Вовка-центровой 3

Андрей Шопперт, 2022

Владимир Фомин продолжает играть за московское «Динамо» в футбол и хоккей. Кроме того команда СССР едет на Рождество в Давос (Швейцария) на кубок Шпенглера. А там не за горами и отборочные матчи на чемпионат мира в Бразилии по футболу.

Глава 1

Событие первое

Природа дала людям один язык и два уха, чтобы мы больше слушали других, нежели говорили сами.

Эпиктет

— Дядя Паша, посмотри так пойдёт? — Вовка, весь в мыле, отложил дощечку с ручкой, к которой был прибит кусок наждачной бумаги, и окликнул плотника.

Павел Савельич отложил рубанок неохотно, высморкался в клетчатый платок, сунул его в карман и только тогда повернулся к Фомину. Посмотрел, как капельки пота сбегают по Вовкиному лицу, на секунду зависая на кончике носа и, махнув рукой, как бы говоря, нахрена связался с криворуким, подошёл к его верстаку. Но сразу проверять урок не стал, достал кисет с махрой и, распустив тесёмку, вынул сначала из него заготовленные квадратики газетные, потом, взяв верхний, чуть его согнул посредине и, запустив пальцы в кисет, ухватил там щепоть табака, поднёс к носу чуть красноватому и крючковатому и высыпал на листок.

— А ну снимай портки, — показал половинкой рта дырки, что вместо большей части зубов во рту образовались, и стал сворачивать самокрутку дальше, затем лизнул языком край бумажки и свернул небольшим конусом, потом, чуть согнув её, потянул в рот.

— Штаны? — Фомин осмотрел брюки, что из батиных перешила ему мать, на коленях двойные уже заплатки и сами штаны уже скорее бриджи напоминали, до середины голени едва доставали. Вырос.

— Хочешь штаны сымать, так штаны и сымай, хочешь портки, так портки, мне як тому попу, коли тоби все равно, так и делай по-моему, — старик попытался выпустить колечки, но не получилось, закашлял, надрывно, а косячок огромный скрутил. Не бережёт здоровье.

— Дядя Паша, а штаны-то зачем снимать? — Вовка опасливо посмотрел на цигарку, ещё начнёт о голую задницу тушить. Якушин, он же Хитрый Михей говорил, что их плотник дядя Паша, контуженный на войне и с придурью. Наверное, на той ещё — Германской войне, для этой староват.

— От людина, всё ему по три разу разжёвывать. Сядешь на доску своим гузном и будешь туда-сюда возить, ежели не нахватаешь заноз, так и сгодится, а ежели нахватаешь, то и пригодится. В следующий раз сам зразумеешь, колы пойдёт.

— А другого способа нет? — нет, этот прибор для определения гладкости поверхности Вовку не впечатлил.

— Так языком попробуй. Слушай, парень, ты же говорил, что для дивчины своей цю хрень задумал, а у ней кожа ще нежней, мобуть её попой проверим?

— Дядя Паша, я же серьёзно! — Вовка начал закипать.

— Всё, всё, а то последние зубы ще выбьешь. — Павел Савельич провёл рукой по доске, и удовлетворённо кивнул. Потом глянул на чертёж, что висел на магнитике над верстаком и стал искать эту доску на нём. Да, нужна была спецификация, не додумал Вовка.

— Щ-4, — подсказал Фомин.

— Ща-4, так вона конгруэнтна Эм-4?

— Конгруэнтна?! — Вовка присвистнул, не ожидал от старичка этого слова.

— Эх, молодёжь. В яком ты классе штаны, ось енти, просиживаешь, гутаришь? — дядя Паша затянулся вонючим самосадом, что присылали ему родственники из Запорожья и выдохнул на верстак деревянную пыль сдувая.

— Восьмой заканчиваю скоро.

— А у меня университет за плечами.

— Ничего себе, а почему вы тогда плотником на стадионе работаете?

— Це долгая история. Тащи Эм-4.

Вовка подошёл к стеллажу, на котором были разложены, заготовки и выбрал нужную доску. Дядя Паша за штангенциркулем не полез просто глянул на доски и замотал головой, не интенсивно, а так лениво, типа, да я и так об этом знал, а ты — дурья башка, сам-то проверить не мог.

— Портач, ты Фомин, кулёма. Смотри. Ось, бачишь, тут скругление десять миллиметров, а то и одиннадцать, а на «Щ» только восемь от силы. На глаз же видно. Ох, намаюсь я с тобой. Ты кажи, что не хочешь и гуляй смело. А ежели хочешь, то и не халтурь. Нельзя хлыздить. Один раз решишь, что и так пойдёт, второй, и все, не мастер ты уже, а портач.

