Прогулки со смертью. Рассказы

Андрей Пшеничников

В сборник вошло больше десятка рассказов. Всех их объединяет тема бренности человеческой жизни. В рассказах умирают их главные герои – люди, умирают чувства, безвозвратно проходит время. Для широкого круга читателей. Рисунок на обложке автора. Рассказы ранее публиковались в других сборниках автора.

Докука

Говорят, что тяжело пахать землю, выращивать хлеб. Говорят также, что тяжело в одиночку переплыть океан или взобраться на Эверест. Я не знаю. Вполне возможно. Но зато я точно знаю, что очень тяжело целыми днями лежать на диване и ничего не делать! Не верите? Попробуйте сами, и вы убедитесь, что я прав. При этом вы не должны ни читать, ни смотреть телевизор, ни слушать музыку — необходимо исключить всякие занятия, а также всякое общение, разговоры по телефону и тому подобные вещи, и так провести целый день.

Ну как? Попробовали? Легко вам было? И это ведь только один день, а не неделя, не месяц и не год. Тем более, что всё это вы проделали специально, ради интереса, чтобы испытать себя. Одним словом, вы не почувствовали и десятой доли той скуки, которую ощущает человек, лежащий целыми днями на диване не ради какой-то забавы, а потому, что ему действительно всё на свете не интересно, не интересно по-настоящему.

В старших классах школы, когда мне было ещё интересно жить, я прочитал роман М. Ю. Лермонтова «Герой нашего времени». Эта книга сразу стала мне очень близкой, а её главный герой — Григорий Печорин — моим любимым героем, которому я стал подражать. Во всяком деле я напускал на себя равнодушный вид, и это доставляло мне огромное удовольствие. Я думал, как хорошо быть безразличным ко всему, мне казалось, что я отлично понимаю и Печорина, и самого Лермонтова. Но года через три, когда я действительно потерял всякий интерес к жизни, и мне стало по-настоящему скучно, я понял, как жестоко ошибался. Я понял, как на самом деле было тяжело Печорину и самому Лермонтову. Я почувствовал всю невыносимую тяжесть скуки и ничегонеделания. Когда жизнь перестает приносить тебе радость, перестаёт быть тебе интересной, то тогда она просто берёт тебя и укладывает на диван. И начинается самая нудная, самая изощрённая пытка.

Я лежу на диване уже десять лет! Нет, я, конечно, не прикован к нему. Я могу сесть или даже встать и походить по комнате, посмотреть в окно. Естественно, мне приходится выполнять какие-то самые необходимые дела. Я завтракаю, обедаю, ужинаю, моюсь, чищу зубы. Я могу починить сломавшееся реле старого холодильника или смазать заедающий дверной замок. Однако необходимых дел у меня не так много, придумывать же себе какие-то другие дела я не хочу. Потому что придуманные дела не являются необходимыми, а какой смысл делать то, что не является необходимым, тем более если это не приносит тебе никакого удовольствия. И поэтому основную часть времени я всё-таки провожу на диване.

Бывает, лежишь так час, два, три, наконец, до того надоедает лежать, что уже больше не можешь. Тогда ты поднимаешься и садишься, а делать-то всё равно нечего. Сидишь так час, два, три, блуждая взглядом по комнате. И вот то, что ты сначала лежал, а потом сел, уже является для тебя событием дня — до того однообразна и скучна моя жизнь.

А бывает, такая хандра находит, такая апатия наваливается, что даже и просто сесть ты не можешь, потому что и это тебе кажется бессмысленным делом. И ты лежишь уже, действительно, как прикованный, и тебе до того всё неинтересно, что даже думать не о чем, и мыслей в голове никаких нет. В такие моменты я погружаюсь в забытьё: нечто среднее между бодрствованием и сном, и для этого мне не нужна ни медитация, ни самогипноз. Я достигаю транса естественным путём, не прикладывая к этому никаких усилий. Это помогает скоротать время, но не на много. В основном же я просто лежу, и в голову мне лезут всякие дрянные мысли, от которых и сойти с ума недолго. Да, десять лет на диване — это вам не шутка.

