Любовь, похожая на смерть

Андрей Троицкий, 2011

Алла Носкова попала в чудовищную ситуацию. Ее муж, бизнесмен Леонид Солод, убил женщину, как две капли воды похожую на Носкову. После чего начал на полном серьезе называть Аллу самозванкой и лить крокодиловы слезы по поводу кончины убитой женщины, как если бы та в самом деле была его жена. Мало того! Он хочет прибрать к рукам все, что принадлежит Алле. Знакомые Аллы из страха перед Солодом отказываются ее признавать, а те, кто готов это сделать, погибают. Но у девушки есть друг юности – преуспевающий адвокат Дмитрий Радченко. Его-то она и просит о помощи. А ради старой дружбы чего не сделаешь…

Глава 4

Самолет из Нью-Йорка приземлился в московском аэропорту Шереметьево около полудня. Офицера, дежурившего на пункте паспортного контроля, смутила справка, выданная Алле Носковой в русском консульстве Нью-Йорка. Вызвали старшего офицера, который долго рассматривал бумажку, затем задал несколько вопросов.

Пришлось объяснять, что заграничный паспорт Носковой украден в Нью-Йорке, взамен него в консульстве выдали эту справку. Офицер кивнул, набрал номер телефона и коротко переговорил с кем-то из начальства. Закончив разговор, сказал, что справка останется здесь, на пограничном контроле.

Возле выхода из аэропорта стоял «Фольксваген», который прислала адвокатская контора «Саморуков и компаньоны», где работал Радченко. Стас Гуляев упал на заднее сиденье и смежил веки. Он панически боялся полетов на самолетах и теперь, после страшной бессонной ночи, чувствовал себя так, будто из него вытряхнули душу и забыли поставить ее на место. Прошлым вечером лайнер попал в зону турбулентности, Стас намертво вцепился в подлокотники кресла и приготовился умереть. А когда перестало трясти, темноту ночи разорвало огненное свечение на востоке. Самолет стремительно мчался сквозь непроглядную ночь навстречу солнцу, цвет неба менялся. По синему бархату рассыпались неестественно крупные сверкающие звезды. Забыв о страхах, Стас прилип к иллюминатору, не в силах оторваться от завораживающего зрелища…

Алла устроилась впереди рядом с водителем. Сосредоточенная на своих мыслях, она была молчалива. Через час машина подкатила к высокому мрачному зданию, остановилась во дворе у среднего подъезда. Здесь квартира Аллы, точнее, две большие квартиры на двенадцатом этаже. Радченко вытащил из багажника чемодан и пошел к подъезду.

Двери лифта открылись, Алла и Радченко вышли из кабины и остановились, удивленно оглядываясь по сторонам. Небольшая лестничная площадка превратилась в склад строительных материалов: мешков с бетонной смесью и ящиков с плиткой. Пол заляпан краской, возле лифта стоит раздвижная лестница. В ведре с мутной водой малярные кисти с длинными рукоятками. Двое мужчин в комбинезонах смолили сигареты.

— Здравствуйте, — сказала Алла.

— Здравствуйте, — один из мужчин плюнул на кончик сигареты и, бросив ее на пол, растоптал башмаком. — Вы к кому?

Алла, не ответив, шагнула ко второй двери, вытащила из сумочки ключи. И отступила в сторону, поняв, что в ее отсутствие замки на дверях поменяли.

— Это хозяйка квартиры, — сказал Радченко рабочим. — Она хотела бы войти в помещение. И посмотреть, что там происходит.

Строители переглянулись.

— Ясно что: ремонт, — сказал один из мужиков. — А какая же это хозяйка? Можно узнать? Я тут бригадир. Отвечаю за все работы. И еще за то, чтобы посторонних на этаже не было.

— Хозяйка тут одна, — ответил Радченко. — Алла Носкова. Обе квартиры на этаже принадлежат ей. Итак, можно войти?

