Сотник. В ответе за всех

Андрей Посняков, 2022

Прошло два года после сражения Михайлы с ляхами, после появления в Ратном Тимки Кузнечика. Юный сотник вырос и возмужал – выросли и проблемы, как личные, так и общие. Что с урожаем? Чем кормить людей? Как избавиться от угрозы неотвратимого, быстро подбирающегося голода, вот-вот готового схватить за горло каждого! Еще одна напасть – в окрестностях Ратного стали находить трупы. К кому приведут следы? Неужто на выручку придется плыть в далекий Царьград? А ведь и придется, если надо, поскольку Миша Лисовин (наш современник Михаил Ратников) не простой юноша, а сотник, боярич, человек, который в ответе за всех! Кому верить, как жить, если ты – власть, если именно на тебя – надеются. Придется решать все вопросы, и каждое решение приведет к проблемам другим, еще более серьезным и мрачным…

Глава 2

Михайлов городок — Туров. Лето 1127 г.

По возвращении с Нинеиной веси сотник заглянул в кузницу — к Тимофею, — поговорил насчет трехполья, да и про убийства не забыл. С внедрением нового способа хозяйствования Кузнечик был полностью согласен и обещал помочь. Хотя предупредил:

— Миша, трудно будет! Новое всегда дорогу пробивает непросто.

Нахмурился… и тут же улыбнулся, словно обычный мальчишка.

— А смотри-ка, господин сотник, что мы тут девам на приданое наковали!

Миша вдруг вспомнил все, о чем говорили с Тимкой, когда… когда узнали друг друга… о том, что оба — из другого мира, из будущего… О том, что наше сознание, дух, душа, всё, что мы чувствуем, помним или даже забыли, поддерживается одним хитроумным устройством, которое подарила нам природа — нейронной сетью, включающей в себя головной и спинной мозг, нервную систему. Некий очень тонкий и сложный механизм, которой должен действовать строго по одному принципу: одна личность, одна душа, один дух, поддерживающийся одной нейронной сетью. Иногда случаются расстройства такого порядка, что в одной сети появляются две независимые личности. Это очень тяжёлое состояние для человека, и называется оно шизофрения. Если для обычного человека вторая личность в нейронной сети — патология, то для «попаданцев» — Миши и Димки-Тимофея — нормальное состояние.

Самому Михайле и другим людям из будущего — боярину Журавлю и Даниле-мастеру (увы, с ними Мише так и не удалось пообщаться) — в этом отношении было значительно проще. Все были мужики взрослые, битые, тёртые, с громадным жизненным опытом и сформировавшейся памятью. И разум их был склонен подавлять всё, что ему мешает или угрожает. Личности носителя просто некуда было расти, и она вынуждена прорастать в личность подселенца, сливаясь с ней. А вот Тимка — совсем другое дело. Мозг всё ещё очень мягкий, очень гибкий, продолжает учиться.

Тимка вдруг отвлекся и внимательно взглянул в глаза сотнику. Угадал, почувствовал то, о чем сейчас думает. Улыбнулся, успокоил:

— Знаешь, меня же профессор, Максим Леонидович, предупреждал. Мол, ты можешь вести внутренний диалог. С самим собой. Если надо, можешь разговаривать с каким-нибудь предметом, с воздухом, с облаками, но никогда не должен разговаривать со своим носителем. Как только он обретёт речь, он станет независим. У вас может быть только один голос на двоих. Не твой, и не его. Общий, обоих. Не сможете — проклянёте остаток жизни. Третье, ты не должен убивать его в себе. Если ты убьёшь душу носителя, ты умрешь. Потому что именно с его нейронной сетью связаны те рефлексы, которые обеспечивают твое дыхание, сердцебиение, координацию и прочие занятные штуки, которые делают тебя живым. Подавить его ты тоже не можешь, поскольку, если он не захочет жить, вы оба умрете. Ты старший, он младший. Ему с тобой должно быть интересно. Никогда не отталкивай младшего. Именно так профессор и говорил. Именно такими словами.

Я запомнил. Не сомневайся, господин сотник. Ничего подобного со мной не случится. Шизофрении не будет. Никогда!

Вернувшись в Михайлов городок, Михайло прошел в «административный корпус» и сразу же велел старшему писцу Илье позвать сюда дежурную смену. Ту самую, что уже не так давно допрашивали — и вполне по-серьезному. Однако же делать нечего — нужно было заново все проверить, так сказать, в свете вновь открывшихся обстоятельств.

— Демьяна сюда первого, остальных — следом.

Дожидаясь свидетелей, Миша опять припомнил теорию управления, не раз уже она его выручала, действовала даже применительно к этой, почти что былинной, эпохе.

«Ну, сэр Майкл… Как беседу построим?»

Обижать юных воинов недоверием не очень-то хотелось, и нужно было срочно придумать какую-то важную причину — с чего бы их снова опрашивать? Да вот так и сказать, честно — «в связи с вновь открывшимися обстоятельствами»! Сослаться на ведуний, на ту же Юльку, на Нинею… На Нинею — даже лучше, она для многих, кто еще старых богов помнит — а таких тут большинство, — авторитет…

Да и власть свою сейчас надобно не очень сильно выказывать. А то — Кузнечик прав! — точно слухи пойдут — мол, не доверяет сотник даже своим, разве же это дело? Этак аккуратненько все уточнить, перепроверить… в дружеской беседе, да-да, вроде того.

Хмыкнув, молодой человек быстренько уселся на первый попавшийся стул — вовсе не во главе стола. Придвинул к себе кучку бумаг и свернувшихся берестяных грамот, вчерашних еще или даже позавчерашних — все по хозяйственным делам… «Сим докладаю об устранении недостачи проса…» Просо! Недостача. Вопрос стратегический! Из чего младшей страже похлебку варить? Тем более в условиях приближающегося голода. Ладно! Хорошо хоть устранили. В Ратном раздобыли или где в деревнях? А ну-ка… Ах, в Василькове да с Нинеиной веси — кто остался уж! «На прокорм отроцев, что из веси тож». Что ж, хитро́! Умно́ даже. Типа, попросили и вроде как для своих… А Нинея Всеславна до сих пор сих отроцев своими считает… Тех, кто в лихоманку выжил. Ну, пусть считает. Пока…

Так, а это что? «Об излишествах дичи». Ничего себе! Об излишествах… Некоторые, вон, просо по болотным весям выпрашивают, а иные — жируют? Дичи у них излишек. Так, а как такое быть-то может? Что, не единым коштом живем?

Сотник развернул грамотцу, вчитался…

Вообще, здорово, что есть береста — с подачи Тимофея хоть и поставили бумажную мельницу, да с бумагой пока что не очень — дороговато. Впрочем, развивать это дело надо! Кузнечик пошутил как-то — мол, скоро газету начнем выпускать… Ну, это дело будущего. Хотя… Газета — регулярная информация в том ключе, что выгоден власти — это ведь очень даже неплохо! Пусть пока и на бересте… Чтоб сплетен меньше, чтоб народ успокоить… Кстати, успокоить и сплетнями можно… но и газета — очень даже ничего!

Правда, береста — вещь специфическая. С одной стороны — дешевая, вообще ничего не стоит и везде есть. Надо чего написать — срезал с березы или даже сорвал. Если время есть — в кипятке вымочил, но, коли спешно, так можно и так. Для красоты и вящего благонравия можно края бересты аккуратно обрезать — опять же, если время есть. А нет — так можно и не обрезать. Еще плюсы — не нужно чернил (хотя, если они есть, то можно и использовать), достаточно только «писала» — железный стержень сантиметров пятнадцать-двадцать длиной, с одного конца заострен, с другого — лопаточкой. Все писцы такое на поясе носили, а кто поважней — к примеру, тот же Илья — так еще и в кожаном мешочке, бисером вышитым. Ну, кому что… Кому — меч, а кому, вот, писало. Хотя, надо сказать — писало иногда пострашнее меча будет! Особенно в умелых руках… Информация — это очень важно. Без нее — нет власти.

И впрямь газетой заняться? Поручить — Тимофею да Илье, недаром же тот старший писец! Начальник канцелярии младшей стражи.

