Доктор Данилов и медицина будущего

Андрей Шляхов, 2023

Сбор материалов для невинной научной работы едва не закончился смертью доцента Данилова… Какие тайны сокрыты в столичной больнице имени академика Буракова? Вопросов возникает много, а вот с ответами дело обстоит туго. Но настойчивости Данилову не занимать, особенно если ему в сердце стучит чайник…

Глава третья. Любой вид зависимости плох

Дома Данилов о коробке не рассказывал — не хотел осложнять и без того напряженную обстановку. У Елены, практически одновременно, с разницей в день, произошли две неприятности на работе — серьезная и крупная.

На вызове «отличилась» бригада тридцать восьмой подстанции, входившей в Еленин «куст»,^[4] причем бригада, бывшая на хорошем счету. К пожилому мужчине, внезапно потерявшему сознание, «скорую» вызвала домработница-узбечка, едва-едва говорившая по-русски (и как только у нее вызов смогли принять?). Видимо внук пациента, у которого оказался геморрагический инсульт, не особо доверял домработнице и потому наставил по квартире скрытых камер. А, может, он просто был из тех, кто предпочитает держать все под контролем, но это неважно. Важно то, что камера зафиксировала, как один из приехавших медиков занимается с дедом, а другой деловито обшаривает прикроватную тумбочку, карманы висевшего на стуле пиджака и ящики комода (домработница в спальне не присутствовала, то ли из деликатности, то ли занималась наведением порядка в других помещениях). Согласно традициям нашего времени, запись была не только отправлена главному врачу Станции скорой помощи, но и выложена на Ютубе, где пользовалась огромной популярностью.

Бригада стояла на том, что фельдшер пытался найти паспорт или какой-то другой документ, поскольку домработница никакой информации дать не могла. Оправдание выглядело идиотским. Во-первых, особой нужды в идентификации не было, поскольку пациента забирали не с улицы, а из квартиры или, как говорят на «скорой» — «с адреса». Зная адрес, несложно получить нужную информацию. Во-вторых, свежий геморрагический инсульт — это тяжелое состояние, требующее экстренного оказания адекватной медицинской помощи. В такой ситуации фельдшер не должен был отвлекаться на поиски документов. Но, как известно, из двух зол следует выбирать наименьшее — лучше выглядеть идиотами, чем ворами.

В медицине, как, впрочем, и в других сферах, существует железное правило: «чем сильнее резонанс, тем круче и показательнее будут принятые меры». Без ролика на Ютубе дело закончилось бы «малой кровью» — увольнением провинившихся и выговором заведующему подстанцией, а, может, и без выговора обошлось бы. Ну не может же заведующий заглянуть в душу каждому сотруднику, ориентироваться приходится только на сигналы от населения, а на этих прохвостов, несмотря на то что они проработали на подстанции около двух лет, никаких сигналов не поступало — явно работали с умом.

Елена была уверена в том, что дело закончится сакральной жертвой — снимут то ли недавно назначенного заведующего подстанцией, то ли ее саму, как хозяйку «куста». На московской «скорой» давно уже взят курс на омолаживание руководящих кадров, да и вообще слишком долгое пребывание на одной должности считается нежелательным — глаза «замыливаются», администратор вязнет в рутине и становится невосприимчив к новому (разумеется, главного врача все это не касается — небожители живут по своим правилам). Карьерные перспективы Елены были нулевыми, поскольку директора регионального объединения, одновременно являющегося одним из заместителей главного врача Станции скорой помощи, можно повысить только до главного врача, а это место было занято. В свое время Елену звали в департамент здравоохранения, но давно уже перестали звать — вышла из перспективного карьерного возраста. «В сорок пять баба — ягодка опять», хорохорилась Елена, но звучала у нее эта присказка не бодро, а как-то грустно.

— Обойдется, — успокаивал жену Данилов. — У нас же каждый день — новый информационный шухер. На следующей неделе про этот обыск у деда никто и не вспомнит. Ты живи по принципу: «нам бы день простоять, да ночь продержаться», не бери в голову лишнего.

