моменты было жутко, я боялся, что она не вернётся, отправлялся её искать и не находил, всё потому, что я не знал, где искать. Шаман же, например, в это время был спокоен, как удав, Сабля запиралась в своей комнате и не выходила до самого возвращения Эли, а Китя, которая здесь ещё жила в то время, ни с кем не разговаривала и постоянно смотрела в окна, отказываясь от еды и сна. Дом пустел, всё вымирало.

«Мне бы не хотелось, чтобы это повторилось и сейчас: Китя и Снег пришлют открытку о том, что у них всё хорошо, а Эля опять уйдёт из дома… Нет, этого я не хочу и на этот раз не допущу. Мне обязательно нужно связаться с Китей и Снегом, настоять на том, чтобы они приехали в выходные и навестили нас, навестили Элю», — думал я.

Когда я вышел из своих размышлений, за столом оставался только Вий — он снова читал свою книгу. Приглядевшись к обложке, я понял, что он опять ударился в философию: на обложке был чей-то бюст, какого-то давно мёртвого умника, который уже не сможет отказаться от своих слов и не сможет их защитить, а люди будут из-за этого спорить. Ненавижу мёртвых умников.

— Как думаешь, Эля говорила о Ките и Снеге? — спросил я, больше пытаясь отвлечь его от чтения ненужных ему чужих мыслей.

Вий посмотрел на меня своими чёрными глазами поверх книги и снова упёрся в неё, скорее всего, жалея о том, что остался со мной наедине.

— Может быть, она говорила о погоде, это же Эля, — он всегда говорит о ней так, будто она давно сошла с ума, а он понятия не имеет, что делает в её доме, почему не уйдёт или не уедет; но уезжать и уходить ему не хотелось, а потому он готов был оставаться в общине сумасшедшей Эли. Мы все об этом знаем, но не говорим вслух.

Говорить с ним бессмысленно, он уже давно не придаёт значения Элькиным словам, его мозги забиты словами мёртвых умников, поэтому, допив остывший растворимый кофе залпом, я вышел из кухни, оставив Вия наедине с его мертвецами.

Сабля уже убиралась в доме, Шаман собирал пустые бутылки после вечера, Эля ходила по дому в наушниках, с лейкой в руках и поливала цветы. В этом доме я ночевал уже, наверное, в сотый раз, и каждый раз обязанности между этой троицей распределялись по-разному, а иногда они все делали одно и то же: либо убирались, либо поливали цветы, либо собирали хлам, который остался после предыдущего дня.

Мне подумалось, что я не должен мешать этому процессу, тем более что ещё на кухне решил связаться с Китей и Снегом. Мне нужно было отправиться к себе домой, найти свой мобильник и позвонить.

Да, таково единственное условие пребывания в этом доме у Эли: мобильная связь, Интернет — должны остаться за пределами этого дома. К Эле ты приходишь общаться с живыми людьми и должен забыть о том, что где-то у тебя есть друг по переписке, которому нужно ответить, что кто-то должен был тебе позвонить. Нарушение этого условия ничем не каралось, кроме того, что ты лишался права посещать этот дом до тех пор, пока не забудут о твоем проступке. Обычно на этом попадались только новички, которых приводил кто-нибудь. Эля просила либо отдать телефон ей, либо выключить, и когда кто-то отказывался — его уже дружно просили покинуть дом. Новички редко возвращались, они не понимали этой фишки и предпочитали оставаться на связи с внешним миром, но никто не расстраивался по этому поводу, мы вообще не очень-то любим новичков, в отличие от Эли. Она почему-то рада каждому новому лицу, иногда она даже может забыть о том, что в доме есть остальные, кроме новенького. Именно поэтому мы их не любим: они забирают у нас Элю.

Хотя, опять же, новеньких не так много и было; всё это я знаю со слов Вия, а при мне, вроде бы, до сих пор не появлялось никаких новеньких.

— Захвати! — Шаман вручил мне мешок с мусором, как только я накинул на себя куртку и собирался уже развернуться к двери. — Всё равно на улицу идёшь, — добавил он и повалил дальше помогать убираться в доме.

— Эй! — я окликнул его, потому что пропустил самое главное. Шаман обернулся. — Кто она сегодня? — указывая взглядом на Элю, спросил я.

— Бабочка-однодневка, ждущая солнце и холода, — ответил он, широко улыбаясь, обнажая свои кривые зубы. Он резко отвернулся и, свернув вправо, скрылся в своей комнате, я встряхнул мешок, который он мне вручил, и открыл дверь.

Снег

Эта девчонка не ведала, что творила! Китя пригласила эту Мисс к Эльке! Если бы я только знал! Если бы я знал! Я бы ни за что не сел в её машину! Все наши беды начались из-за неё; если бы можно было всё вернуть — я точно могу сказать, что никогда и ни за что не сел бы в её машину, никогда не показал бы ей этот дом, никогда бы не завёл в него и не познакомил с Элей. Мне нужно было помешать их разговору, мне нужно было увести Китю из этого кафе, но Китя…

— Снег, ты совсем ошалел! — кричала она мне тогда. — Человеку некуда податься! — и как бы я ни старался подавить в себе недоверие к этой Наде, которую мы все теперь зовём не иначе, как Мисс, мне пришлось тогда послушать Китю. Мне пришлось поверить в этот бред о том, что она тупо сбежала из города и не знает куда поехать. Мне пришлось согласиться с тем, что эту Мисс стоит отвезти к нам, к Эле, попросить Элю, чтобы она оставила эту Мисс у себя в доме.

Китя

Она представилась Надей, а я в шутку назвала её Мисс (хотя, наверное, стоило назвать её Миссис, но обручального кольца я на ней не увидела), когда она рассказала, что всё это время жила в городе, из которого возвращались и мы со Снегом. Разница между нашими несчастьями была небольшая: мы возвращались, потому что у нас ничего не получилось, а она просто сбежала из города и не знала, куда ей бежать дальше. Тогда я снова вспомнила об Эле, вспомнила, как в её дом приходили те, кто так же, как Надя, не знал, куда уйти, а самое главное — к кому.

— У нас есть замечательная подруга! Она тебе понравится, — сказала я, а Снег хмуро посмотрел на меня, и едва я начала рассказывать об Эле, он прервал наш разговор:

— Не нужно этого делать, — сказал он и, судя по его лицу, Надя ему не понравилась.

Снега я знаю давно, он пришёл к Эле случайно, его привёл такой же случайный Шатун. Они — друзья, но очень отличаются друг от друга. Шатун — ходячее двухметровое недоразумение, а Снег — его бывший одноклассник и молчаливый программист, которого в нашем городе чаще просили починить телевизор или утюг, чем компьютер. Хотя он говорил, что и компьютеры чинить — не по его части, что этому он не учился. Странное у него образование, связанное с компьютерами и в то же время как-то наоборот. Конечно, в нашем маленьком городке он не мог найти себе применения, потому и вовсе работал кассиром в супермаркете и ничего не хотел слышать о компьютерах и телефонах — тут-то его и нашёл Шатун, который уже был с нами.

Дом Эли — это рай, это море живого общения без компьютеров и телефонов. Все эти машины — убивают живой разговор. Мы так решили однажды, когда не было с нами ещё ни Шатуна, ни Снега, ни всех остальных, и распрощались с телефонами раз и навсегда: всё равно самые близкие — Эля, Сабля, Шаман и Вий были рядом, мы были одной семьёй.

Отругав Снега за то, что он не собирался поставить себя на место Нади, которой некуда идти, я продолжила свой рассказ про Элю, но в этот момент меня прервала сама Надя:

— Может, в машине расскажете? Я вас подвезу куда нужно, а заодно и решу — стоит мне принимать ваше приглашение или нет, — она косо посмотрела на Снега. Оно и понятно: он её смущал, а она не хотела нас обременять, не хотела навязываться.

Пока Снег не успел возразить, я быстро согласилась. Мы с Мисс, покинули столик, и я шепнула ей, чтобы она не обращала внимания на Снега и его кислую мину.

Снег еле плёлся позади нас, прихватив с собой пакет с бутербродами для Эли.

Мисс

Меня должны были удивить странные имена этой парочки, даже не имена, а клички, но они сами интересовали меня больше. Они необычные, они зовутся Снегом и Китей. Снег угрюмый, белый — неудивительно, что его так называют, но я бы назвала его Сугробом, он был достаточно холоден и не располагал к общению, он вообще меня смущал, и, если бы не весёлая и беззаботная Китя, я бы покинула их столик. Мне было легко начать с ней разговор, и меня совсем не смущало то, что я рассказывала о своём сумасшедшем поступке незнакомой девушке. Она меня молча выслушала, но в её глазах я нашла столько понимания! Мне давно не доводилось видеть таких понимающих глаз!

— Ты настоящая Мисс! Ты из города! А можно я буду называть тебя Мисс? — она пыталась меня развеселить — это понятно, тем не менее, эта кличка мне понравилась. Да уж, я не из их окружения, но благодаря Ките почувствовала себя своей, будто мы с ней сто лет знакомы.

Китя — взрослый ребёнок. Когда я сказала, что мне некуда идти и я уже начинаю жалеть о том, что сделала утром, Китя предложила отправиться вместе с ними: они ехали к подруге, к той самой Эле, которую упоминали раньше. Снег в этот момент подал признаки жизни, демонстрируя всем своим видом, что не хочет видеть меня в своей компании. Нет, я бы ещё поняла, если бы так на меня реагировала Китя, девушка, но парень… Мы не поладили с ним, а жаль.

Расстраивать Китю мне не хотелось, ехать к их подруге я не собиралась, с какой стати? Однако мне нужно было каким-нибудь образом скрасить ситуацию, чтобы Снег не превратился в глыбу льда, потому и предложила их подвезти, а потом я собиралась всё же развернуться обратно. Общения с людьми — вот чего мне не хватало на самом деле, настоящего общения, а не делового, без обсуждений планов, их исполнения и прочего. После недавнего пережитого кошмара, я буквально закрылась ото всех, да и личная жизнь не заладилась — не было рядом со мной понимающего человека, которому всё можно было вот так легко рассказать, как Ките.

Снег плёлся позади нас, мы с Китей выходили из кафе едва ли не под руку. Она снова принялась рассказывать мне об их общей подруге Эле, у которой свой дом, доставшийся ей от бабушки, где собираются друзья. Китя говорила, что в доме есть всё необходимое для существования, что там никто ни в чём не нуждается. Эля уже представлялась мне какой-нибудь богатой добрячкой, потому я и спросила у Кити, кем она работает.

— Никем, — ответила мне Китя так, будто я спросила нечто глупое.

— А на что же она живёт? Как покупает еду и одежду? — продолжала я, не понимая, как можно обходиться без собственных денег.

— Друзья, — неуверенно ответила мне Китя. — Да и не могла же бабушка оставить ей только дом! — добавила она, будто эта мысль посетила её только в тот момент, когда я спросила, где Эля берёт деньги.

Теперь мне представлялась девушка лет девятнадцати, которой достался дом от бабушки, возможно ветхий, возможно — избушка, и там она и её друзья такого же возраста, как она, или младше напиваются до полусмерти, может быть, принимают наркотики. «Где тогда родители? Возможно, она из неблагополучной семьи», — подумала я и твёрдо решила, что дом Эли мне не подойдёт.

— Эля живёт не одна, — с заднего сиденья буркнул Снег.

— Да, я жила у неё, например, — подтвердила Китя, а я оценивающе посмотрела на неё: одежда на ней была вполне приличная, в кафе они рассчитались деньгами, да и, в конце концов, они ехали из города, а на это тоже нужны деньги.

В голове мало что укладывалось, а на улице начинало темнеть; мы въезжали в маленький городок, о существовании которого я, в своём большом городе, даже не догадывалась.

Глава третья. Подёнок

Мисс

Многое меня удивляло, пока мы ехали к дому Эли. Город, в принципе, ничем не отличался от того, из которого я сбежала: пара супермаркетов, асфальтированные дороги, школа на въезде, даже несколько новостроек. Однако мы ехали мимо всего этого и не задерживались: Снег меня поторапливал и твердил о том, что в десять вечера двери дома закрываются.

Первое, что меня удивило в этом городе, — он был окружён лесом. Вернее, не просто лесом, а настоящей тайгой, после которой, кажется, ничего нет — край света. Маленький неизвестный мне, да и многим, наверное, городок.

Молчаливый Снег разговорился, когда я задала очередной вопрос об Эле. Он явно не хотел, чтобы Китя мне рассказала всё, пока мы не доехали до дома, потому он всё больше отвлекал меня россказнями про этот городок. Когда-то здесь всё было славно да гладко, а потом прекратилось всё производство, как и во многих подобных городках. В итоге живут здесь в основном старики и нереализованная молодёжь со своими родителями. Молодёжь спивается, как и родители, некоторые наоборот — работают в местных супермаркетах, магазинах, создают новые семьи и рожают будущих потеряшек. Город продавцов и потребителей, как и любой город.

Мы ехали долго, я пыталась запомнить дорогу, пыталась запомнить, где находятся магазины, запоминала их названия, но после, когда мы поднялись в гору, а потом резко поехали вниз — мы попали в частный сектор. Снег принялся рассказывать, что ранее дорога, по которой мы спускались, вела к какому-то заводу, но, как и всё здесь, он перестал действовать; именно поэтому по пути встречалось много заброшенных домов, а после кончился асфальт, и мы спустились на подобие дороги, на половине пути мне пришлось остановиться.

— Подвеска низкая, я вас дальше не повезу, — сказала я, глуша мотор.

— Тогда пойдём пешком, — Снег, будто на это и рассчитывал, он спокойно вышел из машины, только непонимающая ничего Китя мешкалась — вряд ли она знала, что такое подвеска и почему я не смогу проехать дальше.

— Пойдём с нами, — предложила Китя, отстёгивая ремень безопасности. — Уже темно, не поедешь же ты обратно! Тебе нужно выспаться! — она купила меня словом «выспаться». Дорога действительно меня измотала, а если бы не такая компания из двух непривычных для меня людей, меня бы вдобавок ко всему, вымотали бы собственные мысли о моём глупом побеге.

— Далеко идти? — спросила я её, прикидывая попутно — стоит ли оставлять машину вот так, или всё же попытаться доехать.

— Вниз, — она указала вперёд, а впереди не виднелось никакого дома, только дорога. — Это недалеко, — добавила Китя, открывая дверь. — Пойдём, — она была уверена, что я пойду за ними и оставлю машину, она знала, что я ей поверю — они мне нравились, а я нравилась только Ките.

Решив, что только переночую, а утром отправлюсь обратно, я оставила сумку в машине, с собой взяла только кошелёк, чтобы в случае чего расплатиться с хозяйкой дома за ночлежку. Выходить из машины я не торопилась: на улице темно, а со мной всё же двое незнакомых людей, да и сама я в незнакомом мне городе, который хорошо им знаком. Волнение или страх — я не знаю, как это назвать, но это меня начинало поглощать, и смотря на Китю и Снега, которые стояли около машины, закурив и о чём-то говоря, я всё больше хотела завести мотор и сорваться с места. В какой-то момент Китя показалась мне не такой милой, какой виделась до всего этого, а Снег и вовсе меня пугал.

— Эй, поторапливайся! — Снег поёжился от холода, хлопая в ладоши и крича мне, продолжая стоять рядом с Китей. — В десять вечера двери закрываются!

Не понимая, о чём он говорит, я решила, что в любом случае мне терять нечего: вероятность того, что домой удастся вернуться без происшествий — процента два, а спать хотелось всё больше, и всё больше хотелось выйти из машины и пройтись: тело затекло от долгой дороги.

Снег шёл впереди нас. Китя принялась мне говорить о том, что меня непременно поселят на втором этаже, что там селят всех новеньких, что там много комнат. Мне всё труднее и труднее представлялся этот дом, в который меня вели, но больше всего меня удивляло, что этот дом находится в почти заброшенном районе города. В какой-то момент мне даже представилось, что домом Китя зовёт заброшенное здание завода, о котором упоминал Снег.

— Раньше здесь были дачные участки, — снова начал Снег, чтобы перебить Китю, ему явно не нравилось, что та много говорит и говорит со мной — новенькой, чужой, не из их общины. — За участки когда-то готовы были убить друг друга, — говорил он, шагая впереди нас. — А потом, со временем стало всё больше и больше заброшенных участков, а теперь здесь вообще никого нет, кроме нас.

Не знаю, напугать он меня хотел, предупредить или рассказывал так просто, но все его слова я пропустила мимо ушей, так как уже порядком устала от дороги, и мне уже действительно хотелось только спать.

— Ты не куришь? — Китя протянула мне пачку сигарет.

— Нет, — почему-то соврала я, но рука сама вытащила из пачки сигарету, а в кармане куртки быстро нашлась зажигалка.

Китя задорно хихикнула, пока я закуривала.

— У нас все курят, кроме Вия, — сказала она, а я едва не подавилась дымом.

— Кроме кого? — мне хотелось надеяться, что я ослышалась.

Китя снова хихикнула и повела меня за собой, так как мы отстали от Снега — он нас не собирался ждать.

— Кроме Вия, — повторила Китя. — Он у нас очень правильный и серьёзный, а ещё…

— Вот мы и пришли! — Снег не дал ей договорить, а я мгновенно потеряла интерес к рассказу Кити.

Перед нами был дом.

Вий

Сказать, что утром мне ничего не хотелось — ничего не сказать. Обычно я выношу мусор или меня отправляют в магазин, а в этот раз меня не тронули: Шатун вынес мусор, в магазин отправили Шамана, а я так и оставался на кухне с книгой в руках. В доме принято думать, что я много читаю, но на самом деле это далеко не так.

Всякий раз, когда Эля не в себе, мне приходится читать: это намного лучше, чем вместе со всеми попадать на волну её настроения. Всё просто: если Эле весело — принято веселиться, если Эле плохо — принято умирать вместе с ней, а переходные мгновения — мне никогда не нравились. Этот день был именно переходным моментом, а в такие моменты вообще ничего не бывает ясным и понятным, в такие моменты хочется уйти, а вернуться только тогда, когда появится хоть какая-нибудь стабильность. Вот я и ушёл в книгу. Впрочем, ушёл я в неё в тот день, когда Китя и Снег уехали в город: я не вернулся вместе со всеми с вокзала, я отправился в библиотеку и набрал там разного, просто первых попавшихся мне под руку книг, пока я гулял между стеллажей. Таким образом, пока в доме все умирали вместе с Элей, я читал и умирать не собирался, я жил в другом мире. Пока все осуждали Снега, я осуждал главного героя вместе с остальными героями, пока все ненавидели Снега, я ненавидел пассию главного героя и хотел, чтобы она скорее умерла.

Да, Снега ненавидели все. Эля назвала его серым кардиналом, и его стали ненавидеть. Эля назвала его Снегом, когда он попытался всех нас обмануть — и так его зовут все, считая, как и Эля, что Снег — «тип себе на уме».

Надо сказать, что никто из них не понимает Эльку так, как нужно понимать: если она что-то и говорила плохого о человеке, то она просто-напросто предупреждала, о том, что с ним нужно быть настороже, а не демонстрировать ему свою ненависть. Ну, кто ж и когда видел то, что нужно не просто увидеть, а остановиться и понять — все видели только поверхность: Эля сказала, что Снег — плохой человек, а значит, прайд должен его ненавидеть. Сделать с этим Эля уже ничего не могла, а прайд тем временем добился только того, что и нас Снег всех возненавидел. Возненавидел и решил отомстить не тем, кто его ненавидел, а той, кто внушил им его ненавидеть, — Эле. Он быстро сообразил, что к чему, а потому и притёрся к нашей наивной и вечно маленькой Ките.

Китя для Эли дочь, младшая сестра, лучшая подруга — можно называть, как угодно, суть от этого не меняется. Китя — самый дорогой человек для Эли, потому, когда Снег стал околачиваться около Кити, Эля не стала мешать, хоть и пыталась её предупредить. Так у Кити случилась первая любовь, а Снег отомстил Эле — он забрал у неё Китю, а потом — забрал Китю у нас всех, уговорив эту наивную девчонку уехать в город, убедив её в том, что её мазня кому-то понадобится в городе.

«Твоему творчеству — грош цена, как и любому творчеству», — всегда говорила Эля, рассматривая очередную картинку, нарисованную Китей, только Китя ничего не понимала. Это была мягкая критика, а не похвала. Эля пыталась убедить Китю в том, что такие картины не стоит показывать посторонним — они не поймут, что лучше их развешивать у себя дома, показывать исключительно друзьям, но Китя опять ничего не поняла. Не поняла, потому что Снег в это же время говорил ей совсем другое, а как такая наивная девчонка могла не поверить парню, которого любит? Снег отомстил за всеобщую ненависть, Снег увёз Китю в город, и никто не мог этому помешать, потому что сама Эля сказала — не мешать.

«Холод и солнце вернутся в наш дом сегодня», — я один знал, что у Эльки есть телефон, я один знал, что она вручила такой же телефон Ките перед отъездом и просила звонить ей как можно чаще, потому я и отреагировал адекватнее всех, когда услышал её слова.

Шатун же, как и всегда, ничего не понял. Он даже когда привёл Снега к нам, ничего не понял, он просто решил помочь другу, который потерял себя и не мог найти — он привёл его к нам, чтобы тот нашёл друзей, а тот… Тот нашёл себе увлечение — отомстить, уничтожить, доказать хотя бы нам, что способен на большее. Нашёл перед кем выпендриваться. Радует меня только одно: хоть Шатун и привёл его к нам, он не остался его другом. Шатун стал нашим с первого дня, а Снег так и остался Снегом — ему место на улице, во дворе, но не в доме. В доме он превращается в омерзительную холодную лужу, которую хочется немедленно стереть, чтобы не наступить случайно и не намочить ноги.

Да. Никто не понимает Эльку. И я однажды не понял. Сам не понял, а виню во всём её, и никак не могу простить. Или она действительно этого хотела? Со стороны всё так просто выглядит, а когда дело доходит до тебя самого — ты с разбега прыгаешь на те грабли, которые были для тебя видны, пока на них плясали остальные; то ли тебя толкнули на них, то ли ты сам внезапно для себя ослеп…

— Ты всё ещё читаешь? — Сабля явилась на кухню, чтобы снова съесть йогурта, а я ничего не читал, я тупо смотрел в книгу и думал, как так всё получилось: Китя легко и просто предала Эльку, обменяла её на Снега и забыла обо всём, что Элька сделала для неё; я когда-то ничего не понял и едва всё не уничтожил, а тут ещё и Сабля. Хотя больше всего меня удивляла Элька — никакой ненависти, никаких просьб, никакой драмы на показ: так нужно и точка. Так нужно, чтобы Китя сама всё попробовала и поняла; так нужно, чтобы я понял сам, что ничуть не лучше остальных.

— Очень интересная книга, — закрывая старый том неизвестно чего, ответил я Сабле, а она уже успела устроиться за столом и открыть свою любимую пищу, можно сказать, что единственную, она ничего не ест, кроме йогурта, творога и сладкого.

— Как думаешь, — начала она, а я уже знал, о чём она меня спросит, — Эля говорила про Китю и Снега? — все понимали, о чём она говорила, но никто не был уверен, даже сама Эля не была уверена в том, что говорила, потому и говорила загадками.

— Не знаю, — а я никогда не брался кому бы то ни было открывать глаза на происходящее, а уж растолковывать Элькины загадки — тем более; если я сам уже имел несчастье ошибиться, то не стоило вести за собой и остальных.

Молчать. Только молчать. Так проще.

— Вернулась бы она одна, — продолжала Сабля. — Пусть этот дурак в городе остаётся, — а я никак не реагировал, я делал себе кофе. — Ненавижу его, — заключила она, и ложечка снова застучала по банке с йогуртом.

— Как сегодня её зовут? — я снова пропустил едва ли не самое главное, но вовремя спохватился.

— Какой-то Под… Подонок? — Сабля перестала есть, и лицо её стало серьёзным. — Нет, не подонок… — она вспоминала слово, смотря на потолок. — Как же…

— Ладно, спрошу у неё сам, — ответил я, не собираясь дожидаться, когда в её голову вернётся слово, вернее имя Эли на предстоящий день.

— Подёнок! — она выкрикнула так, будто пыталась меня остановить и не допускать того, чтобы я спрашивал сам.

— Однодневка, — быстро сообразил я и подумал, что Эля за всё время впервые назвала себя необычным словом. Необычным для нас, особенно для Сабли.

— Ага, Шаман что-то такое говорил, — подхватила она, но мне уже было неинтересно, я забрал кофе, книгу и направился в свою комнату.

Шатун

Снег бунтарь, он не собирался прощаться с мобильной связью, он выключал звук, прятал телефон во внутренний карман и всегда оставался на связи. Он выходил из дома, выходил со двора и говорил по телефону, когда ему это было необходимо. Мне же было страшно, что Эля увидит у меня телефон и навсегда выгонит из дома. Нет, она бы не выгнала, но я представлял себе это именно так: я привёл Снега, который им не нравился, но которого любила Китя, а в довесок к этому ещё и с телефоном в дом прихожу. Нет, было достаточно Снега и моей криворукости — больше мне не хотелось навлекать на себя проблем. Ну, хотя бы потому, что все они стали моими друзьями, несмотря ни на что.

Мой дом был недалеко, в этом городе вообще всё находится близко друг от друга, особенно если знаешь короткие пути. Дома я нашёл мобильник, он оказался разряженным, а ещё было холодно, я пробыл у Эльки двое суток, печку топить было некому, но и задерживаться я не собирался, мне просто нужно было позвонить Снегу.

Дозвониться не удавалось.

«Наверное, по привычке отключил звук», — подумал я, поэтому, потеряв надежду, отправил сообщение, чтобы он связался как-нибудь с Элей, добавив, что она хотела бы видеть его и Китю дома в выходные.

После этого можно было бы спокойно вернуться к Эльке, но я ждал ответа, ходил по комнате из стороны в сторону, пока окончательно не замёрз.

Холод дома погнал меня на улицу за дровами и углём.

Ответа от Снега не было. Печка была растоплена. Захотелось есть, а в холодильнике оставались только пельмени, которые ещё нужно было сварить.

Это и заставило меня одеться, забрать всё, что было в холодильнике, и отправиться обратно. Готовить, как и рисковать, — не моё. Телефон я так и оставил дома, как и документы, как и личные вещи. Выходя во двор, я подумал, что печку следовало бы затушить, исходя из того, что меня вечно преследуют неудачи, но тут же я решил, что это предрассудки — мне уже не раз приходилось оставлять дом в таком состоянии. Оглянувшись и посмотрев, как из трубы тихо-мирно валит голубовато-серый дым, я закурил и вышел со двора.

Снег

Мисс нужно было отвлечь от Кити, а Китю — от Мисс, я старался, как мог, но получалось плохо. Город её не впечатлял, Мисс устала, она хотела спать, а вопросы об Эле заставляли её взбодриться. Мне нельзя было допустить, чтобы Китя нашла ещё и новую подругу: вполне хватало меня, я забрал Китю из дома, я забрал Китю у Эли, и меня за это ненавидели все, абсолютно все.

Подумать только, я всё это знал и всё равно вёл в дом эту Мисс, всё равно согласился с Китей, всё равно допустил, чтобы Китя с ней говорила.

Мне нужно было немного дожать, я уверен, что она испугалась, когда мы съехали с асфальта, когда она увидела, что дальше — ничего нет, кроме тайги. Мне просто нужно было её напугать так, чтобы она села в свою машину и уехала, но… Я очень устал за всё это время, и больше всего хотел вернуться домой, хотел увидеть всех, кого я считал своими друзьями, а ещё мне хотелось напиться вместе с Шаманом и забыться на пару суток. Поэтому я сдался и решил, что не нужно мешать обычному ходу событий, ведь даже Элька этого никогда не одобряла.

«Мисс переступила порог этого дома, Мисс в этом доме, Мисс — лучшая подруга Кити, а Китя — её ключ к Эльке. Мисс заберёт у нас всё. Мисс заменит Шатуна и принесёт нам ещё больше неприятностей, чем приносил он», — эти странные мысли мгновенно превратились в паническую атаку: хотелось повернуть назад, вытолкать Мисс, отвести её к машине и сказать, чтобы немедленно уезжала обратно.

Но зажёгся свет, я ощутил тепло дома, зазвенели знакомые голоса…

Это невыносимо, её хотелось убить только за то, что она существовала рядом, только за то, что она решила остаться в этом доме, только за то, что… «заберёт у нас Эльку, а значит — заберёт всё, что у нас есть».

Шаман

Не помню, что было вчера и позавчера. Не помню и не хочу вспоминать, и не надо. Память не нужна никому, кроме тебя — или потеряй или береги; я предпочитаю терять. Память — это боль; вся боль на свете от памяти.

Если я вспомню, что было вчера и позавчера — я уверен, — мне станет больно. Я не хочу касаться огня случайно. Однажды я, конечно, всё вспомню, буду сидеть около этого костра, и смотреть на него: он будет выедать мне глаза своим дымом, брызгать в меня искрами — я весь пропахну этим костром, он уничтожит меня или даст новых сил, — но не сейчас.

Сейчас: я веселый колобок катящийся домой: и от бабушки ушёл, и от дедушки ушёл, от самого себя не ушёл, а хитрая лисица нашла меня в моём убежище и время от времени наведывается в гости; а я каждый раз читаю в её притворно-добрых глазах: Колобок, Колобок, я тебя съем. Не съешь, я сгорю раньше в печи своей и чужой памяти — я это знаю. Просто знаю, и всё. Когда-нибудь это случится, но не сейчас.

Сейчас я иду домой из магазина, вижу, как Шатун выходит из своего дома… Интересно, что он там делал? Огромный вечно хмурый медведь никогда не приглашал Колобка к себе в гости. Может быть, зайти самому, пока медведя нет дома?

Знаю, знаю: это из другой сказки, но я же не собираюсь у него там всё съесть и уснуть, чтобы он потом спрашивал, кто я такой, и как оказался в его берлоге.

Рыжая лиса внезапно обгоняет меня и мне приходится остановиться. Колобок в этот раз намного больше тебя, но это не значит, что ему не страшно… Мне… Мне не… Мне страшно. Оставаться наедине с этой лисицей всегда страшно. Черные немигающие глаза смотрят мне прямо в душу, а там столько всего! Того и глядишь начнётся пожар!

Пожар!

Из берлоги медведя валит дым — затопил печь и пошёл в гости. Странный. Он хмурый и неуклюжий; ему бы жить в нашем прайде, стать котом, как я, и не думать ни о чём.

— Как думаешь, я должен ему помочь? — Колобок советуется с хитрой лисицей. Лиса продолжает смотреть в глаза, пытаясь достать до души. — Эле бы это не понравилось, я знаю, — вспоминая об Эле, я из Колобка превращаюсь обратно в кота. — Эля будет кричать на меня, как тогда кричала на Вия… Но я… Я не помню, за что… А ты помнишь? — моя кошачья морда на миг округлилась, когда я, вновь взглянув в глаза лисицы, на миг пропали лапы и хвост.

Нет, я знаю, что помню, из-за чего она кричала на него, но я не помню — я не хочу этого вспоминать.

Мой огонь должен оставаться моим, а у медведя огонь нужно отнять — он спалит сам себя заживо, и никто не успеет его спасти.

Я должен. Пора.

Медведь должен стать котёнком.

Лисица словно следила за моими мыслями — стоило мне сделать одно шевеление, она рысцой побежала к дому Шатуна, как бы маня за собой, как бы уверяя меня, что я принял правильное решение.

Колобок покатился за лисой, теряя свою сущность, теряя сущность кота, превращаясь в черного-черного, как тьма, Шамана.

Пусть живой огонь освободит Шатуна от мёртвого огня, пусть он никогда больше не будет один. Пусть научится улыбаться. Пусть он больше никогда не сможет принести себе самому несчастья.

Гори! Гори, берлога Шатуна! Гори так ярко, чтобы все это видели, и ничто уже не смогло вернуть тебя назад.

Угли рассыпаны по полу.

Колобок закрывает двери в берлогу медведя; оглядывается по сторонам — лисицы нет рядом.

Колобок весело катится в своё убежище.

Глава четвертая. Ты мой гость

Сабля

Только Ките могло прийти в голову так назвать эту выскочку. Клички всегда почему-то даёт Китя; так повелось с первого класса: Китю как-то раз до школы провожала бабушка, которая и называла её «Китей»; мы тогда решили, что это прозвище её обидит, как-то заденет, но она живо раздала прозвища всем нам: я, например, стала Саблей (теперь и не вспомню почему), и эта кличка приросла ко мне, как привычка есть йогурты по утрам.

Этой рыжей стерве с огромными ногтями досталась кличка — Мисс. Интересно, почему? Городская фифа, крутые шмотки, классный макияж, а смотреть на неё — противно.

Противно только потому, что никогда раньше Эля не придавала такого значения новеньким. Новенькие, до появления этой Мисс, проходили целое испытание, чтобы остаться с нами: мы забирали у них мобильные телефоны, они не имели права опаздывать, приходить позже десяти вечера, они должны были придумать вклад, который внесут в наш дом, они должны были вытерпеть все истерики Эли и Кити, которые эта парочка разыгрывала специально для них… А Мисс?!

Мисс почти ничего не досталось из вышеперечисленного. Эля почему-то решила, что Мисс должна стать её лучшей подругой. Конечно! Мы все намного младше и Эли, и Мисс, а они — ровесницы. Мы все — школота, которая выросла на глазах Эли, которых она приютила и воспитала. Мы всегда были рядом с ней, а с появлением Мисс Эля решила отплатить нам чёрной неблагодарностью! Хотя сама когда-то говорила нам, что никогда нас не предаст, хотела, чтобы её никогда не предавали и мы… Я не предавала! Не предавала! За что она так со мной?!

Рыжеволосая Мисс, худющая городская стерва!

Вий говорит, что я преувеличиваю, что Эля нас не думала предавать, но он врёт, он всегда на её стороне. Только и слышала от него весь вечер: «Сабля, успокойся. Сабля, тебя никто не предал», — а на деле: Эля изменила нам, изменила себе и изменилась сама. Всё, что она говорила нам, всё, чему она нас учила, — отправилось к чёрту!

Нет, конечно… Может быть, я преувеличиваю, и всё ещё только начинается; но даже Снег и Шатун когда-то мгновенно стали объектами наших приколов и насмешек. А с этой что? Нас осадили, нам вдруг приказали молчать; а эту дрянь отвели в комнату… Чем она лучше остальных?

Мисс

Тишина, холод и высокий дом в этой темноте. Окна горели, мелькали тёмные силуэты, но ничего толком невозможно было разглядеть.

Снег подпирал высокую калитку, дожидаясь меня и Китю. Медленно вышагивая под болтовню Кити, я смотрела на дом. Окна второго этажа — всё, что мне было видно, так как дом был обнесён высоченным сплошным забором. Удивило ли меня то, что на отшибе, в заброшенном месте, находится целый особняк?

— Китя, тебе лучше пройти первой, я сам проведу Мисс, — я вздрогнула, когда меня так назвал Снег, но ничего не сказала, подумав, что он не расслышал моего имени или уже успел его забыть.

Китя выпустила мою руку и почти рванула вперёд, как только Снег распахнул калитку, меня же в этот момент ослепил яркий свет, мне только и было видно тёмную отдаляющуюся фигурку Кити. Свет этот горел на высоком крыльце, освещая часть двора.

Снег пропустил меня вперёд, закрыл за нами калитку на щеколду, после чего велел следовать за ним. В тот момент меня охватила дрожь и паника: я иду с незнакомыми людьми, в незнакомый дом, к незнакомым людям, моя машина осталась на улице.

После недавно пережитого кошмара я должна была быть осторожнее, не доверять так опрометчиво чужим людям, ведь в прошлый раз предала и едва не уничтожила та, которую я считала лучшей подругой; но вдруг мной овладели какие-то странные предчувствия: меня здесь ждут, я должна была сюда приехать. Прокручивая эти мысли, я не заметила, как мы оказались в тёмной комнате.

— Секунду, — подал голос Снег. — Китя пролетела, даже свет не зажгла, — проворчал он.

Свет над нами зажёгся, но я ничего не успела разглядеть и понять, где именно нахожусь, так как передо мной распахнулась дверь, и на нас обрушился шум голосов.

— Наконец-то! — мы едва успели войти, как на Снега набросилась девица, блондинка с длинными волосами и выбритым виском, она мгновенно отстранилась от него, как только увидела, что я стою рядом. — А это кто? — она смерила меня взглядом с головы до ног; если бы взглядом можно было раздеть, чтобы придирчиво и дотошно рассмотреть, она бы это сделала.

Снег посмотрел на меня так, будто и сам меня впервые видит, но мне стало понятно, что он не знает, как меня представить. Протянув руку девушке, я уже собиралась назвать своё имя, натянула на лицо дежурную улыбку, но Снег меня опередил:

— Подруга Кити, — ответил он, пожав плечами. — Зовут Мисс.

Пока девушка смотрела на меня оценивающим взглядом, за ней появилась целая толпа, и все они что-то говорили Снегу, тащили его за собой, а он скидывал с себя куртку, вытаскивал из кармана сигареты.

— Проходи, — лицо девицы исказилось, это была не улыбка, а оскал, и если бы она смогла сверкнуть своими огромными зелёными глазами, это нагнало бы на меня ужаса, я бы в эту же минуту выбежала из дома.

— Куртку сюда повесишь, — слева от меня была стенка, на которую были набиты крючки, а на крючках уже висела куча одежды. Указав мне на эту стенку, Снег для меня потерялся в толпе уводящих его в комнату парней.

Скинув куртку, повесив её на свободный крючок, я рассчитывала спросить у девушки, куда именно идти, но её рядом уже не оказалась.

Поправив на себе одежду, я неуверенно шагнула вперёд, направляясь в ту комнату, откуда доносились музыка, голоса и смех.

— Вы кто? — в дверях я столкнулась с высокой, безумно худой девушкой, которая выходила из комнаты. Она смотрела на меня сверху вниз, сделав шаг назад, а я снова не знала, что отвечать — её голос, её лицо… Мы уже встречались? Казалось, что она и сама была удивлена меня увидеть. — Снег, девушка с вами? — она обернулась, понимая, что не дождётся от меня ответа, и крикнула это в комнату.

— Мне только пере… ночевать, — во рту всё пересохло, лицо горело. Последний раз я так волновалась лет, наверное, шесть назад, когда впервые пришла на работу. Выдавив из себя эти слова, я тоже сделала шаг назад.

— Извини, мы тебя забыли, — в дверях, к счастью, появилась Китя. Она протянула меня за руку, сияя своей беззаботной улыбкой. — Эль, я всё расскажу, — бросила она высокой девушке, с которой мы столкнулись в дверях, и потащила меня за собой. Мне же в эту секунду захотелось остановиться. Эля? Вот так она выглядит? Сухая, высокая, с копной тёмно-русых волос, с большими чёрными глазами? Такая молодая? Ей и тридцати нет!

Всю дорогу я пыталась её представить, а она оказалась такой простой, нисколько не легендарной, несмотря на все рассказы Кити. Меня от неё уводили, а мне было очень неудобно: это её дом, а я и не поздоровалась с ней, и не спросила разрешения на ночлег.

Мы смотрели друг на друга, пока она не опустила голову и не скрылась за дверью. Голову опустила и я, позволяя Ките себя вести; где-то в этот промежуток времени, снова вспомнился тот мутный силуэт из ночного сна, который куда-то меня приглашал. Я обернулась как-то рефлекторно, надеясь увидеть этот силуэт, хоть и знала, что там, за спиной, может быть только Эля, — но никого уже не оказалось.

— Всем внимание! — прозвенел голос Кити, выдернувший меня из моих неясных ощущений. — Это Мисс, — она указала на меня, а я, придя в себя, подняла голову и… отшатнулась назад.

Комната была забита людьми: девушки, парни, все они сидели на диване, в креслах, часть из них и вовсе на полу; в эту же минуту до меня дошло, что в комнате невозможно дышать — накурено.

— Здрасти…

— Она уехала из города, — начала Китя, но тут я уже взяла себя в руки, вышла вперёд, вернее — сделала шаг, снова опустив голову.

Все молчали, ждали, когда я что-то скажу.

— Я уехала, мне бы поспать… Завтра я уеду обратно, — мямлила я, боясь столкнуться с кем-нибудь взглядом.

— Сначала поешь, — надо мной прозвучал уже знакомый голос, слова были произнесены растянуто и устало. Рядом со мной снова оказалась Эля.

Она вручила мне бутерброд в упаковке, тот самый, вернее один из тех самых, которые Китя и Снег купили в закусочной.

— Проходи, — Китя опять потащила меня за собой, за Элей, которая опустилась на диван и согнала с него двоих парней.

Китя села рядом с Элей, а я — рядом с Китей.

— Тебе чай или пиво? — Снег появился неожиданно, в руках у него уже были и кружка с чаем, и бутылка пива.

— Бери пиво, чай уже остыл, — посоветовала Эля, когда я протянула руку к кружке.

— Вы дальше слушать будете? — в центре комнаты возник парень маленького роста, он сердито топнул ногой. Темноволосый, лохматый, с хитрыми глазами, с редкими мелкими зубами. — Представляете, я как будто бы тонул! — не дожидаясь чьего-либо одобрения продолжал он. — Я бежал за лисой, мы грелись с ней у костра, а потом я уснул, но видел, как двое огромных хищников скатывали меня в реку! Это были не волки и не медведи, но у них были клыки, они рычали, от них пахло падалью!

От его истории становилось жутко, но никто его не прерывал, пока я случайно не взглянула на Элю, как бы узнать: с каким выражением лица она слушает этот рассказ.

— У нас сегодня интереснее история, — ответила ему Эля, уловив мой взгляд; мне захотелось снова опустить голову, но я посмотрела на Китю. — Мисс, — а Эля смотрела на меня, и я замерла, я вросла в диван и боялась пошевелиться, — расскажи нам, кто ты и откуда, — этого я боялась больше всего.

— Я из города, — мне нужно было куда-то смотреть, и, встретившись взглядом со здоровым парнем, который тут же опустил глаза, я уставилась на него, сама не зная почему.

— Ты переезжаешь? — снова я увидела злой оскал-улыбку. Девушка, встретившая Снега, сидела на полу, напротив меня, рядом с парнем, на которого я пыталась смотреть.

— Нет, я просто уехала из города, — ответила я как ни в чём не бывало. — Проснулась и решила уехать куда-нибудь, потом остановилась в закусочной, чтобы перекусить, а там встретила Китю и Снега, а они сказали, что могут устроить мне ночлежку, если я их подвезу, — оказалось, что не так уж и трудно было рассказать о себе, если не вдаваться в подробности.

— Вообще-то мы не напрашивались, чтобы ты нас подвозила, — Снег всё ещё был рядом, он сидел на полу, подперев спиной душку дивана.

— Это неважно, — с дивана поднялась Эля. — Пойдём, покажу тебе комнату, — она качнула головой, указав на дверь. — Где твои вещи?

Сказав, что вещи остались в машине, я вызвала только больше интереса — парни меня окружили, кроме одного почти лысого, крепкого паренька, начали спрашивать, где моя машина, предлагали её подогнать к дому.

— У нее низкая подвеска, она не проедет, — мне не хотелось возвращаться к тачке, мне хотелось спать, мне не хотелось давать посторонним ключи от машины, мне хотелось утром уехать на ней обратно, домой.

Однако сдаваться из парней никто не собирался, они и вовсе принялись меня уговаривать, чтобы я провела их к машине, уверяя, что без особого труда смогут доставить её к дому. Мне не хотелось ничего. Хотя лучше бы согласилась с ними.

— Отстаньте от человека! — Эля на них вдруг прикрикнула, но этого хватило, чтобы они замолкли и мгновенно рассыпались по комнате, как порванные бусы.

Комната погрузилась в тишину, в молчание испуганных парней и девушек, а Эля повела меня за собой, в коридор, к лестнице, которую я не заметила сразу.

Мы вышли, они остались за закрытой дверью. Страх и волнение, которые были только у меня, остались в той комнате и окружили собой всех, кто там находился, а меня эти чувства покинули. Эля шла рядом, и мне она представлялась обычной хозяйкой какой-нибудь гостиницы.

— Я уеду утром, сколько я буду должна за ночь? — мне всё ещё было неловко, я не знала, как себя вести.

— За что? — Эля остановилась и, усмехнувшись, посмотрела на меня. — Ты мой гость, — не дожидаясь от меня ответа, сказала она и повела меня дальше.

Мы поднялись по лестнице, впереди был узкий коридорчик, едва освещённый. В этот момент мне вспомнились слова Кити о том, что всех новеньких селят на втором этаже. Мне нужно было сразу понять, что дом огромен, что он никак не может соответствовать всем моим представлениям.

