Зов крови

Андрей Посняков, 2016

Миронов, в пятом веке – от южнорусских степей до Галлии – известный как князь Радомир, вынужден вновь вернуться в прошлое. Их род, их селения постигла злая участь – страшная эпидемия чумы, пришедшая с запада вместе с уходящими гуннами. Болезнь не щадит никого, и только князь и княгиня, как сакральные символы рода, могут остановить черную смерть, источник которой – проклятье Аттилы. Мертвый, он так же страшен, как и живой. Венец бургундов, дающий власть, тот, что правитель гуннов давно искал и обрел лишь перед самой смертью, необходимо вернуть, положить в его могилу… которую еще нужно отыскать. А чума свирепствует все сильнее, уже вымерла большая часть рода и некому хоронить умерших. Вся округа, леса, поля и степи дышат ужасной смертью, спасение от которой – в руках Радомира и бургундской девы Хильды.

Глава 2

Лето. Южная лесостепь

Станичники

Катерина Олеговна! Учительница, не так уж и давно — во время вот этого слета, кстати, имевшая с бывшим учеником — Родионом — любовную связь. Неужели узнала? Да нет, вряд ли — Радомир находился в прошлом два года с лишним и за это время сильно изменился — раздался в плечах, заматерел. Не мальчик уже, но — муж! Князь, между прочим. А был-то — простой шофер…

Да и в лицо его сейчас не узнать — длинные, до плеч, волосы, бородка, усы. Бояться нечего! Тем более, Катерина Олеговна спокойно прошла в магазин.

Пожав плечами, Рад спустился с крыльца, поискав глазами Хильду. Все же он почему-то испытывал сейчас некоторую досаду — ну, надо же — не узнала! А ведь могла бы, если бы…

— Молодой человек!

Родион резко обернулся — пригладив волосы, Катерина Олеговна сбежала вслед за ним по ступенькам. Неужели узнала все-таки?

— Вы… вы случайно не к родственнику приехали? Есть у нас такой Радик Миронов.

— Нет, не к родственнику, — поспешно покачал головой князь. — С чего вы взяли?

— Да просто… — женщина заметно смутилась. — Вы… вы так на одного человека похожи! Буквально одно лицо… вот, подстричься и бороду сбрить… Господи!

— Не надо меня брить, — опустив глаза, ухмыльнулся Радик. — И имя Господне всуе употреблять не след.

— Извините, — Катерина Олеговна облизала губы и вздохнула. — Тот человек, с которым я вас спутала, в больнице сейчас, с переломом.

— Сочувствую.

— И, знаете, вроде бы уже выздоравливал, да вдруг — на тебе, воспалительный процесс пошел! Врачи боятся — как бы не гангрена, в реанимацию перевели, вот я и подумала — вдруг вы нашему Радику родственник? Навестить, поддержать приехали… Увы! — женщина поникла плечами и медленно повернулась к открытой двери продмага, возле которой все так же суетилась очередь, до которой, судя по всему, Катерине Олеговне не было сейчас никакого дела. Слишком уж переживала — это было видно.

Родион стиснул зубы — ишь, как не повезло его… его… аватару, что ли? Или — брату? Ну, надо же — гангрена! После перелома? С чего? Неужели, перелом-то открытый был да занесли какую-нибудь заразу? Жаль, жаль…

Радомир вовсе не желал аватару ничего плохого, все же собираясь жить с ним параллельно, нигде специально не пересекаясь. Трудно, конечно, придется без старых друзей, но коли уж на то пошло — со временем появятся новые. Тем более — Хильда сейчас с ним. Хильда… Кстати, где она?

Молодой человек поискал глазами супругу… И не нашел. Не было ее ни под березкою, ни вообще где-то рядом… Может, в сквер возле здания станичной администрации пошла? Во-он, сквер-то, недалече… и народу там толпится порядочно. Представление, что ли, какое? Или случилось что?

Рад поспешно зашагал к скверику, уже понимая, что случилось нечто плохое, и лишь надеялся, что не с Хильдой.

— Доктора, доктора вызывайте, — подходя, услыхал молодой человек.

— Да позвонили уже Юрию Всеволодычу… Сказал — сейчас приедет.

Родион быстро схватил за локоть пробегавшего мимо парня:

— Эй, пацан. Что тут случилось-то?

— Девчонке какой-то плохо стало. Наверное, солнцем голову напекло. Бывает.

— Что-о?

— Во-он она на скамейке лежит… в драных шортах.

Расталкивая плечом столпившийся любопытный народ, молодой человек пробился к скамейке и ахнул:

— Хильда! Родная…

Глянул на бледную, лежавшую с закрытыми глазами, жену… и тут же ощутил удар! Словно бы кто-то треснул обухом по затылку. В глазах потемнело, и ноги вдруг стали ватными, так, что и не удержишься, не устоишь. Молодой человек и не устоял — потеряв сознание, повалился прямо на разбитую рядом клумбу.

Жрец Влекумер, худой, узкобородый, с крючковатым носом, хищно осклабясь и подпрыгивая, изо всех сил колотил в бубен. На шее его билось, словно живое, ожерелье из высушенных змеиных голов, руки покраснели от крови только что принесенного в жертву козла, голова которого красовалась здесь же — у корней старого дуба. И там же, рядом с мертвой козлиной головой, вытянувшись, недвижно лежала Хильда. Бледная, как сама смерть, в длинной белой тунике… словно в саване.

— Чур, меня, чур! — прыгая, потрясал бубном навий. Грязные космы его, растрепавшись, бились за спиной, подобно крыльям падальщика грифа.

— Чур, меня, чур! О Сварог, Сварог венценосный! О Мокошь — мать сыра земля. Прими к себе всех, прими, прими!

Рад вздрогнул, внезапно увидев рядом с Хильдой… себя самого… даже двух! И оба лежали мертвее мертвого. Один — с бородкой и длинными волосами, в роскошной тунике, с мечом на богато украшенной перевязи — князь! Другой — совсем еще юноша с укутанной гипсом ногой.

Во, дела-то! И смешно, и страшно. Как в старом фильме получается — «чем больше сдадим, тем лучше».

— Смерть! Сме-е-ерть! — изогнувшись, вдруг взвыл Влекумер, отбросил бубен, обернулся к Раду… не к лежащему, нет… к тому — кто стоял, кто подошел только что.

Змеиные головы на жилистой шее жреца затрещали, ударившись друг о друга.

— Мать сыра земля, Мокошь, ждет вас! — погрозив пальцем, спокойно, без всякого надрыва, произнес навий. — Скоро вы все умрете, все.

Сказал словно бы между прочим. Так вот, предупредил и все. И повернулся, ушел, вновь запрыгал у дуба.

Правда, чуть погодя, обернулся, видно решил пояснить кое-что. Промолвил вот так же просто, совершенно без эмоций, как если бы ставил диагноз опытный врач:

— Все умрете. И ты, Радомир-княже, и жена твоя готка… И тот, кем ты раньше был.