И как в воду смотрел! В понедельник про обыск никто не вспоминал, потому что на «скорой» произошла трагедия — на семидесятой подстанции, после отработки последней смены, отравился снотворным тридцатилетний врач, которого заведующий долго выживал с подстанции и, наконец-то, выжил. С концами. Сдав дежурство, самоубийца написал прощальную записку, в которой винил в своей смерти администрацию, положил ее в свой шкафчик, а затем прилег на часок-другой в комнате отдыха. Ничего необычного в этом не было — уработался человек за смену настолько, что сил нет до дома добираться. Старая смена ушла, новая разъехалась по вызовам и только полудня заглянувшая в комнату диспетчер обратила внимание на то, что спящий, кажется, не дышит… Кто-то из сотрудников слил информацию вместе с фотографией предсмертной записки в «Московский пустословец», который уже в понедельник опубликовал статью под названием «Смерть на «скорой». Не обладая достаточной информацией, автор наполнил свой опус предположениями — начал с злоупотребления веществами, а закончил происками всемогущей медицинской мафии. Человек обладал важной информацией, которую собирался предать огласке после увольнения, вот мафия его и устранила.

Для того, чтобы «раскрутить» публикацию, нет ничего лучше набора предположений — читатель выберет ту версию, которая ему по душе, и станет отстаивать ее в Сети, то и дело упоминая название статьи. Правомерность публикации текста предсмертной записки вызывала сомнения, но скоропомощному руководству было не до подачи иска к газете — требовалось срочно тушить пожар. Как? Как обычно — очередной сакральной жертвой.

— Что там было на самом деле? — спросил у Елены Данилов.

— Коса нашла на камень, — вздохнула та. — Парень был хороший, и как человек, и как врач. Грамотный, спокойный, всегда готовый подставить плечо… Но при этом — перфекционист. Сам стремился к идеальному и других за собой тянул. А у заведующего подстанцией тоже есть характер. Редко кто бывает против обсуждения проблем в кабинете, с глазу на глаз, но никому не нравится, когда сотрудники, причем — молодые, поучают его во время пятиминуток, да еще и регулярно. Опять же, надо понимать, что заведующий может исправить, а что — нет… Ну а перфекционистам нужно, чтобы все было правильно, в детали они обычно не вникают. По-хорошему он уходить не хотел, я даже предлагала ему должность старшего врача на шестьдесят восьмой подстанции…

— Ну ты змея! — восхитился Данилов. — Двух зайцев одним выстрелом!

Шестьдесят восьмой подстанцией, входящей в Еленин «куст», заведовал нехороший человек по фамилии Мимишин, всячески пытавшийся подкопаться под директора регионального объединения. Только действовал он не по зову перфекционистской души, а из карьерных соображений — сам хотел стать директором региональной зоны.

— А что тут такого? — парировала Елена. — Вполне разумное административное решение. Не хочешь уходить «по собственному» — уйди на повышение. Но он отказался — если уж в старшие врачи хотите выдвинуть, то выдвигайте на родной подстанции. Было видно, что тут дело принципа — кто кого выживет?

— В этой игре, за редким исключением, побеждает тот, кто стоит выше, — вставил Данилов. — Слушай, а за что его под увольнение подвели, если он был перфекционистом? Слепили повод?

— Лепить ничего не пришлось, он сам подставился, по-глупому и по-крупному. Есть у нас такая Кабанова…

— Та, что когда-то на двадцатой подстанции комплектованием ящиков^[5] занималась? — припомнил Данилов. — А после до старшего врача там же доросла?

— Теперь уже заведует, — кривая усмешка свидетельствовала о том, что к Кабановой Елена симпатии не испытывает. — Приезжает она по линейному контрою на подстанцию, а Перфекционист в комнате отдыха телевизор смотрит и шоколадный батончик ест…

— Вопиющее нарушение санитарного режима! — Данилов округлил глаза и сокрушенно покачал головой. — Но за это максимум выговор можно дать, да и то с большой натяжкой.

— Слушай дальше, — одернула Елена. — Кабанова, разумеется, констатирует нарушение, а он интересуется — а кто вы такая? Линейный контролер? А почему без формы? Удостоверение — это фигня, я вам на цветном принтере дюжину таких могу сработать, на разные имена и должности. Кабанова в крик, а он ее открытым текстом по всем дальним адресам посылает. При прибежавших на шум сотрудниках! А утром, на пятиминутке, заведующего послал. И в отделе кадров точно так же себя повел. В январе у него одно дежурство оставалось, субботнее, поэтому увольнение решили оформить тридцатым числом, чтобы замену срочно не искать, а он двадцать девятого отравился. Теперь меня точно снимут, и к гадалке не ходи.

