Эскул. Небытие: Варрагон

Андрей Респов, 2020

Новый мир? Новая… Игра? Ты опять ищешь… Нет, бро, халявы не будет! Не будет возможности отдышаться в реальности. Будет шанс… ещё один шанс прожить жизнь, чтобы не было мучительно больно за бессмысленность твоего существования… Ты решил, что обретаешь новый дом? Творишь добро до тошноты? Ну-ну… Блажен, кто верует.

Глава третья. Мамаша Хейген

«Недостаточно быть врачом, надо ещё уметь помочь.»

Ойген Бертольд Фридрих Брехт

Попытался устроится поудобнее на своём ложе. Закрыл глаза и мгновенно провалился в сон.

Странное чувство, все ощущения во сне очень чёткие и ясные. Я находился всё в том же помещении. Святилище выглядело несколько иначе. По стенам вились гибкие лианы, покрытые крупными мясистыми листьями, воздух был наполнен пряным ароматом цветов, крупные фиолетовые бутоны которых были разбросаны по ветвям.

Прямо под ногами протекал ручей, журча и убегая в проход, по которому я сюда пришёл. Солнечные лучи по-прежнему пробивались через водный полог на крыше и бликами дрожали на стенах. Внутри меня поселилось лёгкое и приятное чувство ожидания праздника. Так в детстве нас будит мама накануне Нового Года или, когда вместе с бабушкой вы замешиваете тесто на куличи и красите пасхальные яйца.

— Долго же у нас не было гостей! — приятный голос заставил меня обернуться. Передо мной стояла одна из трёх женщин. Беременная. — Кто ты, гость незваный?

— Эскул, уважаемая Спера, — я вежливо поклонился, — не по своей воле я побеспокоил вас, судьба привела. Провалился в яму у корней дуба, проход привёл меня в это святилище.

— Кхе, кхе, случайности предопределены, клирик, — шаркая по полу и стуча клюкой, к нам присоединилась старуха в сером плаще, — путь в нашу келью не открывается всем, кто захочет. Ты, видимо, выбрал путь целительства?

— Да, уважаемая Фидем. В прошлой жизни и другом мире я уже выбирал этот путь. Попав в этот мир, хотел бы того же.

— Почему же ты покинул свой родной мир? — звонкий, как колокольчик, голос третьей, молодой девушки застал меня врасплох. Я обернулся к ней и был поражён в самое сердце неземной красотой богини. Каждое движение, каждый жест заставляли мучительно желать её.

— Я… — попытался я ответить пересохшими губами.

— Что же ты замолчал, красавчик? — лукаво прищурилась Амате.

— Хватит, сестра, не видишь, он ещё слишком слаб для того, чтобы противостоять твоим чарам! Всё-таки любовь прекрасно справляется с Магией Разума. Но он всё же удивил меня. Спокойно заснул в нашем святилище. Поделился едой. И разговаривает, как с равными. Хотя давно должен корчится на земле и целовать следы наших ног! — проскрипела старуха, наставив на меня сухой и узловатый палец. — В чём твой секрет, Эскул? — Фидем приблизилась ко мне вплотную и пристально уставилась на меня.

— Хм, не знаю, уважаемые, наверное, потому, что я — квартерон, — попытался я оправдаться.

— Ну конечно! — щербатый рот Фидем растянулся в довольной улыбке, — твоя бабка не устояла перед чарами эльфа и, видимо, не простого лесняка! Чую, без дочери Хаоса здесь не обошлось! — и старуха радостно захихикала.

— Лоос?! — прошипела Амате, скривив свои соблазнительные губки.

— Да, прекраснейшая, Лоос наградила меня своим поцелуем. Но это было в другом мире.

— Ты ещё молод, Эскул. И не знаешь, что истинный мир — один, но подделок, отражений, копий, отпечатков и оттисков у него множество, — наставительно произнесла, подняв указательный палец, Спера. — Что же нам делать с тобой, клирик? Ты, словно дитя, неопытное и ведомое простыми желаниями, вступаешь в мир и хочешь его изменить. Выбираешь одну из непростых дорог. Целительство. Понимаешь ли ты истинную цену своему желанию?

— Спера, мне всегда нравилось лечить людей, лечить их своими руками, сообразно моим знаниям и пониманию мира.