— Я слышал, с Аллой Носковой какое-то недоразумение случилось, — бригадир сверлил Радченко черными близко посаженными глазами, полными недоверия. — То ли в больнице она, то ли что… Я человек маленький, мне не положено знать, где господа досуг проводят. Только Носковой тут быть не может.

— Хозяйка перед вами, — повторил Радченко; наливаясь злостью, сжал кулаки в карманах куртки. — Вот она, Алла Носкова.

— На этом объекте главный я, — нахмурился бригадир. — И за все несу ответственность. Поэтому, граждане, вам лучше уйти. Во избежание неприятностей. Или травм. А то, смотрю, женщина на каблуках… А тут мусор, краска. Не дай бог споткнется, с лестницы свалится вниз головой. Или еще чего.

— Как бы тебе самому с лестницы не свалиться, — Радченко шагнул вперед. — Вниз головой. Я хочу знать: что тут происходит?

— У квартир есть хозяин — Солод Леонид Иванович. Он подписал договор с нашей фирмой, — сплюнув, сказал бригадир. — Комплексный ремонт жилплощади в триста семьдесят метров. Два дня назад мы начали подготовительные работы. Я так понимаю, на эти квартиры у хозяина уже есть покупатель. Еще вопросы будут?

— Мы бы хотели войти, — сказал Радченко.

— Поступим по-другому, — терпение бригадира кончилось. — У меня плотник — настоящий богатырь. Ударом кулака ломает дюймовую доску. Интересно взглянуть, что он сделает с твоей физиономией, умник.

Радченко крепче сжал кулаки.

— Эй, Леша, — крикнул бригадир во всю глотку.

Словно из-под земли появился верзила в черной рабочей куртке с закатанными по локоть рукавами. Мужик был на полголовы выше Радченко и килограммов на двадцать тяжелее. Леша вытащил из светлых кудрей завиток сосновой стружки, внимательно осмотрел его и бросил на пол. Затем скрестил на груди ручищи и так посмотрел на Радченко, будто искал на его теле место, куда будет сладко садануть кулаком.

— Вот этих господ надо вниз проводить, — сказал бригадир. — А то работать мешают.

Алла, изо всех сил ухватив Радченко за локоть, потянула его назад, к открытым дверям лифта.

— Пойдем, Дима. Я умоляю, не надо… Пойдем.

Не сопротивляясь, Радченко шагнул в кабину и нажал кнопку первого этажа. Лифт тронулся, Дима услышал, как заржали работяги. Он подумал, что горечь унижения пережить можно. Но, кажется, проблемы Аллы Носковой оказались не такими простыми, как представлялось еще вчера.

Во дворе Радченко устроился на краешке длинной скамейки. Рядом, укрывшись старыми газетами, дремал старик в ботинках с кривыми сбитыми каблуками. Дима набрал номер телефона хозяина юридической фирмы «Саморуков и компаньоны» и коротко переговорил ним.

— Значит, тебя едва с лестницы не спустили? — весело переспросил Юрий Семенович. — Поздравляю. В смысле, поздравляю, что не спустили. А меня, брат, спускали. Да, было такое. На заре туманной юности. Почти как в анекдоте: муж возвращается из командировки и видит…. Моя морда ему сразу не понравилась. Здоровый такой дядька… Спасибо, шею не сломал.

— Что нам делать? В гостиницу или…

— Вот именно: или, — оборвал Полозов. — Соваться в гостиницу сейчас нельзя. У Аллы нет никаких документов. Заезжай в офис, возьмешь ключи от квартиры на Русаковской улице. Ну, той самой, где мы ведем конфиденциальные переговоры с клиентами. Пока лето, затишье в делах, нам эта хата не нужна.

Радченко опустил трубку в карман. Тут из-под газет появилась заспанная физиономия старика с пегой бородой. Он попросил закурить, пустил дым и снова полез под газеты.

