Король

Андрей Посняков, 2016

1573 год. Наш современник Леонид Арцыбашев вновь оказывается в гуще интриг под видом ливонского короля Магнуса. Однако на этот раз могущественный царь Иоанн Грозный осерчал на своего верного вассала и на его молодую супругу, княжну Марию Старицкую. Мария схвачена и привезена в Москву, где ожидает лютой казни. Сам Магнус делает все, чтобы ее спасти, используя старых и новых друзей, собственную смекалку, интриги. Но кроме Марии есть еще и Ливония, истерзанная и погруженная в кровавый хаос войны. Самые сильные державы тогдашней Европы сошлись там не на жизнь, а на смерть: Швеция, Речь Посполитая, Россия… А еще по ливонским землям рыскают банды наемников, сея вокруг разоренье и смерть. Мало того, пользуясь отсутствием монарха, бароны вот-вот поднимут мятеж… Кровь, насилие, хаос… Все как и было предсказано еще лет пятнадцать назад, когда в небе над Ливонией появилась огненная комета, оставившая ныне столь страшный след. У всех, кто хочет мира и благоденствия, осталась лишь одна надежда – ливонский король, уже успевший заявить о себе как истинный государь, озабоченный счастьем своего народа. Все меньше и меньше вспоминает Леонид о том, кто он на самом деле такой, и, забыв про свое самозванство, чувствует и ведет себя как истинный и легитимный «добрый король Магнус»…

Глава 3

Дорога

Осень 1573 г. Новгород — Москва

— Ну, обознался, обознался, с кем не бывает? Очень уж ты, Леня, на дружка мово, Устюжанского Ваньшу, похож! И ликом, и станом — ну, вылитый Ваньша!

Парня звали Григорием, Григорием Толмачевым, и был он лоцманом из Тихвинского посада, что не так уж и далеко от Новгорода, в Обонежской земле. Он и схватил Арцыбашева за плечо — обознался, а человеком оказался хорошим, и вот, желая сгладить вину, вовсю потчевал новых знакомцев пивом в ближайшей к Торгу харчевне на углу Ивановской и улицы Михайлова.

Пиво оказалось вкусным, а Гриня — так он просил себя называть — рассказчиком «мели, Емеля, твоя неделя», не давай покушать — дай поболтать! Под пиво еще заказали у служки жареной белорыбицы с караваем, опять же — угощал Толмачев, за что беглецы были ему весьма благодарны, поскольку давно уже проголодались так, что аж скулы сводило.

— Богородица у нас, Божьей матери образ, Тихвинская, — хвастал лоцман. — Знаете, верно.

— Да знаем, — скромно потупив глаза, Михутря махнул рукой. Еще б ему не знать! Сколько в краях тех разбойничал! Ну, не в самом посаде, конечно, а верстах в шестидесяти на север, на Архангельском тракте, в лесах. — Бывал как-то в Тихвине… проездом, на ярмарке.

— То-то я смотрю, мне и твое лицо знакомо, друже Мисаил! — обрадовался Григорий. — Так вы, говорите, в Москву?

— Угу, угу, в Москву, — сделав долгий пахучий глоток, Арцыбашев сдул пену с усов. — Нам бы скорее надо. Ты случайно не знаешь, с кем?

— Отчего ж не знаю? Знаю, — лоцман важно пригладил бородку. — Охрябятого Терентия караван на Москву идет, отправляются прямо завтра. На днях — еще двое купцов. Вы поспешайте — возьмут ли?

Приятели переглянулись:

— А что, могут и не взять?

— Посейчас такие времена, что могут, — оглянувшись по сторонам, Григорий понизил голос почти до шепота. — С час назад по всем купчишкам, гостям московским приказные с целовальниками прошлись. Строго-настрого предупредили, что ежели попросятся двое… или трое — двое мужиков, да с ним рыжая гулящая девка — так сообщили бы в приказ немедля… Или — ближайшим стрельцам, стражникам.

