Монета Рюрика. Приключения дилетантов

Андрей Робертович Лифке, 2021

Сельская глубинка в полутора часах езды от Москвы. Двое местных молодых мужиков, жизнь которых однообразна и уныла, перебиваются случайными заработками. Однажды они знакомятся с неким учёного вида господином, который бродит с металлоискателем по окрестностям их вымирающей деревни Собрав самодельный прибор, молодые люди увлекаются поиском в надежде найти что-нибудь по-настоящему ценное, однако попадаются лишь недорогие монеты, нательные крестики и прочие предметы старины, на продаже которых не разбогатеть. Припомнив рассказ учёного незнакомца об истории их родного села, в котором до Февральской революции 1917 года функционировал собственный сельский банк, и получив доступ к архивным документам, герои повествования задаются целью отыскать клад золотых монет, по их предположению, спрятанный неподалёку. По мере развития событий выясняется, что их новое увлечение может быть не только интересным и прибыльным, но и смертельно опасным…

Глава 2

Они рыли землю. Рыть-то у них хорошо получалось, чай деревенские, к физическому труду привычные. С находками получалось хуже. Без особого успеха получалось. Опустевших дворов в Киселёве было предостаточно и почти в каждом земля на разной глубине хранила столько водочных и винных пробок, что Магога временами взрывался приступами отчаянной матерщины, из которой можно было вычленить примерно следующее: — Вона скока предки спиртного трескали! И када тока работали!?

На что Гога, поднося к близоруким глазам очередную «бескозырку», сдержано отвечал: — Небось не больше нашего…

Гога вообще с началом кладоискательской деятельности стал на удивление сдержан. В дождливые дни копать было не с руки, и он бродил в сапогах и дождевике по деревне, оглядывая каждый переулок, каждую кочку и канаву так внимательно, будто и не прожил тут все свои бессознательные и сознательные тридцать с небольшим лет. Вечерами совершенствовал аппарат. Время с пришедшим на смену каждодневной тоскливой выпивке увлечением полетело настолько быстро, что однажды утром, ткнув на первый же сигнал лопату в окаменевшую за ночь от первого заморозка землю, друзья удивились и огорчились одновременно. Полюбившееся занятие надо было откладывать до весны.

Другие бы вернулись в бабы Машины клиенты. А что ещё зимой в деревне делать безработному холостому мужику? Но Гога злоупотреблять не стал и Магоге не дал. Занялись они вот чем. Днями продолжали мерить ногами родные просторы, а вечерами чертили карты-схемы родной Киселёвки и окрестностей, с оврагами, лесами, перелесками и даже пересохшими прудами. На ватман наносили какие-то крестики, рисовали круги и квадраты, проводили линии.

Магога, пробудив в себе неожиданные художественные способности, схемы эти ещё и раскрашивал. Красным фломастером замалёвывал совершенно уж безнадёжные с точки зрения поиска места вроде силосных ям, заброшенных коровников и скотомогильников. Синим обозначал просёлки и тропинки, зелёным — территории, на которых, как можно было предполагать, стояли когда-то подворья, принадлежавшие не самым бедным киселёвцам.

Так продолжалось до снегопадов. Односельчане, изумлённо наблюдая со стороны их столь неожиданно переменившееся поведение, решили, что парни «заколдовались». В смысле, закодировались. Или «торпеды» себе вшили. И на этой почве оба свихнулись. А что ещё можно было предположить?

Но что бы там земляки ни думали не гадали, а до весны Гога и Магога продержались без возлияний, подрабатывая где только и чем можно. Магога одиноким бабушкам освобождал за харчи от сугробов подходы к крыльцу, таскал из колодца воду и колол дрова. Ездил в район за лекарствами и по иным мелким надобностям. Гога чинил электроприборы и настраивал телевизоры. Ну и тому подобное. Поскольку пагубную страсть, благодаря своему увлечению, друзья непостижимым образом преодолели, то, соответственно, и расходы их радикально сократились. Удавалось даже иногда и побольше деньжат срубить. Пойманных в Оке судачков и окуней успешно сбывали оставшимся зимовать в Киселёво немногим, но щедрым столичным дачникам. А тут ещё поблизости открылся пункт приема металла, и заблаговременно сваленные в сарае коленвалы, рессоры, крылья от грузовиков и тракторов и прочий лом — тяжёлое во всех смыслах наследие колхозного прошлого — тоже малость приподняло материальный уровень дилетантов-кладоискателей.

