Клуб Элвиса Пресли

Андрей Тавров, 2017

Роман, действие которого разворачивается в наше время, продолжает тематическую линию, представленную именами Борхеса, Сэлинджера и Леонида Андреева. Странные и, на первый взгляд, нелепые персонажи отправляются с тропического побережья Сочи, этой «русской Флориды», в Кавказские горы на поиски пропавшей девушки, для того чтобы заново обрести смысл жизни, чтобы заодно спасти весь мир от надвигающейся бессмыслицы существования. Спасительный выход из нравственного тупика им должна подсказать встреча с местным богом убыхов, загадочного кавказского племени, исчезнувшего с лица земли. И члены местного «клуба Элвиса Пресли», чудаки и «чуваки», решившие лично спасти мир, бросив для этого дома, работу и семьи, действительно, встречают личного бога и получают желанный ответ, но ответ – весьма неожиданный. Трагикомическое повествование изобилует фантастическими образами и ситуациями, соседствующими с вполне житейскими положениями, и насыщено той радостной мудростью, которая дается «дураку» и скрыта от мудреца.

16

— Я расшифровал послание убыхов, — глухо сказал Эрик в ворс ковра.

Профессор Воротников посмотрел на его затылок, потому что могло показаться, что Эрик разговаривает сейчас затылком, но не из-за того, что он обладал даром чревовещания, а потому что затылок его был самым убедительным местом во всем его теле, а лица не было видно совсем.

— Ту запись, о которой говорил Николай, помните? Со словами на птичьем языке. Так вот, я ее расшифровал. Да, я это сделал.

— И что же это за язык? — спросил Воротников.

— Язык этот убыхский, — глухо сказал Эрик в ковер, закашлялся и плюнул в сторону. Потом снова уткнул лицо в ковер.

— Вы знаете убыхский язык? — воскликнул профессор.

— Да, знаю, — веско произнес Эрик.

Теперь он сидел на ковре и пытался сдержать кашель, и от этого прекрасное, несмотря на пыль с ковра, лицо его было стало отсутствующим и слегка идиотическим, как это случается порой у очень красивых женщин.

— А я-то думал…

— Два самых ценных исследования о языке убыхов оставили Евлия Челеби в рукописи XVII века и немец Адольф Дирр, лингвист, — начал было Эрик, но тут его пробил сильный приступ кашля, от которого он согнулся, скорчившись вдвое и почти рыдая в голос. — Простите….

Однако, откашлявшись и раскрасневшись, он продолжил совершенно ровным тоном: Именно Дирр, отчаявшись в начале XX века найти остатки исчезнувшего убыхского фольклора, все же в конце концов записал одну их легенду. И, как ни странно, эта легенда оказалась — о языке.

— Очень интересно, — пробормотал Воротников.

— На Востоке, где встает солнце, — сказал Эрик, — было государство. Это уже легенда началась, — пояснил он, диковато блеснув белком одного глаза. — Государством правил могучий и умный шах. При нем был проницательный и умный писатель, интересовавшийся самыми неожиданными науками. Однажды шах отправил этого писателя изучать языки. Через много лет тот возвратился из странствий с мешком за плечами, одетый в дорогие шелковые и бархатные одежды. Он поклонился шаху и произнес: «Я изучил все языки — арабский, армянский, греческий, немецкий и все остальные».

И словно бы тень печали легла на его лицо.

«Прекрасно! — сказал шах. — А что у тебя на спине?»

«Это один из языков. Мне не удалось постичь его в совершенстве, потому что я еще не нашел к нему подхода».

Он снял со спины свой мешок и вытряхнул на персидский ковер его содержимое. Это были камни.

«Что это?» — спросил шах.

«Это убыхский язык», — ответил писатель.

Эрик помолчал. Потом продолжил:

— Остальными сведениями по убыхскому языку мы обязаны Дюмезилю и Фогту. В 1958 году они разыскали в Турции, на южном побережье Мраморного моря, в деревне Тепеджиккой и близлежащих селениях последние двадцать убыхов, все еще владевших своим языком, и записали их рассказы. Был составлен небольшой словарик убыхских слов, собранных ранее, и осуществлена фиксация произношения. Язык убыхов состоял в основном из односложных и двусложных слов с преобладанием губно-губных звуков: пти, птс, пц, пь, ф, ть — придававших звучанию схожесть с птичьим щебетом.

— Я вижу, вы в теме, — сказал Воротников. — Вы, вероятно, нашли этот словарик языка убыхов с транскрипцией.