— Дядя Паша, а приборов каких нет, а то всё в ручную? — Вовка вздохнул и стал снова прилаживать доску на верстаке. Ещё три миллиметра скругления выводить.

— Е, как же не быть. Тильки у меня немае. Да и не приборов, якийсь приборов, а инстрýментов. Штабгалтель называется. Ты же «Каштанку» читал. Или её в девятом классе проходят? Читал? Гарно. Так знаешь, чем плотник от столяра отличается. Всякие штабгобель или штабгалтель, али федергубель, то у столяров. Та ты не журись. Осталось-то три заготовки и собирать начнём. Трохи осталось.

Фомин вздохнул, взял из нарезанных листов наждачной бумаги тот, что с более крупной крошкой и хотел уже пройтись по грани доски, но получил по рукам.

— Опять хлыздишь. О, цей. Да, подольше, а так ризки останутся, начнёшь выводить и получится миллиметров двенадцать, потом снова первую доводить. Эх, Вовка, вот если бы не твоя интересная задумка, то и не связывался бы я с тобой. Нет, не выйдет из тебя столяра. Спешишь вечно. Точно «Каштанку» читал?

— Так тренировка скоро. Не успею. — Фомин набросился на Ща-4.

— Сказал же, завтра собирать начнём. Остатние сам выведу. Самому интересно посмотреть, що це воно получится. Ни разу таких кроватей не бачил. Как тебе в голову твою восьмиклассную такой фендебобер пришёл.

А как пришёл. Был в очередной раз у Аполлоновых, зашёл в комнату Наташи, а там стоят четыре стула, а на них доски брошены. И вот на этом спит дочь по существу министра. Председателя комитета при Совете Министров СССР. Вспомнил, что, если верить интернету, то Аркадий Николаевич сам купит доски и для дочерей сколотит двухъярусные нары. Решил скреативить. Помнил, как смотрел в интернете, что китайцы с мебелью вытворяют. В смысле, трансформеры всякие выпускают. Вот и решил сделать гибрид книжного шкафа и кровати. Вечером разложил, утром дёрнул за верёвочку и опять шкаф стоит у стенки. А ножками у кровати служат полки, весь минус, что с них вечером, если что поставил, то снимать надо, книги там или слоников фарфоровых.

Нарисовал Вовка эскиз и пошёл к главному плотнику стадиона «Динамо» — Краморенко Павлу Савельевичу. Типа, не сделаешь, дядя Паша, больше не знаю к кому обратиться.

Тот повертел эскизы, хмыкнул, пропел куплет песни: «мы рождены, чтоб сказку сделать былью» и выдал:

— Возьмусь, только при одном условии. Ты мне помогать будешь. Хоккей закончился у вас, футбол ещё не начался. Есть время. У двох-то быстро сробим. Али срочность не нужна?

Вовка представил, как ночью падает со своей шаткой конструкции девочка с зелёными глазами и кивнул.

— Да, хотелось бы побыстрее.

— Отлично. Завтра в восемь жду.

— Так как тебе сия фигулька в голову пришла? — оторвал Фомина от воспоминаний плотник с университетским образованием.

— Да, ничего экстраординарного. Увидел, как полку в вагоне к стене пристёгивают.

— Экстраординарного, да ты парень сам хват.

— С точки зрения банальной эрудиции, не каждый локальный индивидуум компетентен отрицать тенденции ортодоксальных эмоций, — вспомнил Челенков прикол из будущего.

— Ортодоксальных значит? Сейчас обижусь, и сам будешь собирать семейное ложе, — дядя Паша загасил сигаретку, подмигнул и вдруг бросил свой суржик и на чистом русском спросил.

— А ещё так можешь? До шестидесяти лет прожил, а такой заковыки не слыхал. Сильно.

— C точки зрения дедукции, индукции и мозговой продукции вы некомпетентны в этом вопросе, поскольку каждый пессимистически настроенный индивидуум катастрофически модифицирует абстракции реального субъективизма.

— Ты это, Фомин, запиши мне эти два экивока. Вверну, где за кружечкой пива. Завтра, шоб бул в восемь. Собирать начнём.

Событие второе

Люди охотно верят тому, чему желают верить.

