Шут и менестрель. Сказка

Андрей Шалгунов

Согласен я, читатель мой!Увы… не блещет новизнойв моем сказании конфликт…Как в годы оны блудный сын отцовских не щадил седин. Книга содержит нецензурную брань.

I

…Багрилось утро за окном,

Заря своим рдяным крылом

Сметала мрак под потолком

Покоя, где на простынях

Атласных почивал монарх.

Седой упитанный король

Вчера в гостях, как буйный тролль,

Выплясывал; как дикий вепрь

Шумел, вертелся… А теперь —

Ведь не один бокал вина

Вчера он осушил до дна! —

В покое сводчатом своем

Охвачен был похмельным сном.

По ложу раскидав живот,

Раззявив свой щербатый рот,

Давился вязкою слюной

Сквозь кашель, стоны, храп и вой.

И от него из всех щелей,

Как в церкви от лампад елей,

Сочился кислый терпкий дух,

Такой, что двое верных слуг,

Стерегших высочайший сон,

Не отходили от окон,

Не закрывавшихся всю ночь…

И было им уже невмочь

Нести паскудный караул.

Как вдруг король козлом скакнул,

Не разлепивши глаз, к окну.

И!.. распороли тишину

Скрипучий спазм и шум струи.

Прочистив потроха свои

Ручьем зловонных рвотных масс,

Монарх распялил мятый глаз,

Расцвеченный сивушной мглой,

Икнул, протяжно рыкнул: «О-о-ой!»,

Безвольно шевельнул рукой,

Шепнул: «Спаси меня, Творец!»

И рухнул на пол, как мертвец,

Опять впадая в тяжкий сон,

Забыв и подданных, и трон…

Уж солнце было высоко

И, распластавши далеко

Лучи слепящие свои

На гладь разморенной земли,

Укрыться жаждало меж туч,

Как вдруг один, проказник, луч

Пронзил изогнутой стрелой

Покои в башне угловой.

И там, метнувшись между стен,

Как будто заточенный в плен

В парчой сиявший равелин,

Упал на плешь внутри седин,

Подобьем куцего куста

Венчавших голову шута.

Потом на дряблый желтый торс

И на морщинистую грудь,

На ней взъискрил поблекший ворс

И, прежде чем в окно шмыгнуть,

Блеснул огнем по злым глазам,

Блуждавшим зорко по листам,

Где день за днем, за годом год

Шут вел прилежно свой учет

Интригам, мыслям и делам

Слуг и вельмож, пажей и дам.

Где собраны на всех досье —

И на мадам, и на мсье…

К исходу покатился день,

И снова удлинилась тень,

Когда, преодолев мигрень,

Уняв наследственную лень,

Восставши вяло ото сна,

Принцесса села у окна

И бросила колючий взор

На вымощенный камнем двор,

На обступивший двор забор,

Венчанный остриями пик

(Чтоб вор мгновенно не проник

В твердыню дряхлого отца),

На стража, что главой поник

У стен парадного крыльца.

Потом перевела свой взгляд

На горизонт. Там рдел закат…

В глазах на миг мелькнул и сник

Прозрачной тенью влажный блик,

Застил непрошенной слезой

И даль с поблекшей синевой,

И город, что шумел внизу…

Принцесса, промокнув слезу,

Вздохнула и, зевнувши всласть,

Нарядом живо занялась.

Кряхтя и задержавши вдох,

Внесла крутые телеса

В корсет и, закатив глаза,

Утробно выдохнула — ох! —

Когда коленом в спину ей

Упершись, девка все сильней

Сжимала шелковых сетей

Невыносимо тяжкий гнет.

Кивнула в зеркало — пойдет!

Укрыла люрексом чулок

Набрякший жир слоновьих ног.

Надела платье, покраснев

От напряженья. Длинный шлейф

Распутала. Взяла белил

И принялась, что было сил,

Их наносить за слоем слой

На фейс, видавший виды, свой.

Потом… Потом свекольный сок —

И на шары обвислых щек

Ложилось за пятном пятно,

Как будто красное вино

На отбеленный хлоркой холст

По злому умыслу лилось.

Тенями пыльная зола

Вокруг заплывших глаз легла.

Кусок угля кусты бровей

Раскрасил так, что их черней

Не мог быть самый черный кот,

Что возле труб печных живет.

И, наконец, парик седой

Венчал помятою копной

Убранство дочки короля…

Готов с тобой поспорить я,

Читатель, кем бы ни был ты,

Не встретишь большей красоты.

