Тайна старой усадьбы

Андрей Посняков, 2023

Ностальгия по временам, уже успевшим стать историей. Автор настолько реально описывает атмосферу эпохи и внутреннее состояние героев, что веришь ему сразу и безоговорочно. 1965 год. Покой небольшого северного городка внезапно нарушает известие об убийстве молодой девушки. Преступник подкараулил ее после танцев, а труп бросил в пожарный пруд. Следователь Владимир Алтуфьев задерживает главного подозреваемого – жениха убитой. Однако предъявлять непутевому парню тяжелое обвинение не торопится. Тем более что в это время в заброшенной усадьбе недалеко от города случается новое преступление. Следователь понимает, что имеет дело не с пьяным хулиганом, а с серьезным, хорошо подготовленным преступником, преследующим коварную цель… Уникальная возможность на время вернуться в недавнее прошлое и в ощущении полной реальности прожить вместе с героями самый отчаянный отрезок их жизни.

Глава 3

Озерск. Июнь 1965 г.

На Большое озеро Дорожкин добрался быстро. Закатив мотоцикл в кусты, разулся, закатал форменные брюки и, прихватив полевую сумку, зашагал прямо по кромке воды, здороваясь со знакомыми. Не так-то еще и много было купающихся — холодновато, но все же загорали в основном, конечно, ребята.

Играли в волейбол, в карты, а кто-то за кусточками попивал винишко. Участковый замедлил шаг и, отбив случайно прилетевший мяч, присмотрелся — в волейбол да в карты играли подростки лет десяти-тринадцати, а вино пили солидные мужики, похоже, с покоса. Что же касается собственно молодежи, то таковых на озере не наблюдалось. Что и понятно — танцы!

На всякий случай погрозил мужикам кулаком…

— Да ты че, Игорь! Мы же меру знаем!

…Дорожкин направился в дальний конец длинной песчаной косы, к большому серому валуну, сразу же за которым вился слабый полупрозрачный дымок. Там, за кустами, и обнаружились двое парней — Юрик Рыщук и Симаков Пашка — Рыща и Сима. Разложив небольшой костерок, пацаны деловито красили велик, собранный из самых разномастных частей. Черная рама, колеса с зелеными ободами, руль от «Орленка», а передняя вилка вообще красная! Да, был еще багажник — зеленовато-серый.

— Здорово, пацаны! — Выйдя из-за камня, лейтенант улыбнулся во весь рот. — Что, Пашка, отдыхаете?

— Отдыхаем, да…

Пацаны обреченно переглянулись. Наверняка они рванули бы сейчас на сверхсвистовой скорости, бросив к чертям собачьим недокрашенный велосипед, и фиг бы их участковый поймал, но… было уже поздно метаться — Дорожкин-то их узнал, а значит, все равно рано или поздно достанет — не на Луну же бежать?

— Здрасте, дядя Игорь. — Шмыгнув носом, Пашка отложил кисточку.

Выглядевший чуть постарше мелкого своего приятеля Юрик Рыщук тоже поздоровался, настороженно глядя на лейтенанта.

— Костры-то нельзя разводить, не слыхали? — Присев на корточки, Дорожкин провел рукой по велосипедной раме. — Пожарное предупреждение — штраф!

— Дак мы щас затушим, дядя Игорь! Не надо штраф.

— А велик откуда?

— Наш! — Бросившиеся было к костру пацаны обернулись и разом кивнули.

— А Никита Мымарев говорит — его! — Участковый не стал ходить вокруг да около, сразу же приступив к делу.

— Это Мымаренок-то?! — Юрик возмущенно замахал руками. — Врет!

— Точно врет, дядя Игорь! — тряхнув светлой челкой, поддакнул Пашка. — Мы это, велик вместе собрали, а потом Мымаренок сказал: дайте мне. Купить захотел! Договорились за двадцать пять, а он, гад, только десятку дал и велик наш уволок! Еще и накостылять обещался.

— Вот мы его и забрали, велик-то, дядя Игорь! Ничуть не украли… Вот заплатит Мымаренок сполна — тогда и получит.

— Чего ж тогда красите?

— Так вдруг не выкупит? — резонно пояснил Рыщук. — Тогда сами будем кататься. А краску нам Женька Колесникова дала, у них от ремонта осталась.

— Тут колеса наши, дядя Игорь, и багажник, и цепь! Только раму Мымаренок притащил, сказал — нашел на свалке. Врет! У Лешки Чижа с огорода спер, Лешка нам жаловался и обещался отцу рассказать.

— Та-ак… — Участковый задумчиво посмотрел вдаль.

Вечерело. Клонилось к закату рыжее летнее солнышко. На синей озерной глади вспыхнула, заблестела оранжево-золотистая дорожка.

— Вот что. Завтра с утра явитесь все ко мне вместе с велосипедом. И этого… Лешку Чижа тоже с собой приведите.

