Записки школьного врача

Андрей Шляхов, 2012

Эта книга человека, который не понаслышке знает, что такое работа в школе. Тем более, работа доктора! В частной школе за внешним благополучием таится настоящий кошмар. "Детки" манипулируют окружающими в совсем не безобидных целях. Врачебная загадка, с которой сталкивается главный герой, может помочь распутать клубок странных происшествий и предотвратить страшный финал…

Первое сентября

— Здравствуй, школа! — сказал я, проснувшись задолго до того, как зазвенел будильник.

Я слегка волновался, как-никак — новая работа. Введение в специальность закончилось — впереди суровые будни.

В голове почему-то завертелась несуществующая пластинка со «Школьным вальсом». Причем с середины:

…Для нас всегда открыта в школе дверь,

Прощаться с ней не надо торопиться,

Но как забыть звончей звонка капель

И девочку, которой нёс портфель.

Пускай потом ничто не повторится,

Для нас всегда открыта в школе дверь…^[1]

Девочку, чей портфель я самоотверженно протаскал два года, забыть невозможно при всем желании — она чуть ли не каждый день ведет новости на одном из центральных каналов. Этим летом я встретил ее на ВВЦ, она там каталась на велосипеде. На меня даже не взглянула, и правильно — когда управляешь транспортным средством, пусть даже и без мотора, лучше смотреть на дорогу, а не по сторонам.

Иногда, коротая ненастный вечер за бокалом вина, я люблю помечтать о том, как бы у нас с ней могло сложиться, если бы я… Впрочем, пора бежать в школу, то есть — в гимназию. Не хватало еще опоздать на работу в такой торжественный день.

Не опоздал — пришел вовремя, переоделся и сел за свой стол. Картина маслом — «Добрый доктор ждет своих пациентов». На торжественное мероприятие во дворе школы я не пошел, так как по инструкции покидать свой кабинет должен был только по делу. Так что пришлось ограничиться наблюдением из окна.

Собственно, чего там наблюдать — дети и родители выстроились буквой «П», шеренга учителей замыкала «П» в каре, на трибуну, чередуясь, выходили дети и учителя. Дети говорили о том, как они хотят учиться (по мордашкам было видно, что все врали), а учителя признавались, как они счастливы, что начинается новый учебный год (некоторые врали очень даже искренне и убедительно). Ничего интересного, все как всегда.

— Наша сладкая парочка уже успела поцапаться, — сказала Таня.

— Что за сладкая парочка?

— Никишова и Мартыненко, две наши звезды. Они и так друг друга терпеть не могли, несмотря на то, что на деле делить им нечего — одна русский преподает, другая — математику с физикой, а в мае чуть ли не передрались за классное руководство в пятом «А».

Таня замолчала и снова уставилась в окно.

— Нельзя ли поподробней? — попросил я. С детства не терплю рассказов, оборванных на середине. Да и кто их любит?

— Ой, простите, Сергей Юрьевич, — смутилась Таня. — Когда дети переходят из начальной школы в старшую, у них меняется классный руководитель. Традиционно, кому какая буква досталась, тот ту и ведет. Выпустил одиннадцатый «А» — принимай пятый «А». Типа традиция такая, чтобы учителя себе классы не выбирали, а то начнется — «этот я не возьму, там одни придурки, дайте мне лучше другой». Всем же все равно не угодишь, а когда есть какая-то система, то никому не обидно. А в этом году Никишова, которой полагалось брать пятый «В», захотела взять пятый «А», потому что там учится сын большого чина из Генштаба. Сыну Светланы Семеновны шестнадцать лет — армия на носу, вот она и загорелась таким каналом обзавестись. Классный руководитель ребенка — это же не совсем чужой человек…

— Не чужой, — согласился я.

— Эмилия Леонардовна сначала не согласилась, но потом немного уступила. Сказала: «Договаривайтесь сами между собой». А Мартыненко уперлась и меняться не согласилась. Сказала, что нечего создавать прецедент и вообще обращаться к клиентам с личными просьбами неэтично.

— Тут она права.

— Эмилия Леонардовна, наверное, тоже так считала, но Никишова так ее умоляла, и потом она у нас одна из самых лучших и самых сознательных педагогов. Зимой, когда грипп народ валит, Светлана Семеновна замещает всех кого только может, пока сама не свалится. И еще она экскурсии берется водить, а многие наотрез отказываются.

— Почему?

— Ответственность большая. Одно дело, когда дети в школе, и совсем другое, когда они на воле. Мало ли чего… В общем, так и не удалось договориться. А сегодня утром в учительской Светлана Семеновна начала выступать, она это умеет, вроде бы ни к кому не обращается, но всем все ясно, Мартыненко ей ответила, и понеслось… Я мимо шла, слышала, как они друг на друга орали. Сейчас как сойдутся на первой перемене, так продолжат. Еще и к нам прибегут — давление мерить…

Тот, кто знает жизнь, ошибается редко. После второго урока явилась Никишова.