Уже и вечер угасал,

Закат уже отполыхал.

Ночная стража шла на пост.

Уже хотели вздыбить мост,

Простертый над глубоким рвом,

Поросшим острым камышом

И пред столичною стеной

Блестевшим черною змеей.

Прозрачным глянцевым крылом

Ночь над притихшим городком

С землей смыкала свод небес.

Безмолвно замер дальний лес,

Летала далеко окрест

Луной рождаемая тень,

Пронзая пятна деревень.

Уставший от мирских забот

В домах отужинал народ.

По конурам дремали псы,

Свернувши кольцами хвосты.

День умирал, склоняясь ниц

В последних всполохах зарниц.

Мир погружался в тишину,

Готовый отойти ко сну.

И вдруг, как из кисета черт,

У главных городских ворот

Возник какой-то пешеход —

Не слишком юн, и не старик.

Одет, обут. Умыт. Побрит!

Хоть утомлен, но явно сыт…

Имеет не вельможный вид.

Не прячет свой спокойный взор

И не молотит всякий вздор,

А просит в город пропустить —

Устал, мол, целый день в пути.

Ему… позволили пройти.

И!.. только гость сошел с моста,

В покой придворного шута

Ушло с доверенным гонцом

Спецдонесение о том,

Что стражей пять минут назад

Пропущен странник в стольный град.

Тот странник молод. Не знаком.

Широк в плечах, красив лицом,

Высок и хорошо сложен,

Изящен, скромен. Взгляд — умен;

Пружинист шаг, и речь легка.

Костюм изрядно запылен,

И — по-всему — издалека

Явился этот молодец.

Шут долго думал. Наконец,

Он выгнул бровь, наморщил лоб,

Приказ изрек, немедля чтоб

Доставлен был к нему в покой

Пришелец этот молодой.

Дверь отперта на тайный ход.

Шут в кресле, щурится и ждет.

Минуты тянутся, и вот

Донесся дальний шум шагов,

И тусклый отблеск факелов

Рванулся сквозь дверной проем,

Взлохматил мрак перед шутом.

Тот губы сжал тугой дугой

И взгляд вонзил перед собой,

Вперед подался головой,

Ладонями уперся в стол…

В двери качнулась тень… Вошел —

В кольце охраны — визитер.

Дверной косяк плечом подпер,

В глаза шуту свой смелый взгляд

Метнул, разящий как снаряд,

Прищурился… точь-в-точь как шут!

Кивнул на стражей — пусть уйдут!

И первым стал чинить допрос,

Сквозь смех задав шуту вопрос:

«Как в этот ты попал дворец?

Теперь ты тут хохмишь? Отец!..»

И… шут из кресла свой крестец

Чуть приподнял и замер. Вдруг

Заухал в сердце гулкий стук,

Задергался в глазах испуг,

Пополз по горлу вязкий ком

И выгнулась спина горбом,

В коленях заплясала дрожь,

Скривился рот: «Ты что плетешь!?»

И дыбом встал венец седин.

Сквозь слезы шут воскликнул: «Сын…»

О! Лишь на миг, на краткий миг

Из сердца вырвавшийся крик

Шута лишил и чувств, и сил.

Он тут же мысли отрезвил

И сам к допросу приступил —

Ш у т

Уже прошло почти пять лет!

Как ты пропал… Весь белый свет

Прошел ты? Вдоль и поперек?

Надеюсь, ты урок извлек

Из наших «диспутов» с тобой,

Что были кончены войной.

И будешь более терпим.

Ну, что, сынок, поговорим?

Тот отвечал —

С ы н

А что, давай!

Продолжим диспут! Начинай!

Ш у т

Сынок, а я ведь человек…

Мне жаль… мне горько! Ты отверг

Наказ отца, был тверд в своем

Стремлении… стать не шутом.

Ты бросил все — меня и дом.

Успела мама умереть,

И ей не выпало терпеть

Вельмож насмешки и позор.

Но не об этом разговор,

Все обошлось. Как видишь, я

Сменил и дом, и короля

И сохранил и чин, и честь.

Карьера ладится моя —

Да я главней монарха здесь!

А ты? Ушел, скитался… И?

В явь воплотил свои мечты?

По весям дальней стороны

Ты ни пред кем не гнул спины?

И не таил в душе корысть?