Береста, конечно, хорошо, но есть и недостатки. Самый главный — долго не хранится, материал скоропортящийся — лишь иногда, в болоте, может и с полтысячи лет пролежать (в том же Новгороде), но как на воздух попадет — всё! Пиши — пропало. Да и писать приходится экономно, интервалов между словами не делая, и влезает-то всего строчки три-четыре. Для записок — даже для деловых, для черновиков — сойдет, а вот документы поважнее хорошо бы иметь на пергаменте, выделанной телячьей коже, что сто́ит — мама не горюй! Так что бумага, сэр Майкл, — это будущее. В самом прямом смысле. Не зря ведь сказано — кто владеет информацией, тот правит миром.

— Илья! К вечеру девчонок вели созвать… Ну, тех, шустрых… Да, и квасу пусть кто-нибудь принесет, — Миша поднял стоявший на столе кувшин, поболтал в руке — пусто. — Только — обычного, не ставленого, не хмельного. Не хватало мне тут еще подростков поить.

— Сделаю, господин сотник! — из сеней донесся бодрый голос секретаря. И оттуда же топот сапог.

— Господин сотник, десятник Демьян по вашему приказанию…

— А, Демьян, дружище! — Михайла нынче был не строгий командир, а сама любезность. — Проходи, присаживайся… В ногах правды нет. Кваску испей вот.

— Благодарствую…

Кваску Демьян — тот еще бугай и себе на уме — испил охотно. Однако же не расслаблялся — глаза-то смотрели настороженно, холодно. И желваки, желваки ходили… видать, парень всерьез настроился десяток свой защищать, караул.

— Ищем мы, Демьян, пропавших дев…

Десятник сразу же подобрался, дернулся — ну, точно, ждал к своим часовым претензий. Так ведь это и хорошо, когда командир за своих людей — горой! Хуже, когда наоборот — так тоже случается.

— Поня-атно, — поставив расписанную под хохлому кружку на стол, протянул Демьян. — На столбе — мочало, начинай сначала. Мы же докладали уже.

— Ничего, — сотник чуть дернул нижней губою, однако справился, удержал гнев. От принятой линии поведения пока что отступать не надобно.

— Тут новости появились… Тебе скажу, но ты это… не особо…

— Да что же я, не понимаю?! — десятник явно обрадовался оказанному «ви́сокому» доверию… чего и ожидал Михаил.

— Понимаю все, господин сотник. Да и мои не растрезвонят, нет!

— Так я и не думаю, что растрезвонят… Ты квас-то пей… В общем так, и Нинея с веси, и Юлия… и охотники некие… говорят одно — половцы наших девок не крали и не убивали никого.

— Так и я же о чем! — взвился было Демьян. Да тут же успокоился, сел — судя по всему, претензии его караульным не грозили.

— Уж неужто мои бы половцев не заметили?! Да и «лешаки» бы точно гонца послали. Боярин Медведь бы предупредил.

— Да, не половцы, сказал уже… — Миша и сам потянулся к квасу. — Людей твоих я и словом не упрекну. Пусть только корабельщиков наново вспомнят. Да все четко — какие ладьи проходили, в какое время, куда. Даже челны рыбацкие — и те… Да! Помню, они уже это говорили. Мол, все, как всегда. Теперь еще раз. Чтоб у меня вот здесь, — сотник постучал себя по виску, — все сложилось.

— Так сложится, господине! — вскочил на ноги Демьян. — Ужо, я их посейчас…

— Их Илья позовет. А ты, друже, посиди, послушай. Может, и добавишь чего.

Вот так вот! Чтоб знал, никто тут против тебя не «копает». Никаких тайн.

Первым вошел худощавый парнишка с растрепанной головою, длинный, как жердь. Все звали его Жердяй — и эту кличку Михаил уже слышал… ТАМ, дома… Где конкретно, пока что не припоминал.

— Лодейки-то? Да, были. При мне пять прошло. До полудня? Так все пять до полудня. Три — в Туров, и две — в Киев. Куда там еще плыть?

— Так в Царьград! — десятник не преминул показать свою «умность». Еще бы — про Царьград знает. Не хухры-мухры.

— А хоть и в Царьград — так все одно через Киев. Две ромейские ладьи — моноксилы… — вот тут уж настал черед и простого унота — ратника младшей стражи. Жителя дальних болот.

— Ишь ты — моноксилы, — прищурился Миша. — Что про них знаешь?

Жердяй повел худым плечом:

— Так это как наши однодревки, только покрасивше малость. Киль из одного ствола, борты-насады. Складная мачта. Дюжины две-три гребцов, они же — матросы. Ну, ежели потом через море… В Царьград ежели…

— Да ты не поясняй, мы и так понимаем, — осклабился десятник. — Чай, не дураки же перед тобой сидят.

— Да я…

— А что значит — «покрасивше»? — Михайла покусал губу.

— Ну-у… — Жердяй ненадолго задумался и вдруг улыбнулся, показав редкие желтые зубы. — Ну это… изукрашены всяко.

— Помнишь, как?

— Вот этого не скажу…

— Ладно. У других спросим. А в Туров какие прошли?

— Две киевские и одна — ромейская. Киевские поменьше, ромейская — большая. На сорок гребцов.

— Та-ак…

Миша сразу припомнил место, где остался след от ладьи… Если ромеи — или даже киевские торговые гости — причаливали к берегу… Могли девчонок украсть? А запросто! Все равно кто — киевляне, новгородцы, греки… Дело-то выгодное. Когда никто не видит. Ладно… а на убийство пошли бы? А почему бы и нет? Опять же, не просто так, а чтоб все шито-крыто.

Остальные караульные поведали то же самое. То же, что уже и без того было написано в постовых ведомостях, на бересте. Ничего необычного — дюжина ладей прошла в Туров и семь — из Турова. Из тех, что в Туров — пять ромейских, в обратную сторону ромейских — три. Остальные все — русские, но бог знает чьи. Киевляне, новгородцы, ладожане… Да мало ли?

— Ладно. В Турове справимся. А вот ты тоже сказал — «красны». Ну, красивые то бишь… — выпытывая подробности, сотник пристально взглянул на последнего (или лучше сказать — крайнего) из караульщиков. Взглянул… и, не то чтобы захохотал, но едва не расплылся в самой широкой улыбке. При одном взгляде на этого парня хотелось тут же запеть: «Рыжий, рыжий, конопатый убил дедушку лопатой!»

Настолько уж парнишка был… Ну, прямо как солнышко! Круглое, густо усыпанное веснушками лицо, синие восторженно-смешливые глаза и буйная огненно-рыжая шевелюра.

«Рыжий, Рыжий, конопатый…» Звали его Вели-мудр. Уж совсем не в тему! Ну, конечно же, местные оглоеды живо сократили — Велька.

— Так красивые, оно понятно… И узорочье всякое, и на носу — фигуры, а позади — либо шатер, либо вообще — изба! Ну, небольшая такая…

— Каюта кормчего… Большая и не может быть — это же тебе не океанский корабль!

— Каю-та? — Велька изумленно сунул в рот указательный палец. И такой уморительный у него стал вид, что оба начальника — Миша и Демьян — не удержались-таки, громыхнули смехом.

— Да, каюта, — сотник смеялся до слез. — Чай, не радиорубка!

— Ну, насмешил, паря, — сквозь смех бросил Демьян. — Вот ведь, живут в лесу, молятся колесу…

«Про лес-то он правильно сказал, — подумал Миша. — Велимудр ведь из Нинеиной веси… последыш… как и Ермил. Так что и про колесо — почти что правда».

Рыжий на смех не обиделся — похоже, он вообще был не из обидчивых, — терпеливо ждал, пока все отсмеются.

— Ты про фигуры сказал? — Михайла, наконец, смог говорить. — Что за фигуры?

— Две — святые с крестами, в одеяниях долгих, один — конь, — важно уточнил подросток. — Букефал называется. Ну, был такой в древности царь Александр, так вот он…

— Да знаем мы про Македонского! А конь-то…

— Так там, на носу — и надпись. У кого — и сзади. А я по-гречески могу, меня отец Михаил покойный учил когда-то!

