Любовь – полиция 3:0

Андрей Ч., 2019

Повесть об удивительной девушке, которая по настоятельным просьбам своего друга устраивает ему всяческие испытания. Настоящие испытания – это не только когда герой преодолевает лишения и трудности, а когда и сама роль его меняется на противоположную. Сегодня ты герой, завтра тебя считают злодеем – есть от чего прийти в отчаяние. Но и отчаяние – не точка, а граница познанного мира. За ней новые горизонты и новые открытия. Ещё чуть-чуть, и окажется, что смерти нет. История о том, как не закрывается незакрываемое, а у очередных поставленных точек вырастают хвосты и крылья, переносящие героев на новые уровни отношений. Расстоянию в четыреста вёрст, полиции и судам любви не остановить. Она сама себе закон.

Галинословие I

— Предметом изучения сей науки являешься ты. Ты — это та, к которой обращаешься и которая в силу разных обстоятельств меня не слышит, не видит, не хочет знать, отрицает. — Ну какое ещё галинословие? Для чего? Сколько уже наштамповано логий и софий? Не надо захламлять мир! — возмутишься ты.

— Вот столкнёшься с подобным опытом — с опытом отрицания своего присутствия в жизни самой этой жизнью, самым главным воплощением этой жизни, то обязательно поймёшь, что познание любимого человека, зазнобы с глазами Бога (а кто ещё может смотреть любимыми глазами?) становится экзистенциально важным — вопросом жизни и смерти. Хотя кому я это рассказываю!

— Мне?

— Это потом, когда человека отпустит, когда связь с любимым уйдёт на второй план, и человек падёт до роли муравья в муравейнике, тогда галинословие покажется блажью, прихотью распоясавшегося галинослова. А спроси ты влюблённого в тебя прямо сейчас…

— Почему тогда «галинословие», а не «тебясофия»? Речь же не конкретно обо мне?

— Конкретно, Галя.

— Не в имени же дело!

— Согласен, ты гораздо просторнее и величественней, чем имя, и, чтобы даже только приблизиться к тайне твоего явления, имени недостаточно.

— Меняем название новой науки?

— Нет! Прости. Я вполне допускаю, что можно любить Марию, Александру, Катю, и тебе сносней универсальная и абстрактная тебясофия. Но…

— Мария, Александра, Катя?

— В галинословии, в отличие от других наук, нет обобщений, анализа, синтеза, критики, логики! Всё это малопригодно в приближении к тебе. Ты, во-первых, единственна, во-вторых, непредсказуема и перманентно нова. И ты не потерпишь обобщений и экспериментов над собой. Ты настолько индивидуальна и неповторима, что любая систематизация становится препятствием и лишь отдалит меня от тебя.

— Мария, Александра, Катя?

— Галя! Всё галинословие — обращение к тебе. Тебясофия не личностна и не требует конкретного имени. Тебясофия как теософия — насмешка над Богом. Разве не так? Я знаю лишь, что не галинословие — ответвление от тебясофии, а тебясофия — одно из направлений галинословия.

— А мне зачем галинословие? Зачем мне приближаться к самой себе?

— А ты кого безответно любишь?

— Да так, дурака одного! Надеюсь, ты не конкретизируешь свою псевдонауку до отчества и фамилии?

— Отчество, фамилию, звезду, под которой ты родилась, я не трону. Наука сия не может зависеть от внешних факторов. Она лишь учитывает их, но в основе познания тебя лежит исключительно радость жизни. Она как индикатор, как стрелка компаса будет указывать на именно те двери, направления и стези, которые приведут к тебе. А всё, что мрачно, туманно и сложно, уводит от тебя, как Иван Сусанин, в трясину.

— А Сусанин-то в галинословии с какого боку?

— Да не в нём дело: жадность, ложь, гордыня собьют с пути любого. И даже если этот любой каким-то ушлым способом приблизится к тебе, приблизится не до конца искренне и честно, то он не сможет ни коснуться тебя, ни удержать тебя рядом — близость окажется самообманом. Вместо любимых глаз нечестивый всегда увидит прощальную улыбку Сусанина.

— Кто у тебя ещё из доверенных лиц?