* * *

Накануне Петр Афонин продал на местном рынке два ведра семечек и почувствовал себя обеспеченным человеком, который может себе многое позволить. Хороший обед в столовой «Ветерок», а вечером — полдюжины холодного пива. Сейчас, закрывшись в своей пустой холостяцкой комнате, он пересчитал деньги, прикидывая, сколько прогулял вчерашним вечером. Вздохнув, засунул купюры в банку из-под кофе. Вышел в коридор, бодрым шагом проследовал на кухню. Раскрыл свою полку, висевшую над самодельным разделочным столиком. Он стоял, соображая, чем бы подкрепиться на завтрак. Мыслей было немного.

— Черт бы вас, — повторял Афонин, давно привыкший разговаривать сам с собой. — Вот непруха…

Эту квартиру, старую, полную мышей и пыли, он делил со старухой Стешей Никаноровой. Две комнаты его и одна старухина. Вскорости дом обещали снести и дать Афонину новое жилье со всеми удобствами. Про новое строительство даже в местной газете писали. Но в эти байки Петр не верил. Он не начальник, чтобы новые квартиры получать.

Впрочем, и сегодняшним существованием Афонин был доволен. На часах семь утра, а впереди длинный день, который может принести приличный заработок. Сейчас же он отправится в Москву на Киевский вокзал; там у знакомой проводницы в поезде, что стоит в отстойнике на запасных путях, купит два мешка семечек. Груз она привезла с Украины последним рейсом. Семечки крупные и сухие, а главное, дешевые. Если быстро вернется обратно, может поспеть на рынок. Конечно, два ведра, как вчера, он вряд ли продаст. Но тут уж сколько получится.

— Эх, черт, — вздохнул Афонин, разглядывая содержимое кухонной полки, принюхивался. — Вот жизнь. Подавиться нечем.

Он вытащил из темного нутра полки початую чекушку водки, кусок хлеба, завернутый в бумагу, и сухую рыбку без головы. Присев к столу, скрутил пробку, набулькал водки в стакан. Задержав дыхание, выпил в два глотка. И передернул плечами, будто в ознобе. Через минуту он разделался с сушеной рыбкой и куском хлеба, заварил в чашку щепоть черного чая и бросил два кубика сахара. Повесил на губу папиросу, пустил дым и, прихлебывая чай, послушал сводку погоды, что гоняли по радио.

Дождей не будет. Это хорошо. В дождь какой дурак пойдет семечки покупать…

* * *

Поиски свидетелей убийства милиционеров в Апрелевке тянулись третий день. Майор Девяткин приезжал в город чуть свет, встречался с капитаном Сергеем Сычом возле местного отделения внутренних дел. Сегодня перед началом работы они зашли в следственный кабинет, выпили кофе и закусили бутербродами с сыром и колбасой, что купил по дороге Девяткин.

— Завтра я принесу бутерброды, — пообещал Сыч. — Хотя… Наши изыскания должны закончиться уже сегодня.

— С чего такая уверенность? — удивился Девяткин.

— Интуиция, — загадочно усмехнулся Сыч.

Сдув с письменного стола хлебные крошки, милиционеры раскрыли две тетрадки с записями, разложили карту района, где произошло преступление. Здесь был обозначен каждый дом, сарай, гараж или дерево. Сыч, низко склонившись над столом, стал водить по карте коричневым от табака ногтем. Иногда он отрывался от этого увлекательного занятия, чтобы свериться с записями в ученической тетрадке.

Еще два дня назад радиус поисков казался довольно большим, сюда попадало два многоквартирных дома по шесть подъездов в каждом. Дома стоят на пригорке, в некотором удалении от той подворотни, где пролилась кровь. Возле домов, направляясь к шоссе, мог пройти убийца. Далее в списке значились все ближайшие к месту преступления объекты. Подключив к поискам пятерых местных оперативников, удалось подробно опросить двести три человека. Результат минимальный. Одной старухе в ту грозовую ночь почудилось, будто в дверь ее квартиры ломится неизвестный. То ли обобрать хочет до нитки, то ли изнасиловать… Бабка залезла под железную кровать и пролежала под ней, пока в окне не забрезжил свет.