— Честный и наивный ответ, — проскрипела Фидем, — Целительство немного больше того, чему ты был обучен и к чему был готов. Целительство — это прежде всего способность восстановить гармонию мира. Чтобы увидеть и убрать помеху, надо изначально видеть цельность. Когда-то очень давно это мог делать каждый. Потом обитатели мира утратили эти знания. Целительство снизошло до ремесленничества. Магия и врачевание. Травничество и алхимия. Бледные тени… блики на воде.

— Я, всё же, готов встать на эту дорогу, богиня, — упрямо процедил я сквозь зубы.

— Хм, одного желания и готовности мало, ты готов на жертвы? — улыбка Фидем была многообещающей.

— Просто скажите, с чего начать, и я постараюсь вас не подвести!

— Слова мужчины, — проворковала Амате.

— Слова мальчишки, — улыбнулась Спера.

— Слова отчаяния и веры! — нахмурилась Фидем, — что же, пусть будет по-твоему, мучайся до конца времён, Эскул, — и старуха коснулась моего лба клюкой.

— Люби и будь любимым до конца времён, — Амате обняла меня за шею и впилась страстным, коротким поцелуем мне в губы.

— Не теряй надежды нигде и никогда, до конца времён и в безвременье, — Спера подошла ко мне и повесила на шею круглый деревянный амулет на бечёвке.

Окружающий мир подёрнулся мутной дымкой, глаза мои поневоле сомкнулись, и я рухнул на пол.

* * *

Пробуждение было словно с похмелья, трещала голова, пить хотелось неимоверно. А ещё возникло знакомое утреннее чувство тяжести внизу живота, и я пулей выскочил в коридор. Забежав за угол, стянул штаны и зажурчал с облегчением. Чтооо?! Твою мать! Я что, в Небытии и гадить буду? Ну, хозяева, подарочек так подарочек…

Чем дальше, тем реалистичнее. Вам прежнего хардкора мало? Извращенцы. Я психовал ещё несколько минут, втыкая в земляные стены кулаки в бессильной ярости. Затем успокоился и принял надвигающуюся действительность универсальной философской формулой: «Да пошло оно всё!».

Вернувшись в святилище, снова хорошенько осмотрелся. Статуи были на месте. О том, что ночные события мне не приснились говорил амулет, висящий на моей шее. Внимательно пригляделся к вещице. Сделанный с изяществом, круглый амулет состоял из разных частей, выполненных из трёх разных сортов древесины: тёмно-красного, светлого, почти белого и чёрного, изображавшего три переплетённые друг с другом окружности разного диаметра.

Я подошёл к статуе беременной, постоял немного, помолчал. Надо прекращать получать подарки на халяву. Достал из инвентаря фигурку собаки и положил на постамент богини со словами благодарности. Подношение вспыхнуло ярким пламенем и исчезло, не оставив даже пепла. Амулет озарился зелёным свечением на мгновение и погас.

# Богиня Надежды Спера приняла в дар фигурку улыбающегося пса из другого мира. Свойства амулета раскрыты владельцу: Амулет Трёх Сестёр, редкий, не выпадает при гибели носителя из инвентаря, невозможно украсть или подарить.

Открыта 1-я ветка магии — Магия Жизни. Уровень Подмастерье. Возможность выбрать на 25 уровне одно из ремёсел: травник, костоправ#

Ух ты! Вот так подарок. Я с сердечной благодарностью поклонился всем трём скульптурам по очереди.

Что же, пора бы и честь знать, надо как-то выбираться. Я достал собранные мной кости Парсума, шкуру и куски, порезанные на ремешки, нож. Призадумался. Попробую наделать костылей и вбить их с кожаными петлями на расстоянии метра друг от друга. Потом по ним доберусь до верхнего отверстия. Вот только смущала преграда. Что-то же сдерживает воду? Попробовать проткнуть ножом? Не факт, что получится. Да и неизвестно сколько там воды. Вдруг затопит всё помещение?

Ладно, чего тут думать, вариантов больше нет. Делать надо.

Через четыре часа мытарств я сидел посреди святилища, злой, как тысяча чертей с исполосованными руками и сбитыми коленями, и локтями. Результатом титанического труда явились вбитые в щели между камнями костяные костыли с ремёнными петлями, которые располагались в шаговой доступности друг от друга до самого отверстия в крыше. Последнее крепление вытянуло у меня все силы, и я еле спустился назад, рискуя сорваться и с содроганием вспоминая предыдущее падение на Парсума.