— Мама, ты должна настроиться на самое худшее! — посоветовала приобщившаяся к стоицизму дочь. — Представь, что тебя расстреляют или приговорят к пожизненному заключению. Тогда возможное снятие с должности не будет казаться столь страшным исходом, это раз. Просчитай запасные варианты, я уверена, что тебе есть куда уйти, это два. И самое главное — не переживай по поводу того, что еще не случилось, это три. И вообще — мне бы ваши проблемы!

— Что у тебя случилось? — сразу же заволновалась Елена. — В школе что-то не так?

— Да все так, — скривилась Мария Владимировна, — только русичка дура! Мучает нас Бродским, которого только в одиннадцатом классе проходят. Типа хорошая поэзия развивает вкус и учит ценить прекрасное… Ах-ах-ах! Бродский — один из выдающихся русских поэтов! Ее послушать — так второй после Пушкина! Да еще и лауреат Нобелевской премии по литературе. Но его же наизусть заучить невозможно, спотыкаешься на каждом слове! Ни ритма, ни такта, ни внутреннего строя! То ли дело — Есенин. Взять, хотя бы «Письмо матери»: «Ты жива еще, моя старушка? Жив и я. Привет тебе, привет! Пусть струится над твоей избушкой, тот вечерний несказанный свет…». Вот это — стихи! Запоминаются с первого раза, влет. А Бродского только маразматики, вроде нашей Жансанны заучивать могут…

— В эту зиму с ума я опять не сошел, — Данилов посмотрел в окно, за которым валил снег. — А зима, глядь, и кончилась. Шум ледохода и зеленый покров различаю. И, значит, здоров. С новым временем года поздравляю себя и, зрачок на Фонтанку слепя, я дроблю себя на сто. Пятерней по лицу провожу. И в мозгу, как в лесу, оседание наста…».^[6]

— Вот! — Елена назидательно подняла вверх указательный палец. — А ты говоришь — маразматики…

— Ну папа у нас уникум, — ловко вывернулась дочь. — Один на миллиард. Но большинству моих знакомых Есенин ближе! А молодое поколение интуитивно выбирает лучшее!

— О, да! — с пол-оборота завелась Елена. — Самое лучшее! Телеграм, Ютуб, Тикток ваш дурацкий…

— Насчет запасных вариантов Маша права, — поспешно сказал Данилов, желая перевести разговор в безопасное русло. — Помнится, что ты что-то про отдел эвакуации говорила?

— Во-первых, там уже новая заведующая, а, во-вторых, мне уже не хочется оставаться на станции, — ответила Елена. — Одни станут лезть с сочувствием, другие будут пытаться уесть по мелочи… Даже и не знаю, что хуже. Ну и вообще, валить — так валить. Место на примете есть, сидеть на шее у мужа не собираюсь.

— Что за место? — хором спросили муж и дочь.

— Ну это пока так… Смутно-предположительно… — замялась Елена. — Был разговор в декабре с гендиректором «Главмедпомощи». Он хочет, чтобы я возглавила их скоропомощную службу. Условия хорошие, работа немного поспокойнее, правда с командировками, потому что у них куча филиалов по стране разбросана…

— Командировки — это не страшно, — заметил Данилов. — Кругозор расширишь…

— Побываешь там, где никогда не была! — добавила Маша. — Ах, путешествия — это так интересно…

— Мне другое интересно, — Данилов пристально посмотрел в глаза жены. — Ты уже в декабре понимала, что тучи могут настолько сгуститься? Или ты будущее прозревать умеешь?

— Я умею понимать, куда ветер дует, — усмехнулась Елена. — И чувствую, что скоро грянет буря… Но мы отвлеклись от темы. Маша, классика важнее всех ваших Тиктоков вместе взятых!..

Перед тем, как заснуть, Данилов нашел в Сети нужное стихотворение и сказал Елене, читавшей воспоминания о детстве Юрия Полуякова:

— Ты с классикой поосторожнее, она же ведь разная бывает. Лучше используй термин «хорошая литература».

