Апельсиновый ландыш

Андрей Федоров

Сборник рассказов о жизни, любви, испытаниях, через которые приходится проходить… О том, кому и как это удаётся. И о силе души, которая может всё преодолеть.

Дурочка

— Вот зря вы так, Андрей Сергеевич, зря! Какие неправильные слова вы сказали!

— А тебе, Студент, кто слово давал? Тут мужики собрались… — Андрей зло сплюнул на снег. — Ты поленницу натаскал?

— Днём ещё.

Раздражение нарастало:

— Иди, валежника добери…

Остальные молчали. Сидели, делали вид, что каждый думает о своём, хотя больше всего боялись другого. Боялись, Андрей опять вспылит.

Когда он невзлюбил Студента? Да, наверное, сразу, как тот появился в отряде. Это был июль? Июль. В июле немцы трепали их больше всего. От отряда крохи остались, дальше августа никто не загадывал. Только раз смогли огрызнуться — в Соловьях, да и то по наводке от армейских. Студента полуживого нашли у коровника. Он лежал в крови и грязи, казалось, не дышал, в правой ладони смертельной хваткой держал половину своего отрезанного уха.

— Смирно!

Все вскочили, вытянулись.

— Вольно, — Мухин, махнул рукой и присел к костру, — Ну что, опять про водку, да про баб?

И улыбнулся. Потом обвёл всех взглядом. Колючим, пронизывающим до костей, командирским:

— Что не так?

— Нет, всё нормально, Борисываныч… — растянул Коля-санитар, лукаво улыбнувшись, — Как всегда — баб нет, так мы про водку.

— Ну, ну. «Подсудимый Иванов, а вы вообще-то пьёте? Я не понял, товарищ судья, это вопрос или предложение?»

Все грохнули.

— Борисиваныч, ну откуда у вас по анекдоту на каждое слово?

Мухин смеялся со всеми. Смеялся лицом, взгляд же его, пристальный, нет-нет да и стрелял в Студента. Тот был не с ними, где-то далеко, но участливо улыбался.

Отсмеявшись, командир повернулся к Андрею:

— Слушай, тут…

— Извините, мне надо валежника натаскать, — будто, самому себе Студент пробурчал под нос, поднялся и пошёл от костра.

Его проводили глазами, пока за соснами не стих скрип валенок.

— Слушаю, Борисываныч, — откликнулся Андрей.

–…мороз завтра будет. Слышь, как валенки скрипят? — Мухин потёр лоб. — Чего я хотел тебе сказать?..

Секунду посидел в задумчивости:

— А чего ты такой злой был, когда я пришёл?

— Да так, нормально всё…

— Я вижу, как нормально… — Мухин буравил Андрея насквозь. — На чём опять цепанулись?

— Можно я тут погреюсь, Семёныч? — Студент, держа охапку валежника, робко стоял в сенях и дышал на замёрзшие пальцы.

— Опять тебя шуганули, горемыка? Ну, проходи, поможешь крупу перебрать.

Семёныч сидел на циновке, позвякивая крупой о края кастрюли. Огромной рукой работал, как черпачник — вытаскивал горсть, быстро отшелушивал и кидал обратно.

— Да, да, спасибо, я с удовольствием, — скинув валенки, Студент сел рядом.

— Ё… да у тебя руки синие! Иди сначала у печки погрей. Как отшелушивать-то будешь? Раскидаешь тут мне всё по полу.

— Спасибо, — ещё раз поблагодарил Студент.

Дрова трещали крепко, и он быстро начал согреваться. Оттаивал. Семёныч кинул взглядом на его сгорбленную спину, молодую, неестественно сгорбленную:

— Ну, повеселел? Руки-то отходят?

— Спасибо вам, спасибо.

В душе бы тебе холод кто растопил. Чего там у тебя? Семёныч покачал головой.

— Зачем он нам, командир? — у Андрея от злости ходили желваки. — Пришибленный какой-то. Он что, не понимает, что вокруг происходит? Война, драться надо! А он?

— Есть такое дело, Борисываныч, — поддакнул Трушин, — он не такой какой-то, как сначала казалось…

— А что тебе, Вась, сначала казалось? — Мухин концом палки поворошил угли.

Конец ознакомительного фрагмента.