Еще есть протокол допроса трех подростков, сидевших той ночью в подъезде одного из домов. Через окно парадного на третьем этаже они видели, как через сквер плетется мужчина. Неподалеку горел фонарь, на небе плясали вспышки молний, поэтому видимость была сносной. Со стороны казалось, что тот мужик здорово накачался в местной забегаловке. Он шел нетвердой походкой, сильно припадая на правую ногу. Раз он остановился, ухватившись рукой за дерево, простоял некоторое время. Сделав пару шагов, неожиданно повалился на мокрую землю и пролежал минуты три-четыре. Он не просто лежал — он поднял кверху правую ногу, согнув ее в колене, и, кажется, пытался замотать тряпкой или еще чем. Потом долго не мог встать. Все хватался за ствол березки и снова падал в грязь. Когда мальчишки в очередной раз выглянули в окно, человек исчез. Утром следующего дня, узнав о трагедии, они посовещались и решили не ходить в милицию. Начнутся вопросы: что и как… Надо отвечать правду.

Тот странный мужчина был среднего роста, чернявый, одет то ли в куртку, то ли в пиджак. Как утверждает один из парней, самый глазастый, нос у мужика длинный, с горбинкой. Похоже, именно этот человек был ранен в подворотне. Капитан Сыч направил запросы во все близлежащие больницы, медицинские пункты и два дома отдыха. И получил ответы: человек с огнестрельным или ножевым ранением бедра за помощью в течение последней недели не обращался.

Лейтенант Сыч придвинул ближе вторую тетрадку.

— Вот что нам осталось на сегодня. Не так уж много.

Он перевернул листок, показав Девяткину список жильцов, которых не удалось опросить в предыдущие два дня. Над этим списком Сыч трудился весь вчерашний вечер, сверяя свои записи с данными домовых книг, в которых значились все жители района.

— Да, всего в твоем списке двенадцать душ, — кивнул Девяткин. — Только вряд ли найдем хоть одного свидетеля.

— Это почему же?

— Из двух ближних домов мы опросили всех жильцов, — ответил Девяткин. — Что в остатке? Смотри. Все неопрошенные граждане из твоей тетради — жильцы домов тринадцать, пятнадцать и семнадцать. А ближайший из этих домов примерно в двухстах пятидесяти метрах от места происшествия. Может, эти люди что и слышали той ночью — выстрелы и все такое… Но видеть уж точно ничего не могли.

— Есть одна зацепка, — возразил Сыч. — Вчера мои парни опрашивали одну старуху из пятнадцатого дома. Она рассказала, будто ее сосед, некий Петр Афонин, той ночью вернулся в аккурат в час тридцать. Весь мокрый, бледный как полотно, в руках ведро с семечками. Не поел, не обсох. Нырнул в свою комнату и свет вырубил.

— Что за персонаж?

— Сорок с гаком. Разведен. Дважды судим: за воровство и за то, что на рынке избил доской женщину. Доска заменяла Афонину прилавок. Женщина, получившая травму, теперь страдает провалами памяти и заговаривается. На следствии показал, что та покупательница якобы украла горсть семечек из мешка. Первый наш визит — к нему.

— Согласен, — кивнул Девяткин.

* * *

Афонин слушал радио и мысленно прикидывал, каков размер убытков, понесенных из-за того досадного недоразумения. Когда среди ночи он увидел, как натурально убивают ментов.

То был самый обычный серый день, каких в году без самой малости триста шестьдесят пять. На рынке клиент шел плохо, да и семечки из старого запаса оказались совсем паршивыми, мелкими и грязными. Под конец дня Афонин стал волноваться, выручит ли он сегодня хотя бы на бутылку и закуску. Когда рынок закрылся, он пересчитал деньги. Тяжело вздохнув, взял синее эмалированное ведро, в котором осталось половина семечек, и пошел в сторону станции.

Усталый и раздраженный, он завернул в пивную, взял двести водки, кружку пива и двойную порцию пельменей. Жратва оказалась несъедобной, вроде тех семечек, что он толкал на рынке. Кажется, пельмени сделали из мяса дохлой собаки и черного перца, перешибавшего запах падали. Но под водку и такая закуска пойдет. Утолив голод, Афонин задремал в углу. И проснулся, когда за окном было темно и сыро, а здешняя уборщица тетя Паша, неопределенных лет женщина, иссохшая без мужниной ласки, толкала его в плечо. Мол, просыпайся.