Подняв плоский камешек, Дорожкин с размаху запустил его по воде…

— Раз… два… три… — считали «плюхи» ребята, — восемь… девять… Девять! Здорово вы кидаете, дядя Игорь!

* * *

Они вроде как ссорились — Костя Хренков и Тамара. Женька заметила невзначай, хоть и не приглядывалась — просто парочка на соседнюю скамейку уселась. Разговаривали на повышенных тонах, ругались… Потом Котька психанул, ушел, встал снаружи, у входа, закурил нервно… А Мишка Андреев? А, он уже с другой танцевал. А пришел с Тамаркой! Ну-у, видно так, за компанию…

В динамиках послышалась чувственная мелодия «Лав ми тендер». В качестве медленного танца эту песню ставили в клубе часто, но вот то, что ее поет пресловутый «король рок-н-ролла» Элвис Пресли, знали, пожалуй, только двое — Женя Колесникова и заведующий клубом.

К скучающей на скамейке Тамаре, вихляясь, подошел Митька Евсюков — Дылда. И тут же получил от ворот поворот. Станет Тамарка с ним танцевать, как же!

Евсюков как пришел, так и ушел… правда, про себя выругался. Вслух-то не посмел! Хоть и считал себя блатнее всех блатных, да больше для малолеток выпендривался — и сильно побаивался Котьку Хренкова.

Оп! Катьку пригласил Вилен Левичев из десятого «А». Хороший парень, трудовой сектор…

— Вы танцуете? — Перед Женькой возник вдруг светловолосый парнишка в узких синих брючках и клетчатой рубашке-«ковбойке», с накладными карманами и большим пуговицами — явно импортной и дорогой. Узкое приветливое лицо, весь из себя такой аккуратненький… правда, волосы, пожалуй, чуть длинноваты… Очень симпатичный парень! Незнакомый… явно чужой… Интересно, к кому приехал? Да и вообще, как только не боится? Чужих-то на танцах обычно били… Как и во всех маленьких городках, тем более в деревне.

— Танцевать? Ну, хорошо…

Женька пошла танцевать с непроницаемым лицом: мол, ну, подумаешь, пригласили — так ведь и должно быть! На самом же деле душа ее пела, и было очень приятно, как и любой девчонке, — вот ведь, значит, она не какая-нибудь там… значит, кому-то нравится и вообще…

— Меня зовут Тынис. Тынис Кург. А как ваше имя?

Он еще и говорил с акцентом! Этак симпатично растягивал слова — Ты-ынис. И странно строил фразы: «А как ваше имя?» Местный спросил бы проще: «Как тебя зовут»? И потом, это вот «вы» сильно смущало Женю. Ну, ей же не тридцать лет! Далеко еще до глубокой старости…

— Меня Женей зовут. Может, перейдем на «ты», а то как-то…

Не так уж и громко звучала музыка. В танце вполне можно было поговорить — если чуть-чуть напрячься.

— Хорошо, на «ты»… — улыбнулся парнишка.

Ах, какой голос у Элвиса! Просто божественный, да… И песня…

— Тынис… Ты, наверное, шпион?

— Я не шпион. Я студент.

— Студент?

— Мы здесь на практике. Из Тарту приехали. Ну, вепсский фольклор… Лет пять назад были уже… Правда, не я… Я тогда еще в школе учился…

— Откуда-откуда? — ахнула Женька. Не каждый день сюда из Тарту приезжали, далеко не каждый. Ну, и далеко не каждый житель Озерска знал, где находится этот самый Тарту…

— Из Та-арту. Эт-то Эстония.

— Ах, вон оно что! Так ты эстонец? Отличник, наверное? Ну, пять лет назад я уже и не помню…

Действительно, в университете эстонского Тарту давно уже изучали жизнь, быт и фольклор финно-угорских народов, к коим относились и проживавшие в бывшем Озерском районе вепсы — потомки древней веси, что упоминалась еще в «Повести временных лет». В университете писали по этой теме научные работы, организовывали полевые экспедиции и даже международные конференции.

Профессор Пауль Аристэ проводил со студентами экспедиции к вепсам. В пятидесятых годах они работали в тогда еще Озерском районе, по берегам бурной реки Ояти, изучая жизнь, быт и язык местных вепсов. С конца пятидесятых экспедициями руководила ученица Пауля Аристэ Паула Палмеос, а выдающийся финно-угровед Тийт-Рейн Вийтсо в 1960 году сделал первые имеющиеся в Эстонии магнитофонные записи вепсского языка у северных вепсов, что ныне хранились в фольклорном архиве Эстонского литературного музея и в архиве эстонских диалектов и родственных языков в Тартуском университете. Не так давно, с начала шестидесятых, началась систематическая серия экспедиций Эстонского национального музея…

Обо всем этом поведал Женьке ее новый знакомый Тынис Кург… правда, чуть позже.