Гай Юлий Цезарь

Конечно, кровать вещь не просто необходимая, она ещё ведь и символ, что ли. Чего? Уюта? Достатка? Нет, мелко. Это символ дома. Символ того, что в доме живут люди, которые планируют будущее…

Вот, о планах на будущее. Кровать Вовка непременно хотел Наташе Аполлоновой на Восьмое Марта подарить. Успели они с дядей Пашей. Пришлось половину команды с собой брать, на трудовой подвиг сагитировав. Это сейчас шкафы, да и спинки кроватей из бумаги и картона делают. Этот шкаф — трансформер был сделан из дерева и весил за двести кило. Почти два метра высотой и два с половиной шириной, да и в глубину метр без пяти всего сантиметров. И доски не пятимиллиметровые — всё же кровать. Скачут, бывает, на ней. Наездницы. Хотели собрать, потом разобрать и собирать уже в квартире, но то ли на беду, то ли на счастье, Якушин проследил, где это тренер Молодёжки всё время пропадает в подтрибунных помещениях, и выследил, таки. Застукал с поличным. В тот момент, как уже совсем было решили начать разбирать. Шкаф и сам по себе не простой, конечно, не модерн, да сейчас никто и не поймёт. Как Вовка к минимализму главного плотника «Динамо» не склонял, тот упёрся. Или красота или пошёл отсюда. Пришлось согласиться на красоту. Узнал Фомин кучу новых терминов. Вот даже не слышал до этого, а если случайно и слышал, то значения некоторых слов просто не знал. Абака, например. Это такая доска, что по верху шкафа идёт и составляет верхнюю часть капители колонны. А акант — или украшения капителей. Или совсем уж изыск — акротерион. Шишка такая по центру шкафа.

Стоят они с дядей Пашей и вздыхают. Естественно, не на гвозди собирали, а на шурупы, но если разобрать, а потом собрать, то конструкция гораздо более шаткая получится. Опять же на шпунты стенки собраны. Ещё раз вздохнули.

— Фомин, это что такое!? — возник Михаил Иосифович за спиной.

— Шкаф это, тащ майор, — за Фомина ответил плотник.

— Да я вижу, что не скамейка, которую я заказал неделю назад для раздевалки. Или скамейка? — «Динамо» это же милицейская организация, какая там статья об использовании государственного имущества для… Нет, без кодекса не разобраться.

— Ось ваша скамейка. В углу. А цей шкаф Вовка в нерабочее время из купленных им досок делал. — Вовка про доски и не думал, а дядя Паша раз и подсунул Хитрому Михею квитанцию. Вот блин. Всё забывает, в каком времени очутился. Хорошо, что есть такие дяди Паши. Нет, Якушин бы не сдал. Но «Динамо» большое. Слухи бы просочились. А так бамс и есть бумажка. Нужно будет потом отблагодарить плотника с университетским образованием. Не юридическим ли?

— А ну, Фомин, рассказывай. Я же был у вас в комнате в общежитии, там такой монстр просто не влезет. Да и дверь двухметровую нужно, чтобы его затащить. — Якушин подошёл к шкафу, похлопал по боковым стенкам, проверяя на прочность.

— А это что, — ухватился за ременную петлю.

— Дёрни, деточка, за верёвочку — дверь и откроется, — подбодрил главного тренера дядя Паша.

Хитрый Михей, он человек решительный. Дёрнул.

Так спланировано, и собрано, что почти не нужно усилий для превращения книжной полки в кровать. Пришлось слесаря стадионовского подключать и даже с Московского завода малолитражных автомобилей (МЗМА), товарища одного, для вытачивания четырёх шестерёнок.

— Мать вашу, етить колотить! — Якушин отскочил, когда от лёгкого рывка стенка шкафа начала опускаться и прямо на глазах превратилась в кровать. — Да ты, Фомин, охренел в качель. Это што?

— Михаил Иосифович, вы же знаете, что у генерала Аполлонова всю мебель МВД из квартиры вывез. Там его дочерям даже спать негде. Вот я решил на Восьмое Марта старшей подарить. Всё сделано своими руками. — Теперь уже радостно квитанцию в нос сунул и охренел, краем глаза цифру, заплаченную Краморенко Павлом Савельичем, увидев. И ведь молчал. Чудны дела твои господи.

— Жених, блин. И как вы это собираетесь переть чрез половину Москвы? — Якушин снова потянул за верёвочку, теперь вверх. Хлоп и снова книжный шкаф стоит, — Вещь! Ты Фомин, где идеи-то берёшь, то форма, то шкаф. Стоп. Обещал, что-то про бутсы или путаю? — махом про шкаф забыл.

Дядя Паша не дал.

— Разберётся с бутсами хлопец. Ты, Мишутко, лучше народ бы собрал, помог парню до дома невесты мебель довезти и поднять там, в подъезде, до квартиры. На каком этаже зазноба живёт? — уже к красному, как флаг революции, Вовке обернулся.

— На третьем. Не будем тогда разбирать? — Обрадовался Вовка.