На годы странствий оглянись

И мне как на духу ответь…

Представь, что над тобою смерть

Нависла безысходной мглой,

И нынче как с попом со мной

Будь честен — честен до конца,

Коль любишь хоть чуть-чуть отца —

В кругу подонков и святош

Царят интриги, страх и ложь,

И между них не проживешь,

Не ставши циником, лжецом,

Завистником и подлецом,

А то, не смейся, и шутом!

Я — прав? Ох!.. знаю твой ответ…

С ы н

Ты угадал. Конечно, нет!

Ш у т

Ты… молод, и в года свои

Мечтами полон о любви!

А я — где лысый, где седой —

Не хвор любовною мечтой.

Я знаю, что любовь — обман.

Она, как утренний туман,

Лишь солнце завершит восход,

К земле росою припадет

И дымной призрачной волной

Растает в выси голубой.

Известно это мне, поверь!

И даже если ты теперь

Мне будешь клясться всем святым,

Что бескорыстно был любим,

И просто так влюблялся сам,

Знай, грош цена твоим словам.

И помнишь ли ты свой упрек —

Ты был тогда еще щенок,

Но несгибаем и упрям,

И слеп, и глух к моим мольбам.

Ты бросил гневно мне: «Отец,

Я с этой «цацей» под венец,

Хоть режь, хоть вешай, не пойду!

В мою судьбу не кличь беду.

Постыдна эта блажь твоя!»

И — зятем быть у короля! —

Ты отказался! Наотрез!

И вскоре из страны исчез;

Такой судьбою пренебрег —

Жениться без любви не мог!

Теперь же ты, мой блудный сын,

Похоже, всем чужой! Один!

Нашел ли ты в чужих краях

Любовь да счастье? Вертопрах!

И не нашел, и не найдешь,

Хоть ты умен, красив… хорош.

Любовь — интриги, страх и ложь,

Любовь — и зло, и боль, и бред…

Я прав? Ответь!

С ы н

Конечно, нет!

Ш у т

Ну вот, опять не хорошо…

Пять лет, пять зим уже прошло,

И за немалый этот срок

Ты сколько истоптал дорог…

Но все они тебе не впрок.

Упрямым, как и был, сынок,

Таков и есть! Как будто Бог

Лишил тебя своих забот.

Ты посмотри, как мир живет —

Повсюду похвальбы и лесть,

За местью кознь, за кознью месть;

И в жизни только тот горазд,

Кто купит всех и всех продаст;

Кто не сочтет за стыд и грех

Прибрать к рукам чужой успех;

Кто чувством скуп и мыслью сух,

В ком пламень совести потух;

Кто не таит в душе испуг,

Когда ненужным ставший друг

Легко был предан и забыт;

Кто только власть и деньги чтит!

Признайся, сын, ведь ты один.

А где же тот простолюдин,

Твой друг, что был тебе как брат,

Который много лет назад,

Да, почитай, со дня крестин,

С тобою стал не разлучим,

Как море с берегом своим —

И в штиль, и в шторм, и ночью, днем,

И в холод, в зной всегда вдвоем

И волн простор, и суши твердь!

Казалось всем, что даже смерть

Пади крылом своим на вас,

То и тогда в предвечный час,

К руке рукой, к плечу плечом

Прижавшись, встретиться с Христом

Последним праведным путем

Пошли б вы, как всегда, вдвоем.

И где ж теперь он — лучший друг?

Когда по королевству слух

Пополз о том, что сгинул ты,

В мгновенье ока став крутым,

Он обаял собой вельмож.

И во дворец стал сразу вхож.

И слуг терзал как кровосос,

И мне грозил, молокосос.

С расспросами, как мытарь, лез.

Но, слава Богу, вдруг исчез…

А там вослед за ним и я

Отправил к черту короля…

Подался в эти вот края.

С тех пор не знаю, где он, что…

Но ты сюда один пришел!

Теперь не вместе вы, а врозь.

И ты с себя гордыню сбрось

И согласись — и дружба прах,

Обиды, боль, интриги, страх,

Источник и тревог, и бед!

Сынок! Я прав…

С ы н

Конечно, нет!

Ш у т

Ты тот же все — спесив как черт!

Как старый ростовщик уперт!

Но я доволен, даже рад,

Что не пуглив твой умный взгляд,

И тверд и звучен голос твой,

И не юлишь ты предо мной.

Я рад, что ты ни вор, ни тать,

Хотя сегодня ночевать

Запру тебя я в каземат.