— Учил… — сотник задумался. — Постой. Как отец Михаил? Ты же с Ниениной веси?! Что, Нинея Всеславна так вот тебя спокойненько отпускала?

— Бабушка Нинея вообще меня не любила, — пожал плечами юный Велимудр. — Сказать по правде — терпеть не могла. Все охальником обзывала. Потому что веселый, и в разные страхи не верю. Она пыталась как-то — не вышло. Озлилась тогда, прогнала… Еще до того, как мор начался. И посейчас, как увидит — плюется.

«Ох, ничего себе! Слышали, сэр Майкл? Этот рыжий парнишка, похоже, утер нос велесовой Ведунье! Ну, сам — вряд ли, слишком уж юн. Скорее — это все-таки гены. Насмешник, весельчак… Такому разве что греческие боги по нраву придутся… или даже римские… Стоп, Михаил Андреевич! Отставить. Парнишка же про отца Михаила сказал!»

— Да-да учил, — дернулись рыжие вихры. — Немного, правда. И недолго. Но книжки дал — Новый Завет, псалтырь. Так я и выучился.

— Молодец, — Михайла одобрительно хмыкнул. — Так ты, может, всех ладей названия вспомнишь?

— А я их, господин сотник, и не забывал. Просто вы раньше не спрашивали!

Уел! Уел, черт рыжий!

— Ну, говори, говори уже.

— Значит, так…

Велька принялся загибать пальцы… Жест, кстати, для здешних мест не очень-то характерный, скорее — у господина сотника и подсмотренный. Или у наставника Тимофея! Ишь ты… Что же это рыжий-то — издевается? Да нет, не похоже. Скорей, ему просто удобней так…

— Значит, вот… Сначала — в Туров. Первым прошел «Святитель Николай Мир-Ликийский», за ним — «Букефал», а потом — «Гиперборея». Здоровенная такая ладьища! Две ка-ю-ты — на носу и сзади.

— Проще сказать — на баке и на юте, — вспомнил свое морское прошлое Михаил Андреевич. — Обратно?..

— Обратно — «Святая София», — мальчишка наморщил нос. — Так себе лодейка, совсем маленькая, на дюжину гребцов. Такие обычно за медом да воском плавают. Не лодейка, а какой-то плот.

— Ишь ты — плот. А тебе сразу крейсер подавай!

— Кре…

— Не бери в голову… Лучше скажи, где зуб потерял?

Во время беседы парнишка пару раз улыбнулся… Лучше бы он этого не делал. Десятнику стало еще смешней, да и господин сотник еле сдерживался. Улыбка-то у рыжего оказалась та еще — щербатая! Одного зуба не хватало — почти что посередине. Верно, выбили, ага… За то, что насмехался…

— Зуб? А! Это Горька, сестрица моя… Не родная, седьмая вода на киселе. Но мы с ней дружили.

— О-ха-ха! Да я уж вижу… Дружили они! Зуб выбила! — колыхаясь от хохота, сполз со стула Демьян.

— Ну, она, верно, нечаянно… — усмехнулся сотник.

Рыжий тут же вскинулся, весело сверкая глазами:

— Ну да, нечаянно… Еще как отчаянно! Куда целилась — туда и угодила. У Горьки рука — верняк!

— О как! Почти родному братцу!

— Так я и говорю… — шмыгнул носом парнишка. — Я просто за ней следил… Ну, она на реку пошла, купаться. А я место заприметил.

— Ага-а-а! Я даже догадываюсь — где!

— И одежку ее спрятал! Ну, чтобы развеселить, чтоб радостной стала… А то такая грустная вся…

— Х-ха! Вижу — развеселил… Чем это она тебя?

— Да бабкой. Ну, конская, для игры…

— Постой, постой… — допив кружку, Михайла задумчиво прищурился. — Горька, говоришь? Горислава? Блон… светленькая, та, что тоже пропала… на реке…

— Пропала, да… — внезапно насупился рыжий. — Но убитой ее не нашли. Значит, сбежит скоро. Обязательно сбежит.

— Сбежит?

— Вы не знаете Горьку, господин сотник, — парнишка явно пригорюнился, даже рыжие вихры поникли. — Самая близкая моя родня… хоть и седьмая вода. Если искать куда поедете — меня возьмите! А, господин сотник?

Миша лишь плечами пожал:

— Может быть, и возьму.

«Не ясно было пока, куда ехать. Впрочем, почему же не ясно? В Туров! Там все концы, там — город, торговля, купцы… О как — почти рифма сложилась! Да вы просто поэт, сэр Майкл! Значит, в Туров… Но вовсе не прямо сейчас. Есть еще одно дельце».

К вечеру секретарь — старший писец — Илья, как и было приказано, созвал «шустрых дев» — записных малолетних сплетниц. Впрочем, малолетними они были только по меркам Михаила Андреевича, в ЭТУ же эпоху тринадцати-пятнадцатилетние девушки считались вполне себе взрослыми. Что и говорить — невесты уже, а кто и замужем. После пятнадцати-шестнадцати лет вообще сложно было с замужеством. Никто не брал — старая.

Парочка из таких бойких — «шустрых» — девиц-блондинок исчезла вместе с остальными пропавшими, остались лишь три подружки-хохотушки — Ладислава, Добромира, Любава, они же — Евдокия, Ирина и Ксения. Ну, это если по-христиански, здесь, в глуши, еще сильны были старые верования и те, кто их яростно исполнял — та же Нинея Всеславна. Правда, «шустрые» подружки старых богов не любили — сташны́е все, корявые, еще и жертвы им приносить нужно, задабривать. Куда уж лучше добрый и всепрощающий Иисус Христос! Тем более на иконах да на распятии он такой красивый!

Сами ли хохотушки до такого богоискательства мыслями дошли, или помог покойный отец Михаил, кто его знает? Может, и то повлияло, что в Ратном открытых язычников не особенно жаловали, хотя почти никто от старых богов не отказывался. Даже не столько богов, а всякую языческую нечисть признавали, никак с христианством не связанную. Всяких там домовых, русалок, банников, леших… Такое вот двоеверие на Руси-матушке все века и держалось!

Выбрав в качестве «информационного оружия» молодых незамужних дев, Миша преследовал несколько целей. Во-первых, на них было легче влиять. Господина сотника они просто боготворили, всегда — ну, почти всегда — слушали с благоговением и все поручения исполняли в точности… или уж как могли, но со всем старанием.

Во-вторых, они и сами имели куда большее влияние на молодежь, нежели, скажем, жена старосты и прочий пожилой «женсовет»! А молодежь — это будущее, кто же от будущего откажется?

Ну и в-третьих, Михайле просто приятнее было с молодыми общаться… Хотя Юлька, узнав, зубами скрипела. Ну, так она на всех девок скрипела, которые вокруг ненаглядного Миши «вились».

Эти вот, хохотушки девчонки — хоть куда — симпатичные! Евдокия-Ладислава — статная, черноглазая, чернобровая, сильная. Врежет кулаком промеж глаз — мало не покажется! Некоторые из младшей стражи — тому свидетели… пробовали… получали…

Добромира-Ирина же — наоборот, маленькая такая худышка, выглядевшая куда младше своих пятнадцати лет. У нее даже и грудь еще не выросла, не оформилась — волосы темно-русые остричь — вылитый мальчик.

А вот Любава-Ксения — пухленькая, востроглазая. Ну, такой живчик — ни секунды спокойно не посидит, этакая Трындычиха!

«Шустрых» дев сотник, как и всегда, встретил приветливо. Усадил за стол, велел принести сбитню да пирогов с рыбой. Пироги, правда, из гречишной мучки, пшеничной-то уж почти и не осталось. Девы и такому были рады… а пуще того радовались, конечно, не пирогам, а отношению.

Все правильно: исполнитель, действующий почти что самостоятельно, и уж тем более — творчески, должен чувствовать всю свою значимость… и об ответственности не забывать.

— А, девицы-красны, вы пироги-то кушайте, не стесняйтесь!

— Да мы кушаем, господин сотник.

