Город любви 05

Андрей Юрьевич Ненароков, 2023

Провинциальный южный российский город 90-х – 00-х годов. Казалось, чего в нем может случиться интересного, но в нем кипят такие любовные страсти, что даже Париж склонил бы перед ним голову.

Глава 3

Надежда, выгнав подвыпившего мужа из дома, тоже не могла долго уснуть, ей казалось, что все в ее жизни идет не так. На диване мирно спал Владик, ее сын, именно ее, а не их общий с Игорем. Наде жизнь с Завьяловым казалась обыденной, даже скучной, и во время ссор она вспоминала другое, давнее, немного забытое и приглушенное десятилетием чувство.

Семнадцать лет, близятся выпускные экзамены, а у Надюши Зайцевой на уме был один только Ванечка.

— Ты не сдашь математику, Надюша, если хотя бы эту последнюю неделю не посидишь за учебниками, — говорил Ваня Касаткин, стоя у подоконника на втором этаже школы.

Надежда, сидевшая на этом подоконнике, заболтала ногами, и без того короткая юбочка поползла вверх, оголив белые трусики.

— Ну, не сдам я эту математику и что: останусь на второй год, потом на третий, потом на четвертый, на пятый и буду вечной школьницей, — смеясь, сказала девушка и кокетливо одернула задравшуюся юбку.

— А потом станешь бабушкой и будешь с клюкой спешить по звонку в класс.

— Бабушкой? Нет, я буду вечно молодой школьницей!

Надежда пребывала еще в том возрасте, когда старушками кажутся двадцатилетние женщины с крикливыми младенцами на руках, а ее собственная юность будет бесконечно долгой. Ведь она стремилась к этому возрасту, когда ей будет многое позволено как взрослой, очень долго — все детство.

— Заходи вечером ко мне домой, вечно молодая, я тебя поднатаскаю по математике. Придешь?

— Не знаю, твоя мама всегда так подозрительно смотрит на меня, когда я у тебя бываю.

— Мамы сегодня дома не будет, она работает в вечернюю смену.

— Тогда, может, я и зайду к тебе, Ванечка, учить математику, — спрыгнув с подоконника, произнесла девушка и одарила юношу игривым взглядом чуть раскосых глаз. — А может быть, и нет, — убегая, засмеялась она.

Полдня Надежда готовилась к свиданию. Она купила в парфюмерном ларьке краску для волос и вскоре превратилась в блондинку. Потом Надя вертелась перед зеркалом, примеряя бижутерию. Белая блузка и короткая светлая юбка, перетянутая черным поясом, придали ей вид прекрасной бабочки. Не захватив с собой ни учебников, ни тетрадок, девушка выпорхнула из дома на переливающуюся от солнечных бликов майскую улицу.

Ванечка более получаса пытался достучаться до мозга девушки, объясняя, как решаются примеры, но Наденьке рядом с ним было не до математики. В итоге они, забросив учебники, начали целоваться на диванчике в комнате Ивана. Осмелевший юноша снял с девушки блузку и юбку. Он был настолько увлечен, что, как тетерев на токовище не слышит щелчков взводимых курков, не расслышал ни стука открываемого замка, ни скрипа входной двери.

— Ваня, я купила молока и десяток яиц, — произнесла мама Ивана, Тамара Сергеевна, открывая дверь в комнату сына.

— Ой! — воскликнула Надежда.

Тамара Сергеевна стояла на пороге и выпученными глазами наблюдала, как из-под сына выпорхнула почти голая девица и, подобрав с пола одежды, прикрыла свои весьма сформировавшиеся груди. Пакет с продуктами сам собой выпал из рук не вовремя заявившейся мамаши, и только треск яичной скорлупы нарушил тишину немой сцены.

Тамара Сергеевна, наконец сообразив, что она тут лишняя, вышла на кухню. Для нее воистину был сегодня не счастливый день. Перед началом работы в цеху, где работала Тамара, объявили, чтобы все уходили в неоплачиваемый отпуск на две недели. А когда кто-то из рабочих спросил про зарплату, сказали, чтобы и не ждали, а как ее не ждать, когда получку уже третий месяц не выдавали. Еще три года назад завод работал в три смены, за продукцией предприятия в магазинах выстраивались очереди. Но словно по взмаху волшебной палочки все изменилось, страна сначала развалилась на пятнадцать частей, а затем как в омут с головой бросилась в рыночную экономику. Из заграницы навезли импортного ширпотреба, ни весть откуда появилась инфляция, людям стали задерживать выплаты и без того мизерных зарплат и пенсий. На заводе расформировали сначала третью смену, а теперь и вовсе остановили. Тамара с грустью посмотрела на доску почета возле проходной, ее карточка во втором ряду, повешенная за победу в социалистическом соревновании в 1990 году, поблекла. Да и былой трудовой гордости, как было раньше, у женщины уже не осталось. Возле проходной Тамара Сергеевна встретила заместителя начальника цеха, молодого холостого Игоря Владимировича Завьялова. Она, зная, что многие у него берут в долг, попросила до зарплаты пятьсот рублей на продукты. Ей было стыдно и неудобно, женщина не привыкла брать в долг. Еще совсем недавно Тамара, стоя у станка, получала зарплату триста советских рублей, почти как директор завода, а сейчас хоть побирайся иди, чтобы жить, нужны миллионы. И вот сегодня еще один неприятный сюрприз: сын, которого она растила одна без мужа, холила и лелеяла, желала, чтобы он выбился в люди, вместо того, чтобы готовиться к экзаменам, притащил домой какую-то шлюшку.