Он вышел под дождь, проверил, плотно ли сидит на ведре крышка, а то, не ровен час, семечки промокнут. Тогда хоть выбрасывай. И направился в ближний магазин в надежде купить домой бутылку водки и пару банок кильки, но все ближние к станции магазины оказались уже закрыты. Часов на руке не было — они сломались в прошлом месяце, а новые купить все недосуг. Он блуждал по улицам, стараясь понять, который сейчас час. По всему выходило, что уже за полночь. Потеряв надежду разжиться водкой, Афонин повернул к дому и еще четверть часа плутал в лабиринте темных переулков.

Неподалеку от дома на противоположной освещенной стороне улицы он заметил женскую фигурку в плаще. Точнее, обратил внимание на ярко-красный зонт, что баба держала в руках. В ту минуту Афонин, будто почуяв близкую неосознанную опасность, остановился. И тут увидел человека, который быстрым шагом нагонял женщину. Афонин замер, тихо поставил на мокрый асфальт свое ведро, сел на него. Теперь он был защищен от чужих взглядов передком какой-то темной машины.

Со своего места он отчетливо видел, как мужчина нагнал ту бабу, схватив за рукав, развернул лицом к себе. Женщина вскрикнула, но крик тут же оборвался: мужик с разворота дважды ударил ее кулаком в лицо. И, широко размахнувшись, снова ударил. Женщина выпустила из руки зонт. Оседая на асфальт, повернулась к незнакомцу вполоборота. Тогда мужик сбоку долбанул свою жертву по затылку каким-то продолговатым предметом. Это был сильный прицельный удар, который не выдержит хрупкая затылочная кость.

Афонин хотел, бросив ведро и семечки, бежать без оглядки, в ночь, в темноту, куда ноги унесут. Но ума хватило понять: этим бегством он себе хуже сделает. Вжав голову в плечи, будто сам боялся получить удар по затылку, он согнулся на своем ведре. Легкое опьянение уходило, а вместо него начинался жестокий озноб, когда помимо воли трясутся руки, ноги, шея и даже нижняя челюсть. Точно зная, что с другой стороны улицы его не видно, Афонин продолжал сидеть, не двигаясь.

— Господи, — шептал он синими от холода губами. — Господи, спаси и сохрани.

На минуту показалось, что все кончилось. Но в темноте на залитой дождем улице происходила какая-то непонятная возня. Куда-то пропал тот мужчина в черном плаще, напавший на женщину. Вот где-то рядом, на другой стороне, тихо заработал автомобильный двигатель, машина задом сдала к арке. Но вдруг остановилась. Погасли фары, а за ними — габаритные огни.

И вдруг возле тела женщины, лежавшей у подворотни, появился какой-то хрен собачий. Из одежды на нем — заляпанная краской куртка, вытянутые на коленях штаны. Судя по виду, строитель. Этого работягу видел человек, напавший на женщину и теперь сидевший в машине. Строитель схватил дамскую сумочку, сунул ее за пазуху. Наклонившись, взял на руки женщину, поднял и понес ее в темноту арки, где, видимо, было сухое место. Несколько минут ничего не происходило. Машина с выключенными фарами стояла на том же месте, лил дождь и светил одинокий фонарь на столбе. Тот работяга с женщиной исчез в арке. Афонин ждал подходящего момента, чтобы улизнуть, но человек в машине мог заметить движение. Оставалось набраться терпения и помолиться.