Сначала я ещё на что-то надеялся. Думал, что всё ещё может измениться, и что на моей улице тоже будет праздник. Поэтому я каждый день ждал завтрашний день, и от этого моя скука была ещё невыносимее. Но вскоре я ясно для себя осознал, что и ждать-то мне нечего. Да, меня ничто не ждёт в этой жизни, кроме душевной пустоты и скуки. Уяснив для себя это, я перестал считать время и ждать завтрашнего дня. И мне стало даже легче. Раз жизнь не имеет особого смысла, то, действительно, не лучше ли просто лежать на диване и ничего не делать? В буддийской философии говорится, что лучше сидеть, чем стоять; ещё лучше лежать, чем сидеть; а ещё лучше спать, чем просто лежать; но лучше всего умереть. Но так как умирать мне страшно, сплю я тоже плохо, то мне остаётся просто лежать. И я буду лежать. Я буду лежать и стараться ни о чём не думать, стараться быть спокойным. В мире нет ничего ни хорошего, ни плохого, и равнодушие — это наиболее объективная форма отношения к окружающей действительности. Я буду лежать на своём диване тридцать, может, сорок лет, а потом я умру, как и все умирают. И скорее всего, меня некому будет схоронить. Но это меня не тревожит. Я буду и мёртвый лежать на диване, и это не станет большой переменой в моей судьбе. Я буду лежать на диване, в зале обычной двухкомнатной квартиры, с плотно задёрнутыми шторами на окнах. Там, на улице, будет падать холодный снег, а в зале будет тепло от батарей центрального отопления. На столе будет стоять золочёный подсвечник с тремя горящими свечами, и позолота будет искриться в их мерцающем свете, а с дивана будет смотреть мой мёртвый зрак…

Да, скорее всего, так оно всё и будет. И всё же у меня есть ещё одно, последнее желание. Дело в том, что не только скучно сорок лет лежать на диване, но и умирать на диване, одному, тоже скучно. И мне хочется хотя бы умереть не на диване, а в бою, и не одному, а с ещё миллионами и миллионами людей. Да, я мечтаю о третьей мировой войне! Это моё ожидание войны порой бывает таким нетерпеливым, что я часами смотрю по телевизору новости, переключаясь с одного канала на другой, и в потоке репортажей из разных уголков земли пытаюсь уловить её приближение. У меня много времени, и я часто подолгу думаю о том, какая это будет война. Может быть, это будет война современных великих держав за новый передел мира, как первая и вторая мировые войны. Возможно, это будет война многолюдного и бедного юга с богатым, но малочисленным севером, и тогда, если победит юг, наступят новые средние века. А может быть, падение нравственных устоев в капиталистическом обществе приведёт к анархии на земле и всеобщей бойни. Порой, желание войны настолько обуревает мной, что я начинаю к ней готовиться: делаю гимнастику, читаю книги о прежних войнах, изучаю оружие. Но главное, я на тысячу ладов стараюсь представить себе тот последний мой бой.

…Обычно, мне чудится промышленная окраина какого-то небольшого южно-сибирского города, с трубами молчаливого завода, грудами металлолома и длинным бетонным забором с колючей проволокой и надписью: «Осторожно, территория охраняется злыми собаками». Мне чудится поздняя осень, ясное небо после дождя, холодно, на земле подмораживает грязь. Нашему подразделению будет дан боевой приказ обороняться на высоте, недалеко от города, а затем отходить в сторону леса, который на карте будет обозначен как «Прозрачный лес». Бой начнётся вечером, когда низкое солнце зальёт окрестности багровой краской заката. Особенно ярко в его лучах будут гореть огромные многосекционные окна одного из корпусов завода. В самый разгар боя взрывом реактивного снаряда меня оглушит. Из моих ушей потекут струйки тёплой крови, которые я буду стирать грязными закоченевшими пальцами рук, и дальше бой будет для меня продолжаться как в немом кино. Земля будет в дыму. Я буду видеть взрывы в тишине, наблюдать передвижения солдат и боевых машин противника, трассы пуль. Наше подразделение не выдержит натиска врага, и мы начнём отходить к лесу. В редком лесу, больше похожем на городской парк, негде будет укрыться, голые стволы деревьев будут розоветь в лучах холодного заката. И вот, на опушке леса, одна из огненных прерывистых линий от трассирующих пуль прожжёт меня насквозь где-то в области сердца, и я ещё успею оглянуться и увидеть, как она будет уходить за спиной… между розовых стволов деревьев… в прозрачный лес…