— Сколько же он весит? — Якушин попробовал приподнять шкаф за одну сторону, — Основательно, растудыт твою налево. За две сотни, наверное.

Организовал главный тренер и машину и половину команды в качестве грузчиков привлёк.

Мама Тоня разорилась, каждому из великих спортсменов рюмочку поднося. Фомина же усадила на стул в кабинете у генерала и потребовала квитанции. Нет, потом по вихрам прошлась и обнимашки изобразила, но после квитанций.

— Вова, это очень дорого! Откуда у тебя такие деньги?

— Ну, мне же за изобретения выплатили деньги, — нужно будет снять с книжки и отдать дяде Паше.

— Ох, и забыла. Представляю, сейчас Наташа придёт, обрадуется. Прямо царский подарок. Стой, а где ты такую штуку подглядел?

— Так в поезде же полки складываются.

— В поезде? Ой, вон и Наташа пришла!

Событие третье

Солнце светит всем.

Петроний Арбитр Гай

Живи как можешь, раз нельзя как хочется.

Цецилий Стаций

Наташа обрадовалась? Наташа пришла смурная. Наташа села на стул в прихожей и на все вопросы, что случилось от матери и Фомина, только сопли на кулак наматывала. На самом деле — сидела и носом шмыгала.

— Да что случилось, доченька, кто тебя обидел? — мама Тоня, как курица наседка, бегала вокруг обиженки. Нет, не та ассоциация. Наседки они эдакие толстенькие. Антонина Павловна была не тощей, конечно, но не толстой уж всяко разно. Крепенькая такая высокая женщина.

— Секретарь комсомола. Сволочь эдакая, не утвердил меня на праздничный концерт к 9 Мая. — И всхлипывания усилились.

Вовка подвис. Он сам бы и за коврижки не пошёл выступать ни на какой концерт. Одного хватило. Каждый раз вспоминал с содроганием. Так и сказал. Дурак.

— Наташ, ты же сама мандражировала на том концерте. Тряслась. Может и хорошо?

— А-а-а! — И в слёзы уже настоящие.

— Так. Стоп! — мама Тоня взяла операцию в свои руки, — Ну-ка говори толком, какой концерт, почему не утвердили? Наташа! — голову великовозрастной плаксе подняла.

— Хнык, хнык. Девятого мая в школе будет концерт. Я хотела с нашей песней выступить, а секретарь сказал, что это песня не патриотическая. И все патриотические песни уже заняты. Хнык. Хнык. — И горе настоящее в зелёных глазах, и носик милый красный.

— Володя? — мама Тоня повернулась к виновнику слёз дочери.

— Я поэт, зовусь я Светик, от меня вам всем приветик.

— Что? — обе глаза выпучили.

Блин, Носов ещё «Незнайку» не написал, что ли?

— Володя, нужна патриотическая песня про войну!

— Хнык, Хнык.

— Я…

— Володя!

— Хнык, Хнык.

— Я постараюсь.

— Володя!

— Антонина Павловна, хорошо, будет песня про войну. Только…

— Володя!

— Хнык, Хнык.

— Уже ушёл писать. Наташ, ты хоть зайди в свою комнату, я тебе подарок приготовил. Да, я пойду… песню писать.

— Ни куда ты не пойдёшь, я пирог со сливовым вареньем готовлю… Ой, чувствуете? Горит! — Тугудым, тугудым.

— Пойдём, подарок покажу, — Фомин стал поднимать девочку со стула в прихожей.

— Правда песню напишешь? — и поцеловала солёными от слёз губами.

Эх, так не хотел воровать песни.

— Три…

— Три песни?

— Три поцелуя за песню…

— Тогда шесть.

— Нет. Только три.

— Пойдём, сначала подарок покажешь.

Зашли в комнату. Конструкцию из стульев и досок вынесли в кабинет к генералу, а тут громоздился, сияя белым деревом, шкаф.

— Книжный шкаф? — оторопела.

— Дерни деточка за верёвочку, — Вовка указал на ременную петлю.

Дёрнула. Резко. Кровать мигом разложилась. Еле успел выдернуть экспериментаторшу. И оставил так в руках, к себе прижатой. Смотрел в зелёные глаза и пропадал. Касался солёных от слёз глаз губами и уносился в космос. Зарывался носом в пахнущие весной волосы, чуть духов у матери стащила, и аж голова кружилась.

— Вова, поставь её. — Блин не заметили, как мама Тоня появилась. — Сейчас Аркадий Николаевич звонил. Уже выехал, хочет на это чудо посмотреть.

— Он что, дочери не видел? — решил пошутить Фомин.

Зазвенели колокольчики. Как здорово быть молодым.