Сказал — и исчез, растворился в воздухе. А те трое — Радомир, Родион, Хильда — так и остались лежать у могучих корней… И почва под ними вдруг разверзлась, и потянулась к телам огромная когтепалая лапа. Мокошь! Мать сыра земля.

— А-а-а!!! — проснувшись в холодном поту, Рад уселся на койке, безумно вращая глазами… Ничего вокруг не было — ни дуба, ни мертвых тел, ни лапы.

Рядом, на койке, лежала Хильда, которая, впрочем, вовсе не выглядела сейчас так плохо, как недавно в сквере… или, упаси Боже, под дубом. Просто спала.

А рядом, на стуле, кто-то сидел… Доктор!

— Ну, слава богу, очнулся, — с облегчением произнес Юрий. — Как это вас обоих-то угораздило? Вот что значит — с северов да сразу на юг. Не всякий организм выдержит.

Родион помотал головой:

— А что с нами было-то? Солнечный удар?

— Тепловой, — протянув руку, доктор заботливо поправил под Хильдой подушку. — Ничего особенно-то страшного нет. Укольчики вам сделал — поправитесь. Только вот завтра на солнце не выходите. Тут посидите, в теньке, телевизор у меня посмотрите, хорошая передача будет — про Высоцкого. Жаль, не посмотрю — снова в райцентр надо, лекарства для ФАПа выбивать.

— На «четвере» своей поедешь? — наконец пришел в себя Рад. — Я бы не советовал.

— Ха, на «четвере»! Я свой автомобиль сегодня завести не смог…

— Я ж сказал — трамблер менять надо. Да и карбюратор бы глянуть неплохо. Ты мне ключи-то завтра оставь.

— Нет! Завтра — только отдыхать.

Поправив очки, доктор взглянул на гостя с такой неожиданной строгостью, суровостью даже, с какой опера или следователи обычно смотрят на лиц, подозреваемых в совершении тяжкого преступления.

На Родиона, впрочем, взгляд этот впечатления не произвел абсолютно. Вот у Аттилы — у того взгляд! Даже у жреца Влекумера. Как сверкнет глазищами, как завопит — чур, меня, чур! Как покличет мать сыру землю — Мокошь.

— Так, значит, в райцентр завтра…

— С волости УАЗик пойдет — и я с ними. Родион покачал головой:

— А что же — вас лекарствами-то не снабжают?

— Почему же? Снабжают. Только сам знаешь, как. Целую зиму вон, арбидол пропихивали. А на что он, дорогущий такой? Люди-то у нас небогатые. Мне бы парацетамолу в ФАП, обезболивающего…

— Так ты нас на руках, что ли, сюда тащил?

— Почему на руках? — доктор неожиданно улыбнулся. — Пришлось попутку поймать… «Тойоту — Лэнд Круизер».

— Х-ха! — удивленно воскликнул Родион. — Это бандитский внедорожник, что ли?

— Да уж, какая попалась. Спасибо, не отказали, я ж главного бандита — администрации нашей главы — тещу от ларингита лечил. Да и Димка, сын его, в принципе, неплохой парнишка. В медицинский вроде бы в перспективе поступать намерен. Вот только — отпустит ли туда папаня? Засунет, скорей всего, на какойнибудь факультет управления.

— Уважает, значит, тебя власть-то?

— А то! Ладно, — Юрий поднялся со стула. — Не буду вам мешать, спите. И завтра утром со двора — ни ногой!

Пожелав гостям спокойной ночи, врач вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. Честно говоря, Рад чувствовал себя довольно хреново — все еще кружилась голова, да и слабость какая-то нехорошая ощущалась во всем теле. А потому молодой человек, попив заботливо принесенного доктором Юрой соку, вновь растянулся на койке рядом с женой.

Тепловой удар. Ну, надо же! А вроде не очень-то и жарко было.

— Ты здесь, милый? — Хильда открыла глаза.

— Здесь, родная моя, здесь. Не спишь, что ли?

— Давно уже не сплю. Боюсь! Такой жуткий сон снился! — приподнявшись, красавица прижалась к мужу и, хлопнув ресницами, прошептала: — Знаешь, мне Влекумер-навий привиделся. И мы с тобой… возле старого дуба.

Молодой человек непроизвольно дернулся:

— Та-ак! Только одни мы?

— Еще парубок какой-то. С белой ногой. Хороший такой парубок, на тебя похож чем-то.

— Та-ак…

Родион не знал, что и думать. С чего б это им с Хильдой одинаковый сон приснился? Нехороший сон, нехороший — «Все умрете, все!». Жуть! И этот еще… Родионаватар… в реанимации. Гангрена. Это от перелома-то? Если у него вообще перелом был, может — просто сильный вывих. Шел, упал, очнулся — гипс.

Странно это все, очень странно.

— Слышь, милая, а давай, завтра в церковь местную сходим. Я видел, тут, на холме, есть. Неблизко, правда, но и не очень-то далеко. С утра — пока не жарко — пойдем… Эй, эй, родная. Ты спишь уже? Спит…

Осторожно укрыв жену простынею, молодой человек растянулся рядом и неожиданно для себя тут же уснул, словно бы провалился в глубокую черную яму. Спал крепко и на этот раз, слава богу, без всяких сновидений, лежащих вокруг старого дуба тел, прыгающего жреца и всего такого прочего.

Утром снова сияло солнце. Оно врывалось в окно, по-хозяйски усаживаясь на столе, отражаясь в принесенном доктором Юрой графине, нахально лезло Раду в глаза и с ухмылкой щекотало спящей красавице пятки. Вот, отразившись в старом, висевшем на стене, зеркале, принялось будить гостей уже с удвоенной силой, веселилось, словно бы кричало: подъем, подъем, подъем!

Супруги распахнули глаза разом. Посмотрели друг на друга и дружно — в голос — расхохотались.

— Смотрю, встали уже, — доктор Юра заглянул со двора в распахнутое настежь окно, прикрытое от комаров да мух марлей. — Ну, я в райцентр. Чайник на плите, колбаса в холодильнике… Да что я говорю — и так все знаете. Как спалось, кстати?

— Как в яме, — честно признался Рад. — Темно, глухо и безо всяких снов.

Врач хохотнул:

— Ну, еще бы — успокоительного-то я вам вчера вкатил с избытком. Ладно, поехал, машина ждет уже. Завтра выходной — борщ наварим… или ботвинью сладим — посмотрим.

— Лучше ботвинью… Слышь, Юра, ты ключи-то оставь все-таки. Я бы тут, во дворе, в тенечке, и повозился бы в свое удовольствие. Ну, не могу без всякого дела сидеть — тошно!

— Понимаю — сам такой. Коль уж так хочешь — ключи в столе, в ящике. Только ты это… без фанатизма, ладно?

— Договорились!

Вскочив с койки, Родион вышел во двор, почистил зубы, умылся и зашел в комнату доктора — забрать от машины ключи. На письменном столе, возле раскрытого ноутбука, лежала набитая закладками книжка с простым и без всяких коммерчески выверенных изысков названием — «Чума».