Согласно теории управления, исполнителям всегда нужно давать задание в соответствии с их возможностями, по силам. Ничего такого тайного Михаил «шустрым» не поручал, однако же тайной являлись сами подобные встречи. Хотя в Ратном все знали — девки в Михайлов городок ходят дорожки ткать да кудель прясти. Ну, правильно, кто же этим всем заниматься будет, не ратники же?

На самом же деле… Нет, и ткали, и пряли тоже, но не это было главным. Разговоры! Беседа. Указания!

Михайло про девок все понимал и вовсе не ожидал от них сохранения полной секретности. Требовал лишь не ссылаться на него, а на кого ссылаться — всегда указывал. Этак вот ненавязчиво…

— Ох, девы, знаете ли, что мне вчера на пристани рыбаки сказывали? Про наших пропавших дев?

— И что же, господин сотник?

— Да вы пироги-то кушайте… А сказывали, будто бы стража-то наша стойкая да глазастая чужих в лесах не углядела. Так и не было ведь в лесу чужих. В лесу не было, а на реке — были.

Вот тут Михайла чистую правду сказал — что и сам знал, к какому пришел выводу.

— С реки супостаты явились. Быстро девок похватали — и на ладью. Найти теперь их нетрудно. Найдем… Вы это всем расскажите. И еще скажите — мол, не наобум дев похватали. Не просто так. Из наших есть помогатели. Пособники, ага. Мол, сам господин сотник их ищет и очень скоро найдет. Уже нашел почти.

Вот тут сотник пошел на хитрость. Специально, чтобы выявить сообщников, которые однозначно имелись. Где-то поблизости — в Ратном, на реке, в деревнях. Даже здесь, в Михайловом городке, может…

Сколько их — двое-трое, один — пока что не ясно. Ясно, что сообщник — или сообщники — есть, иначе бы не прошло все так гладко. Злодеи четко знали все места, где девок «ловить» можно. Туда и явились. Сделали свое дело и — быстро — назад. На ладью — да, скорее всего, так оно и было.

И кто же эти иуды… или иуда? Как вычислить?

Пока девчонки вкушали пироги, Миша рассуждал про себя, думал… Вернее сказать, главное-то он продумал заранее, и вот теперь надо было это как-то подать, разжевать… чтоб исполнители поняли.

С точки зрения теории — сообщники делятся на несколько видов. Организатор — в нашем случае купцы-людокрады и их пока еще неведомый заказчик — он же и подстрекатель. Непосредственные исполнители — купеческая ватага, охрана… и даже, может быть, кто-то из местных пособников. Привел, показал… да свидетелей — ножом по горлу. А потом — еще и стрелой половецкой. И половецкие следы — сапоги степные. Чтоб на половцев и подумали.

А вот теперь пусть пособники знают — не вышло у них с половцами! Пусть испугаются, зашевелятся, запаникуют — вдруг да чем-нибудь себя и выдадут? А чем выдадут? Да всем своим необычным поведением! Коли уж сам господин сотник за дело взялся, да еще колдуний-ведуний привлек — всё! Рано или поздно отыщут. И что остается? Бежать. А куда? А вот у девчонок и спросим.

— Да много куда есть убежать, — добив сбитень, глубокомысленно протянула худяшка Добромира. Мира, как ее в Ратном кликали. — Можно в Туров, в Пинск. А можно и куда подальше — в Чернигов, в Смоленск, в Полоцк, да на Волынь даже. В Киев тоже можно. Только вот, господин сотник, сам знаешь — кому нужен изгой? Бежать — это же все бросить! Ладно хозяйство — дело наживное, но весь свой род. А как одному выжить? Никак.

Михаил задумчиво покивал. Права девочка. Одиночке не выжить никак. И так долго еще будет, до отмены крепостного права как минимум. Да и то… Вон, Столыпин в начале двадцатого века какую реформу затеял, хотел самостоятельным мужика-крестьянина сделать — и что? Кто-то — да, большинство же — нет, не захотели. Кроме желания — и умения — самому отвечать за свою жизнь и жизнь своих близких, еще нужнее очень неплохой ресурс. А где его взять при господстве натурального хозяйства? Когда тут периодически целыми племенами голодают, целыми княжествами!

— Можно к ватаге какой прибиться, — подала голос пухленькая Любава. — К артельщикам или на севера, на волок, податься — там много таких, без роду, без племени.

Статная Ладислава усмехнулась:

— Ты еще скажи — к разбойникам или к половцам. Они-то, может, и примут… так это все нажитое бросать. Да семейство — родителей, жену, детей…

— Если они есть.

— Так у нас бобылей — раз-два и обчелся.

— В общем, так, девицы, — потер руки Михайла. — Ясно, про что говорить-то?

— Да уж ясно, господин сотник.

— Ну, и заодно приглядите… если кто вдруг чего… Ну, вы поняли.

О купцах можно было узнать только в Турове. Не так и далеко. Да ведь и было у кого узнавать-то! Через того же купца Никифора-торговца, родного дядюшку Миши. Через родича — боярича Семена. Да и знакомый кормщик-приказчик там есть, Ходок. Если, правда, тот еще жив. Ну да не слыхали покуда, чтоб помер.

Однако стоит ли действовать так вот, нахрапом? Так вот явиться — не пойми зачем. Не праздник нынче, не ярмарка — зачем в город-то? Покосы в разгаре, прополка, опять же — учеба ратная. А ярмарка еще только на Яблочный Спас.

Так, не таясь и сказать — мол, дев пропавших искать приехали? Чтоб потом весь Туров сплетни сводил? С Семки станется! Еще дойдет и до князя… А тот и скажет, что это за сотники в Ратном, у которых девок крадут столь нагло? Полохолы лесные, а не сотники. Зачем им и власть-то дана? Может, других сотниками поставить?

— Так и скажут, — Корней Агеич угрюмо подпер щеки руками. — Не сам князь, так бояре его.

Староста тут же поддакнул:

— Ага! Лучше уж как-то тайно искать…

— Слыхал, внучек? От то хорошо сказано — тайно!

Миша вскинулся было:

— Так здесь-то, в Ратном, никакая же это не тайна!

— То — Ратное, а то — Туров, — резонно возразил дед.

Они сидели втроем, в Ратном, в дедовой избе. Точнее сказать, в добротном бревенчатом доме, в застланной половиками горнице, с топившейся по-белому печью…

Наверху, в светлице, слышались женские голоса — собирались на двор, на поля, а кто и в лес — по ягоды. На работу! Михайла нынче явился рано — время было дорого.

— До Турова-то покуда про наших пропавших девок вести дойдут? — отпив пива, вовсе не хмельного, густого и по цвету — янтарного, Корней Агеич наставительно рассуждал дальше. Усмехался в бороду — как же, всегда приятно поучить чему-то сотника-внучка.

— На Яблочный Спас разве что… Когда почти все — на ярмарку… Да и что узнают-то? То ли пропали девки, то ли заплутали в лесу, то ли в болотине утонули. Да и не девки то были, а детушки малые. Бабки-няньки не уследили, вот и… Ну. Пропали и пропали — девки, детушки — бог весть кто. Бывает, мало ли. Не такая уж и новость. Это, если слухи с ярмарки поползут. А вот, коли ты, Миша, да со людищи своими явишься… Да ишшо у князя помощи попросишь…

— Да не собираюсь я никого просить!

— Ну… или к Никифору заглянешь. С Семкой встретишься… Тут-то ты никого не поймаешь! Никифор — купец. И купец богатый, удачливый. Потому и врагов у него — ого-го. Мыслю, не один соглядатай к Никифору приставлен. И от врагов, и от друзей, и от завистников. И от князя даже.

— Так что же делать-то? А! — Михайла тут же сообразил, усмехнулся. — Так мы не девок искать поедем. А мед продавать. Твой, между прочим, мед. С пасеки.

— Ме-од? — покачал головой Корней Агеич. — Так ведь до ярмарки-то…

— Так что, у тебя нет меда-то? — Миша не отставал от деда.