Придётся вбить оставшиеся про запас очки в силу. Иначе мне не выбраться на свободу. Как только я это сделал, мышцы ощутимо окрепли, по телу пробежала горячая волна, придавая мне уверенности в успехе.

Стараясь не раскачивать костыли, стал медленно подтягиваться от петли к петле и добрался до верха довольно быстро. Аккуратно сменив руку, потянулся к поясу за ампутационным ножом, вынул его и не раздумывая ткнул в самый нижний полюс водяного свода, мысленно приготовился к водопаду.

Ожидания мои были вознаграждены, но совершенно иначе. Полюс границы немного прогнулся под остриём ножа, затем водная поверхность вытянулась в гигантскую каплю и обхватила меня целиком. Я чуть не задохнулся, когда капля, всосав меня, потянула вертикально вверх и выбросила в толщу ледяной и прозрачной воды. Не выпуская из рук ножа, я стал судорожно грести к поверхности. Одежда стесняла движения. Лёгкие горели огнём, перед глазами всплыли малиновые круги…

И вдруг, в одно мгновение всё закончилось. С наслаждением, хрипя и отплёвываясь я глотал такой вкусный и желанный воздух. Каждый вдох отдавался болью в горле.

Я очутился посередине небольшого лесного пруда. Удивительно чистого и сказочно красивого. Вылезая на берег, отметил нетронутый песок небольшого пляжа. Не наблюдалось даже птичьих следов. Местечко, видимо, было заповедным. Ветви плакучих ив прикрывали пруд от возможного обнаружения со стороны лесных троп. Отжимая рубаху, я вспомнил другой пруд и весёлых лесных фейри. Как недавно это было и как давно. В другой жизни…

Солнце стояло высоко и палило нещадно. Уже через час, когда в прямой видимости между стволов деревьев замелькала дорога, одежда на мне высохла совсем. За время оставшегося пути мне не повстречалось больше ни одного зверя. Скорее всего, вокруг проезжего тракта они были пуганые. Во все времена главным хищником всегда и везде был человек. Этот мир тоже не отличался оригинальностью.

Выйдя на тракт, я на минуту задумался. Стоит ли подождать попутчиков или самому двинуться в город? Я ничего не знаю ни о людях, ни о положении в этой местность. Вдруг здесь не любят чужаков? Да и на каком языке я буду с ними общаться? С хозяев, с их изобретательностью, станется населить Небытие разноязыкими народами. Это в земной Игре вопрос коммуникации автоматически решался ИскИнами. Я мне, что? Прикажете изучать местные языки? А хороший попутчик — это всегда кладезь информации! Надписи на скульптурах богинь походили на латынь. Так я ею с академии не пользовался. Да и то, лишь медицинская терминология. Связать только и смогу, что пару крылатых фраз, не совсем цензурного содержания.

Хм, но вот то, что идущий по дороге одинокий путник менее подозрителен, чем сидящий и ждущий неизвестно чего на обочине бродяга, это факт. Так что, снова ножками, ножками! На северо-восток, к местному городу. Надо бы по пути себе легенду придумать.

Вид у меня тот ещё. Измятый весь. Локти и костяшки пальцев сбиты. Одежда после возрождения хоть и целая, но небогатая. Ни котомки, ни скарба, ни лошади. Даже ослика паршивого нет. Амулет на шее, да нож в верёвочной петле на поясе Алхимика. Вот и всё моё богатство. А вокруг средневековье, никакого прогресса…

Поэтому история должна быть простой и понятной, как медный грош. Разбойники. Напали. На караван. Дали по голове. Свалился в кусты. Подумали, что мёртвый, бросили. Очнулся — почти ничего не помню. А что, довольно правдоподобно получается. Правдоподобно… Для лохов. Серьёзной проверки моя версия выдержать не сможет. Поэтому, буду импровизировать. Деваться всё равно не куда.

Так я размышлял, шлёпая по утрамбованному сотнями и тысячами тележных колёс пыльному грунту в своих сандалиях. Дай тебе боги здоровья, Орбит! Дорога способствует философским размышлениям, разгоняет тоску. У меня, по крайней мере, так. Наверное, я слишком глубоко погрузился в созерцание своего я и, естественно, пропустил момент первого контакта с аборигенами.