Сейчас же…

Танец закончился, и Тынис присел на скамеечку рядом с новой знакомой.

— Н-нет, отличником я не был. Мы только сегодня приехали, с утра… В вашей старой школе живем.

— А-а. И сразу на танцы?

— Вот только пришли…

Краем глаза Женька заметила чужих девчонок — светленьких, высоких… лишь одна была темненькая — брюнетка… Студентки, значит. Теперь понятно.

— А у меня сестра в Риге живет.

— Я там бывал. Красивый город! О, теперь понятно, откуда такая модная одежда!

— Скажешь тоже…

— Да-да, очень. Я, когда тебя увидел, подумал, что ты нездешняя. Даже — иностранка, да!

— Сам ты иностранец! — обиделась Женя. — А вообще, у нас тут чужих не любят…

— Да, профессор Арнольд предупреждал.

— Профессор?

— Отто Янович. Научный руководитель нашей практики. — Тынис неожиданно улыбнулся. — Но он только завтра приедет.

Женька тоже улыбнулась: забавно так Тынис говорил — «приед-дет», «естчо»…

— А, так вы втихаря!

— Ну да… Что значит — «втихаря»?

— Значит, тайком от начальства. На свой страх и риск. Хотя у нас тут милиция обычно дежурит. И бригадмильцы… Так вы, если что, с ними… Хотя у вас тут, смотрю, девчонки одни…

— Есть и парни. Но серьезные. На танцы не ходят.

— Правильно делают. — Девушка искоса посмотрела на Тыниса. — А ты, значит, несерьезный?

— Знае-эшь, когда ка-ак… А кто такие бригадмилцы?

— Дружинники. У нас их еще по-старому называют.

— А, понимаю. Инерция мышления.

— Сам ты — инерция, — усмехнулась Женька.

— Ну, не обижайся.

— Да не обижаюсь я… Просто подруги своей не вижу. Ушла, что ли? Так сказала бы…

И в самом деле, Катерины что-то нигде не было видно: ни среди танцующих, ни на скамейках. Да, вообще-то, она сюда бы и вернулась, присела бы рядом — вон где сейчас Тынис сидит.

Привстав, девушка внимательно осмотрела площадку. Подружки нигде видно не было. Кстати, и рыжая оторва Кротова тоже куда-то делась! Ох, не к добру это…

Женка закусила губу.

— «В городах, где я бывал, по которым тосковал…» — запел с магнитофонной пленки Эдуард Хиль.

Поднявшись, Тынис вопросительно посмотрел на Женю.

Конечно, «Голубые города» в качестве медленного танца — так себе, зато песня новая и уже очень даже популярная! Как и сам певец.

Едва не задев парня, пробежала мимо Тамарка Марусевич, бросила что-то злое дымившему у входа на танцплощадку Хренкову. Так и не помирились…

Расталкивая всех, вихляющейся походкой направился к выходу и Митька Евсюков — Дылда.

— Какой неприятный парень, — посторонился Тынис.

Колесникова покусала губу:

— Вот уж точно! Увидишь — не связывайся…

— Так, может быть, мы с тобой…

Обеих ведь нет нигде — ни Светки Кротовой, ни Катьки! А что, если Кротова вдруг решила устроить разборки? А что? Место подходящее — танцы. Зайдут в лесочек за клуб и… Катька — девка боевая, обиды не спустит. Не-ет, не могла она так просто уйти… Точно — где-то за клубом!

Не говоря ни слова, Женька вскочила со скамейки и быстро пошла к выходу…

Ну, так и есть! За клубом, в лесочке близ заросшего пожарного прудика, слышались рассерженные крики — явно девичьи.

Едва не споткнувшись, Женька прибавила шагу…

— А ну, пусти-и! Пусти, говорю, с-сука!

— Сама пусти!

— Ай! Ухо, ухо… гадина!

— Сама гадина! Н-н-а!

— Ай!

— Ой!

— У-у-у!

Так и есть! Кротова и Катерина стояли друг против друга, вцепившись друг дружке в волосы, и пинались. Каждая пыталась повалить соперницу на траву… Вот что-то затрещало — наверное, разорванное платье…

— А ну, хватит! — подбежав, закричала Колесникова.

Катька обернулась:

— Женька, уйди! Уйди, говорю. Мы тут сами… у-у-у-у!

— Я вам дам — сами… А ну!

Женя поспешила на помощь подруге… да не тут-то было!

— А ну, стой!

У Кротовой-то имелись свои подружки! Такие же оторвы и, похоже, уже хорошо выпившие.

— Слышь, девки, а давайте ее в пруд выкинем… в тину!

— Давай!

Женька и опомниться не успела, как ее схватили за руки и поволокли…

От мерзкого ощущения беспомощности и обиды по щекам потекли злые слезы…

Конец ознакомительного фрагмента.