— Светлана Семеновна, — представилась она с порога. — Я, доктор, гипертоник, и чувствую, что мое давление не просто подскочило, а зашкаливает. Можно по-быстрому померить и таблетку дать, а то сейчас звонок будет?

Я померил давление, оказавшееся не таким уж и высоким (всего сто восемьдесят на сто, при норме сто пятьдесят–сто шестьдесят на девяносто). Таблетку капотена все же дал, но предупредил, что надо выпить половинку, чтобы давление резко не снизилось.

— Не упадет оно у меня, не беспокойтесь, — заверила Светлана Семеновна, отправляя таблетку под язык. — Пока по нашей школе ходят такие сволочи, как… некоторые, мое давление упасть не может…

Работа закипела — следом пришел первоклассник, у которого закружилась голова, за ним — семиклассник, упавший на перемене и ударившийся головой о стену (никаких признаков сотрясения головного мозга я у не нашел), потом — третьеклассница, которую тошнило… В начале первого я сходил на кухню и добросовестно снял пробу со всех блюд, в том числе и с морковных котлет, приготовленных на пару, которых до этого никогда не пробовал. Признаюсь честно — есть подобную дрянь можно только по долгу службы.

— Что поделать, — сказал Юра, заметив гримасу отвращения на моем лице. — Один из наших обедов — первое, второе, третье — должен быть полностью вегетарианским.

— Разве бывают дети-вегетарианцы? — удивился я.

— Еще сколько! — ответил удивлением на удивление Юра. — Неужели в практике не попадалось?

— Поверишь — ни одного. Вот объевшихся гамбургерами до колик в животе было сколько угодно.

— Когда я слышу слово «гамбургер», я хватаюсь за свой поварской нож! — пошутил Юра. — Если не наелся, то после половины второго приходи обедать. Раньше половины второго сотрудников кормить нельзя.

— Приду, — пообещал я.

— Я прослежу, чтобы остались морковные котлеты! — пообещал заботливый повар.

В коридоре меня перехватила Марина, по случаю праздника надевшая блузку с каким-то немыслимым количеством кружев.

— Вас срочно хочет видеть Эмилия Леонардовна, — выдохнула она, словно невзначай касаясь меня рукой. — Пойдемте же! Я звонила вам в кабинет…

— Я ходил снимать пробу.

— Хорошо, хорошо, пойдемте же! Эмилия Леонардовна не любит ждать!

За время работы в поликлинике у меня выработался стойкий рефлекс: срочный вызов к начальству — это не к добру. Или получишь по ушам за какие-нибудь грехи (бывает, что и за чужие), или получишь «в довесок» соседний (а то и не соседний) участок. Приятного ждать нечего.

Увеличить мою нагрузку в гимназии невозможно. Заменить заболевшего преподавателя биологии или химии я не могу. Значит — меня ждет «клизма». Только вот за что? Я же еще не успел ничего натворить. Не опаздывал, добросовестно осматривал всех, кто ко мне обращался, пробу на кухне снял вовремя и без напоминаний. Дети, которые у меня побывали, получили все необходимые рекомендации, в госпитализации никто не нуждался. Я машинально провел рукой по подбородку, проверяя, уж не забыл ли я побриться? Нет, все нормально, брился я утром. Что же могло случиться?

Директор встретила меня нелюбезно, чем подкрепила мои опасения.

— Одну минуту! — строго сказала она, не предложив мне ни проходить, ни садиться.

Что ж — пришлось топтаться на пороге. Идиотская ситуация, ненавижу.

— Сергей Юрьевич! — Металл и лед — больше ничего не было в голосе директора. — Вы сегодня осматривали Гарькина из седьмого «а»?

— Осматривал.

Гарькин — это семиклассник, упавший на перемене.

— Почему Гарькин не был госпитализирован?

У меня отлегло от сердца. Все ясно — кто-то из педагогов переврал информацию и «утяжелил» состояние мальчика.

— Видите ли, Эмилия Леонардовна, — набрав в грудь побольше воздуха, начал я, — ученик Гарькин был досконально осмотрен мною и с учетом обстоятельств падения…

— Сергей Юрьевич! — Металла в директорском голосе стало меньше, а льда прибавилось. — Я задала вам вопрос: «Почему Гарькин не был госпитализирован?» Потрудитесь отвечать по существу!

— Гарькин не был госпитализирован, потому что для госпитализации не было показаний.

— Кто так решил?

— Я.

— А вы можете дать гарантию, что у Гарькина не разовьются никакие осложнения?

— Могу, потому что нет первопричины, которая может вызвать осложнения. Если вы, Эмилия Леонардовна, имеете в виду сотрясение головного мозга.