— Мама, это совсем не то, что ты подумала, — прервал безрадостные размышления прибежавший на кухню сын. — Это Надя, она учится в параллельном классе. Она пришла ко мне готовиться к экзаменам по математике.

— Я видела вашу подготовку! По-моему, вы готовились к экзамену по другому предмету!

— Мама, ты не поняла, Надя — порядочная девушка!

— Конечно, порядочная, ведь на ней еще остались трусы!

— Как ты не можешь понять, мама, она не такая!

Надюша не дослушала этот спор, быстренько одевшись, она выскользнула на лестничную площадку.

Несмотря на скандальную историю, Надя не прекратила встречаться с Иваном, но на глаза его матери старалась не показываться. Школьные экзамены она сдала еле-еле, состояние влюбленности не дало ей сосредоточиться, и она пошла учиться на повара в ПТУ, куда брали всех подряд. Ивана же любовь напротив окрыляла, сдав экзамены на отлично, он подал документы в институт. Но мечта Вани Касаткина стать студентом не осуществилась. Для поступления в институт надо было дать приличную сумму на лапу ректору, а уверенный в своих знаниях юноша не думал об обходных маневрах, и его срезали на вступительных экзаменах. Иван пошел работать на стройку в надежде поднакопить деньжат и попытаться поступить через год. Надя, как могла, утешала его своим окончательно созревшим телом. Через некоторое время она заметила, что у нее напрочь отсутствуют критические дни.

— Ваня, я беременная! — со слезами на глазах начала она разговор с возлюбленным.

— Тебе, наверное, показалось, Надюша.

— Я ходила к врачу, — девушка пустила слезу по щеке. — Вероятность, что у нас будет ребенок стопроцентная. Ты ведь не бросишь меня, Ванечка, — она заглянула в глаза юноши и увидела там растерянность и совершенную неготовность стать отцом. — Ваня, я аборт делать не хочу, да и врач говорит, что поздно.

Касаткин, задумавшись, смотрел на девушку и думал, что детство закончилось, потом притянул ее к себе и, погладив по голове, утешительно сказал:

— Все будет хорошо, Наденька, я тебя не брошу.

— Но твоя мама, наверное, будет против?

— Я с ней все улажу, она добрая и все поймет.

Вечером, настроившись на решительный разговор с матерью, Иван зашел на кухню.

— Опять ты, мама, целый вечер у плиты.

— А что делать, надо готовить, не в ресторан же ужинать идти.

— Надо тебе, мама, помощницу найти, чтобы по хозяйству помогала, — чуть шутливо произнес сын.

— Это ты Надьку что ли мне свою сватаешь?

Тамара Сергеевна была женщиной резкой. Выросшая в рабочей среде, она не признавала деликатных обхождений. За это ее в прежние времена даже начальство на работе побаивалось, на партийных и профсоюзных собраниях, что угодно ляпнуть могла, но главное, всегда в точку. Тамару, наверное, поэтому и муж бросил, хотя был тихим, скромным, но гордым человеком.

И сейчас она пристально посмотрела на оробевшего сына и сказанула:

— Что доцеловались?! Бабкой меня сделать хотите?!

— Мам, просто мы с Надей решили пожениться.

— Не юли! Кто в наше время просто так женится в семнадцать лет?

Тамара просто буравила сына своими черными грозными глазами.

— Откуда ты все знаешь, мама?

— Сердце матери, Ваня, все чувствует. Я, когда в первый раз твою фифу увидела, сразу уразумела, такая тебе голову в два счета задурит. А после того, как она в одних трусах начала по нашей квартире порхать, то поняла, прощай твоя учеба.

Тамара Сергеевна, хоть и всей душой была против свадьбы, ломать сына не стала. В апреле ей удалось выбить на родном предприятии зарплату за полгода и справить сыну свадьбу, сроки уже поджимали, еще чуть-чуть и у невесты во всю начал бы выделяться живот. Во время регистрации в ЗАГСе Тамара была надутая, как сычиха, всем своим видом показывая гостям и родне, что невеста ее сыну не пара. Хотя Надежда выглядела как принцесса.