–… мать, урод, уйди с дороги! Глухой, что ли! Или жить надоело! — хриплый голос прервал ход моих размеренных размышлений и чуть не сбил меня с ног своим агрессивным напором.

Обернувшись, я увидел в нескольких шагах от себя кибитку, запряжённую парой гнедых лошадей. Ндаа… Гнедыми они были в свои лучшие годы, а эти клячи со свалявшимися гривами и заляпанными задними ногами ели последний раз, наверное, две недели назад. На облучке, занимая всё его пространство, восседала, теребя вожжи, раскрасневшаяся дебёлая бабища с просто феноменальным декольте. Рыжеволосая и конопатая дама средних лет была одета в фиолетовую блузку с открытыми рукавами, серебристый жилет и длинную кожаную юбку, спускающуюся складками на сапоги с тупыми, окованными медью, носами. От изумления я не нашёлся, что сказать.

Настойчиво мигала красным сигнальная информация в интерфейсе.

# Внимание! Срабатывание артефакта «Записная книга путешественника». Подключён вербальный автоперевод на языки мира «Небытие» #

А я-то жалел о самом бесполезно подарке! Да это же…! Мысли мои снова прервал сварливый говорок хозяйки фургона:

— Да этот выкидыш хромой клячи ещё и тупой! Ну я тебе сейчас! — разъярённая толстуха лихо соскочила с облучка и решительным шагом направилась ко мне. Приблизившись, она замахнулась кнутом, который держала в правой руке. Но так и замерла, уставившись в район моей груди.

Воспользовавшись заминкой, я сработал на опережение. Галантно поклонившись и выставив правую ногу в грязной сандалете вперёд, я прижал руку к сердцу и произнёс, стараясь быть убедительным:

— Достопочтенная донна, не имею чести знать вашего имени, простите меня покорно, не местный я. Разбойники напали на наш караван, и я лишён возможности предстать перед вами в подобающем виде. Не гневайтесь, уважаемая, горе помешало мне заметить ваш фургон. Я сейчас же освобожу дорогу! — и я снова поклонился.

На толстуху было больно смотреть. Когнитивный диссонанс привёл её в состояние оцепенения. Красное лицо пошло белыми пятнами, рот открылся, а глаза вылезли из орбит. Так продолжалось целую минуту. Наконец толстуха разморозилась, всплеснула руками и захохотала, приседая и похлопывая себя по бёдрам. Слёзы брызнули у неё из глаз.

— Ха-ха-ха! Караван…Ха-ха-ха…донна, — наконец она успокоилась, засунула кнут за голенище, протёрла глаза ладонями и шагнула ко мне вплотную, уперев кулаки в бока. — Не нашёлся ещё тот пройдоха, который надует мамашу Хейген, незнакомец. Вижу, потрепало тебя, это единственная правда в твоих словах, но если хочешь и дальше нести эту чепуху про разбойников и караван, то иди своей дорогой!

— Прошу простить меня ещё раз, донна, но правда слишком невероятна, чтобы вы в неё поверили, — развёл я руками.

— Ещё раз назовёшь меня донной, попробуешь моего кнута! А разных историй за свою жизнь я наслушалась столько, что хватит построить ещё одну библиотеку в Варрагоне. Не развалюсь, если послушаю ещё одну.

— Меня зовут Эскул, Эскул из рода Холиен, уважаемая. Может мы поговорим не на дороге, и вы позволите присоединиться к вам в путешествии к городу. Сидя оно и рассказывать, и слушать приятнее, не правда ли?

— Хм, хитрец. Вроде не юродивый и не прокажённый, да и Сёстрами отмечен. Ладно. Полезай со мной на лавку. В фургон не суйся, там дети спят. Меня можешь называть мамашей Хейген. Я привыкла, — и толстуха деловито развернулась и потопала к кибитке.

Я поспешил за ней. Грех было не воспользоваться ситуацией. Мамаша тронула лошадей, как только я вскарабкался на облучок. Поехали неспешно, но всё же быстрее, чем я пешком.

— Ну? Давай, Холиен, рассказывай всё, а уж я решу, достоин ты моего доверия или нет, — Хейген переложила вожжи в левую руку и смачно высморкалась на обочину.