— Кладовка, — указывая на первую дверь слева, говорила Эля. — Туалет, ванная, комната Шатуна, комната Мента, комната Вены, комната Дыма, комната… — всё ещё не зная, что она так говорит всегда, я думала, что она устала, а поиски комнаты для меня её утомляют. Она шла рядом со мной, указывала на двери, коридор мне казался бесконечным, впереди не было видно стены или двери в ещё одну комнату. Кроме того, ощущение того, что когда-то, совсем недавно, я уже сталкивалась с этой Элей, становилось всё назойливее. — Комната Прище… — она замолчала, остановившись и опустив голову. Протянув руку к двери, Эля уперлась в неё ладонью, я рассчитывала, что эта комната станет моей.

— Мне сюда? — внезапную остановку и неловкую паузу мне захотелось мгновенно уничтожить.

Эля подняла голову, отрицательно кивнула.

— Дальше, — ответила она. — Комната Вия, — мы снова пошли, — идиот, нашёл куда забраться, — добавила Эля, проходя мимо этой комнаты. — Вот, думаю, тебе сюда, — моя комната оказалась после Вия.

Нажав на ручку, Эля открыла дверь. Кровать, комод, зеркало, окно.

— Сюда? — мне не верилось в такую удачу: застеленная кровать, чистая комната, я думала, что всё будет намного хуже.

— Извини, у нас тут может быть не так чисто, как в гостинице, — говорила Эля, проходя вперёд. — Чем богаты, — добавила она, проходя к кровати. — Понятия не имею, где здесь включается свет.

Около двери выключателя не было, комнату освещал только свет из коридора. Стоя на пороге, я никак не решалась пройти. Эля казалась мне странной, усталой.

— Нет, мне здесь всё очень нравится, — обычная дежурная фраза впервые за долгое время стала правдивой — мне всё нравилось, я была почти счастлива, мне хотелось спать.

— О, нашла, — надо мной зажёгся свет. Выключатель оказался около кровати. — Не очень удобно здесь с электричеством, — заключила Эля, отходя назад. — Проходи, устраивайся, — мы поменялись местами, я прошла в комнату, а она — на порог.

Пока я смотрела по сторонам, дверь закрылась, а ведь я хотела её поблагодарить за такой уютный ночлег, но уже не стала выходить из комнаты и кричать ей вслед.

Упав на кровать и смотря в потолок, я закрыла глаза, думая о том, что утром придётся уехать, но прежде всё же поблагодарить Элю.

Снег

Она никогда не останавливала, если начинали доставать новеньких; я был в этом доме новеньким, я знаю, как здесь принято к ним относиться.

Мы долго молчали, когда она вышла с этой Мисс, даже Китя вжалась в диван и не шевелилась.

«Может быть, это из-за нас? Нам не нужно было возвращаться?» — подумал я, взглянув на Китю.

— А я звонил тебе сегодня, — первым молчание нарушил Шатун, он сидел напротив меня, на полу, опустив голову: даже его напугала Эля.

— Я ведь домой ехал, вот и отключил звук, — отвечать не хотелось, но нужно было говорить, чтобы и остальные отошли от шока, чтобы Китя хотя бы пошевельнулась.

— Странная девка, — следующей ожила Сабля, сидя на диване, она качала ногой, как недовольная кошка хвостом.

— Обычная, — Вий тоже подал голос, хоть и появился он как раз в тот момент, когда Эля прикрикнула на нас, но не удивил — для него всегда всё нормально, всё так, как должно быть.

— У неё крестик, — недовольный Шаман. Лучше бы его атеистом назвали или колдуном — больше бы подошло.

Отведя взгляд от лохматого Шамана, я ещё раз посмотрел на Китю. Понять, мне нужно было понять, что происходит. Китя и Эля всегда устраивали новеньким целые испытания. Успели ли они уже договориться об испытании для Мисс?

Китя отрешённо смотрела впереди себя и цедила пиво из горла. Не успели. Вряд ли они вообще успели поговорить. Значит, бросив Китю, Эля взяла Мисс под руку и повела её по дому, показать комнату?

Цепочка мыслей привела меня к самому идиотскому поступку.

— Шатун, пойдём, покурим, — я знал, кого брать с собой, но не думал, что и в этот раз он всё сломает. На нём явно проклятье, как говорит Шаман, а вчера оно удвоилось или утроилось.

Куртка Мисс висела около входа. Вытащив из кармана ключи от её машины, я вышел на улицу следом за Шатуном. В общем, виноват в том, что сейчас происходит, не я один, но легче от этого не становится.

Сказав, что Мисс доверила свою машину только мне, я повёл Шатуна за собой, чтобы он помог мне, если что-то пойдёт не так.

Когда с Шатуном шло что-то так? Чем я только думал?!

Мне хотелось покататься по городу, заехать к отцу, объявиться всего на ночь и уехать, снова исчезнуть! Только вместо этого…

— Ты водить не умеешь, — прав у меня действительно не было, зато Шатун служил в армии и всё якобы умел, поэтому я и пустил его за руль.

Этой ночью машина просто исчезла. Исчезла вместе с домом Шатуна.

Сказав, что забыл дома телефон, что нужно закинуть печку, которая у него топится, он поехал к своему дому. Машина ему нравилась. Ещё бы! Когда бы он на такой покатался, если бы не я, если бы не моя идея!

Всё было хорошо, пока мы не увидели зарево. Дом Шатуна горел. Вызвать пожарную было некому, соседние дома заброшены. Вместо того чтобы остановиться, он въехал во двор, вместо того чтобы бежать к Эльке, созвать всех на помощь, он побежал к горящему дому. Мой телефон оказался разряженным, а про машину мы забыли.

Тушить было нечем, но мы бегали по двору и искали что-нибудь. Шланг летнего водопровода оказался порванным, баня начинала гореть. Взять воды было неоткуда. Огонь разрастался, он был повсюду. Дом стал как прозрачный, будто от него остался один каркас, а внутри сплошной огонь. Всё трещало, горело, падал чёрный пепел.

— Машина! — во дворе были сплошные доски: тротуар, забор, пиломатериал для будущей стройки — пища для огня.

Спасать уже было поздно, нужно было спасаться.

Эля

Китя снова рушит мои планы, даже сейчас, когда любовь забыта, а подслушанный разговор — исчез из памяти, как вчерашний день. Впрочем, вчерашний день она уже не забудет: долгожданное возвращение домой. Стоило ли уезжать?

Как и мне — не стоило.

Вернувшись вчера поздно вечером, я обнаружила вдруг мирно спящего Вия у себя в комнате — парень окончательно свихнулся: ждал меня, а когда дождался, снова включил режим мужа и стал приставать с вопросами: где я была столько времени, как добралась до дома?

Знал бы ты, милый мальчик, с кем живёшь под одной крышей… Но тебя и это не останавливает; я тебе столько о себе рассказала, а ты всё ещё здесь и не уводишь остальных за собой, будто ждёшь, того дня, когда я объявлю тебе, что все мои истории — неправда. Я так не хочу, чтобы ты привязывался ко мне, но уже слишком поздно: ты сломал себя, лишь бы сделать то, о чём я прошу; ты остаёшься рядом, наивно полагая, что спасёшь меня от всего, что может случиться в этом мире.

Сейчас мы стоим на крыше, я говорю тебе о том, что Шатуну теперь придётся жить с нами, но не рассказываю, что мне об этом днём почти кричал Шаман.

Знаешь, я иногда думаю, кто же из вас двоих главнее: ты или Шаман? Кому из вас я больше свернула мозги? Он верит, что дом — это не просто дом, что вы — котята, что он — Шаман — хранитель этого дома, что нашему дому нужны жертвы.

До моего внезапного исчезновения, я выпросила у Шамана то, что однажды помогло Ките; я была в отчаянии, мне срочно нужно было отомстить своему врагу из прошлого, потому готова была обратиться за помощью даже к нашему Шаману. Я наплела ему историю о том, что в городе у меня есть подруга, которую можно принести в жертву нашему дому; что её мне совсем не жалко… Представляешь?

Если бы я тебе это сказала, ты бы засмеялся. Мне бы и самой сейчас было смешно, если бы я не получила сообщения от Кити о том, что она и Снег возвращаются домой не одни; к этому сообщению она приложила фотографию той, которая везла их в дом — этого было достаточно. Достаточно, чтобы поверить в чертовщину.

Наденька, пережившая не меньше издевательств от нашей общей знакомой, вдруг ехала ко мне, и у неё в машине были мои друзья. Впору было вспомнить всё своё прошлое, со всеми потерями; вновь ощутить страх за близких; даже за таких как Китя и Снег.

В этот же момент ко мне в комнату постучал Шаман: он чему-то радовался, говорил, что Шатун теперь будет жить с нами и станет настоящим котом. Я ничего не понимала и не пыталась его понять — я думала о том, как помочь Ките и Снегу избавиться от их попутчицы, я переживала за их жизни, пока Шаман, наконец, не произнёс:

— Берлога медведя сгорит! Я поджёг его дом!

Почему-то ему было от этого весело, но понимая, что я его радость не разделяю, и моё лицо выражает скорее ужас, чем восторг — он мгновенно выбежал из моей комнаты.

Ты и Сабля сидели на кухне, вы не видели, как я прошла следом за Шаманом в его тёмное убежище; он и сам этого не ожидал.

Дверь за мной захлопнулась; Шаман стоял передо мной, пока я не потянула к нему руки — в этот момент он, кажется, понял, зачем я пришла; но каким бы крепким парнем он ни был, а ненависть и страх делают из меня настоящего монстра. Так было всегда.

Мы почти дрались: он вырывался, скулил, умолял, чтобы я не трогала его; а я зажимала ему рот, заламывала руки, почти душила; боялась, что ты и Сабля услышите нас; вливала в него его же яд под названием «Память», пока не поняла, что у него больше нет сил сопротивляться.

Шаман спал и тонул во сне, но мы так и не услышали его историю — в нашем доме появилась Мисс.

Знаю, я поступила с Шаманом неправильно, ты осудишь меня; я поторопилась с выводами, и только сейчас начинаю понимать, что всё это — какая-то нелепая случайность… Или нет?

В любом случае, я не подпущу к вам эту девицу, пока не буду уверена, что она не причинит вам никакого вреда.

Ты ещё не знаешь, как к ней относиться, а я пока ничего не понимаю.

«Ты свой яд у меня в кабинете потеряла. Я им свою Надюху напоила. Она сдохнет, а яд ведь у тебя хранится? Я скажу, что это ты, когда начнётся следствие», — это сообщение превращает остатки моего мозга в кашу.

Что же я тогда вливала в бокал? Что они обе теперь хотят от меня? Или Надя действительно ничего не помнит?

Если она здесь для того, чтобы меня убить, если её прислала наша общая знакомая, то шансов на успех в этом доме у неё нет. Если она хочет расправиться сначала с котятами, а потом со мной (впрочем, порядок этих действий не так важен), то я не позволю ей этого сделать. Больше никто и никогда не отберет у меня близких.

Видишь, Шатун и Снег куда-то попёрлись. Надеюсь, они ещё успеют спасти берлогу медведя, но это вряд ли — дым стоит столбом, пламя начинает вырываться. Всё сгорает за считанные секунды, а строится такое — целую вечность.

Мой дом хотят разрушить изнутри. Радует одно: Надя без оружия, но играет милую девочку, которая вдруг не помнит меня, понятия не имеет, как оказалась в этом доме.

«Что, опять не получилось меня уничтожить, да? Теперь Андрея нет! Никто тебе не поможет!», — это сообщение так и стоит перед глазами: то ли весело от него, то ли страшно.

Где-то загудел мотор автомобиля, ты не слышишь; а я понимаю, что парни стащили ключи Нади и куда-то поехали. Может быть, за пожарными? Впрочем, в любом случае вернутся сюда; берлогу медведя уже не спасти.

Спасать нужно этот дом, на крыше которого мы стоим.

Ты уйдёшь в свою комнату, я проверю документы Нади, её телефон; а Китя будет ждать того момента, когда я приду к ней в комнату, чтобы рассказать обо всём, что с ней случилось в городе, будто я не жила в этой жизни и не знаю её истории наперёд. Словно, я не историк, словно все истории не похожи одна на другую.

Глава пятая. Крестик

Мисс

Ночью я ничего не слышала, дорога измотала меня до такой степени, что я даже не помню, как заснула, что мне снилось. Утром я обнаружила, что даже не расправила кровать и спала в одежде — выходит, заснула я сразу, как только Эля вышла из комнаты.

Утром мне показалось, что я проспала целую вечность, но на самом деле меня просто никто не будил — я выспалась.

Дом звенел тишиной. Комната оказалась не такой уж светлой и просторной, как представлялась мне вечером: в окне серость, в комнате ни ковриков, ни чего бы то ни было подобного — голый пол, коричневая краска облупилась, стены белые, как в больничной палате; правда, подойдя к одной из стен, я обнаружила, что это известка, от чего просто офигела — такие стены мне давно не доводилось видеть, все вокруг давно используют краску и обои.

— Какого чёрта я здесь делаю? — спросила я у своего отражения, но ни я, ни девушка в зеркале не знали ответа на этот вопрос.

Собрав волосы в хвост, я собиралась принять душ, пытаясь припомнить, где находится ванная, но в дверь постучали.

— Кто там? — ничего в голову лучше не пришло, я спросила это только потому, что не ожидала, что меня потревожат.

— Спускайся обедать, — за дверью был мужской голос, но вместо того, чтобы ему ответь, я кинулась к кровати, тут же вспоминая, что сумка осталась в машине, как и телефон, как и документы, а на прикроватной тумбочке был только мой бумажник.

— Сколько время? — крикнула я, глядя на дверь, но мне никто не ответил.

Взглянув на себя в зеркало ещё раз, поняла, что выгляжу я хуже некуда, мне всё же пришлось направиться к выходу из комнаты, надеясь спросить у той же Эли хотя бы о косметике. Однако такие незначительные проблемы, как внешность, перестали меня волновать, стоило мне только открыть дверь и выйти в коридор. Странность этого дома я ощутила на себе мгновенно: вечером всё было не так, вечером он казался мне больше, вечером он казался мне другим.

Коридор, по которому Эля вела меня несколько часов назад, стал самым обычным коридором, который, как оказалось, заканчивался ещё одной дверью, разрисованной яркими красками, но при этом никакого чёткого рисунка я на ней тогда не разглядела; сам коридор оказался достаточно узким, а напротив дверей в комнаты была стена, так же ярко разрисованная, исписанная какими-то непонятными символами, в одном месте даже удалось разглядеть иероглиф.

«Бомжатник», — решила я про себя, брезгливо посматривая по сторонам и отмечая, что от бомжатника этот дом может отличаться разве что отсутствием неприятных запахов.

Подойдя к лестнице, я обнаружила, что она достаточно крутая, винтовая, но вечером она показалась мне обычной, я даже не могла вспомнить о том, что ступеньки были такими высокими, частыми, что перила стоило бы сделать немного повыше.

— Чёрт! — хорошо помню, как я вздрогнула от этого крика, как пошатнулась назад и едва не слетела с лестницы, но вовремя ухватилась за перила. — Ты напугала меня до смерти! Кто ты?! — Китя наставляла на меня кухонный нож.

— Что? — а я не понимала, что происходит, сделала шаг вперёд. — Это же я, — Китя пятилась назад, угрожая мне ножом, но рука у неё тряслась. — Мисс, — тогда мне подумалось, что она меня не узнала только потому, что мне стоило бы привести себя в порядок, прежде чем выходить из комнаты.

— Китя! — в комнате возник Снег, он медленно подходил к Ките, вытянув руку вперёд. — Отдай мне нож, — говорил он. — Не делай глупостей.

Замерев на лестнице, я не знала, что мне делать, я не понимала, что происходит: Китя отходила назад, наставляя нож то на меня, то на Снега, а тот не собирался сдаваться и шёл к ней, продолжая уговаривать её отдать нож.

— Она болеет, — над ухом прозвучал мужской голос, тот самый, что позвал меня обедать. Медленно обернувшись, пытаясь подавить в себе страх, я увидела перед собой парня с огромными чёрными глазами, мне даже показалось, что в них нет зрачка, потому я отшатнулась назад. — Чтобы ничего не забыть, ей лучше не спать, — продолжал парень, спускаясь ниже на одну ступень. — Я Вий, — вместо того, чтобы помочь Снегу, он протянул мне руку, лицо его при этом ничего не выражало: спокойное, будто ничего не происходило за моей спиной. — Наши комнаты рядом, — продолжал он, а я не решалась пожать его руку, он меня пугал одним своим видом: высокий, лысый и крепкий, мне даже подумалось, что он занимается какой-нибудь тяжёлой атлетикой.

— Сколько время? — выдавила я из себя, но мой вопрос утонул в крике Кити, и я обернулась: она вырывалась из рук Снега, а тот тащил её в первую попавшуюся комнату.

— Отпусти меня! — кричала она, пытаясь вывернуться. — Пусти!

В комнате в этот момент появились еще двое: Сабля, Шатун и Шаман; Эли среди них не было.

— Помочь? — Вий, которого, как мне казалось, происходящее ничуть не волнует, наконец-то адекватно отреагировал.

— Заткнись! — прокричал Снег, затаскивая Китю в комнату, но мне подумалось, что это предназначено для неё, а не для Вия.

— Как хочешь, — скрестив руки на груди, ответил Вий, продолжая наблюдать за происходящим со своей высоты.

Дверь захлопнулась, Снег и Китя скрылись в комнате, но крики не прекратились.

— Идём обедать, — проходя мимо меня, сказал Вий. — Уже полдень, — добавил он, не оборачиваясь.

Стало ещё страшнее: я проспала до обеда, я ещё не покинула этот дом, не уехала из этого города, не вернулась в свою квартиру, не позвонила начальству и ничего не объяснила!

С лестницы я почти слетела, чтобы поспешить за Вием.

— Я не голодна, — обогнав его, заявила я. — Мне нужно спешить, — развернувшись к нему спиной, я рассчитывала увидеть ту самую стенку, где были крючки для вещей, где я оставила куртку, но вместо этого — просторная комната, Сабля и ещё двое в дверном проеме другой комнаты. Тех двоих я тогда не знала — Мент и Вена.

«Заблудилась?» — спросила я саму себя, надеясь, что всего-навсего что-то не так запомнила, что вечером, вроде бы всё так же и было.

— Идём, — Вий прошёл мимо, будто не слыша того, что я ему сказала; Сабля и те двое зашли в комнату, как только он приблизился к ним. — На пустой желудок тебя отсюда не выпустят, — добавил Вий и закрыл за собой дверь.

Оглядевшись ещё раз, я поняла, что в этой комнате дверей ничуть не меньше, чем в коридоре на втором этаже, даже больше, что комната достаточно светлая и тень только там, где лестница.

«Нужно выбираться отсюда!» — стало страшно, я уже готова была отказаться от собственных воспоминаний о том, что добровольно прибыла в этот дом, что несколько часов назад всё это выглядело не так, что Китя была милой девчонкой, которая и уговорила меня сюда приехать.

Мне уже хотелось задать себе вопрос о том, как я сюда попала, но наверху что-то прогремело, а через мгновение на лестнице появился здоровый парень, в два раза больше, чем Вий: в коричневом свитере, в мешковатых китайских джинсах, сонный и опирающийся на стену, в это же время в воздухе появился запах гари.

— Здрасти, — проходя мимо меня, буркнул он, опуская голову, направляясь туда, куда ушёл Вий и все остальные.

— Подождите! — догнав, я схватила его за руку, но он вздрогнул и тут же выдернул свою руку из моей ладони, смерив меня испуганным взглядом. — Как отсюда выбраться? — взгляд в это же мгновение стал удивлённым, будто я спросила его о чём-то весьма и весьма странном.

Парень поднял руку и указал мне на дверь в конце комнаты.

— А вы уже уезжаете? — спросил он, как только я отошла от него на несколько шагов.

— Да… — сделав шаг назад, ответила я, вспоминая, что так и не поблагодарила Элю за ночлег. — А, где Эля? — добавила я, оглядываясь по сторонам.

Парень снова молча указал мне на комнату, в которой скрылся Вий.

— Обед, — ответил он. — Вы обедали? — столько нелепости и неловкости в одном человеке мне ещё никогда не доводилось видеть, он был похож на зажатую пружину, которая едва выдерживает натиска с двух сторон, которая готова выпрыгнуть из тисков и наконец-то расслабиться. — Если нет, то идёмте обедать, — он снова опустил голову и зашагал в сторону этой комнаты, вернее — кухни.

В это же время, пока неуклюжий здоровяк, шаркая обеими ногами, двигался к кухне, из комнаты вышел Снег, охватывая голову руками, он шёл на меня.

— Идём есть, — качнув головой в сторону кухни, сказал он мне, обгоняя парня, хлопая его по плечу.

— Ладно, — в тот момент меня удивляло то, что все, как один, звали меня за стол, теперь же я принимаю это как должное, так и должно быть в настоящей семье.

Мне не хотелось есть, но я пошла за ними, чтобы увидеть Элю, поблагодарить её за ночлег и наконец-то покинуть этот дом.

Надеясь, что мне больше не придётся удивляться чему-либо, я спокойно шагнула следом за неуклюжим парнем. Кухня, круглый стол, за которым сидело людей чуть меньше, чем было несколько часов назад в комнате.

— Можешь сесть сюда, — Эля сидела в центре, перед ней была только большая красная кружка. Она указала на место рядом с собой. Вот так: без приветствий, без «доброе утро» или «как спалось», она уже решила, что я не откажусь от обеда, она уже наверняка знала, что я никуда не смогу уехать. — Кити сегодня не будет, — добавила она, закуривая.

Пока она говорила, все остальные перестали жевать и, если до моего появления можно было услышать стук ложек о тарелки, то в тот момент, когда Эля замолчала, я услышала тишину, снова звенящую тишину дома, которая меня разбудила.

Одно место рядом с Элей было свободным, далее сидел Снег, потом неуклюжий парень, потом блондинка с выбритым виском — Сабля (она сидела ко мне спиной, но в этот момент обернулась и снова смерила меня оценивающим взглядом), рядом с ней ещё одна девушка, которую я не видела ранее, после неё незнакомый мне парень, а со второй стороны, рядом с Элей, сидел лохматый паренёк.

— Налей ей кофе, — сказала Эля лохматому. — Ты пьёшь кофе? — обратилась она ко мне, а я продолжала стоять на пороге.

— Не надо, я… — в этот момент я встретилась взглядом с блондинкой, которая цыкнула, ещё раз смерила меня недовольным взглядом и отвернулась. — Мне пора уезжать, — продолжила я неуверенно. — Мне хотелось поблагодарить вас за ночлег…

— Сначала поешь, — впору было пережить дежавю, Эля мне это уже говорила. Она снова указала на место рядом с собой, а лохматый низкорослый парень, уже успел сделать кофе и поставить на стол кружку чуть меньше, чем у Эли.

Нельзя сказать, что я когда-нибудь следовала каким-нибудь правилам вежливости, этикету, но в тот момент мне было неудобно отказать, я снова чувствовала себя неловко, даже готова была сравнить себя с неуклюжим парнем, который сидел за столом, опустив голову, уставившись в столешницу, застеленную белой клеёнчатой скатертью.

— Только сначала сними свой крестик, — лохматый никуда не отходил от моего места, он смотрел мне прямо в глаза, а я недоуменно взглянула сначала на него, потом на себя.

— Крестик? — переспросила я, расстёгивая цепочку. — А что с ним не так?

— Это с Шаманом что-то не так, — буркнул Снег.

— Эй! — возмущённо прокричал лохматый отстраняя меня назад. — Имей совесть! Каждый имеет право на свои закидоны! — мне пришлось сесть, чтобы не мешать лохматому продвигаться к Снегу. — Ты, между прочим, тоже ненормальный, — продолжал он.

— Шаман, не нарывайся, — продолжая сверлить столешницу взглядом, отозвался неуклюжий здоровяк.

— Нет, пусть выговорится, — закуривая, ответил Снег.

— Это даже интересно! — подхватила блондинка, облокотив голову на руку.

Взглянув на Элю, я удивилась её спокойствию и безучастию — она уткнулась в газету, делая вид, что происходящее её не касается.

— А я и выговорюсь, — не унимался Шаман. — Все знают, зачем ты здесь!

— Отдай ему крестик, — не отрываясь от газеты, сказала мне Эля.

— Что? — я расслышала, но не думала, что она говорит это на полном серьёзе, однако Эля взглянула на меня, качнула головой и снова уставилась в газету.

— Отдай, — повторила она.

— Ты и мне расскажи, зачем я здесь, — отвечал Снег, выпуская дым. Встревать в этот разговор я боялась, но Эля отложила газету в сторону, вернее откинула, давая понять, что её терпению приходит конец.

— Крестик! — вытянув руку вперед, я привлекла к себе внимание. — Забирай, — Шаман смотрел на меня, опешив, Снег продолжал курить, как ни в чём не бывало.

Выхватив у меня цепочку с крестиком, Шаман молча вернулся на своё место.

— Котлеты, картошка, — Эля кивнула головой, мне пришлось обернуться: за мной стояла плита, а на ней две большие кастрюли. — Накладывай, сколько хочешь, — в этот момент я поймала себя на том, что снова слышу её усталый голос, растянутую речь.

— Нет, спасибо, я не голодна, — соврала, на самом деле очень захотелось есть, но мне было неловко, я не знала, как спросить, например, о том, где взять тарелку и вилку.

— Тогда пей кофе, — сказала Эля, забирая со стола свою кружку. — Кстати, кто не знает, — обратилась она к остальным, — это Мисс, она приехала из города вместе с Китей и Снегом.

Вместо того чтобы посмотреть на меня, все почему-то посмотрели на Снега и посмотрели так, будто не разделяй их стол — они разорвали бы его на куски.

— Но, мне уже пора собираться домой, — вкус дешёвого растворимого кофе подтолкнул меня к этой мысли больше, чем истерика Кити. — Я хотела поблагодарить тебя за ночлег. Комната чудесная, я выспалась, наверное, на несколько жизней вперёд, — моя ненастоящая улыбка не вызвала у Эли никакой реакции, как и мои слова, хотя в отличие от улыбки, они были искренними.

— На несколько жизней вперед? — ко мне обратился Шаман. — Ты можешь переродиться? Кем ты будешь в следующей жизни?

— Э… — до этого я никогда не задумывалась над подобными словами. — Нет, просто так говорят, — ответила я, рассмеявшись, надеясь, что после этого он отстанет.

— Я бы хотел стать собакой, — продолжал Шаман. — Мой хозяин был бы счастлив.

— Тебе больше подойдёт роль индейца, — бросил Снег.

— Они вымерли, — отмахнувшись рукой, ответил Шаман.

— В том и дело, — продолжил Снег.

— Какой ты злой! — не отступал Шаман. — Держу пари, у тебя следующих жизней уже никогда не будет, зачем такому, как ты, перерождаться.

— В самом деле, мне вполне хватило этой, — Снег поднялся из-за стола. — Пойду к Ките, посмотрю как она, — сказал он, выходя из кухни.

Дом снова прозвенел тишиной, потом вздохнула блондинка.

— Меня зовут Сабля, — сказала она. — Это Мент и Вена, — представила она сидящих рядом с ней парня и девушку.

«Наркоманка!» — подумала я, взглянув на Вену: тёмные круги под глазами, под почти неживыми глазами! В худобе ей уступила бы даже Эля, а тёмные слипшиеся волосы, казалось и вовсе никогда не мылись.

Мент на внешность тоже был малоприятен: хитрые маленькие чёрные глаза, жилистый и низкорослый.

— Шатун, — неуклюжий парень представился сам, поднявшись из-за стола и пытаясь протянуть мне руку, едва не снёс со стола чайник, который вовремя удержала Эля.

Мы пожали друг другу руки, и я снова ощутила запах гари.

— Твою машину кто-то угнал, — сказал Мент, и голос мне его сразу не понравился: картавый, писклявый для мужика, но новость меня шокировала, что я не сразу придала этому значение. — Поэтому я здесь, — добавил он, раскинувшись на стуле.

— Кому ты рассказываешь? — пока я пыталась прийти в себя, в разговор снова встрял Шаман. — Ты пожрать пришёл, — заключил он.

Мент мгновенно сел на стуле так, будто собирается делать доклад.

— Как это… угнали? — наконец-то выдавила я из себя. — Она же была на сигнализации, — голова шла кругом, я не хотела верить, что такое вообще возможно.

— Что ты как маленький ребёнок, — невозмутимо ответил Мент. — Кого может остановить сигнализация? — я не знала, что ему ответить, но я не считала, что надеяться на сигнализацию — наивно.

— И что теперь? — мне стало холодно от одной мысли о том, сколько проблем меня ждёт: добраться до дома, ждать, когда найдут машину; а там ведь и телефон, и документы!

— Поживи пока здесь, а я найду твою машину, — спокойно ответил Мент.

— Я не могу… — у меня было всего лишь мгновение, чтобы отказаться от этого, и я не успела его использовать. Снег вернулся в кухню белее стены в моей комнате, и интерес всех присутствующих ко мне и моей проблеме мгновенно пропал.

— Китя… — он только произнёс её имя, и все повыскакивали со своих мест, все выбежали из кухни, оставив меня и Снега.

Услышав громкое Элино «Нет!», я сорвалась со своего места, больше из любопытства, но Снег встал у меня на пути.

— Не ходи туда, — сказал он, оставаясь для меня серьёзной преградой. Мне пришлось вернуться на место.

— Что с ней? — меня это мало волновало, мне просто было интересно, ни о каком сочувствии и речи быть не могло — у меня угнали машину, мне нужно было домой — вот, что волновало меня больше всего.

— Не твоё дело, — Снег опустился за стол на место Сабли.

— Ты врач! Ты сможешь! — теперь я знаю, что это кричала Эля, а тогда, пару недель назад, мне было трудно разобрать, чей это был крик.

В тот день, Китя вскрыла вены, надеясь, что раз и навсегда покончит со своими кошмарами.

Снег

Ночью мы пришли к Эле несмотря на то, что дом уже был закрыт. Она впустила нас, как только мы рассказали, что произошло. Мы рассказали почти обо всём, кроме машины. На наше счастье, в тот вечер в доме был Мент — ему мы рассказали обо всём остальном.

— Это угон, — о чём едва не пожалели. — У нас как раз с выполнением плана всё плохо идёт, — он нас кошмарил тюрьмой минут пятнадцать, а мы за это время успели вспомнить свои жизни раз по пятьдесят, и какими бы они ни были, заканчивать их в тюрьме не хотелось. — Ладно, тачку нужно уничтожить так, чтобы никто не нашёл, — наконец-то заключил он.

Оставшуюся ночь мы уничтожали тачку: толкали её до реки, а потом сталкивали в реку, всё это заняло много времени, потому что река находится перед входом в настоящий лес.

Домой, к Эле, нас привёз Мент. От холодной воды колотило так, что спирт едва помогал, я думал, что на следующий день мы оба сдохнем от пневмонии, Шатун думал иначе: обойдёмся ОРВИ.

Думать о себе и своём здоровье на утро не пришлось. Китя снова напугала нас всех до смерти, в очередной раз она попыталась вскрыть вены. Хорошо, что Шатун оказался рядом, а Китя просто упала в обморок, увидев свою собственную кровь.

После этого меня и Шатуна не меньше Кити напугал Мент, отправившись вместе с Мисс к себе на работу, чтобы та написала заявление. Мы готовы были рассказать всё Эле, чтобы она как-то повлияла на Мента, но всё обошлось: Мент объяснил, что всё это было показное, заявление он уничтожил, что нам нечего бояться.

— Можешь жить с нами, пока не найдут твою машину, — сказала ей тогда Эля.

Только Мисс этого было мало, она попросила телефон, чтобы связаться с теми, кто остался у неё в городе.

Мне пришлось вывести её на улицу и объяснить ещё раз, что телефонов в доме Эли нет, дать ей свой телефон.

Она долго пыталась дозвониться, а когда дозвонилась и поговорила, сказала, что, скорее всего, ей уже незачем возвращаться.

— Меня уволили, — она широко улыбалась, но глаза блестели от слёз.

— Значит, ты можешь остаться у нас, — впервые за долгое время Эля вышла на улицу, за пределы своего двора. — Надо же, уже зима началась, — отходя от меня и Мисс, добавила она, уходя во двор.

Да, уже вторые сутки падал снег, таял и снова падал. Две недели назад началась зима.

Эля

Передо мной твой портрет — всё, что уцелело.

Знаешь, я ведь правда думала, что смогу отомстить. Ты бы сейчас сказал, что не стоит ворошить прошлое, да и вообще пора жить настоящим несмотря на то, что я пыталась, а ты был свидетелем всему этому. Только, пойми, моя жизнь давно ничего не стоит, я сама не знаю, зачем и для чего живу. Вроде бы нужна этим котятам и живу ради них, а вроде бы и не живу, а выжидаю момента, когда уйду из этого дома, чтобы умереть и оставить их одних. Они справятся, даже не думай.

Снег и Шатун — угробили машину Надюши. Лучше и представить было нельзя. Если за эту ночь у нее ничего не получилось, утром она бы передумала нас убивать и свалила бы обратно. Я, конечно, перестраховалась — позвала Мента в дом. Хуже гостя не бывает, — вечно липнет, хочет со мной в койку прыгнуть, но у меня есть надёжный рычаг управления этим лохом. Если бы он раньше обо мне всё узнал — давно бы свалил, и не пришлось бы ему с ума сходить, мечась между двух огней.

А ты? Если бы ты всё знал, что было бы тогда?

В машине Надя оставила всё: телефон, документы, ноутбук — Мент это всё вытащил и притащил мне, рассчитывая на благодарность, но вместо них получил очередные инструкции: быть ментом для Надюши и другом для котят до последнего.

Всё как надо, если не брать в расчет побочные действия чая, который Китя пила со мной ночью. Девчонка, как я и предполагала, пришла ко мне в комнату рассказать о своих путешествиях, а я, выпросив у Шамана очередной флакончик «Памяти», напоила её чаем забвения. Утром она должна была убить Мисс, но… Одно навалилось на другое: Шатун и Снег в компании Мента — убрали машину Нади, а Снег успел остановить Китю. Может, оно и к лучшему.

Знаешь, я почему-то абсолютно спокойно к этому отнеслась… И зачем я тебе это всё рассказываю? Ты бы меня и слушать не стал. Ты не знал, какая я на самом деле тварь, на что я способна и сколько жизней мной угроблено. Тебе было известно, наверное, только то, что я не смогла бы без тебя пережить.

Вий стучит в дверь.

— Секунду! Я переодеваюсь! — отзываюсь, чтобы еще немного побыть наедине с тобой.

Да. Как оказалось, всё можно пережить. Только, знаешь, не всё можно забыть, а простить — тем более.

Надя кажется мне абсолютно безопасной. Может, и не стоит её мучить? Самое главное: её уволили, и если это не игра двух злобных сучек, то всё может сложиться так, как мне нужно. А я почему-то уверена, что это не игра. Нельзя так сыграть чувства отчаяния и потерянности, как это сделала Надюша.

Пригласить её на прогулку? Вот только ты мне ничего посоветовать сейчас не сможешь.

Прохожу к двери. Вий на пороге. Проходит в комнату, я закрываю дверь.

Ему больше некуда идти в этом доме, а мне больше не с кем советоваться. Он меня ненавидит, я сломала его жизнь, но, кроме меня, у него больше никого нет. В этом мы с ним похожи.

— Как тебе Мисс? — спрашиваю я его, усаживаясь за стол, оставляя твой портрет за спиной.

— Только не говори, что история повторится, — раздраженно отвечает он. — В этот раз выбери себе другого киллера.

Я не сразу понимаю, о чём говорит, а когда до меня доходит — хочется его успокоить, но вместо этого, во мне просыпается злая училка:

— Я просто спросила. Что, трудно ответить? Ты ведь наблюдаешь за ними, как вахтёр. Как тебе Мисс?

— Я шёл к тебе с тем же вопросом, — мальчик вскочил со своего места: злой, раскрасневшийся. Что ему мешает меня убить и стать свободным? Боится свободы? — Машина, — продолжает он. — Выпад Кити — не много ли для одного дня?

Сообразительный. За это и держу ближе всех остальных.

— А я-то здесь причем? — но сдаваться я не собираюсь. — Если бы я хотела от неё избавиться, то уж точно не просила бы об этом Шатуна или Снега, а с Китей, если ты помнишь, такое уже случалось, и её жертва перед тобой.

Убедительно, как на уроке. Ученик потупил взгляд и сел за парту, не найдя слов для возражения. Позже, может быть, дойдёт, но это будет так поздно, что уже отзвенят все звонки, кончатся все перемены и останется только обычная жизнь.

— Странно всё это, — говорит он, проводя рукой по своей почти лысой голове.

— Я поэтому и спрашиваю у тебя совета, как с ней быть и что с ней делать, — продолжаю я, переходя на дружеский тон, иначе с ним нельзя.

Мальчик приходит в себя — злость прошла, обиды забыты, все в лесу зарыты. Готов к разговору, а говорить буду только я, а он — слушать.

Глава шестая. Ренегат

Мисс

Моя работа была связана… Впрочем, чёрт с ней.

Эля в первый же вечер всё обыграла так, что уже к полуночи я забыла о своих проблемах.

— В нашей семье пополнение, это нужно отметить, — сказала она, когда мы вернулись на кухню.

Все начали копошиться, Шаман же вышел и вернулся через несколько минут со шляпой в руках, которую кинул на стол.

— Общак! — скомандовал он, подходя к столу.

Коричневую старую шляпу, размером с тарелку, поставили на стол полями вверх — превратили в чашу, куда начали скидывать деньги.

— Сколько у тебя? — у Шамана все зубы на месте, но когда он улыбается, кажется, что зубов у него нет. Он внезапно оказался рядом со мной и, улыбаясь во весь рот, задал мне этот вопрос. Машинально я стала шарить по карманам, тут же понимая, что бумажник остался в куртке.

— Она ничего не должна, — гул в этот момент прекратился, как и звон мелочи: заговорила Эля. — Как и вы, — добавила она, — гуляем сегодня за мой счёт, — она кинула в шляпу согнутые пополам купюры, поднялась из-за стола. — В магазин пойдём вместе, — продолжала она, кивнув в мою сторону.

Сейчас мне представляется, что все они недоумённо переглянулись, хотя бы потому, что после слов Эли никто не нарушал молчание, впрочем, возможно, так они и сделали.

— Все вместе? — Шаман был первым, кто пришёл в себя после заявления Эли.

— Нет, только я и… Как тебя? Принцесса?

— Мисс, — Сабля произнесла моё новое имя сквозь зубы, злобно, — фыркнула, как недовольная кошка, после чего спрыгнула со своего места, дёрнула хвостом и вышла из кухни.

— Мисс, — продолжила Эля, пожав плечами. — Идём, — и только в это момент она едва улыбнулась, а всё это время лицо её было самым обычным, даже ничего не выражало, не выдавало никаких эмоций. Наверное, это подействовало на меня больше слов о празднике в мою честь, потому, уже не вспоминая о том, что у меня нет машины и работы, как и всей прошлой жизни, я, не задумываясь больше ни о чём, вышла за Элей.

— А далеко идти? — остальные вышли следом за нами, они столпились в дверях, пристально и молча наблюдали. Не знаю почему, но эта картина всё ещё накладывается на представления о голодных детишках-оборванцах, которые долго находились в замкнутом пространстве и наконец-то вышли на свет.

— Идти? — Эля обернулась ко мне, но увидев, что за моей спиной все жители дома, снова улыбнулась мне, и на этот раз не по-настоящему, она просто изобразила улыбку, растянув губы так, что на лице даже появились щёки. — Далеко, к вечеру вернёмся, — и сказала она это не мне, а тем, кто стоял за моей спиной, после чего сняла с вешалки чёрное пальто и, накинув его на себя, велела следовать за ней и не отставать.

Дом мы покинули молча, под всеобщее молчание, из двора вышли также молча, пока Эля не закрыла за нами калитку. Меня ненавидели, но не могли это демонстрировать, не могли напасть, не могли и слова против сказать — я была с Элей, а Эля — хозяйка дома и явный авторитет для всех этих малолеток.

— Я давно не была в городе. Как там? — поравнявшись со мной, смотря себе под ноги, спросила она.

— Не знаю, — мне было нечего ей ответить. — Никогда не замечала там никаких перемен, — оставалось только добавить, что я была постоянно на работе, у меня не было отпусков три года подряд, я даже не брала больничные, потому абсолютно не знаю, что с городом: он был; а у меня был маршрут от дома до работы и обратно, а потом, в одно утро, всё поменялось.

— Снег сказал, что там шумно, много новых высоток, — подняв голову и посмотрев вверх, на небо, говорила Эля. — Они бы не выжили там, город не для них, — она посмотрела на меня, продолжая идти рядом, — но у них был шанс всё изменить, — вздохнув, добавила она. Никакого сожаления, только нисходящая улыбка, и, кажется, теперь я понимаю почему — ей вообще плевать: был у них шанс или не было, ей нужно было только одно — котята должны быть при ней.

— Быстро сдались, в городе много мест, где можно найти работу, — мне просто хотелось поддержать беседу, на самом деле, как и сейчас, мне было всё равно: сдались они или просто решили вернуться, понимая, что не смогут жить в городе, где нет Эли.

— Нет, они не сдались, — она тут же возразила мне, но продолжала уверенно вышагивать вперёд. — Город мог их убить. Убить в Ките веру в то, что она делает, убить самонадеянность Снега. Они остались собой, не собираясь подстраиваться под правила, которые придуманы в городе. Понимаешь, о чём я? — Шаман бы поперхнулся, если бы такой вопрос ему задала Эля, и неважно чем, даже если бы он ничего не ел и не пил в этот момент, он всё равно изобразил бы, что поперхнулся — Эля никогда не спрашивает, понимают её или нет, она просто говорит, но ничего не растолковывает.

— Вроде бы, — пожимая плечами, ответила я, не собираясь придавать её словам особого значения.

— В скором времени поймёшь, — заключила она, указывая впереди себя. Мы зашли за поворот, вышли на ту самую тропинку, где я оставила свою машину — там стояло такси. — Это за нами, — Эля прибавила шаг, то же пришлось сделать и мне, не веря своим глазам, так как я наивно полагала, что попала в настоящую глушь, где нет ни такси, ни банкоматов, ни хорошей связи.

— Я отдам деньги, когда вернёмся, — меня всё ещё беспокоило то, что мне всё достаётся на халяву: ночлег, еда, а теперь ещё и проезд, но всё оказалось намного проще.

— Не думай об этом, — открывая дверцу машины, бросила она. — Привет, — Эля опустилась на пассажирское сиденье рядом с водителем, здороваясь с таксистом, мне оставалось сесть сзади и постараться не думать о деньгах, которые должна бы была отдать за всё, что для меня делалось.

— Не думал, что ты мне когда-нибудь позвонишь, — не знаю, обрывки разговора я услышала или только самое начало — это говорил таксист, лица которого я тогда не разглядела.

— А я не думала, что ты реально тачку под такси заделаешь, — устраиваясь в кресле, накидывая ремень безопасности, Эля почти хохотала. — Нам нужно в магазин, — добавила она, когда мы тронулись с места.

— Музыку включу, ладно? — меня для таксиста не существовало, ко мне он даже не обернулся, для него существовала только Эля, которая не возражала против музыки, которая молча сидела и смотрела в окно и по сторонам, когда мы въехали в жилую часть этого городка.

Утром это захолустье показалось мне настолько мрачным, что хотелось закрыть глаза и ничего не видеть: мало того, что над всем этим городком нависло серое небо, сыплющее мокрый снег, так и люди, и всё, что вокруг них — красками не блистало. Серые пуховики, сумки, серые стены домов, магазинов, серые вывески. Грязь. Грязь. Грязь! Окна такси в грязи и пыли, всё, что за ними, — в грязи и в пыли.

— Здесь теперь хороший супермаркет, — останавливаясь около трёхэтажного дома, на первом этаже которого и устроили супермаркет, сказал таксист.

— А чей, не знаешь? — ответила Эля, откидывая ремень безопасности, который быстро прошуршал, закатившись обратно; таксист не ответил. — Подожди нас, отвезёшь обратно. — Я едва успевала за ней, она быстро вышла из машины и мигом направилась к магазину.

Вызвала такси, такси оказалось машиной-иномаркой, кажется, «Тойотой», была знакома с таксистом. Нет, меня ничего тогда не насторожило, я спокойно отнеслась ко всему этому, даже не вспомнив, что телефоны в доме Эли под запретом; мало ли: город маленький, она наверняка должна знать больше половины населения, хоть и живёт на отшибе.