Молодой человек едва не сплюнул — нет, чтоб, скажем, Шукшина или Чехова почитать, или хоть тех же разрекламированных донельзя Коэльо, Мураками, Брауна. Впрочем, вместо последних, наверное, все же лучше — «Чуму».

Родион машинально пролистнул книгу. Приятное, между прочим, чтиво, особенно — названия глав. Простые и ясные — «Происхождение чумного микроба и возникновение его подвидов», «Роль сусликов в поддержании природной очаговости чумы»… или вот, совсем хорошо — «Взаимоотношения кровососущих членистоногих переносчиков и возбудителей бактериальных инфекций теплокровных животных». Все ясно, конкретно, понятно — не какой-нибудь там женский «ероничско-любовный детектив» под названием «Огненный зов вагины».

Взяв ключи, Рад, опасаясь разбудить женушку, пока не стал запускать двигатель, а просто внимательно осмотрел подвеску и кузов — благо, машина стояла в тенечке, под развесистым платаном. Выделил для себя требующие неотложного ремонта места, каковых, к удивлению молодого человека, отыскалось не так уж и много — задний левый «солдат» приварить покрепче да подтянуть рулевое, вот, в принципе, и все. Всякие там брызговикибампера-сальники Рад за ремонт не считал.

— Ого! — вышла на крыльцо томная спросонья Хильда. — Решил самобеглую коляску сделать?

— Да уж хозяину нашему помогу.

— Уж помоги, коль сможешь, человек он добрый, — подойдя ближе, женушка чмокнула мужа в щеку и тут же пожаловалась: — Знаешь, а мне опять Влекумер-навий привиделся.

Ключ на тринадцать, выскользнув из руки Родиона, со звоном упал наземь.

— Навий приснился? Опять?

— Ну, вот под утро уже, — пояснила Хильда. — Вначале темно все перед глазами было, а потом… Влекумер словно бы разогнал морок, руками так поводил, да опять про смерть начал. Мол, все трое умрем очень скоро. И почему — трое? Может, того парня вспомнил? И еще сказал — мол, ждут нас. Черная смерть кругом, мор страшный… и будто бы только мы с тобой это поветрие остановить можем!

— Мор, говоришь? — молодой человек сплюнул, вспомнив Юрину книжку.

Чума, наверное, что еще там у них быть-то может? Аттилу ведь именно чума из Европы выгнала, а вовсе не душещипательная беседа с папой римским Львом. Ну да, с гуннами, гепидами, готами чума в Восточную Европу и пришла… Непонятно только, какое отношение к эпидемии имели Радомир и Хильда? «Врачи без границ» они, что ли?

— Милая, ты мне нужна будешь… Кое-что подержать, на газ понажимать иногда.

— На что понажимать?

— Вон, на ту педальку. Ну, давай-давай, умывайся… Да, там на кухне продукты…

— Я приготовлю, уж посмотрю, чего есть.

— Постой, я тебе плиту включу… растоплю…

— Видела я, как ее разжечь. Слажу.

Сладит она… баллон бы газовый не взорвала, чудо. Сполоснув лицо, Хильда скрылась на веранде, слышно было, как чиркнула спичка… другая…

— Как там, милая?

— Все. Разожгла. Что я, совсем уж безрукая, что ли?

Ну, слава те… Пусть хоть приготовит чего-нибудь, все — при деле. А то ведь опять этот чертов жрец Влекумер привидится, не к ночи будь помянут.

Откуда взялся джип, Родион не заметил — увлеченно возился с машиной. Просто обернулся, услыхав за спиной голоса, и уж тогда увидал и по-хозяйски въехавший во двор внедорожник — тот самый черный «ЛэндКруизер», и выбравшихся из него молодых людей, крепеньких, коротко стриженных, с одинаковыми, отнюдь не обезображенными и намеком на интеллект лицами. Столь карикатурно выглядевшие, словно бы вынырнувшие из начала «лихих» девяностых, «братки» — или все же лучше именовать их «быками» — сохранились как вид лишь в глухой провинции. В больших городах сия, когда-то довольно немаленькая, популяция давно уже вымерла либо окультурилась, обзаведясь вузовскими дипломами, не всегда, кстати, и купленными. А чего ж? В девяностые «бык» это не призвание было — профессия, хватало там и умных, вполне. Однако вот эти двое к таковым, похоже, не относились.

— Слышь, мужик, а Всеволодыч где?

Это вот вместо того, чтобы поздороваться, пожелать доброго дня.

— В город уехал, — пожал плечами Рад. — К вечеру, думаю, будет. Может, что ему передать?

«Бычата» переглянулись.

— Да ему-то ничего не надо. Просто Димыч, пахана наше…

— Виталия Аркадьевича сын, — поспешно перебил напарника один из быков, тот, что, верно, все же был поумнее.

— Виталий Аркадьевич, я так понимаю, местной администрации главарь?

— Правильно понимаешь, — коротко кивнул «бык». — И не только местной. Короче, Димыч, сын его, просил у Всеволодыча, лепилы… А, ладно, завтра сам спросит, — что-то, видимо, вспомнив, браток глянул на расхристанную «четверку» и тут же сменил тему. — В тачках, что ли, шаришь?

— Допустим.

— А к Всеволодычу — в гости приехал?

— В гости, в гости, — Рад уже стал тяготиться навязанной ему беседой. — Машинку вот, решил помочь починить.

Братки снова переглянулись.

— Слышь, мужик, а ты тут одну тачку не глянешь? Починишь — так отмаксаем конкретно, в обиде не останешься.

Родион насторожился — вот это был уже разговор, это было дело! Отмаксаем… хм… Да, денежки бы сейчас не помешали — не век же у доктора Юры сидеть? Одну машинку сделать, а там, глядишь, и другие клиенты появятся…

— Что за тачка-то?

— Да обычная, «Лада» двенадцатая. Аркадьич ее весной только сыну на шестнадцать лет подарил, чтоб тот ездить учился, ну, что разбить не жалко. А у него что-то в салоне гремит, ну, у Димыча.

— Так ты ж сказал — все равно не жалко, — усмехнулся Рад.

«Бык» почесал шею:

— Так-то оно так. Да Димыч, вишь, тот еще… Не нравится ему когда что-то не так.

Родион усмехнулся и махнул рукой:

— Так пригоняйте тачку-то. Поглядим, что там гремит.

— Во, мужик! Я так и знал, что мы с тобой договоримся. Ты жди. Димыч — он как проснется, так и подъедет. Что ему еще делать-то? Каникулы! — браток повернулся к напарнику. — Вот бы нам с тобой каникулы, а, Гриш?

Гриша — тот, что выглядел поглупее — поскреб на подбородке щетину и отозвался коротко:

— Гы!

Что значило это «гы», похоже, не знал и его приятель, поскольку в ответ ничего толкового либо смешного не сказал, а лишь коротко бросил:

— Поехали. Совсем, как Гагарин, ити мать!

Повернулся да зашагал к джипу, а вот не шибко умный Гриша, застыв столбом, распахнул рот:

— От это телка!

Радомир неприятно поежился. Ну, конечно же, было, от чего обалдеть — «бычара» углядел-таки выглянувшую на крыльцо Хильду.