— Да история в этом мире у меня короткая, мамаша Хейген. Я из другого мира. У себя на родине я умер и попал в ваш мир, чтобы начать всё заново. Попал вот так, как видите. В этой одежде, без еды и денег. Из оружия есть нож, в лесу добыл немного еды — печень Парсума. У вас я всего несколько дней. Не знаю ни где я, ни какая это страна. Известно мне только, что дорога эта ведёт в большой город. А в лесу бродить я уже устал. Охотиться с моим оружием сложно. Еду как-то добывать надо. Решил выйти к людям. Вы — первый человек, встреченный мной в новом мире. Простите, что соврал. Но история моя более неправдоподобна, чем ложь о разбойниках и караване.

Толстуха молчала не меньше минуты, сосредоточено уставившись на дорогу и машинально поддёргивая вожжи. Затем заговорила.

— Много на свете дорог… слышала я про таких, как ты, но самой видеть не доводилось. Много сказок про вас рассказывают, да я особо не верю… Хоронить много народу приходилось, но вот, чтобы из-за Грани. А может наврал ты, сорок бочек арестантов?! Плевать… а скажи мне, Эскул. Где ты амулет Трёх Сестёр раздобыл?

— Этот? — я указал на висевший у меня на шее подарок Спера.

— Хватит придуриваться, у тебя что, десять амулетов на шее болтается? — вскипела мамаша Хейген, — выкладывай всё! Это в твоих же интересах…

Вот ведь любопытная толстуха! А что, собственно, я теряю? Первой встречной всё выложил. Ну, скорее всего, я об этом ещё пожалею. Но это будет потом. Всё равно, всю правду рассказывать не буду.

— Я в лесу здесь недалеко ночевал, в темноте в подземелье провалился, там оказалась пещера со скульптурами. В ней увидел статуи трёх женщин: молодой девушки, беременной и старухи. Там амулет и взял, он на подставке у беременной лежал.

— Хм, заброшенный Храм Трёх Сестёр. Повезло, что выбрался, обычно случайные люди там и остаются. Навечно. Сёстры не любят воров. Видно, глянулся ты им.

— Повезло… — искренне согласился я, — а вы мамаша, чем промышляете? — кивнул я на кибитку за спиной и заметил две любопытные вихрастые головки, такого же огненно-рыжего оттенка, как у Хейген.

— Да всем понемногу. Там куплю, здесь — продам. Маркитантка я. Готовить могу, хоть на роту. Раны лечу, какие солдаты на поле боя получают. Те, что победнее, конечно, у кого на врача денег нет. Порчу отвожу, на любовь привораживаю. Тебе, кстати, не надо? А, я забыла, у тебя же ни гроша в кармане. Эх! — вздохнула мамаша Хейген, пошарила под лавкой и вытащила старый кожаный бурдюк. Вытащила зубами пробку и сделала богатырский глоток, ещё больше раскрасневшись. Протянула его мне, — пей, Холиен, попробуй местный эль, ничего так. Папашка мой, конечно, не в пример лучше варил, пусть ему за Гранью тепло будет.

Я осторожно понюхал горловину. Густой солодовый дух давно забытого напитка снова напомнил о деде. Приложился и с удивлением понял, что никогда не пил пива вкуснее. В голове сразу зашумело.

— Крепок, зараза, но хорош! Спасибо, мамаша! — протянул я бурдюк обратно.

— Ну вот, и выпили за знакомство, — удовлетворённо заткнула пробкой горловину маркитантка, — что думаешь дальше делать, Холиен?

— Ну, прежде всего, осмотреться надо, в город хочу добраться. Ремесло у меня есть, может, заработаю немного. Обживаться надо.

— А что за ремесло?

— В своём родном мире я лечил людей, как мои отец и дед.

— И хорошо лечил?

— Да, вроде, не жаловались.

— Хм, вот что, сынок, не знаю уж кто тебе ворожит, но скажу так. Не просто так ты попал сюда. Ой, не просто так! Боги ведут твою душу. Три Сестры приветили. Но самое важное, знаешь куда ведёт дорога, по которой мы едем?

— В город? — не понимая к чему клонит толстуха, пробормотал я.

— В город, да не простой. Варрагон — столица Запада. А в ней — Университет с факультетами Магии, Теологии, Юриспруденции и Медицины. И ты — Эскул Холиен совершенно «случайно» попадаешь сюда, как раз за месяц до вступительных испытаний!