По магазину мы шагали быстро. Эля явно знала, где находятся нужные отделы: вино-водочный, хлебный, молочка, сладости, хозяйственный отдел — мы пролетали с ненормальной для покупателей скоростью, а для покупательниц и вовсе с сумасшедшей. Задержались мы только на кассе, и только на кассе до меня начало доходить, что Эля, стоящая рядом со мной, и Эля, о которой говорили мне Снег и Китя, — это как два разных человека. Эля, ушедшая вместе со мной из дома, вызвавшая такси, знающая все отделы в магазине, рассчитывалась на кассе пластиковой карточкой. Лицо моё выражало обычное удивление, может быть, лёгкий шок, а в голове тем временем я пыталась всё уложить и объяснить себе: как такое возможно, зачем они собирали деньги в общак, зачем Эля кинула деньги в шляпу, почему пошла в магазин со мной, хотя могла кого-нибудь послать или пойти с той же Китей… Китя. Да, Китя заболела. Хорошо, она могла пойти с Шаманом или Шатуном. Почему со мной? Кто этот таксист? Откуда она знает этот магазин?

«Либо они обманывают меня, либо она обманывает всех», — промелькнуло в голове.

— Оставила деньги дома, с ума сойти, — отходя от кассы, передав мне один пакет, заговорила она. — Если они спросят, на что мы купили всё это — скажем, что ты оплатила, — мы выходили из магазина, когда Эля говорила мне об этом, я должна была снова удивиться, но мы опять летели, на этот раз к машине.

Рассчитывая, что после похода в магазин мы поедем домой, я вернулась в машину на своё место, положив пакет рядом, но Эля осталась на улице. Она говорила по телефону. Эля говорила по телефону, я же снова не верила своим глазам. У кого я собралась остаться? Кто они? Почему говорят одно, а на деле выходит другое? Эти вопросы меня не интересовали, а волновали, и волновали до того, что я готова была выскочить из машины и бежать, но дверь открылась и Эля заглянула в салон.

— Вези это всё туда, где мы встретились, тебя будет ждать высокий лысый парень, отдашь пакеты ему, — это всё она говорила таксисту, который молча выслушал её и завёл мотор.

— Ты уверена? — вдруг спросил он. Эля только улыбнулась в ответ, а он добавил: — Только не глупи, как тогда.

— Не переживай, я уже взрослая, и Штырь тебе точно уже ничего не сделает, — она выпалила это скороговоркой; стало как-то не по себе — меня для них словно не существовала, да и я не понимала, о чём они говорят. — Идём со мной, — обратилась она ко мне, кивнув и вынырнув из машины.

Ехать назад или идти с ней — выбор невелик, но она так легко опровергала всё, что мне о ней говорили, что из любопытства я мысленно уговорила себя пойти за ней: тут хотя бы была возможность сбежать, тут я не заперта в доме.

Выйдя из машины, глотнув холодного воздуха, который перехватил дыхание, я закашляла; машина сорвалась с места.

— Куда теперь? — успокоив кашель, обратилась я к ней, стоящей ко мне спиной и смотрящей в небо.

— Прогуляемся, — обернувшись ко мне, сияя улыбкой, ответила Эля. — Я хочу, чтобы ты знала обо мне всё, что должна знать лучшая подруга, — заявила она.

Эля

Когда я вижу Антона, у меня всегда возникает эта идиотская мысль; вопрос без ответа: почему ты, а не он? Это ведь он был крутым братком, а не ты; это он был местной мафией, да и до сих пор ей остается, только уже не так нагло всё это показывает. А что меня в нём не перестает удивлять, так это то, что — один звонок — и он уже тут. Крутой дядька: он взял потрёпанную иномарку, реально превратил её в такси и приехал.

— У меня подруга Алёны в гостях, и я понятия не имею, что ей от меня нужно, — говорила я ему в трубку. — Можешь прислать кого-нибудь? Мне такси нужно, хочу вывести её на прогулку.

Антон почему-то вызвался подвезти меня сам; словно ему за меня страшно; словно мы в прошлом, и он повторяет это опять, глядя на меня, сумасшедшую: «Штырь меня убьёт!»

Штырь никого не мог убить, но Антон говорил именно так.

После пробежки по магазинам, я предоставила Наде полную свободу: мы были на заднем школьном дворе, куда обычно бегали курить школота, а вечером приходили пить местные алкаши — убивай, нападай, — никто не помешает; но девчонка сидела сама не своя, совершенно не понимая, зачем я привела её в это место и что за бред я несу о системе образования.

Тогда я решила дать ей понять, к кому и куда она попала, но страшная история на этот раз не выходила. Почему-то начиная говорить, я тут же себя останавливала — Наде не нужно знать обо мне всё, достаточно будет общей картины… Чуть приукрашенной общей картины.

Вий

Сказать, что девчонки были в бешенстве — ничего не сказать. Сабля спрашивала Китю, почему та не убила Мисс, потом перекинулась на Снега и обвинила его в том, что он остановил Китю, когда та едва не набросилась на эту Мисс с ножом в коридоре.

— Что это за пиздец такой?! Какого хера?! Эля никогда не ходила в магазины! — она была немного не в себе, а вот Китя, которую Эля бросила сразу после приступа, сидела спокойно, смотря в одну точку. Одной Ките известно, что в этот момент творилось в её голове, о чём она думала.

— Слушай, заткнись и не вмешивай в это Китю! — Снег всегда считал, что говорить о приступах Кити вслух нельзя, мол, это может ей навредить ещё больше.

— Это вы вместе с припадочной привезли домой эту дрянь! — Сабля не унималась, Китя, сидящая в кресле, подобрав под себя ноги, спрятала лицо, уткнувшись в колени.

— Ну и сука же ты! — не возникни между ними вовремя Шаман, Снег бы ударил Саблю, за Китю он может убить, ему плевать, ему нечего терять.

— Сабля, она всё ещё скучает по Псу и Прищепке, сделай скидку на это, — аргументы Шатуна на неё не подействовали, Сабля назвала всех присутствующих придурками и вышла из комнаты, добавив, что мы пожалеем все о том, что случилось.

— Их нет уже полгода, чего бы ей по ним скучать? — у Вены всегда такое позднее зажигание; сначала мы думали, что она пытается копировать Элю манерой разговора (растянутая медленная речь, слова улетают в нос, как при гайморите), но, как оказалось, она так всегда говорила, ещё до знакомства с нами, до прибытия в дом.

— Ты хоть заткнись, — прошипел Снег, закуривая.

— Чего вы трагедию из этого делаете? Ну, решила Элька по городу прогуляться. Первый раз, что ли?

«Веселящий всех Шаман, как всегда, не унывал», — это однажды сказала Эля, это приклеилось к Шаману навсегда.

— Сейчас все дома, она уходила только два раза, — бурчал Снег.

Идиот, он ни черта не знал, но с уверенностью судил об Эле, предполагая наверняка, что и из-за него с Китей Эля покидала дом. Если бы все они знали правду — вопросов было бы меньше, но знать им этого было нельзя; и тем более им нельзя было знать о том, что Эли не было дома несколько дней назад, и вернулась она только под утро, как раз в тот день, когда вернулись Снег и Китя.

Сидя с книжкой в руках, делая вид, что читаю, я молча наблюдал за всем, ждал, когда кончится эта всеобщая трагедия, но действующие лица не собирались завершать начатое. Китя затянула песню о том, что зря они со Снегом вернулись домой, что из-за них Эля ушла из дома, что Эля не рада их видеть. Честно сказать, будь я на месте не знающей ничего Кити, которую Эля холила, как родную дочь, я бы тоже решил, что всё случилось из-за меня, что меня предали, да и вообще, мне не стоило больше появляться в доме. Только я всё знал, знал, как в этом доме обстоят дела на самом деле, а потому, не вынося причитаний Кити, вышел из комнаты. Знаю, все мигом решили, что мне вообще плевать на происходящее, тем более, я давно переселился на второй этаж, а это для них явный знак того, что я не считаю себя их частью, частью этого дома, хоть и живу здесь давно.

Сидеть без дела долго не пришлось: едва я улёгся на свою кровать, достал ноутбук из коробки под тумбочкой, как завибрировал мой телефон — я вернулся в комнату вовремя.

— Сабля лютует? — был первый вопрос.

— Да, обвиняет во всём Китю и Снега, — ответил я.

Эля выдохнула в трубку, но в ответ сказала:

— Ничего, им это будет полезно, — может быть, она даже сдерживала слёзы в этот момент, так как явно пересиливала себя, чтобы сказать такие слова. Нет, я не стал говорить, что она врёт сама себе, я продолжил разговор.

— Ты забыла деньги, но я вовремя их убрал с глаз долой, — деньги лежали у меня на тумбочке, я знал, что в мою комнату никто не сунется, потому спокойно оставил их на видном месте, ничего не опасаясь.

— Да, спасибо, — быстро ответила она и продолжила: — Мой знакомый сейчас привезёт всё, что мы купили, встреть его, забери пакеты. Скажешь им, что прогуливался, встретил нас и забрал покупки, а мы отправились гулять.

— Они видели, что я дома, — начал я, но понимал, что дело даже не в этом. — И вообще, ты понимаешь, что ты делаешь?! Ты гуляешь с новенькой, их это взбесит ещё больше! Сабля всех собак на Китю спустит!

— Вечером вернусь, пусть всё приготовят, — отрезала она и сбросила вызов.

Не знаю, что она тогда наговорила Мисс, оставшись с ней один на один, но с тех пор новенькая возомнила, что знает больше остальных. Бедняга, даже не представляет, во что вляпалась. Она упустила свой шанс сбежать от нас, сбежать от Эли. Теперь бежать бесполезно. Уверен, что с ней повторится та же история, что и с Мышью… Впрочем, даже думать об этом не хочу — такая мерзость вышла в тот раз, что умереть хочется, когда хоть немного прикасаюсь к воспоминаниям о том, что тогда случилось.

Мисс

Мы гуляли по городу, Эля рассказывала мне, где и что находится, а когда мы подошли к школе, она начала рассказывать о себе. Всё оказалось так, как мне рассказали Китя и Снег. Эля преподавала историю, но допустила массу ошибок: вольные посещения занятий, визиты к ученикам, разговоры после уроков, а в итоге: ученики от неё без ума, коллеги ненавидят, а родители, видя, что их чада готовы чуть ли не молиться на преподавателя, начали выискивать на неё компромат, подозревая, что всё не так просто.

— Сначала меня хотели обвинить в педофилии, так как я была классной руководительницей у выпускного класса, и один парень заявил родителям, что после выпускного женится на мне, — Эля усмехнулась, сметая со скамейки снег, чтобы присесть рядом со мной. — А в итоге сказали, что я не справилась и мне лучше подумать о другой работе, написать заявление по собственному желанию и так далее, — она замолчала, усевшись рядом со мной и взглянув на горящие окна школы. Вечер приближался, начинало темнеть, а в местной школе шли занятия.

— И что потом? — спросила я, думая, что молчание затянулось.

— Сюда я приехала из-за бабушки, она болела, но я узнала об этом поздно, за неделю до её смерти, — продолжая смотреть на окна, говорила Эля, а мне уже было неудобно из-за того, что я вызвала её на продолжение разговора. — Когда бабушку похоронили, я полгода жила на квартире, а потом съехала в этот дом. Добираться до работы было трудно, транспорт туда уже сто лет не ходит, но это было намного лучше, чем жить в чужой квартире. А когда меня уволили, я просто не знала, что мне делать: деньги кончались, в маленьком городе обо мне ходили большие слухи, потому я и решила ничего не делать — исчезнуть, но остаться. Ученики мои, узнав о том, что я никуда не уехала, пришли ко мне. Родители некоторых из них думают, что их дети живут в городе, строят карьеру, зарабатывают деньги, получают второе высшее образование, а на деле: Китя не закончила даже художественной школы, не то чтобы какой-нибудь университет, Шаман уезжает в город, изображает из себя уличного музыканта, чтобы заработать денег, Вий занялся самообразованием, но это ему мало помогает, а Сабля надеется удачно выйти замуж, чтобы не работать.

Пока она говорила, я заметила, что речь её стала самой обычной, не такой растянутой, как раньше, но лицо по-прежнему оставалось беспристрастным, нельзя было угадать, глядя на неё, жалеет она этих детей или принимает это как должное.

Остальные: Мент, Снег, Шатун, Вена — не были её учениками. Шатуна привёл Вий, Шатун привёл Снега, Мента привела Сабля, а Мент привёл Вену.

— Ко мне на перевоспитание, — усмехнувшись, сказала Эля, когда рассказывала о Вене. Оказалось, что я нисколько не ошиблась на её счёт — наркоманка, которую Мент привёл, чтобы не сажать, так как знаком с ней с детства. — Перевоспитание не получится, он сам ей приносит траву, да ещё и остальных подсадил на это дело.

«Они все — наркоманы!» — простучало в голове, но тут же я вспомнила, как и сама когда-то по молодости пробовала марихуану — ничего страшного, это ведь просто курение. К тому же, никто — ни Китя, ни Снег, ни даже Сабля — не казались наркоманами.

— Нам не пора домой? — да, я впечатлялась её рассказом, мне должно было быть страшно после того, что я узнала: в доме Эли настоящий притон, но идти мне было некуда, а Элю стало жаль.

До сих пор не знаю, почему она решила мне всё это рассказать, но теперь мне кажется, что всё это было ложью.

Эля — страшный человек.

Мы вернулись раньше десяти, дверь открыл Вий, сказал Эле, что всё готово. Он провёл нас на кухню, где уже ждали все остальные. Если они и были рады кого-то видеть, то, конечно же, Элю.

— А как тебя сегодня зовут? Ты же ничего не сказала утром, — перед ней возник Шаман, а Эля остановилась и почти растерялась, в этот момент с неё снова слетела её маска спокойствия, но она надела её спустя несколько мгновений.

— Ренегат, — буркнула она, а Шаман остолбенел, пропуская её к столу.

— Не понял, — в полтона ответил он, оставаясь стоять на своём месте.

Жаль, что это слышали только я и Шаман, который так и просидел молча весь вечер, время от времени поглядывая на Элю, а Эля веселилась, о чём-то говорила с Китей.

«А был ли это приступ?» — думаю я теперь, когда спустя две недели моя жизнь превратилась в сущий ад.

Глава седьмая. На крючок. Точно — на крючок

Китя

Знаю, для Мисс мой приступ был неожиданным, но что я могла с этим поделать?

Это началось в доме, и как от этого избавиться — я не знаю. Шаман это называет болезнью, а Шатун зовёт обычным стрессом. Шатуну я доверяю больше: он же врач.

Самый первый приступ, до появления Мисс, случился, когда мы закончили школу, и я только-только перебралась к Эле. Родителям я сказала, что уезжаю в город, поступать в университет. Некоторое время мы созванивались, я врала, что поступила, вселяюсь в общагу, а потом связь с родителями почти прекратилась: мы отказались от телефонов и интернета. Тем не менее, раз в год я их навещаю и вру о том, что у меня сложилась жизнь в городе, что работаю я дизайнером и продолжаю учиться. Собственно, и в город я согласилась уехать со Снегом именно для того, чтобы перестать врать и начать говорить правду, но, похоже, мой обман никогда не кончится.

Она и сейчас не кончается… На самом деле у меня есть только мама, а папы у меня нет. Стас — мой отчим — когда-то и маму у меня почти отобрал. Они пропили всё моё детство, а когда опомнились, что жизнь проходит — стали уезжать на Север, чтобы заработать денег, а меня оставляли бабушке. Бабушка была очень строгой: я не могла просто так куда-то пойти на улицу погулять, обязательно нужно было отчитаться с кем я и куда мы пойдём и во сколько вернёмся… Но это лучше, чем мама у Сабли; Сабля должна была, например, весь день полоть грядки в огороде, чтобы выйти вечером всего часа на два и погулять. С моей бабулей было немного проще: она делала всё сама по дому, и когда я приходила со школы, мне оставалось только поесть, сделать уроки, и только потом я могла идти гулять; а летом она не будила меня почти до обеда. Иногда я, конечно, помогала ей, в основном в дни пенсии — тогда можно было заработать на сладости или на новый выпуск какого-нибудь журнала с постерами…

Я не знаю, что с бабушкой сейчас, но подозреваю, что она умерла. Когда в моей жизни появилась Эля — я забыла обо всех: мне больше не были нужны родители — с ними ничего хорошего; мне больше не нужна была бабушка — она уже старая и много ворчит, а еще, если заболеет какой-нибудь болезнью старости и мне придётся с ней водиться — я единственная внучка.

Но заболела я сама, и мне сейчас точно не до бабушки.

Первым приступом я напугала Элю, когда набросилась на неё и заявила, что видела, как она говорит по телефону; сказала, что она нас всех обманывает и заставляет нас жить с ней, только чтобы не чувствовать себя одинокой. Эля мгновенно отвела меня в свою комнату и сказала, что я могу её обыскать: найти телефон, например, а потом сказала, что я могу выметаться из дома, потому что она себя одинокой никогда не чувствовала.

Конечно, я этого не помню, мне обо всём рассказал Вий, когда я пришла в себя. После произошедшего я не знала, как подойти к Эле, как с ней заговорить; казалось, что одних извинений будет мало, но Элька быстро меня простила: сама подошла, когда мне стало лучше, и позвала выпить кофе; о моём приступе она даже не говорила, а я не старалась напомнить — будто и не было ничего.

В случае с Мисс я не собиралась извиняться; знала, что остальные ввели её в курс дела.

Пока я была в отключке, случилось сразу несколько событий: Шатун лишился дома, а Мисс осталась у нас. Хотя дом Шатуна и сгорел ночью, я решила, что всё случилось в один день — так отложилось в памяти. В тот же день я узнала, что Эля покинула дом вместе с Мисс, ушла в магазин, а вернулась только вечером; меня как раз разбудили вечером, когда Эля уже вернулась.

Не знай, я того, что Эля проверяет Мисс на вшивость — разозлилась бы не хуже Сабли. Конечно, она не гуляла с Шатуном или Снегом. Для проверки Шатуна хватило пары литров пива на двоих — она пила с ним во дворе дома и тогда Шатун рассказал о том, почему больше не работает в больнице. Снега и проверять не нужно было — он ей просто не понравился. Вену Эля уводила на чердак — уж не знаю, о чем они там беседовали и что пили; а городскую Мисс — Эля решила вывести в город…

Был ещё один парень, который надолго задержался в доме — Дым; с ним Эля секретничала больше всех, но парень этот почти не выходил из своей комнаты, а когда приходилось — был вечно хмурым, недовольным — казался злым.

Вообще в дом мы приводили много кого, но наша компания нравилась до тех пор, пока не наступала утро, а утром у нас было обязательство: привести дом в порядок после гулянки; и неважно — проспался ты или нет, плохо тебе или хорошо. Никто долго не задерживался — исчезали на следующий же день; но самыми запоминающимися в этом доме стали — Мышь и Бинт. Они запомнились тем, что исчезли безвозвратно…

Не хочу вспоминать о них. Трясу головой, будто так можно выбить из нее все воспоминания.

Ночью, перед тем как Шатун и Снег вернулись, я рассказала Эльке, как в городе назвали мои рисунки; она меня долго успокаивала, говоря, что я должна себя попробовать в чём-то другом, а рисунки оставить для тех, кто их действительно понимает. Только мы обе знаем, что ничего другого я делать не умею, а потому Эля сказала, что мы со Снегом поступили правильно, вернувшись в дом. Можно считать, что на этом наше с Элей общение закончилось — после той ночи уже никогда не было так, как было раньше.

Вечером следующего дня, когда Эля и Мисс вернулись, я узнала, что Эля показывала Мисс город, надеясь, что та в скором времени сбежит от нас, но… Мисс — упрямый баран, она почему-то решила остаться. Нет, я и сама настаивала на том, чтобы она осталась у нас, но не навсегда же. Хотя, может быть, я и думала, что она останется навсегда, но не думала, что она будет так близка к Эльке.

Я знаю: Эля специально подпускает её к себе так близко, чтобы лучше знать, с кем мы имеем дело…

Конечно, я ревную! Чтобы отправить меня к родителям, как успешную студентку из города, Эля собирала меня сама, учила, что говорить родителям, чтобы всё выглядело естественно, сочиняла мне мою легенду, покупала мне новую одежду, а теперь… Мне кажется, что в этот раз мне всё придётся делать самой. Неужели она так обиделась на меня из-за того, что я уезжала со Снегом в город? Неужели из-за этого она решила меня заменить на Мисс? Мне кажется, что они постоянно вместе, хоть Элька и общается со мной, хоть мы и придумываем с ней испытания для Мисс, как для всех новеньких, которые были в этом доме, но всё больше и больше я понимаю, что Эля жалеет новенькую, что она больше не хочет испытывать, как это было раньше.

Например, пыткам нашим подвергался даже Шатун. Чтобы остаться в доме — нужно вытерпеть Элю, чтобы вытерпеть Элю — нужно её любить и во всём соглашаться, а это новеньким не под силу, но Шатун справился. Эля сказала, что с него хватит.

Кроме того, что в доме есть правило — не пользоваться сотовой связью и интернетом, все остальные знают и ещё несколько правил. Ты всегда должен быть на стороне Эли, когда в доме находится новенький, ты обязан поддержать разговор, если находишься рядом с Элей. Если Эля тебя куда-то позвала — ты должен согласиться, бросить все свои дела и немедленно отправиться за ней. Также, если Эля попросила что-то сделать, — ты должен сделать это немедленно. А ещё: ты всегда должен говорить только правду, Эля в любом случае узнает, если ты ей лжёшь. Новеньким не говорят об этих правилах, они должны дойти до всего сами. Если эти правила не выполнять — Эля обижается, а на новенького спускают всех собак. Вымолить у Эли прощение — трудная задача.

Шатун ничего не знал, как и остальные, а у Снега был иммунитет, он быстро стал моим другом, я сама подпустила его к себе, мне больше нравилось издеваться над неуклюжим Шатуном; поэтому мы с Элей издевались только над этим здоровяком. Он любил спорить с Элей, а она специально провоцировала его на спор. Спорили они о медицине, Эля, конечно же, была неправа, она просто заводила спор, а я, Сабля, Вий и Шаман её поддерживали. Трудно поверить в свою правоту, даже если ты в ней уверен на все сто, когда против тебя хозяйка дома и ещё четыре человека. Шатун отступал. Эля обижалась, а миссия Вия заключалась в том, чтобы напомнить Шатуну, как он оказался в доме.

Шатун просто сдался. Эля превратила его в того, в кого мы и хотели его превратить, — безотказная рабсила, больше не имеющая собственного мнения, а когда у него сгорел дом, он вовсе превратился в пай-мальчика.

Вот чего не достаётся Мисс — испытаний. Мы все устали ждать. Именно поэтому я ревную Эльку. Именно поэтому мне в голову лезет мысль о том, что Эля променяет меня на Мисс.

Мент

Неуклюжий и неуверенный в себе медбрат однажды переборщил с инсулином для одной старушки. Старушка умерла, а в больнице, чтобы не было скандала, в документах быстренько организовали естественную смерть, только вот Шатуну пришлось распрощаться с работой. Теперь на нём была ещё и машина, не говоря уже о том, что ненавистная Снегу Мисс осталась в доме опять же по его вине. Сколько раз я предлагал Снегу рассказать всю правду, списать всё на этого увальня — не соглашался.

— Ну, начнёт он гнать, что ты с ним был, кто ему поверит? — напирал я, надеясь избавиться от бесполезного существа этого дома.

— Эля, — отвечал Снег. — Мы вместе пришли, ты же помнишь.

И с этим было не поспорить, об этом надо было договариваться с Элей, а за настроением этой сумасшедшей бабы хрен уследишь. Избавиться от Шатуна она решит только тогда, когда в нём не будет необходимости, а судя по тому, что она часто заставляла его делать то одно, то другое, — необходимость в этом здоровяке была немалая, но это для Эли. В любом случае, всё, что делал Шатун, с таким же успехом мог сделать Шаман или Вий, да даже я или Снег — неважно, но Эля избрала для этого Шатуна.

Здоровяк отныне ходил за продуктами вместо Вия, он чинил всё, что ломалось или что он сам ломал, чистил двор, топил печку. Шатун только не готовил, потому что этим внезапно занялась Китя. Ей-богу, в этом доме никогда ничего не готовили, пока Китя не вернулась из города, постоянно были полуфабрикаты, а с того времени всё наладилось. Так что Снег и Сабля во многом неправы: в тот день, когда в доме появилась Мисс, всё изменилось не только в худшую сторону: мы хотя бы есть нормально стали, хоть это и не её заслуга.

Мисс

Первые дни мне было трудно привыкнуть ко всему, что происходило в доме, сейчас я чувствую себя более-менее комфортно, но только, если не остаюсь с кем-нибудь один на один. Например, я бы умерла, если бы осталась наедине с Саблей и Веной, у этих явно одна цель — избавиться от меня. Доверять в этом доме я могла только Эле и Менту, остальным я не нравлюсь. Однако доверия Эля вызывает у меня сейчас всё меньше и меньше, не то, что раньше. Да и Мент… Странно доверять менту после того, что со мной уже случилось; я должна их ненавидеть, как кошки ненавидят мышей — я должна бояться, но этот почему-то не вызывает ни отвращения, ни страха. Может быть, потому что на мента он особо и не похож — одна только кличка. Да и отделение, в которое он меня возил мало похоже на то, где меня почти уничтожили за несколько суток: всё по-домашнему, все двери распахнуты — никакой ментовской атмосферы и близко не было.

Китя почему-то меня избегает, и как бы я ни пыталась с ней заговорить, она исчезает: выходит из комнаты, перебивает меня и зовёт кого-нибудь из соседней комнаты, лишь бы не говорить со мной. Иногда мне кажется, что меня для неё и вовсе не существует, она мастерски меня игнорирует. Она будто бы привезла меня в этот дом и оставила в покое после неудачной попытки убийства. Убийства… Чем меня могла напугать эта девочка? Я знаю, как выглядят люди, которые действительно хотят тебя убить или избить — они выглядят не так, как тогда выглядела Китя. Впрочем, мне до сих пор не верится, что это был обычный приступ, последствия какой-то болезни, но поговорить мне об этом не с кем: сама Китя теперь вряд ли мне что-то расскажет, Эля о ней не говорит, Мент и без того занят был моими проблемами, а спрашивать об этом Шамана — бесполезно.

Шамана я считаю самым безопасным, он просто клоун, который разряжает обстановку — ни больше, ни меньше. Мы часто с ним болтаем, обычно он рассказывает мне что-нибудь забавное. Например, как Китя однажды ударилась об столб, выходя из машины Мента. Вряд ли в его историях есть что-то правдоподобное, мне, например, никогда ещё не удавалось увидеть, чтобы Китя хотя бы говорила с Ментом, не то, чтобы ездила с ним на машине. Можно было бы поговорить с Шатуном, но тот и вовсе неразговорчивый, он как робот со своей программой: поддерживать тепло, расчистить двор от снега, сходить в магазин, что-то починить или, например, сделать рамочки для картин Кити.

Поиски моей машины затянулись. Две недели назад я надеялась на то, что её всё же найдут, пока в очередной вечер Мент не сказал мне, как бы невзначай, что надеяться не на что и мне придётся остаться здесь навсегда. В полупьяном угаре я согласилась с ним, а когда утром его слова прозвучали в голове — по спине пробежала дрожь. Остаться навсегда я не могла, но и оставлять Элю мне не хотелось, я ей обещала, что не брошу. К тому же… Здесь мне нравится намного больше, а возвращаться мне, впрочем, не к чему и не к кому — я не хочу снова возвращаться. Или хочу?

Наверное, всё же хочу остаться, но не навсегда, нет. Да, я дала обещание Эле. Получилось это случайно, это не входило в мои планы. В тот вечер мы не собирались в общей комнате, как было до этого. Китя была занята рисованием, потому они с Элей не были вместе, Вий находился в своей комнате весь день, Шаман, как тогда мне говорили, уехал в город на заработки, а Мент и Снег были заняты тем, что очищали двор: выдался небывалый снегопад, Шатун едва справлялся один. В доме без дела сидели только Вена и Сабля, они видели и слышали, как Эля вывела меня из общей комнаты, позвала прогуляться во двор. Рассчитывая, что мы будем помогать парням, я оделась соответственно, выбрала из тех вещей, которые мне подобрала Эля, так как мои пропали вместе с машиной.

— Ты выглядишь как бомж, — немного растерянно заметила она, а я смутилась, но возвращаться и переодеваться не стала.

Двор этого дома огромный. Может быть, здесь когда-то что-то и сажали, но теперь вся площадь была двором, который очищали от снега.

Мы спустились с крыльца. Шатун и Снег проводили нас взглядом, мы направлялись за дом, в беседку, а они о чём-то начали говорить: Снег будто нервничал, Шатун же оставался спокойным.

— Снег недоволен тем, что я осталась, — мне не хотелось жаловаться на то, что мне плохо среди её друзей, но постоянно сталкиваться с холодным взглядом этого парня было неприятно, потому я и сказала об этом Эле, как только мы скрылись за домом.

— Он ещё не привык к тебе, хотя сам когда-то был на твоём месте: его не хотели принимать, а Вий и вовсе был против его присутствия в доме, — отвечала Эля, устраиваясь на скамейке в беседке.

— Почему Вий был против? — меня это заинтересовало только потому, что я часто становилась свидетелем того, что у них называется «дружеским спором». Вий может поругаться со Снегом, но спустя несколько минут снова говорить с ним как ни в чём не бывало; Вена может повздорить с Саблей, но в этот же вечер они снова будут заговорщицки смотреть на меня и ждать удобного случая, чтобы подколоть или задать провокационный вопрос; не говоря уже о том, как каждый считает своим долгом посмеяться над историями Шамана.

— Он считает, что Китя любит Снега, что он — её первая любовь, на самом деле Китя любит Шатуна, — ответила Эля, пожимая плечами.

— Разве? — удивлению не было предела, я даже попыталась припомнить — видела ли я Шатуна и Китю вместе за всё то время, что нахожусь в доме, но в памяти ничего такого не всплывало.

— Так бывает, — ответила Эля. — Просто Снег оказался ближе и сообразительнее, — заключила она, поджимая губы.

Она посмотрела в сторону, давая понять, что больше не хочет говорить на эту тему, а мне в этот момент хотелось продолжить разговор о Ките, спросить о её приступах, но Эля быстро вырвала меня из размышлений, попросив рассказать о себе. О, как бы мне хотелось рассказать ей о себе всё! Всё то, что я никому и никогда не рассказывала! Что-то мне подсказывает, что только Эля и способна меня понять; что-то внутри умоляло меня сделать это: рассказать всё, выплакаться наконец-то, поделится своей болью, но… Я не знала, с чего начать, и как о таком вообще можно с кем-то говорить.

— А что рассказывать? — в итоге у меня вообще не нашлось никаких слов.

— Что-нибудь, — пожимая плечами, продолжала она. — Ты живёшь с нами уже неделю, мы тебе более-менее знакомы, а ты остаёшься для нас чужой, — мне захотелось закурить, прежде чем начать рассказывать о себе хоть что-нибудь, а Эля, будто угадывая, протянула мне пачку сигарет с зажигалкой.

— Ну… — мялась я, не зная с чего начать.

— Кем ты работала в городе? Тебе нравилась твоя работа? — лучше бы она спросила меня о родителях или о детстве; ведь именно из-за этой работы я и пережила тот кошмар, о котором не могу и слова вымолвить. Стоит вспомнить — слёзы сами собой начинают литься, а при посторонних плакать не в моих правилах.

Вдруг, чтобы не вспоминать прошлое, чтобы не говорить ничего о том, что не даёт мне спокойно спать до сих пор, я решила врать. Вместо того чтобы рассказать, как однажды я устроилась менеджером по продажам, я сказала:

— Это была очень скучная работа, я была ассистенткой управляющего в одном офисе, — в тот момент мне показалось, что Эля понятие не имеет, что это намного хуже, чем менеджер по продажам, поэтому я продолжила: — У меня почти не было свободного времени, мне нельзя было опаздывать или уходить на обед, я должна была всегда быть на связи со своим шефом…

— Поэтому ты такая? — не дослушав, перебила Эля, снова загоняя меня в тупик.

— Какая? — теперь я знаю, что не стоит спрашивать у Эли пояснений, но тогда, хоть я и прожила у них уже неделю, этого не знала, потому и спросила.

— Услужливая, — устало выдыхая, ответила Эля. — Ты можешь угадать моё настроение, понимаешь, когда я хочу о чём-то говорить, а когда нет, знаешь, когда тебе стоит замолчать, — продолжала она, а мне становилось не по себе — я действительно такая, но разве это называется «услужливая»? Я подавленная; у меня словно забрали моё настоящее «Я», оно убито или потеряно, а в живых осталась только эта оболочка, которую теперь зовут даже не Надей, а Мисс. Дурацкая оболочка, с дурацким прозвищем, если честно.

— Может быть, — и больше мне нечего было ответить, я выдохнула дым и выкинула сигарету.

— У меня ещё никогда не было таких друзей, если честно, — продолжала Эля. — Китя думает только о себе, требует внимания, ей пора повзрослеть, а она не хочет этого понять; Сабля не любит никого, ей просто нужно, чтобы я была рядом; с парнями проще — они всегда сами по себе, но кто им даст совет, если не Эля, — она замолчала и усмехнулась, снова посмотрев в сторону. — Жаль, что однажды ты уедешь, — добавила она, прикуривая сигарету.

Не знаю, что на меня тогда нашло, но Элю мне стало жалко. Жалко больше, чем себя. Казалось, что и ей есть что рассказать, что и она о чём-то молчит, и не знает, как выговориться, как разделить свою боль хоть с кем-нибудь. Явно она жалела не о том, что Китя или Сабля — такие, какие они есть; скорее, она жалела о том, что даже среди них — она очень одинока. Это намного хуже, чем быть в настоящем одиночестве. В настоящем одиночестве тебе не на кого надеяться, у тебя есть только ты; а в такой ловушке, в которой оказалась Эля — надежда душит, а потом растворяет тебя в тех людях, которые эту надежду дарят. Я одна с самого начала. С того начала, когда моему кошмару пришёл конец, и я училась жить со всем этим одна, а Эля… Она окружена этими детьми, она с ними в одном доме, — но поговорить не с кем.

— Мы всё равно будем друзьями, — я имела в виду, что мы сможем созваниваться, я смогу приезжать в гости, но Эля только усмехнулась, услышав эту фразу. — Вряд ли я отсюда уеду, работы в городе у меня не осталось, а найти новую не так просто, — добавила я, надеясь просто-напросто успокоить её, не давать повода для грусти; становясь в один ряд с Саблей и Китей.

— Если бы ты осталась, я была бы самым счастливым человеком в этом доме, — выдыхая дым, ответила Эля, смотря впереди себя.

— Значит, я остаюсь здесь навсегда, — это вышло спонтанно; в одну секунду я вышла из ряда, где были Китя и Сабля (мне так показалось), и мне самой не верилось, что я сделала это.

Вот до чего доводит излишняя жалость. Который раз…

Неделю назад мне нужно было прикусить свой язык, рассказать о своей работе и спокойно вернуться в дом, но меня вдруг пробило на сантименты.

Верить Эле или нет — вопрос, который не даёт мне покоя, из-за которого я теряю доверие ко всем в этом доме. Всё слишком сложно, чтобы просто понять. Мне не нужно было оставаться здесь, мне нужно было бежать, а не скрываться от своих кошмаров.

Эля

Надя не перестаёт меня веселить: вместо того, чтобы рассказать, как отбывала срок за свою начальницу, рассказать мне об Алёне всё, что она знает — врёт и не краснеет. Либо она всё забыла, либо, что более вероятно, — она здесь не так просто. Поверить в её увольнение мне не даёт именно её враньё.

— Она не говорила, что бывала раньше на твоей работе? — Мент, как и обычно докладывал мне обо всём; мы решили придержать эту Принцес… Надюшу здесь. Почему-то который раз вылетает из головы её прозвище и хочется назвать Принцессой, а не Мисс.

— Нет, ничего такого, — бубнил себе под нос Мент. — А должна была?

— А ты не знаешь? — я была удивлена его неосведомлённости. — Около года назад или чуть меньше, эта девица попала под суд за денежные махинации. Дело было на карандаше нашего общего знакомого, а потому Надежда была здесь, — так решил Дядя. Пытали, насиловали, хотели от неё избавиться, но потом вдруг — откуда-то взялся крутой адвокат и её вытащили.

Мент тихо охреневал от услышанного, и это я и половины истории Наденьки не рассказала.

— Это… Ну… Я не удивлён, что ты столько о ней знаешь… Так, может, нахер её отсюда? — он едва нашёлся, вот только я не поняла, что его так вдруг напугало, что он предложил избавиться от этой девчонки.

— А что она мне может сделать? Вряд ли она знает, что я племянница того самого мусора; и какой изощрённый ум нужно иметь, чтобы как бы случайно встретить Китю и Снега, подвезти их и остаться в этом доме, чтобы выждать момента и убить меня. Посмотри на нее: такие, как она, не умеют мстить; такие, как она, нападают сразу и не ждут — лишь бы утолить жажду мести; и делается это сразу и в горячке, когда терять уже нечего.

Не знаю, с чего вдруг я пустилась в такие рассуждения… Может быть, потому что я вечно жду момента, чтобы отомстить, а потом либо опаздываю, либо уже не вижу смысла в мести.

Мент молчал, а потом стал рассуждать о том, что появление Мисс в доме — как минимум, странное.

К счастью, в дверь постучал Вий, и Менту пришлось уйти.

— Он опять здесь, — мальчик снова ревновал.

— Ну, так защити меня, если так раздражает его нахождение в моей комнате; я с ним точно не справлюсь, а ходит он сюда не просто так, — выпалив это я тут же замолчала и отвернулась к окну — снова наступала на те же грабли: Вий ведь снова мог понять всё слишком буквально. — Извини, — добавила я, не поворачиваясь к нему. — Не нужно ничего. Он меня не тронет.

В стекле смутно отражался портрет, однажды убранный этим мальчиком за монитор моего компьютера: парень в бандане. Ты никогда её не носил, а мне почему-то хотелось видеть тебя именно таким.

— Китя готовить стала, — Вий, устало выдохнув, опустился на кровать; ему не мешало бы закурить, но он не курит, чтобы потом не бросать — слишком правильный мальчик.

— Пусть отвлечётся, — я наконец-то обернулась и вернулась за свой стол, закурив и выпустив дым продолжила: — Побег из коробки не удался, ей нужно время, чтобы смириться с провалом.

— А ты всё время с Мисс, — пытаясь упрекнуть меня в том, что Китя один на один со своей бедой, сказал он.

— А она была всё время со Снегом, — парировала я, но в шутку; на самом деле я была только рада, когда она прилипла к этому парню. — Ты знаешь, почему я всё время с этой Мисс, — уже серьёзно сказала я, затушив до половины выкуренную сигарету.

— Мне уже не доверяешь? — продолжал огрызаться он.

— Доверяю: смотри и наблюдай, как обычно; просто мне стало скучно, и я решила поразвлечься. Хочешь — верь, а хочешь — нет: она едва не поклялась мне в вечной дружбе, так что она у меня на крючке. Точно — на крючке…

А ещё вернее: если Мисс находится в моем доме не просто так — я дала ей иллюзию представления того, что это я у неё на крючке: я в ней нуждаюсь и ищу с ней дружбы, а она так просто дала обещание стать мне лучшей подругой.

Даже не представляю, к чему может привести вся эта нелепая стратегия. Будто в моей жизни мало было драм; будто мне действительно стало скучно, и я решила поиграть в какую-то идиотскую войнушку.

Глупо мстить через эту девчонку; она больше похожа на лишний элемент, какой-то аппендицит: непонятно зачем она здесь и почему именно она, а никто-то другой или сама Алёна.

–…Сабля и Вена что-то мутят, — донесся до меня голос Вия, когда я вдруг вышла из своих мыслей.

— Наблюдай, Тём. Я отдохнуть хочу, оставь меня одну пока, — он ушёл, не договорив; я заперлась на ключ — мне хотелось побыть наедине с твоим портретом и поговорить; но я долго смотрела в твои нарисованные глаза и не заметила, как меня сморило в сон.

Глава восьмая. План ССВ

Сабля

Первый день — прогулка с Элей по городу, второй день — прогулка с Элей во дворе, третий день — разговоры с Элей на кухне, четвёртый день — Эля заявляет, что Мисс — её лучшая подруга, пятый день — Эля и Мисс вместе уходят из дома и возвращаются поздно вечером.

Припадочная Китя ушла в кулинарию, теперь она мечтает стать поваром в дорогом ресторане; все нахваливают её стряпню, а я даже жрать это не решаюсь, мало ли что она туда намешала. Всем будто по барабану происходящее: Шатун стал молчаливым и исполнительным, Вий постоянно запирается в своей комнате, Менту всегда была безразлична наша судьба, он сюда приходит, только чтобы пожрать, как говорит Шаман, а сам Шаман изображает беззаботного весельчака, которого происходящее не касается.

Кто бы мог подумать, что соратниками в нелёгком деле станут Вена и Снег.

— Она не нравится не только тебе, я был против того, чтобы она была в доме, но Китю уже было не остановить, — говорил наш дохляк. — Нам нужно объединиться, чтобы избавиться от неё, — предложил он.

— Ты не видишь главного, — как на беду, в тот момент на кухне спала Вена, уткнувшись мордой в стол, и всё слышала. — Эта Мадам подружилась с Элей.

— Мисс, — поправил её Снег.

— Да хоть Королева Англии! — Вена поднялась из-за стола: сонная, с фиолетовыми кругами под глазами, лохматая. — Чтобы избавиться от Мисс, нужно выставить её в таком свете, чтобы Эля в ней разочаровалась и вернулась к Ките. Кому было плохо, когда она нянчилась с припадочной? Нико…

— Хватит её так называть! — Снега всегда бесит, когда Китю называют припадочной, больной или дурой, потому он не дал договорить Вене.

— Ох ты, господи! Заступник нашёлся, — невозмутимо продолжала Вена. — Между прочим, по её вине вся эта херь происходит, — напомнила она ему, и Снег опустил голову, тут было не поспорить. — Элю надо вернуть, пока не поздно, — твёрдо заявила она, опускаясь на своё место. — Сегодня она уходит с этой фифой в магазин, а через неделю — свалит с ней в город и поминай, как звали, — она наклонилась вперёд и продолжила шёпотом: — Только мы с вами останемся здесь, повторим судьбы своих родителей: сопьёмся к ебеням, а Мент ещё и наркотики подкинет, а потом нас сдаст, чтобы план свой выполнить.

Мать моя, это было эффектно! Не знай я, что Вена без прошлого и будущего, решила бы, что она — какой-нибудь диктор из телевизора: нагоняет страху, и не знаешь чего делать, тупо сидишь и смотришь в одну точку. Однако ей удалось нас расшевелить. Оставаться в доме без Эли… Это было даже страшно вообразить, а допустить — ещё страшнее.

— А может, её в речку скинем? — предложила я так просто, потому что другого варианта не видела, но Снег в этот момент так дёрнулся, что едва не снёс стол, за которым мы сидели.

— Почему сразу в речку? — и спросил меня об этом так, будто я в речку скидывала уже человек десять, но никому не говорила, а он всё знал, и вот, наконец-то, поймал меня с поличным.

— Просто предложила, — разведя руками, ответила я. — Можно и в лес отвести, волкам на съедение.

— Чё за бред вы оба несёте? — Вена захохотала, как будто снова ширнулась. Да, она ещё и наркоманка, правда, на тот момент была бывшей наркоманкой целый месяц. — Волки, речки. Надо выставить её полной дурой, наговорить ей про Эльку всякой херни, чтобы бояться начала, довести до паранойи, а потом Эля её сама выгонит. В доме одной ебанушки хватает.

И Снег вскочил из-за стола, смерив Вену таким взглядом, от которого она должна была бы прижать уши к затылку, сделать виноватые глаза и забиться в угол; но это была Вена, которая откинулась на спинку стула и молча закурила, словно ничего не произошло. Впрочем, ничего и не произошло, это Снег, слегка дёрганый из-за Кити.

Подобраться к Мисс было не так-то просто: мало того, что она постоянно с Элей, так ещё и мы вселяли в неё ужас, потому что глаз с неё не сводили. Сначала мы с Веной рассчитывали, что справимся с ней в одиночку: подружимся, начнём сочинять небылицы про Элю и вешать этой Мисс лапшу на уши, от которой у неё волосы будут дыбом, но потом мы поняли, что она нас к себе не подпустит.

Несколько попыток заговорить увенчались полным провалом.

— Хочешь кофе? — Вена спросила, усмехнувшись, и будь я на месте Мисс, тоже отказалась бы только потому, что Вена до этого сверлила её взглядом, обсуждая со мной её одежду.

Все шмотки Мисс пропали вместе с её тачкой, но, сходив с Элей в магазин, она, видимо, прибарахлилась, потому и ходит во всём новом. Конечно, мы с Веной не могли этого не заметить, потому и обсуждали между собой все тряпки, которые смотрелись на Мисс как на корове седло. Мы и не знали, что она это замечает, а оказалось, что ей почти всё известно.

— Знаете, что Мисс считает вас своими врагами? — спросил нас как-то Вий. Мы с Веной переглянулись, делая вид, что ничего не понимаем.