— Гриша, давай, шевели копытами, у нас дел еще.

— Да погодь. Тут вон, девка…

— Мало тебе девок? Я же сказал — поехали.

Вот эту фразу напарник произнес достаточно строго, так, что «бычок» Гриша тут же повиновался, тем более, что и Хильда, не будь дурой, убралась с крыльца. Кому же приятно, когда тебя так вот, откровенно вожделенно, разглядывают? Нет, может, конечно, многим и приятно… но тогда уж пусть потом не кричат: «Изнасиловали!»

— А телочка-то ничего, м-м-м, такую б насадить на кукан, гы! — пробормотав, Гриша уселся наконец в машину. — Ладно, еще встретимся.

Заурчав двигателем, джип выпятился со двора и, развернувшись, умчался, подняв тучу пыли. Приехавший часа в два пополудни сынок главаря местной администрации (а по совместительству — и банды) оказался вполне приятным с виду подростком, белобрысым и щуплым, выглядевшим даже младше своих лет. И как его только гаишники не останавливали? Как? Хм… да ясно, как. Как и везде в России — дай да езжай.

Загнав серебристую тюнинговую «Ладу» во двор, юноша вышел из машины и, вежливо поздоровавшись, поинтересовался:

— Это вы машины ремонтируете? Рад потер запачканные маслом ладони:

— Ну, я. А ты — Дима?

— Ага, — радостно закивал юноша. — Так вы глянете? Знаете, что-то там в салоне, слева, гремит.

— Послушаем, — вытерев руки валявшейся под поддомкраченной «четверкой» ветошью, молодой человек забрался на заднее сиденье «двенадцатой»:

— А ну, прокатись-ка чуть-чуть…

Дима послушно доехал до конца улицы, развернулся.

— Ага… значит, не в салоне гремит… Амортизатор, скорее всего, развалился.

— Так новая же тачка совсем!

— Новая, новая, — скептически усмехнулся Рад. — Знаешь ведь, как у нас делают. Может, и новая загреметь. Ладно, заезжай во двор, посмотрю.

— Я вам помогу, не думайте, — юноша заморгал. — Ну, мало ли, где чего подержать надо. Домкрат там покрутить…

— Подержать? — Родион задумчиво почесал за ухом. — За запчастями, ежели что, пехом сбегаешь?

— Не вопрос!

— Ну, тогда сейчас поддомкратим.

Димыч честно выполнял все, что у него просили: держал, крутил, сбегал. Даже пива принес — мол, гляжу, устали вы, Родион Даниилович, употели весь.

— Вот за пиво отдельное мерси! — искренне обрадовался молодой человек. — Давненько не пробовал. Сам-то что, не пьешь?

Подросток поморщился:

— Пью, но так… иногда, под настроение. А вы к дяде Юре надолго приехали?

— Да с недельку еще поживу.

— Юрий Всеволодыч — отличный доктор! — неожиданно промолвил сын местного главаря. — Без него все тут, в станице, пропали бы. И ФАП отстоял, и сестринский уход… Знаете, тут все на моего отца думают — мол, он больницу закрыл. А ведь это и не так вовсе! Это ж государственная плитка — сокращение расходов — причем тут мой отец? Да, он тоже не святой, но к закрытию станичной больницы отношения не имеет.

Радомир с наслаждением хлебнул из предложенной бутылки пива, не такого, конечно, хорошего, какое варили там, в прошлом, но по нынешним жарким временам и это неплохо пошло. Амортизатор сделали быстро, чего проще-то — старый выкинуть да новый поставить.

— Во! — одобрительно кивнул вновь усевшийся на заднее сиденье Рад. — Слышишь? Не гремит ничего.

— Здорово, — довольно кивнув, Дима развернулся и, остановившись у ФАПа, вытащил из кармана деньги. — Спасибо вам большое. Вот — за труды.

Три тысячи!

Радик едва не присвистнул… однако! Все же не стал корчить из себя бессребреника, отказываться — денежка-то нужна, на шее у доктора сидеть стыдно. Какая у сельского врача зарплата? Тысяч десять, много — пятнадцать, а, скорее всего, и вообще — семь. Живи как хочешь и ни в чем себе не отказывай.

— Удачно поездить, — открыв дверцу, пожелал Родион. И тут же задержался, кое о чем подумав. Спросил про болото — далеко ли?

— Какое болото? А, где туристский лагерь! — подросток качнул головой. — Не, недалеко — рядом. А что?

— Машина у меня там брошена, — честно признался Рад. — Хоть и старая, а все жалко — мало ли, разберут. Надо бы присмотреть да выехать.

— А что за машина?

— «Победа». Антикварная вещь!

— О, йо! Это же броневик вообще! — воскликнув, Дима с сомнением покачал головой: — Но, думаю, вряд ли вы даже на броневике своем из болота выедете. Там дороги-то давно никакой нет.

— Вроде была…

— Так, колея. На тракторе только проехать. Но прокатиться можно, посмотрим. Едем?

Радик махнул рукой:

— Давай. Жену только предупрежу, чтоб не волновалась.

Пронеслись лихо — водил Димыч неплохо. Минут через десять «Лада» уже сворачивала на лесную дорожку, точнее сказать — на болотную. Когда свернули, в салоне сразу же сделалось темно — по обеим сторонам встали в человеческий рост травы.

— Вот это заросли, — покосившись, пробурчал Рад. Подросток охотно кивнул:

— Да, конкретные.

Проехав с полкилометра, юный водитель остановил авто на пригорке и заглушил двигатель:

— Все, дальше уже болотина. Сядем на брюхо — не вылезем.

— Да уж вижу, — взглянув на глубокую колею, наполненную густой зеленовато-бурой грязью, согласился Радик. — Тут только на тракторе.

— Почему ж? И скутер запросто посередине пройдет. У меня есть, дома, в гараже стоит. Иногда, когда совсем жарко, катаюсь. Хотя сейчас, конечно, на машине больше. Что, пойдем, на вашу «Победу» посмотрим?

— Пойдем.

Рад сейчас корил себя за то, что в прошлый раз не удосужился получше рассмотреть дорогу. Не видел, по тропинке тогда шел, и один, и потом — с Хильдой. Думал, тут, как в пятьдесят восьмом — сухо и проехать — запросто. Ан, нет! Изменилось все, прав Дима, пожалуй, только на тракторе и проедешь… а еще на скутере — меж колеями. На джипе и то вряд ли проскочишь. М-да-а…

— Ого! — увидев бежевую «Победу», впечатлительный подросток даже присел, хлопнув себя по коленкам. — Вы как хоть сюда забились-то?

— Да как-то так вот.

— Ну, назад точно не выедете… Хотя, если трелевочник.

— А есть здесь трелевочники-то? — Молодой человек открыл заднюю дверь, прикидывая, что может сгодиться в багажнике.

Его юный спутник с сомнением покусал губу:

— Да нет, откуда? Здесь же лесополосы, не лес. Ой, вот это машина! — подросток с любопытством заглянул в салон. — Два дивана! А это настоящая кожа? А панель — неужто из красного дерева?