— Вона как! — округлил глаза разбойник. — И кого ж ловят-то?

— Да шильников каких-то, воров, — Гриня подозвал служку, заказать еще пива. — Грамотцы с приметами купчинам розданы. Ужо схватят.

— Так-та-ак, — озадаченно покусав губы, Леонид поднялся с лавки. — Вы тут посидите пока, а я — на улицу. Кой-кого встретить надо.

— Надолго ль уходишь, брате?

— Да быстро.

Поплотнее закутавшись в однорядку, Арцыбашев вышел на улицу и через пару минут уже вновь оказался возле мужицких возов. И вовремя — там уже крутилась Аграфена с увесистою котомкой на правом плече.

— Оп! Вона вы где, господине, — увидев короля, девчонка явно обрадовалась, заулыбалась. — А я-то, дура, уж было подумала, что вы меня бросили.

— Мы ж, Аграфена, клятву давали.

— Теперь на пустырь какой зайдем, я тут, недалече, знаю. Переоденетесь, да…

— Тебе тоже переодеться надобно, — усмехнулся Арцыбашев. — И косы обрезать.

— Как это — обрезать? Зачем это?

— А так и обрезать — в отрока! И одежку подбери… Через часок тут же и встретимся, поняла?

— Поняла, господине, — озадаченно кивнула девчонка. — В отрока… Как не понять? Вона дело-то! Ну, так я побегу… а котомку оставлю. Тут рубаха справная, кафтан, сапоги — должны бы впору прийтись, ага.

Леонид не спрашивал, откуда одежка. И так было ясно — украла девка все или, скорее, просто раздела пьяного.

Когда Арцыбашев вернулся в харчевню, Михутря и Гриня уже едва ли не лобызались, допивая третью кружку — увесистую, деревянную, объемом никак не меньше литра.

— А, вот и его ве… Тсс! Вот и друг мой — Леня! Мы и тебе пива оставили — вон.

Усевшись на лавку, король с удовольствием пододвинул к себе кружку — пиво здесь варили вкусное, ничуть не хуже, чем в Риге.

— А я Грине все об нас рассказал, — глянув на своего спутника, неожиданно ошарашил разбойник. — Что идем мы в Тихвин, поклониться иконе святой — Богоматери Тихвинской образу. Он и сам туда же идет — вместе и доберемся.

Леонид поморгал и шмыгнул носом:

— Э-э… так, говоришь, в Тихвин…

— Ну да, в Тихвин, — подтвердил бывший ландскнехт. — А оттуда на Москву прямая дорожка. Тракт! Ямщики на каждом шагу — живо доберемся.

Арцыбашев с облегчением перевел дух и рассмеялся — идея показалась ему весьма неплохой. Обмануть погоню, уйти туда, куда вроде бы как и не надобно, где никто не ждет. Единственное, было жалко времени. Но раз уж все так складывалось, то приходилось чем-то жертвовать, иначе нельзя.

Посидев в харчевне еще часок, друзья простились с лоцманом до утра и отправились на Торговую площадь, гадая — где провести ночь? Паломники к Тихвинской иконе, с которыми намеревался добраться до родного посада и Гриня, выступали в путь как раз с утра, еще до восхода. Лоцман очень просил не опаздывать, обещав лично договориться со старшим.

— Ну, и где ж она? — подойдя к возам, Михутря принялся оглядываться вокруг в поисках Аграфены. — Ты ж сказал, корвища здесь дожидается.

Они как-то незаметно перешли на «ты», что явно пошло на пользу делу. И правда, коль выпало вместе коротать длинный и опасный путь — так чего «выкать»?

— И вообще, незачем ее и брать, — продолжал высказываться разбойник. — Внимание привлекает только. И кормить еще. Пользы-то от нее никакой… ну, разве что…

Тут уж Арцыбашев не выдержал, возмутился:

— Как это, пользы никакой? А кто нас освободил? Кто одежду раздобыл мне? Не-ет, никак нельзя девчонку бросать. Тем более — поклялись же! Я слово свое королевское дал!