— Это ты к чему? — удивилась Елена, откладывая книгу в сторону.

— К вашему разговору с Машей. Хочу рассказать тебе один случай из перестроечных времен. Подруга моей мамы устроилась в передовую новогиреевскую школу, незадолго до того переименованную в лицей. Лицей — это же упор на гуманитарные предметы, в частности — четыре часа в неделю факультатив по литературе. А тогда было такое дурацкое новшество. Мол, в старших классах педагог не должен руководить учебным процессом, поскольку это сковывает инициативу учащихся. Обозначь направление и помогай ученикам советами, пусть сами движутся по тернистой тропе знаний…

— Что за вздор?! — фыркнула Елена.

— Вздор, — согласился Данилов, — но тогда этот вздор был установкой. Маминой подруге предстояло провести показательный факультатив по лирике русских поэтов начала двадцатого века, который должна была оценить какая-то высокая комиссия, кажется — министерская. Она поставила перед детьми задачу, но контролировать ничего не стала. Десятый класс, почти совсем взрослые, сами разберутся прекрасно. И один из ее любимых учеников, звезда лицея, прочел вот это стихотворение.

Данилов протянул Елене телефон.

«Расстегни свои застежки и завязки развяжи.

Тело, жаждущее боли, нестыдливо обнажи.

Опусти к узорам темным отуманенный твой взор,

Закраснейся, и засмейся, и ложися на ковёр.

Чтобы тело без помехи долго, долго истязать,

Надо руки, надо ноги крепко к кольцам привязать.

Чтобы глупые соседи не пришли на нас смотреть,

Надо окна занавесить, надо двери запереть.

Чтобы воплей не услышал ни добряк, ни лицемер,

Надо плотно оградиться глухотой немых портьер».^[7]

— Что за порнография? — ахнула Елена.

— Лирическое стихотворение классика отечественной литературы Федора Сологуба, — ответил Данилов. — Написанное в начале двадцатого века. Оба условия отбора были соблюдены, но, тем не менее, скандал получился грандиозный. Бедной подруге пришлось уйти из лицея в ПТУ при фабрике имени Бабаева, потому что больше никуда ее не брали. А ты говоришь — классика. Кстати, по поводу вашего перфекциониста у меня есть одно соображение.

— Какое? — заинтересованно спросила Елена.

— Сдается мне, что он не собирался уходить из жизни, а просто хотел устроить трагический перформанс. Чужая душа, конечно, потемки, и со стороны судить трудно, но вот если бы я собрался самоубиться, то не стал бы делать это на подстанции, потому что там очень велики шансы на спасение. Заметят, тут же промоют и отвезут в стационар, короче говоря — не дадут помереть. Об аффекте речи быть не может, при аффекте люди вены режут, в петлю лезут или в окно выходят, на худой конец уксусную эссенцию пьют, а не заранее припасенными таблетками травятся.

— Возможно, ты и прав, — после некоторого раздумья сказала Елена. — Но это ничего не меняет, результат важнее мотива. А поскольку в записке говорится о «невыносимом давлении администрации», то отвечать будем мы с заведующим… Хорошо, что ты у меня не перфекционист.

— Я — идеалист, — не без гордости уточнил Данилов. — А это еще хуже. Перфекционист — это состояние души, а идеализм — это зависимость.

— Кто сказал?

— Карл Юнг, ели тебе это имя о чем-то говорит, — Елена больно ткнула Данилова локтем в бок. — Он сказал, что любой вид зависимости плох, будь то зависимость от алкоголя, наркотиков или идеализма. Добавлю от себя, что зависимость от должности — это тоже плохо. Попрут — так вали, не оглядываясь, без вздохов и сожалений. Может твое истинное призвание — это организацию здравоохранения в колледже преподавать?

Примечания

4

«Куст» — жаргонное название регионального объединения скорой помощи, состоящего из нескольких подстанций. Всего в Москве существует десять региональных объединений. «Хозяин (хозяйка) «куста» — директор регионального объединения.

5

То есть пополняла недостающие медикаменты в укладках для оказания скорой медицинской помощи, которые в обиходе называют «ящиками».

6

И. Бродский, «Стихи в апреле».

7

Ф. К. Сологуб, из цикла «Багряный пир зари» (1908).