— Из карельской березы. А сиденья — шанхайскими барсами обтянуты.

Димыч расхохотался:

— А может, это все-таки мексиканский тушкан? Шучу… Тоже Ильфа и Петрова любите? Я так обожаю. Знаете… Если не трелевочник, если обычный тягач с платформой или даже трактор. Запросто ваш броневик вытащим, а? Ну да, вытащим… только… — Юноша что-то зашептал про себя, подняв глаза к небу, видно, прикидывал. — После выходных. Ну да — после выходных. У нас как раз на платформе каток привезут — площадь перед зданием администрации асфальтировать, вот и…

— Но это ж с водителем или трактористом договориться надо…

— Договоримся, — небрежно отмахнулся подросток. — Не фиг и встанет… ну рублей триста заплатите, может — пятьсот.

— Всего-то?

— А что тут и тащить-то? Только… — Димыч вдруг нахмурился, с сомнением почесав подбородок. — На выходные сюда, к речке-то, много всякого народу приедет. Из города, из других станиц, которые без водоемов. Да и эти тут, туристы… Боюсь, не разобрали бы ваш броневик на сувениры.

— Туристы-то не разберут!

— Короче, надо бы тут охрану оставить, хотя бы на выходные.

Родион едва сдержал удивление:

— Охрану? Да я и сам могу ночью в «Победе» поспать.

— Нет, — упрямо возразил юноша. — Вы, я видел, Юрию Всеволодычу машину делаете… Если сделаете — он очень рад будет. А мы с дядей Юрой — друзья. Я через год в медицинский собрался, книжки у него беру разные. Кстати, он как раз сегодня мне про чуму обещался дать почитать. Говорит — вещь интереснейшая!

— Не сомневаюсь! — перепрятав под заднее сиденье ножны с мечом, откликнулся Радомир.

— И в охране не сомневайтесь — найдем! Есть у меня на примете парочка. Парни верные. Вечером я их подошлю. А может, и сам с ними приеду — за книжкой-то.

«Верные парни» оказались двумя мальчишками лет по четырнадцать, одного, светленького и худого, звали, как и доктора, Юрой, другого — темненького, щекастого — Лешкой. Оба прикатили вслед за Димкиной «Ладой» на велосипедах и теперь скромненько дожидались у ворот.

— Ну, что встали-то? — выбравшись из салона, махнул рукой Дима. — Особое приглашение нужно?

Парни быстренько подошли, ведя велосипеды за руль. Родион, честно говоря, усомнился:

— А родители-то их что скажут?

— Ничего не скажут, уж будьте уверены, — Димыч тут же обернулся к ребятам. — Вот — хозяин, зовут — Родион Даниилович. Ему лично по утрам докладывать будете. Ну, о «Победе» я вам уже говорил. Есть вопросы?

— Нет.

— Тогда езжайте. Если что — кому звонить, знаете.

Кивнув, мальчишки вскочили на свои велики и усвистали, поднимая за собой желтую дорожную пыль.

— По стольнику им потом заплатите, — непринужденно пояснил Дима. — Ну, после выходных.

— Не мало — по стольнику-то?

— В самый раз. Они все равно там рядом, у речки, дни и ночи пасутся — рыбу удят. А так еще и заработают — плохо ли? — подросток потянулся и, юркнув обратно за руль, произнес: — Кстати, Юрий Всеволодыч звонил, просил передать, что задержится, так что вы без него чаевничайте. Да! И книгу я про чуму заберу, дядя Юра сказал, она там, на столе где-то.

— Там, там, — подняв голову, Родион посмотрел на быстро темнеющее небо. — Сейчас, принесу. А может, и ты с нами чайку попьешь?

Подросток сконфуженно развел руками:

— Да я бы с удовольствием, но… Мне сегодня девчонок на танцы везти.

Радомир так вот и представил себе, как сей романтически настроенный юноша читает своей девушке при луне… нет, не стихи, а что-нибудь типа общих закономерностей эволюции патогенности бактерий.

Помахав отъехавшей «Ладе», молодой человек взбежал по ступенькам крыльца… и, охнув, осел на порог, чувствуя, как с ужасающей силой сдавило сердце. Снова, как и вчера, в сквере, потемнело в глазах, и…

Сколько он пролежал на веранде, Родион не помнил, а только, когда очнулся, стало уже совсем темно, и в черном, словно сапожная вакса, небе, зажглись яркие желтые звезды. Где-то рядом, в траве, пел свою песню сверчок, в доме же было тихо — ни телевизор не работал, ни радио…

Хильда! С трудом поднявшись, молодой человек заглянул в кухню… Пошатываясь, прошел в выделенную им комнату, где и обнаружил супругу. Спящей.

Да-да, похоже, она просто крепко спала и даже во сне улыбалась… Нет! Вот судорожно дернулась, словно бы увидала какой-то кошмар, и в ужасе вскрикнула:

— Влекумер! Навий! Прочь, мерзкий волхв, прочь!

— Тихо, тихо, родная, — как умел, Радомир успокоил жену. — Все хорошо, все славно. Нет никакого Влекумера, здесь только я, муж твой.

— Ты… — распахнув глаза, слабо улыбнулась Хильда. — Милый. Господи Иисусе… да что ж мне такое привиделось! Снова навий! Он угрожал… звал… Болтал что-то про черную смерть — мол, мы виноваты, мы и должны спасти. Всех.

Молодой человек нервно повел плечом:

— Мы никому ничего не должны, милая. А Влекумер-навий — вот он-то и должен слишком многим. За все свои предательства и наветы. Ну, успокоилась? — Рад нежно погладил супругу по волосам. — Расскажи хоть, чем ты тут занималась, пока меня не было.

— Еду приготовила — в сундуке холодном капусту нашла, свеклу, репу, мясо даже. Ой, ты ж верно, голоден!

— А и поем!

— Сейчас… Ну, вот, приготовила, легла отдохнуть. Так и уснула… И Влекумер, гадюка, привиделся! Каждый раз снится — хоть вообще не спи. Ты его тоже видишь?

— Редко, — покривил душой молодой человек.

— Но к чему-то ведь он снится? — прижавшись к мужу, задумчиво произнесла Хильда. — Не может же быть, что просто так. Гадалки здесь нет ли? А то сходили бы, спросили.

Влекумер. Снова Влекумер! Именно этого проклятого жреца, мерзкую его харю видел и Радомир — вот, только что, когда валялся в беспамятстве на пороге веранды.

На следующий день Родион добил-таки Юрину «четверку» — прокачал тормоза, привинтил, что надо, даже съездили вместе с доктором к его знакомому сварщику. Провозился до самого вечера, верно, потому и спал, как убитый — без всяких снов… Только под утро… Опять он, он, проклятый жрец Влекумер!

Крючконосое злое лицо волхва словно бы вынырнуло из преисподней: исказилось, зашипело:

— Смертушка вам всем, смерть!

Вот ведь, зараза, достал уже сниться! И в самом деле — в церковь сходить, что ли? Может, перестанет тогда являться чудище это языческое?