— С чего бы это? — спросила Вена.

— Вы постоянно смотрите на неё, о чём-то шушукаетесь, нужно быть полным идиотом, чтобы этого не понять, — ответил Вий.

После этого мы старались смотреть на Мисс меньше, оттого посмотреть на неё хотелось ещё больше. Вий время от времени качал головой, давая нам понять, что ничего у нас не выходит и мы делаем только хуже.

— Перестаньте на неё так пялиться, — шипел он дня через два. — Будь я на её месте, я бы начал вас избегать и ходить из-за вас по дому с битой!

В итоге мы с Веной решили, что будем изображать полное безразличие, как только Мисс будет появляться рядом с нами. Однако было уже поздно: доверия у Мисс мы не вызывали, она нас начала не только избегать, но и игнорировать.

— Хочешь, поделюсь йогуртом? По-моему, Китя сварила что-то несъедобное, — изо всех сил я старалась изобразить дружелюбие, но и от моей компании Мисс отказалась, молча покинув кухню. Так со мной могла обойтись только Эля, а тут! Меня это задело не на шутку! Кем она себя возомнила?!

В какой-то момент мы даже подумали, что, может быть, у Эли новая стратегия: она сама избавится от Мисс, но в голове не укладывались все эти вылазки в город, магазины, разговоры по вечерам. Мисс будто бы заменила Китю, а Ките на это было абсолютно плевать: утром готовит, потом моет посуду, потом готовит обед, потом опять моет посуду, готовит ужин, моет посуду, а ближе к ночи — уходит в комнату и рисует свои каракули.

А тем временем Мисс становилась всё ближе и ближе к Эле, потому мы снова собрались втроём, на этот раз на чердаке, чтобы нам никто не мешал. Чердак Вий когда-то превратил в мансарду, но никто жить там так и не стал, потому чердак выглядит как пустая комната, обитая досками. Очень холодная комната, в которую так и не провели отопление, но здесь была печная труба, и мы уселись около неё, чтоб было хоть какое-нибудь тепло.

— Она уже неделю здесь торчит, а вы так ничего и не сделали, чтобы она хотя бы испугалась, — ворчал Снег.

— Вообще-то нас она уже боится, — не растерялась Вена.

— Это уже все знают, — огрызнулся он. — Нужно, чтобы она боялась Элю, а не вас. Она должна покинуть этот дом, — напомнил Снег.

— И что ты предлагаешь? — я вступила в разговор, потому что Вена снова закурила, и вряд ли бы ответила ему что-нибудь оригинальное.

— Пригласите её прогуляться, а между делом скажите, что Эля подпустила её к себе так близко неспроста, — Снег говорил вкрадчиво, чтобы до нас дошло каждое слово, а до нас и дошло — мы с Веной переглянулись, не веря своим ушам.

— Ты тоже так думаешь? — Вена спросила его об этом так, словно она рада, что с ума сходим не только мы с ней, пытаясь разгадать, что происходит у Эли в голове, но и Снег. — Мы тоже решили, что всё это не просто так!

— Если вспоминать всех новеньких, — начала я, пока Снег смотрел на нас как баран на новые ворота, — то со всеми изгнание происходило по-разному: кто-то не выдерживал её истерик, кто-то хамил Ките и отправлялся восвояси, а с Шатуном и вовсе забавно получилось! Посмотри, каким тихим и послушным он стал!

— Да, — что-то соображая, ответил Снег, опуская глаза. — Ещё скажите, что Эля может её убить и она не первая, кто рискует своей жизнью ради того, чтобы её приблизили, — добавил он, едва ли не расплываясь в довольной улыбке.

Мы с Веной снова переглянулись, в голове обеих прозвучало: «Он это серьёзно?!» — но всё озвученное показалось нам гениальным планом. Тем более, подумали мы, если Эля хочет избавиться от Мисс именно таким способом, наши байки будут ей только на руку.

Снег

Чтобы стать своим, нужно было привести нового чужака, на которого ополчится весь дом, но самое главное — нужно успеть занять своё место, и я его занял. Чем я только думал…

Радовало только то, что Сабля, которая была когда-то против меня, стала со мной заодно, но больше всего удивляла Вена: до всего этого я считал её безмозглой шалавой, а она оказалась той ещё сообразительной сукой, готова была действовать. Если бы Сабля её не отвлекала, уверен — у неё бы всё получилось.

О чём я тогда думал? Ни о чём. Мне хотелось свести счёты не только с Мисс — эта новенькая стала предлогом: мне хотелось свести счёты с Элей, а значит, и со всем домом. Как там? Разделяй и властвуй? А потом в мои планы входило только одно — забрать отсюда Китю и уехать навсегда, потому что возвращаться было бы некуда.

Только планы мои нарушил Мент, вытащив из реки машину Мисс, предложив разобрать её и продать по частям. Прикинув, что мы выручим за это неплохие деньги, я и Шатун согласились и несколько ночей подряд пропадали в гараже Мента. Думая, что Вена и Сабля решили все проблемы, домой я возвращался с расчётом понаблюдать за враждой Эли и Мисс, но… Эти тупые курицы всё спустили на тормозах, у них ничего не получилось.

Пришлось всё брать в свои руки — подружиться с Мисс.

Мисс

В субботу Эля пригласила меня прогуляться по городу. Маршрут был тем же: такси, супермаркет, школьный двор, а как только начало темнеть, мы отправились в кафе.

— По местным меркам — это целый клуб, — говорила Эля, когда мы усаживались за столик.

Кожаные диванчики, плазма в углу зала, настоящая барная стойка, но всё это было настолько крошечным, что в городе, из которого я сбежала, такой зал отвели бы под V.I.P. зону, доработав интерьер, конечно.

— Здесь нормальная еда? — поинтересовалась я, даже не заглядывая в предложенное меню.

— Самая настоящая, — ответила Эля. — Чёрный кофе и пепельницу, — попросила она.

Официантка, она же бармен, уставилась на меня, а я не знала, что заказать. Может быть, по местным меркам это и было клубом, но меню самой настоящей столовой, и от чтения названий блюд мне хотелось вернуться домой и съесть что-нибудь приготовленное Китей.

— Кофе, — наконец-то ответила я, хотя безумно хотелось чего-нибудь съесть.

— Здесь очень вкусное мороженое, — тут же выпалила Эля, выкладывая на стол пачку сигарет.

— Кофе с мороженым? — переспросила я, не представляя, как это можно совместить.

— Почему бы и нет, — пожав плечами, ответила Эля. — Мне шоколадное, — обратилась она к официантке.

— И мне, — хотя я его и не особо люблю, но выбирать уже было неудобно, кроме нас были ещё посетители.

Дамочка в униформе продавца отошла от нас, выстукивая каблуками по кафельному полу.

— Кривое зеркало мегаполиса, — усмехнулась Эля, провожая официантку взглядом.

Весь день мы говорили ни о чём, а в кафе продолжили. В супермаркете Эля жаловалась мне на цены, говорила, что они не соответствуют зарплатам горожан, рассуждала о качестве продуктов, а во дворе школы обсуждала систему образования и обеспечение их школы. В кафе всё закончилось разговором о том, что периферия очень хочет быть похожа на город, может быть, даже на столицу.

—…Но людям не хватает образования, мозгов и инициативы, в итоге каждый хочет набить свой карман, построить дом, набить его дорогой мебелью и вызвать зависть тех, у кого жизнь не сложится никогда в силу обстоятельств и лени, — говорила Эля.

Может быть, она продолжила бы свой монолог, если бы в кафе не завалилась компания из трёх девиц. Полупьяные, они прямиком устремились к барной стойке; моё внимание они бы не привлекли, если бы с их появлением Эля не замолчала и не начала бы суетиться.

— Мы уже уходим? — Эля достала свой бумажник, чтобы оплатить наши кофе и мороженое.

— Да, уходим, — она опустила голову так, что волосы почти скрыли её лицо от остальных. — Идём, — кинув несколько бумажек на стол, заявила она.

Эля быстро выбралась из-за стола, смотря в пол; наверное, мне нужно было сделать то же самое, но я встретилась взглядом с одной из девушек — обычной стройной брюнеткой в очках, она мне показалась вполне трезвой.

— Элька? — сидящая рядом с ней, в точности такая же, заметила Элю и спустилась со своего стула, чтобы подойти, но в этот момент Эля сорвалась с места.

Мне оставалось только поступить так же — выбежать из кафе. Эли нигде не было, она будто бы провалилась сквозь землю, и это меня до смерти напугало: как добраться до дома, я не знала, а в городе мне известны только это кафе, супермаркет и двор школы. Стоя около входа, я смотрела по сторонам, не решаясь её позвать, сердце клокотало в горле.

Ни о чем, кроме того, что я не смогу вернуться в дом, я не думала, хотя стоило задуматься, почему Эля так отреагировала, почему сбежала и не стала здороваться со знакомой.

— Я здесь, — она вышла из-за угла, откидывая сигарету в сторону. — Сейчас подъедет такси, пора возвращаться домой, — как ни в чем не бывало сказала она.

— Ты меня напугала, — переводя дыхание, ответила я, следуя за ней.

— Извини.

Вернулись мы поздно, после десяти, может быть, за полночь. Дверь нам открыл Вий.

— Нужно поговорить, — и лицо его было серьёзным. Смерив меня с головы до ног, он добавил: — Наедине.

— Спокойной ночи, — обратилась ко мне Эля, оставив на пороге одну, скрывшись с Вием за дверью в кухню.

Думая, что остальные спят, я старалась как можно тише раздеться и проследовать в свою комнату, но в тот момент, когда я вешала куртку на крючок, на лестнице послышались голоса. Затаив дыхание, я пыталась разобрать, кто и о чём говорит, но узнала только голос Снега — он просил кого-то поторопиться.

Любопытство взяло верх. Проскользив носками по полу, я оказалась около лестницы и увидела не только Снега, но и Саблю с Веной — все они крались по коридору родного дома, как воры, и это ещё больше разожгло интерес. Проследив, дождавшись, когда они закроют дверь за собой, я проследовала за ними. Лучше бы я этого не делала…

С того самого дня я потеряла сон. Проследовав за ними, я узнала, что у дома есть ещё один этаж, а хозяйка этого дома — маньяк.

А я её жалела! Да вот о чём она хотела рассказать, но не могла!

Мне хватило слов Снега о том, что Эля может запросто меня убить. Девчонки в этот момент пытались его разуверить, говорили, что это слишком, но Снег настаивал на том, чтобы меня предупредили.

Ограничить общение с Элей я не могу: она может заподозрить, что мне всё известно, мне приходится общаться с ней, но мне кажется, что она всё знает и мы со Снегом в большой опасности. Девчонки меня так и не предупредили, видимо, испугались, а Снег…

Утром следующего дня он пригласил меня во двор и всё выложил. Мне не нужно было изображать удивление, я не спала всю ночь и всё ещё была потрясена тем, что услышала тем вечером.

Я сбежала из одного кошмара в другой.

— Рада, что вы со Снегом нашли общий язык, — Эля смотрит на меня так, будто огорчена этим фактом, но мне кажется, что время для меня и Снега начало свой отсчёт — нас скоро убьют.

Глава девятая. Фурия

Сабля

Мама моя всегда была толстой истеричкой. Она поздно поняла, что ей нужны семья и дети, поэтому, когда мне исполнилось четырнадцать, матери было около пятидесяти. Разумеется, ни о какой счастливой семье с рекламных билбордов и речи быть не могло: отец работал в коммунальной службе, а мать сидела дома, прикрываясь какой-то выдуманной болезнью. Пока она спокойно играла роль домохозяйки, психика её пошатнулась, хотя я могу ошибаться. В детстве она казалась мне милой и любящей матерью, а позже она превратилась для меня в мегеру: из школы я должна была явиться вовремя, ни минутой позже, друзей у меня не было именно из-за неё. В то время, когда остальные девчонки встречались с парнями, гуляли по городу, я была вынуждена помогать матери либо в огороде, либо на кухне. А ещё она была помешана на чистоте: в доме постоянно проводились, как она их называла, «генеральные уборки». Мать их устраивала несколько раз в неделю, чаще всего — когда ругалась с отцом. Мы жили в двухкомнатном домике, с отрывающимися обоями, с вечно дырявым линолеумом, холодным полом, мрачной атмосферой. Всё это нужно было привести в порядок: помыть полы, выбить ковры, натереть посуду до блеска. Вот такой Золушкой я была при живой матери, а хуже всего то, что ни о каком сказочном принце и мечтать не приходилось, все знали, что я вечно занята поручениями мамаши, а потому даже не решались пригласить меня на прогулку или дискотеку.

Ночью я мечтала о том, что сбегу из дома, встречу своих друзей, среди них найдётся молодой человек, который прекратит все мои страдания, забрав к себе жить. С этими мыслями я засыпала и просыпалась, уходила в школу и не хотела возвращаться домой.

Так я однажды и не вернулась. Мама умерла за месяц до моего выпускного. Может быть, это жестоко с моей стороны, но я не думала о том, о чём обычно думают дочери, когда умирают их матери: в тот момент я горевала только об одном — все деньги, которые были отложены на мой выпускной, родня спустит на похороны матери, а я и вовсе должна была облачиться в траур, в то время как остальные девчонки наденут яркие праздничные платья. Она снова мне всё испортила — умерла не в нужное время и не в нужном месте.

Эля была нашей классной руководительницей, и, как и всех учителей в школе, я её ненавидела и не собиралась подпускать к себе, как бы она ни пыталась, но когда матери не стало, я почему-то вспомнила именно свою классную руководительницу.

— Хорошо. Можешь не говорить со мной сейчас. Ты знаешь, где я живу. Можешь прийти в любое время, и мы поговорим, о чём захочешь, — она говорила мне это в тот момент, когда вся школа была против меня, когда из-за меня собрали педсовет и решали, как же я буду сдавать экзамены.

Вся учительская свора обвиняла меня то в прогулах, то в неуспеваемости, а я просто пыталась найти время для жизни, где нет моей матери, где нет её указов, потому и прогуливала школу, чтобы завести друзей, чтобы пройтись по городу, послушать любимую музыку. Нет, я не считала себя виноватой, виноватой была моя мать, из-за неё я прогуливала школу, чтобы попытаться насладиться жизнью.

Эля была единственной, кто ничего плохого обо мне не сказала, наоборот — даже отметила, что я вовремя сдаю ей тетради с выполненным домашним заданием, более того, никогда не опаздываю на её уроки. Ещё бы! Она же классная руководительница, с ней мне не нельзя было ссориться, но подпускать её так близко, как подпустили её к себе остальные, мне не хотелось, мне хватало матери, которая руководила мной и моей жизнью.

Когда весь тошнотворный процесс похорон прошёл, когда гости пили на кухне за упокой души, мне стало страшно: сначала показалось, что в соседней комнате, где до недавнего времени стоял гроб с матерью, кто-то есть, потом я боялась подойти к зеркалу, на которое была накинута плотная тёмная занавеска. Никому до меня не было дела, а мне становилось всё хуже и хуже. Голова начинала кружиться, в ушах загудело. Стоя посреди комнаты, я боялась даже шелохнуться, повернуть голову, посмотреть в сторону, казалось, что мамаша за спиной, готова меня схватить, вцепиться в плечи своими пухлыми руками и сожрать. Резко обернувшись, я вбежала в свою комнату, напихала в школьную сумку первые попавшиеся вещи и рванула на улицу.

Ноги меня сами привели к Эле. Помню до сих пор, как громко я закричала, увидев её на крыльце дома; ей пришлось выбежать ко мне навстречу, а когда мы столкнулись — я уткнулась ей в плечо и так долго ревела, будто уже никогда не смогу остановиться.

В этом доме я живу дольше всех остальных, если не брать Элю в расчёт, но она будто бы мстит мне за то, что я её не подпустила к себе раньше, что вспомнила о ней только тогда, когда мне стало плохо, когда мне не к кому было идти. Может быть, именно поэтому она выбрала себе в лучшие подруги Китю. Не знаю…

До выпускного я жила у неё, она помогала мне с уроками, учителя не могли поверить, что после похорон матери я наконец-то взялась за ум. Экзамены мне дались легко, Эля предупредила всех о том, что я всё ещё переживаю свою потерю, а потому не стоит меня грузить. Трояки мне достались только за то, что я потрудилась явиться.

К выпускному у нас уже сложилась своя компания: Эля, Китя, Шаман, Вий, Пёс, Прищепка и я, и все мы удрали с выпускного бала, как только нам вручили аттестаты. Мы знали, что Элю хотят уволить из-за выходки Вия, но мы не знали, что она сама его об этом попросила, а потому и не разговаривали с ним долгое время. Вий был отшельником среди нас, и мы не понимали, почему Эля не прогонит его из нашей компании. Оказалось-то всё просто. Мы все остались в дураках.

Вий и сейчас отшельничает, видимо, привык к такому образу жизни, но пугает только то, что он всё про всех знает, хоть почти и не общается с нами.

Может быть, он знает, что задумала Эля? Может быть, он помог бы нам разобраться с Мисс?

Мисс

Сказать, что я не общалась ни с кем, кроме Снега и Эли, — ничего не сказать. Они будто бы делили меня между собой все эти дни, но никак не могли договориться. Иногда мне казалось, что они вцепятся друг другу в глотки, лишь бы я обратила внимание на кого-то одного.

Эля пугала меня своей навязчивостью, Снег пугал меня Элей.

— Пёс и Прищепка были её лучшими друзьями, эта парочка смылась, поругавшись с ней накануне. Потом у них, как говорит Эля: хватило наглости прислать нам всем открытку. Тебе будет интересно и полезно знать, что случилось дальше, — Снег на этих словах замолчал, затянувшись сигаретой и выдерживая паузу, видимо, считая, что я ещё не до конца напугана.

— Чем? — не выдержала я, ожидая ответа.

— После этой открытки, — он закинул ногу на ногу, продолжая говорить так, будто рассказывает мне самую обычную историю, — Эля ушла из дома на несколько дней, — он снова затянулся сигаретой и посмотрел по сторонам, после чего наклонился ко мне так близко, что запах табака из его рта едва не пробудил все мои рвотные рефлексы. — Где она была, где ночевала, где жила всё это время — никто не знает, да только от Прищепки и Пса больше нет никаких вестей.

Произнеся последнее слово, он откинулся на спинку стула и снова затянулся сигаретой, словно он мне ничего не говорил несколькими мгновениями раньше.

— Но… — в эти россказни верилось с трудом, но и не поверить я не могла, всё время прокручивая в голове разговор Снега, Вены и Сабли на чердаке. — Как Эля и вести от этих двоих могут быть связаны? — и даже догадываясь, к чему клонит Снег, мне почему-то хотелось услышать именно то, что он не договаривает.

— Подумай сама, — разведя руками, ответил он. — Эля не терпит предательства, а то, что сделали Пёс и Прищепка, иначе как предательством и не назвать, — заключил он, выходя из-за стола.

«Предательство, — думала я. — Страшно представить, на что способна женщина, которая заперта здесь с несколькими подростками, что заменяют ей детей и семью, если один из них её предаст. Эля даёт им дом, еду, заботу, семью… Нет, иллюзию семьи. Она собрала их вместе, благодаря ей они встретились… Нет, я дохожу до абсурда! Я думаю так, как думает Снег! Они сами решили жить здесь, любой из них имеет право уйти отсюда и начать самостоятельную жизнь. Друзья, как и семья, должны остаться в детстве, во взрослой жизни нет места ни тем, ни другим».

Пока я жила в городе, в съёмной квартире, моя семья жила за городом, в частном секторе, мы иногда виделись на выходных, иногда созванивались, вернее — звонила мне мама, а я отвечала, когда у меня было время. Мои друзья из детства стали взрослыми людьми: у кого-то жизнь удалась, у кого-то не удалась, но и те, и другие меня мало интересовали: наша дружба осталась в песочнице. Коллеги по работе — это… Даже вспоминать не хочу. Я одна. Одна. Всегда была одна.

Пока я думала, сопоставляя свою жизнь с жизнью Эли, мне не приходило в голову, на что она способна из-за предательства. Тем не менее, слова Снега опять заставляли меня думать только о плохом, снова и снова я прокручивала в голове их чердачный разговор, складывала все его истории о новеньких в одну кучу и в итоге — воображение превращало Элю в монстра и садиста.

Так прошла ещё одна неделя: Снег находил меня, спрашивал, как мои дела, а потом разговор сам собой заходил или об Эле, или о новеньких, которых мне уже никогда не увидеть.

Замечая, что Снег стал со мной много общаться, Эля стала выводить меня из дома во двор намного чаще.

— Если он достаёт тебя — только скажи, мне не составит никакого труда уладить это недоразумение, — сказала Эля в первый раз, но я не собиралась говорить о том, что Снег меня достаёт. В тот момент мне стало страшно и даже не за себя, а за него — почему-то подумалось, что стоит мне попросить Элю «уладить недоразумение» и Снега больше никто и никогда не увидит.

— Нет, всё отлично, — пытаясь вести себя непринуждённо, как обычно, ответила я, надеясь, что Эля мне поверит. — Мы поладили, — чтобы закрепить своё враньё, добавила я, опасаясь, что со Снегом может случиться нечто ужасное.

— Просто, — не отступала Эля, — мне показалось, что его болтовня тебя утомляет, ты выглядишь устало, — такие дежурные фразочки мне раньше приходилось слышать только в фильмах, но когда их произносит Эля, они начинают обретать смысл.

Действительно, я выгляжу устало: я перестала спать ночами, пытаясь прислушаться к тому, что происходит в доме, стараясь не пропустить ни одного чердачного разговора. К утру, часа в четыре, мне удаётся вздремнуть, а в шесть я снова просыпаюсь, ощущая в комнате чьё-то недавнее присутствие. Бессонница доведёт меня до паранойи. Один раз уже доводила. Конечно, я с ней справилась, уйдя в работу с головой, а сейчас меня что может спасти?

Днём я сплю на ходу, например, пока Шаман пылесосит в большой комнате, перекрикивая шумный пылесос своим невыносимым голосом, пытаясь что-то спеть; в это время я сижу в кухне, Китя молча накрывает на стол, делая вид, что меня не существует. Устроившись на стуле, я обычно закрываю глаза, продолжая слушать рёв пылесоса и завывания Шамана, а через несколько мгновений эта какофония становится всё дальше и дальше, и уже спустя несколько секунд я будто бы падаю, но мне этого не хочется, потому резко открываю глаза. Несколько раз я вот так едва не снесла стол, но обратила на себя внимание Кити — она смотрела на меня так, будто бы думала: а не сошла ли я с ума, пытаясь разнести кухню? Так случилось всего раза три, и все три раза, Китя в итоге опускала глаза, видимо, сожалея о том, что сумасшедшей я не стала, снова делая вид, что меня не существует. К четвёртому разу я уже мысленно предупреждала себя о том, что ногами дрыгать нельзя — снесу стол, потому старалась засыпать так, чтобы упереться головой в руку: просыпаясь в таком положении, я уже только вздрагивала, а Китя перестала обращать на меня внимание.

Просыпалась я как раз тогда, когда все приходили завтракать. Эля усаживалась рядом со мной с одной стороны, с другой стороны садился Снег; напротив меня сидели Шаман и Шатун; рядом с Элей, с другой стороны, сидели либо Китя, либо Вий, но только если он спускался к завтраку (это было всего два раза); Сабля и Вена всегда сидели вместе, напротив Эли, иногда к ним присоединялся Мент, если ночевал в доме.

Вчера все были в сборе, и вчера я, кажется, поссорилась с Элей.… Во всяком случае, Снег предупредил меня, чтобы я не ждала ничего хорошего.

— Сегодня я уезжаю в город, — объявил Шаман. — Кому-нибудь что-нибудь привезти?

— А привези-ка ты нам, Шаман, — внезапно для всех начала Вена. Внезапно, потому что она вообще редко говорила, а при мне так только на чердаке, больше я никогда её не слышала. — Привези-ка ты нам, — продолжала она, обводя всех нас взглядом. — Менту — преступников, чтобы план выполнил, и проституток побольше, — все хихикнули в этот момент, даже я, потому что Мент вечно жаловался на какой-то план, который никак не может выполнить. — Снегу — стилиста, чтобы он его в порядок привёл, — продолжала Вена. — Шатуну — нормальные руки, Ките — мозгов, Вию и Эле — обручальные кольца, а нам с Саблей — йогурт.

Смех прекратился ещё тогда, когда Вена заговорила о Снеге, почему-то никто не собирался её останавливать, все молча слушали, даже Снег не вскочил с места, как обычно он это делает, когда Китю называют дурой.

Эля сидела рядом, положив на стол обе руки, откинувшись на спинку стула и смотря впереди себя.

— Кажется, я забыла… — решила продолжить Вена.

— Кажется, ты забыла свалить отсюда, — еле слышно сказала Эля.

— Что? — Вена усмехнулась, откинувшись на спинку стула. — С какой стати? Неужели вы обиделись на правду?

Эля схватила свой стакан и резко поднялась с места. Мне хватило пары секунд, чтобы представить, как стакан проломит Вене голову.

— Нет! — потому и соскочила следом за Элей, пытаясь остановить её, а именно: вцепилась в её руку, пытаясь забрать стакан. Эля не оказала никакого сопротивления, стакан оказался у меня, а разъярённая хозяйка дома, опустилась обратно на стул.

— Я не хочу тебя видеть, — сказала Эля, глядя впереди себя. — И тебя тоже, — добавила она, обращаясь ко мне, поднимая голову и смотря мне в глаза.

В этот же момент все молча встали из-за стола, будто бы Эля обратилась ко всем, а не ко мне и Вене. Они молча вышли из кухни друг за другом, Вена была последней. Эля снова сидела за столом, положив обе руки на стол.

— Сегодня меня зовут Фурия, — нарушая тишину, медленно заговорила она, поворачивая голову в мою сторону, — и тебе лучше поступить так же, как всем — свалить и оставить меня в покое, — после этого она снова упёрлась взглядом в дверь, что была напротив.

Взгляд Эли мне показался не таким, как обычно, такой мне ещё не доводилось её видеть — по спине пробежала дрожь, даже руки затряслись.

Молча я двинулась к двери, не понимая, почему она злится не только на Вену, но и на меня, ведь я всего лишь попыталась остановить её, не дать сделать глупость.

— Стакан, — громко проговорила она с такой интонацией, словно я какой-нибудь Шатун, который совсем недавно едва не лишил нас всех телевизора, случайно оборвав кабель, расчищая двор.

Оборачиваться было страшно, мне не хотелось снова встречаться с её взглядом, она действительно была похожа на фурию, ей не хватало только крыльев, которыми можно было бы меня прихлопнуть одним взмахом.

Стакан я поставила на разделочный стол и почти выбежала из кухни, но тут же столкнулась со Снегом.

— Не жди теперь ничего хорошего, — сказал он, отстраняясь от меня. — Это конец, — добавил он, разворачиваясь к лестнице.

Наверное, мне следовало бы его догнать и спросить, что он хочет этим сказать, но мне всё ещё было страшно, потому я вышла на улицу, чтобы покурить и прийти в себя, подышав свежим воздухом.

Двор был пустым. Кстати, кроме дома, в этом дворе есть ещё и огромный сарай, вернее его так называют. Шатун обычно выходит оттуда с лопатой, а Снег и Мент и вовсе пропадали в этом сарае несколько дней подряд.

Стоя на крыльце, я курила и смотрела по сторонам. Дом, в котором жила бы Эля, если бы она не называла себя то Фурией, то Ренегатом, то Плесенью. Да-да, Плесенью…

— Я плесень, и я сегодня поражаю этот диван, — со стороны выглядело так, будто она накурилась. — Мы никуда не пойдём, можешь отдыхать, — а мне тогда хотелось снова посетить городок, увидеть других людей, сходить в магазин.

Эля перестала выходить из дома и звать меня куда-нибудь после того раза, когда выбежала из кафе, едва не оставив меня одну.

Теперь, когда я ещё и в чём-то виновата перед ней, она вряд ли меня позовёт.

— Ты поступила плохо, — голос Шамана раздался как раз в тот момент, когда я прокручивала в голове сцену с Плесенью. Вздрогнув, я обернулась к нему — впервые передо мной был Шаман с серьёзным лицом. — Это предательство, — добавил он, отстраняя меня в сторону, чтобы спуститься по лестнице.

— Что? Что я такого сделала? — мне хотелось перегородить ему дорогу, но он сам остановился и посмотрел на меня, обернувшись.

— Вена должна была ответить за свои слова, — твёрдо сказал он.

— Но не убивать же её за это! — я честно не выдержала, потому и выпалила то, что первым пришло в голову, да только…

Шаман захохотал, запрокинув голову.

— Убивать? — переспросил он, продолжая смеяться. — Надеюсь, ты в переносном смысле говоришь! — не унимался он, а я смотрела по сторонам, мне казалось, что на его смех из дома выбегут все и все будут смеяться так же противно и злорадно, как Шаман. — Она не заслужила смерти, тем более от рук Эльки! — заключил он, спустившись на последнюю ступеньку.

— Заслужить смерть от рук Эльки? — я переспросила, надеясь на продолжение разговора, но Шаман только помахал мне рукой, не оборачиваясь, следуя к калитке.

Говорить мне больше было не с кем. Снег меня почему-то начал избегать, тут же находил себе дела, стоило мне только подойти к нему, а Эля вела себя так, словно ничего не случилось. Не говоря уже о Вене… Вена и Сабля, как обычно, сидели на кухне, донимая Китю разговорами о Снеге. Несколько дней назад я случайно услышала обрывок разговора, и мне хотелось вмешаться, но я понимала, что Сабля и Вена не станут меня слушать.

— Да брось, быть того не может, — смеялась Сабля. — Вы не спали? Никогда? Может, скажешь, что ты всё ещё девственница?

— Мы просто спали рядом, — Китя готова была заплакать, голос её срывался, — и хватит спрашивать меня об этом!

— А то что? Пожалуешься Эле? — к Сабле присоединилась и Вена. — А что, если она нас попросила наконец-то избавиться от тебя?

— Она не может! — Китя была похожа в тот момент на маленького ребёнка, которого во дворе обижают старшие.

— Ты сама-то себе веришь? Сколько раз ты участвовала в подобных изгнаниях? Теперь настал твой черёд! — не унималась Вена.

— Она не может! — снова повторила Китя.

Мне хотелось кричать вместе с ней. Эля не может. Не может. Не может!

Верить в слова Снега о том, что когда-то Эля и Китя доводили людей, пришедших в этот дом, едва ли не до самоубийства — мне никогда не хотелось. Вечером, конечно, все эти рассказы вспоминались и не давали заснуть: я представляла себя на месте того парня-инвалида, которому пришлось уползать из дома под всеобщие крики «Свали! Свали!».

Снег говорил, что у парня не было ног, Эля подарила ему коляску, но однажды этот парень просто отказался делать что-либо по дому, потому у него забрали подарок и выпроводили из дома — так им велела поступить Эля. Потом я представляла себя на месте девчонки, которой и вовсе негде было жить, а Китя привела её в дом. Однако стоило этой девчонке стать ближе к Эле, Китя мигом уличила беднягу в том, что она может только есть и спать, а для дома ничего не делает. Девочка по имени Мышь сцепилась с Китей в драке, утверждая, что она пыталась помочь, и если верить Снегу — действительно, пыталась. Эля выгнала Мышь, назвав неблагодарной оборванкой. Мышь через два дня, как говорит Снег, нашли мёртвой в лесу.

— Только Эля знает этот лес, — говорил Снег.

— Если знает, почему не спрятала труп? — мне хотелось его подловить на вранье, но, похоже, он говорил правду.

— Чтобы похоронили по-человечески, — ответил он так, словно я не понимаю этой элементарной вещи. — Эля сама нас отправила, якобы у нас кончились дрова, и пора бы заготовить, пока она не закажет в городе машину. Только вот дров в сарае было столько, что хватило бы ещё на три таких дома. Мышь мы нашли на дереве, она якобы повесилась — Мент нас уверял именно в этом. Тебе же наверняка приходил в голову вопрос: что в этом доме делает мусор? — Снег наклонился ко мне, очевидно, пытаясь понять по глазам — приходила мне такая мысль в голову или нет.

— Да, приходила, — только слушать о том, что Мент покрывает Элю, мне не хотелось, мне вполне хватало его страшных историй, которые ночью превращались в кошмары.

Я не могу спать. Мне снится повешенная на дереве девушка, мне снится парень без ног, который пытается спастись от волков, но всякий раз в моем сне волков оказывается больше, и все они намного быстрее, чем он.

Может быть, Снег и придумывает, но вечером, когда ты понимаешь, что ничего не делаешь для дома, когда прокручиваешь в голове весь день, понимая, что с тобой говорят только Эля и Снег, а остальные либо игнорируют, либо, не скрывая своей ненависти, смотрят как на добычу — в страшные истории Снега верится всё больше и больше.

Мне страшно. Мне не хочется быть повешенной. Мне не хочется убегать от волков. Я уже столько пережила… Оставьте меня в покое.

Шаман

Чего уж точно не нужно было делать Мисс, так это подходить к Эльке вечером и задавать идиотские вопросы.

Вообще-то стыдно было нам всем, Эльку не надо было трогать, но мы не могли этого не сделать.

В план ССВ (Снега, Сабли, Вены) ко вчерашнему дню были посвящены все, кроме, разумеется, Эли и Мисс.

— Я напугал её до усрачки, она во всё верит, — последней придуманной Снегом историей стала история про Мышь.

Впрочем, история не совсем придуманная: девушку в самом деле нашли повешенной, но не Снег и не Мент, даже не Шатун, а Вий, который вечно шатается по лесу летом: ему дома скучно. Зато в тот день ему скучать не пришлось: прилетел в дом как ошпаренный и давай орать о том, что Мышь убили. Мы и думать о ней забыли к тому времени, она ж сама свалила, честно говоря, потому что мы все, цитирую: «ленивые уроды, которые сдохнут в этом доме». Что ж, она сдохла в лесу, и после того, как она назвала нас уродами — мне не было её жалко. Да и выглядела она по-уродски: синяя и опухшая; а Сабля закатила истерику, что похороны в этом доме не переживёт. Мент, конечно, мог всё устроить: отвезти, труп оформить, но Эля… Эля в этот день отправила Саблю в город на два дня, дав ей деньги на гостиницу. Сабля согласилась быстро, а мы быстро похоронили Мышь, даже устроили поминки, которые плавно перешли в обычную попойку. Утром о похоронах помнила только Эля, потому и попросила при Сабле об этом не говорить, так как Сабля оказалась в этом доме именно после похорон своей матери и с тех пор похороны на дух не переносит.

— Хах! Будто мы переносим! — выдал я и напросился на осуждающие взгляды нашей общины.

Пришлось заткнуться, но вообще-то я всегда говорю, что думаю, именно из-за этого и пришлось уйти во двор на весь день, чтоб не заговорить с Саблей, ибо меня словно нарочно распирало ей рассказать, как всё прошло.

Вчера меня тоже распирало заговорить с Мисс и рассказать, что ей просто надо отстраниться от Эльки, пока община не заставила её самоустраниться. Так-то мы никогда не делали ничего, не посоветовавшись с Элей, но вчера, когда я узнал, что происходит за её спиной — мне хотелось кричать от происходящего: запугивание Мисс, страшные истории и, наконец — наш финальный выход.

— Ты говоришь, что едешь в город, спрашиваешь нас, кому и что привезти, а дальше я сама всё скажу. Вам остаётся только молчать и не возникать, — парадом командовала Вена.

— Снова назовёшь меня дурой? — спросила Китя.

— А есть другие варианты? — продолжала Вена. — Перетерпи: ей осталось недолго, — тут же попыталась она приободрить Китю.

Что сказать! Мы сделали это, сыграли как по нотам, но — нам всем стыдно за то, что мы сделали, и не заговори Мисс под вечер с Элей, не спроси она у нашей атаманши, почему она не вышла замуж и не завела детей — всё прошло бы по плану: тихо, мирно, без истерик и происшествий.

Теперь же грядут большие перемены! Как самый настоящий Шаман, я чувствую это!

Глава десятая. Правило дома №17

Вий

— Знаешь, — говорила мне Эля, — все мои подруги из прошлого, когда мечтали о взрослой жизни, говорили о том, каким будет их свадебное платье, сколько заведут детей, каким будет их дом… А мне нечего было сказать, я не представляла ни своего свадебного платья, ни детей, ни мужа — только дом, где я буду одна, — Элька затянулась сигаретой, продолжая смотреть вверх, мы лежали на крыше, нас засыпало снегом. — Может, оно и к лучшему. Слова Сабли были от всего сердца, уверенна: это проклятье теперь никто не снимет, я обречена на одиночество.

День рождения Эли выпадает на конец марта, празднуется нами с таким же размахом, как Новый год: закупается много еды, выпивки, подарков. Да, мы дарим подарки Эле, а она нам — это её желание.

Первый её день рождения в нашей компании отмечался с невероятным размахом, хоть нас и было меньше: Китя, Сабля, я, Шаман, Пёс, Прищепка. Денег у нас не было, как и еды, как и подарков, но мы были безумно счастливыми, голодными и счастливыми — настоящими. Праздничный стол не был праздничным, но только не для нас: отваренная картошка, солёная селёдка, винегрет, вино по рецепту дедушки Шамана, торт, испечённый Китей и Саблей, они в то время отлично ладили, как и мы все. Дарить Эле нам было нечего, потому всю ночь мы во дворе строили снежный город: замки, башни, планировали даже лабиринт, но боялись не успеть до рассвета. Башня Шамана получилась самой красивой, она выглядела так, будто её сделали из стекла, она очень контрастировала на фоне наших снежных развалин — он возился с ней всю ночь, поручив Псу соорудить вокруг неё ров и крепость из снежных кубиков. Шаман промок насквозь, лицо его было красным, а вся одежда в снегу и льду, он постоянно втягивал в себя сопли, громко кашлял… Мы знали, что к вечеру следующего дня он сляжет, но никто его не останавливал, так как понимали, что выедем за счёт его башни, и наши развалины ни на что не годятся, как бы мы ни старались.

Утром мы встретили Элю около лестницы, распевая «Happy birthday to you». Сабля и Китя держали торт, в нём было двадцать пять свечек. Да-а, свечки — это отдельная история, их придумала Прищепка: растопив одну большую свечку, она накатала из неё маленькие, они едва не залили весь торт воском, но никого это не волновало: у нас был праздник. Элька не ожидала такого от нас, и, закрыв лицо ладонями, сдерживая слёзы, смеялась и благодарила за торт и поздравления. Во дворе она кое-как держала себя в руках: смеялась и называла нас сумасшедшими, пока мы не повалили её в снег, разрушив больше половины своих снежных развалин. Нам было весело, мы играли в снежки, нам было тепло друг с другом.

— Пёс, тебе нет восемнадцати, ты не пьёшь, — да, все уже были совершеннолетними, кроме Пса, он был младшим, пошёл в школу с шести лет, весь такой одарённый — так считали его родители.

— Но за твоё здоровье, — возражал он, — только стаканчик!

— Слушайся старших, — оборвал его Шаман, — Эля — наша мать!

Мы все засмеялись, Эля усмехнулась, покачав головой, а потом широко улыбнулась, взглянув на меня.

— А вот когда Эля выйдет замуж, заведёт детей, куда мы все денемся? — Сабле хватило стакана, чтобы голову посетил вопрос, с которого всё началось.

— Мы уже уедем отсюда, но будем приезжать к Эльке и к её детишкам, покупать им конфеты и игрушки, — Пёс под шумок всё же налил себе вина, но решил ответить на вопрос Сабли.

— Эй, я не хочу отсюда уезжать! — масло в огонь подлила Китя, уверенная в том, что… — Я останусь с Элькой навсегда! — Китя почти повисла на Эльке, совершенно не обращая внимания, что весёлости её лицо не выражает.

— И я! Я никогда отсюда не уйду! — подхватила Прищепка.

— Значит, Эльке нельзя выходить замуж и заводить детей, — парировала Сабля. Ей нужно было заткнуться, но она продолжила: — Элька! — обратилась она к ней, и Эле пришлось изобразить улыбку, чтобы никому не портить настроения. — Я пью за то, чтобы ты никогда не вышла замуж и не завела детей, чтобы ты всегда была с нами, а мы с тобой! — никто не возразил, все согласились и выпили, а Эля…

— Этого никогда не случится, я всегда буду с вами, — она смотрела на нас как на маленьких глупых детей, а мы и были ими, мы не понимали за что пьём, нам было весело…

Вечером, когда все уснули, я помогал Эльке убирать со стола, мыть посуду, а потом мы отправились на крышу: там удобно лежать и смотреть на звёзды, но звёзд в ту ночь не было, шёл снег, а я слушал Элю и понимал, как она с нами несчастна.

— У Шамана дар — он всё видит: башня среди снежных разваленных скульптур — очень символично, — она говорила о себе, она считала себя башней среди снежных развалин. Так оно и есть, но я понял это совсем недавно, когда Мисс снова подняла больную тему.

Год назад Эля сказала мне, что никогда не сможет иметь детей, потому и пошла в преподаватели, но даже на этом поприще у неё ничего не сложилось.

— Вы же ничего не знаете о моем прошлом, а оно ужасно, и мне уже ничего не исправить, — говорила Эля.

Прошлое Эли — это кошмарный сон наяву, и известно о нём только мне, остальные — плевать на него хотели, им просто нужна Эля.

Китя

Правило дома №17: никогда не спрашивай у Эли, почему она не завела ребёнка и не вышла замуж.

Мисс этого правила не знала, но она быстро поняла, что спрашивать об этом было нельзя.

Мне ничего не оставалось, кроме как податься в кулинарию. Почему-то после города полуфабрикаты в меня больше не лезли, хотелось домашнего супа, нормальной каши, хотелось нормальных пирожков, начинка которых мне хотя бы известна. К счастью, готовить я умела с детства, родителям было не до меня, а бабушка учила меня всему: готовить, шить, стирать, вышивать. Сабля решила, что я двинулась крышей: не получилось стать художником в городе, собралась стать поваром в ресторане города, но сначала — отравить всех в этом доме, потому принципиально и не ела то, что я готовлю, в этом её поддерживала Вена. Остальным нравилось; Вий даже вспомнил старые-добрые времена, когда мы с Саблей и Прищепкой готовили вместе, но всё это далеко в прошлом.

Сабля поругалась со мной, когда Снег стал моим другом, она якобы хотела встречаться с ним, но я помешала. Все мои слова о том, что Снег — мой друг, как и Вий, как и Шаман, — Сабля не слышит, она уверена, что мы друг друга любим, потому он заступается за меня, а я провожу с ним так много времени, а теперь ещё и в город с ним вместе уезжала. Ничего подобного меня со Снегом не связывает, просто мы хорошо ладим: ему нравятся мои картины, мне нравится с ним общаться: он мечтатель, всё время мечтает, что однажды мы уедем из дома туда, где будет лучше. Вот так я его послушала, а лучше не стало, и с тех пор мы всё дальше и дальше друг от друга: я на кухне, а он то с Ментом и Шатуном, то с Веной и Саблей, наверное, Сабля, наконец-то получит то, что хотела.

Она всегда получает то, что хочет: Эля из-за неё не вышла замуж и не завела детей, потому что так однажды захотела Сабля; Эля отправила её в гостиницу, когда мы хоронили Мышь, потому что Сабля не выносит похорон; Сабле разрешено ничего не делать в доме, если она сама того не захочет…

Правило дома №23: никогда не ругайся с Саблей, станешь врагом Эли. Мисс не знала и этого. Мне, конечно, удалось избежать подобной участи, но мне всё ещё кажется, что я потеряла Эльку навсегда: мы почти не общаемся.

Очередную ночь после скандала с Мисс я провела без разговора с Элей.

Мисс

Мне хотелось извиниться, хоть я и не понимала, в чём моя вина. Шаман вернулся вечером, а на протяжении всего дня со мной никто не разговаривал, потому я и заперлась в своей комнате, чтобы обо всём подумать.

В голову шли мысли о том, что мне нужно уезжать из дома, но тут же вспоминался мной недавно пережитый кошмар. Снова вернуться туда, где тебя почти уничтожили; к тем, кто тебя просто так сдал, чтобы решить свои проблемы; к той, кого я считала своей подругой, а она меня уволила по телефону, даже глазом не моргнув. Забавно, что перед тем, как уехать из города, именно она и потащила меня в бар, чтобы… Не помню. Видимо, мы слишком много выпили — я ничего не помню из того вечера, он выпал из моей жизни, — было только утро следующего дня. Уехать… Не так уж и страшны были эти дети, если подумать. Пугала только Эля. Впрочем, всё же больше верилось, что Снег врёт; а если он врёт, то Элю мгновенно становилось жаль: что она ему такого сделала, какой повод дала для таких сказок о себе? Наверняка мальчишеское самолюбие или что-то вроде того… Представить Элю убийцей — вдруг стало невозможным; больше она представлялась жертвой обстоятельств, замученная этими обстоятельствами до смерти, мечтающая вырваться из них раз и навсегда. Однако эта Эля тут же представлялась мне той ещё чудачкой: надо же обидеться на меня из-за того, что я не дала ей стаканом голову Вены проломить.