— Путь к тебе я бы сравнил с суворовским восторгом, если бы великий полководец под конец карьеры не пленил Емельяна Пугачёва по повелению иноземки. Путь к тебе — восторг, но не совсем суворовский. И на пути к тебе не поможет ни русскость, ни какие-либо авторитеты, ни попы, ни цыганки, ни коты, ни рыбки. Хотя они и будут попадаться по дороге к твоему доверию. Доверие твоё — это двери, вводящие в Царство Небесное, в жизнь вечную, в град Китеж, Иерусалим. Доверие твоё сакрально. И всё галинословие — поиск этих невидимых ворот, над которыми надёжней любого стражника сияют твои глаза.

* * *

Повествование Шишликова о Гале оборвалось второго июня, когда в фойе провинциального концертного зала она надменно поворачивалась к нему спиной, пряча лицо и глаза после концерта. Весь месяц с того дня он правил рукопись и подыскивал в сети подходящее для лирики издательство.

Иногда работа над книгой истощала его до безудержной потребности поговорить с кем-то. Он выбегал из дому, мчался то к Дому Чайковского, то к Варваре, живущей в старинном квартале города, и проводил с ними время.

Если Александр радовался почти любому собеседнику, с которым можно скоротать часы монотонного дежурства, то с Варварой было сложнее: Шишликов смотрел на неё без подобающего внимания. Ему требовалось её внимание, но без взаимности. Отсутствие внимания к ней он прятал под приглашениями в кафе и лёгкими ухаживаниями. С Кристиной и Лалибелой складывалась такая же история: Шишликов был истощён изложением исторического эпоса и ничего, кроме прогулок и бесед за столиком в обмен на их внимание, не мог предложить. Они и не претендовали на большее, но совсем без внимания девушкам тоже нельзя. Ему было важно, что они говорят, и он прислушивался к их словам, но совсем не интересовался их делами. Например, он не мог допустить, что они героини своих собственных повестей и романов, и определял им вторые роли в своём. В общем-то, люди всегда только этим и занимаются: распределяют вторые роли. А первые занимаются помимо их воли — сами собой.

Разослав рукопись в четыре издательства, он стал готовиться к поездке домой. За неделю до самолёта обнаружил анонс нового Галиного концерта в местной столице и перенёс запланированный полёт в столичный аэропорт. Последние три месяца в его городе шла подготовка к крупному саммиту, и полдороги к храму патрулировала полиция. Основные политические мероприятия организовывались в выставочных залах буквально в пятистах шагах от церкви. Ежедневно пересекая ограждения, Шишликов размышлял, влияет близость подобных событий на судьбу его отношений или нет. На случай, если президенты и канцлеры решат прогуляться по площади Чайковского, он баллончиком белой краски начертил возле храма три формулы «Г+А=Л Я».

Прогулку сильных мира сего Шишликов представлял себе как Ялтинскую конференцию: смотрящий по кличке «Козырь», следуя своему задиристому характеру, решит потешиться над смотрящим по прозвищу «Кормчий». Он вскользь напомнит сопернику, чьи стрельцы здесь базируются. На что Кормчий ответит:

— Это же прошлый век — шестой уровень управления!

— Какой уровень?

— Шестой, Дональд, шестой! Самый примитивный и ненадёжный!

Затем поднимет указательный палец в сторону золотых православных крестов:

— А у нас тут храмы! Второй уровень! Сечёшь?

Козырь, не зная, чем крыть и что сечь, вместе с переводчиком потупит взгляд долу. Но Кормчий не пожалеет загнанного зверя — он обратит внимание белобрысого Козыря на очень кстати подвернувшееся граффити и выразительно прочтёт по слогам:

— Г + А = ЛЯ.

— G + A = LYA?

— Имя такое! Как Катюша!

— Kak Katyusha? A plus?

— А плюс — высший уровень управления!

Козырь стушуется и поникнет. Переводчик будет уволен. Шпионы получат задание найти новейшее загадочное оружие. Кормчий победоносно вернётся в Москву с идеей: «А не наградить ли тамошнего настоятеля за заслуги перед отечеством?» И оба смотрящих на разных полушариях планеты будут гадать: «Кто же такая Галя?»

«Царевна моя!» — вздохнул Шишликов, оценивая свою работу и пакуя аэрозольный баллончик с краской в бумажный пакет.