— Хм, но я уже учился много лет врачеванию в своём мире. Зачем мне снова учиться?

— Послушай мудрую мамашу Хейген, — толстуха достала вересковую трубку и, ловко забив ее одной рукой, начала неторопливо раскуривать, поминутно сплёвывая на обочину, — ты в этом мире никто, даже если ты умеешь лечить, ты должен получить на это разрешение. Хотя бы диплом третьей степени, иначе угодишь в тюрьму или на суд инквизиции.

— А как же вы, мамаша, сами же сказали, что лечили солдат. Но маркитант — это торговец, или у вас то же есть диплом?

— Ха, повеселил, Холиен! — толстуха широко улыбнулась, зубы у неё были крупные, прокуренные напрочь, но целые, ни одной щербинки, — во время войны или битвы всякие руки пригодятся, никто на диплом смотреть не будет, вот и пришлось… нахвататься всякого. Война — она ведь одного дома и родителей лишит или жизни, а другого — накормит, обогатит и в люди выведет, — маркитантка вновь сделалась мрачной.

Мы помолчали каждый о своём.

— Скажи, Хейген, ты прости, что я не в своё дело лезу, но почему ты детей с собой везде таскаешь, да ещё таких маленьких? — указал я на чумазые любопытные рожицы, которые с нескрываемым интересом следили за нашей беседой из фургона, насторожив свои оттопыренные уши, словно локаторы.

— Удивляешь ты меня, Эскул. Из какого далёкого и благополучного места ты прибыл? Нигде на свете нет безопаснее места для детей, чем возле их родной матери. А я, как отца схоронила, так и шатаюсь по свету. Война отняла у меня всё, но она же и дала мне пропитание, дом и, не удивляйся, всех моих сорванцов. А кибитка для них дом, дорога их жизнь. Растут, помогают, ума-разума набираются. Я, знаешь, в молодости какая была? — пихнула меня локтем маркитантка, — огонь! Не остановить. Дура, конечно. Богатств не нажила. Всё моё богатство — три сыночка и лапочка-дочка, — и Хейген вновь начала набивать трубку, хрипло кашляя.

— И сколько им? — я постарался поддерживать беседу, маркитантка была единственным источником информации о мире. Я поймал себя на мысли, что постоянно ищу ник и уровень над головой этой женщины, и не нахожу. И что удивительно! Меня это уже нисколько не напрягает…

— Этим, которые таращатся на нас, — по семь лет зимой исполнится, Тим и Том, дьяволята маленькие, — голос толстухи потеплел, — старший, Бруно, уже пятнадцатую весну отметил, скоро и отломится. Уж не терпится ему. Водится со всякой шантрапой в городе, совсем от рук отбился, — проворчала женщина, нахмурив брови, — валяется вон в фургоне, три дня назад остановились в прибрежном посёлке переночевать. Он с местными набрался сивухи и заснул на голой земле, ну а к вечеру у него на заднице огромный чирей и вскочил. Поделом! Теперь вот всю дорогу на животе в лихорадке мается. Я ему капустным листом припарки ставлю. Да что-то второй день никак не вскроется. Как бы лихорадкой не сгорел, опасаюсь. Видно в Варрагоне придётся к цирюльникам на поклон идти. А это полновесное серебро! Ох уж мне этот Бруно!

— А девочку как звать, матушка? — попытался я отвлечь от неприятных мыслей маркитантку.

— Отраду и помощницу мою ненаглядную? Марго. Мы её все ласково Тошей зовём. Вот ведь спасибо, наградил Подгорный доченькой меня грешную… Пусть огонь в его печи никогда не потухнет!

— А что, мамаша, далеко до города ещё?

— К ночи будем. Скоро на привал встанем. Там, за холмом, дорога поворот у родника делает. Я повязку Бруно поменяю, похлёбки поедим, отваром травяным угощу.

— А разрешишь сына посмотреть, мамаша, может чем и помогу? — забросил я удочку.

— А и смотри, Эскул, на здоровье. От сглаза он у меня ещё в детстве заговорён. Старая Герда толк в этом знает. Ну а мне любопытно глянуть на то, что ты можешь.