— Господи, — повторял Афонин. — В бога душу твою мать…

Казалось, самое страшное позади. Но тут послышался шум мотора уже другой машины — милицейских «Жигулей» с белой полосой на кузове. Машина проехала арку, неожиданно дала задний ход, остановилась. Афонин скорее угадал, чем увидел, что менты где-то рядом. И тут же услышал: «Стоять! Ни с места!» Началось какое-то движение. Послышался голос того работяги, баритон с густым кавказским акцентом: «Это вы мене… Это для мене… Это мне?» Мент что-то крикнул. Раздался пистолетный выстрел. Но острый взгляд Афонина был направлен на машину, где затаился человек, напавший на женщину.

Вот бесшумно приоткрылась дверца, мужик ступил на мостовую. Раскрыл полы плаща, вытаскивая оружие. Афонину, промокшему до нитки, мучительно хотелось чихнуть. Он подумал, что, если только пикнет, если издаст хотя бы шорох, — не проживет и минуты. Он зажал нос и рот ладонью другой руки. Задержал дыхание. В это мгновение ударили выстрелы. Сначала пистолетный, затем рассыпалась дробь автоматной очереди.

— Господи, сохрани…

Чудом не повалив ведро, Афонин распластался на асфальте, решив, что теперь смерти не миновать. Свет не загорелся нигде: разбуженные выстрелами люди боялись подходить к окнам. Афонин лежал на асфальте, зажав голову ладонями. Он видел, как из той самой машины вышел второй мужчина. Вдвоем убийцы вынесли женщину из подворотни, открыли багажник и засунули в него тело жертвы. Через несколько секунд все стихло: машина тронулась и пропала в темноте, только на асфальте возле арки лежали неподвижные тела ментов. И в глубокой луже ручкой кверху плавал красный зонт.

Афонин, скованный страхом, еще не веря в чудесное спасение, поднялся, согнул спину и, подхватив ведро, короткими перебежками кинулся к дому. Следующую ночь он, насмерть перепуганный, прятался на кладбище. Все казалось, бандиты станут его искать, обязательно найдут, и тогда… Об этом даже подумать страшно. На третий день страх немного развеялся. На пятый день жизнь вошла в привычное русло. Афонин даже съездил к знакомой проводнице на вокзал и купил для перепродажи мешок семечек.

Теперь он пребывал в уверенности, что та ночная история кончилась благополучно, а ему чудом удалось вывернуться из кровавой переделки.

* * *

Хозяин юридической фирмы Юрий Семенович Полозов поднялся навстречу Радченко, с чувством тряхнул руку.

— Выглядишь неплохо, — сказал Юрий Семенович. — И лапа крепкая. Да, набрался силы на американских харчах.

Он кивнул на стол для посетителей, мол, устраивайся. Радченко присел на мягкий стул. Полозов открыл папку и, вытащив блокнот с записями, коротко изложил суть дела. Пока Радченко крутился в Америке, в Москве произошли события, изменившие всю расстановку сил. Да что там… Дело перевернулось с ног на голову. В парке возле ветеринарной академии было обнаружено тело женщины, которая, по данным милиции, погибла в результате нападения неизвестных злоумышленников. На следующий день в лефортовском судебном морге бизнесмен Леонид Солод опознал в убитой женщине свою жену Аллу Носкову. О чем составлен соответствующий протокол, подписанный Солодом и прокурором третьего класса Павлом Ковалем. Свои подписи также поставили понятые: санитар морга и водитель.

Смерть Носковой наступила в результате тяжелой черепно-мозговой травмы и отека мозга. Были похищены деньги и ценности: золотая цепочка, кулон с камнем красного цвета и кольцо с бриллиантом — его Солод подарил жене полгода назад на день рождения. Через два дня тело покойной было выставлено в траурном зале одного из московских моргов. Попрощаться с убитой пришла ее тетка Вера Сергеевна, три школьные и две институтские подруги. После прощания тело было кремировано. По свидетельству присутствующих, вдовец был безутешен. По словам самого Солода, в свое время жена, если с ней что-то случится, просила кремировать ее тело. И он выполнил волю Аллы.

Важно и то обстоятельство, что во время вскрытия внутренние органы Носковой не изымались. Не было подозрений на отравление или смерть по иным причинам, поэтому химическую и токсикологическую экспертизу не проводили.