— Да как нет-то? Есть. Немного, правда, но…

— А царьградская-то навигация совсем скоро заканчивается…

Староста Аристарх и Корней Агеич непонимающе переглянулись:

— Чего заканчивается?

— Ну это… плавание. Ладьи, те, что в Царьград — уже сейчас должны выйти.

— А, ты про это, — махнул рукой дед. Махнул и тут же одобрительно рассмеялся: — Ох, Мишаня, хитер! Стало быть — грекам мой мед повезешь?

— Именно так.

— Ну-у… Ты это, не продешеви там. Кого с собой взять думаешь?

— Да из своих, человек с дюжину. Лодка еще нужна. Хороший такой челн.

— Лодку я тебе, Миша, дам, — староста пригладил черную, с заметной проседью, бороду. — Только ты ее смотри, не утопи там.

Михайла лишь отмахнулся и потянулся за кружкой. Допил, поднялся на ноги:

— Ну, ладно, пойду я. Вам-то в городе нужно что?

— Да потом, на ярмарке купим.

— Тогда к матери загляну, спрошу.

Матери, Анне Павловне, тоже ничего не было нужно…

— Братцу Никифору да племянникам поклон передай. От меня да от сестриц твоих, Анюты да Ельки. А так… Ну, разве что поволоку ромейскую да костяной гребень. Пуговиц золоченых еще можно… но так, особо-то не ищи. Грекам вот-вот на Царьград — все дешево будет. Постой! Я тебе шкурок беличьих дам. И куньих.

— Да что ты, мама!

— Сказала — бери. Что-то брату подаришь, на что-то — пуговицы да гребень… Удачи тебе, сынок! Да храни тебя Господь.

Обнявшись с матерью, молодой человек сбежал по крыльцу и, прыгнув в седло, погнал коня в городок. По пути завернул к Настене, к Юльке…

Спешился у плетня:

— Эй-гей! Есть дома кто?

Юлька выскочила сразу, подбежала к плетню, заулыбалась… Заглянула Мише в глаза… и вдруг как-то сразу осунулась, посмурнела:

— Ах, Михайла… чую — прощаться пришел.

Х-ха! Откуда и знает-то? Так ведь как откуда? Юлька не только лекарка, но и ведунья. Между прочим, не их самых последних.

— Ну, не так уж далеко и еду. В Туров. Да и ненадолго, — несколько смутился молодой человек.

Склонив голову, девчонка прищурилась, взглянула этак пристально, словно бы прямо в душу заглянула:

— Ой, Миша, Миша… Ты сам еще не ведаешь, насколько долог и труден путь твой.

— Так жизнь!

— Я не про жизнь. Я про дорогу. Ну… поцелуемся на прощанье!

— Говорю же, я не…

Не дали договорить сотнику. Ожег губы терпкий вкус поцелуя. Жаркого, долгого… Настолько долгого, что Мишу бросило в пот, и все тело словно задеревенело… Захотелось схватить эту красивую девчонку в охапку, утащить на сеновал… раздеть, ласкать, целовать, гладить все тело…

Похоже, то же самое ощутила и Юлька. Отошла, улыбнулась этак по-женски… верно, хотела что-то сказать, да мать, Настена, вышла на порог:

— А я слышу — кто это тут? Проходи в дом, Миша.

— С удовольствием бы, тетушка Настена. Однако — дела.

Взлетев в седло, сотник подогнал коня и скрылся за густыми кустами орешника. А Юлька все стояла, все смотрела ему вслед, кусала губы…

Настена подошла к дочери, ласково обняла за плечи:

— Эх, Гуня… Понимаю — трудно тебе. Однако думай! Выйдешь за него замуж — всю силу свою потеряешь. Помни — мы с тобой особые, простое людское счастье для нас недоступно.

Юлька ничего не ответила. Лишь по щеке ее скользнула слезинка…

Туровский купец Никифор гостей встретил приветливо. Особенно, когда узнал, что те ненадолго. Да и немного их и было, Михаил взял с собой дюжину ратников младшей стражи, в их числе — смуглоликого умника Ермила и рыжего Велимудра — Вельку. Тот сам напросился поискать «сестрицу» — сотник запомнил, взял. Раз уж сам проявил инициативу, значит, будет и толк.

— Поклон тебе дядюшка от матушки моей, твоей сестрицы, и от всех прочих. Все — подобру-поздорову. Как твои?

— И мой, слава Господу, — купец перекрестился на висевшую в углу икону ромейской работы, в золотом окладе, с горевшей зеленоватой лампадкою. Не у каждого князя подобные иконки имеются, небось, денег стоит немереных. Хвастал дядька, чего уж!

— Хороша иконка-то, — сдержанно похвалил гость.

Хозяин оценил вежливость, улыбнулся:

— Так, из самого Царьграда — Константинополиса!

— Вот я как раз про Царьград…

Не тратя лишнего времени на приветствия и поклоны, сотник сразу же перешел делу, хотя в те времена принято было не спешить. В деревнях и не спешили, а вот в городе… да еще у купцов… Никифор все же был деловым человеком, нехилый бизнес имел и время ценил — и свое, и чужое. Так что «торопливость» племянника здесь пришлась ко двору.

— Что торговые гости царьградские, еще к дому не подались?

— Да кое-кто есть еще… Но и те — вот-вот. Да садись, садись, Миша… Семен-то боярич нынче с княжьими людьми, на охотах.

— Ничего себе!

— А твоим-то я велел уже стол накрыть…

— Благодарствую, дядюшка.

Так уж было принято среди торговцев — важные дела обсуждать с глазу на глаз. Да и отроки младшей стражи богатому купцу не ровня, нечего их с собой за один стол усаживать! Чай, не родичи. Иное дело — Михайла. Судя по доходившим слухам — паренек-то входил в силу. Что и говорить — в таком-то сопливом возрасте — а уже сотник! Правда, умен не по годам — это Никифор еще в прошлый Мишин приезд заметил. И не забыл — сделал выводы. Ссориться с племянником не стоило, лучше помочь… но слишком уж близко не допускать и дела свои не показывать.

— Ну, Миша… за встречу!

Выпили стоялого медку, крепкого — но всего-то по чарочке. Закусили пирогами с визигой, ушицею налимьей и ушицею осетровой, и печеною белорыбицей, и киселем «белым», овсяным, и ягодным — «красным»… День-то был постный — пятница — мяса к столу не подавали. Правда, мед стоялый… Ну, тут уж сам хозяин расстарался. Остальные-то напитки и вовсе не хмельные были — разбавленная медовая водица — сыто — да сбитень.

— Хорош у тебя медок! Вот и нам бы свой купцам ромейским продать. Мед хороший! С дедовой пасеки. И еще книгу бы найти… ромейскую… про то, как за землей ухаживать.

— Агрикультура называется. Хм… — Никифор ненадолго задумался, улыбнулся — в таком-то деле он помочь мог, вполне даже. Тем более особого труда это не составляло.

— Это тебе на заезжий двор старого Галактиона Грека надобно. Рядом с пристанью. Там и корчма, и купцы заморские живут, бывает по году. Сегодня-то поздновато уже — отдохните с дороги. А завтра с утра и… Я людям твоим в людской велел постелить.

Еще раз поблагодарив родственника, сотник отправился спать — и впрямь время уже было позднее, судя по всему — часов восемь-девять вечера. В те времена не полуночничали, как за окном темнело — ложились, и вставали с первыми лучами солнца. Да и часы делились на «дневные» и «ночные», на «зимние» и «летние». Летний дневной час был куда длиннее зимнего, а ночной — короче.

Челнок с медом оставили на торговой пристани, у нижних мостков, приставив двух ратников на сторожу. Хотя смотритель рынка Антип обещался и сам приглядеть, да все же к своим-то доверия больше. Да и Антип — тип тот еще! Скользкий и себе на уме.