Мента весь день не было в доме, мне хотелось поговорить хотя бы с ним, заодно узнать, как обстоят дела с поиском моей машины. Смотря в окно, которое выходит во двор, я надеялась увидеть его, а видела только таявший снег, Шатуна, который на этот раз разметал воду по деревянному тротуару двора, несколько раз я видела Вену и Саблю, которые выходили курить и о чём-то говорили.

Обедать меня никто не звал, а я и не собиралась напомнить о себе, продолжая сидеть на кровати, я думала о том, в чём заключается моя вина, сравнивала себя с заключённым в камере. Наверное, действительно, оставшись наедине с собой, ты начинаешь вспоминать все свои грехи против себя и остальных, доходя до абсурда, возводя незначительные проступки в статус преступления. Побег из дома — сумасшествие, за которое должны отправить в психушку, общение с Элей — похищение, она не была с остальными, она была со мной, подслушивание разговора, общение со Снегом — трусость, ситуация с Элей — предательство, я не была с ней заодно в тот момент, когда слова Вены её явно задели, я заступилась за ту, кто её оскорбил. Мне всё стало понятно в этот момент, это случилось вечером, за пару минут до того, как в дверь постучал Шаман и пригласил в большую комнату.

— Я привёз тебе кое-что, надеюсь, тебе понравится, спускайся, — это было ненавязчиво, но стало отличным предлогом для того, чтобы выйти, встретиться с Элей и извиниться.

В комнате были все, было шумно и накурено, не было только Эли.

— Господи, зачем ты купил столько дисков? Мы теперь окончательно деградируем, будем сутками смотреть фильмы, — около огромной дорожной сумки сидел Вий, вытаскивая DVD-диски, складывая их на пол в стопку.

— Господи, Господи! — Шаман кривлялся, закатив глаза, противным и скрипучим голосом передразнивая Вия. — Твой Господи не способен дать тебе столько качественных фильмов, а вот я, — он выпятил грудь вперёд, расправив плечи, задрав голову, — всемогущий Шаман — всё могу!

— Тогда заткнись, если всё можешь, — прошипел Снег. — Где мой медиатор? — тут же спросил он, пока Шаман не успел снова открыть рот.

— Держи, — настроение Шамана испортилось, он с серьёзным лицом вытащил медиатор из заднего кармана джинсов и протянул его Снегу.

— Вы накурили в комнате так, что топоры со всего города сюда сейчас слетятся и повесятся, — в комнату зашла Эля, она стояла позади меня.

Снег готов был проглотить бычок, он искал, где можно потушить сигарету, в итоге сунул её в цветочный горшок около окна, сигарета из рук Вены исчезла сама собой, будто она и не курила, Сабля продолжила дымить несмотря ни на что, Шатун стоял около окна, потому ловко отправил бычок на улицу.

Замерев на месте, я намеревалась обернуться, чтобы быстрее попросить прощения, но она к тому времени оказалась около сумки Шамана.

— Отлично, где мой заказ? — посмотрев на сумку, потом на Шамана, спросила Эля.

— Бегает на улице, — ответил он, опускаясь на пол, чтобы, как и всегда, сесть около телевизора.

— Он что, такой большой? — подходя ко мне, совершенно не замечая, продолжала она.

— Нет, просто я подумал, что ему здесь не место, — пожимая плечами, ответил Шаман.

— Где его место, буду решать я, — огрызнулась Эля, решительно двинувшись к выходу из комнаты, мне пришлось посторониться, я едва не наступила на Шамана, чем и обратила на себя его внимание.

— О, — заметив меня, произнёс он. — Это тебе, — из внутреннего кармана своей толстовки он достал бутылёк и протянул мне. — Знала бы ты, сколько всего я перенюхал, прежде чем найти запах, которым ты пахла в первый день! — он ждал благодарности, а я не знала, как поступить. Флакон моих любимых духов обходился дорого даже мне, и я не понимала и не понимаю до сих пор, откуда у Шамана такие деньги, чтобы так запросто купить…

— С… пасибо, — промямлила я, не решаясь забрать бутылёк.

— Не стоит, это подарок, — он вложил флакончик мне в руку и отвернулся к остальным, потеряв ко мне всякий интерес.

В комнату влетела небольшая собака серо-коричневого окраса, Китя завизжала на весь дом, едва не упав на коленки, чтобы поймать животное.

— Какой он милый! Эй, иди сюда! — пёс беспорядочно бродил по комнате, уткнувшись носом в пол, нюхая каждого, кто попадался ему на пути, не собираясь реагировать на восторженные визги Кити.

— О, Эля, зачем тебе нужна эта псина? — Сабля мигом забралась на диван, поджав под себя ноги и смотря на собаку так, будто видит крысу.

— Мне нужно о ком-то заботиться, а кошек я не очень люблю, — Эля снова прошла мимо меня, на этот раз к собаке, которую забрала к себе на руки. Она держала пса, как держат грудного ребёнка, даже покачивала его — это и навело меня на мысль…

— Почему бы тебе не завести детей? — я не знаю, как это получилось, это просто были мысли вслух, о которых мне пришлось пожалеть ещё больше, чем за выхваченный утром стакан.

Все замерли на своих местах, казалось, что даже перестали дышать. Эля медленно обернулась ко мне, выпуская собаку из рук.

— По-твоему, дети — это прекрасно? — она говорила утверждающе, будто бы я действительно так думала, но в этот момент я не думала ни о чём, я поняла, что снова сделала что-то не так и не знала, как из этого выбраться.

— Не знаю, — отступая назад и вжимаясь в стену, ответила я, смотря на остальных: взгляды были направлены то на меня, то на Элю, хаотично бегающий пёс уже никого не интересовал, даже Китю, закрывшую рот рукой.

— Может быть, ты думаешь: почему я до сих пор не вышла замуж? — продолжала наступать Эля.

— Да… Нет… — всё ещё не понимая, во что я опять вляпалась, прижатая к стене, до смерти напуганная, я не знала, что ей ответить.

— Как и все, ты считаешь, что счастье — это муж и дети! — смотря мне в глаза, прокричала Эля. — Что же ты сама здесь делаешь, если так думаешь? — эти слова она почти прошептала, наклонившись ко мне. Лицо Эли было так близко, и я впервые за всё время, увидела, что мочки ушей у неё проколоты по нескольку раз, что в ушах у неё серебряные колечки — и это я отмечала про себя вместо того, чтобы извиниться или найти адекватный ответ.

— У меня было много работы, и я устала от неё, — вот и всё, что я смогла ответить, чем и вызвала смех Эли: она рассмеялась мне в лицо, сделала шаг назад и наклонилась за собакой, после чего выскочила из комнаты.

— Я был о тебе лучшего мнения, — около меня возник Вий, но тут же исчез следом за Элей.

— Ты сошла с ума, — заключила Сабля, провожая взглядом Вия.

— Что? — я снова не понимала, в чём меня обвиняют, и это мне порядком надоело. — Да это вы все здесь — сумасшедшие! — мне хотелось развернуться и уйти, но на плечо опустилась рука.

— А ну-ка повтори! — Сабля повернула меня к себе. Улыбка маньяка, огромные чёрные зрачки, зелёные глаза.

— Отстань от меня, ненормальная! — я дернула плечом, чтобы быстрее отделаться от неё и покинуть комнату.

— Повтори! — она снова схватила меня за плечо и толкнула назад так, что я опять столкнулась со стеной.

— Вы — психи! — я сделала то, что она просила, после чего мгновенно потеряла всякие ориентиры — Сабля ударила меня по лицу, и щека загорела, будто меня облили кипятком.

— Перестань! — Снег оттаскивал её от меня, а Сабля смотрела на то, как я прихожу в себя, и довольно улыбалась.

— Беги, — бесшумно, одними губами, сказал Шаман.

И мне пришлось бежать.

Закрывшись в своей комнате, я упала на кровать и проревела, пока не заснула. Внизу играла музыка, все кричали и веселились, а я начинала их ненавидеть и снова думала о том, что мне пора выбираться отсюда. Плевать, что потом со мной будет; главное — выбраться! Все кошмары — в прошлом! Я смогу жить! Только не здесь! Только не с этими!

Сегодня наступило новое утро, я жду, когда меня позовут к завтраку, я жду, чтобы сказать обо всём, что думаю о них. Психи!

Глава одиннадцатая. Манифест психов

Мисс

«Нормальные люди считают, что к двадцати пяти годам, если не начинаешь строить карьеру, — у тебя должна быть семья, обязательно с детьми.

Нормальные люди слушают популярную музыку и ходят в клубы по пятницам.

Нормальные люди считают, что школа, институт и работа — это нормально.

Нормальные люди любят популярную литературу.

Нормальные люди считают, что всё, что происходит в мире, — правильно.

Нормальные люди думают, что способны распоряжаться своей жизнью так, как они этого хотят.

Нормальные люди уверены, что обязательно нужно во что-нибудь верить: бог, чудо, дед Мороз.

Нормальные люди давно бы свалили из этого города.

Нормальные люди в большинстве, и только поэтому они нормальные.

Нормальные люди — такие, как ты.

Можно перечислять до бесконечности. Это только поверхность. Мы шлём ко всем херам таких, как ты, таких нормальных и правильных. Если ты хочешь остаться в этом доме — забудь всё, что нормально и правильно. Если хочешь остаться с нормальными — убирайся, тебя здесь никто не держит».

Такое послание мне просунули под дверь несколько минут назад. Жарко и страшно, я не знаю, как на это реагировать. Если до этого я по нарастающей пыталась восстановить все самые важные события, вспомнить все свои впечатления и мысли, то сейчас — мыслей нет никаких, меня просто трясёт, и я хочу сбежать, но в то же время — мне хочется остаться. С одной стороны: что мне могут сделать эти детишки? Хорошо, пусть не такие уж и детишки, но на маньяков со стажем они не похожи; с другой стороны, все эти рассказы Снега — так назойливо сейчас всплывают в памяти, что нельзя не почувствовать липкие руки страха.

Выходить из комнаты не хочется. Какой реакции от меня они ждут на этот раз? Мне представляется, как они все собрались около лестницы, все они в одинаковых костюмах, с одинаковыми лицами ждут меня, чтобы вслух зачитать всё то, что напечатано на этом листе. Эля, конечно же, будет в центре, она будет молчать и смотреть на то, как я схожу с ума, а когда слова о том, что принято у нормальных людей, доведут меня до окончательной паранойи и я свалюсь с лестницы — она засмеётся во весь голос и прикажет Шатуну и Вию выкинуть меня на улицу.

Какой бред… Но картинка перед глазами настолько чёткая, что трудно не поверить в возможность таких событий. Скорее всего, этого они и ждут от меня: я должна сойти с ума.

Текст напечатан. Напечатан, а это значит, что в доме есть и принтер, и компьютер, только где всё это прячут? Неужто на чердаке, куда ходят Вена, Снег и Сабля?

— Мисс, идём завтракать, — Вий стукнул один раз в дверь, проходя мимо. Мы живём по соседству, через стенку. — Иначе опять всё пропустишь и будешь голодная до самого обеда, — он уже отошёл от моей двери, но продолжает говорить, звать меня на кухню, пытается выманить меня из комнаты.

Итак, я обидела вчера Элю, предложив ей завести ребёнка. Вий сказал, что был обо мне лучшего мнения и вышел из комнаты, а теперь говорит со мной как ни в чём не бывало. Может быть, это он подложил мне эту записку, а теперь выманивает из комнаты? Они ведь наверняка будут мне мстить за то, что я обидела Элю, они не спустят мне этого с рук.

Накидываю на себя халат, чтобы выйти в коридор. Вот ещё что не оставляет меня в покое: санузел в доме, а не на улице, как это обычно принято в домах. Дом на отшибе, но со всеми удобствами. Как такое возможно? Такого даже в городе не везде встретишь.

— А ну-ка, убери свои руки! — я замираю, из кухни доносится голос Кити. — Мисс ещё не пришла, куда руки тянешь?! Самый голодный, что ли?! — продолжает она.

В ответ ей следует невнятное бурчание — похоже, что досталось Шатуну.

Вместо того чтобы поторопиться и спуститься вниз, я иду в ванную.

— О, ты уже проснулась? — и сталкиваюсь с Саблей. Вот и всё. Сейчас она меня здесь и утопит. Надо что-то сказать в ответ, а мне становится страшно, и я делаю шаг назад. — Я сейчас, можешь пока набирать ванную, — она отворачивается к зеркалу, продолжает делать то, от чего я её отвлекла. Мне всё же хочется выйти.

— Сабля! Ты там утопла, что ли?! — Китя уже вышла в коридор, её голос слишком близко.

— Сейчас приду! — высунувшись, едва ли не положив голову мне на плечо, кричит Сабля. — Знаешь, лучше спуститься и пожрать, а потом принять ванну, — обращается она ко мне. Сабля успела накрасить только один глаз, лицо её будто бы делится на два разных лица. — Идём, — она хватает меня за запястье и намеревается утащить за собой.

— Нет! — резко дёрнув рукой, я освобождаюсь. Сабля останавливается и непонимающе смотрит на меня. — Мне нужно в туалет, — уже тише добавляю я, кидаюсь к двери, скрываюсь.

Что они задумали? Они точно будут мне мстить. Когда это Сабля звала меня завтракать? Когда они вообще завтракали без меня? Без меня… Опускаюсь на край ванны. Без меня? Только один раз — я не вышла из комнаты, я просидела в ней до самого вечера… Или они обедали без меня? Не помню. Зачем они ждут меня сейчас? Решили сделать вид, что не обиделись, отомстят исподтишка?

— Мисс, извини, я забыла кое-что, — Сабля стучит в дверь. — Я заберу и быстренько уйду. Не могла бы ты мне дверь открыть? — продолжает она.

Мне хочется молчать, перестать дышать. Остаться в ванной с Саблей — верная смерть, ей ничего не будет стоить снова меня ударить.

— По-твоему, она ничего не поймёт? — голос Вены.

— Заткнись! — Сабля явно её ударила, мне отчётливо слышится шлепок. — Ну, так как, Мисс? Откроешь мне дверь? — продолжает она.

Их две, а я одна. Что я смогу против двоих, даже если не открою? Ничего; это я знаю точно, со мной такое уже было. Я та ещё слабачка.

— Да и чёрт с ней, заберём потом, — снова вмешивается Вена. — Идём.

Шаги начинают отдаляться, они уходят к лестнице.

Мне нужно выходить. Выходить и бежать. Только как пройти мимо кухни незамеченной? К чёрту! Выхожу. Мне нужно в комнату.

— Эта собака сожрёт весь мой завтрак, — Шаман, его голос я не спутаю ни с чем. Даже не знаю, почему он мне так запомнился. — За что, Эля?! — продолжает он под всеобщий хохот.

— Нашаманишь себе новый, — или Снег, или Вий, их я ещё могу спутать, тем более, когда их голоса так далеко, на первом этаже.

Видимо, они всё же решили завтракать без меня. Открываю дверь в свою комнату.

Бумажник, ключи от машины и квартиры на одном брелоке, одежда, которую дала мне Эля. Нисколько не ошиблась с размером, всё новое: от брюк я отрывала бирку, от кофты отдирала ценник. Дешёвые, но новые шмотки. Может быть, она их своровала? Только когда?

— Мисс, все ждут тебя, — замираю на месте. Голос Эли. Мне страшно повернуться, мне страшно ответить. Собака проходит в комнату, всё обнюхивая, виляя хвостом. Эля устало и громко вздыхает. — Саша, на место, — говорит она. Это меня удивляет, это заставляет меня повернуться и посмотреть — к кому она обращается, но я вздрагиваю, как только вижу её лицо.

—Что? — мне даже хочется спросить не про то, кого она назвала Сашей, а что с ней произошло. Всё это время Эля ходила абсолютно естественной, даже когда мы выходили в город, она не пользовалась косметикой и не делала причёсок. Сейчас передо мной стоит совершенно другая Эля: ярко накрашенные глаза, тёмный блеск на губах, копна волос уложены… Боже… Я точно её уже где-то видела! Именно такой!

— Я назвала собаку Сашей, что такого? — и голос… Речь снова перестала быть растянутой. Эля всматривается мне в лицо: она знает, что я назвала их всех сумасшедшими, она знает, что я удивлена этому. Дом, где у людей клички, а у собаки — человеческое имя…

— Я сейчас спущусь, — мне пришлось опустить голову и вернуться к своим страхам: в моей комнате сама Эля, которую я вчера обидела, чьих друзей я назвала ненормальными.

— Без тебя я не уйду: тебя там и так уже заждались, — она облокачивается на дверной проём. Что, так и будешь стоять?

— Мне нужно переодеться, — это неубедительно, я в шортах и в огромной футболке — по образу и подобию Эли, которая всегда так ходит в доме, даже сейчас.

Она недовольно цыкает.

— Саша, за мной, — снова обращается к псу, который незамедлительно покидает мою комнату. Дверь закрывается.

Что они задумали? Теперь мне уже точно не сбежать: за мной пришла сама Эля. Где же я могла её видеть? Клиенткой она уж точно быть не могла… Может, тогда, в тюрьме?.. Бред! Не может быть!

Меняю шорты и футболку на платье, но смотрю в зеркало и понимаю, как ужасно оно смотрится на мне этим утром; на мне лица нет, и никакое платье уже не поможет выглядеть так, чтобы не потеряться на фоне Эли, чтобы в случае войны выглядеть ничуть не хуже этой главнокомандующей. Остаются только брюки и белая блузка. Какой же бред… Никогда в жизни не задумывалась, что надеть перед тем, как позавтракать.

Вий

— Что за чертовщина происходит в моём доме? — Эля уже давно не плачет и не злится по поводу того, что кто-нибудь нечаянно или нарочно напомнит ей о том, что в её возрасте обычно заводят семью и нянчат своих детей. Нет, она, конечно, начнёт ломать трагедию по этому поводу, но для порядка, чтобы слишком не наглели и не напоминали так часто. Однако в этот раз вышло довольно часто: сначала Вена, теперь Мисс.

— Идём отсюда, а то опять начнут сочинять, — указав на калитку, я предложил ей выйти со двора, чтобы заодно, когда нас начнут искать, поняли, что Элька сильно обиделась, чтобы подумали, что она ушла из дома из-за Мисс и Вены. Нельзя их распускать и давать такую свободу.

Эля вышла со двора первая, я — за ней, немного погодя.

— Так что происходит? Они против Мисс — это понятно, но кто её научил этому? Вена? Сабля? — план Эли дал сбой; я знаю, что она задумала, но уже не могу остановить.

Она закурила и пошла вперёд. Пёс, которого привёз Шаман, крутился около её ног. Удивительно, как Эля может привязать к себе и заставить быть преданным. Человек, животное — неважно, ты будешь ей предан, как этот пёс, потому что не сможешь по-другому.

— Она не общается ни с кем, кроме Снега или Мента, а сегодня и вовсе не выходила весь день, после случая на кухне, — Эля хмыкнула и выпустила дым в ответ на мои слова.

— Снег слишком туп для этого, Менту это не нужно, — размышляла она вслух. — Они пытаются настроить её против меня, Китя почти в восторге от того, что происходит.

Мы шли к лесу, дорога разъезжалась под ногами. Элю угораздило обуться в чужие огромные туфли (вроде бы Шатуна), потому приходилось поддерживать её, чтобы не поскользнулась на вытаявшей грязи.

— Может быть такое, чтобы она просто спросила? — предположил я, а Эля пожала плечами, затягиваясь сигаретой, смотря себе под ноги, не обращая внимания на скулящую собаку, что крутилась около неё.

— По всем правилам прошлого, я должна ей отомстить, дать котятам мяса, — продолжала размышлять Эля. — Что мне делать теперь? Я не могу спустить ей такого с рук, они могут понять, что тут что-то не так.

Нет, она не советовалась со мной, она размышляла, говорила сама с собой, с дорогой, с лесом, к которому мы приближались, — с кем и чем угодно, но не со мной.

— Может быть, устроить какой-нибудь праздник? — мне больше нечего было предложить, я слишком хорошо знаю здешних: напьются, всех простят, всё забудут, всем признаются в любви, переспят друг с другом на несколько раз, а утром будут делать вид, что ничего не случилось.

— Какой праздник я могу им устроить, если денег осталось всего ничего, нам не выжить до следующего месяца, если сейчас всё потратим, — об этом я и забыл. Денег оставалось действительно немного, а соваться снова туда, где мы их берём, не особо-то и хотелось.

Эля недовольно поджала губы, выкинув окурок, продолжая идти вперёд.

— Если сделать из того, что есть? — сдаваться я не собирался, праздник — отличная идея, а Эля меня услышала и даже раскритиковала.

— Шаман привёз достаточно много подарков, — она снова начала рассуждать. — Еды пока хватает, хоть Китя и не особо считается с нашими возможностями, когда готовит. Мента я попрошу достать нам выпивки. Может быть, прокатит, — она обернулась ко мне. Решение было принято, но сомнения оставались, и Эля их озвучила: — Нет повода.

— Эля! — за нами бежала Китя, Китя задыхалась. Оказывается, мы уже далеко ушли. Нам пришлось остановиться. — Мисс и Сабля подрались! — Китя этому была рада, Эля устало вздохнула, запрокинув голову вверх.

— Из-за чего? — не опуская головы, спросила она.

— Мисс назвала нас психами, — Китя скрестила руки на груди, произнося это почти победоносно: Мисс нарвалась, Мисс — не наша, пора наносить ответный удар.

— Как? — только реакцию Эли она не угадала. Эля расхохоталась, опуская голову. — Психами? — переспросила она, останавливая смех. — Нам нужно выпить за это, — заключила наша атаманша.

Мне пришлось подавить улыбку: Эля нашла повод, Китя стояла растерянная, ничего не понимая. Ещё бы! Случись это с кем-нибудь другим, не будь Мисс из того самого города, Эля бы её просто уничтожила вместе с Китей, но отныне всё происходило наоборот.

— Выпить за то, что нас назвали психами? — Китя готова была расплакаться, она понимала, что Эля стала от неё намного дальше, чем это было раньше, она понимала, что Эля что-то задумала без неё, что она не возьмёт её с собой на этот раз.

— Именно, выпить и радоваться этому, — а Эля всё ещё не хочет отпускать Китю далеко от себя, потому и обняла её за плечи, чтобы та не думала, будто её бросили. — Дома я вам всё объясню, — продолжала она, увлекая Китю за собой.

Мы пошли домой, Китя на этот раз не отцеплялась от Эли, а Эля… Кажется, что ей давно всё стало безразлично, кажется, она давно ждала кого-то наподобие Мисс. Скоро всё закончится, и никому из нас неизвестно чем именно. Что будет делать Китя? Как будет жить Эля? Как мы все это переживём?

Дома Эля действительно всё объяснила.

— Назвала вас психами, а вы в драку сразу, — она их почти отчитывала, а они молча слушали, опустив головы. Одной Вене было безразлично происходящее: она всегда такая. — А мы и есть психи — посмотрите, как мы живём.

Она говорила недолго, а всё сказанное мы записали на бумаге. Наш манифест против нормальных людей, против таких, как Мисс. Всё это было похоже на демонстрацию или протесты, о которых Эля нам когда-то рассказывала в школе на уроках истории. Однако мне вспомнилось почему-то только кровавое воскресенье и ничего больше.

Жильцы нашего дома, тем временем, начали суетиться, готовиться к внезапному празднику: Эля звонила Менту, Китя кинулась к своим кастрюлям, Сабля сама вызвалась делать салаты. Эля снова их объединила, они были счастливы, они готовы были забыть все ссоры между собой, лишь бы Эля была с ними, а не с Мисс, лишь бы она была против Мисс.

Всё было готово меньше через час, даже Мент приехал вовремя, сразу после работы. Музыка сотрясала стены дома, все пили и веселились, танцевали и курили, выходили на улицу и возвращались, уходили вдвоём и возвращались через некоторое время. Эля же по своему обыкновению оставалась за столом, иногда к ней присоединялась Китя, иногда она выходила курить с кем-нибудь на улицу. Мне приходилось снова вливаться в эту компанию, снова говорить с ними и узнавать, что они задумали. Самой болтливой была и остаётся Сабля. Она-то и рассказала мне, что они задумали вместе со Снегом и Веной. Мне с трудом верилось в это: Снег и Сабля никогда не ладили, не говоря уже о Вене, но Мисс объединила их против себя одним своим появлением в этом доме. Сабля крутилась вокруг меня весь вечер, она говорила, что празднует свою победу, во всех красках рассказывала, как ударила Мисс по лицу, как та сбежала к себе в комнату. Мисс в тот вечер так и не появилась, она оставалась у себя, а мы не звали её: так решила Эля, она должна была показать им, что всё ещё с ними заодно, что она якобы мстит Мисс за всё, что та успела сделать.

Утром меня разбудила Сабля, вспомнить, как она оказалась в моей постели, было нетрудно, но мне хотелось об этом забыть. Снова Эля будет обижаться на меня из-за этого, но как я ещё мог вывести эту девчонку на откровенный разговор.

— Ого, у тебя есть принтер? Зачем он тебе? — на тот момент я мало что соображал, мне хотелось ещё поспать, чтобы окончательно прийти в себя.

— Книгу пишу, — не найдя ничего лучше, мне пришлось сморозить такую глупость.

— Покажешь? — её голос звенел в голове, хотелось, чтобы она скорее ушла.

— Потом, — я отмахнулся от неё, перевернувшись на другой бок.

— Ого! И ноутбук! — дело было плохо, мне пришлось быстро распрощаться со своим похмельем и соскочить с кровати.

— Если ты кому-то расскажешь, то больше никогда не увидишь рассвет, — наверное, с похмелья и сонный я уже потерял всякую привлекательность, которой пользовался, пока она была пьяная, потому Сабля замолчала и испуганно посмотрела на меня.

— Можно мне только кое-что напечатать? — она была похожа на маленького испуганного ребёнка, но никак не может понять, что на меня такие методы не действуют: слишком долго её знаю.

— Печатаешь молча, про всё, что ты здесь видела, никому не говоришь, — я надеялся на честный обмен: она пользуется ноутбуком и принтером, но никому и ничего не рассказывает. Сабля кивнула, я вернулся в кровать.

Пальцы тарабанили по клавиатуре целую вечность, в голове звенел огромный колокол, птицы скребли по мозгу когтями — вот как это выглядело бы, если бы похмелье было одушевлённым существом. После этого она включила принтер.

— Знаешь, как им пользоваться? — мне хотелось, чтобы она быстрее убралась отсюда, я готов был сам распечатать ей что угодно.

— Разберусь, не тупая, — ответила она. Мне оставалось пережить ещё немного шума, ещё немного боли в голове.

Перед глазами, хоть я и был повёрнут к ней спиной, белый лист проползал и скрывался в огромном принтере, принтер шумел, давился бумагой, как собака на цепи, которую давно не кормили. Собака… В этот момент я вспомнил о собаке, которую Эля назвала Сашей. Почему Сашей? Никто не спросил, а она не рассказала. Перед глазами возникла мохнатая морда Саши, большие чёрные глаза, мокрый нос и… язык?

— Я ухожу, проводишь? — Сабля! Тварь! Мы ударились лбами, в глазах потемнело. — Придурок! — не знаю, сползла она с кровати или тут же соскочила и ушла — я ничего не видел, я был готов потерять сознание.

Дверь закрылась. Тишина. Во рту всё пересохло, голова звенела. Часы ноутбука говорили о том, что моё счастье не будет долгим: через сорок минут проснётся Эля и разбудит весь дом.

Сабля

Эля предложила всё забыть, радоваться тому, что нас назвали психами. Эля окончательно сошла с ума. Теперь, когда я наконец-то проникла в комнату Вия, — мне многое стало понятно, но не меньше остаётся для меня загадок. Пока мне не хочется говорить об этом ни Снегу, ни Вене. Мне нужно подружиться с Вием, всё узнать. Ради этого я даже готова делать вид, что, как и раньше, играю по правилам Эли, ради этого я готова сделать вид, что простила Мисс и всё забыла.

Мне понравилась речь Эли, мне понравилось то, что мы придумали, я поделилась этим с Мисс. Надеюсь, она оценит. Надеюсь, она уйдёт отсюда раньше, чем я объявлю войну Эле. Лишние головы мне ни к чему, лишнего времени у меня нет.

Утром я столкнулась с Мисс в ванной, она была напугана. Впрочем, я была напугана не меньше, потому и свалила, забыв на зеркале дурь. Надеюсь, она её не обнаружила.

Мы долго ждали Мисс на кухне, все играли по правилам Эли, я делала вид, что играю: мы простили Мисс, мы довольны тем, что она назвала нас психами, мы хотим завтракать с ней за одним столом. Тупые овцы — они всё делают так, как им скажет Эля, а меня это достало. Если им нравится быть психами — пусть будут, а я в этом не участвую.

Глава двенадцатая. Звёздное небо

Снег

Пока человек пьяный — он настоящий. Кажется, вчера были настоящими все, а сейчас сидят за столом и отвлекают друг друга, обращаясь к Мисс, чтобы, не дай бог, с кем-нибудь не встретиться взглядом и вспомнить всё, что было вчера. Кстати сказать, я во всей этой истории — не исключение. Мало мне было Мисс, которую Китя потащила с собой в этот дом, теперь я ещё и проснулся в обнимку с Веной. Ни черта не помню, как такое могло случиться вообще. Ките ведь, было плохо, я должен был быть с ней, а проснулся — с Веной.

— Ты уж извини меня за вчерашнее, — говорит Сабля. Видимо, она тронулась головой после попойки. Никогда не слышал, чтобы она извинялась. — Мы тут все немного ревнуем тебя к Эле, — лживая улыбка с её лица не сходит — вот в чём дело. Шаман закашлял, вернее, сделал вид, что кашляет. Сабля перегибает. Так нельзя, но кто её теперь остановит? Вот и Эля отложила вилку и смотрит на всех как на придурков, зуб даю — внутри она смеётся.

— Да ничего страшного, — отвечает Мисс, заправляя прядь волос за ухо, а Эля всё смотрит на нас, губы готовы растянуться в улыбке.

— Вообще-то это я привыкла, что вы меня постоянно предаёте, — Эля говорит это как бы между делом, вернувшись к своей еде. — Я вас никогда не предавала, не уходила от вас и не уезжала, как и обещала когда-то, — нас накрывает гробовая тишина, никто не смеет её прервать, все знают, что она говорит правду. Сабля и Вена смотрят на меня и Китю, мы — последние предатели, вторыми стали Вена и Мисс, но их поступки — ничто. — А ты, — Эля поднимает голову и обращается к Мисс, а вилка с макаронами зависает в воздухе, кетчуп капает в тарелку, — не обращай внимания, представь, что они все — твои клиенты, ты ведь где-то там работала, — и она отправляет вилку обратно на тарелку: аппетит испорчен, она наливает себе кофе.

— А где ты работала? — Китя сидит между Элей и Мисс, она вчера едва не умерла, вернее, сегодня… Секунду. Кто приготовил завтрак?

Мисс зависла, она молчит и смотрит в тарелку.

— Дай ей поесть спокойно, потом поболтаете, — вся грозность Эли осыпается, когда она говорит с Китей, как и сейчас. Спасибо Ките, что снова стала громоотводом. Китя и Вий — те, кто может успокоить Элю.

— Да нет, всё нормально, — Мисс оживает, стучит вилкой по тарелке, разламывает макароны, превращая их в пюре. — Я была ассистенткой управляющего в одном офисе, — Ките это ни о чём не говорит, в её глазах мгновенно появляется непонимание, которое она прячет восторженной улыбкой, перебивая словами о том, что должность Мисс — крутая должность. Ужасно. Ките не хватает образования.

— Поэтому она такая, — вставляет Эля, обращаясь только к Ките, но зная, что это услышим и мы. — Пытается всем угодить, боится кого-нибудь обидеть, — вот какая эта Мисс в глазах Эли… И это несмотря на все наши старания! Несмотря на то, что та её до смерти боится!

— И тебе нравилась твоя работа? — ещё один трезвенник — Шаман. Он, Мент и Эля — они вчера явно не пили, так как смогли спасти Китю.

— Ну, да, — врёт Мисс. Врёт, потому что сама говорила нам в кафе, что сбежала из собственного дома из-за работы. Дебилка!

— Нравилось быть на побегушках, варить кофе, отвечать на звонки, выслушивать клиентов своего босса? — Мисс опять зависает, а Шаман не унимается. Эля сидит спокойно, накручивая волосы на палец, ей, видимо, самой интересно, что будет дальше. — Ассистент — это же как секретарь? Я не ошибаюсь?

— Мне нравится общаться с людьми, — зря она врёт, Шаман всё видит.

— Нравится общаться с людьми? — переспрашивает он, давая ей немного времени подумать. Да, я однажды попался ему в точности так же. — Послушай, — продолжает он, а она не пользуется возможностью перебить его. — Я знаю большинство этих людей вот уже около пятнадцати лет. Элю я знаю меньше, потому что она стала нашей классной после того, как мы перешли в десятый класс, — его всё ещё можно перебить, а она сидит и слушает. — Снега, Мента, Шатуна и Вену я знаю ещё меньше, — ну же! Перебивай! Она меня не слышит… — Мы друзья, — продолжает Шаман, — но они меня бесят! — вот и всё, теперь его не остановить. — Они все меня бесят, но я им улыбаюсь, я пытаюсь доказать им и себе, что люблю их, я боюсь обидеть каждого из них. И знаешь что? А ничего! Когда наступает ночь, только в это время я обретаю себя настоящего, только в это время я чувствую, как мне хорошо, когда я в полном одиночестве лежу в своей кровати, смотрю на своё звёздное небо, когда меня никто никуда не зовёт, когда меня не просят что-то сделать. Я лежу на своей кровати, смотрю на своё звёздное небо, слушаю свою любимую музыку и учусь летать! — кто-нибудь должен остановить этот бред, пока он не потащил Мисс смотреть на звёздное небо. Только вместо этого все сидят и еле сдерживают смех — Шамана понесло, ловите Шамана.

— Тогда почему бы тебе не запереться в своей комнате, как Вий, — я нарушаю всё: смех, болтовню Шамана. Все смотрят на меня, каждый готов обвинить в том, что я прекратил веселье. — Если ты нас всех так ненавидишь, — добавляю я в полной тишине.

— Именно поэтому его зовут Снег, — он снова обращается к Мисс, публика не выдерживает — первой во весь голос захохотала Сабля, а за ней и все остальные, даже Эля улыбнулась, обнажив зубы… Наверняка, все вспомнили почему меня зовут Снег.

— Мы давно не видели твоего звёздного неба! — Китя сегодня на позитиве, она будто переродилась после вчерашнего.

— А хотите посмотре-е-еть? — он знает, что все этого хотят, он знает, что все согласятся отправиться в его комнату, куда ход посторонним закрыт. Все соглашаются, он зовёт их за собой, а они пропускают Мисс вперёд, так как она и вовсе никогда не была в комнате Шамана; Эля уходит с ними, я остаюсь на кухне и вспоминаю, почему именно, меня зовут Снегом.

Наверняка, Мисс думает, что это из-за внешности: бледный и белый, но если бы ей рассказали предысторию моего прозвища, она хохотала бы также громко, как Сабля.

Всё просто: я был новеньким в этом доме, на три года младше самой Эли, но старше её ученичков, однако никому мой возраст не помешал издеваться надо мной. Эля сказала: «Мясо!» — и котята кинулись. Первый месяц был невыносим: я чинил в этом доме всё, потому что Шатун сказал, что я работал в телемастерской. Сейчас таких мастерских, наверное, и в природе нет — какому идиоту придёт в голову чинить телек, если можно взять в кредит новый? Тем не менее, такова была наша легенда, ибо говорить, что я был оператором-кассиром в магазине — было не круто, на наш взгляд. К счастью, с электричеством и паяльником проблем у меня нет и не было никогда. Многие ломали свои телефоны, плееры специально, специально ломали и плитку, и чайник. И вот настал тот день, когда специально сломали телевизор. Мне до сих пор неизвестно, что и кто с ним сделал, но он не работал, он снежил. Лезть куда бы то ни было, я не собирался, но делал вид, что пытаюсь починить. Спустя некоторое время меня осенило — можно сказать, что я увожу телевизор в свою мастерскую, а самому взять в точности такой же в кредит. Сказать об этом я решил Эле.

— Увезу телевизор к себе в мастерскую, — сказал я, надеясь, что она ничего не заподозрит, но вот тут я и ошибся.

— Китя, позови всех сюда, мы должны решить: увозить ему наш телевизор в мастерскую или нет, — и Китя ушла звать, потому что Эля дала команду.

— Он снежит, думаю, проблему можно решить… — я старался из-за всех сил изображать мастера своего дела.

— Снежит, говоришь? — переспросила она, дожидаясь, когда на кухне соберутся все. — У нас телевизор снежит, — и она дождалась, в кухню пришли все, к ним она и обратилась. Я был окружён, а через несколько минут — сломлен. — Хочет увезти наш телевизор в свою мастерскую, — продолжала Эля.

— А она у тебя есть? — Шаман изобразил изумление, и тут я понял, что они всё про меня знают.

— Наверное, где-то в подсобке супермаркета затерялась мастерская, — смеялась Прищепка.

— Чувак работал на двух ставках, а платили только за кассира, — подхватил Пёс.

Мне хотелось провалиться сквозь пол и землю.

— Снежишь у нас ты, а с телевизором всё в порядке, — заключительные слова королевы Эли Великой.

Телевизор заорал на весь дом, как только они ушли из кухни и оставили меня один на один со своим позором. С тех пор меня зовут Снегом, и я терпеть не могу это прозвище, а чтобы я возненавидел и своё имя, Эля изощрённо отомстила мне за отъезд из этого дома, назвав свою собаку Сашей.

Мент

Сабля и Вена — две потаскухи в этом доме, а Эля от них не отстаёт, она всё сделает, лишь бы я её однажды не сдал. Да… Всё бы получилось и вчера, она уже была готова, да только Вена и Сабля всё испортили, суки. Ките стало плохо.

Припадочная пила весь вечер, Эля пыталась её остановить, но та отвечала, что у неё всё под контролем.

— Ей не пятнадцать лет, чё ты её контролируешь, — я тащил Эльку в комнату, там у меня всё было накрыто, так как пить с этими ебанутыми малолетками не катило.

Пока мы пили, пока она говорила, что её снова нужно спасти от очередного коллектора, что в долгу, само собой, не останется — случилось это: в комнату ворвалась Вена (и как она нас только нашла?!) и давай орать о том, что Китя умирает. Эля оттолкнула меня, а ведь я был так близок к тому, чтобы её наконец-то трахнуть! Припадочная нашла время, когда умирать! Ненавижу эту больную дуру!

Оставаться в комнате уже не было смысла: Эля не вернётся, она провозится с дурой Китей всю ночь, как нянька, поэтому я вышел на улицу и стал невольным наблюдателем всей этой истории.

— Теперь я знаю, какие картины нужно рисовать, — Китя облокачивалась на перила балкончика, что является началом крыльца, смотрела во двор и твердила эти слова растянуто, будто копировала Эльку. Тут мне и стало ясно — Сабля и Вена всё же дали ей дури.

— Китя, идём домой, — Эля тщетно пыталась утащить Китю за собой. К счастью, меня они обе не видели, я оставался на веранде, за открытой дверью, и наблюдал происходящее.

— А Мисс навела на меня порчу, — продолжала Китя, оставаясь стоять на балконе. — Я чувствую это, мне становится плохо, мне кажется, что я скоро умру, — не знаю, сколько она выкурила и выпила, чтобы дойти до такой кондиции, но в тот момент даже у меня волосы дыбом готовы были встать во всех местах.

— Шаман! — Эля закричала так, что мне пришлось вжаться в стенку, дабы себя не выдать. Шаман появился мгновенно, будто он стоял где-то рядом и ждал, что его позовут.

— Ого! — он накинул на Китю свою куртку. — Идём домой, — он обхватил её за плечи, собираясь увести за собой, но припадочная наконец-то повернулась лицом и сама на нём повисла.

Глаза Кити были стеклянными, она явно была где-то не на земле, а в своём больном воображении.

— Шаман, я скоро умру, — и тут начались слёзы. — Я умру, и меня похоронят, а я так и не нарисовала своей самой главной картины, обо мне так никто и не узнает!

— Мы о тебе знаем, этого мало? — Элька нервничала, потому и вмешалась, но Шаман вытянул свободную руку вперёд, давая понять, что Эльке нужно заткнуться.

— А что ты хочешь нарисовать? — мне показалось, что Шаман сошёл с ума окончательно, разговаривая с обкуренной и пьяной Китей.

Она от него оттолкнулась, вытерла слёзы и тут же начала улыбаться — шизофреничка.

— Теперь я знаю, что нужно рисовать! Теперь я смогу нарисовать то, что другие не смогли! — припадочная повисла и на Эле, и на Шамане, пытаясь их обнять, а те оба еле стояли на ногах, ведь хоть Китя и маленькая, и худая, но удержать её обоим было трудно.

— Пойдём, нарисуешь, я хочу это видеть первым.

Как оказалось, Шаман знал, что делает, — Китя согласилась, и они оба повели её домой.

Вечер для меня был испорчен, оставалось только вернуться в дом и напиться с малолетками.

Китя

Очередную ночь после скандала с Мисс я провела без разговора с Элей. Эту ночь я провела в комнате Шамана, потому что проснулась я именно на его кровати, под его звёздным небом. В комнате Шамана всегда темно именно из-за этих самых звёзд — он раскрасил потолок светящейся краской, хотя просто истыкал ею весь потолок и считает, что это — его звёзды. Свет в этой комнате только от этой краски. В планах Шамана разрисовать всю комнату, он хочет нарисовать лес, потому и надеется, что я ему когда-нибудь помогу. Окно в этой комнате затянуто плотной чёрной тканью, а свет не включить: Шаман убрал из своей комнаты лампочку.

Смотря на звёзды Шамана, я пыталась вспомнить, как оказалась здесь, но всё, что я помнила: вечер, праздник психов, Эля, которая не хотела со мной выходить на улицу, много выпивки, Эля, которая пыталась меня остановить, а потом — Вена и Сабля.

— Хочешь попробовать кое-что? — Вена протянула подобие сигареты, но мне уже было всё равно. После этого я вообще ничего не помню.

— Этим звёздам не хватает неба, — снизу послышался голос Шамана, а я не могла ответить: во рту всё пересохло. — Вот если бы ты помогла мне нарисовать небо для этих звёзд и лес для Шамана! Я был бы тебе очень благодарен, я бы сказал тебе, что ты должна рисовать, чтобы все узнали о тебе, — Шаман лежал на полу, я определила это по сигаретному дыму, который поднимался с пола над кроватью и улетал в звёздный потолок.

— Как… — мне стоило огромного труда, чтобы выдавить из себя слова. — Как я здесь оказалась?

Шаман зашумел, мне показалось, что он поднимается с пола, но вместо него я увидела только его руку вытянутую вверх, а в ней стопка листов.

— Ты рисовала для меня, а потом уснула, — ответил он.

Выхватив листы, я пожалела о своих резких движениях: голова закружилась, похмелье дало о себе знать. Мне мало что было видно, но поняла, что рисовала я вчера нечто непонятное. Подобрав под себя ноги, я устроилась на кровати, обнаружив, что весь пол в комнате Шамана просто устлан белыми листами.

— Это…

— Это всё ты, — он оставался лежать на полу. — Я будто бы в твоём сознании, среди этих рисунков. Лежу и смотрю на свои звёзды, — не унимался Шаман. — Жаль, что нет леса и неба — так было бы интересней.

— Пожалуйста, не говори никому, что я была у тебя, — меня начало трясти и морозить, а ещё хуже было от того, что я представляла: Сабля и Вена начнут сплетничать про меня и Шамана.

— А кому говорить? Тебя сюда Эля привела, чтобы ты рисовала, — ответил он, и меня прошибло потом.

— Что?

— Тебе стало плохо, ты собиралась умирать, — Шаман появился передо мной, положив голову на край кровати. — Эля отвела тебя ко мне, чтобы ты рисовала и не думала о смерти, — договорив, он снова исчез.

Мне ничего не было понятно, но я так обрадовалась, как не радовалась, наверное, никогда: Эля меня спасла! Она не сердится на меня за то, что я уезжала в город!

— Это — правда? — мне нужно было увидеть Элю, мне нужно было поблагодарить её за всё, что она сделала для меня.

— Где это ты видела шаманов, которые врут? — ответил он.

Оставив Шамана, я вышла из его комнаты, забыв о своём похмелье, забыв обо всём, что мне не давало спокойно жить всё это время.