Во время ожидания бракосочетания к Касаткину подошел один жених и предложил поменяться невестами.

— Ну, и угораздило тебя, парень. Раньше надо было рассматривать, — взглянув на чужую невесту, рассмеялся Иван.

«Вот смешной человек, выбрал себе образину и заранее готов от нее сбежать, — подумал Касаткин. — Никто же его под страхом смерти сюда не тянул, как он потом с ней жить будет. Хотя должен же кто-то и на некрасивых жениться».

Во время бракосочетания Иван смотрел только на Надежду и не мог налюбоваться. Пышное кружевное белое платье и фата придавали и без того красивой девушке царственное очарование. Он вынес новобрачную на руках из здания ЗАГСа к украшенной лентами и шарами белой «Волге», и Наденька в этот миг казалась ему легче пуха. Вереница машин с родственниками и друзьями понеслась вслед за их «Волгой», сигналя на разные лады клаксонами.

В снятом для торжественного случая кафе, выпив водки и насмотревшись, как под крики горько, будто котята, лижутся молодые, сердце Тамары Сергеевны оттаяло, и она впервые за сегодняшний день рассмеялась. Она плюнула на все переживания и решила, будь что будет.

— Ваня, ты меня будешь всегда, всегда любить так, как сегодня, — шептала Надя, танцуя с женихом.

— Нет, с каждым днем все сильнее и сильнее.

А по залу разносились слова песни про Ванечку, который как пряник медовый и про сладко искусанные губы.

На веселом лице Надежды вдруг пробежала грустная тень, и ей ужасно захотелось плакать.

— Что с тобой, Надюша? — спросил Касаткин, заметив в ней перемену.

— Ваня, я больше никогда, никогда в жизни не буду такой красивой, как сегодня, — прошептала невеста и не сдержала слез.

На Надежду нахлынули те чувства, которые терзали, наверное, всех невест на Руси, что закончился короткий, веселый девичий век и не за горами обыкновенная бабская доля. Недаром в старину невест под венец наряжали с заунывными грустными песнями.

Ваня не нашелся, что ответить, а просто поцеловал любимую в припухшие от слез губы.

Свадьба вспыхнула искоркой веселья и надеждой на вечную радость, а за ней потянулись первые будни совместной жизни Ивана и Нади. Молодые поселились в квартире Касаткиных. Тамара Сергеевна относилась к нежеланной невестке все так же предвзято и критиковала почти все ее слова и поступки. Медовый месяц закончился на мажорной ноте, Ивану пришла повестка в военкомат. Тамара Сергеевна побежала по знакомым и через какого-то отставника вышла на офицера военного комиссариата.

— Чтобы ваш сын вообще не пошел служить в армию, нужно три тысячи долларов, — сказал ей при встрече офицер.

— Это очень много, — заискивающе произнесла Тамара.

— Не подумайте, что это лично мне. Нужно подмазать врачебную комиссию, чтобы они нашли у вашего сына неизлечимую болезнь.

— Но мой сын только женился, жена ждет ребенка. Я по нескольку месяцев не получаю зарплату. Нельзя ли сделать подешевле, ну хотя бы тысячу.

Взгляд женщины был умоляюще-просящий, но офицер, словно отрезав, сказал:

— Нет! А не хотите оставить служить его здесь в городе? — потом будто смягчившись, добавил он. — Я могу это устроить гораздо дешевле. Два года пролетят быстро, ваш сыночек сможет приходить домой в увольнения, а столкуетесь с его командирами, то хоть каждую ночь. Будет служить у вас на глазах, да и жена с ребенком останутся довольны.

— А сколько это будет стоить?

— Всего пятьсот долларов.

Несколько минут Тамара Сергеевна думала над предложением офицера, не решаясь сказать ни да, ни нет.

— Ну, как знаете, а то зашлют парня к белым медведям, — делая вид, что разговор окончен, сказал работник военкомата.

— Хорошо, я согласна.

— Тогда принесите завтра деньги в 105 кабинет.

Касаткина глубоко вздохнула и побежала собирать оговоренную сумму.

Офицер честно выполнил свое обещание, и Иван попал служить в местную мотострелковую бригаду. А через три месяца Надежда родила Владика. Роды для нее были трудные, но мальчик был здоровенький, и его крики теперь будоражили квартиру Касаткиных. Ваня часто отпрашивался по ночам со службы домой и возился с малышом, баюкая его на руках. Тамара Сергеевна даже после рождения внука не изменилась, все ей невестка была не такая.

Накрапывал мелкий, холодный ноябрьский дождь. Касаткин, перепрыгивая через лужи, подходил к своему дому. Бригада уже почти два месяца собиралась на учения, а он все еще не говорил об этом с Надей. Ему не хотелось расстраивать молодую жену тем, что ей целый месяц придется жить без него. В прихожей Иван скинул промокшую и тяжелую от этого серую шинель. Из кухни выбежала Надюша и бросилась на шею мужа, ее переполняла нежность, ведь она не видела его целых три дня.