Антипа в городе знали и побаивались все купцы, не зря. Сему скользкому типу подчинялись все соглядатаи княжеских мытника и вирника. К тому же Антип вполне мог поймать на каком-нибудь грешке мелкого торговца да завербовать в агенты — запросто! Велит все примечать, обо всем докладывать: кто какой товар привез да почем, не укрыл ли чего от податей, не торгует ли чем запрещенным? А потом мытник или вирник со стражниками пожалуют да либо виру возьмут разорительную, либо вообще весь товар в княжью казну заберут. Антип же отнятый товар на торгу и распродаст. У него в амбаре много чего лежит, если какого товара на торгу не нашел, ступай к Антипу — у него запросто может оказаться. Правда — дорого.

Про Антипа Миша еще в прошлый свой приезд все понял: тайная налоговая полиция и торговля конфискатом, плюс разветвленная агентурная сеть.

Стоило ли доверять Антипу? Вопрос риторический. Миша и не доверял — себе дороже. Однако доверяй — не доверяй, а использовать в своих целях можно. Да даже и нужно. Все одно Антип уже наверняка знает, с каким товаром явились. Однако все же ухо нужно было держать востро — вдруг да и Антип в краже девок замешан? Очень даже может быть, дело-то выгодное, если на поток поставить — большими деньгами пахнет. Однако и опасно — поймают, казнят сразу же! Зачем Антипу лишний риск, когда он и так весь в шоколаде? Хотя… деньги лишними не бывают. Не сам, так в доле — прикрывает малость людокрадов и копеечку свою с того имеет. Если что — отопрется, скажет — знать не знал, ведать не ведал, обманули, мол, сиротинушку злые греки… Если это вообще греки, а не ляхи или какие-нибудь там киевляне, черниговцы…

Миша вытянулся на перине поверх лоскутного одеяла. Хороша у Никифора гостевая комната. Светлица — без печки, летнее такое жилье. Окно большое, в свинцовом переплете не какая-нибудь там слюда — а настоящее стекло! Ромейское или из Волжской Булгарии — там тоже делать умели.

На широком подоконнике стоял кувшин с квасом — вдруг да гостю ночью захочется попить. Дядюшка еще намекал на молодую челядинку на ночь, однако же Михайла отказался — устал да и — паче того — подумать надо было. Порассуждать.

* * *

«Ну, сэр Майкл? Что скажете? Каков ваш грандиозный план, да и вообще, что мы имеем? Имеем: можно считать, внедрение в Туров прошло успешно. Дедушкин мед очень даже помог. Все — кому надо — считают, что ратнинцы явились в город, чтобы поскорее и подороже продать мед греческим купцам… которые вот-вот покинут Туров. Там же — скорее всего, возможно — на каком-то из греческих судов — находятся пленницы. Как узнать: где?

Ну, допустим, сэр Майкл, судно стоит в порту. Что там происходит? Кроме продаж, еще и обслуживание. Цистерны заполняются питьевой водой, плюс горючее, еще продукты… Продукты! Да и вода… Из реки или там, первого попавшегося водоема, воду пить никто не станет — чревато хворью! Воду надо обеззараживать — медом разбавлять или, там, вином. Ну и да — продукты. Сколько и чего на каждый конкретный корабль надобно? Если есть какие-то явные излишки… Еще бы узнать — где корабельщики эти продукты берут, у кого покупают? Антип — точно знает. Но стоит ли его расспрашивать? Опасно, да. Ну, а кроме Антипа — кто? Так старый знакомый — кормчий дядюшки Никифора Ходок, он же — Авраамий. Если жив еще… И если не…»

* * *

С Авраамием-Ходоком не вышло — с утра выяснилось, что дядюшка еще пару недель назад отправил его с ладьей в Новгород по торговым делам. Так что нужно было искать кого-то другого. Кого?

Всех своих парней сотник собрал на мостках, на пристани, у своего челна. Со стороны ничего необычного не происходило — торговцы решали какие-то свои вопросы — мало ли? Михайла говорил вполголоса, быстро и четко:

— Итак, наша цель — узнать, сколько еды и питья заказали на каждую большую ладью. Не так-то тут их и много. Денег я вам дам — посидите, походите, поговорите с людьми… Ваш интерес — тоже хотите заказать, ищете, где получше и подешевле. Тут подозрений не будет. Далее…

Чуть помолчав, сотник оглянулся по сторонам и понизил голос:

— Этак невзначай, в беседе, можете сказать, что, мол, слыхали, будто бы где-то пропали девушки… Не, не у нас, упаси боже! Скажем, недалеко, где-нибудь на Язде-реке, на Струмени… Блондинки пропали… ну, светленькие… Вы сами-то про это не знаете, просто так спросили — интересно ведь про девчонок. Неужто и вправду крадут? Ясно всё?

— Ясно, господин сотник!

— Тсс! Да не орите вы так! — Михайла погрозил кулаком. — И не сотник я для вас, а купец, а вы все — мои приказчики. Говорил же ведь уже! Забыли?

— Помним, госпо… господине! — вытянулся десятник Премысл, здоровенный такой парняга. И с умом. Так тоже случается, что у бугаинушки еще и острый ум. Таких вот Миша в поездку эту и подбирал — смышленых, умных.

— Так… Ждан и Дарен — на рыбацкий вымол… Чего ждете? Вперед!.. Премысл с Велебудом, Злато-мир с Вячко — на торговую площадь… Шаго-ом… арш! Да не ходите вы так — шучу я! Как обычные люди, идите…

Уходя, парни оглянулись, улыбки спрятали — показывая полное понимание всей серьезности порученного им дела. Сотник оглядел оставшихся:

— Архип и Трофим — остаетесь здесь, сторожить лодку. Ну и на мостках пошатайтесь… тут мальчишки… отроки местные рыбку любят ловить… Ага… Я — в корчму, в заезжий дом Галактиона Грека…

— А мы, господине? — тряхнув рыжими вихрами, обиженно вопросил Велимудр. Смуглый Ермил тоже поглядывал с укоризной. Мол, про самых младшеньких — и забыли.

Михаил усмехнулся:

— Вы-то? У Восточных ворот еще одна корчма есть. Туда и пойдете…

Парни обрадованно переглянулись. Миша тут же построжил отроков, погрозил пальцем:

— Значит так! Газеты не читать, байки не травить!

— Что, что, господине?

— Говорю — больше слушайте. Да зря казенные деньги не тратьте.

— Было бы что тратить-то, господине!

Ну, а что? Три резаны да четыре векшицы на двоих — обрезки серебряных арабских дирхемов — особо не пошикуешь. Были бы просто дирхемы — куны, да еще поновей, покрупнее — «хорошие», «добрые» дирхемы — «нагд» — «ногаты», — можно было чего и побольше купить…

Да что им там покупать-то? Уж точно не березовицу пьяную, не ромейское дорогое вино! На сбитень с пирогами хватит. Ну, на квас хмельной — буде понадобится новых знакомцев поить.

Распределив всех, Михаил еще постоял немного на пристани, полюбовался идущими по реке ладьями да пошел себе по мощенной дубовыми плашками улице. Улица называлась Торговая, шла мимо большого и красивого каменного храма — собора Петра и Павла, пронизывала торговые ряды и заканчивалась у ворот княжеской крепости — детинца. Тут все было по-серьезному — глубокие рвы, валы земляные, укрепления из толстых дубовых бревен — стены, и башни. Крепкие ворота, подъемный мост — попробуй, возьми!

Прилегающие к детинцу улицы с домами и храмами — Окольный город — тоже были окружены стеною. Однако же Туров разрастался — имелось уже и поселение за стеною — посад, ничем, увы, не защищенный, разве что словом да авторитетом туровского князя Вячеслава Владимировича, сына Владимира Мономаха и англосаксонской принцессы Гиты, лишенной своего королевства знаменитым нормандским герцогом Вильгельмом.

Заезжий дом Галактиона Грека — местный «Гранд-отель» — располагался на прилегающей к Торговой улочке с платанами и рябиной. Небольшая такая улочка, зеленая, симпатичная… однако же — шумная! То возы какие-то, то прохожие, всадники… Все промеж собой ругаются, всем вперед проехать надо! Одно слово — постоялый двор. Вон он, свои призывно ворота распахнул! Обширный двор, пристройки — конюшня, сараи какие-то…

Сложенная из толстых бревен «гостиница» произвела на Михаила весьма благоприятное впечатление — два этажа, серебристая крыша из осиновой дранки прямо сверкала на солнце, больно глазам. Видать, совсем недавно перестилали, заботились о гостях — чтоб не капало сверху в дождь.