— Если бы внутренние органы изымали для анализа, мы бы выиграли партию, — сказал Полозов. — Можно было бы назначить экспертизу ДНК и доказать, что кремированная женщина — не жена господина Солода. А кто она… То есть кем она была при жизни, — установит следствие. Но теперь следствия не будет.

— Точно, не будет, — повторил Радченко.

— Как ты знаешь, по нашим законам юридическая смерть человека приравнена к физической смерти. Милиция пальцем о палец не ударит, потому что официально Аллы Носковой нет в живых. Солод инсценировал смерть жены, убив другую женщину. Сделал он это своими руками или чужими — неважно. Важно, что официально Алла числится мертвой. Дело осложняется тем, что у живой Аллы нет документов. Временная справка, полученная в русском консульстве в Нью-Йорке, была изъята при въезде в Россию. Доказать, что Алла жива, будет чертовски трудно. Впрочем, я тебе легкой жизни не обещал. Ты еще каким делом был занят до тех пор, пока нам на шею не свалилась эта Носкова?

— Делом зубного врача, который уличил жену в измене, — ответил Радченко. — Супругу он не тронул, а любовника подстерег у подъезда. Когда тот появился, дантист достал с заднего сиденья машины ружье и выстрелил своему сопернику в зад из двух стволов.

— Надо было с жены начать… И что дальше?

— Он снарядил ружейные патроны не картечью и не дробью, а зубами пациентов, истолченными молотком. Зубы больные, с кариесом. Осколки глубоко вошли в мягкие ткани любовника. Пострадавшему провели несколько операций, извлекая фрагменты зубов. Но кариес проник в кровь, началось заражение. Операция следовала за операцией. Воспаление продолжалось, хотя раненому давали ведрами антибиотики. Короче, наш любовник скончался в невообразимых муках. Менты клеят стоматологу умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. Санкция — от десяти и выше. Я переквалифицирую убийство на нанесение вреда здоровью по неосторожности. Он получит три года с отсрочкой исполнения наказания и будет освобожден в зале суда.

— А что, этот стоматолог — хороший врач?

— Говорят: так себе. Звезд с неба не хватает.

— Тогда пускай ему дадут по справедливости: десяточку, — засмеялся Полозов. — Не умеет лечить — пусть в тюрьме сидит.

— Что?

— Проснись, Дима. Я шучу. Передашь дело стоматолога Сульдину. Если, конечно, он к концу рабочего дня не надрался. Наш ветеран вывезет любое средненькое дело. До сих пор вожусь с этим алкоголиком, потому что у него опыт богатый. И связи есть в арбитражном суде. Старик с блеском выступал в уголовных судах, когда я только в школу пошел.

Полозов меланхолично постукивал о столешницу тупым концом карандаша, слушая подчиненного вполуха и думая о собственных проблемах. Утром он отвез в Шереметьево и посадил на самолет свою подружку, улетавшую в Испанию. И теперь, вернувшись на службу, устроившись в кожаном кресле, не знал, радоваться ли свалившейся свободе или встретить разлуку скорбной грустью. С одной стороны, Соня хорошая девушка, порядочная и добрая. И семья у нее хорошая. Отец — первый заместитель министра, и дядя — шишка в Газпроме. С другой стороны, хороших девушек много. Особенно если ты сам обеспеченный человек и к тому же не жадина.

Роман с Соней затянулся на целых семь месяцев. Это долго. Обычно Юрий Семенович давал отставку своим барышням по истечении трех месяцев с начала близких отношений. Это было раз и навсегда усвоенное твердое правило — три месяца, и никаких исключений. Если затянешь отношения, трудно будет потом отделаться от навязчивой поклонницы. Многие молодые красотки при ближайшем рассмотрении — просто меркантильные шантажистки. У таких девиц вместо сердца камень, под которым живет ядовитая змея. Только одно и знают, только это и умеют: «Я беременна. Давай деньги. Подлец. Ты мне жизнь сломал».