— Нет, — сказал Эрик, — дело не в том.

Теперь он сидел на ковре неподвижно и был похож на вытесанную из одного куска камня мраморную бабу, которую профессор как-то видел в Асканийских степях.

— Я нашел не словарик, — тихо продолжил Эрик. — Я нашел мешок с камнями. Тот самый, что писатель принес шаху.

— Но ведь… — начал было Воротников.

— Не спрашивайте! Не спрашивайте меня ни о чем, — загорячился Эрик. — Просто поверьте, что убыхский язык — это действительно камни и птицы. Не в смысле, так сказать, образных украшений легенды, а в самом, так сказать, прямом смысле этого слова. Птицы и камни!

— Птицы и камни, — сказал Воротников, — птицы и камни. Я, впрочем, понимаю. Я кажется, впрочем, сейчас пойму до конца. Но ведь это… — он не закончил. — И что же вам удалось понять из послания с гор? — спросил Воротников, и Эрик увидел, что он готов улыбнуться своей жалкой улыбкой, и поэтому заторопился. От этой улыбки душа Эрика словно переворачивалась, и в ней начинали появляться забытые или полузабытые с детства чувства, и от этого по телу бежали мурашки, словно бы по щекам слезы. И он продолжил:

— Голос, записавшийся на магнитофонной пленке, говорит буквально вот что. Однажды жрец убыхов во время совершения жертвоприношения в священной роще услышал голос духа. Дух сказал жрецу, что в следующем месяце на гору А. под дерево Гамшхут придет сын бога Уашхвы — Цсбе. И что это будет Бог, спасающий языки, камни, людей зверей и все вселенные, какие они только есть. С их ангелами, рыбами и деревьями. И что каждый звук будет выправлен, а взгляд просветлен. И что боль и смерть уйдут из миров, если только племя поднимется к дереву Гамшхут и узнает своего Гостя. Но жрец не поверил посланию. — Кто мы такие? — решил он. — Что мы можем? Мы всего лишь охотники и пираты. Это голос демона, который хочет нас погубить, развеять наше племя и наш народ по свету. И жрец ничего не сказал своему народу. А через двести лет последний убых исчез с лица земли, ибо они побоялись выйти навстречу неизвестному и утратили то, что имели. И во второй раз, спустя 270 лет прозвучал голос — пусть другие люди придут под дерево Гамшхут встретить спасителя Цсбе, потому что если люди опять не придут, значит им не нужно спасение ни себя самих, ни рыб, ни деревьев, ни всех миров и вселенных. Вот мы передали вам это.

— На этом, — сказал Эрик, — запись оборвалась. Просто именно в этот момент кончилась пленка. Наверное, там были еще какие-то слова.

— Оборвалась… И что вы думаете по этому поводу? — спросил Эриха профессор.

— А то, что все, черт бы их взял, у них ненадежное. То рвется, то останавливается.

— Я не про то, — сказал Воротников, — я про содержимое послания.

— А то, — сказал Эрик, — что завтра же я отправляюсь на поиск этого места.

— Зачем? Хотите спасти людей? — едва заметно улыбнулся профессор.

— Плевал я на людей, — взвился вдруг Эрик. — Плевал! Что они мне сделали, ваши люди? Что они вообще хорошего сделали? Смрадное, подлое, лягушачье племя, лгущее без остановки, похотливое, жадное. — Он стоял посреди комнаты и даже лягался ногой от злобы. — Вся беда, впрочем, не в том, что они скоты, — Эрик подбежал к окошку и стал дергать раму за ручку, — а в том, что они — гниль!!

Мутное окно, звякнув, распахнулось, и Эрик, высунувшись наружу чуть ли не по пояс, начал плеваться и вскрикивать.

— Гниль, гниль, гниль! — кричал он в сторону побережья, отсюда не видимого, — гниль! Ненавижу!

Потом он аккуратно закрыл створку, вернулся и сел в кресло напротив профессора.

— Тогда в чем же дело? — снова спросил Воротников и досадливо сморщился.

— А в том, — вдруг засмеялся светлым смехом Эрик, — что есть одно существо. И я не хотел бы, чтобы с ним хоть что-то случилось.

— А, — серьезно сказал профессор.

Он так и сказал: — А!

И Эрик, услышав этот ответ, совсем было собрался броситься ему на шею, но отчего-то не стал этого делать. Он встал и тихо вышел из комнаты.