На первом этаже, как водится, располагалась корчма. Длинные столы, лавки, горевший в глубине «зала» очаг, на стенах — подставки для тарелок, полочки с кувшинами, пучки пахучих трав, на дощатом полу — свежее сено.

Какой-то юркий человек в длинной ромейской рубахе выскочил, едва завидев вошедшего:

— Милости просим, милости просим! Откушать желаете? Или просто отдохнуть зашли?

Нет, не сам хозяин. Приказчик… Волосы прилизаны, бороденка редкая, весь из себя, аж лучится приветливостью!

Ишь ты… откушать! Ну да, тут же не просто корчма, где в основном выпивка да закуска, тут же — заезжий дом — «гостиница», «Гранд-отель». Тут не только выпить, тут и откушать можно… И скоморохов послушать, коли к ночи ближе зайдешь… Да и гулящие девки… не без этого, да.

— Пока отдохну.

— Березовица? Ромейское вино? Стоялый мед? — изогнулся в угодливом поклоне халдей. — Пиво? Квас? Сикера? Олус?

— Олус, пожалуй. И это, к нему бы…

— Орехи грецкие, ревень в меду, сыр…

— Орехи…

Есть пока не хотелось, а вот посидеть, посмотреть… Хотя, а что зря сидеть-то?

— Вот что, любезный. Я бы хотел заказать для ладьи припасы. Это можно сделать?

— Ну, а почему бы и нет? — вполне серьезно отозвался приказчик. — Вон, по лесенке подниметесь, там слева… увидите — седоватый такой старичок. Христофор Кузьмич, старший приказчик. Он все и расскажет. А я пока олус принесу.

Михаил так и сделал, поднялся на второй этаж: в углу, слева от лестницы, за столом сидел тот самый седоватый дед — старший приказчик. Стучал четками-счетами да записывал на распаренной бересте буквы с пририсованными сверху черточками — титлом. Что уже означало не буквы, а цифры.

Заметив посетителя, старик поднял голову:

— Вам чего, господине?

— Христофор Кузьмич?

— Ну я…

— Мне бы про лодейные припасы узнать.

— Добро, — старший приказчик кивнул и тут же перешел к делу, предварительно уточнив размер ладьи, количество экипажа и предполагаемую продолжительность плавания.

— Значит, в Царьград, с греками, собрались… Побыстрее бы надо — скоро все уйдут. Останутся только те, что до Киева.

— Так что с припасами? Я, видите ли, в первый раз… Сколько чего надо-то?

— Говорите, два десятка человек? С полсорока… так… На сорок и полсорока ден… Вам надо бы солонины… две дюжины бочек, да еще три дюжины бочонков вина, да мучицы… мучицу вам лучше в Киеве, там дешевле. Сами знаете, у нас нынче неурожай может быть.

Своим деловым подходом Христофор Кузьмич прямо-таки восхитил Михаила, несмотря на все эти старообразные «полсорока». Ну да, так тогда и считали — «по сорок». Но этот же…

Старший приказчик охотно ответил и на вопросы про остальных корабельщиков.

— Да, да, они тоже почти все у нас заказывали.

Ага, вот оно что! Грек Галактион не только постоялый двор содержал, но еще поставками занимался.

— Почти все?

— Ну да. И «Святая София», и «Святой Николай», и «Буцефал» тоже.

— А «Гиперборея»? — весьма к месту вспомнил молодой человек.

Приказчик кивнул:

— И «Гиперборея» — тоже. Однако не только у нас, — старик задумчиво почмокал губами. — До сих пор не пойму, зачем им так много? У нас на полторы дюжины человек перебрали, да еще и пошли к Антипу… Но к нему не советую, очень уж дорого берет.

Ну, вот оно! Стараясь не спугнуть удачу, Михайла покусал губу. Вот оно… Значит — «Гиперборея»? Ну, пока что — только предположения…

— Ну а вот интересно — куда им столько? Зачем?

— Исидор-грек, с «Гипербореи» кормчий, говорил, будто бы рабов хотят купить в Киеве. Управиться побыстрее, сразу и дальше плыть — так что искать припасу некогда. Удобнее здесь взять. Ну, раз им так удобнее… Одначе… — Христофор Кузьмич почесал бороду. — Одначе, может, и прав кормчий. Гости торговые всегда ватагой плывут, караваном. В Киеве еще и боевую ладью нанимают… Ну да — ротозейничать некогда.

От всей души поблагодарив старшего приказчика, сотник спустился в корчму, где ему как раз принесли орехи и олус — густое пиво на пахучих травах, терпкое и горьковатое. Как раз под орехи.

В одиночестве долго сидеть не пришлось — ближе к полудню народишка в корчме заметно прибавилось, заходили и артельщики — плотники, каменщики, землекопы — и торговые гости — купцы. Невдалеке — через стол — уселась честная компания корабельщиков, судя по «цоканью» — новгородцев.

— Ну, цто, робяты, выпьем?

— А ужо!

Совсем рядом, за стол присели еще трое чернявых, скорее всего — греков. Заказали разбавленного ключевой — «живой» — водою вина и еще из еды что-то. В ожидании заказа что-то негромко обсуждали, смеялись. Все одеты добротно — туники длинные из темно-голубой и синей с отливом ткани, с позолотой, с серебряной и шелковой вышивкой. Судя по одежке — не из простых матросов товарищи! О чем говорили — а черт его знает. Не по-русски же!

А в общем-то люди оказались интеллигентные, вежливые — заметив скучающего рядом сотника, пригласили в свою компанию. Славянскую речь все знали неплохо.

Выпили, познакомились…

Каллист, Феоктист, Георгий…

Михайло имена запомнил — авось, пригодится. Один — купец, двое — кормчие. Люди уважаемые, с разных судов, но еще в Константинополе все тоже другу друга знали. Вот и сейчас вспоминали дом… то и дело сбивались — обсуждали цены. Это уже — на понятном славянском диалекте, чтоб и новый знакомец мог принять в беседе участие. Элементарная вежливость — признак цивилизации и культуры. Именно так и выразился Феоктист-кормчий, поднимая очередной бокал. Да-да, пили из бокалов толстого синего и коричневато-желтого стекла. Цвет зависел от места производства, от примесей в песке — в Киеве синие делали, а, скажем, в Новгороде — желтые. Или наоборот.

Сотник тоже перешел на вино, заказал, как принято было, разбавленного — две третьих воды на треть вина — вполне интеллигентно. Половина наполовину разводили только горькие пьяницы, а уж совсем неразбавленное пили вконец опустившиеся люди. Типа вот северных варваров, всяких там варангов.

— А вы что здесь делаете, Михаил, если не секрет?.. Ах, продаете мед? Так мы у вас купим.

Вот так и деду угодил — за лодку меда заморский гость давал вполне приличную цену. Правда, с уговором — на вкус попробовать лично.

— Да хоть сейчас пробуйте! — радушно предложил молодой человек.

— Ну-у… сперва отобедаем, а уж потом…

И вновь о ценах заговорили. Тут Миша улучил момент, как бы между прочим, справился о ценах на рабынь, мало ли, кто-то и проговорится.

— Рабыни? — Каллист — сухопарый мужчина лет сорока — пригладил черную фасонистую бородку. — Ну, это смотря какие… и смотря в какое время. Если война какая и пленниц много…

— Ну, это понятно, — махнул рукой Миша. — Закон предложения и спроса. Если спрос выше предложения — цена на товар растет, если наоборот — падает.

— Я вижу, вы — бывалый купец, — торговый гость одобрительно покивал и потянулся к кувшину. — Все так и есть. Как вы сказали — закон предложения и спроса? Хм… верно, об этом еще кто-то из древних римлян писал. Так вот о ценах… В среднем за молодую красивую рабыню дают десять золотых монет — солидов. Но! — купец поднял вверх указательный палец. — Если девица умеет танцевать да еще и петь — цена может увеличиться и до сорока.