— Лады, Хейген, я бы ещё узнать хотел, как у вас всё устроено, кто с кем воюет, какие страны рядом, что в ходу… Даже и не знаю. Всё, что не расскажешь, мамаша, всё полезно будет. А я добра не забуду. Найду, как отблагодарить. Клянусь.

— Это ты чего сейчас наболтал, Холиен? Что знаю, я и так тебе расскажу. Нужна мне твоя благодарность, как борову железная кочерга. Мамаша Хейген за жизнь свою не лёгкую, да грешную много чего узнала. И в людях с первого раза разбираться научилась. Не легко тебе будет у нас, Эскул Холиен. Видно не зря боги тебе испытание новой жизнью устроили. Прогневил ты их. Ну да это твоё дело. Спрашивай, дорога длинная, — и маркитантка снова потянулась к трубке.

— Мамаша, ты сказала, Варрагон, в который мы едем, город не простой, можно поподробнее?

— Варрагон — столица Западного герцогства Королевства Маладор. Уже больше пятисот лет, маладорцами правит династия Реконов, предки которых отобрали эти земли у Южных Эльфов в Войнах Крови. С тех времён эльфы в наших местах встречаются только в людских сказках, да на ярмарочных кукольных представлениях.

— И что, во всём мире не осталось ни одного эльфа? — постарался я скрыть своё сожаление, сыграв заинтересованную задумчивость.

— Ну почему же? Далеко на востоке, за Разделительным Хребтом, живут многие племена Лесных Эльфов. Поговаривают, что и на Северных Предгорьях, в месячном переходе от Говорящих Вершин, есть земля, где поселились дроу. Там всегда дрожит земля и горячая вода вырывается из недр, там пахнет серой и вечный туман. Врут, наверное! Я-то сама в своей жизни эльфов всего пару раз и видела. Один в Варрагоне советником у герцога нашего служит. Степных, да лесных орков — полно, они на каждую войну, как мухи на мёд слетаются. Знатные наёмники. Победить их на поле боя может только сильная магия, ну и гномий хирд, конечно. Хотя нет, что это я? Островные чужаки тоже знатные воины. И в море им равных нет. Там против них ни орки, ни гномы, ни дроу не устоят.

— А кто же правит в Варрагоне? — попытался я вернуть на интересующую меня тему маркитантку.

— Так я же сказала, герцог, Альберт Варрагонский. Он тоже из династии Реконов. Двоюродный брат короля Себастьяна Седьмого. Тот ещё мясник! Но порядок при нём железный. Уж больно важен город. Тут тебе и верфи, и порт, университет… а рынок наш побольше будет, чем столичный. А столица наша? Рекона… Красивее её во всём свете не сыщешь! Тамошний дворец ещё эльфы построили. Была там пару раз, в позапрошлую войну. Народу тьма тьмущая. Снуют. Как головастики. Бррр.

— А что, мамаша, нет ли войны сейчас какой? — заинтересованно наклонился я, пытаясь избежать густых вонючих клубов дыма из трубки.

— Да уж почитай семь лет нет никакой войны, — тяжело вздохнула и загрустила Хейген, — торговли почти никакой, да и товар дрянь дрянью, выживаю на старых мародёрских запасах. Даже курить этот горлодёр стала, а не мой любимый «Бархатный Камзол». Вот то табак! Всем табакам табак! Душа так и разворачивается! — вздохнула маркитантка.

— Так может хорошо, что войны нет, а, мамаша? Народу спокойнее, урожай собирают, а не жгут. Люди не умирают. Радость и мир.

— Радость и мир? — глаза маркитантки стали наливаться кровью, — не умирают? — и тут вдруг резко успокоилась, — забываю, Холиен, что ты не из нашего мира… хочешь совет от мамаши Хейген?

— Хочу! — искренне согласился я.

— Для начала, запомни, или, не знаю, вбей себе в голову! Как бы не хотелось тебе вмешаться, рассказать или поделиться своими знаниями. Похвастаться умениями. Молчи и слушай, молчи и набирайся опыта. Не лезь в глаза и не в своё дело. Иначе, сложишь голову на плахе. Навидалась я таких блаженных учёных мужей. Всё мир спасти хотели. Теперь спасают, кхе-кхе… Кто где. Кто — на каменоломнях, кто — за Гранью…

— Постараюсь, мамаша Хейген…

— Постарается он. Горбатого могила исправит.

