Из Бобруйска в Сомали

Андрей Скоробогатов, 2023

Каждый сам выбирает способ узнать себя. Кто-то будет вертеть в голове бесконечные варианты, а кто-то разом бросит всё, и начнёт даже не с нуля, а с другой стороны. Перевернув жизнь с ног на голову, автор внимательно рассматривает – кем он окажется в поиске равновесия на незнакомой палубе, которую постоянно штормит, но всё говорит о том, что это ещё не шторм. Но убегать, он, кажется, не намерен.

Глава 7. ПЕРВЫЙ «ПОДЪЁМ!»

День третий

Когда прозвучала команда, я уже не спал. Удивительно, как работает организм в стрессовой ситуации — он просыпается за несколько минут до начала тревоги. Я лежал на верхнем шконаре и продумывал алгоритм дальнейших действий. Всем молодым положено было занимать только верхние места, поскольку по традиции деды спят всегда на нижних. В таких простых вещах проявляются субординация и уважение к старшим, а это правильно. По команде «Подъём!» необходимо было проснуться, сделать откидку (когда одеяло и простынь, под которыми спишь, аккуратно откидываются на спинку шконаря), спрыгнуть вниз, надеть СВОИ тапочки, бежать бегом за СВОИМИ вещами, быстро-быстро одеваться и строиться.

Мы построились. Максим всех предупредил:

— Если кто-либо услышит свою фамилию, то нужно громко и чётко ответить: «Я». Даже не то чтобы ответить. Нужно крикнуть так, чтобы оглохли все, кто стоит рядом, и ты сам вместе с ними.

Я не сразу понял, зачем так делать, но потом разобрался. Это была особая тренировка голосовых связок. Выработка командного голоса, чтобы в дальнейшем, не дай Бог, при боевых действиях ты мог что-либо сказать, скомандовать или позвать на помощь так, чтобы тебя действительно услышали. Также, конечно, здесь крылся и другой философский смысл — это сравнимо с рождением ребёнка, когда он идентифицирует себя со своим собственным криком, с рождением себя самого настоящего. Только, в отличие от ребёнка, ты кричишь «Я», и в эту секунду, не в следующую, ты чётко понимаешь, кто ты, что ты, а главное — где ты.

Ещё Максим сказал, что как только кто-либо из старших крикнет, например, такую команду: «Э! Один!» — то всем, кто услышал эту фразу, нужно ломиться со всех ног в ту сторону, откуда она прозвучала. С этим было всё понятно. Ситуации могут быть совершенно разные, как в мирное, так и в военное время, а вот что-то долго объяснять и звать кого-то конкретно на помощь возможности может не быть вовсе. К примеру, придавило тебя ящиком с боеприпасами где-нибудь в подвале. Что будешь делать? Кричать: «Эй, кто-нибудь, помогите! Меня ящиком придавило!» Всё это слишком долго. А крикнув «Э! Один!», ты сразу привлекаешь максимальное внимание окружающих и даёшь понять, что тебе нужен любой свободный человек в помощь.

Проверку поручили тоже Максиму. Нас было немного, но старшим совсем не хотелось тратить на нас время. Проверка произведена, лиц незаконно отсутствующих нет. Максим сделал доклад дежурному по роте. Тем, у кого ещё не высохла краска на берцах/сапогах, разрешили ходить в тапочках, в связи с чем в это утро не было утренней зарядки. Все занялись заправкой шконарей, приборкой в роте и подготовкой формы одежды. Кто-то с удивлением разглядывал проявившиеся нечитаемые кляксы на своей форме, которые означали только одно — надо всё переделывать.

Максим делился с нами всем опытом, который он успел получить до нас. Всё было как в пионерском лагере. Я почему-то постоянно был в ожидании какого-то шухера, но пока ничего не происходило. Практически всё, что рассказывал и показывал Максим, мне было либо знакомо, либо я это уже умел, и мне было интересно узнать что-то новое. Кто-то, например, впервые держал в руках утюг, иголку с ниткой, подшиву, учился чистить ботинки и прочее. Не, подшиву я тоже раньше не пришивал, но шить умел с детства. Даже помню момент, как это впервые произошло.

Мне было лет семь-восемь, я собирался к другу на день рождения. В шкафу на моей полке осталась всего одна пара носков, но она оказалась с дыркой. Пошёл к маме:

— Мам, мне идти надо, а тут носки дырявые.

— Зашей сам.

— Но ведь всегда ты этим занималась и делаешь это лучше и быстрее.

— Я сейчас занята. Давай-ка ты будешь учиться сам себя обслуживать?

Идея эта мне не понравилась сразу. Я понял, что если я сейчас это сделаю, то обратной дороги уже не будет. Начал упрашивать:

— Ну пожалуйста, ну в последний раз.