Шум был на кухне, я подумала, что там уже кто-то ищет что-нибудь перекусить, однако…

— Уже проснулась? — Эля готовила еду. — Не подскажешь, где лавровый лист? — она рылась в шкафу, переставляя баночки с моими приправами, которые мне подарил Шаман, вернувшись из города. — Послушай, ты тут доготовь, а я себя в порядок приведу, раз уж встала в такую рань, — Эля прошла мимо меня, передав мне ложку, но я её остановила.

— Спасибо, — я накинулась на неё и больше не хотела отпускать никогда-никогда. Мне хотелось плакать и смеяться одновременно, мне не верилось, что мы снова вместе. — Прости меня, — я уткнулась ей в плечо, и мне не верилось, что всё стало как прежде; я вдыхала запах её пота, смешанным с её идиотскими духами, и не хотела, чтобы это прекращалось.

— Зачем же ты это сделала? — Эля отстранила меня от себя, она тоже плакала. — Зачем уезжала, Кить? Я ведь тоже не могу без тебя, — мы снова обнялись, мы обе ревели как ненормальные, как мать и дочь, которых когда-то разлучили и которые наконец-то нашли друг друга спустя много-много лет.

Мне хочется верить, что с этого дня всё изменится. Теперь я знаю, что мне нужно рисовать, теперь я знаю, что Эля любит меня несмотря ни на что и мне не страшна никакая Мисс, я готова снова подружиться с ней, как в самый первый день.

Мы готовили еду для всех вместе с Элей, а потом отправились в её комнату. Она решила, что сегодня должна быть той самой Элей, которую мы встретили когда-то в школе, а потому я помогала ей с причёской и макияжем — всё было как в старые-добрые времена.

Глава тринадцатая. Пещера Шамана

Шаман

Это такая игра, в неё играют наутро после пьянки: мы говорим только правду, только то, что думаем. Сабля начала первая, игру могли подхватить и остальные, если бы не мы с Китей. Говоря правду, можно далеко зайти. Цель этой игры — смутить, спровоцировать, заставить уйти. Однажды мы так доигрались, с тех пор я не люблю эту игру…

Конечно, я говорил правду за столом: они все меня бесят, но я их люблю и никого не хочу терять, потому и завёл разговор о звёздах, надеясь, что Китя сообразит. Китя сообразила, а я приготовился принести свою комнату в жертву. Никогда здесь не было столько народу. Вот они, стоят и любуются моими звёздами.

— И это звёзды? — Мисс почти разочарована, уж не знаю, что она хотела увидеть, но, видимо, мой раскрашенный потолок её не впечатляет.

— Конечно! Звёзды! — я протискиваюсь вперёд, так как мне загородили путь в собственную комнату. Смотрю на потолок, делаю шаг, знаю, что могу потерять равновесие и свалиться на пол… но это даже лучше, чем играть в эту ужасную игру, я не хочу повторений, пусть уж лучше смеются надо мной, чем говорят друг другу правду, они не умеют её говорить.

— Шаман хочет, чтоб я нарисовала ему лес на стенах и небо для звёзд, но одна я едва ли справлюсь, — и тут я замираю. Китя! Неужели она собирается всех попросить нарисовать для меня лес и небо? Всегда её любил, не зря защищал в школе.

— Ну, я рисовать не умею, — Сабля разводит руками и собирается уходить, толкая Вену. Жаль.

— Это не так сложно, как ты думаешь, — Китя пытается её остановить. Да, так и нужно, мы давно не делали что-то вместе.

— А что нужно для этого? — вот теперь и Эля оживилась, а это хорошо — теперь никто не отвертится, теперь все будут рисовать!

— Я набросаю вам контуры, а вы их раскрасите, если будем делать это все вместе, то к вечеру можем управиться, — Китя оборачивается к ним, потом снова ко мне. Она кого-то потеряла? — А где Снег? — спрашивает она, оглядывается ещё раз.

— Шаман его задел, он, наверное, в депрессии, — Сабля продолжает играть, это её любимая игра, она и в прошлый раз меня в это втянула…

— Я приведу, — вызывается Шатун. До чего он стал странным парнем последнее время. Потерял дом, всё, что успел нажить, и ходит как в воду опущенный — смотреть страшно.

— Шаман, мне понадобится свет, я в темноте рисовать не смогу, — Китя выходит вперёд. Мы тоже играем. Несколько часов назад она просила меня никому не говорить о том, что ночевала в этой комнате, ещё несколько часов назад она рисовала и твердила о том, что теперь со своими рисунками обойдёт покойную Мышь, а ещё несколько часов назад она готова была умереть…

— В пещере Шамана нет электричества, — заявляю я, зная, что они сейчас примутся искать фонарики, никто сюда не будет проводить свет ради одного дня.

— Чего вам? — хмурый Снег появляется на пороге вместе с Шатуном. Даже не знаю, на кого из них сейчас смотреть страшнее: две грозовые тучи, но их скоро озарит солнце.

— В кладовке фонарики, — командует Эля, — и скотч захвати, — указания получил Снег, он недовольно смеряет нас взглядом, закатывает глаза, качает головой и уходит: мы снова его достали.

— Чем же мне контуры нарисовать? — Китя проводит рукой по стене, будто изучает её, насколько та хороша для рисования.

Здесь белые стены. После моих неудачных попыток нарисовать лес я решил всё забелить, ибо лес этот был страшным, мне даже приходилось ночевать в общей комнате, потому что из-за собственных художеств мне начали сниться кошмары: то смерть Эльки, то смерть всех, кроме Эльки. Это было год назад, но ужас, который я пережил в тех снах, — мне никогда не забыть: я кричал, когда Эля заносила надо мной нож во сне, я умолял её не делать этого, а когда просыпался — кидался на стены, чтобы содрать то, что нарисовал…

Снег вернулся с фонариками, скотчем и батарейками. Чего только нет в нашей замечательной кладовке!

— Может, углём? — Вий плохого, конечно, не посоветует, но…

— Можно, конечно, — но Китя соглашается, а я-то думал, что это плохая идея — рисовать углём. Китя проходит к двери, где все окружили Снега, разбирают фонарики. Сейчас здесь будет светло, как никогда. — Я за углём, — говорит Китя, исчезая из виду.

— Лови! — Эля кидает мне маленький фонарик со шнурком, как только включаю его — обнаруживаю, что шнурок оранжевый.

— У тебя здесь ничего кроме кровати? А где ты вещи свои хранишь? — Мисс такая любопытная, интересно, её случайно не Варварой звали в прошлой жизни, до нашего дома? Мне приходится спрыгнуть со своей кровати, на которую я успел плюхнутся, пока решали судьбу моей комнаты.

— Всё очень просто, я люблю пространство, — мне приходится заглянуть под кровать, даже посветить фонариком, чтобы найти ручку от своего сундука. — Поэтому, — продолжаю я, выволакивая сундук из-под кровати, — все мои вещи хранятся вот в этом сундуке, — мне хочется спросить её — не правда ли я здорово придумал, но вместо этого сияю улыбкой, как фонарик в руке.

— Ящик, — заключает она.

Она ещё не одомашнилась: точки на потолке — не звёзды, ящик — не сундук, может, и я — не Шаман, по её мнению, но я стараюсь держать себя в руках: не для этого мы с Китей приложили столько усилий с самого утра, не для очередных споров и ссор.

— Ну, не гроб же, — пожимаю плечами, отправляю свой сундук под кровать.

— Ещё гроба нам не хватало, — Сабля недовольна. Нет, я помню историю её появления в этом доме, но я не всегда думаю, что говорю, потому иногда задеваю её словами о гробах, покойниках, духах, загробном мире, потому мы мало общаемся.

— Алиска пришла! — Китя врывается с визгом в комнату, с радостным детским визгом — так умеет только Китя. Мы знаем, о ком она говорит, потому забываем о моей комнате и рвёмся к выходу, одна Мисс ничего не понимает, потому, как последнему выходящему, мне приходится хватать её за руку и вести за собой, ничего не объясняя: сама увидит.

Мы окружены лесом со всех сторон, даже старый завод давно затерялся в лесу. Летом отсюда не выйти без косы, зимой, если она снежная, выбраться отсюда можно только на лыжах или вплавь: здесь не чистят дорог, сюда не приходят люди. Сюда приходят только звери. Пока это только белки, ёжики и Алиска, но мы опасаемся, что они приведут сюда и остальных. Страшнее всего для меня, да и для нас всех — увидеть медведя. Змеи приходят редко, но метко — пугают до смерти, потому летом травы вокруг нашего дома нет — мы её выжигаем, предварительно окопав пределы нашего пожарища, иначе сгорит вообще весь лес, а это приведёт ненужных нам людей.

— Лиса! — Мисс прячется за меня, я польщён, но лисы — безобидные зверушки, они хитрые попрошайки.

— Не бойся, она как кошка, — мне некогда её успокаивать, погладить Алиску мне не удастся, но рассмотреть хочется. Нынче она нас не боится, а раньше стоило кому-то из нас сделать резкое движение — она убегала за ограду, выглядывала из-за забора, осторожно кралась, но снова отбегала назад. Так продолжалось, пока мы не додумались, что её нужно покормить. Эля ругалась, говорила, что мы её так прикормим, и она приведёт остальных лис или кого-нибудь страшнее, но Алиска, видимо, решила ни с кем не делиться, потому приходит одна.

— Кошка? Разве не собака? — теперь она прячется за Вия — единственного, для кого появление Алисы равно появлению солнца или дождя — ему безразлично, он вообще никогда и ничему не удивляется, а сегодня ещё и загруженный, как Снег и Шатун. Что с ними со всеми произошло за эту ночь? Узнаю позже.

— Она гуляет сама по себе, — говорит Эля, выходя вперёд вместе со мной.

После встречи с Алиской мне стало интересно: в каком лесу, питомнике, заповеднике выращивают лис для фотографий? Наша отличалась от них, она не была такой упитанной и ухоженной, её шерсть часто была грязной до наступления настоящей зимы, в её хвост мог закататься репей. Тем не менее, мы её фотографировали на телефон Мента — единственный, кто открыто пользуется телефоном и своей мерзкой рацией.

— Мы будем рисовать или мучить несчастное животное? Я замёрзла! — Сабля опять недовольна.

— Вынеси ей чего-нибудь и не ной, — командует Эля, протягивая руку к Алиске. — Интересно, сколько живут лисы? — она спрашивает это у самой себя, а Алиска отступает назад, она не даст себя погладить.

— Лет пять, — отвечает Вий, он всегда отвечает — ходячая энциклопедия.

— Эта приходит к нам второй год, — продолжает Эля.

За нами раздаётся собачий лай, Эля едва успевает среагировать, а я обернуться — к нам несётся Сашка, заливаясь и целенаправленно несясь на Алиску. Эльку мне приходится хватать за шиворот, чтобы помочь встать и отвести в сторону. К счастью, лиса соображает пуститься в бега с нашего двора.

— Сашка! — Вий выбегает вперёд, чтобы остановить Элькиного безумного пса, тот оборачивается и останавливается, тявкает ещё несколько раз и возвращается.

— Ты что, решила лисе собаку скормить? — Снег оживился, уже шутит, когда Сабля снова появляется на крыльце с куском мяса.

— Он сам выбежал, я, наверное, дверь не закрыла плотно, — оправдывается Сабля.

— Ну вот, а я хотела её погладить, — Китя изображает обиду несмотря на то, что оставалась на самой верхней ступеньке крыльца вместе с Мисс.

— Всё, идёмте рисовать, — Сабля ёжится от холода — заходила в дом, но так и не накинула на себя куртку, всё ещё в футболке и джинсах.

— Да, идёмте, — соглашается Китя, пропуская Мисс вперёд.

Мы возвращаемся домой, а я останавливаюсь на верхней ступеньке крыльца, чтобы покурить. Если бы Сашка и Алиска сцепились — они задели бы Эльку, она кинулась бы отбивать своего пса только потому, что он привязался к ней за один день. Хорошо, что я был рядом, хорошо, что Вий всё понял и сам отозвал Сашку обратно. Вряд ли Алиска сюда ещё придёт, но что поделать… Пора рисовать!

Шатун

С тех пор, как дом сгорел, а Эля разрешила мне жить в этом доме, во мне что-то изменилось. Всё время я чувствовал за собой какую-то вину, а с тех пор я стал ощущать её ещё больше: я живу в чужом доме, по моей вине в этом доме живёт Мисс, мы продали её машину по запчастям… Всё это известно только нам троим: мне, Снегу и Менту, но вину чувствую только я один. Если бы Мент предложил мне сесть в тюрьму, я бы, наверное, согласился, а пока я старался искупить эту вину: чистил двор, пытался починить всё, что могло сломаться, я готов даже убирать дом, но тут особое правило — этим занимаются вообще все, кроме, пожалуй, Мисс: она долго спит.

Китя, наверное, тоже пытается искупить свою вину, потому и стала пропадать на кухне. Она вкусно готовит, но Сабля всё ещё отказывается от нормальной пищи, ест йогурты. Между ней и Китей какая-то давняя война, недавно я даже слышал, что они снова стали ругаться, а Сабля теперь действует не одна, а в компании с Веной.

Мент сказал утром, когда мы курили со Снегом на крыльце, что Сабля и Вена, скорее всего, накачали вчера Китю наркотой, потому она и слетела с катушек. Мне ничего не вспомнить из прошлого вечера, я всё это время проспал. Выпил немного, но с ног меня свалило так, будто я отбыл на трёх ночных дежурствах подряд. Утром проснулся в общей комнате на диване, когда Эля отдёрнула плотные шторы на окне и впустила солнечный свет. Мне показалось, что я всё ещё сплю, так как такой Эльку я видел всего один раз, на дне рождения Кити: накрашенная, с причёской, в костюме и на каблуках.

— Ты чего такая? — поднимаясь с дивана, спросил я, понимая, что это всё же не сон.

— Рано проснулась, делать нечего было, — ответила она, собирая с пола несколько бутылок. — Давай, просыпайся и завтракать, — и она ушла.

Насколько рано нужно было проснуться, чтобы сотворить с собой такое? Может, она вообще не спала всю ночь? Всем известно, что Эля позже шести утра не просыпается…

Мисс долго не появлялась за столом. Мне казалось, что она вообще не выйдет после того, что случилось между ней и Саблей, но Эля её всё же привела. Однако Сабле, по всей видимости, было мало, она продолжала рубить сплеча, к счастью, Китя и Шаман всё уладили. Шаман увёл нас всех в свою комнату, а Китя сказала, что ей нужна помощь. Наверное, у нас такого не было со времён… Такого не было с тех пор, как Снег и Китя уехали в город. Они вернулись, и, наконец-то, всё стало как прежде: мы были увлечены одним делом, мы забыли все обиды, ссоры, мы забыли, что среди нас новенькая Мисс, — мы рисовали лес для Шамана.

Вий

Затишье перед бурей. Всё это не закончится так хорошо, как можно себе представить. Сейчас мы дурачимся, делаем вид, что чуть ли не любим друг друга, помогаем Шаману, но потом…

Сабля уже начала свою игру, до меня дошли слухи, что она и Вена вчера пытались избавиться от Кити, а сегодня Сабля решила сыграть в старую-добрую игру: говори правду и тебя ни в чём не заподозрят, но будут бояться.

Теперь она слишком много знает обо мне, теперь мне придётся либо быть настороже, либо избавиться от всего того, что она видела. Хотя перспектива избавиться от самой Сабли — мне нравится больше, она может рассказать о принтере, компьютере, а следом и о том, что спала у меня. Надо же было так нажраться!

Китя рисовала контуры, мы обводили их краской, которую нам дал Шаман. Мы вымазались в ней, мы вымазали все стены. Лес получился, Шаман в восторге от происходящего, все остальные — изображают счастье.

— Для неба нужна стремянка, — Китя смотрит на потолок. Сегодня она не такая, как была после приезда, сегодня она такая, как была всегда. То же самое я мог бы сказать и об Эле, так как у неё явно появился какой-то повод, чтобы так выглядеть — празднично; но я стараюсь не сталкиваться с ней, так как она наверняка видела вчера, с кем я ушёл в комнату. Вряд ли мне ей удастся доказать, что между мной и Саблей ничего не было, она не поверит, этому вообще никто не поверит. Единственное, чем я проявил себя сегодня, так это вернул Элькиного пса, ибо Эля запросто могла пострадать, пытаясь отбить Сашку от лисы. К счастью, Алиска испугалась и убежала, не стала драться — это было бы намного хуже и неизвестно чем могло бы закончиться. В остальном же я пытаюсь не попадаться Эле лишний раз на глаза.

— Может, небо завтра дорисуем? — даже Мисс участвует в этом затишье, она изображает небывалое дружелюбие, она сегодня общительнее, чем была обычно несмотря на то, что Китя заляпала краской её белую кофту, когда объясняла, как обводить контур деревьев.

— Да, я тоже устала, — Сабля. Что она задумала? Всё это не просто так, Сабля не сможет спустить с рук то, что произошло вчера. Сабля отомстит, нужно быть наготове.

— И есть хочется, а сегодня никто ничего не готовил, — Снег опускается на пол, на нём шапка из газеты, которая натянута почти на глаза.

— Придётся есть йогурт Сабли, — Эля не отвлекается от работы, она весь день стучит каблуками, перемещаясь по комнате, она рисует зелёным цветом, как и я, как и Сабля, а Шаман и Снег рисуют коричневым, Шатуну достался жёлтый, Китя красит синим.

— Э-э, — возмущается Сабля, — вообще-то есть полуфабрикаты.

— Да ладно, я сейчас что-нибудь приготовлю, а вы пока докрашивайте, немного же осталось, — Китя быстро отставляет краску и исчезает из комнаты, никто даже не успевает возразить.

— Вена заменяет Китю, — монотонно говорит Эля.

Вена же весь день изображает из себя больную. Похмельем болеют все, но все принялись разрисовывать комнату Шамана, одна Вена полдня валяется на кровати.

— Не оскверняй мою усыпальницу! — Шаман, разумеется, возмущался, но рисование его увлекало больше, чем споры с этой наркоманкой, которая вообще ни на что не реагировала, а только повторяла, что ей плохо и она не в состоянии рисовать. Эля предлагала ей уйти в другую комнату и не дышать краской, но та отвечала, что запах переживёт и не хочет оставаться одна.

Вене приходится подняться на этот раз и взяться за кисточку.

— Вий, докрасишь здесь, я помогу Ките, — наверное, я на мгновение прирос к стене вместе с кистью, так как Эля спросила следом, слышу ли я, что она мне сказала.

— Ага, — обернуться я не решаюсь, чтобы лишний раз не встречаться с нею взглядом.

Эля уходит, я остаюсь на своём месте, в комнате — гробовая тишина, я жду, что Шаман её нарушит, но он продолжает молчать, как нарочно. Оборачиваюсь: все занимаются своим делом, но всё не просто так — Мисс окружена Саблей и Веной, а мне это не нравится, потому я перемещаюсь в их сторону.

— А почему эта краска не светится, как на потолке? — я решаю нарушить эту затянувшуюся тишину.

— Это обычная, Китя потом раскрасит светящейся там, где нужно, чтобы не светилось всё подряд, — отзывается Шаман.

— Классная идея, Шаман, — в разговор включается Мисс. — Подобное я видела только в одном баре, в городе, но там всё было раскрашено холодной белой и немного синим, — за весь день она сказала ему хоть что-то приятное, до этого всё спорила, видимо, пытаясь вернуться к разговору о психах.

— Наверное, я был в том баре, так как решил сделать это со своей комнатой как раз после приезда из города, — отвечает Шаман, проводя по стене краской.

— Ты уезжал в город? — Мисс отвлекается от своей работы и оборачивается к Шаману, Сабля еле слышно фыркает.

— Я часто там бываю, у меня работа, — Шаман отходит от стенки, чтобы посмотреть на результат своего труда.

— А кем ты работаешь? — не отступает она. И тут замирают все. Скажет Шаман правду или начнёт врать? Сегодня принято говорить правду, эту игру начала Сабля.

Мы все смотрим на Шамана, а он любуется раскрашенной стеной и не торопится отвечать: он пожимает плечами, чешет затылок, после чего оборачивается и расплывается в нелепой улыбке.

— В моём сундуке, — начинает он, — много всего: я плету феньки, ловцы снов, изготовляю талисманы и обереги, а когда набирается много готовых изделий — я уезжаю в город, чтобы продать их, брожу по городу и предлагаю купить что-нибудь, — он отворачивается к своей стене, снова любуется ею, а мы все готовы выдохнуть: он не сказал правды.

— Здорово, — отвечает Мисс. — Сейчас такие изделия пользуются большим спросом, — она поверила, а мы продолжаем работать.

— Да, особенно у девчонок, — вставляет Шаман.

— А в вашем городе такое не покупают? — кто-то должен её прервать, но мне ничего не идёт в голову.

— Кто это будет брать в нашей деревне? — Шаман почти смеётся, снова красит стену. — Здесь людям на еду едва хватает, они не будут покупать всякий хлам, это в вашем городе людям деньги девать некуда, — он вжился в роль.

— А как же музыка? Говорили, что ты ещё и музыкой в городе зарабатываешь, — об этом забыл и сам Шаман, и я, а Мисс помнила.

— Это… — он ищет слова, он может проколоться.

— Он отдал гитару мне, я его даже медиатор просил купить, — помощь приходит откуда не ждали — Снег.

— Значит, теперь ты зарабатываешь музыкой? — продолжает свой допрос Мисс.

— Я пока не решил, — коротко отвечает Снег.

— Слушай, чё ты привязалась со своими дурацкими вопросами? — Вена. Она справа от Мисс, их ничто не разделяет, я зря опасался Сабли, рядом с которой стою. — И так башка трещит, ты тут ещё заткнуться не можешь, — она тыкает в Мисс кистью, бросает и возвращается на кровать. Мисс стоит столбом, она не знает, как на это реагировать. Или знает? Она делает шаг в сторону, бросает свою кисть на пол, но в руках у неё ведёрко с краской, и она идёт к Вене. Шаман не видит, Снег занят своим делом, даже Сабля не реагирует… Неужели я должен это остановить? Мисс проходит к кровати.

— Мисс, не надо! — только и успеваю я крикнуть, но поздно — она выливает краску на Вену.

— Эй, что вы делаете! — Шаман хватает Мисс за руку, но та успевает кинуть в Вену ведёрком, к счастью, оно пластмассовое и небольшое.

— Истеричка! Я тебя убью! — Вена приходит в себя от случившегося. Это надо остановить, пока они не вцепились друг в друга. Мы все идём на помощь Шаману, один он не справится.

Пока Шаман и Снег уводят Мисс в одну сторону, мы с Саблей стараемся удержать Вену. Сабля, говорит, что Вене нужно срочно в душ, пока краска не засохла и её можно смыть, но Вена её не слышит, она продолжает угрожать Мисс.

— Только тронь меня! Я сама тебя придушу! — а Мисс не слышит ни Снега, ни Шамана.

— Успокойтесь, обе! — Шатун, который оставался безучастен, заорал на всю комнату — заткнулись все, этого не ожидали.

Шаман отпускает Мисс и проходит к двери.

— Пошли все вон отсюда, — спокойно говорит он, уставившись в пол. — Я не хочу вас больше видеть, — добавляет он.

Мы всё испортили, я должен был остановить Мисс. Нам придётся уйти, но слышится стук каблуков: сюда идёт Эля.

Глава четырнадцатая. Lacrimosa

Снег

Стены дома сотрясает музыка. Моцарт. Эля включила его, а это значит, что грядёт настоящая катастрофа — мы её достали. Спрятаться от этого грома невозможно: скрипки и виолончели преследуют тебя, даже если ты опускаешься на дно ванны, клавиши пианино будто бы догоняют и бьют тебя по голове, от чего в ней звенит так, словно на голову надели кастрюлю и со всей силы стучат ложкой сверху. Наслаждаться такой музыкой может воистину только псих и наша Эля. Некоторое время она кружила по общей комнате, дирижировала своему невидимому оркестру, а теперь она лежит на диване и пускает дым в потолок, закуривая очередную сигарету. Нарушать её идиллию никто не решается, а Шаман и Мисс и вовсе заперлись в комнате.

Эля влетела как раз после крика Шатуна, она смотрела на нас исподлобья, и если бы она могла выпускать из рук огромные когти или метать молнии — от нас не осталось бы и живого места, она кинула бы молнии не задумываясь, но вместо этого она прошла по комнате, смерив нас всех таким взглядом, что даже мне хотелось слиться со стеной, спрятаться в нарисованном лесу и переждать бурю.

— Ты, — она указала на Вену, — быстро в ванну! — после чего она развернулась к нам с Мисс, покачала головой; наверное, ей и самой не верилось в то, что Мисс второй день подряд умудряется нарваться. Она прошла к кровати, от которой несло краской больше, чем во всей комнате. — Сабля, поможешь Шаману отстирать, — голос Эли был громким и чётким, а мне представлялось, как она отчитывала когда-то ту же Саблю при всём классе или Шамана, а быть может, Китю. Неважно.

Каблуки стучали по полу, Эле не хватало только тёмной тучи над головой, но полумрак в комнате это хорошо восполнял.

— Это сделала Мисс, почему я должна… — Сабле нужно было молчать, ничего бы не было.

Эля резко развернулась к ней, наверное, смерила испепеляющим взглядом, после чего снова посмотрела на нас с Мисс.

— Мисс, поможешь Сабле, — она направилась к выходу, отдав эту команду, но Шаман внезапно преградил ей путь. Он отрицательно покачал головой.

— Нет, пусть Мисс останется со мной, мы с ней не договорили, Вена сама виновата, к тому же мой лес еще не докрашен, — мне нужно было увидеть его глаза, но светить фонариком ему в лицо — это уж слишком, он всё поймёт. Неужели сдал нас Эльке? Мы же обсуждали наш план при нём…

— Нет, я постираю, я же вылила, — Мисс оставляет меня одного, кидается к кровати, срывает всё бельё.

— Пусть стирает Сабля, оставь, — гнев Эли почти улетучился после столкновения с Шаманом в дверях, она сказала это тихо, после чего всё же вышла из комнаты.

— Да и чёрт с вами! — Сабля вырвала из рук Мисс бельё, толкнула её плечом, скорее всего специально, так как Мисс едва устояла на ногах и чуть не упала на кровать.

— Матрас тоже придётся почистить, — это она сказала сама себе, но ещё не ушедшая Сабля всё услышала и обернулась.

— Вытащите его на улицу, я посмотрю, что можно сделать, — она обратилась неизвестно к кому, проходя к двери, но к кровати кинулся Шатун.

— Шаман, извини, я не хотела, — Мисс тем временем оказалась уже около Шамана. — Не знаю, что на меня нашло, — продолжала она.

— Всё отлично, спать на полу даже удобнее, так звёзды лучше видно, — ответил тот.

Интересно, ему когда-нибудь бывает грустно? Он вообще способен разозлиться или то, что мы слышали «пошли вон», — и есть предел?

— Снег, помоги, — Шатуну нужны были вторые глаза, чтобы вытащить матрас из комнаты, донести до улицы.

Так мы и оставили их одних. Китя уносила им еду, так как Шаман наотрез отказался покидать комнату и выпускать Мисс. Эля после ужина включила мерзкого Моцарта, а Вий оставался на кухне с книгой. Как можно читать под эту какофонию?! Китя долго сидела на подоконнике в общей комнате, пока Эля кружила и дирижировала, она смотрела в окно, но вскоре, в комнате начало темнеть, а включить свет она не решилась, потому ушла на кухню к Вию. Мне же так и не удалось спокойно принять ванну, отделаться от запаха краски, кажется, что он теперь по всему дому.

Честно говоря, мне хотелось бы посмотреть фильм и расслабиться, мы сегодня по-настоящему работали, мы заслужили свой отдых, но таково решение Эли — отдыха нам не видать, мы допустили очередной конфликт.

Теперь мне остается только дождаться, когда Мисс выйдет из комнаты Шамана, чтобы перехватить её и поговорить, теперь мне понятно, что Шаман всё рассказал Эльке, а это уже плохо. Нужно напугать Мисс, нужно отвернуть её от Шамана.

Начинает играть «Реквием» — скоро всё кончится. Это последняя капля, но… Дверь в общую комнату открывается, зажигается свет. Мне приходится, отползти дальше, дабы меня не было видно. В комнате появился Мент.

— Что-то срочное? — обращается он к Эле, которая поднимается с дивана. Она проходит по комнате, убавляет музыку.

— Что с машиной Мисс? Ты нашёл её?

Этой музыкой можно сопровождать только приближение смерти… Не знаю, что собирается ответить Мент, но сердце я ощутил где-то в горле. Музыка играет тише, но спокойнее от неё не становится. Это — конец?

— Поговорим на кухне, — кажется, он меня заметил. Эля снова прибавляет звук, вытьё из динамиков заполняет собой дом. Они уходят.

Мисс

Мой страх почти покинул меня, как только мы оказались в комнате Шамана. Однако за столом мне показалось, что Эле известно обо мне больше, чем я думаю. Она попросила представить клиентов, будто точно знала, что на работе у меня были именно клиенты, именно такие же психи и идиоты, как вредная Сабля, как самоуверенная Вена…

Всё было хорошо несмотря на то, что мне хотелось спровоцировать их всех на очередной скандал, чтобы отомстить Сабле, но Шаман мне постоянно мешал, а когда мы начали рисовать, я и вовсе забросила эту идею. Прощать Саблю я не собиралась, хоть она и пыталась извиниться за завтраком, но мстить, пока мы все заняты работой, мне не хотелось. Китя, Снег, Сабля и Вена — они показались мне совсем другими, настоящими детьми, а не взрослыми, да и Эля вовсе не похожа на убийцу, она больше напоминала подростка. Всё стало ясно в этот момент: они просто решили меня запугать, потому что я новенькая. Честное слово, детский сад.

А потом, я впервые увидела лису так близко, а ещё я впервые видела, чтобы Сабля и Китя нормально общались; Китя впервые за всё это время подошла ко мне, чтобы показать, как обводить контуры, я впервые рисовала на стене и не боялась ничего испортить; и я поняла, что Шаману можно доверять.

Всё это продолжилось бы до самого вечера, я уверена. Если бы не Вена. Не знаю, как так получилось, но как только кисть упёрлась мне в предплечье, в голове пронеслась сцена с Саблей, за которую мне хотелось отомстить, их ночные шумы и крики, из-за которых я успела их всех возненавидеть, а ещё… Меня так уже толкали и я падала на пол, потому что была без сил, а потом били ногами, чтобы я окончательно отключилась, и со мной можно было сделать всё, что угодно.

Может быть, я и не отреагировала бы, если бы не скопившаяся на тот момент тишина в комнате — они все будто бы ждали от меня ответных действий, и я ответила. Нам оставалось только вцепиться друг в друга, может быть, втянуть в эту драку Саблю… Знаю, я бы не выстояла, но мне хотелось драться, мне хотелось залепить Сабле ответную пощёчину, мне хотелось вымазать Вену в краске с ног до головы, но нас разняли.

— Когда сыграет «Lacrimosa», музыка прекратится, — говорит Шаман. Он лежит рядом со мной на полу, мы смотрим на звёзды, погасив фонарики. — Знаешь, тебе стоит остерегаться Снега, Вену и Саблю, они тебя не простят, — добавляет он как бы между делом, передавая мне сигареты, выпуская дым к звёздам.

— Они, правда, ревнуют меня к Эле? — спрашиваю я, закуривая и так же выпуская дым.

— Не знаю, — устало выдыхает он. — Снег, точно её не ревнует, ревновать здесь может только Китя, — продолжает он. — Сабле Эля давно не нужна, она держит её в ежовых рукавицах и не даёт свободы. Не будь Эльки, Сабля давно превратилась бы в такое же дерьмо, как Вена.

— Как вы все здесь оказались? — мне кажется, что Шаман сейчас расскажет мне всё, что я хочу знать; всё, что Эля мне так и не договорила: где их родители, почему они живут с Элей, кто тот парень, из-за которого Эльке пришлось уволиться?

Шаман не торопится отвечать, он выпускает дым. Лес, который мы нарисовали — страшный, если его так и оставить, то ночевать в такой комнате будет невозможно. Шаман поднимается с пола, то же предлагает сделать мне, так как хочет открыть окно.

— Иначе найдут тут через пару часов двух трупаков, и Саблю придётся отправить в город, — зачем-то говорит он. Я молчу, не хочу больше ничего спрашивать, надеюсь, что он помнит мой вопрос и обдумывает ответ, пройдя к окну, уставившись в него, впустив в комнату прохладный свежий воздух. — Можешь достать сундук и присесть на него, — предлагает он, но я опускаюсь на край кровати, где нет матраса.

— Странная погода, — всё же бросаю я, чтобы не слышать музыки, которая заполняет весь дом.

— Китя сказала, что ты сбежала из дома, потому что не хотела идти на работу, — отвечает он, мне почему-то хочется опустить голову. Как же глупо это звучит! Не хотела на работу… И где я сейчас?!

— Да, это глупо, — отвечаю я, всё же опустив голову.

— Не глупо, если ты всё можешь объяснить себе, — Шаман оборачивается и усаживается на подоконник. Конечно же, могу, до сих пор хорошо получалось это объяснять. — От Кити отказались родители, — внезапно бросает Шаман и не даёт мне погрузиться в раздумья. — Вернее, бросили на воспитание бабушке, а сами уехали на заработки. Сейчас она, может быть, понимает, что они хотели как лучше, но в одиннадцать лет ты думаешь иначе, ты думаешь, что тебя бросили…

Шаман

От нашего класса все отказывались. Представляешь, что такое «В» класс в 90-е, в обычной школе? Это отбросы, которым нет места в классе «А», где дети богатых родителей, им нет места в классе «Б», где дети полукультурок. Мы были «В», мы были худшим классом по дисциплине, но лучшим по успеваемости. Нас таскали на спортивные соревнования, мы участвовали в какой-то самодеятельности — всё потому, что «А» и «Б» не такие, они так не смогут, а мы обязательно победим. С нами стало трудно справляться после седьмого и совсем невозможно было справиться после девятого. Тогда нам и дали новую классную руководительницу — Элю. Это случилось во втором полугодии, от нас ушла наша старая карга, она заболела и окончательно свалила на пенсию. Эле было двадцать четыре, нам — по четырнадцать-пятнадцать, разница в десять лет. Мы не знали, чего ждать от неё, мы хотели ей показать, что она не справится с нами и ей лучше сдаться и уйти, но она оказалась не так проста.

Вместо того чтобы представиться нам первой, она раздала нам листочки. Мы были уверены, что она устроит нам контрольную в первый же день, но вместо вопросов по истории на доске появлялись вопросы куда интереснее. Типичная анкета: фамилия, имя, отчество, возраст — и на этом официальная информация кончалась. Как сейчас помню, там были вопросы о любимой музыке, о фильмах, которые мы хотели бы посмотреть с друзьями или в одиночестве. Она не спрашивала, кем мы хотим стать, она спрашивала, что умеем и где могли бы применить свои умения. Это была настоящая игра, ей удалось нас вовлечь, заинтересовать.

— А о себе расскажете? А то вы о нас теперь всё знаете, — Прищепка была в классе заводилой не хуже Пса, они и делили наш класс до поры до времени на лагерь девчонок и мальчишек.

Эля прошла между рядами, назвала своё имя полностью, потом вернулась к доске.

— Слушаю зарубежный рок, называть группы не буду, узнаете позже, — говорила она. — Историю я люблю примерно так же, как вы, но это единственное, что я умею, к сожалению, — она усмехнулась, мы засмеялись.

Такого учителя у нас никогда не было, мы быстро решили, что она своя, что ей можно доверять. Вместо того чтобы узнать о нашей успеваемости, Эля спрашивала, где обычно в городе собирается молодёжь, какие магазины хорошие, а какие нет.

— Я приехала к вам недавно, кто-нибудь хочет устроить экскурсию? — учитель, который сидит на столе, в джинсах, болтает ногами, — такого мы и представить себе не могли, наши старые калоши ходили в костюмах, едва передвигая ногами, вечно на нас орали, называли нас самым худшим классом за всю их учительскую карьеру… И вдруг у нас появилось то, чего хотелось бы любому в нашем возрасте.

Естественно, мы все вызвались показать ей город вечером, после уроков.

Потом мы, конечно, поняли, для чего она это устроила, но так было намного лучше, у нас у всех появился общий друг.

Эля знала, где нас искать, если мы пропадали из дома, а из домов мы пропадали часто. Это были уже двухтысячные, начало эры сотовых телефонов и компьютеров. Первым, у кого появился компьютер, был Вий — там мы и собирались, родителям не было до нас никакого дела, они работали. Китю я всегда таскал с собой: дом её бабушки был напротив дома моих родителей, мы общались с Китей вне школы, а в школе старались друг друга избегать, только если на неё не наезжала Сабля, тут уж мне приходилось вмешиваться. У Вия был только отец, который постоянно где-то пропадал, у меня была только мать, которая вечно была на работе. Мы были брошенными детьми, предоставленные сами себе, у нас либо не было семьи, либо семья была неполная — в этом городе так живут до сих пор, отсутствие денег кто-нибудь не выдерживает и уходит, в лучшем случае, в худшем — спиваются вместе или вместе уезжают.

Мы собирались у Вия, там мы научились курить, там мы научились пить пиво, там мы делали всё, что хотели. Так продолжалось, пока Прищепку не потеряли дома, она жила с матерью, которая занималась коммерцией, а отец сидел в тюрьме за мошенничество.

Эля слишком ответственный учитель, у нас не было принято, чтобы классный руководитель искал ребёнка вместе с родителями. Однако она нас нашла. Мы были пьяными, в квартире стоял сигаретный дым. Эля знала, где мы собираемся, но не сдала нас, она позвонила Ките, Китя ответила, что мы у Вия.

Эле пришлось врать, что Прищепка находится у Кити, а мамаша, к счастью, поверила и не стала проверять. Зато Эля появилась в нашей компании спустя полчаса после звонка Ките.

— Сейчас вы приводите себя в порядок, наводите порядок в доме и собираетесь на кухне, — заявила она и ушла.

Мы переглянусь, но спорить не стали. Навести порядок — было трудно, тем не менее, мы справились, даже протрезвели и забыли, что вообще-то это дом Вия и он сам должен был убираться. На кухне мы собрались минут через сорок, там нас ждала Эля, кофе, чай и печенье.

— Я не буду вас лечить и говорить, что родители на вас надеются, оставляя дома одних, — говорила она, а мы готовы были уткнуться лицами в свои кружки. — Вы подводите меня, и если это продолжится — нам придётся расстаться, потому что меня уволят, если вы завтра придёте с запахом перегара, если ваши родители узнают, что вы курите, что вы собираетесь здесь, а я вас покрываю, — мы сидели, опустив головы. Если бы это был кто-то другой: наши старые учителя, директор, родители — мы бы начали гнуть своё, но Эля была нашим другом. — У меня дома есть компьютер, — продолжила она. — Есть гитара, есть много хорошей музыки, если вам негде собраться — можете прийти ко мне, можете взять с собой сигареты, но никакого пива.

— За ваш счёт? — Прищепка своего не упустила, но Сабля наступила ей на ногу, и та заткнулась, снова уставившись в свою чашку с чаем.

— У меня есть домашнее вино, — на наше удивление ответила Эля, — но получит его только тот, кто быстрее всех научится играть на гитаре мою любимую песню.

Следующим вечером мы отправились в дом Эли. Нам можно было курить, но мы выходили для этого на улицу, потому что стеснялись, так продолжалось, пока Эля не закурила в комнате. Тут нашему изумлению не было предела: учитель курит!

— Я показываю один раз, вы записываете: на каких ладах какие струны нужно зажимать, потом по очереди пробуете.

«Звезда по имени солнце». Только потом мы узнали, что Эля терпеть не может Цоя и вообще весь отечественный рок, но она учила нас играть именно эту песню.

Пальцы болели, у кого-то не дотягивались, чтобы взять аккорд. В первый день никто не получил вина, но про него никто и не вспоминал, хоть оно и стояло на столе в графине. Нам всем было интересно научиться играть, мы соперничали друг с другом, нам не нужен был компьютер, нам не нужны были пиво или сигареты.

Музыка, песни, а потом мы учили стихи… Целые поэмы! Старая грымза литераторша не могла на нас нарадоваться, когда мы всем классом скандировали ей «Скифов» Блока или «Чёрного человека» Есенина, когда по ролям читали «Ромео и Джульетту» — мы выучили всё это, поспорив с Элей.

А потом стал приближаться выпускной. Многие из класса от нас отсеялись, они готовились к экзаменам. В доме Эли собирались только я, Вий, Прищепка, Китя и Пёс, а Сабля появлялась редко, потому что всё время помогала родителям. Эля пыталась нас на спор заставить учить билеты, но у нас из головы не выходило то, что как только закончится школа — закончится и это всё: стихи, музыка, песни, Эля. Никто не говорил об этом вслух, но все знали, что это скоро кончится. А что нас ждало потом? Как было в вопросах Эли: что мы умеем и где сможем это применить? Ни-че-го и ни-где. Мы не питали надежд уехать в большой город и поступить на бюджетное в какие-нибудь университеты, мы знали, что не уйдём дальше шараг со своими знаниями. Вий мог, но Вий этого не хотел. Прищепка могла, у её матери было много денег — но она не хотела. Никто не хотел, проще говоря.

И вот, как-то вечером мы приходим, а Эля встречает нас на пороге этого дома и говорит, что Сабля теперь живёт здесь, потому что у неё умерла мама. Как мы ей завидовали! Представляешь — завидовали! Мы готовы были поубивать своих родителей, лишь бы нам повезло вот так же, как Сабле! Это звучит дико, я знаю, но в тот момент об этом подумали все: замочить своих предков и перебраться жить к Эльке. Только мы не могли этого сделать, само собой, это осталось идиотскими мыслями.

Гениальная идея тогда посетила Саблю. Мы сделали то, чего не должны были делать. Отец Вия был начальником какого-то там отдела в местной коммунальной службе, его знал весь город. Вий сам согласился на это: мы делали фотографии, где он сидит вместе с Элей, где она учит его играть на гитаре, а потом распечатали их и отправили отцу Вия. Мы надеялись, что Элю уволят, она останется здесь, а мы останемся с ней, чтобы не бросать в трудную минуту.

В школе, конечно же, был скандал. Мы поступили подло, мы её предали. Когда мы собрались в её доме в очередной раз, она нас встретила вопросом:

— Зачем вы это сделали? — она смотрела на нас, будто пыталась изучить, будто ей было мало того, что она о нас знала.

— Эля, прости! — первой не удержалась Китя, а за ней и все остальные.

— Мы не хотели, чтобы это всё кончилось!

— Мы хотели остаться с тобой навсегда!

Мы кричали и плакали наперебой, обнимали Элю, а она плакала вместе с нами, но вряд ли от того, что мы такие вот — не захотели расставаться с любимым учителем, а от того, что мы её просто уничтожили этой своей любовью и привязанностью.

В тот же вечер нами было принято решение, что на выпускном мы получаем свои аттестаты, а потом возвращаемся сюда — навсегда.

Моя мама думает, что я живу в том самом городе, из которого ты уехала, и работаю барменом. Родители Кити вернулись, живут в этом городе, потому выхода из дома для Кити нет. Родители думают, что она живёт всё в том же городе, из которого ты сбежала, работает каким-нибудь дизайнером. Отец Вия навещал нас некоторое время, Вий учился в университете, но как только отца не стало — умер от рака, — Вий бросил учёбу. Сабля осталась одна, Прищепка отучилась в университете год, а потом бросила и вышла замуж за Пса… А потом они уехали и больше не вернулись. Снег, Шатун, Вена, Мент — они не наши, мы их сами привели, а Эля разрешила им остаться.

Мы живём здесь уже пять или шесть лет, и другого нам не надо. Другое нужно Эльке. Ты сможешь забрать её из этого дома? Скажи…

Мисс

Мне хочется плакать, но я даже не знаю, кого мне хочется пожалеть больше: их или Элю. Сигаретный дым скользит в окно, в комнате холодно, свет только от звёзд Шамана, за стеной начинает играть «Lacrimosa», и хочется плакать ещё больше.

— Забрать с собой? — я переспрашиваю, считая, что мне послышались последние слова, но внезапно музыка стихает и Шаман соскакивает с подоконника.

— Она никогда не прерывала эту запись, — бормочет он, крадясь к выходу из собственной комнаты. — Странно, — добавляет он, припав к двери.

— Может, разгов… — Шаман показывает жестом, чтобы я замолчала, и снова прислушивается.

Музыка внезапно врывается из-за стены в комнату. Шаман отскакивает от двери.

— Ух, всё нормально, — проходя обратно, говорит он. — Так, как? Сможешь её увезти из этого дома и помочь начать новую жизнь? — я не знаю, что ответить, а Шаман смотрит на меня так, будто я уже согласилась.

— Мне нужно подумать, — отвечаю, пожимая плечами, даже не зная с чего начать думать.