Поэтому расставаться с любимыми надо быстро, без слез и сцен. Можно дать отступного, немного. Сумма подлежит обсуждению. Но в этот раз все зашло слишком далеко, кажется, Соня испытывает к Полозову неподдельное нежное чувство. Но хуже всего — что он платит ей той же монетой. Полозов был дважды женат, оба раза неудачно. Испытывать судьбу в третий раз — выше его сил.

Надо кончить все одним махом. Позвонить и коротко, очень сухо, сообщить Соне, что у него другая женщина, которая… к которой… С которой все очень серьезно. И уже давно. Подробности не имеют значения. Соня все поймет без долгих объяснений, и любовь растает, как копеечное эскимо жарким днем.

* * *

Приняв решение, Полозов повеселел.

— Эх, Дима, завидую я тебе, — сказал он. — Везет человеку на интересные дела. Вечно рядом с тобой симпатичные девочки, опасность и адреналин. А тут сидишь за столом, прокисаешь и думаешь, что старость подкрадывается неслышными шагами. Она уже стоит сзади, за спиной. И готова накинуть удавку на шею. Такие невеселые дела… А тебе снова повезло. Попался интересный соперник.

— В каком смысле?

— Этот Солод — крутой мужик. Настоящий боец, а не тряпка. Он умеет жить, нравится бабам. У него темное прошлое. Поговаривают, в молодые годы столько крови пролил, что сам в ней едва не утонул. На Западе он внесен в черный список. Его подозревают в рэкете и отмывании грязных денег. Ему закрыли въезд в десять цивилизованных стран и в тридцать более-менее цивилизованных. Словом, у тебя классный противник, с которым не стыдно помериться силами. В былые времена он приходил к бизнесменам, когда его никто не звал, и говорил: «Партнеров не выбирают. Теперь мы работаем вместе».

— У меня другое мнение, — отозвался Радченко. — Пока я не могу даже поговорить по телефону с этим навозным жуком. Я уговорил Аллу позвонить ему. А Солод, услышав ее голос, сказал: «Мадам, вы обознались. Моя жена скоропостижно скончалась. Попрошу больше не беспокоить». Бросил трубку и отключил телефон. Да, курица снесла яйцо, а оно тухлое. И шансы у нас мизерные.

— Шансы я пока не оценивал, — нахмурился Полозов. — Но запомни: отец этой Аллы — один из наших лучших клиентов. Это даже не клиент — это икона. Которую надо повесить вот в том светлом углу и молиться на нее хотя бы пару раз в день. Сейчас, чтобы восстановить справедливость, Носков готов на любые траты. Он любит дочь. И очень сердит на Солода, которого в прежние времена считал за сына. Тебе обломятся шикарные премиальные. В расходах не стесняйся. Могу приставить к Алле охрану…

— Этого не требуется, — покачал головой Радченко.

— Знаешь, что погубит Солода? — спросил Полозов. — Жадность. И убеждение, что ему все позволено, потому что он богат, его все якобы любят. Он ошибается: богатых людей любят только налоговое ведомство и молодые подруги. И те — не бескорыстной любовью. Хотя… Бескорыстной любви в природе вообще не существует.

— Готов поспорить.

— А ты не спорь с начальством. По брачному договору, составленному уже после свадьбы Солодом и Аллой Носковой, все деньги, полученные от отца, она отдает в доверительное управление мужу. Позднее Алла подписала все бумаги, законным образом оформив передачу имущества. Фирмы Носкова, действующие на территории России, передарила тому же Солоду. Видимо, между Аллой и Солодом была любовь. Большая любовь. Которая кончилась. А деньги остались у бывшего мужа. Оспорить брачный договор сейчас невозможно. Что же нам остается? Твои мысли?

— Можете устроить мне встречу с Солодом?

— Попробую, — кивнул Полозов. — Интересно, что он проблеет. Я встречал этого типа. И не где-нибудь, не в пивном баре, а, между прочим, в Доме правительства. Он выходил из приемной очень высокого чиновника. Да, такого парня из пушки не прошибешь. У него связи, деньги, гонор… Впрочем, чем черт не шутит.