— Ну иди готовь обед, а я тебе носки заштопаю. Идёт?

— Нет, это слишком сложно.

— Ну вот, тогда бери иголку, нитку, лампочку, и полный вперёд.

Что оставалось делать? Не идти же в дырявых носках в люди. Взял с полки перегоревшую лампочку, при помощи которой обычно дома штопали носки. Натянул на неё изнанкой носок и принялся штопать. Я сто раз видел, как это делается, но сам ни разу не пробовал. Надо сказать, что это оказалось довольно увлекательно и совсем не сложно. Заштопал, а потом то и дело рассматривал получившийся узор, походивший на звезду-снежинку. Так и научился.

В общем, со всеми необходимыми хозяйственно-бытовыми вещами я справился очень быстро и уже начал было слоняться без дела по роте, как Максим меня спросил:

— Ты чего проёбываешься?

— Так я всё сделал.

— Ну сделал — молодец. Иди теперь помогай другим.

— Да блин… Пусть сами ковыряются.

— Не, так не пойдёт. Тут у всех всё должно быть одинаково. И все должны быть заняты делом. Старшие с нас спросят, почему сами справились, а других не научили.

Я был согласен с ним, поскольку, солдат без дела — потенциальный преступник. Пришлось идти помогать, что заодно помогло ближе познакомиться с остальными парнями и в целом хоть как-то развлечься. Из этой ситуации я сделал один очень важный вывод: если ты справился с поставленной задачей, то ни в коем случае не нужно этого говорить или показывать, иначе для тебя сразу найдётся другое задание.

После приборки в роте и приведения формы в порядок прозвучала команда дневального:

— Рота, приготовиться к построению для перехода на камбуз! Форма одежды номер три!

Камбуз

Первыми туда вошли старослужащие, поскольку они стояли во главе строя. Когда очередь раздачи ещё только доходила до нас, они все уже сидели по четыре человека за своими столами и ели, весело что-то обсуждая. Нам же разговаривать на камбузе запрещалось. Запрещалось брать ножи и вилки. Они предназначались для офицеров и отдельно полировались. Как я понял, каждому из нас необходимо было научиться мастерски владеть единственным столовым прибором — ложкой (на флоте её называют, разумеется, «веслом»).

На завтрак была картоха с мясом, варёные яйца, чай, кусок масла, чёрный и белый хлеб. Всё вполне съедобно, и этого с лихвой хватило бы, находись мы в обычных условиях. Но мы-то были в состоянии дичайшего стресса и неопределённости, поэтому наша нервная система расщепляла пищу раньше, чем она проваливалась в желудок. Утрирую, конечно, но насыщения я не почувствовал. Как будто и вовсе ничего не ел. К тому же всё произошло слишком быстро.

Что касается дополнительных запретов, то ничего с камбуза из еды нельзя было выносить с собой. Ни за пазухой, ни в карманах. Ходить с набитым ртом тоже запрещалось, поскольку это, во-первых, некультурно, а во-вторых, опасно. В первом случае, шагая с набитым ртом и встретив старшего по званию, невозможно было бы сразу поприветствовать его и ответить на вопрос, если он его задаст. А во втором случае просто подавишься. По команде: «Рота, окончить приём пищи!» — встаёшь, выплёвываешь в миску всё, что не успел проглотить, и несёшь грязную посуду в окно мойки.

После завтрака мы отправились в роту, готовиться к построению, подъёму флага и разводу. Развод — это когда на общем построении зачитываются списки фамилий, заступающих на вахты-наряды, после которого каждый знает, куда ему идти и чем заниматься. Там же можно было увидеть и услышать командира части. Регулярно сие действо происходило в 09:00. Очень хотелось увидеть командира, но пришёл его зам, принял доклад и еле слышно что-то сказал командирам рот и старшинам.

Как я уже говорил, предыдущего командира части уволили вместе с другими офицерами и мичманами в связи со случаем неуставных отношений, о котором нам рассказал Максим Иванов из нашего призыва. Все были в ожидании нового командира, который скоро должен вступить в должность, и гадали: какой же он будет — мягкий или жёсткий?

Поскольку мы только прибыли и не имели допусков к вахтам-нарядам, то, получив кучу замечаний, начиная от нечищеных зубов до обуви, отправились в роту исправлять косяки.

Как такового курса молодого бойца (КМБ) для нас пока не наступило. Мы ждали ещё несколько партий нового пополнения, а пока начальство по максимуму загрузило наше ожидание любыми занятиями: приводили в порядок форму одежды, писали и учили в ленинской комнате конспекты по уставам и обязанностям службы, заправляли по нитке шконари, мыли «палубу» по нескольку раз на дню и многое другое. Это раздражало, поскольку ничего нового в этом я не видел — рутина и тягомотина. Я решил вписываться в любые работы, лишь бы не торчать в роте, так хотя бы можно будет выйти на территорию и открыть для себя новые карты местности.