— Ой, зря, зря дал! Ну? И где ж ее носит? Нам, между прочим, поспешать надо. И еще неизвестно, где ночевать.

— Здравы, господа мои, будьте, — звонко выкрикнул ошивавшийся рядом мальчишка.

Приятели обернулись:

— И тебе не хворать, отроче. Чего хочешь? Имей в виду — по будням не подаем, и вообще, с деньгами у нас туго.

— То я ведаю, что туго, — рассмеялся отрок.

Темно-рыжий, тоненький. С большими жемчужно-серыми глазами и по-девчоночьи пышными загнутыми ресницами.

— Графена!!! — ахнул король. — Нет, ну… Нет слов! Просто нет слов.

Мальчишка… то есть — девчонка, потупилась:

— Вы ж сами сказали — в отрока. Вот я и…

— Н-да-а-а, — почесав затылок, протянул Михутря. — А что? Так, верно, и лучше. Родная мать не узнает, не то что приказные, да.

Медно-рыжые волосы Графена обрезала до самых плеч, облачилась в узкие порты и широкую, складками, льняную рубаху, подпоясанную красным шелковым кушаком. Поверх рубахи был накинут бараний армянок. Глянешь — этакий служка, юный приказчик или даже самого целовальника сын.

От девки остались, пожалуй, лишь смазливое личико да томные, с загнутыми ресницами, глазищи. Великоватая, не по росту, рубаха отлично скрывала девичьи бедра и грудь, не столь уж и большую, а честно-то говоря, маленькую — ладонью накрыть.

— Что ж — отрок так отрок, — довольно покивал Леонид. — Скажем — слуга. Да, теперь бы и мне переодеться, да думать будем, где ночевать.

— А что тут думать? — переодетая мальчиком девчонка дерзко сверкнула глазищами. — Со мной пойдете. Переночуем — знаю где. Там уж никто искать не станет.

— Вона как! — Михутря как бы невзначай подмигнул его величеству и ухмыльнулся. — Ну, веди, веди. Поглядим. Лучше бы, конечно, на каком постоялом дворе укрыться.

— Там-то в первую очередь искать и будут, — резонно возразил король. — Эй, Графена, ты нас часом не на постоялый двор поведешь?

— Не-а, — девка тряхнула рыжей шевелюрой. — Сказала же, одно место есть. Жить там нельзя, а переночевать — запросто можно.

— Это что же за место такое?

— Там увидите. Да, и Графеной меня пока не зовите — я ж отрок теперь. Называйте Санькой, что ли.

Что ж, и это было логично — и в самом деле, что посторонние люди подумают, коли парня именем девичьим кликать?

Выйдя вслед за гулящей на длинную Пробойную улицу, беглецы зашагали в сторону Федоровского ручья, который вскоре и перешли по деревянному мосточку, оказавшись на Большой Московской дороге, что пересекала весь Плотницкий конец до самой воротной башни и дальше уж тянулась до самой Москвы. Эх, туда бы сейчас, да с попутными купчишками, эх!

— Что там у ворот, парни? Много ли скопилось возов? — остановившись напротив изысканно-красивой каменной церкви Федора Стратилата на ручью, поинтересовался Михутря у проходивших мимо артельщиков, судя по виду — котомки, топоры, лучковые пилы в кожаных чехлах — явившихся на заработки буквально только что вот сейчас.

— Возов, человеце, многонько-от, — перекрестившись на церковную маковку, отозвался кто-то из парней. — То-то и оно, что скопились. Стражники вокруг ходят, стрельцы — все что-то вынюхивают или ловят кого-то.

— Шпыней, говорят, ищут каких-то, — добавил другой артельщик — бородатый, коренастый тип. — Икону какую-то украли у Святой Софии, христопродавцы поганые!

— Икону? — разбойный капитан округлил глаза в деланом ужасе. — Вот ведь тати-то! В кипятке таких варить надо или, вон, топить в Волхове.

Конец ознакомительного фрагмента.