— В церковь? А и съездим, — обрадовался доктор Юра. — У меня завтра как раз выходной. Вот с утра и съездим, помолимся, свечки поставим. Хорошее дело! Кстати, Димка книжку-то взял?

— Это про чуму-то?

— Ее.

— Забрал, забрал сей бестселлер. Странный юноша, — Родион почмокал губами.

— Славный, — возразил врач. — Умненький, с юмором. И пока еще совестливый… в отличие от своего властного папеньки.

Утром, когда собирались в церковь, подъехали на велосипедах мальчишки-охранники. Вызвали «дядю Родиона» во двор, доложились — машина, мол, в полном порядке, никто на сей раритет не покусился, только…

— Что — только-то? — переспросил Радик.

— Только мы ночью на болоте бомжа видели! То есть уже под утро. Страшный такой, патлатый, а нос — крючком. А на шее — головы сушеные. Птичьи, что ли.

— А может, змеиные? — переспросил Радомир и мысленно ужаснулся.

Мальчишки переглянулись:

— Во! Змеиные, точно.

— А не привиделся вам бомж-то?

Заплатив парням по договоренности, Родион решил следующей ночью посторожить брошенную у болота машину сам. И не только ночью — выйти с вечера, с полудня даже, устроить засаду на… На жреца Влекумера? Неужели этот гад сам сюда заявился? Зачем? Мало того, что каждый божий день снится, так еще и лично приперся? Вот, сволочь-то! Не от его ли колдовства эта странная слабость, накатывающая все чаще и чаще? И там, в сквере — никакой это не тепловой удар. Жрец! Волхв! Навий! В нем, похоже, все дело. Явился, сука, вредить — из мести, зачем же еще-то? Сбежал-то он из их селенья не в последнюю очередь из-за Радомира-князя и супруги его — Хильды. Вот и мстит, волк тряпочный. Снится, пугает, порчу напустил, теперь вот — явился. Если, конечно, это он, а не какой-нибудь местный бомжик. Все равно, проверить следует, и как можно быстрее. Утром, по пути в церковь, заехали на рынок, приоделись по-праздничному, пусть и довольно дешево — Рад прикупил себе светлые брюки, сандалии и рубашку в клетку, Хильде же — Лидочке — бежевые босоножки и красивое, с открытыми плечами, платье, светло-голубое, с цветочками.

У дороги, в кусточках, и переоделись — сами себе понравились, только Хильда поначалу плеч своих голых стеснялась. Но ничего, по дороге привыкла, а у церкви Рад ей косынки-паволоки купил — голову в храме прикрыть да, вот, плечи.

Хорошо кругом было, благостно. На фоне чистого ярко-синего неба сиял — глазам больно — крест, в золоченом куполе отражалось солнце. Распугивая ворон и галок, плыл над станицей малиновый колокольный звон. Многие, услыхав, крестились, некоторые же просто останавливались, слушали.

Внутри храма царила прохлада и полутьма; отражаясь в золоченых окладах икон, таинственно горели свечи. Звучный голос молодого — с окладистой бородой — батюшки уносился под своды. Пахло ладаном и еще чем-то терпким. Собравшийся в церкви народ степенно крестился.

Все трое — Радомир с супругой и доктор Юра — молились истово, чего Рад уж никак не ожидал от врача. Все ж таки — доктор! Материалист. А вот, поди ж ты… И глаза под очками блестят, и губы шепчут… Господи, Господи, велика благость твоя.

Помолившись сначала за здравие ныне живущих, а потом поставив свечи за упокой умерших родных и друзей — никого не забыл, даже погибшего в битве Тужира, хоть тот и был язычником, Родион попросил у Николая Угодника (перед его иконой все и стояли, уж очень была намоленная) избавления от гнусных снов и — еще раз — здоровья для себя и для Хильды. Чтоб не случалось больше никаких обмороков, чтоб мерзкая харя жреца во снах не мелькала.

Батюшка службу заканчивал, окроплял всех святой водой. Благостно, чистыми детскими голосами, хор запел «Богородица-дева, радуйся!». В глазах у молящихся стояли слезы. Заметно посветлело — солнышко, проникнув через верхние окна, озарило храм животворящим своим светом.

Родион умиленно качал головой — славно, славно.

Из церкви вышли довольными, просветленными, доктор едва успевал отвечать на приветствия и поклоны.

— Здравствуйте, Юрий Всеволодыч!

— День добрый. Как ваша грыжа?

— Юрий Всеволодыч, доброго вам здоровья.

— И вам не хворать. Травки-то пьете?

— А как же! Помогает, что и говорить.

— Попробуйте еще ромашку заваривать.

Подошли наконец к машине, сели. Доктор улыбнулся — с пол-оборота завелась, Радик не зря старался!

— Ну, теперь не грех и вина выпить. Радомир охотно закивал:

— В лавку по пути заедем. Только теперь уж, Юра, мы тебя угощать будем. Деньги есть — заработали. Милая! — молодой человек обернулся к жене. — Ты чего такая… сама не своя.

— Храм какой красивый, — шепотом произнесла Хильда. — И Господь… и Святые… Никогда такого чуда не видела!

— Ничего, — посмеиваясь, шепотом успокоил Рад. — И на нашей земле такие же встанут. Скоро уже… лет через семьсот — восемьсот. Юра, ты, когда в райбольнице был, ничего там про туриста не слышал? Ну, парень-то, с ногой сломанной.

— Плохо с ним, — выруливая на главную улицу, опечалился врач. — Очень и очень плохо. И самое-то главное — непонятно, отчего? Закрытый перелом, как инфекция-то могла попасть? А вот, по всей видимости, попала. Наталья Федоровна, хирург, со мной, как с инфекционистом, консультировалась. Вообще, симптомы настораживающие — температура высокая, обмороки, галлюцинации даже.

— Галлюцинации? — Родион ахнул. — Интересно знать — какие?

— Да я говорил уже как-то. Мужик ему все видится, в лохмотьях каких-то, с горящими глазами… Вертится, бьет в бубен, смертью грозит. Странный бред, да.

Рад согласно кивнул:

— Да уж — странный. И что, никаких шансов на выздоровление?

— Правду сказать — очень и очень слабые.

На следующий день — жрец на этот раз не явился, наверное, потому что в церковь сходили — Родион засобирался к болоту. Сказал, что на речку, развеяться, даже взял у доктора удочки и накопал на огороде червей.

Юра его как раз и подвез до повертки — снова в райцентр поехал, на консилиум, как раз по поводу… Родиона. Того Родиона, местного, в смысле — из этой эпохи.

Рад тоже лицом посмурнел:

— Что, совсем дела плохи?

— И не говори даже.

Тропинка вилась меж бузиной и ивами, ныряла в васильковые луга, белела ромашками, из-под ног то и дело выскакивали мелкие пичуги — пеночки, жаворонки — тревожно щебеча, кружили над головой, видать, где-то рядом были свиты гнезда.

Радик шагал осторожно — не наступить бы, по пути так и не встретил никого. Да кого тут и встретишь-то — где болотина, а где речка?