— Пойдем пить чай, Ваня. Я пирог с яблоками испекла.

— А где Владик?

— Спит в кроватке, так что тише, не разбуди.

Но чутко спавший сынок, услышав перешептывание родителей в коридоре, проснулся. Он закричал, давая знать: я не сплю, нянькайтесь со мной. Надежда распеленала уписавшееся дитя и в одной распашонке поднесла к мужу. Большие серые глазенки ребенка настороженно смотрели на Ивана, затем в сознании ребенка что-то прояснилось, и он протянул к отцу еще непослушные слабенькие ручонки.

— Ух ты, какой молодец, узнал папку, — сказал Касаткин, беря на руки мальца.

— Осторожней, придерживай головку, он ее еще плохо держит, — предупредила мужа Надя.

Надежда перепеленала малыша, и они отправились на кухню пить чай.

— Как вкусно ты научилась печь пироги, — хвалил жену Иван, не решаясь начать разговор об учениях.

— Не сочиняй, пирог у меня не получился. Твоя мама готовит намного вкуснее.

— Надюша, я сегодня не останусь ночевать.

— А куда это ты интересно направишься?

— Вышел приказ, всем оставаться в казарме.

— Какой такой приказ, ты там никого себе не нашел? — засмеялась Надя, думая, что супруг шутит.

— Нашел, по фамилии «Калашников», теперь с ним в обнимку спать буду, это значит с автоматом, — добавил солдат, подозревая, что жена не поймет его шутки.

— Ах, с автоматом, а я-то решила, что ты ориентацию сменил, — еще громче засмеялась Надежда.

Ивану на миг вспомнилась та беззаботная смешливая школьница, которой Надюша была всего лишь год назад, а теперь она мать и жена.

— Надя, нас отправляют на учения в Осетию, — выпалил Ваня то, что не решался сказать. — Но они быстро закончатся, — затараторил он, видя, как напряглось лицо жены. — Через месяц я вернусь. Не успеете и глазом моргнуть.

— На месяц, так долго, — сразу сделалась грустной Надежда. — А может, тебе не ехать, у тебя маленький ребенок. Давай, я сама схожу к командиру и поговорю, чтобы тебя оставили.

— Не стоит, Наденька. Вся бригада едет, даже повара и тыловики. Меня никто не оставит, а ребята пальцем будут потом показывать, что я под юбку жены прячусь.

Надя приблизилась к Ивану и поцеловала в губы долгим поцелуем и, чуть не расплакавшись, проворковала:

— Я буду очень по тебе скучать, Ванечка.

Для молодой женщины это было первое столь длительное расставание с любимым, и она не представляла, как проживет этот месяц. Касаткин прижал жену к себе и молчал. По воинской части ходили слухи, что бригада едет не в Осетию, а в Чечню, усмирять мятежную республику, но об этом Иван боялся даже намекнуть жене, опасаясь, что у нее начнется истерика.

Побыв дома около двух часов, Касаткин начал собираться на службу. Опоясав ремнем еще не успевшую высохнуть шинель, он чмокнул Надюшу в губы. Она же в ответ прижалась к нему всем телом и перекрестила его лицо поцелуями: лоб, губы и обе щеки.

Завьялов шел мимо железнодорожной станции. Уже несколько недель он настойчиво искал себе новое место работы. После службы в армии Игорь перевелся в институте на заочное отделение и пошел на завод простым работягой. А уже через год в результате реорганизаций предприятия и своих деловых качеств был уже заместителем начальника цеха. Но его карьерный рост не давал никаких благ, страна на всех парах неслась к рыночной экономике. Все склады завода быстро заполнились продукцией, которую никто не покупал и заработную плату просто-напросто перестали выплачивать, а людей начали разгонять в неоплачиваемые отпуска. Лучшие работники начали потихоньку увольняться с завода, худшие стали тащить с предприятия все, что плохо, да и хорошо лежит. Один из начальников цехов жаловался Завьялову, что после таких простоев уже не сможет запустить оборудование в работу из-за отсутствия инструментов. Игорь посмотрел в честные голубые глаза говорившего и понял, что тот сам и украл инструменты, а теперь ходит и всем жалуется. Воровать Завьялов не умел, да и не хотел, и решил искать место, где платят зарплату. На путях возле железнодорожной станции скопилось множество платформ с военной техникой. Игорь был немного удивлен, что состав с танками и БМП стоят на станции среди белого дня и машины даже не зачехлены брезентом. В старые советские времена все перемещения войск осуществлялись по ночам и очень скрытно.

«Что поделать, холодная война проиграна, и всем теперь наплевать на секретность», — подумал он.