Он опускает голову, будто только что на его потолке погасли все звёзды, и он больше никогда не сможет их увидеть. Мне нужно согласиться? Но что я могу сделать?

— Послушай… — начинаю я, поднимаясь с кровати, но он внезапно будто оживает.

— Нужно унести посуду! — не даёт мне договорить, схватывает тарелки с пола и уносится из комнаты.

Оставил, чтобы я подумала?

Глава пятнадцатая. Репетиция кухонного ножа

Китя

Когда на гитаре играла Эля — было волшебство, мы слышали настоящую музыку, мы видели, как гитара в её руках превращалась в нечто мистическое: из неё вылетали звуки, которые мы слышали раньше только на кассетах, дисках, звуки, которые нам казались простыми. Когда же за гитару брались мы — волшебство осыпалось. Будто бы до этого момента в комнате летали разноцветные бабочки, а стоило кому-нибудь из нас забрать Элькину гитару себе — бабочки выцветали, становились серыми и разом падали на пол, а потом, под наше бряцанье, превращались в пепел и окончательно исчезали. Серьёзно, то, что мы извлекали из гитары, — было похоже на звуки консервных банок, которые привязали к хвосту несчастного кота. Естественно, кот бегал по комнате, пытался избавиться от этого кошмара, но звук его пугал больше, чем эти странные штуки на хвосте. Вот так я себя чувствовала, пытаясь что-нибудь сыграть — кот с консервными банками на хвосте. Однако ударить в грязь лицом мне не хотелось, я боялась быть лузером в этой тусовке, а ещё мне очень хотелось быть похожей на Элю. Она умеет всё: рассказывать, петь, играть и даже рисовать. Мне хотелось стать её лучшей подругой, хотелось остаться с ней навсегда…

Рассказать о такой волшебной учительнице я могла только бабушке, так как родители оставили меня с ней, а сами уехали чёрт знает куда. Бабушке не верилось, что такие учителя ещё есть, потому что я мастерски врала. Будучи наслышанной о продлёнках, которые когда-то существовали в советское время и перестали существовать у нас, зная о том, как раньше учителя приходили домой, чтобы побеседовать с родителями или помочь с уроками, я выставляла Элю в своих рассказах в выгодном свете — она нравилaсь бабушке. Таким образом, чтобы уйти к Эле с ночёвкой, мне не приходилось врать.

— Ба, я к Эле, — и бабушка спокойно меня отпускала к ней; а ещё бабушка говорила, что Эля намного лучше моей матери.

Один раз бабушка встретилась с моей волшебной классной руководительницей на родительском собрании, и с тех пор я могла оставаться у Эли на недели и месяцы: она понравилась бабушке еще больше.

Дела с музыкой шли плохо: парни уже с лёгкостью брали баррэ, а я едва могла переключаться с одного аккорда на другой. Сабле было плевать на гитару, она изначально заявила, что ходит с нами к Эле за компанию, да и ходила она редко. Прищепка же не собиралась жертвовать своими ногтями ради музыки.

— Мне бы хотелось побывать на вашем концерте, — как-то внезапно заявила Эля в очередной вечер. Мы переглянулись, не понимая, о чём она говорит: все школьные мероприятия обычно планировались на весну, и вряд ли она могла их пропустить по долгу службы.

— Так в апреле… — напомнил Вий.

— Нет, я хочу побывать именно на вашем концерте, — когда Эля так улыбалась: и хитро, и загадочно — мы уже понимали, что она вовлекает нас в очередную интересную игру. — Что, если, — продолжала она, — вы сыграете, а девчонки прочитают стихи под музыку? — мы молчали и не знали, что ответить. — Может быть, кто-то умеет что-то ещё?

— Китя рисовать умеет, — сдала меня тут же Прищепка. — Она ходила в художественную школу.

— Ходила? А сейчас не ходишь? — Эля мгновенно переключилась на меня.

— Нет, у бабушки нет денег, чтобы оплачивать занятия, — мне почему-то было стыдно, хоть это была и не моя вина, да и у многих из наших не было денег, чтобы ходить на какие-нибудь кружки или курсы.

— У тебя есть что-нибудь уже нарисованное? — Элю наше с бабушкой материальное положение нисколько не удивило, она не стала строить из себя какую-нибудь мать Терезу, которая вдруг оплатит мне обучение в художественной школе, слова о деньгах и вовсе будто пролетели мимо её ушей.

— Ну, немного, — а я вспоминала свои наброски, которые копились в ящике стола в доме бабушки.

— Вот и здорово, приноси завтра, мы оформим твою выставку здесь, — заключила Эля, а по моей спине пробежал холодок, к тому же Прищепка не могла не прокомментировать такое решение.

— Выставка Кити? — она даже ухмыльнулась, потому что лучше других знала, что и с рисованием у меня складывалось всё очень печально: я не могла обогнать свою вечную соперницу по художественной школе, она всегда была лучше меня.

— У меня тоже есть несколько картинок, оформим совместную выставку, — продолжала Эля как ни в чем не бывало.

— А мы что, должны стихи учить? — Саблю всегда всё раздражало и раздражает до сих пор, она вообще единственная, кто сам не понимал, что делает в этом доме и зачем сюда приходит.

Эля тогда поднялась со своего места, молча прошла на второй этаж, мы, конечно, косо смотрели на Саблю, думая, что она обидела нашу классную.

— Когда я жила в городе, — Эля остановилась на втором этаже и, опираясь на перила, смотрела на нас сверху вниз, — мы с друзьями часто устраивали квартирники: кто-то пел, кто-то читал стихи, кто-то просто играл на гитаре или фортепьяно, а остальные слушали. Вы можете попробовать, я вас не заставляю.

Она замолчала и снова спустилась к нам.

— А какой стих учить? И кто будет нас слушать? — Прищепка хотела попробовать, да и все хотели попробовать. Мы окружили Элю, стали расспрашивать: что играть, что петь, что читать.

— Что вы проходите там, по литературе? — спросила она нас.

— Лермонтов.

— О, ужас, — Эля усмехнулась. — Лермонтов в это время года? Вас хотят лишить последней радости? — мы смеялись вместе с ней.

Была зима, и было холодно, но только не в этом доме, здесь всегда было тепло. Тепло до недавнего времени…

— Нас лишают даже свободного времени! Нас эксплуатируют! Мы вынуждены учить скучные уроки! — Пёс забрался на стул, изображая протест.

— Именно так! — подхватил Шаман. — А теперь, у нас ещё и радость хотят забрать, заставляя учить Лермонтова!

— Долой Лермонтова! — продолжал Пёс.

— Эй, оппозиция, не свалитесь: стулья старые, — Эля закурила, опускаясь в кресло. — Девчонки, выучите что-нибудь интересное, чтобы нам не было скучно, — заключила она.

Мы готовились целую неделю, концерт был назначен на пятницу. День рождения Эли. Мы не знали.

Парни выучили несколько песен, но всё это мало напоминало то, что играла сама Эля, мои рисунки никуда не годились, но Эля повесила их рядом со своими картинами: девушка, отстранённо смотрящая вдаль, лицо парня в бандане — грустное и задумчивое, бабочка с чёрными крыльями и черепами на этих самых крыльях, меч, лежащий рядом с сорванной розой… И моя мазня: цветы в вазе, яблоко на тарелке, гроздь винограда и всё в том духе — скучно и неинтересно.

Сценой для Сабли и Прищепки стала лестница. Они читали то Пушкина, то Есенина, а Эля скучала, мы не знали, что она не любит ни того, ни другого, ни тем более Лермонтова.

— А теперь все за стол! — мы были наряжены, будто у нас был настоящий концерт: причёски, платья, парни, конечно, были не в костюмах, но выглядели куда приличнее, чем обычно. Мы шли на кухню, ещё не зная, что нас там ждёт.

Праздничный стол, торт, фрукты…

— Ого! Мы как настоящие артисты! — заметила Прищепка, проходя на кухню.

— Садитесь, — Эля сидела, как и сейчас, во главе стола, а рядом с ней сидели Вий, Пёс, Прищепка, потом я и Шаман, а самой последней была Сабля. — Сегодня всем разрешается немного выпить, — объявила Эля.

— О-о-о! — парни оживились, мы все надеялись наконец-то попробовать то самое домашнее вино, которым нас заманили в этот дом, но Эля откуда-то достала бутылку шампанского, ловко отрыла его и разлила по бокалам.

— Вы устроили мне самый лучший день рождения, за вас! — мы стояли растерянные, с открытыми ртами. Каждый хотел переспросить: «День рожденья?», но никто не решался. — Пейте, чего смотрите, нам нужно ещё всё это съесть, — Эля знала, что мы не знали о её празднике, но вела себя как ни в чём не бывало, будто мы всегда забывали про её день рождения, а она вопреки этому не обижалась, накрывала стол и угощала нас шампанским.

Ситуацию спас Пёс. Мы молча стояли и не знали, что делать, а он снова забрался на стул и начал петь во всё горло «Happy birthday to you», нам пришлось подхватить, спокойно выдохнув.

— Ну, всё-всё, я пошутила, он у меня не сегодня, — Эля опустилась на своё место, то же сделали и мы, и снова повисло молчание. — Он завтра, — подмигнув нам, добавила она.

Это и был первый день рождения Эли в нашей компании, но никто о нём не вспоминает, потому что такого у нас больше никогда не было, и все думают, что это был какой-то другой праздник. Может быть, и я забыла бы об этом, но в тот день я впервые ночевала в этом доме вместе с остальными, и мы всю ночь проговорили с Элей: о бабушке, о родителях, о рисовании.

— Девушка, которая преподаёт изобразительное искусство, — моя знакомая, если хочешь, я поговорю с ней, чтобы ты смогла продолжить обучение, если нет — я могу поучить тебя вечерами, — говорила Эля.

Мне не хотелось её обременять: она делала с нами все уроки, кроме какой-нибудь физики или химии, а тут ещё и я с рисованием, поэтому мне пришлось согласиться продолжить обучение в художественной школе. Правда, потом выяснилось, что Эля не была знакома с моей учительницей по ИЗО, она просто оплачивала моё обучение.

Странно прокручивать сейчас всё это в своей голове, сидя на подоконнике в кухне. Несколько минут назад Мент и Эля сцепились здесь, Снег и Шатун их едва разняли. Мент мог её задушить, и ему бы ничего не было за это: он мент, и этим всё сказано. Эля заперлась в своей комнате, играет на гитаре, а Мента буквально выкинули из дома. С ума сойти — из-за этого козла могло не стать Эльки, и всё бы закончилось для нас, и не стало бы больше нашего дома. Надеюсь, мы сможем ему отомстить.

— Китя, — голос Шамана обрывает все мои мысли. — Эля хочет тебя видеть, — мне остается только сорваться с места и рвануть к ней в комнату, нужно было сразу догадаться, что я нужна ей, город меня испортил за каких-то несколько дней, я стала такой же равнодушной тварью, как Мисс.

Снег

Мне нужно было перехватить Мисс, как только она выйдет из комнаты Шамана, а ещё мне нужно было услышать — что Мент расскажет Эле, но все мои планы пошли коту под хвост. Пока я спускался с лестницы, хоть и получилось у меня достаточно быстро, Мисс перехватили Вий и Китя. С каких пор они стали работать вместе — мне неизвестно, но они явно ждали, когда Мисс выйдет из комнаты Шамана, они меня опередили и увели Мисс на улицу.

Музыка закончилась. В доме наступила долгожданная тишина, но вздрогнуть меня заставил Шаман, который взялся из ниоткуда за моей спиной.

— А где Вена? Утопла в ванне? — спросил он, и мне пришлось обернуться.

— Я её не видел, — мне пришлось отойти, я надеялся, что он тут же скроется в своей комнате, но я ошибся.

— А я-то думал, что вы теперь вместе, вы же вчера вместе в комнату ушли, — продолжал он, не собираясь уходить. Он стоял столбом, хитро щурился и точно знал, что я чувствую себя последним куском дерьма: мне нужно было быть с Китей, а я был с Веной.

— Она знает, да?

Шаман обошёл меня стороной, тут же вернулся на своё место, будто осмотрел меня с ног до головы, что-то проанализировал там, у себя в своих мозгах, и только после этого ответил:

— Думаю, что она догадывается, она же снова с Элей, а потому твои фокусы не прокатят, — он двинулся в свою комнату, но перед тем, как закрыть дверь перед моим носом, обернулся и добавил: — Мисс останется здесь, нравится тебе или нет, и не смей ей мешать со своими шалавами.

Дверь захлопнулась. Шаман сдал нас Эльке. В этот момент мне хотелось ударить по его двери, снести её к чёртовой матери, а потом и самого Шамана превратить в фарш: он не понимает, что творит! Китю нужно вытаскивать отсюда, хватит ей гнить в этом доме, а провернуть это я смогу, только убрав Эльку со своего пути!

И в этот момент из кухни до меня доносится крик Эли, а потом грохот.

— Пошёл к чёрту, урод! — Мент её почти душил, а я стоял и смотрел, смотрел и думал: вот он сейчас убьёт её, и моя проблема решена, я смогу увезти отсюда Китю, ей больше незачем будет возвращаться в этот дом. Эля вырывалась, пыталась ударить Мента, а я думал, что ещё никогда мои проблемы не решались так просто. — Тварь! — но Эле удалось вырваться, и она схватила кухонный нож, который очень и очень ловко отправила в ляжку Мента. Шатун взялся чёрт знает, откуда, он зашёл с улицы и, услышав крики разъярённого Мента, кинулся к нам, на кухню. Мент же в этот момент, в очередной раз набросился на Элю.

— Я убью тебя, сука! — и ему было плевать, что он этого уже не сможет сделать, но он снова вцепился ей в горло, а ведь мог просто врезать, и она бы отлетела, ударилась бы обо что-нибудь, а там — только добить.

Помешал всему этому, конечно же, Шатун: он врезал Менту, а мне пришлось уводить Эльку. На крики уже успели слететься все: Китя, Мисс, Вий, Шаман, не хватало только Сабли и Вены.

Сопротивляться Шатуну Мент не стал: тот больше его раза в два, это бессмысленно.

— Съёбывай отсюда, чтобы я тебя больше не видел! — он выкинул Мента как щенка, может быть, даже пнул его под зад — я не видел, я огребал от Эли.

— Убери от меня свои руки, урод! — она почти улетела в свою комнату и хлопнула дверью так, что сотряслись стены.

— Да что ж за день такой! Не дом, а поле боя! — Шаман и Вий мгновенно ушли следом за Элей. Ну, да, конечно, один Вий с этой истеричкой не справится.

— Что за фигня? — Китя за весь день наконец-то обратилась ко мне не по поводу покраски комнаты Шамана.

— Не знаю, — и я не знал, что ответить. Что? Что я стоял и смотрел, ждал, когда убьют её любимую Элю? — Мент и Элька чего-то не поделили, он её чуть не задушил, — мне нужно было изобразить какой-нибудь ужас, но я не успел: Китя рванула к двери на улицу, но столкнулась с Шатуном.

— Где эта тварь?! Я убью его! — выйти на улицу, догнать Мента и попытаться убить — Шатун не дал, он отвёл её на кухню, уверяя, что Мент больше не появится в этом доме. Интересно, он хоть соображает, что нам с ним теперь пиздец? Ни черта он не соображает!

Эля видела, что я не собираюсь её спасать, Мент ей что-то рассказал, Шатун едва не пришиб Мента — и всё это в один грёбаный день. Мне бы выпить, но вместо этого меня зовут в общую комнату на совещание. Совещание дома. Мне бы устроить совещание своим мыслям в голове, прийти к чему-нибудь, знать, что меня теперь ждёт, но я должен идти, пока меня окончательно не записали в предатели.

Вий

— Снег, Шатун и Мент — продали машину Мисс по запчастям, — Эля это выпалила, как только мы зашли к ней в комнату. Она стояла лицом к окну и курила.

Нам пришлось остановиться, чтобы принять эту информацию. Когда они успели? Зачем они это сделали?

— И вы из-за этого подрались? — Шаману иногда нужно держать язык за зубами, но кто ж его заставит это сделать.

— Нет, мы подрались, потому что он — озабоченный придурок, — и Шаман замолчал, комментария у него не нашлось.

— Но мы же не можем ей сказать об этом? — разборки Мента с Элей — давняя история, он и сюда-то ходил только из-за Эли, надеясь, что когда-нибудь с ней переспит. Мразь. Только сейчас была проблема куда масштабнее, чем домогательства тупого Мента.

Эля повернулась к нам, а потом прошлась по комнате и сняла гитару со стены. Она долго крутила колки, видимо, настраивала, а потом опустила её на пол, держа за голову. Уставшая от всего: от нас, от того, что здесь происходит, её лицо давно почти ничего не выражает, кроме постоянной усталости, апатии и желания уснуть навсегда. Однажды мы её уничтожили, но она пытается выжить и жить так, как могла бы жить, если бы ничего не произошло несколько лет назад. Если бы время можно было вернуть — я бы ни за что не согласился…

— У меня невыплаченный кредит и коллекторы, у меня два трупа в доме, которых никто не стал искать, кроме того: фальшивомонетчик, воры и ещё мошенник из интернета, а также наркоманка и психически больная. Как ты думаешь, мне сейчас есть дело до Мисс и её машины?

Похороненная в лесу Мышь, убитый по неосторожности Китей инвалид Бинт. Кредит, который Эля не собиралась выплачивать. Шаман, ворующий всё, что плохо лежит. Шатун, обменявший фальшивые деньги на настоящие. Снег, ограбивший супермаркет. Я — разводила лохов в Интернете. Вена и Сабля — две наркоманки. Китя с приступами. Все проносятся в моей голове, как листовки с фотороботами, и становится страшно. Мент покрывал нас, молчал и заминал все дела, а что теперь?

— Но Мышь умерла сама, а коллекторов Мент отвадил, Снега уже вряд ли возьмут, за него Мент другого посадил, а Шатун…

— Шаман, ты недавно вернулся из города, ты взял деньги, которые Вий украл у доверчивых кретинов. Это всем известно, этого хватит, чтобы посадить нас всех, — Эля опустилась на свою кровать, отложив гитару в сторону, охватив голову руками. Мне хотелось поступить примерно так же, но нужно было что-то решать.

— Отдадим ему Мисс вместо тебя, он и успокоится, — мне ничего лучше в голову не пришло.

Эля посмотрела так, что мне захотелось заткнуться навсегда.

— Ещё два озабоченных психопата, — досталось и молчащему Шаману. — Позовите Китю, мне нужно с ней поговорить, — на этом разговор закончился, мы не пришли ни к чему — на нас обрушились все проблемы, которые решались Ментом и Элей.

Эля взяла гитару и начала беспорядочно перебирать струны, нам пришлось уйти, позвать Китю.

Они долго о чём-то говорили, а мы с Шаманом пытались решить, как задобрить Мента, только вместо адекватных решений в голову приходили мысли о том, что для нас всё закончилось в этот самый день.

— Эльке нужно уезжать вместе с Мисс, мы и так ей жизнь испортили, — в итоге решил Шаман. — Мисс здесь точно ничего не держит, а Эльку нужно спасать.

— Ты же знаешь, что она не согласится, она всё давно для себя решила, — Шаман курил, сидя со мной на лестнице. Дом был погружен в такую тишину, будто кроме нас в нём никого не существовало.

— Есть только один способ заставить её выбраться отсюда раз и навсегда — уничтожить этот дом, — Шаман продолжал нести околесицу, паника и страх доводили его до абсурда.

Мне нечего было ему ответить, но и согласиться с этим бредом я не мог. Мы ведь всегда находили выход из любых ситуаций и продолжали жить в этом доме, и нам никогда не нужно было большего, пока не появлялись чужие, типа Снега или Мисс.

Дверь в комнату Эли открылась, они вышли вместе с Китей.

— Собирайте всех, — сказала Эля.

— И Мисс? — уточнил Шаман, поднимаясь со ступеньки.

— И Мисс: она же с нами живёт, — Эля прошла мимо нас, Китя проследовала за ней, они обе направились в комнату Пса и Прищепки.

Глава шестнадцатая. Праздник

Мисс

Вместо собрания, на которое меня позвал Вий, была очередная пьянка. Начало было внезапным, кажется, даже для самого Вия.

— Мы избавились от Мента, это нужно отметить! — объявила Эля и просила всех пройти на кухню, чтобы помочь ей принести всё в общую комнату.

Китя, Вий, Шатун, Шаман, а потом и все остальные — кинулись помогать, мне пришлось сделать то же самое, и через несколько минут в общей комнате появился накрытый стол.

—Ты что предпочитаешь? Вино, шаманское, виски, водку? Ещё есть пиво, — Эля села между мной и Китей, перечисляла мне все напитки, быстро выставляя бутылки на стол, поднимая их с пола.

— Я как бы не пью, — соврала я, но на самом деле меня охватили сомнения: было страшно отравится пойлом из этого дома: вряд ли у них есть деньги на что-то действительно нормальное.

— А ещё у меня сегодня новоселье, — только Эля меня не слышала, — я переезжаю в комнату Пса и Прищепки, — добавила она. Не знаю почему, но после этих слов дом погрузился в молчание и тишину — все смотрели на Элю, которая составила около себя стаканы и открывала бутылку виски. — Теперь мы будем соседями, — сказала она, и в этот момент мне стало понятно: она, как и Вий с Китей, хотят меня оградить от Снега. Эля специально сказала мне это при полной тишине.

— Здорово, — промямлила я, не зная, как реагировать на эту новость.

— Значит, у нас два повода! — Шаман снова решил развеять напряжённую атмосферу, и ему это удалось: замершие, как манекены в магазине, жители этого дома, снова ожили, снова задышали, заговорили, застучали ложками по тарелкам.

Эля налила мне шампанского, как только его открыл Шатун, её не интересовало, пью я или нет, но пить пришлось, так как зазвучали самые нелепые тосты, которые мне только доводилось слышать:

— За нашу победу! — Шаман почти сиял от радости.

— Выпьем, чтобы больше никогда не видеть Мента, — подхватила тогда Китя.

Происходящее мне было непонятным, но я пила со всеми вместе, не пытаясь разобраться, наверное, я слишком устала от всего того, что со мной случилось в этом доме.

Эля наполняла мой стакан то вином, то виски и тут же говорила мне о том, что я зря мешаю: наутро мне будет плохо. Шаман говорил о своей комнате с Китей, они планировали на следующий день дорисовать лес сияющей краской, о чём говорили остальные — мне неизвестно; а всё дело в том, что я, Эля и Китя сидели на диване, а рядом со мной, на стуле, сидел Шаман; Вий был со стороны Кити, а Снег, Шатун, Сабля и Вена — были напротив меня, Эли и Кити. Сабля долгое время изображала безразличие, ковыряясь в тарелке, демонстрируя всем, что салат — это не та еда, которую она привыкла есть. Вена либо пила, либо тут же курила, одна из пепельниц переехала к ней в конце вечера окончательно. Снег пил водку и пил много, время от времени то говоря с Шатуном, то пытаясь заговорить с Вием, который вообще не пил, а поддерживал время от времени общий разговор.

— Что, если и твою новую комнату разрисовать? — а тему придумал, разумеется, Шаман: он обратился к Эле, как только договорил с Китей.

— Нет, не надо, — отмахнулась она, снова перейдя на растянутые слова, хотя весь день говорила абсолютно нормально, но я это списала на то, что выпила она к тому времени ничуть не меньше меня или Снега. — У меня всё равно в комнате вечный бардак, там не помогут ни звёзды, ни лес, ни даже пляж с синим морем, — договорив, Эля потянулась за тарелкой с салатом.

— Тогда, может, твою? — а Шаман быстро переключился на меня, понимая, что Эля дала окончательный ответ.

— Не надо, меня устраивает то, что есть, — и хотя идея Шамана была хорошей, давать разрешения на перекрашивание комнаты, которую мне выделили в этом доме для ночлега, было неудобно.

— Вы такие скучные обе, — Шаман махнул на нас рукой. — А тебе? — и обратился к Сабле.

— Себя перекрась, — мгновенно огрызнулась она.

— Вена, не подскажешь, как это сделать? — Шаман не растерялся, наверное, он привык к таким выпадам Сабли, а вот меня это сковало, я уже ждала очередной бури.

— Вон, у этой спроси, как людей перекрашивать, — Вена указала на меня, и я замерла, не зная, что сказать и как реагировать, а в голове звучали слова Вия, которые он мне твердил перед тем, как Эля выгнала из дома Мента:

«Не реагируй на их слова, не вздумай поддаваться их провокации, они чужие, и Сабля стала нам чужой», — говорил он мне, а Китя подхватывала и утверждала, что Снег — двуличная тварь, и моему удивлению не было предела, ведь в этот дом меня привели именно Китя и Снег.

— А тебе очень шёл зелёный цвет, — продолжал Шаман.

— Да это было необычно, — в разговор включился и Вий, — обычно вены синие, а тут — зелёная.

— Вот что бывает, если с наркоты резко перейдёшь на краску! — подытожил Шаман.

— Краска была коричневой, — Вена выдавила это сквозь зубы, понимая, что за их переговорами наблюдают все остальные и едва находят в себе силы, чтобы сдержать смех. Не смешно было только мне, я оставалась в напряжении и ждала, что кто-нибудь сменит тему разговора, да только Шаман не собирался сдаваться.

— Ещё лучше! Коричневый — твой цвет! — он даже поднялся с места, прокричал это во весь голос, будто если бы он сказал это сидя, его бы никто не услышал.

— Однако краска пахнет намного приятнее, — мне не верилось, в этот идиотский спор, который грозил перерасти в очередной конфликт, вмешалась Эля, заставив всех рассмеяться, даже Саблю.

— Может, музыку включим? Потанцуем! — Китя оборвала всеобщий смех.

— Я ещё недостаточно пьяна для танцев, но я посмотрю, как вы это делаете, — Эля упёрлась локтём в стол, подперев подбородок кулаком.

Не знаю, кто включил музыку, но она быстро заполнила всё собой, не дав Шаману и Вене продолжить идиотский спор, не дав этому спору перерасти в очередную бурю.

— Танцева-а-ать! — Китя прокричала мне в ухо и потянула за собой, а я была уже слишком пьяна, чтобы сопротивляться, она вытянула меня из-за стола, дергала меня за руки, заставляя танцевать, но я стаяла столбом, а руки превратились в ниточки, за которые обычно дёргают кукол. Китя же успевала при этом скакать как заведённая, подпевать… Всё, что я видела: розовая кофта машинной вязки, я пыталась не потерять её из своего поля зрения, но глаза хотелось закрыть, хотелось подогнуть ноги, упасть на пол и сказать, что я сдаюсь, но только Китя не сдавалась, она продолжала меня дёргать. Розовая кофта, розовые маленькие пуговички… Пуговичка… Темно…

— На улицу, на улицу, пусть придёт в себя, — лица, голоса — всё превратилось в гул, от которого снова хотелось сбежать в темноту.

— Мисс, только не падай, — кажется, это был Вий или Шатун — мне было всё равно, что со мной делают, я снова сбежала в темноту, а в темноте почему-то стало холодно, а потом зажёгся свет — жёлтый и противный, и я увидела девушку, в окружении двух парней и высокой худой девушки.

— Ты ей всего подряд намешала, она может и имя своё забыть, — говорил лохматый парень, затягиваясь сигаретой.

— Тем лучше, сам же говорил, — отвечала худая девушка, прикуривая и выпуская дым.

— Сегодня она своего имени уже точно не вспомнит, — высокий парень стоял рядом с той, что молчала и смотрела на небо, вдыхая воздух так жадно, будто не дышала им очень давно. Казалось, что ей очень плохо и она вот-вот потеряет сознание.

— Остались Вена и Сабля, — мне даже показалось, словно я знала, что худая девушка скажет эти слова.

— Вы убива-а-али, — протянула та, что молчала до этого. — Вы убили Мышь, убили калеку, убьёте и меня с Ментом, — эти слова вылетали из меня, но я слышала чужой голос, он был севшим, как у курильщика с большим стажем.

— Выбей эту чушь из её головы, — сказала худая, обратившись к лохматому парню.

Парень усмехнулся, выкидывая до половины выкуренную сигарету. Худая и второй парень — исчезли.

— Идём смотреть на звёзды, — обратился лохматый, пытаясь взять девушку под руку.

— Они ненастоящие, — слова вылетели из меня, но голос по-прежнему оставался чужим.

— Как и ты сама, — ответил он.

В голове что-то кольнуло, в глазах снова потемнело, я поняла, что меня куда-то ведут, но мне было всё равно. Единственное, чего мне хотелось на тот момент, — лечь, чтобы весь мир остановился и перестал двигаться, чтобы меня перестали шевелить и куда-то вести. Голоса появились и тут же исчезли, я не разбирала, чьи они, но точно знала, что они мне знакомы. Наверное, так и выглядит алкогольная кома, но я уже мало что помню из всего того, что произошло со мной дальше. Тело упало на что-то мягкое, я открыла глаза и увидела бледно-синие огоньки, которые замерли и не двигались, я услышала тишину — мир остановился, но пах подожжённой травой.

Около часа назад я проснулась у себя в комнате. Голова не болит, я пытаюсь вспомнить, что было вчера. Дом заполнен тишиной, мне неизвестно, которой сейчас час, а ещё мне очень хочется пить, но почему-то мне совсем не хочется вставать и куда-нибудь идти.

Шаман

Эли и Вия в доме нет уже трое суток. Вена, Сабля, Снег и Шатун пока верят в то, что она ушла из дома, как только поругалась с ними, как только они обвинили её в том, что она прогнала Мента, и теперь всё наше существование — под угрозой. Они верят, что Вий ушёл искать её, а потому не задают лишних вопросов, но я чувствую, своим шаманским чутьём, что они окончательно откололись от нас, они о чём-то говорят, пока думают, что меня нет рядом. Нужно бы переманить на свою сторону Шатуна: он самый безопасный…

Никогда бы не подумал, что буду против Сабли… Нет, она и в школе была не такой, как все мы: ей было плевать на всё, она всегда думала только о себе, она и к Эле бы не пришла, не сложись у неё всё так трагично. Все дети, которых не долюбили родители — эгоистичные твари, они думают только о себе, они умеют делать назло, они не умеют любить: их не научили этому, они умеют только ненавидеть. Сабля именно такая.

Вот интересно, чего недодали родители Снегу? Кажется, что только мозгов. До сих пор не понимаю, что он делает в этом доме. Решил поиграть? Его уволили из магазина за недостачу, а потом, когда Вий познакомился с Шатуном, который жил недалеко от нас, этот Снег припёрся сюда. Зачем? Почему не уходит? Он говорил, что снимал квартиру отдельно от родителей, обещал им уехать из города, но устроился в супермаркет, чтобы попробовать самостоятельной жизни в нашем захолустье, а потом уже думать о переезде. Однако переезда не получилось, как и нормальной самостоятельной жизни, но он сказал родителям, что уезжает в город, прежде чем окончательно обосноваться в нашем доме. Обилие слепой родительской любви — ещё хуже, чем ненависть.

Вена? Мне не верится, что у такой твари есть мать и отец. Хотелось бы верить, что такие выползают из грязного болота, ползут по земле, пытаясь отряхнуться от грязи, но она впитывается в них, и они становятся как Вена: безмозглые наркоманы, шалавы, которые уже ничего не чувствуют. Мне никогда не понять, зачем они хотят жить, если пытаются умереть. Зачем она продавала себя Менту за наркоту, если могла просто лечь и умереть от ломки? Больно? Невозможно терпеть? Эгоистичная тварь, как и Сабля, — поэтому они вместе.

Шатун. Шатун. Он говорил, что у него были проблемы с отцом: он очень хотел быть похожим на него, а тот наоборот — ненавидел его именно за это, за то, что хотел быть как папа. Не знаю, чем это объяснял себе его отец, но он ничего и Шатуну объяснить толком не мог — только бил его за любой пустяк, пока тот был ребёнком: отсюда и невнимательность, и страх всё испортить, но всё равно делать хуже. Всё же странно, что тогда ему повезло с деньгами. Мы рассчитывали от него избавиться — подставить, а потом отдать Менту, но парень так ловко справился, что и сам едва верил в свой успех.

В нашем городе было два отделения банка, это сейчас осталось всего одно, но тогда их было два, и Шатуну повезло. Мы не рисковали с большими купюрами, мы обычно делали фальшивую мелочь: от пятидесяти до ста, а потом меняли её на рынке, где много народу и некогда проверять подлинность денег. Однако, когда пришла идея попробовать с большой деньгой — мы знали, кого пошлём. Шатун согласился. Задача его заключалась в следующем: разменять большую деньгу на рынке, а после этого — удвоить сумму. Как ни странно, разменять ему удалось, а после этого он обменял мелочь обратно на крупную купюру, далее всё просто: он разорвал её на две части: одну часть ему поменяли в одном отделении банка, вторую часть поменяли Снегу через неделю, в другом отделении. Мент рассказывал потом, что на рынке появилось много фальшивых денег, потому мы и завязали с этим: всего должно быть в меру. Тем временем с нас стали брать пример уже другие любители лёгкой наживы — на них-то и повесили все наши дела с деньгами, а Шатун остался в этом доме. Больше ему никогда так не везло и вряд ли ещё повезёт, если будет в такой компании, в которой пребывает сейчас. Надеюсь, Китя его вытащит от них до того, как Эля и Вий вернутся домой.

А кто привёл Мента? Не помню. А это и неважно. Нашему дому нужен был Мент, мы едва могли выживать без него, а как только он появился — всё стало просто. Кончено, стало это не сразу, мне пришлось проделать с ним такой же обряд, как с Мисс, Веной, Шатуном, Снегом… Только на него это сработало как-то неправильно: он стал приставать к Эльке всякий раз, как напьётся. Мне мало что известно о нём, моей задачей было сделать его своим, и я сделал, не выводя на откроенный разговор, как всех остальных.

Интересно, что же с ним произошло четыре дня назад? Он был пьян? Но зачем ему нужно было убивать Элю? Снег лепетал во сне, что видел, как Мент душит Элю. Зачем?

Бедняга Мент! А ведь всё могло сложиться иначе!

Снег

Мне ни черта не вспоминалось из прошлого дня, я помнил только, что Эля и Мент поругались, что Шатун выставил его за дверь — и на этом всё, белое пустое ничего. Хуже всего, что на этот раз я проснулся не просто не один, а с Веной и Саблей!

— Какого чёрта вы здесь делаете?! — и на этот раз мне были нужны объяснения.

— Не ори, — Вене, как и всегда, было плевать, зато Сабля подскочила как ненормальная, стащила одеяло, завернулась в него, оставив и меня, и Вену в чём мать родила.

— Никому ни слова! Пришибу! — прошипела и свалила тут же.

Вена продолжала спать, но наблюдать её в своей кровати на этот раз — было уже перебором, потому что я ни черта не мог вспомнить, как бы ни пытался.

— Сваливай отсюда, — вряд ли она это услышала. Мне пришлось одеться и уйти из собственной комнаты.

В доме было слишком тихо, музыка не играла, хотя по времени — должна была, Эля уже должна была проснуться. Спустившись вниз, я направился на кухню и там встретил Шатуна и Шамана, которые уже завтракали.

— А других чё не зовёте? — и я хорошо помнил, что в этом доме не принято жрать в полном одиночестве или вдвоём. Эля говорит, что мы — семья, а значит, должны есть все вместе.

— Кого звать? — Шаман был сам не свой, ещё страшнее было смотреть на Шатуна — он уставился в столешницу и качал головой, как псих.

— В каком смысле? — я решил сделать себе кофе, чтобы окончательно проснуться, хотя потрясений на утро уже хватало.

— Ну, Элю вы вчера удачно довели, а Вий ушёл за ней, Китя, естественно, в депрессии никого не хочет видеть, Мисс вряд ли захочет спускаться: её во всём удачно обвинили, а своих шалав мог бы и сам привести на кухню, я не нанимался за ними бегать.

Кофе полился через край, кружку я выронил.

— Сука! — и я не знал, на что реагировать в первую очередь: на ожог или на всё то, что сказал Шаман. — Мы вчера пили? — всё, что я смог спросить, приходя в себя.

— А ты думал! Пили и допились до того, что чуть не передрались. О, вот и ты! — на кухне появилась Сабля, которой пришлось остановиться на пороге из-за разлитого на пол кофе и приветствия Шамана.

— Чего тебе, умалишённый? — пробурчала она, стараясь обойти лужу, а я тем временем опустился на стул, всё ещё не веря россказням Шамана.

— А я смотрю, тебе мало вчерашнего, да? — незамедлительно напал тот. — Сначала ты обвиняешь Элю в том, что она не согласилась спать с Ментом, потом всё валишь на Мисс, и теперь ещё хватает наглости наезжать на меня! — он соскочил со своего места, подошёл к ней так близко, что мог бы запросто ударить: явно был вне себя от произошедшего.

— Подожди… — Сабля опустила голову, очевидно пытаясь вспомнить, что вчера произошло, но, скорее всего — ничего не получалось, как и у меня, потому она и спросила Шамана, что вчера случилось. В это же время на кухне внезапно появилась Вена.

Три дня мы пытаемся вспомнить, как так всё получилось, и три дня выходит какая-то лажа: либо наши воспоминания не сходятся, либо мы что-то придумываем и выдаём за свои воспоминания. В моей голове третий день вата, я ничего не могу вспомнить, даже приблизительно.

— Что, если она вообще сбежала вместе с Вием? А нас оставила Менту!

— А может, она трахаться с Ментом пошла.

— А Вий зачем?

— Мало ли, какие у них увлечения.

И эти дуры, Вена и Сабля, хоть и несут полный бред, а задуматься заставляет: куда ушла Эля? Насколько всё это случайно? Почему Мисс не выходит из комнаты? Почему Китя общается только с Шатуном?

Всё это наводит меня на мысль, что Эля сама спровоцировала скандал, в лучших традициях, они с Китей это умеют, а после этого ушла, ну и, если учесть, что Шаман нас сдал… К чёрту! Вытягивать из этого дерьма я уже никого не хочу — самому бы выбраться. Пора свалить из этого дома, но сначала нужно спросить Китю — пойдёт она со мной или нет. Мне не хочется оставлять её здесь, хоть что-то я должен забрать из этого дома с собой, хоть как-то должен отомстить Эльке.

Только Китя не собирается со мной общаться: закрылась в комнате, разрешает войти только Шатуну и Шаману. Мисс не отвечает на стук, а Шаман крутится около её комнаты и угрожающе предупреждает, чтобы я её не беспокоил…

Подожду ещё несколько дней и уйду. Неважно куда. Главное, чтобы дальше от этого дома.

Глава семнадцатая. Три луны и два солнца

Вий

Ненавижу это кафе. Последний раз был здесь год назад: Эля попросила прийти сюда, когда исчезла из дома после того, как получила открытку от Пса и Прищепки. Сейчас мы сидим за тем же самым столиком, но вряд ли она это помнит, она пьёт кофе и смотрит в окно — на улице снегопад. Год назад мы сидели здесь, и она вертела ту злосчастную открытку в руках.

— Эля, будь счастлива, как мы! — зачитывала она, горько усмехаясь, и в точности так же устремляла свой взгляд в окно, а потом, как бы между делом, добавила: — Я убила их, — услышанному я не поверил, потому и переспросил, а она перевела на меня взгляд, тихо рассмеялась, прикрывая рот рукой и продолжила: — Хочешь, чтобы я сказала это громче? Я скажу, и это меня спасёт. Спасёт, потому что такая тварь, как я, должна быть заперта в клетке до конца своих дней, она должна сидеть в ней целую вечность и постоянно жить в своей памяти, которая будет обрываться на убийстве друзей. Только… — она замолчала, чтобы закурить и размазать по лицу выступившие слёзы. — Только, — продолжила она, выпуская дым и принимая какой-то деловой вид, — без такой твари, как я, не проживут такие твари, как вы, а потому мы должны быть вместе и сжирать друг друга, пока не останется кто-то один. Знаешь, он будет самым несчастным, хоть и победит, — она замолчала и снова уставилась в окно, будто ничего не говорила мне секунду назад, будто мне померещился весь этот разговор.

Кроме страха, я тогда, наверное, ничего не чувствовал, или это был не страх — меня что-то сковало и заставило замолчать, заставило прекратить дышать, двигаться, мыслить. Мысль была только одна, и она словно пыталась просверлить мне мозг, чтобы до меня наконец-то дошло, она повторялась и повторялась, она проходила в меня сверлом, ломала череп, кости, сминала все внутренности… «Эля убила Пса и Прищепку! Эля убила!» — она застряла во мне, опустилась где-то в животе и заставила вздрогнуть, как от холода, а Эля сидела напротив меня, как сейчас, и как сейчас смотрела в окно.

— Мне хотелось бы спасти Саблю, — вдруг тихо говорит она. — Мы с ней похожи, в ней я вижу себя, — добавляет Эля, и мне снова с трудом верится в её слова.

— Ей всегда было плевать на тебя, — и я говорю правду, Сабля живёт в доме только потому, что ей больше некуда идти.

Эля переводит взгляд на меня, слегка улыбается, опускает голову и выдыхает.

— Ты же ничего обо мне не знаешь, кроме того, что я учитель истории, — она отставляет чашку с кофе, устраивается удобнее и теперь смотрит прямо в глаза. — Мне всегда было плевать на людей, пока не появились вы, а потом… — Эля снова отворачивается к окну, сжимая губы так, что они почти исчезают с её лица, выдыхает и добавляет: — А потом мне стало плевать и на вас.

— Не говори так, — это похоже на очередную истерику, они все начинаются одинаково: Эля начинает с себя, а потом заканчивает всеми, кто попадёт под руку, а так как через несколько минут в этом кафе должен появиться Мент — он и будет её жертвой.

— Знаешь, я всё чаще вспоминаю рассказ своей матери о том, как родилась и не хотела жить на этом свете: несколько минут я молчала, пока принимающий меня врач не надавал мне как следует, чтобы я наконец-то подала признаки жизни — заплакала, — она говорит это скороговоркой и останавливается, чтобы сделать глоток кофе. — Символично, правда? Чтобы подать признаки жизни — нужно заплакать, — теперь она смотрит не на меня и не в окно, а куда-то наверх впереди себя. — Такое ощущение, что прежде чем отправить меня на этот свет, мне забыли дать душу — я родилась, а души нет и плакать я не могу, и вот кто-то безалаберный вспоминает, что не вложил её в меня, сбегает на землю, чтобы всё исправить, а меня там бьют; ему стоит огромного труда, чтобы справиться с таким крошечным недочётом, он кое-как впихивает в меня душу — и я плачу, — последнее слово она произносит громким шёпотом так, словно рассказала мне увлекательную историю со счастливым финалом. — Только душа не хотела приживаться, — продолжает она, — и пребывает в клинической смерти, — Эля встаёт из-за стола и отходит к окну, повернувшись ко мне спиной. — Иногда она даёт о себе знать, когда я слушаю музыку, смотрю старые мелодрамы, когда Китя разговаривает со мной, когда мой пёс спит у меня в ногах, когда вспоминаю….

— Господи, вы и собаку с собой притащили! — рядом с нашим столиком внезапно появляется Мент.

— Шаман бы сейчас взвыл, — говорит Эля, оборачиваясь к нам, возвращаясь на своё место.

Сашка упакован в переноску, он сидит так тихо, что на входе эту переноску приняли за дорожную сумку, с которой и разрешили пройти, а теперь Мент привлёк к нам ненужное внимание, и барменша смотрит на нас с недоверием, но не решается подойти: за наш столик садится полицейский.

— Девушка, можно мне кофе, — Мент устраивается между нами, ему приходится обернуться, чтобы сделать заказ.

— Ты должен отвезти Мисс обратно в город, — говорит Эля, вытаскивая из своей сумочки пачку сигарет. — Она мне больше не нужна, — добавляет Эля, поджигая сигарету.

Официантка молча ставит кофе на стол, косо смотрит на Элю, косо смотрит на Мента, но ничего не говорит по поводу курения в кафе.

Мент качает головой, давай понять, что в очередной раз не понимает Элю.

— Ты же сама хотела… — начинает он.

— Я передумала, им уже ничем не помочь, — обрывает она его, выпуская дым.

— Послушай, — Мент отставляет свою чашку кофе, сложив руки на стол, — чужих убрать не так сложно: Снег и Шатун раскурочили тачку, толкнули её по мастерским, Вена — наркоманка. Что тебе мешает…

— Нет, я не хочу, чтобы ты посадил их, — снова обрывает его Эля, расплываясь в странной улыбке, которая окончательно сбивает Мента с толку.

— Я не убийца, — заключает он и откидывается на спинку стула, словно разговор на этом закончен. Он не понял.