Когда запели жаворонки, в первый раз в новом сезоне радостно вышли на раскопки. И надо же, на только-только освободившемся от снега бугре, по-над речкой, в первые уже дни нарыли несколько малоценных монет эпохи Николая Второго Кровавого, необычный нательный крестик и всякую разнообразную мелочёвку: пряжки от конской упряжи, именуемые у копарей «кониной», какие-то пломбы и пуговицу с рельефным якорем и непонятной аббревиатурой. Всю добычу решили отвезти в районный краеведческий музей.

Пожилая смотрительница, несказанно обрадовавшаяся редким посетителям, да ещё таким заинтересованным, подробно рассказывала про каждую находку. Оказалось, что пуговица оторвалась от форменного кителя, в котором некогда щеголял представитель пароходной компании «Зворыкин и Ко», в царские ещё времена гонявшей суда по Оке и Волге. Пломбы оттуда же, с реки. Такими свинцовыми цилиндриками опечатывали тюки с товаром, который перевозился по рекам баржами, например, мануфактура.

Отзывчивая тётя посоветовала также сходить к Никитичу, бывшему директору музея, ныне пенсионеру и страстному ценителю всяческой старины. Дескать, может что и купит. Дала любезно адрес.

Никитич оказался славным дедом, угостил чаем и за монетки дал тысячу рублей. Крестик настоятельно посоветовал снести в храм от греха, а остальное сдать в музей. Что Гога с Магогой и сделали. В городе на вырученные деньги купили две батарейки «крона» для прибора. И не удержались, взяли-таки бутылку водки — отметить первую связанную с поиском коммерческую операцию.

Здесь автор предполагает в изложении несколько ускориться, поскольку довольно продолжительный последующий период хоть и был по-своему интересен, но явил собой сплошную череду более или менее удачных вылазок, прерванных очередной зимой, затяжной и снежной, каких давно уже не бывало. Вот после неё-то и наступил перелом, повлекший за собой события, сколь радостные, столь и тревожные. И даже печальные.

В конце мая, когда из хорошо напитавшейся влагой и солнцем земли буйно полезла трава, сильно затрудняющая поиск, Гога впал в уныние.

— Не там, не там копаем! — стенал он, укоризну почему-то адресуя другу. Гога, в отличие от Магоги, связывал с изысканиями большие надежды. На материальные поступления. Магоге что? Он получал небольшое инвалидское содержание, всё было ему по большому счёту до лампочки. Кусок хлеба есть, вот и ладно. А ежели ещё и на кружку-другую пива находится, так и куда с добром. У Гоги же были планы. Которыми он с товарищем до поры не делился. Утаивал. Реализовать эти планы он надеялся с помощью той самой пищащей штанги, конструкцию которой подсмотрел сначала у «профессора», а потом и в старом журнале. Но планы рушились.

Не он стал первым, ох, далеко не он, кто считал, считает и будет считать: стоит только взять в руки угадывающий в земле металл аппарат, так сразу на сундучок со златом-серебром да и наткнёшься. Особенно игрив Земляной дедушка, который считается мифологическим куратором копателей кладов и одновременно сторожем хранимых землёй богатств, именно с теми, кто вот так, дуриком и нахрапом надеется ухватить удачу за хвост. Случаются, конечно, чудеса, и автору даже известны фартовые личности, о которых есть смысл рассказать. Но потом когда-нибудь, не в этом повествовании.

Зачастую бывает вот как. Состоятельный индивидуум приобретает дорогущий прибор, пару раз промокает до костей под ледяным дождём, заметного ни шута так и не откопав, и забрасывает аппарат на чердак. На веки вечные. Либо избавляется от него, сбыв по бросовой цене очередному испытателю везения. Другой сдуру залезает на реестровый памятник истории и археологии и там его принимают за нарушение законодательства полицейские, сообща с официальными археологами, которые любителей ненавидят лютой ненавистью за посягательство, как они уверяют, «на культурный слой». Заплатит такой любитель неслабый штраф и про хобби своё несостоявшееся предпочтёт забыть навсегда, радуясь, что легко отделался.