— Эй, служивый, война что ли началась? — спросил Завьялов у солдата, крепившего к БМП страховочный трос.

Касаткин посмотрел с платформы на молодого человека и ответил, как положено:

— Нет, не началась. На учения в Моздок едим.

Иван, проводив взглядом спросившего, спрыгнул на землю и пошел в вагон для личного состава. Съездить домой и увидеться с женой, сыном и матерью за прошедшие два дня у него не получилось. Солдат загрузили работой по подготовке техники к отправке в район учений. Надежда приезжала сегодня с коляской на вокзал, в части ей с огромным трудом удалось выяснить, где ее муж. Она уткнулась в зеленый бушлат Ивана и плакала, но прапорщик Ситников не дал им долго обниматься, сказав Надежде, что нечего отрывать солдат от дела «телячьими нежностями». Касаткин залез на платформу крепить тросы, а Надя долго стояла на перроне и не уходила, пока малыш не заявил криком, что его пора кормить. Жена помахала издалека Ивану рукой и крикнула, что навестит его завтра.

Ранним ноябрьским утром воинский эшелон был подцеплен к локомотиву, и городской вокзал вскоре растаял в тумане.

Колонна бронетехники поднималась вверх по отрогу Терского хребта. Гравийная дорога была покрыта полуметровым слоем снега, выпавшим за ночь, и шедший впереди мощный тягач то и дело сбивался с пути. Зима в этом году началась непривычно рано для южных мест. В первых числах декабря выпал первый снег, а вместо обычных в начале зимы оттепелей ударили пятнадцатиградусные морозы. При очередной заминке Касаткин вылез на свежий воздух из стального брюха боевой машины пехоты.

— Что, брат Ванька, вылез на свет божий уши поморозить? — спросил его сидевший на броне прапорщик Ситников. — Правильно, нечего в этой душегубке сидеть, — сам же ответил прапорщик на свой вопрос.

Прапорщику было лет тридцать, он был небольшого роста, но зато весь будто сделанный не из мышц, а из стальных тросов, не знавших усталости. Мороз тоже не брал его, и он, похлебывая небольшими глотками спирт из фляжки, с самого начала движения колонны сидел на броне.

Иван посмотрел на Ситникова и, поежившись от мысли, какой холодной должна быть покрывшаяся инеем броня БМП, спросил:

— Не замерзли, товарищ прапорщик?

— Русский солдат никогда не мерзнет!

Прапорщик приложился к фляжке и, поглядев, как бронированные машины штурмуют покрытые снегом каменистые холмы, от переизбытка чувств запел:

Брала русская бригада,

Галицейские поля,

И достались мне в награду,

Два еловых костыля.

Голос у Ситникова был как у петуха, но он, не чувствуя этого, кричал от нахлынувшего на него восторга:

Из села нас трое вышло

Самых видных на селе.

И остались в Перемышле

Двое гнить в сырой земле.

Слова солдатской песни о старой войне начала века, отразившись от скал, эхом пронеслись над Н-ской бригадой.

— Хороший ты солдат, Ванька, а знать не знаешь, где на БМП нужно сесть, чтобы не замерзнуть, — сказал прапорщик, улыбнувшись широким ртом, обнажив два ряда зубов, одетых в стальные коронки. — Возьмем Грозный, представлю я тебя, Ванька, в ефрейторы.

Двигатели боевых машин снова загудели, и Касаткин поспешил скрыться в люке.

Утром последнего дня 1994 года Н-ская бригада вышла к северо-западной окраине Грозного. Жилые и промышленные районы города хорошо просматривались в бинокль. Армии, с которой еще совсем недавно народ был един, предстояло брать свой собственный город. Три года назад войска покинули республику, возжелавшую суверенитета, оставив сотню танков, несколько сотен артиллерийских стволов и огромные склады со стрелковым оружием и боеприпасами. За три последующих года бандформирования обучились и разрослись до двадцати тысяч штыков и представляли теперь маленькую, но сплоченную, боеспособную армию. Только когда из Чечни потянулись тысячи беженцев, стронутые с насиженных мест новой бандитской властью, а республика превратилась в никому не подвластную черную дыру, великие политические деятели современности, сидевшие в Кремле и делившие богатство и власть новой России, спохватились. На усмирение мятежной республики была отправлена армейская группировка и части МВД.

— Войдя в город, мы должны лишь подавить очаги сопротивления боевиков, — говорил командир Н-ской мотострелковой бригады полковник Санин собравшимся утром на совещание офицерам. — Огонь на поражение открывать лишь при обстреле. Наша задача захватить главные узлы города и выставить блокпосты. Наводить порядок — это прерогатива внутренних войск. Кстати, командующий группировкой поблагодарил меня и всех офицеров бригады за то, что мы, двигаясь по Чеченской республике, не потеряли ни одного солдата, а в некоторых частях есть потери. Так что после завершения операции все готовьте дырки в погонах для новых звездочек.