И этому я тоже рад!

С ы н

Я не забыл тебя, отец —

Ты тот же все… И плут, и льстец.

Не знаю, что затеял ты,

Но… в действе, чтоб достичь мечты,

Роль для меня ты приберег…

Ш у т

О! да… Ты прозорлив, сынок!..

Тебя прислал мне сам Господь —

Твой ум могуч, роскошна плоть,

Характер смел, рука крепка;

Ты мне поможешь обороть

Твердыню, что для старика —

Увы, проблема одолеть.

Года бегут, я стал стареть…

Но мы до срока увлеклись.

Сейчас тебя проводят вниз

В обещанный тебе «отель».

Там стол накрыт, и ждет постель.

Я дать велю тебе перин,

Ведь ты — не кто-нибудь — мой сын!

Не обессудь, что там темно,

Решеткой забрано окно,

Дверь запирают на засов,

И стражей гулкий стук шагов

Ты будешь слушать в эту ночь,

Чтоб не удрал. Ты мне помочь

Обязан… Завтра… А пока

Конвоя нет, ты старика

Потешь немного, расскажи,

Где ты бродил и как ты жил?

Я удивлен, ты свеж лицом,

Глядишься бравым молодцом,

Подобран тщательно костюм.

Ты вежлив, вовсе не угрюм,

И мне никак нейдет на ум,

Чем занят ты? Твоя стезя

Покрыта тайной. Видно, зря

Считал себя я столько лет

Познавшим жизнь и белый свет.

Тебя не гложут страх и стыд,

Для разговоров ты открыт,

Но понапрасну не речист.

Душой и в мыслях, видно, чист.

Догадка крутится в мозгах…

На шее шарф, а на руках

Мозолей нет. Ты прям в спине.

В холщовой сумке на ремне

Не книги ли? Ах, нет!.. Свирель!!!

Сынок, ты кто?!

С ы н

Я — менестрель!

Ш у т

Господь, ты внял моим мольбам,

Отправил сына по стопам

Отца родного! Вот, сынок,

Теперь и я урок извлек —

Напрасно был с тобою крут…

С ы н

Отец, я — менестрель, не шут!

Ты дышишь пылью во дворце,

В трико и с гримом на лице

Перед монархом дурака

Валяешь… и дерзишь… слегка!

Плетешь интриг паучью сеть,

Чтоб, чую я, скорее сесть

На шаткий королевский стул.

Ты спину в радугу согнул,

Твой взгляд и ядовит, и зол,

И устремлен всегда на пол,

Чтоб, бог не дай, не выдал он,

Какой ты страстью ослеплен!

Ш у т

Сынок… та страсть на всех одна…

С ы н

Власть?

Ш у т

И могущество…

С ы н

Казна?

Ш у т

Поймешь ли ты когда-нибудь…

С ы н

Что, пап?

Ш у т

Себя не обмануть…

У всех один он, скользкий, путь.

Да… власть — ярмо! Богатство — ад!

А как без них? Жить наугад?

Всегда и всюду — невпопад?

Таскаться гордым — вот как ты —

По миру… в поисках еды?

И честь блюсти?

С ы н

Я не богат,

И королям ни зять, ни сват.

Отец! И знаешь, как я рад,

Что не живу, как ты, жлобом,

И не палим дурным огнем

Пустых завистливых обид.

И страх мне душу не злобит

От козней, суетных интриг…

Да! Я, конечно, не достиг

Того, что ценит высший свет —

Нет у меня таких побед,

Чтоб я жалел о них потом.

Я счастлив, что не стал рабом

Наживы. Денег не скопил…

Зато… Как щедро я любил!

И так же щедро был любим!

Да самый лучший херувим

И Богом так не наградим,

Как я — угаром нежных чувств

И плотской сладостью безумств,

Искрящих чуткою тоской,

Щемящих трепетной мечтой —

Был одарен своей судьбой!

Богатства — пыль! Что слава, власть?..

Ничто! Да я готов пропасть

Всего за поцелуй… За взгляд…

Да знал бы ты! чем я богат…

Но вряд ли ты меня поймешь.

Ведь за любовь ты только грош,

И тот, скупясь и злясь, даешь…

Уж ночи близился конец.

Ссутулившись, сидел отец

У незакрытого окна

И, глядя как скользит луна

Среди уже неярких звезд,

Крепился, чтоб не выдать слез,

Конец ознакомительного фрагмента.