Да, именно так, в большинстве случаев, я представляю себе свой последний бой. Однако сколько бы я ни всматривался в сводки новостей, я не мог разглядеть никаких признаков новой надвигающейся мировой катастрофы. Конечно, в разных местах происходили какие-то локальные войны, но в них гибли единицы, а миллионы в это время продолжали жить как ни в чём не бывало. Погибнуть, даже в бою, в такой войне у меня не возникало желания. Ведь если умирать, так всем вместе. Я не верю, что вторая мировая война была последней большой войной, я не теряю надежды, и, может быть, моё последнее желание всё-таки исполнится.

…А может быть, всё будет совсем не так. Ведь сорок лет на диване — это очень много. Может быть, уже через пять лет мне всё надоест. Мне надоест лежать на диване. Мне надоест ждать третью мировую войну. Да и не желаю я зла людям. И тогда я поднимусь с дивана, совершенно спокойный, оденусь и выйду на улицу. Это случится поздним вечером, в один из новогодних дней. Я выйду из подъезда своего дома и в последний раз вдохну морозного свежего воздуха. Посёлок будет светиться редкими огнями, будет валить снег, белый под фонарями уличного освещения и тёмный в переулках и дворах домов. Я закурю сигарету и пойду в центр посёлка. Там, на площади, разноцветными огнями гирлянды будет гореть большая ёлка, многочисленные гирлянды, но только маленькие, будут мигать в витринах магазинов. В центре будет много молодёжи, радостной в предвкушении весёлого вечера. Когда-то, не так давно, среди них был и я со своими товарищами, но уже тогда мне было скучно. Будет скучно мне и в этот вечер, но скучно смертельной скукой, той самой, с которой ничего нельзя поделать.

Выкурив свою последнюю сигарету, я зайду в бар. Там будет очень тесно и шумно. И кто-нибудь из старых моих приятелей, всё ещё продолжающих разгульную жизнь, обязательно окликнет меня. Я подойду, сяду за столик, мне нальют штрафной стакан водки, я выпью, но вряд ли стану пьяным, и уж точно мне не сделается хорошо. И через некоторое время я кому-нибудь не понравлюсь в баре.

И вот я уже буду стоять в тёмном дворе, один против десятерых, и у меня не будет ни единого шанса. Но он мне и не нужен. По-прежнему будет валить снег. После первого же удара у меня из носа пойдёт кровь, и я почувствую её приторный запах. Я буду стоять до последнего, и с каждым новым ударом мне будет становиться всё скучнее и скучнее. И уже в самом конце мне вдруг очень ясно представится, что жизнь — это всего лишь какой-то дурной сон, и что сейчас этот сон, наконец, закончится, и тут я почувствую облегчение, какое не испытывал уже много лет.

А всего лишь через пару таких же тёмных дворов, за пеленой падающего снега, будет мой двор и мой дом, и окна моей квартиры будут светиться призрачным светом. Там, за плотно задёрнутыми шторами, в натопленном зале на столе будут гореть три свечи в золочёном подсвечнике, и позолота будет искриться в их мерцающем свете, а диван будет ещё хранить тепло моего тела. И на этом всё закончится, всё пройдёт. А что прошло, того и не было.

2004 г