«Победа» стояла на том же месте — а куда она денется, не заведешь без аккумулятора. А даже если и заведешь, так на шоссе не выедешь, не пробьешься. Прав Дима — платформа нужна с трактором.

Подойдя ближе к машине, молодой человек неожиданно вздрогнул и замедлил шаг — в салоне кто-то был! Жрец Влекумер? Навряд ли, что он — автолюбитель? Местные бомжики разбирали по винтикам? Да даже и не бомижики — «справные куркули», дачники, сиденья-то вполне хороши: диваны целые. Вот, похоже, заднее и снимали — возились.

Ах вы ж, сволочуги! А ну-ка…

Положив в траву удочку и пакет с червями и купленным по пути пивом, Родион подобрал валявшуюся у тропинки увесистую палку… целый посох! Подкрался поближе… И громко расхохотался. Нет, на сиденья никто не покушался. Просто в салоне увлеченно занимались сексом. Из открытой двери торчали загорелые, с розовыми пятками, ноги: большие — мужские, и маленькие — женские. Амортизаторы ритмично поскрипывали, а вот, наконец, послышались сладострастные стоны.

Покачав головой, молодой человек отошел подальше, в траву, — зачем людям мешать? Пусть милуются.

Уселся на какую-то корягу, вытащил из пакета пивную банку, открыл… И явственно почувствовал на себе чей-то недобрый взгляд. Кто-то таился позади, в камышах, у самой трясины. Ага… вот сделал шаг… еще один. Ладно… Хорошие люди по болотам не прячутся!

Немного выждав, Родион резко повернулся, швырнул на шорох шагов недопитую банку и, схватив палку, бросился туда же и сам:

— А ну, выходи! Кто там шарится?

— Посох-то мой верни, княже.

Опустив палку, молодой человек прищурился с нехорошей усмешкой, наблюдая, как выбирается из камышей… жрец Влекумер собственной гнусной персоной. Крючконосый, страшный, с чахлой, испачканной в зеленовато-бурой болотной жиже, бороденкой, с ожерельем из высушенных змеиных голов.

— Не, ну девка-то клевая, блин!

— Охолони, Гриша!

— Ну, неужели такую козу упустим? Пацаны не поймут.

— Сказал же — охолони! Аркадьич же предупреждал — лепилу не трогать.

— Так-то лепилу, Кочан, а про девок ничего говорено не было.

Кочан — тот самый браток, который поумнее, полностью проигнорировав двойную сплошную, обогнал телепавшийся впереди «КамАЗ».

— Ну, тебе самому-то, Кочан, не в падлу кралю такую пропустить, а? — не унимаясь, канючил Гриша. — На двоих бы ее и распялили. Зуб даю, Аркадьич ничего и не скажет. Тем более, девка-то — приезжая, нас не знает.

Вообще-то, звали его Пашей — Павло Григоренко — ну а Гриша — это погоняло такое — уже от фамилии. Никто «бычка» этого Пашей и не называл никогда — все Гришей кликали, как вот и напарника его — Кочан.

— Ну, ты прикинь, брат, какая коза-то! Ум-м! Ножки видал? А сиськи?

— Сиськи, кстати, не очень-то и большие.

— Много б ты понимал!

— Да уж побольше тебя-то.

Кочан угрожающе скривился:

— Прогори, поговори еще.

— Да ладно, братан, что нам из-за бабы ссориться? Не, я дело говорю! Какие гляделки у нее, а волосы? Ты у кого-нибудь из наших девок такие волосы видел? Вот и я не видел.

— Да уж, — ухмыльнувшись, согласно кивнул Кочан. — Таким козам только в кино сниматься.

— Вот мы из нее порноактрису и сделаем! А не сделаем — потом век жалеть буем, зуб даю!

— Достал ты со своим зубом!

— Ну, давай, заедем, глянем… Парень ее, ну, лох тот, механик, я видел — с обеда еще на рыбалку ушел, лепила — в город уехал. Одна она там, одна… лежит, скучает. А тут мы нарисуемся — вот увидишь, она даже и обрадуется!

— Ага… тебе обрадуешься.

— Ну, поехали, а? Вот, сколько уже у тебя девки не было?

Кочан хмыкнул и, сбавив скорость, свернул к станице.

— Уговорил, красноречивый.

— О! Наконец-то!

— Только вот машина у нас больно приметная.

— Так мы без машины, — Гриша азартно потер ладони. — Эх, как я ее разложу! Заявимся, зацепимся языками… дело сделаем, а потом… Она ведь нас не знает. Мало ли кто приходил? Иди, жалуйся. Аркадьич что всегда говорил — не пойман, не вор!

— Она-то да — нас не знает, — останавливаясь на тихой и безлюдной улочке, задумчиво произнес Кочан. — А вот тетка Глафира, грымза старая, — вполне. Из ФАПа, между прочим, весь двор видать.

— А зачем нам со двора-то входить? С другой стороны в барак в окошко влезем… там же где-нибудь красулю и примостим. Кричи — никто не услышит. Пустырь опять же! Кусты.

Кочан почесал за ухом и неожиданно улыбнулся:

— Ишь ты! А у тебя, Гриша, оказывается, котелок иногда варит.

— А то!

— Жаль только, что редко.

«Быки», они «быки» и есть, особых раздумий никто никогда от них и не требовал, и жили они всегда по одному принципу — «захотел — сделал», а дальше и трава не расти. А уж в данном конкретном-то случае деваха, можно сказать, сама в руки шла, без всякого риска. Чего бы и не попользоваться? Лохи они, что ли, случай такой упускать?

Сказано — сделано. Бросив джип под старым тополем, братки быстро пошли к пустырю, простиравшемуся сразу же за бараком. Пробрались, поцарапались о колючие кусты, однако даже не выругались — все тяготы переносили стойко, недаром говорят — охота пуще неволи. Денек жаркий выдался, безлюдный, да и так — по пустырю-то никто зря не шастал. Что там и делать-то?

Никем не замеченные, «бычки» подошли к бараку и, оторвав от дальнего заколоченного окна доски, поддели ножом раму.

Нахмурив кустистые брови, жрец Влекумер тяжело оперся о посох.

— Я ведь за тобой пришел, князь Радомир. Как сильно плохо стало — народ про меня и вспомнил, а как же!

— Что ты говоришь? — недоверчиво скривил губы Рад. — Зачем во сне-то являлся?

— Объяснить все хотел, — волхв, как показалось молодому человеку, злорадно ухмыльнулся. — В этом мире вы не жильцы, ни ты, ни супруга твоя. Ни тот… Ты знаешь, о ком я.

— И откуда ты все ведаешь? Влекумер горделиво расправил плечи:

— На то я и навий! Душа Радомира, древнего богатыря, в тебя, пришельца, вселилась… И ты сам Радомиром стал. А тот, которым ты был, он остался в этом мире.

— Туманно говоришь, волхв! — карие глаза Родиона вспыхнули гневом.