— А если какой-нибудь богатый и знатный человек…

— Под заказ? — Каллист вмиг ухватил суть. — Ну, тогда и вся сотня!

Михаил замолк, припомнив основную суть капитализма, о которой писал еще Карл Маркс. Или Ленин? Нет, все-таки — Маркс. А может, и… Впрочем, не важно — кто, важно что. Типа, за сто процентов прибыли капиталист продаст душу дьяволу, а за триста — нет такого преступления, на которое бы он не пошел! За триста… всего-то. А тут-то куда как больше! С другой стороны, зачем красть? Можно вполне официально купить за десять, продать за сто… Тоже прибыль не маленькая.

Так-то оно так… Только вот если другие купцы узнают, что кто-то скупает блондинок? Что с ценами? Так и до сотни догонят! Ну, почти… Да еще пойди найди этих блондинок-то. Кто же в самую страду рабочую силу продаст? Даже тех же холопок. Не-ет, разве что по осени… да и то — не всех. В общем, легче украсть. И хорошо бы это сделать тому, кто потом в тот же Туров и вовсе не собирается.

— Вы что так нахмурились, уважаемый Михаил? Вино кислое?

— Да нет, вино нормальное. Просто… книгу одну вспоминаю. Хотел бы купить…

— О, это вам надо к Антипу. Есть тут такой…

— Не, за книгами к Антипу — вряд ли… В Константинополе заказывать надо. Вы, Михаил, можете мне заказать — я привезу. Нет, так сделаю список. Но — дорого, не буду скрывать.

— А может, просто почитать? — с надеждой спросил Миша.

— Почитать — в библиотеке, — Каллист улыбнулся. — А где тут у вас ближайшая? Разве что у князя.

— Еще у боярина Аникея может быть, — припомнил кто-то из кормчих. — Да мало ли у кого из книжников.

— У отца Филофея…

— Ну да — у него.

— Вы, Михаил, у местных спросите. Что за книга-то?

— Да по трехполью, — сотник и не знал уже, как еще сказать. — Как землю лучше обрабатывать…

— А! Агрикультура! — поставив бокал на стол, рассмеялся торговец. — Вам Колумелла нужен, Катон Старший или Марк Теренций Варрон.

— Так много? — совсем по-детски изумился Миша.

— Что-нибудь у кого-нибудь да найдете. Правда, скорее всего, они на латыни все.

— Ничего. Монахи переведут. Они ведь латынь знают.

Сразу после обеда сотник и царьградский торговый гость Каллист Схолиес отправились на дальнюю пристань — пробовать мед. Еще не успели дойти, как Михаила догнал Ермил. Мальчишка явно был чем-то взволнован — растрепанный, с покрасневшими щеками и яростным взором…

— Господине! Там Велька… там…

— Помолчи! — строго махнув рукой, Михайла повернулся к своему спутнику.

— Я переговорю со своим слугой, господин Каллист?

— Да ради бога!

Купец отошел в сторону, любуясь стоявшими у пристани ладьями. Какие-то из них грузились, какие-то отчаливали, отходили…

— Что случилось. Ермил? Доложить четко и быстро.

Отрока словно встряхнули, он еще больше покраснел, устыдившись собственного растрепанного вида, собрался, вытянулся…

— Слушаюсь, господин сотник!

— Не так громко.

— Понимаю… Ага… Так вот. Осмелюсь доложить: моего напарника Велимудра только что увели в узилище!

— Как в узилище? Кто увел?

— Я полагаю — в княжескую темницу. Княжьи же люди во главе… во главе с Артемием, сыном Луки Ставрогина, рядовичем…

— Ха! Всего-то — рядович?

Рядович — человек зависимый, почти что крепостной. Подписывает со своим господином ряд — грамоту, так сказать — личный договор на какое-то время. А в этом договоре все что угодно могло быть прописано! Скажем, ненормированный рабочий день — работать без выходных и праздников, а об отпуске и не заикаться даже. А что? Кодекса законов о труде здесь нет, о трудовой инспекции и профсоюзах тоже никто не слышал.

— Рядович-то рядович, да очень непростой, — Ермил уже вызнал немало. — Главный княжеский дознаватель!

— Однако… — Миша даже не знал, что и сказать. Похоже, рыжий натворил-таки дел…

— Нет, — набычился отрок. — Мы с ним ничего такого не сделали. Просто с людьми говорили.

— Ладно, обожди чуток. Сейчас торговый вопрос решу… Архип, Трофим! Быстренько покажите вот этому господину мед. Пусть пробует, вопросы доставки решает… А мы поговорим пока…

Сотник вновь повернулся к Ермилу:

— Ну, рассказывай по порядку, как там у вас дело было?

По словам подростка, поначалу все шло неплохо, без всяких эксцессов. Народ в дальней корчме собрался простой и незлобивый. Пили, били друг другу морды, проигрывались догола в кости, с девками гулящими непотребствовали — все, как обычно. Юные соглядатаи тоже время даром не теряли — этак ненавязчиво, исподволь, затевали разговоры о пропавших девушках…

— Ох, господин сотник! Они и здесь, в Турове, пропадали! По масти точно такие же — светленькие. Нам об этом гулящие сказали — у них там тоже две подружки пропали… Потом вышли на улицу. Вдруг вижу — вокруг нас какие-то люди… Мы из корчмы — они за нами, мы повернем, и они повернут… Вот мы обратно в корчму и вернулись — там народу-то поболе, там и уйдем… или спрячемся… Думали, гулящие помогут, выручат — мы же подружились вроде…

— Не помогли! — резюмировал Михаил. — В общем-то вы правильно действовали. Однако на будущее запомни: все гулящие девки обязательно работают на полицию!

— Н-на кого?

— В нашем случае — на княжескую власть. Что ж, если так — пойдем к князю. Надеюсь, он меня не забыл еще… И супруга его… и дочка… Господин Каллист! Ну, как вам мед? Все берете! Ну, вот и славно. Я скажу своим — доставят прямо к вашей ладье. Да вы можете и сами с ними… Ага! И вам всего доброго!

Помахав только что отчалившей лодке, сотник и юный ратник Ермил отправились в детинец, в хоромы князя Вячеслава Владимировича. Однако на узеньком мосту их ждала очередь. Видать, у многих имелись какие-то дела с князем… Ну, так и суд-то ведь — княжеский! Да и на нарушение прав человека и гражданина кому жалобу писать? Опять же — князю.

Пока коротали время, Ермил рассказал подробности…

— Ну вот, вошли мы… Эти — за нами. Мы — в толпу. Там бои петушиные… Были. Но кончились слишком уж рано. Тогда Велька и говорит: беги, говорит, к сотнику, доложи все. А я их пока отвлеку… И сразу на стол вскочил, да как заорет песню. Ну, нашу, строевую…

Так громче, музыка, играй победу,

Мы победили…

И враг бежит, бежит, бежит!

Так за царя, за Родину, за веру

Мы грянем грозное ура! Ура! Ура!

Но от тайги до британских морей

Красная армия всех сильней!

— Это вот он так и пел? — несколько изумился Миша.

Ермил сдул упавшую на глаза челку:

— Да нет. Еще и допевал:

А может быть, в притонах Сан-Франциско

Лиловый негр вам подавал манто!

— Тьфу ты!

Что и говорить, с легкой руки Михаила в младшей страже были приняты строевые песни времен гражданской войны — это да. Но ведь не Вертинский же! Хотя «Негра» Миша напевал бывало… Как иногда и Тимка — что-то из Цоя и «Арии». Вот и результат — запомнили.

Очередь на мосту продвигалась быстро. Кого-то стражники пропускали в детинец, а кто-то и вообще ушел, узнав о том, что князя в хоромах нет — еще с утра отправился на соколиную охоту, оставив за себя ближнего боярина Аникея Федоровича.

Тот, как видно, был бюрократом честным — принимал всех, правда вот многим был нужен лично княже…

Настал черед и Михайлы. Ермила он прихватил с собой — негоже господину сотнику без слуги, да и вообще, не оставлять же парня на улице — а вдруг какие подробности боярин узнать захочет.

Конец ознакомительного фрагмента.