Офицеры одобрительно зашумели.

— Я же сказал после! — остудил их окриком Санин. — А то вы такие рьяные, дай волю, хоть сейчас за шильцами побежите! Майор Вересов, выделите один взвод из своего батальона для разведки вот сюда, — указал карандашом командир бригады место на карте.

Три БМП, выбрасывая сизый выхлопной дым, ушли искать брод через речушку. Гусеницы, отбрасывая мелкую гальку, вошли в воду и через полминуты вынесли головную машину на другой берег. Впереди показались одноэтажные домики частного сектора.

— Что за черт? — вспомнил лукавого Ситников, высунувшись по грудь из башни, идущей впереди БМП. — База, база, ответь пятому, — прокричал он, нажав на кнопку рации.

— Что у тебя случилось, пятый? — услышал прапорщик вопрос в шлемофоне.

— Вижу один танк и два БТРа боевиков. Буду принимать бой.

— С Богом! — благословил через эфир Ситникова начальник штаба бригады.

Слабенькое орудие БМП не могло пробить броню танка, поэтому Ситников приказал приготовить для стрельбы выносные ПТУРСы. Нацелившись на идущий впереди танк боевиков, прапорщик несколько раз нажал на гашетку, но ракета так и не понеслась в сторону противника. Между лопаток Сергея пробежал холодок, мозг начал усиленно соображать, в чем причина.

— Касаткин, мать твою за ногу, ты ПТУРс с предохранителя снял?!

— А где этот предохранитель, я его в глаза никогда не видел?!

Прапорщику пришлось самому проделать нехитрую операцию, на которую ушло несколько драгоценных секунд. Будь в танке противника более толковый экипаж, БМП, наверное, уже полыхал в огне, но танк только бессмысленно вращал башней, и его огромная стодвадцатимиллиметровая пушка никак не могла поймать цель. Наконец, противотанковая ракета, оставляя за собой белую полоску дыма, стартовала, и через пару мгновений танк запылал. Ситников, вошедший в азарт боя, действовал четко, как на учебном полигоне, самолично поджег из орудия оставшиеся без прикрытия два БТРа боевиков, так и не дав вступить в бой идущим в хвосте БМП. Выскочивших из горящих бронированных машин боевиков никто не преследовал. Прапорщик передал по рации в штаб радостную весть и получил приказ возвращаться.

В бригаде вернувшихся из разведки встретили как героев. Первая победа вселила в души офицеров и солдат уверенность в собственных силах. Ситников, радостно скаля стальные зубы, уже в десятый раз рассказывал, как долго танк не мог направить на них свою пушку.

— Да куда им, недоучкам, без офицеров совладать со сложной техникой, — одобрительно сказал подполковник, заместитель командира бригады по вооружению. — Пошли, прапорщик, к штабной БМП, там все еще раз подробно расскажешь, у нас сальце отменное есть.

Возле штабной БМП собралась элита бригады: заместители комбрига, командиры полков и батальонов. Они пили крепко разведенный спирт и закусывали сухим пайком. Сергей Ситников опять во всех подробностях обрисовал бой, кое-что уже приврав для красного словца.

— Налейте прапорщику сто грамм наркомовских, — распорядился веселый заместитель по вооружению.

Один из майоров робко предложил сделать солдатские медальоны. На него дружно зашикали все собравшиеся.

— Что за пораженчество! — высказал ему общее мнение начальник штаба бригады. — Вы, как командир батальона, должны не о потерях думать, а о том, чтобы их вообще не было!

Комбриг полковник Санин одобрительно кивнул, поддерживая своего заместителя. Свиная кожица хорошо засоленного сала приятно разжевывалась на мелкие кусочки, и он ничего не добавил к сказанному, чтобы не прерывать удовольствие. В головах отцов командиров от легкой победы и выпитого спирта бродило шальное головокружение от успехов.

Через полчаса возбужденные офицеры разошлись по подразделениям. Между солдатами поползли слухи, что перед Новым годом войска в город вводить не будут, и они немного расслабились. Но после обеда, когда нежаркое зимнее солнышко стало проглядывать сквозь рваные облака, полковнику Санину пришла радиограмма: «Быть готовым к выступлению».

Двигатели БМП и танков заурчали, прогреваясь на холостых оборотах. Деловые офицеры ходили между машинами, отдавая последние распоряжения. Большинству командиров, не говоря о солдатах, еще ни разу не приходилось участвовать в боевых действиях. Единицы из них, кто прошел через Афганистан, тоже никогда не воевали в городских условиях, но сейчас в голове почти каждого была уверенность, что бандформирования, увидев грозные боевые машины, вмиг разбегутся, отчистив от своего присутствия город.