— Именно это я и имею в виду. Скажите, а почему вы так уверены, что сотрясения не было?

— По данным осмотра…

— Да перестаньте вы тыкать мне в нос этим вашим осмотром! — взъярилась Эмилия Леонардовна. — Можно подумать, что вы можете видеть, что творится в голове после падения! Вы же не делали никаких специальных исследований! Ни рентгена, ни УЗИ, ни… что там еще делают? Как называется этот прибор, в которой помощники доктора Хауса постоянно загружают пациентов?

— Томограф.

— Да-да, томограф. Томографию вы тоже не делали! Так как же вы можете судить о том, было у Гарькина сотрясение головного мозга или нет?

— Ну, существуют определенные симптомы, такие как…

— Существуют определенные правила! И одно из них гласит, что дети с сотрясением головного мозга должны передаваться под наблюдение специалистов и обследоваться в полном объеме! А вдруг у него разовьется субарахническое кровотечение?!

— Субарахноидальное кровоизлияние…

— Хорошо, что вы хотя бы знаете, как это называется! Вы можете дать гарантию, что ничего такого не произойдет?!

— В данном случае могу! — Я начал выходить из себя, но пока еще сдерживался. — Удар головой о стену был настолько незначительным по силе, что ни о каких последствиях речи быть не может!

— Напрасно вы так самонадеянны, Сергей Юрьевич! Или, может быть, это просто недостаток опыта? Или знаний?

— Эмилия Леонардовна…

— Дайте мне договорить! Я хочу понять, почему вы допустили такую вопиющую небрежность? Что это — халатность или самонадеянность?

— Эмилия Леонардовна, я на самом деле не видел никаких показаний к госпитализации Гарькина. Совершенно, абсолютно, совсем никаких! Я даже не мог бы сказать, с каким диагнозом его надо госпитализировать!

— Вот как! Интересно! — Эмилия Леонардовна поджала губы и осуждающе покачала головой. — Я знаю, хоть я и не имею высшего медицинского образования, а вы — нет! Надо же!

— Тогда скажите мне, пожалуйста, диагноз.

— Извольте — сотрясение головного мозга. Можете поставить в конце знак вопроса, если для вас это принципиально!

— Но там не было сотрясения!

— Сергей Юрьевич! У меня нет времени и желания начинать обсуждение заново. Впредь непременно госпитализируйте всех учеников, которые будут предъявлять жалобы на голову или на живот! С головой или животом шутки плохи!

— Но у Гарькина не было жалоб на голову…

— В школе, которая находится в соседнем квартале, прошлой зимой ребенок получил мячом по голове во время урока физкультуры! У него тоже не было жалоб, но это не помешало ему умереть на следующие сутки от этого вашего субарахноидального кровоизлияния! Представьте себе — сначала все было хорошо, а потом вдруг стало плохо! А сколько случаев, когда из-за несвоевременной диагностики аппендицита возникает перитонит! Согласитесь, странно, что мне приходится объяснять вам такие вещи!

Я подумал о том, что зря, наверное, поторопился уйти из поликлиники. Да, там хватало своих проблем, но вот так меня там никто не отчитывал. И было бы за что? У этого засранца Гарькина, из-за которого я терплю такие муки, даже маленькой шишки на голове не было.

— Поверьте, Эмилия Леонардовна, я очень настороженно отношусь к пациентам и всегда исхожу из худших предпосылок, но у Гарькина не было ровным счетом ничего такого… Если бы я вызвал «скорую» для госпитализации, то они посмеялись бы надо мной…

— И госпитализировали бы его, потому что гимназия — общественное место, а из общественных мест всегда госпитализирует даже обычная «скорая помощь», не говоря уже об «Оптимамедикусе», где обслуживаются Гарькины. Что, разве не так?

— Так, — согласился я. — Но все должно делаться по показаниям, иначе какой смысл…

— Смысл один — заглядывать далеко вперед, думать о последствиях и беречь репутацию гимназии! Давайте раз и навсегда договоримся, что здесь, на территории «Пантеона наук», я как директор и учредитель определяю не только учебную, но и медицинскую политику. Вы находитесь у меня в подчинении и должны исполнять мои указания. Или же я буду вынуждена расстаться с вами. Пока, — на этом слове директор сделала ударение, — мне не хотелось бы этого делать. У меня все, надеюсь, что больше мне не придется возвращаться к этой теме.

— Мне госпитализировать Гарькина?

— Не надо. Его уже забрала домой мать.

Сказать, что настроение мое было испорчено, — значит не сказать ничего. Редко когда мне плевали в душу так профессионально и смачно. Кажется, я начал понимать разницу между государственными и частными конторами.

Примечания

1

Автор слов — А. А. Дидуров.