Пару раз вызывался рыть траншеи. Работа не особо интеллектуальная, но мне надо было размять мышцы. Когда постоянно тренируешься, а потом делаешь перерыв, тело начинает ныть и требовать нагрузки. По укладу службы самостоятельно тренироваться разрешалось только спустя полгода. А сначала все силы на военную подготовку. Что касаемо спортивных упражнений, то основная нагрузка давалась на утренней зарядке, целью которой было не развитие физических способностей, а заёбывание молодого пополнения таким образом, чтобы ни на что другое, кроме служебных дел, сил просто не оставалось.

Этот принцип — «заебать любой ценой» — применялся во всём. Приборка, к примеру, нужна была не столько для порядка, сколько для того, чтобы чем-то нас занять. Всё приходилось переделывать по сто раз. Казалось бы, взять один раз и нормально вымыть полы, вытереть пыль, но не это было целью. Нужно было просто занять нас на всё возможное время.

Любые действия выполнялись бегом, под крики старослужащих. Я был бесконечно благодарен своим тренерам и самому себе за то, что держал на гражданке своё тело в тонусе. Теперь это здорово выручало. Всё воспринималось как обычная тренировка, хотя на гражданке в зале мы потели гораздо сильнее. Очень тяжело в эти моменты было смотреть на Мишу Алексеева. Все его сразу начали пренебрежительно-ласково называть Алёшей. Он не мог быстро передвигаться в принципе, поскольку всё время до того, как попал на службу, просидел дома за компом. Ну куда бежать, если человек еле ходит? Всегда хотелось ему помочь и как-то подбодрить. Выглядело это примерно следующим образом:

— Миша, блядь, ну чё ты еле шевелишься? Давай бегом, иначе тебя сейчас отпиздят, а потом и всех нас из-за того, что ты залупаешься! (Произносилось это с доброй улыбкой, чтобы Миша понимал, что я в общем-то за него.)

— Да мне похуй. Я делаю всё что могу, а они пусть делают что хотят.

Я сразу понял, что это был хоть и очень слабый телом, но очень сильный духом человек. Сила его была в тотальном безразличии к тому, что он совершенно не вписывался в место, в которое попал, и не стремился что-либо с этим делать. Настоящий панк!

На одном из построений в роте старшие решили познакомиться с нами поближе. Было довольно необычно, поскольку поначалу их даже наши фамилии и имена не интересовали, всё сводилось к «Э! Один!». А тут такой неподдельный интерес. Позже выяснилось, что им нужно было готовить себе замену, поэтому предварительный разговор был просто необходим. Они выясняли у каждого, кто откуда приехал, чем занимался на гражданке, уровень образования, задавали какие-то совершенно дурацкие вопросы, в основном глумились и угорали как могли.

Помимо мрачно-дерзкого вида и взгляда, старшие обладали удивительной способностью давать клички. Клички раздавались в зависимости от говорящей фамилии, профессии, рода деятельности, города, из которого приехал, и даже мультяшных персонажей. Один из парней нашего призыва получил кличку Зебра. Он был в самом деле похож на зебру из мультфильма «Мадагаскар». Но увидеть это тонкое сходство мог человек только с очень острым взглядом. Другой же получил кличку Диджей: это был парень из Питера, которому только исполнилось восемнадцать лет. Он очень гордился тем, что успел до службы окончить курсы диджеев, и всем об этом рассказывал. Теперь он понимал, что лучше было молчать.

— Очень хорошо! Сразу после развода берёшь тряпку и идёшь за песком, который лежит в ящике справа от гальюна (туалета).

— Зачем?

— Ну как зачем? Ты же диджей. Будешь теперь тряпочкой с песком делать настоящие скретчи и миксы на писсуарах. Смотри, чтобы всё блестело. Я проверю. А вообще, иди прямо сейчас, чтобы успел до обеда управиться.

Двух раз повторять не пришлось. Диджей попытался соскочить с обязанности, но ему тут же дали понять, что никто с ним не шутит: пинком помогли проследовать в нужном направлении.

Старшие дико ржали со всего. Нам смеяться было запрещено в принципе. Если смеёшься — значит, жизнь весёлая. Если весёлая, то не заёбываешься, а если не заёбываешься, то не работаешь и ничем не занят, а это в корне неправильно. Сразу находилась работа, которая начисто смывала твоим же потом с лица идиотскую ухмылку. Да и как смеяться, если вот так, по глупости, любой мог оказаться в подобной ситуации. Кстати, те, кто из младшего призыва поржали над Диджеем, немедленно отправились ему на помощь. Вот он, закон мгновенной кармы в действии.