Ситников, подбежав к своему взводу, справил малую нужду на гусеничный тракт и, портя свежий воздух водочным перегаром, весело крикнул:

— Взвод, стройся!

Через минуту раздался приказ ротного:

— Экипажам по машинам!

Бойцы мотострелковой бригады погрузились во чрева боевых машин и заняли свои места по штатному расписанию. Еще минута, и первая БМП разведроты, набирая скорость, поползла в сторону города, за ней двинулись и остальные машины, выстраиваясь в длинную колонну. Правда, в этой колонне было только два батальона мотострелков и батальон танков поддержки. Большая же часть бригады осталась раскиданной по разным блокпостам. Но и в этом куцем составе в бронегруппе полковника Санина было более тысячи человек.

Колонна бронетехники медленно выдвинулась на окраину города, но даже командир бригады пока толком не знал, какой район Грозного предстоит им занять. Лишь, когда бронегруппа миновала окраины города, по радио был получен приказ захватить железнодорожный вокзал.

— Щас я вас быстренько к нему выведу, — сказал начальник связи майор Агрипенко, находившийся в штабной машине управления.

Майор родился и долгое время служил в Грозном и теперь выполнял роль проводника. Но через десять минут оптимизм Агрипенко начал улетучиваться.

— Что за черт, — комментировал он перегородивший улицу завал из бетонных блоков. — Щас выведу, все равно выведу, — бубнил себе под нос майор. − Поворачивай вправо, а затем налево, — кричал он в рацию, передавая приказы головному танку.

Но на следующей улице их ждал новый сюрприз из сгоревших КамАЗов.

— Майор! — поднял на подчиненного голос Санин. — Что мы тут петляем как зайцы! Я уже полчаса назад должен был доложить командующему, что ж/д вокзал нами занят.

— Щас. Щас, выйдем мы к вокзалу, не переживайте. Откуда мне было знать, что они тут баррикад понастроят.

— Да, лейтенант на головной машине по карте и указателям быстрее дорогу найдет! — не вытерпел оправданий майора полковник.

— Надо бы связаться с правым и левым флангом, — беспокойно посоветовал начальник штаба. — Не оторвались ли мы от них?

— Ну так вызывайте самарцев! И тех, кто у нас справа!

— Волгоградцев?

— Да, волгоградцев. Выполняйте, Агрипенко, не надо раздумывать! — приказал комбриг.

Агрипенко недовольный, что его заставляют заниматься двумя делами сразу, начал выкрикивать в эфир позывные соседей. Командир бригады припал к окуляру перископа, выдвинутого из штабной БМП. Вдоль улицы тянулись однотипные корпуса панельных девятиэтажек, затем показалась кирпичная пятиэтажка. Полковник не чувствовал ничего враждебного в этом городе. Обыкновенный советский город с булочными и парикмахерскими на первых этажах зданий, со своими заводами, фабриками и институтами. Даже свой каменный или бронзовый Ильич должен был тут где-то стоять на постаменте у здания местного республиканского исполкома. Только окна, зашторенные окна, смутили Санина и отсутствие людей, полное отсутствие людей в полумиллионном городе. Он не знал, что из многих окон и подъездов на его танки и БМП направлены прицелы автоматов, снайперских винтовок и гранатометов. Полковник сейчас желал лишь одного: поскорей занять вокзал, выставить посты и встретить так бурно начинающийся Новый год.

Майору никак не удавалось установить связь с соседями, рация издавала бестолковую трескотню, и вдруг сквозь помехи прорезался четкий гортанный голос:

— Я одинокий волк! Я одинокий волк! Добро пожаловать в ад!

Маленький Владик, спавший в кроватке, громко вскрикнул. У Надежды от неожиданного детского крика что-то будто оборвалось в груди и сердце бешено застучало.

— Не надо плакать, мой маленький, — взяв сына на руки, успокоительно засюсюкала Надя. — А-а-а. А-а-а, Владик, Владик, засыпай.

Во рту малыша тут же оказалась соска, но она не спасла положения. Малец выплюнул ее и опять захныкал.

— Надя! Хватит его убаюкивать! — крикнула из кухни Тамара Сергеевна.

— Мама, но он же не доспал.

— Я сказала, хватит! Сейчас сядем обедать, будем Старый год провожать.

— Так рано еще, только темнеть начинает.

— Ничего, главное, что не поздно!

После отъезда Ивана на учения семья Касаткиных жила только одним желанием, чтобы он поскорей вернулся или хотя бы прислал весточку. Первое и единственное пока письмо пришло из Моздока в первых числах декабря. В нем он сообщал, что бригада выезжает на полигон, где будут проходить учения, и просил о нем не беспокоиться. В конце была приписка, что писать больше пока не будет, потому что с полигона невозможно отправлять письма, и расскажет обо всем при встрече.