— Ты — не убийца, — соглашается она с ним, — ты — мент, и хуже этого с тобой уже ничего не может случиться. — Мент закатывает глаза и выдыхает, мол, Эля несёт полный бред, но она знает, что это его задевает, и продолжает, наклоняясь к нему: — Все маленькие человечки, которых в детстве зажимали, у которых не было друзей, которые ничего не значили — становятся ментами. Потом они начинают мстить всему живому: у них есть власть, а власть в руках таких мелких уродцев — страшное оружие. Многие тираны могли бы стать ментами, как ты, но они пошли дальше, они искали себе в соперники подобного урода и начинали делить земной шар, чтобы доказать остальным, что они наконец-то хоть что-то значат. Да только ничего они не значат: урод — останется уродом, а власть перейдёт в руки другому, такому же, но в вас не сразу разглядеть эту гадость, вы хорошо маскируетесь. Именно поэтому вам верят некоторое время.

— Может, хватит? — он взбешён, она вывела его из себя: лицо красное, желваки так и ходят. Если бы тогда, на кухне, он знал, что она ему скажет сегодня, он бы действительно её придушил. Наверное, теперь сожалеет, что это была игра, а не настоящая ссора.

Эля качает головой, соглашаясь с ним, тушит сигарету в своей пустой кофейной чашке, довольно улыбается: задела, но он не уйдёт, ему больше некуда идти.

— Знаешь, мой дядя будет огорчён, когда узнает, что ты берёшь взятки, что не выполняешь план по раскрываемости, — говорит Эля.

— Я понял, — Мент выходит из-за стола и отходит к окну, повернувшись к нам спиной. Отличный приём (которым до этого пользовалась Эля) — продолжить говорить, но не видеть собеседника, так можно сказать то, что никогда не скажешь, глядя в глаза. — Только три трупа сразу — это перебор, в этом ни один дядя потом не поможет, — добавляет он после недолгого молчания.

— Ты идиот, — обречённо выдыхает Эля и выходит из-за стола. — Увози отсюда Мисс, я приведу её завтра, а потом скажу, что делать дальше, — заключает она, забирая переноску с собакой и свою сумочку.

Пора уходить. Мент ничего не понял, он остаётся стоять около окна.

Мисс

— Эти наушники на молнии, смотри, — Шаман демонстрирует Ките, как провода наушников застёгиваются на молнию. — Они намного лучше твоих! — продолжает он.

Китя протягивает руку, забирает их и тут же включает в свой телефон, прислушивается к звуку и начинает смеяться.

— Играет только один! — сквозь смех говорит она. — Ты хочешь, чтобы я обменялась с тобой на эту дрянь?

— Один! — Шаман важно грозит ей указательным пальцем. — Но работает как два! — Китя смеётся ещё громче. — А эта молния! Только посмотри на неё! Этот шнур можно использовать как галстук! — он накидывает на себя шнур, застёгивает его, и разводит руки в стороны, демонстрируя свой новый предмет гардероба.

— Я не ношу галстуки, — Китя продолжает смеяться.

— Последний шанс! Больше я никогда не предложу их тебе! Откажешься сейчас — не получишь больше никогда, — а Шаман не сдаётся.

— Работает только один, — напоминает Китя.

— И это очень удобно! — подхватывает Шаман. — Говорю я тебе в это ухо, — он наклоняется над ней, — а ты в том ухе, — указывает он на её второе ухо, — держишь наушник — и таким образом я тебя уже не так сильно раздражаю: там музыка, тут мой чарующий голос.

Китя продолжает смеяться, будто её щекочут, хотя Шаман уже отстранился от неё и снова протягивает свои наушники.

— Я их не возьму! — но она стоит на своём, как бы Шаман ни старался.

— Ох, жаль, что Эля забрала собаку с собой, я бы доказал тебе, что эти наушники можно использовать как поводок. Смотри, — демонстрирует длину провода, — смотри, это очень хороший поводок!

— Эля сама гуляет с Сашкой, — мне непонятно, почему она продолжает смеяться и насколько настоящий сейчас Шаман.

Он отходит от неё, как бы растерявшись и не зная, что ещё сказать, но вдруг находится, громко набирает воздуха и выдаёт:

— Эти наушники, — говорит он, — можно использовать, как удавку! — смех Кити на этот раз, наверное, слышно даже на улице, а Шаман продолжает: — Смотри, — снова накидывает на себя шнур, застёгивает и тянет его вверх, якобы собираясь повеситься.

— Ну, хватит уже, придурки! — Сабле, видимо, и самой было интересно, чем кончится это представление, она всё это время сидела с опущенной головой и едва сдерживала смех, и вот теперь, когда, очевидно, стало невмоготу — отреагировала, как обычно.

— Вообще-то я пытаюсь развеселить Мисс, а не тебя, можешь не смотреть и запереться в своей комнате, — огрызается Шаман, опускаясь на стул рядом со мной.

— Но обращаешься к Ките, — не отступает Сабля.

— Ты настолько блондинка, что не понимаешь простых вещей! — заводится Шаман.

— О, да-а-а, — Сабля зачем-то начинает аплодировать. — Выбрать в свои партнёры-клоуны нашу припадочную, чтобы развеселить городскую интеллигенцию — чего уж тут непонятного! — Сабля выходит из-за стола прямиком к двери, понимая, что или Шаман, или Китя могут ответить. — Ещё Шатуну предложи свои наушники, — продолжает она, остановившись около дверей. — Того и уговаривать долго не придётся, но будет не так весе… — в Саблю летит пепельница, но Китя не попадает: Сабля успевает выскочить за дверь. — Припадочная! — кричит она уже из-за двери и заливается смехом.

— Ты как? — обращается ко мне Шаман, будто Сабля только что оскорбила меня, а не Китю.

Мне трудно что-либо ответить, всё ещё кажется, что мои внутренности слиплись и горят, хоть Китя и заставила меня съесть огромную тарелку супа.

Проснувшись в своей кровати, прокрутив в голове всё, что со мной случилось, я попыталась встать и просто упала в обморок от головокружения. Очнулась я снова в своей кровати, а на полу сидел Шаман и курил.

— Я уже думал, что ты умерла, — сказал он, как только я дала о себе знать, закашлявшись от дыма. — Три дня спала! Такого я ещё не видел! — изображая удивление, продолжал он. — Извини, что оставил одну, вообще-то я от тебя не отходил, ты часто просила воды, но потом ничего не пила и снова засыпала, — от его трёпа начинала болеть голова, но он продолжал говорить. — Тебе стало плохо в тот вечер, мы вывели тебя на улицу, но тебе стало ещё хуже, и только потом до нас дошло, что тебе лучше лечь спать, тем более что Сабля и Вена снова тебя во всём обвинили и вы так сильно поссорились, — я этого не помнила, поэтому жестом попросила его остановиться.

— Воды, — прохрипела я, понимая, что и слова не скажу, так как в горле всё пересохло.

Шаман мгновенно протянул мне стакан воды, который стоял на моей прикроватной тумбочке — этого едва хватило, я чуть не захлебнулась, а половина и вовсе вылилась на меня и на кровать, так как руки отказывались меня слушаться и тряслись.

— Не слушай этих дур, они сами не знают чего хотят, — продолжал он, перебираясь ко мне, на край кровати.

— Из-за чего мы поругались? — голос мой почти пропал, я пыталась его восстановить, прочищая горло, только мне нужно было ещё воды, но прежде всего меня интересовала ссора с Веной и Саблей.

— Как обычно, — он развёл руками. — Ты приехала, ты нарушила наш внутренний порядок, всё перевернулось вверх дном, ты забрала у нас Элю. Знаешь, если на этот дом упадёт метеорит, думаю, они и в этом тебя обвинят, — подытожил Шаман.

— Мне нужно уехать, — слова прозвучали раньше, чем сама эта мысль появилась у меня в голове.

— Даже не думай, — отмахнулся Шаман, — ты наш друг, а терять друзей мы не хотим, тебе придётся остаться, чтобы не ранить наши нежные сердца, — он состроил рожу, будто ему будет очень больно и обидно, если я уеду, и заговорил таким голосом, каким обычно сюсюкаются с маленькими детьми. Почему-то мне от этого стало смешно, и я улыбнулась.

— И всё же мне нужно уехать, — на этот раз я озвучила мысль, которая обосновалась в голове, как никому ненужный таракан, от которого избавятся, как только узнают о его существовании.

— О, ужас! — и Шаман почти избавил меня от этого таракана — он его спугнул, прокричав и всплеснув руками, словно действительно увидел нечто ужасное, но смотрел он на меня. — Ты только посмотри на себя! Ты на Кощея Бессмертного похожа! Тебя срочно нужно накормить! — он стал метаться по комнате, но в итоге остановился около двери. — Быстро одевайся, я жду тебя в коридоре. Понадобиться помощь — зови, — он уже открыл дверь и собирался уходить, но обернулся и добавил: — Я ослепну, чтобы ничего не видеть, поэтому зови, даже если нужно будет помочь с одеждой, — и с этими словами он вышел в коридор.

Подняться с кровати во второй раз было не так трудно, но всё, что я смогла надеть, чтобы не затрачивать много сил, — тёплый халат, после чего кое-как дошла до двери.

— Я всё, — выйдя из комнаты, я столкнулась с Шаманом лоб в лоб, и мы отскочили друг от друга, потирая места ушиба.

— Надеюсь, у тебя не будет сотрясения мозга из-за меня, — мы рассмеялись, забыв о боли — такое можно увидеть только в комедиях и редко — в реальной жизни, потому было смешно вдвойне.

— А почему дома так тихо? — спросила я, как только мы оба замолчали.

Шаман ответил не сразу, он хитро улыбнулся, какой-то огонёк пронёсся в его глазах, и он тут же отвёл взгляд, предлагая мне спуститься вниз и пройти на кухню, чтобы он смог всё рассказать.

Спускаясь, мы оба молчали, в этот момент я и поняла, что в доме что-то произошло, пока я спала.

— Эля ушла, — сказал Шаман, как только мы подошли к кухне; он указал на Китю, которая крутилась около плиты, давая мне понять, чтобы при ней я не задавала никаких вопросов насчёт Эли. — Вий ушёл её искать, думаю, они скоро вернутся, — добавил он и уже собирался пройти в кухню, но я его дёрнула за рукав кофты.

— Это из-за меня? Потому что я поругалась с Веной и Саблей?

Шаман только затряс головой и провёл меня вперёд.

Китя была рада меня видеть, кинулась обниматься, а я почему-то была рада видеть её, словно мы так давно друг друга знаем, и три дня расставания показались нам такой вечностью, что мы никак не могли отцепиться друг от друга.

— Как хорошо, что с тобой всё хорошо, — наконец отстранившись от меня, заговорила она. — Сейчас я тебя накормлю, у меня как раз суп на курином бульоне.

Пока я ела, Китя ковырялась в телефоне, объясняя мне, что пока Эли нет дома, можно пользоваться мобильником и ничего страшного не случится. Шаман тем временем пытался нас развлечь, рассказывая, как в его комнате теперь здорово находиться: пока я спала, Китя завершила свою работу. Через некоторое время в кухне появилась Сабля, она демонстративно прошла к холодильнику, вытащила очередной стакан йогурта и уселась напротив меня, рядом с Китей, закинув ноги на стол, но Китя их тут же скинула. Сабля недовольно цокнула и пересела к двери, на место, где обычно сидел Мент. В этот момент Шаман и начал свой балаган с наушниками, а теперь он спрашивает, как я себя чувствую. Чувствую? Чувствую я себя очень странно, будто не было у меня никакого прошлого, и я всегда жила в этом доме, а всё, что было до него, — сон, длившийся трое суток, в котором мне хотелось воды.

— Лучше, чем было, — отвечаю я, и мне становится действительно ещё лучше, мне хочется поговорить с Китей о чём-нибудь или с Шаманом — неважно, лишь бы было так же хорошо.

Шаман

Три луны и два солнца. Давно я не пробовал эту штуку, тем более, когда человек так мертвецки пьян, да ещё и намешали нашей Мисс алкоголь со снотворным; но Эля просила, и я сделал — Мисс теперь наша, а ведь у меня были другие планы…

— Помнишь, ты как-то гипнотизировал Снега, — говорила мне Эля.

— Но то был Снег, и его не жалко, — отвечал я, не собираясь делать того же с Мисс.

— А недавно была Китя, — напомнила мне Эля.

— Китя своя, я знал, что ей нужно, — буркнул я в своё оправдание.

— Снег наговорил ей всякой чуши, — и Эля решила на меня надавить. Вернее — додавить. — Она нас за зверей принимает. Пока он с ней не пообщался — она не отходила от меня, а стоило ему с ней поговорить — стала обходить меня стороной. Мне не нужно, чтобы в доме началась война, которую так хочет Снег.

Знаю, о какой войне она говорила, но присваивать конфликту со Снегом статус войны — было опрометчиво, однако именно это на меня и подействовало — я согласился.

Мисс я отвёл к себе в комнату. Звёзды, лес… Она упала на кровать, продолжая говорить о том, что её убьют, а может быть, уже убивают, напоив до такого состояния. Мне оставалось только ждать, когда она заснёт, чтобы начать свой ритуал. Пока она говорила, я вытащил свой сундук из-под кровати, достал из него всё необходимое: мои секретные побрякушки.

«Сколько же я знаю Мисс, и не наврежу ли я ей?» — я делал это со всеми, кроме Вия и Эли, но делать то же с Мисс — мне было страшно, мне мешали её слова об убийствах.

— Ладно, приступим, — сказал я сам себе и начал разжигать в своей кадильнице травы, даже добавил лаврового листа, так как недавно узнал, что его дым очень успокаивает.

Мисс действительно быстро успокоилась, как только комната наполнилась дымом.

— Чего бы тебе хотелось? — я спросил её, и она долго не отвечала, мне даже показалось, что на этот раз ничего не вышло, и был готов вздохнуть с облегчением, но она вдруг ответила:

— Не того, что сейчас.

— А что сейчас? — мне нужно было подойти к ней ближе, но я наделся, что хотя бы на этот раз она ничего не ответит. Наивно.

— Меня скоро убьют. Снег говорит, что Эля убивает всех, кто её предаёт, а я предала, — невнятно говорила она. — Мне хочется уехать, но без Эли, а Шаман хочет, чтобы я взяла её с собой. Если не возьму, а сбегу — предам их всех. Вдруг они найдут меня и убьют?

Эля оказалась права: Снег заморочил ей голову всякими глупостями. И никого мы не убивали. Бинт сам был виноват, а Мышь и вовсе ушла в лес, поругавшись с Китей, а потом Вий нашёл её труп. Как из этого можно было придумать истории об убийствах? Снег — псих! Но… Отпускать её, да ещё и без Эли… Да и чёрт с ней — пусть бы ехала, даже без Эли, Элю бы мы и сами не отпустили… Это я только говорю так: увези, спаси, а на самом деле — не отдам.

— Я видела Элю раньше! Видела! — вдруг выдала она. — Видела! Она приказала мне ехать сюда! — нужно было это остановить, вместо разговора начался полный бред, всё же с алкоголем и снотворным Эля переборщила, а тут ещё и мой ритуал…

— Ничего не было, Мисс, — она замолчала, хоть я и говорил тихо. — Ты всегда жила в этом доме, училась в школе, старше нас на два класса, а потом тебя привела Китя. Вы встретились с ней, когда она возвращалась из города. Ты хорошо знаешь Снега и не веришь ему, тебе не нравятся Сабля и Вена, но с Саблей тебе хотелось бы поладить. Ты, Эля и Китя — лучшие подруги, вы всегда и везде вместе, как родные сёстры.

Мне хотелось ещё сказать, что она обязательно уедет отсюда, потому что самому стало гадко от того, что я ей наговорил. Наверняка, у неё была совсем другая жизнь в городе, и, возможно, она была счастлива. Это мы были несчастны, поэтому Эля и сказала мне однажды, что в доме давно не было новеньких, что мы вот-вот сожрём друг друга, если кто-нибудь не появится — кто-нибудь, которого можно будет сожрать.

Глава восемнадцатая. Все умрут, останется один

Мент

Мне неизвестно, когда Эля появилась в городе, а с начальником я тогда мало общался и дела мои не шли в гору, как сейчас, пока я не попал в дом этой сумасшедшей. Сумасшедшая, потому что загубив свою жизнь, оставаясь с малолетками, не собираясь никуда уезжать, она говорила, что наслаждается таким существованием больше, чем любой из нас, сравнивала своё наслаждение с какими-то монахами из страны узкоглазых и говорила, что всего, чего хотела в этой жизни, — добилась.

Возможно, мне ничего и не было бы известно, не заночуй я как-то в этом доме, чтобы выяснить, что вообще происходит. Эля меня на этом и поймала. Да-да, коварная сука, племянница нашего козла.

Вечеринки в этом доме устраивали так часто, что единственный ночной клуб (он же и кафе) мог бы позавидовать, а потому я и остался после очередной гулянки, изобразив в дрова пьяное быдло, которое не в состояние вернуться домой. Меня отвели на второй этаж, в комнату, которую теперь предоставили Мисс. Дождавшись, когда всё утихнет, я спустился вниз. Единственное, что меня тогда интересовало, — кто такая Эля, так как на тот момент я даже не знал, что она работала в школе. Однако нужно было убедиться, что в доме все спят и никто не страдает лунатизмом: я прошёл по всему первому этажу, проверил комнату, кухню. Эля оказалась на кухне: она спала, сложив руки на столе, я попытался её разбудить, но она лишь что-то промямлила, и я поверил, что она спит. После этого я вернулся к дверям комнат. Комната Эли, комната Шамана, комната Кити, комната Вия, комната Сабли — они все жили на первом этаже, в то время как Пёс, Прищепка, Снег и Шатун — на втором, тогда мне это не казалось странным, а теперь я подозреваю, что Прищепка и Пёс уже тогда были для Эли чужими.

Что ж, так как хозяйки комнаты не было в комнате, я естественно, решил воспользоваться этим: открыл дверь, посветил фонариком, дабы убедиться, что там никого нет, а когда убедился — прошёл внутрь, закрыв за собой дверь. С одной стороны там был идеальный порядок, будь это моей комнатой, с другой — бардак, так как комната всё же бабская. Первое, что я увидел и не понял, зачем оно нужно, — двухъярусная кровать, второе — отдельная кухня с чайником, микроволновкой и холодильником. Пройдя дальше, я понял, что под половиком явно имеется вход в подпол или подвал, но это я решил оставить на потом, так как, прежде всего, меня заинтересовал стол, заваленный бумагами. Кредитные договоры, оплаченные счета, распечатка переписки с электронной почты — всё это заставило меня присесть на стул, чтобы хотя бы мельком прочитать, но, увидев знакомую фамилию и инициалы в одном из договоров, в графе «поручитель», я вскочил с места, не веря своим глазам: начальник, генерал-лейтенант…

— Ух, ты! — голос Эли раздался надо мной, я даже не сразу сообразил, как реагировать на это — меня бросило в жар. — Следствие ведёшь, колобок? — она стояла около меня, обернувшись, я не знал, куда мне деваться и что говорить, а она этим пользовалась. — Наверное, решил узнать, кто я, что я, почему живу здесь с этими людьми? — и она надвигалась на меня. Всё, что меня останавливало, всё, что меня пугало в ней, — это подпись моего начальства в её документах. — А может, ты комнатой ошибся? Туалет искал, зашёл сюда, уселся на стул, увидев кучу бумажек, да и давай?!

— Я всё объясню, — идиотские слова, которыми пытаешься оттянуть приближение собственной казни.

— Ну, давай, — она резко отвернулась от меня, прошла по комнате и опустилась за свой стол, закинув ногу на ногу. — Давай, я слушаю, — зажгла настольную лампу… Впервые я будто поменялся ролями…

— Ты права, мне нужно было кое-что узнать, — так ты говоришь правду, которая может решить всё в твоей жизни: голова не соображает, в ней гудит, а ты говоришь правду, пока мозг выключен и не может придумать правдоподобной лжи.

— И что ты узнал? — Эля смотрела только на меня, не обращая внимания на бумаги, которые я успел переворошить до её появления в комнате.

— Мой начальник… — я сделал шаг вперёд, надеясь, что бояться всё же нечего, но Эля в этот же момент хмыкнула, взяла со стола, не глядя, несколько бумаг, и мне пришлось отступить.

— Твой начальник — мой дядя, который когда-то жил в этом доме с моей бабушкой, а потом он вырос, стал большим, — говорила она, отправляя бумаги на пол одну за другой, провожая их взглядом. — Стал нача-а-альником, — почти басом пропела она, — уехал отсюда, а потом узнал, что мама его умерла, а в доме живёт его племянница, — бумаги на столе кончились, они все оказались на полу, а потому она подняла на меня глаза и натянула на лицо фальшивую улыбку. — Он был так рад, когда узнал, что у него есть племянница, — Эля поднялась со своего места и снова прошлась по комнате, пока не остановилась около кровати и не опустилась на неё, подбирая под себя ноги. — Даже пытался меня убить, а потом ему пришлось смириться с моим существованием, изобразить любовь и доверие.

— Поручаясь в кредитах? — вырвалось у меня, и я даже ухмылки не скрыл, но Эля на это отреагировала, как и следовало ожидать: она почти рассмеялась, устраиваясь удобнее.

— Это моя страховка: чем больше у меня долгов, в которых он ручается за меня, тем больше вероятности того, что он меня однажды не убьёт, иначе будет их выплачивать сам, хотя, конечно, я понимаю, что при его погонах, и банки не будут проблемой, но всё же…

— Вряд ли он будет рисковать: слишком порядочный хрен, — меня успокоило то, что мой начальник для Эли не такой уж и любимый родственник, как можно было предположить, не расскажи она мне всё, потому я и решил, что могу ей доверять и даже обсуждать начальство.

— Да уж, — Эля усмехнулась, согласившись со мной, — даже убить меня не смог как следует — подослал каких-то отморозков, которые меня чуть не сбили на пешеходном переходе, а потом сам же и приехал ко мне вечером, мол, узнал, что меня чуть не сбили. Откуда? В этом городе нет камер, а менты боятся малолетней шпаны.

— Он знает, что ты знаешь? — к тому времени я уже сидел на полу напротив неё, рассчитывая, что у нас выходит дружеская беседа.

— Знает ли он, что я знаю, что он пытался меня убить, потому что ему нужен этот дом? — уточняла она, я кивнул. — Не-ет, — протянула Эля, закуривая. — Мы с ним оба играем в любимых родственников: он звонит мне, чтобы узнать, как у меня дела, как моё здоровье, а я, время от времени, жалуюсь, что совсем одна в этом городе и у меня снова возникли финансовые трудности, потому хотела бы взять кредит или что-нибудь в кредит. Он сюда не суёт носа, у него много работы, но ради того, чтобы мне помочь, он всё почему-то бросает и мчится к банку, в который я его приглашу. Он всё ещё думает, что я работаю училкой в школе, а потому и могу выплачивать все свои долги, но он забывает о том, что всё это — игра и однажды она мне надоест.

— А ты была училкой? — это мне тогда и объяснило наличие малолеток в доме, а потом мне всё объяснила сама Эля.

— Эти дети устроили мою жизнь так, как я хотела: никакой работы на государство или чужого дядю, ты рассчитываешь только на себя, — говорила она, после того как рассказала о своей недолгой работе учительницей истории. — А работа моя заключается лишь в том, что я беру один кредит, чтобы погасить другой — ничего сложного, главное не ошибиться с цифрами.

— Почему ты не уедешь? — вся эта история с детьми, с дядей — заставила бы уехать из города кого угодно, тем более, если есть деньги, но, как выяснилось, Эля в число таких людей не входила.

— Зачем? — спросила она, выдыхая сигаретный дым, а я не знал, что ответить, кроме как:

— А зачем тебе всё это? Это же кошмар! Эти дети, этот дом, дядя твой!

Эля засмеялась, потушив сигарету.

— Это всё, что ты обо мне знаешь, потому и думаешь, что происходящее — кошмар. Кошмары в моей жизни кончились, когда мне исполнилось семнадцать и я наконец-то уехала учиться, а там начались ужасы, — она спрыгнула с кровати и снова прошла к столу. — То, что происходит сейчас, — моя свобода и моя жизнь, которую я пока не собираюсь менять, она меня устраивает: здесь всё по моим правилам, здесь всё зависит только от меня.

Свет в комнате погас, она сказала, чтобы я уходил, так как узнал всё, что мне хотелось знать.

И лучше бы я этого не знал, лучше бы я вообще никогда не оставался в этом доме. Мне нужно было понять, что кроется за её словами «всё по моим правилам», но я это понял слишком поздно, а потому теперь и завишу от страха, что Эля рано или поздно сдаст меня своему дяде. Мне было её жаль, я шёл ей на уступки, мне хотелось избавить её от малолеток, увезти в город, но вместо этого я лишь доказывал свою преданность, чтобы она наконец-то поняла: на меня можно положиться, я не предам, в отличие от Пса и Прищепки, я не попытаюсь её убить, в отличие от её дяди, мне даже нахрен не сдался этот дом…

— Они хотят убрать Мисс, она им не нравится, — говорила мне Эля, когда я пришёл в дом. — Они уверены, что проблемы на этом закончатся, — продолжала она, смотря в окно.

— А у вас проблемы? — но, кроме истерики Кити, я ничего на тот момент не помнил.

Эля села за стол, напротив меня, чтобы всё рассказать.

— Мисс нарушила их привычное течение жизни: она гуляет со мной, она новенькая, но пользуется такими привилегиями, которые даже они почему-то уже не могут себе позволить: она может со мной спорить, задавать глупые вопросы, она может спросить меня о мобильном телефоне, она не даёт мне ударить Вену, — Эля закурила и выпустила дым. — Я воспитала послушное стадо баранов, которым не нравится новая овечка: они шугаются, пытаются на себя нацепить волчьи шкуры, запугать беднягу и думают, что это — их проблема. Нихрена они не знают о проблемах! — заключила она, ударив по столу, выпустив дым и тут же затушив сигарету, сминая и ломая её в пепельнице.

— Они привыкли, что ты решаешь все их проблемы, а сейчас ты будто бы их бросила, — сколько раз я ей это говорил, а на этот раз я надеялся, что она меня услышит. И она услышала:

— Вот именно! — и я почти был этому рад. — Вот, что мы сделаем, — покидая своё место, затараторила она. — Они знают, что все проблемы с воровством, наркоманией, трупами — решим ты и я, — Эля опустилась на стул рядом со мной, — но что, если нам поругаться?

Так мы и сыграли с ней ссору, и, на наше несчастье, в кухню зашёл Снег — тут уж пришлось играть по полной программе, чтобы всё выглядело правдоподобно. Я ждал, что он кинется нас разнимать, но этот козёл стоял столбом, а я едва не задушил Эльку. Странно, что в кафе она ничего не сказала по этому поводу…

Кредиты Эля не выплачивает уже год, дотянула до появления коллекторов, но с ними я вопрос решил — они её больше не беспокоят. Что дальше? Суд? Игра с дядей ей надоела? И зачем увозить Мисс?

— Извините, вы будете заказывать что-нибудь ещё? — мысли обрывает официантка. Мне приходится расплатиться за ужин Вия и Эли, за свой кофе, направиться к выходу.

Вий

— Тебе хочется домой? — нас засыпает мокрым снегом, но мы продолжаем бесцельно бродить по школьному двору.

— Нет, — нет, мне не хочется домой, потому что сейчас мне не нужно следить за тем, что там происходит, я хочу отдохнуть от всего этого, ещё дня три или больше.

— Можем вернуться в гостиницу, — говорит Эля. — Мне тоже не хочется, — мы прожили в доме отдыха уже три дня, и это лучшее, что с нами когда-либо случалось.

— А как же Мент и Мисс?

— Скажу, что не получилось её вывести из дома, — пожав плечами, отвечает Эля. — Не убьют же они её за неделю, в конце концов, — добавляет она, усмехнувшись.

— Надо хотя бы Китю предупредить, что ещё задержимся, — говорю я, зная, что Китя ждёт нас сегодня.

— Можешь ты о них забыть хоть на день? — Эля останавливается, говорит это почти раздражённо. Даже не вериться, что это говорит она, а не я ей, как это было обычно. — Выключим телефоны, пропадём ещё дня на два, на три: я не хочу возвращаться в дом, — продолжает она, запрокинув голову и глядя на небо, а снег сыпет, опускается на лицо. Она так смотрит, пока снежинка не падает на ресницы.

— Ты уверена? — даже не знаю: радоваться мне или беспокоиться, на Элю это непохоже, такого ещё не было.

— Уверена, — отвечает она, опустив голову. — Возвращаемся в номер.

Мне остается только позвонить нашему Лысому, моему однокласснику и ученику Эли, который теперь работает в такси и постоянно катает нас по городу, если понадобится.

— Знаешь, что самое страшное? — вдруг говорит Эля, пока я слушаю гудки в телефоне. — Мне вообще хочется отсюда уехать и никогда больше не возвращаться.

— Да, я слушаю, — раздается в телефоне, а Эля смотрит на меня, и на глазах у нее проступают слёзы, которые она пытается скрыть нелепой улыбкой.

— Мы около школы, забери нас, — отвечаю я в трубку.

— Куда поедете? — спрашивает Лысый.

— Пока не знаю, — говорю я и сбрасываю вызов.

Китя

Мисс, я и Шаман лежим на полу в комнате и смотрим на нарисованные светящиеся звёзды. Шаман поёт песню за песней, я иногда ему подпеваю, а иногда молчу, слушая, как и Мисс, не знающая текста этих странных песен.

— Все умрут, останется один, — заговорил Шаман, — и не будет счастья в этом доме, — продолжает он, и это очень странно; я поворачиваю голову к нему и толкаю его в бок.

— Чё за ужасы? — спрашиваю я, так как несколько минут назад Шаман и вовсе насвистывал незамысловатый мотивчик.

— В голову пришло, пытаюсь от этого избавиться, — отвечает он, поднимаясь с пола. — Может, начать записывать и сжигать? — Шаман обращается к нам обеим, снова закуривая, — в комнате уже нечем дышать.

— Спой что-нибудь весёлое, хорошо же было, — прошу я его, тоже поднимаясь с пола.

— Мисс, а ты не принесёшь мне воды? А я пока проветрю здесь комнату, — вместо того, чтобы продолжить, он начисто уничтожают всю нашу уютную атмосферу.

Мисс уходит. Шаман, встает и проходит к окну.

— Что не так? — мне неясно, что вдруг испортило его настроение. А может, оно таким и было, да только я не замечала?

— Тебе не кажется странным появление Мисс в нашем доме? — спрашивает он, открывая форточку. — Все три дня думаю об этом, — продолжает Шаман, не дождавшись от меня ответа, — и прихожу к выводу, что она появилась здесь будто бы только потому, что так захотела Эля, — договаривает он и опускается на пол.

— Ну… — я немного удивлена такому выводу, но мне хорошо известно, как в доме появилась Мисс. — Ты же знаешь, как она здесь оказалась: всё вышло случайно, она сама подсела за наш столик, сказала, что сбежала из города…

— Как часто люди, у которых есть работа, квартира, которые живут в городе, вдруг срываются со своего места и уезжают в деревню? — не дав мне договорить, спрашивает Шаман. — Просто так: взяла и уехала, — добавляет он, прищурившись.

— Бывает же, что надоедает. Как нам это понять? — я готова сдаться, потому что не понимаю, к чему он клонит, но думать, что Мисс появилась только потому, что так захотела Эля, какой-то бред.

— А если бы Эля однажды утром бросила бы нас и уехала в город? Ты бы тоже решила, что ей это всё надоело? — он всё ещё прищуривается, спрашивая меня об этом, но я знаю, что…

— Эля так никогда не сделает!

— Да откуда ты знаешь? — Шаман отходит от окна и начинает ходить по комнате, затягиваясь сигаретой и выпуская дым.

Он больше ничего не говорит, а внутри меня словно что-то оборвалось и от этого стало холодно. Почему он так сказал? Эля ведь вернётся. Она вернётся сегодня вечером или завтра утром. В конце концов, с ней Вий, и если бы она решила нас бросить — она не взяла бы его с собой, она ушла бы одна…

— Она обещала, — говорю я, но говорю это себе, а не ему, хоть он и слышит.

— Обещала, — повторяет Шаман и произносит это так, будто обещания Эли ничего не значат. — Прищепка тоже много чего обещала, где она теперь? — он сам на себя не похож, и это меня пугает больше, чем сам разговор.

— Она ведь звонила недавно, у неё всё хорошо, — мне остается только передать ему слова Вия, которому и звонила Прищепка. — Спрашивала, как мы со Снегом добрались обратно в дом, хотела поговорить с Элей, но Вий её опять отговорил от этой идеи.

— И правильно сделал, — буркнул Шаман. — Эля знала, что вы остановились у них, поэтому не звонила тебе и не отвечала на твои звонки, а потом она ушла из дома, и её не было три дня, а через неделю вы вернулись и с собой привезли Мисс.

Снова он всё сводит к разговору о Мисс, переключившись с Прищепки.

— Да что она тебе сделала, эта Мисс?! — не выдерживаю я, сжимая кулаки от досады.

Шаман выдыхает, то же делаю и я — мы слишком громко реагируем друг на друга, нам следует успокоиться, иначе мы поругаемся, хоть никогда и не ругались. Он проходит по комнате и опускается на свою кровать.

— Когда она здесь лежала, она сказала, что уже видела Элю и та приказала ей приехать сюда, — говорит Шаман, потирая лоб, будто он сам не хочет верить в эти слова. — Я списал всё на алкоголь, снотворное и гипноз, но теперь её слова не выходят у меня из головы, — он бьёт себя по лбу, словно пытается выбить эту мысль. — Эля пробовала гипноз только один раз, на Мыши…

— Она сама виновата, что согласилась на это! — прерываю я его, не желая вспоминать то, что было так давно и что я так долго пыталась забыть. — Хватит это вспоминать! Снег — придурок! Это он всё начал!

— Успокойся, — Шаман оказывается рядом. — Мышь сама виновата, — добавляет он, а я никак не могу успокоиться.

Мы все ненавидели Мышь, но так как она хорошо рисовала, она приходила к нам, чтобы научить меня рисовать. Она занималась со мной, а я завидовала тому, что у неё всё это получается легко и просто — за несколько часов работы, а я могла потратить на тот же рисунок несколько дней.

Мышь к тому времени уже жила одна, её родители рано умерли, намного раньше, чем мать Сабли, она даже вроде бы воспитывалась некоторое время в детском доме, пока ей не исполнилось восемнадцать…. Точно не помню… Но она была одна. И умела рисовать намного лучше меня. Она приходила к нам, приходила…. Пока не осталась насовсем — Эля разрешила. Шаман же в то время всем хвастался тем, что раздобыл книгу по практической психологии (или что-то вроде этого), он пытался научиться гипнозу, предлагал нам всем попробовать, но никто не соглашался. Так продолжалось, пока книга не попала в руки Эли. Она в шутку предложила Мыши попробовать гипноз — та согласилась. Они ушли в комнату Эли. Мне это не понравилось ещё больше: мало того, что Эля восхищалась рисунками Мыши, так она её ещё и в комнату к себе увела! Мне в тот момент хотелось отдать всё, чтобы быть на месте этой малярши, чтобы Эля загипнотизировала меня!

Они вышли из комнаты приблизительно через час, Эля сказала, что у неё ничего не получилось, а Мышь тем временем ушла на кухню, сказав, что у неё от всего этого лишь в горле пересохло. Там я с ней и сцепилась — на кухне.

— Жаль, что тебя не загипнотизировали до смерти, — сказала я, проходя за ней следом.

— Послушай, я уже говорила, что твой фанатизм к Эле меня не касается — люби её на здоровье, — говорила она, считая, что у меня к Эле любовь, а не дружба. — Ты видела, что она сама меня пригласила…

— Могла бы, и отказаться! — заявила я, а Мышь продолжала стоять около стола и тянуть воду из стакана. Больше всего мне хотелось, чтобы она захлебнулась.

— Зачем? — она мерзко улыбалась, собираясь произнести следующую фразу: — Если бы Эля выбрала тебя, то загипнотизировала бы тебя до смерти: у тебя же слабая психика! — да, не будь Мышь новенькой, они сошлись бы с Саблей и стали лучшими подругами, но Сабле, к счастью, было не до неё на тот момент. А вот меня она задела, и я вцепилась ей в волосы. Мышь начала сопротивляться, кричать, и на её крики прибежала Эля. Она разняла нас, а я…

— Чтоб ты сдохла, сука! — прокричала вслед уходящей Мыши.

Не знаю почему, может быть, потому что Мышь знала, что Эля ей не простит этой драки в доме, тем более со мной… Мышь ушла. Ушла и сдохла. Вий нашёл её через два или три дня: она повесилась в лесу.

Вздутое синее тело, выкатившиеся глаза, язык… Я взглянула лишь мельком, из-за ужасного запаха, но…

— Я никак не могу этого забыть, Шаман, — даже уткнувшись в плечо Шамана, глядя в темноту, подсвеченную краской, я вижу этот изуродованный труп.

— Мышь виновата сама, — повторяет Шаман, но голос его тонет в крике, что доносится рядом с дверью в комнату.

— Я убью тебя, мразь! — это кричит Сабля.

Глава девятнадцатая. Дебют кухонного ножа

Шатун

Случилось страшное. Эля ушла. Осталась только надежда — Вий отправился следом за ней, а значит, он вернёт её домой, но меня это мало успокаивает, а теперь, когда Китя и Шаман мне многое рассказали — не успокаивает совсем. Даже не знаю, чего я хочу больше: чтобы Эля вернулась или чтобы она не возвращалась сюда никогда.

— Ты появился здесь неслучайно, — говорил мне Шаман. — Эля узнала, что рядом с нами вдруг ожил дом, то есть там кто-то поселился. Она отправила Вия на разведку — так ты с ним и познакомился, а потом тебя пригласили к нам.

Смутно припоминая тот день, я не понимал, к чему он клонит.

Дом мне достался от родителей — это была дача, которую они почему-то не продали, когда уезжали из города. Мама умерла, когда я был на втором курсе. Сахарный диабет сжигал её буквально на глазах, и уже ничего нельзя было сделать, никак не остановить. Мама пыталась меня успокоить, говоря, что, когда я выучусь, непременно смогу ей помочь. Мама не знала, что последствия диабета мне уже были известны, я знал, чем всё закончится… Нельзя сказать, что я готовился к её смерти, но я уже не питал никаких надежд, даже успел смириться с тем, что мы с отцом останемся одни… Глупо. Когда её не стало, я всё равно винил себя: белый халат, знания, уколы, капельницы — я всё умел, но это было таким бесполезным перед её беспощадной болезнью… Наверное, я должен был разочароваться в своей будущей профессии, всё бросить, но следующие полтора года пронеслись как в тумане, я даже не помню, как защищал дипломную, а на выпускной и вовсе не оставался. Отец обеспечивал моё дальнейшее обучение, потом меня забрали в армию — бесполезный и потерянный год, но самоё лучшее время в моей жизни… После этого, не найдя себе места дома, — я отправился в город, в котором когда-то родился, то есть — именно сюда. Отец впервые был не против того, что я собирался делать, но профессия медбрата — так и оставалась для него несерьёзным, а самое главное — неприбыльным делом. Он отдал мне ключи и документы от дачи, предупреждая, что и дачи-то могло никакой не остаться, что, скорее всего, её либо забрали соседи, пока нет хозяев, либо земля и вовсе отошла к администрации города. Однако, приехав в город, я узнал, что до земель нет никому дела, город дышит на ладан, а дача нашей семьи продолжает существовать. Конечно, с домом пришлось повозиться, буквально отстраивать заново, но это было намного лучше, чем вернуться к отцу, который был мной вечно недоволен. Первый раз я ощутил свободу, когда ушёл в армию, второй — когда уехал сюда и обзавёлся своим жильём. Проблем с работой не возникло: «сестринская» служба — действительно самая малооплачиваемая и самая неблагодарная работа, которую только можно себе представить, потому работать, как правило, никто не хочет: или идут учиться дальше, или вообще не идут по специальности, а отправляются в кассиры-операторы: там и проблем меньше, и денег больше. Мне же деваться было некуда: во-первых, хотелось доказать отцу, что я со своим образованием не пропаду, во-вторых, с моим везением в кассиры лучше и не соваться… Впрочем, и в моём деле мне, мягкого говоря, не повезло, меня хорошо подставили, а после заставили уволиться. Нельзя уволить лечащего врача, допустившего ошибку, ведь он чуть ли не один на весь город, а медбрата — можно, на его место — десять, его можно сделать виноватым во всём, даже в смерти пациента. Долго я думал над этой историей и только недавно понял, как меня тогда подставили. Всё благодаря Эльке.

— Ты классно справляешься со своей работой, который раз спасаешь Китю. Спасибо, — говорила она, когда Китя снова пыталась вскрыть вены, но больше Ките, конечно, хотелось привлечь к себе внимание. — Не понимаю, за что тебя уволили? Ты уверен, что это не подстава? — продолжала она, выпуская дым. Тут-то мне и пришлось задуматься, вспомнить всё, что было в те дни, вспомнить все слова, что мне наговорили… Она права: я наивно полагал, что всё обстоит именно так, как мне представили, а оказалось всё намного проще.

— Выходит, я зря себя винил, — и мне не верилось, что такое вообще возможно.

— Молодой специалист, новенький, нездешний, влиятельных родственников-заступников нет, — перечисляла Эля. — А врача знают все: и в городе, и на работе, и, скорее всего, у него есть какие-нибудь награды, звания, и прочие бумажки, возвышающие его в глазах остальных, тешащие его старческое самолюбие. Он ведь старый? — мне оставалось только кивнуть ей в ответ. Старый, все его знают, действительно в его кабинете целая стенка с грамотами и прочим. — Ну вот, — продолжала Эля. — Наверняка, ему ещё и звание «ветерана труда» нужно, а тут такое недоразумение. Конечно, им было проще уволить тебя, чем к чертям перечеркнуть жизнь этому старому пердуну.

Всё складывалось.

Однако теперь не складывается ничего: если с моим прошлым Эля мне помогла разобраться, то с её прошлым — ничего непонятно.

Вий пришёл ко мне, сказав, что живёт неподалеку, поинтересовался, как я очутился в этом доме, рассказал, что все дома здесь давно заброшены. Всё время, до слов Шамана о неслучайности моего появления в доме Эли, я думал, что то было обычным соседским разговором, который перешёл в дружбу. Вий появился буквально через неделю после того, как я устроился на работу и начал обживаться в доме, он даже помогал мне со строительством, потом я познакомил его со Снегом, который оказался в этом городе. Мы учились со Снегом вместе до третьего класса, пока мои родители не решили отсюда уехать. Узнав, что я теперь тоже в этом городе, он стал моим частым гостем, и тоже помогал с домом. Ничего неслучайного я в этом не вижу. С Элей я познакомился уже после того, как меня уволили…

— Пить я с тобой не буду, но знаю компанию, которая не откажется с тобой выпить, идём, — как и полагается после увольнения, да ещё и по такой причине, как моя — смерть пациента, мне хотелось уйти в запой. Компанию согласился составить только Снег, да и то только через двое суток, так как на тот момент работал. А напиться хотелось, потому и предложил Вию, рассказав о своём горе.

В тот день он привёл меня сюда.

— Ты так выделяешься на фоне наших пацанов, — маленькая темноволосая курносая Китя с детским писклявым голосом, к которому я не мог привыкнуть. Она сидела в тот день рядом со мной и болтала без умолку, то же самое делал и незнакомый мне тогда Шаман — они меня окружили и разглядывали как экспонат в музее.

— Как медведь! — подхватил тогда Шаман.

— Осторожно, это злой медведь, — вмешался Вий.

— Злыми медведи бывают только недоспавшие до весны или те, которых мучает бессонница, и они никак не могут уснуть, — отвечал ему Шаман.

— Тебя мучает бессонница? — тут же обратилась ко мне Китя.

— Да, поэтому я работал в больнице и оставался на ночные дежурства чаще остальных, — честно признался я, не зная, что всё это игра и таким образом здесь принято знакомиться с новенькими.

— Всё ясно, — сложив руки в замок, сидя за столом, заключил Шаман. — Ты — медведь-шатун.

— Но это длинное прозвище, — наморщив лоб, возразила Китя. — Можно, тебя звать просто Шатуном?

Если кличка «Вий» меня не удивляла, и я не стал настаивать на том, чтобы Вий мне сказал своё настоящее имя, то в тот момент, мне было неясно — с какой радости мне вдруг дают кличку люди, которых я знал от силы минут пять.

— Всё просто: мы забыли свои имена, которые нам когда-то дали родители, — принялся объяснять Шаман, — мы взяли свои: Китя — потому что маленькая ростом, Шаман — потому что… — в этот момент Вий громко чихнул, а я так до сих и не знаю, почему Шаман назвал себя именно Шаманом, он отвлёкся от себя и переключил всё моё и своё внимание на Вия. — Вий — потому что появляется всегда только тогда, когда его позовут. Ну, знаешь, как у Гоголя, — Шаман поднялся со своего места и двинулся в мою сторону, — позовите мне Ви-и-ия! — изображая мстительную панночку голосом, проревел он.

Конец ознакомительного фрагмента.