— А что, мамаша, в университет всех желающих берут?

— Ха, держи карман шире! Туда отпрыски богатых семей поступать приходят, либо маги своих подмастерьев рекомендуют. А ещё, бывает, жрецы Одного с острова Табернус каждый год десятерых кандидатов привозят. Хотя постой, двоих-троих будущих дисципулей монастырь Трёх Сестёр готовит к испытаниям. Вот, пожалуй, и все возможности.

— Тррр, — мамаша остановила лошадей и соскочила с лавки, повернув голову в сторону фургона, — подъём лентяи! Готовьте лагерь! Тим и Том, валежник для костра, живо. Да котёл с треногой тащите. Тоша! Чисть лук и коренья. Бруно! А, ослиная отрыжка, забыла… Лежи, не вставай. Мы с мастером Холиеном потом тебе поможем.

Дети повыскакивали из фургона. Сразу было видно, что делают они давно привычную работу. Близнецы рванули в подлесок. А худенькая рыженькая девочка лет тринадцати притащила к роднику двухвёдерный котёл, предварительно отвязав его от железного крюка, торчавшего из боковой стенки повозки. Маркитантка указала мне на полог фургона.

— Пойдём, Холиен, поглядишь на Бруно, — и мы по очереди влезли на кибитку. На куче старого тряпья, на животе лежал парень лет шестнадцати-семнадцати. Вся его рубаха была мокрой от пота, волосы сбились в колтун. Он обернулся на скрип ступенек.

— Лежи, сынок, мастер Холиен осмотрит тебя, — толстуха откинула старое лоскутное одеяло, убрала заскорузлую тряпицу с ягодиц парня.

Да, давненько я такого не видывал. Правая ягодица была раздута, как футбольный мяч и была больше левой чуть ли не вдвое. Как только тряпица открыла кожу, удушливый сладковатый смрад наполнил внутренности фургона. Концентрация миазмов была такой, что даже глаза заслезились. Фурункул размером с кулак взрослого мужчины располагался в верхней трети ягодицы и переползал на область крестца. Ткани вокруг гнойника приобрели сине-фиолетовый оттенок. Капустный лист, частично прикрывавший фурункул давно сморщился и почернел. Пересиливая рвотные позывы, я обратился к маркитантке.

— Хейген, мы можем вскипятить воды? И ещё, мне бы немного вина или уксуса. Есть у тебя?

— Тоша воду уже греет, а чего это вином побаловаться решил?

— Всё покажу, верь мне. Неплохо бы ещё тряпиц чистых на перевязку.

— Ох, Холиен, разоришь ты меня!

— Не жмись, мамаша, сына тебе лечу. Да, вот ещё. Я там у родника иву кривую видел. Скажи близнецам, пусть листьев с неё и коры насобирают, да крутым кипятком в плошке зальют. Листьев — на четверть, остальное — вода. Да накроют тряпками. Часа три настоится. Потом этим отваром поить Бруно будем. От жара и лихорадки.

В фургон сунулась чья-то рыжая голова.

— Вода вскипела, мастер Холиен!

— Отлично. Отлейте немного в миску.

Я не успел достать свой инструмент, как в кибитке вновь появилась, маркитантка, сварливо бурча.

— Это где это видано, вином чирьи лечить!

Я принял у неё глиняную миску с кипятком. Хорошо, что чистая. Видно не поленились вымыть.

— Ложку дай, — протянул я руку к мамаше. У той, видимо, уже кончились аргументы, и она молча протянула мне деревянный прибор. Я подлез к Бруно.

— Парень, зажми ложку зубами. Будет больно. Но ты терпи. Если я не вскрою гнойник сейчас, то завтра ты умрёшь.

Бруно молча протянул руку, схватил ложку дрожащей рукой и прикусил её зубами. После, так же молча, отвернулся. Я взял чистые тряпицы и под возмущенное сопение мамаши разорвал на узкие полоски. Осторожно смочил одну, и вытер кожу над фурункулом от остатков примочки. Затем, тоже самое проделал тряпицей, предварительно смоченной вином. Достал нож, который еще в инвентаре модифицировал в хирургический скальпель. Протер вином и его. Забавно было смотреть на округлившиеся глаза Хейген.

— Приступим, мамаша! — и решительно сделал первый поперечный разрез.