Тамара Сергеевна тогда долго возмущалась:

— Что это за полигон такой! В наше время письма ребенок не может даже отправить! Я пойду к начальству, я им все выскажу!

Но потом как-то свыклась и никуда жаловаться не пошла.

Надя с Владиком на руках уселась за стол. Тамара Сергеевна налила в маленькие рюмочки вина. За окном бухнул взрыв от брошенного каким-то торопливым мальчишкой взрывпакета. Успокоившийся было Владик, вновь зарыдал, а в сердце Надежды опять что-то екнуло, и неприятный холодок побежал по спине.

Бронетехника Н-ской бригады, наконец, вышла к железнодорожному вокзалу. Один батальон мотострелков и танки поддержки выкатились на привокзальную площадь. Второй батальон, растянувшись гусеницей, остановился на улице Рабочей. Где-то в городе уже слышались выстрелы — это вступил в бой самарский полк.

— Ваш приказ выполнен, вокзал в наших руках, — доложил Санин по рации командующему.

Полковник был горд, что его бронегруппа первая справилась с поставленной задачей, а остальные части и соединения еще топчутся на месте.

— Выставляйте посты! — приказал он начальнику штаба. — Будем ждать, когда подтянутся соседи.

Голос Санина был спокоен, он так и не сумел ни просчитать человеческой логикой, ни почувствовать инстинктом зверя хоть какое-то предстоящее движение противника.

Сразу после слов комбрига полыхнул поминальным огнем первый танк. Привокзальная площадь моментально превратилась в огненный мешок, в котором, как спичечные коробки, вспыхивали бронированные машины.

Командир взвода армии Ичкерии Аслан Джавхаев, положив гранатомет на плечо, сидел в подъезде пятиэтажки на улице Рабочей и смотрел через прицел на ближайший к нему БМП. Джавхаев не дослужил в Советской армии до дембеля полгода. Заехавший в воинскую часть дядя просто забрал его домой, и никто не стал искать дезертира из почти отделившейся республики. Время было веселое, и человеку с ружьем везде была открыта широкая дорога. Аслан поспешил вступить в одно из вооруженных формирований, а попросту, банду. Они ездили по республике на нескольких машинах и, угрожая автоматами, обирали тех русских, которые были побогаче. Но над такой привольной жизнью вскоре нависла опасность, и банда поспешила влиться в Ичкерийскую армию.

На привокзальной площади послышались первые взрывы, и Джавхаев поспешил нажать на спусковой крючок. Выпущенная им кумулятивная граната прожгла борт ближайшей БМП и разорвалась внутри.

— Горим, товарищ прапорщик! — крикнул Касаткин.

— Сам вижу, что горим, — отозвался Ситников, до которого, впрочем, не совсем еще дошла непоправимость случившегося. — Немедленно всем покинуть БМП! — приказал он после секундной задержки.

Большие люки в задней части боевой машины распахнулись, и отделение солдат начало выскакивать наружу. Иван прыгнул в неизвестность, но не успел сделать и трех шагов, как его настигла длинная автоматная очередь. Шесть пуль, одна за другой, на косую прошили его туловище от правого бедра до левого плеча. Он упал лицом на тонкий наст снега, покрывший асфальт, и его еще неостывшая кожа успела растопить непорочные белые снежинки. Касаткин уже не слышал разрывов нарастающего боя, не видел рассыпающихся со свистом метеорным дождем трассирующих пуль, его уже просто не существовало в вакханалии наступающего новогоднего вечера.

— Ты что патроны зря расходуешь! — рыкнул Джавхаев на стрелявшего рядом молодого чеченца. — Смотри, как надо! — крикнул он, поднимая свой автомат. — Два, два, три, три, — принялся коротко отсчитывать Аслан.

Из ствола его автомата как по заказу короткими очередями вылетало по две или три пули.

Ситников покинул горящую БМП последним, поняв, что машину спасти не удастся. Большинство его бойцов лежали убитыми возле гусениц. Прапорщик кубарем выкатился из объятой пламенем боевой машины. Бушлат его дымился, источая вонь тлеющей ваты. Несколько пуль цокнуло об мерзлый грунт рядом с головой Ситникова. Увидев огневую точку в подъезде дома, прапорщик выпустил туда длинную автоматную очередь, и сразу со всех сторон в него полетели пули, но только одна из них впилась в ногу. Ситников дернулся, перевернулся на спину, чтобы затушить бушлат и затих. Сапог медленно заполнялся кровью, а он, лежал без движения и смотрел на изрыгающие огненные очереди этажи близлежащих домов. Прапорщик вдруг всем своим нутром осознал, в какую западню попала бригада, и ему стало до ужаса обидно, что захотелось завыть от безысходности. Он больше уже не стрелял, а едва заметно отполз в сторону от дымящейся БМП, решив, что для него этот бой уже закончен.

Конец ознакомительного фрагмента.