А третий, не очень-то то печалясь скромностью трофеев, а порой и вовсе их отсутствием, продолжит радоваться долгим прогулкам, весеннему оглушительному птичьему хору, разноцветью осенней листвы и очарованию неизменно сопутствующей этому занятию тайны. Как там старина Эйнштейн говаривал? «Самое прекрасное, что мы можем испытать — это ощущение тайны».

Однако, мы тут о герое нашем Гоге. В определённый момент как-то перестал он проникаться ощущением тайны и романтикой поиска. Навязчивое желание откопать нечто такое, что существенно поправило бы его незавидное материальное положение, превращалось в неуёмный раздражающий зуд. Он ведь планы, как было уже сказано, имел. Для осуществления которых общей суммы, вырученной ими с Магогой с продажи всего накопанного непосильным трудом, и близко не хватало. Ну что могли дать хитроокие перекупщики, с важными мордами подающие себя коллекционерами-экспертами, за не лучшей сохранности монеты 19-го века, сомнительные медальоны и прочий шмурдяк? Копейки.

Металлические части конской сбруи, которая тёрла когда-то выю и холку коняге, принадлежавшему, судя по изяществу пряжек и колец, некому состоятельному наезднику, принесли им три тысячи рублей. Лошадиные аксессуары проданы были хозяину открывшегося неподалёку элитного лошадиного клуба. И это была их самая прибыльная находка. Гоге на его планы требовалось, как минимум, тысяч пятьдесят. Для старта. Чтобы малость приодеться, податься в столицу, там обустроиться, за полгода-год заработать на стройке уже как следует, на всём экономя, вернуться и…

И что, казалось бы, за сумма — пятьдесят тысяч? Но и той в деревне взять неоткуда было. На картошке не заработаешь, а больше и не на чем. А в долг столько не дадут. Местные бабушки хоть и жалеют, но над своими похоронными пуще Кащея чахнут. Про тех сельчан, кто помоложе, и говорить нечего. Дураков нет безработному в долг давать. И своровать не у кого. Да он и ни в жизнь не стал бы. Вот найти что-нибудь по-настоящему ценное и продать выгодно — другое дело. И он упорно искал. Без особого толку.

Но случилось, как это иногда бывает, озарение. Читатели из числа знакомых с превратностями долгого и упорно поиска чего бы то ни было, наверняка с подобным сталкивались. Озарение, как и положено чуду, нахлынуло внезапно.

В глухом молчании возвращаясь под вечер с очередной неудачной вылазки, Гога вдруг резко остановился и, глядя куда-то вбок, пронзительно и противно, как сойка, вскрикнул:

— Где мы?!

«Кукухой, что ли, Гога поехал?», — подумал товарищ испугано. Однако вслух этого тревожного предположения высказывать не стал, а ответил:

— Как где, Гога? У рощи. Дома уже почти.

Гога молча схватил друга за рукав и потащил с просёлка к придорожному бугорку, силком усадил на траву и заорал:

— Вспоминай, Витёк! Вспоминай!

— Да чё вспоминать-то? — в ответ тоже заорал Магога.

— Вот здесь мы тогда сидели, на этом бугре, вот здесь. Так же? — продолжал допытываться Гога. — Бабымашину пили, помнишь? Профессора помнишь с бородой? Который показывал, где что было, ну? Ну?!! Где что было, я тебя спрашиваю?!

Магога собрал на лбу морщины, напрягся и призадумался. Как уже было сказано, думал он не то чтобы очень прытко. Но помнил хорошо. Неуверенно принялся перечислять, рукой определяя направления:

— Кажись, тама была дорога разбойная с товарами, тама — храм стоял, который потом на кирпичи разобрали. Где сидим — часовня царская была…

— А вон там, наискосок, — что было? Что тот мужик нам про решётки на окнах рассказывал?

— А там… А что там? А-а — а…