— Как уж могу, — потупился жрец. — Народ меня за тобой не от хорошей жизни послал. Гунны принесли черную смерть на нашу землю. Страшную смерть, князь. Люди гниют заживо, умирают. Целые селенья уже мертвы, и наши, и готские. Кто может — спасается в лесах, чужаков убивают, ибо от человека к человеку передается смерть лютая.

— Так-так, — присаживаясь на старый пень, задумчиво произнес Радомир. — И чем могу помочь я?

— Всем! — прищурил глаза навий. — Ты и твоя супруга. Когда-то вы принесли с собой венец бургундов, на который наложено страшное заклятье. Следом за венцом явилось и моровое поветрие. А вы — ушли, сгинули.

Молодой человек пожал плечами:

— И что же теперь?

— Вы должны исправить то, что натворили. Вернуть венец его последнему хозяину — мертвому повелителю гуннов! И тогда смерть уйдет.

— А если не уйдет, — Рад все равно не верил волхву. Да и кому верить-то — этому хитрому и себялюбивому проходимцу?

— Уйдет, — сверкнул темными глазами навий. — Я про то ведаю. Затем и пришел. В старых преданиях сказано — князь Радомир и супруга его смогут спасти всех. Тем более — вы здесь не жильцы… что, верно, уже почувствовали.

— Пусть так, — согласно кивнул молодой человек. — Но я пока не пойму — в чем твоя-то выгода?

— Меня отправили, пригрозив смертью, — нехотя признался волхв. — Выискали пристанище, хотели казнить — разорвать меж двух сосен. Думали — я во всем виноват. Пришлось им поведать все.

— Кому — им?

— Побратим твой — Истр… и многие… кто еще жив был.

— Хочешь сказать, они тебе поверили?

— На их глазах я ушел. Прихватил и жертву… дорожка-то сюда кровью человечьей мощена.

Рад зло сплюнул:

— А я вот, как-то без крови обошелся — «Победою». Значит, мы с Хильдой должны вернуться, я так понимаю?

— Должны, княже, — сверкнув глазами, твердо заверил жрец. — И в самое скорейшее время. День, другой… Больше и нет у вас — умрете.

— А ты, стало быть, здесь останешься?

— Здесь никто из нас не может. Умру и я, — Влекумер покрутил в руках посох. — Тебя я увидел, все сказал. Теперь уйду… Заклинание на переход помнишь?

— Да уж, не забыл.

— И про кровь не забудь, князь. Две жертвы на вас двоих нужно. Прощай. Может, там встретимся… хотя лучше б и не встречаться. Лесные урочища — мой дом, у тебя ж — иная дорога. Прощай.

Жрец повернулся и, проверяя посохом пусть, подошел к трясине… где и остановился в некой задумчивости. Посмотрев ему вслед, Родион направился к автомобилю. Двое любовников как раз закончили все свои делишки и теперь живенько одевались. Девчонка — раньше ее Рад на слетах не видел, а может, просто не помнил, молоденькая такая, белокурая, славная — как раз успела натянуть майку.

Парень же оказался знакомым — в ориентировании и на КТМе частенько соперничали — из Марий Эл, что ли? Нет, марийцев Рад всех очень хорошо знал… а вот этого… Из чувашской команды, что ли? Или — из Новгорода…

— Здорово, ребята, — подойдя, улыбнулся молодой человек. — Что, слет-то закончился уже?

— Да последний день, уезжаем завтра.

Молодежь, похоже, ничуть не смутилась, да и чего было смущаться-то? Девушка, на «Победу» кивнув, рассмеялась даже:

— Ваш аппарат? Не бойтесь, колеса мы вам не открутили.

— Да уж ладно. В лагерь сейчас?

— Я — в лагерь — дежурю нынче, — коротко кивнул юноша. — А Леночка в станицу, за хлебом. Не знаешь, хлеб-то там во сколько привозят?

— Привезли уже, думаю.

— Говорят, тут через болото дорожка короткая есть?

— Да есть.

— Ладно, пошли мы.

— Постойте! Валентиныч там как? Парень быстро обернулся? — Дядя Миша? Нормально. Уехали они вчера — в райцентр подались, там у них Радик с ногой.

«Так ведь и не повидался со своими, — подняв капот, с досадой подумал Рад. — Теперь уж и не успеть. Жаль… Та, с Катериной Олеговной встреча, не в счет. А ведь хотел встретиться. Поговорить…так, не узнанным. С другой стороны, какой смысл?»

Кровью, говоришь, переход-дорожка мощена? С неприязнью вспомнил слова жреца Радомир. Сам-то он уже знал, как обойтись без ритуальных жертв — просто, кроме заклинания, еще нужна подходящая скорость и масса. «Победа» как раз подойдет — проверено. Во-он на тот пригорочек ее загнать, развернуться — и вниз, со всей дури! Слава богу, автомобильный движок на низах хорошо скоростенку берет. Вот, аккумулятор зарядить только. Тяжелый, гад… Что ж, делать нечего — до станицы на себе переть придется. Ни-чо — сдюжим, своя-то ноша не тянет.

Достав из багажника ключи, Родион принялся откручивать клемму.

Тем временем юная девушка — активистка-спортсменка Леночка — догнала идущего к гати странного старика с клюкой.

— Здравствуйте, дедушка. Вы в станицу? И короткий путь знаете. Вот здорово! Можно с вами?

— Идем. — Ухмыльнулся Влекумер-навий — вот и искать ничего не пришлось! Помогают Мокошь с Чернобогом, не зря приносил им хорошие жертвы. Завел приблудную девку подальше. Остановился. Незаметно вытащил кривой жертвенный нож. Забормотал заклинание.

— Что-что вы сказали, дедушка? Ой…

Сверкнул на солнце клинок. Хлюпнула злобно трясина. Дорожка-то — она кровью вымощена…

— Не, ты глянь, Кочан, что тут такое-то? — «Бычок» Гриша едва не споткнулся о старую тумбочку и выругался, порвав футболку о гвоздь. — Похоже, — тут склад какой-то.

— И верно — склад, — Кочан осторожно переступил через кроватную сетку. — Кровати какие-то, тумбочки… О, матрасы!

— Матрасы?! Где? — обрадовано переспросил Гриша. — А, вижу! Вот их сейчас и разложим… А козулю нашу — на них. Ну, помогай, брателло, не стой.

Кочан с сомнением покачал круглой, коротко стриженной башкой, и в самом деле чем-то напоминавшей капустный вилок:

— Че, в этой грязи и будем?

— Да где тут грязь-то? Тоже еще, маркиз Карабас выискался.

— Но-но! Ты не очень-то.

Разложив на пыльном полу старые матрасы, гопники переглянулись и, подойдя к двери, осторожно выглянули в коридор.

— Хорошо, что не заперта, правда? — шепнул Гриша.

— Да чего тут запирать-то… Тс-с!

Где-то неподалеку послышались шаги… скрипнув, распахнулась створка двери, и поперек темного коридор легла светлая солнечная дорожка с желтыми тихо кружившимися пылинками, средь которых возникла стройная девичья фигурка в открытом светло-голубом платье.

— Милый, ты наконец пришел?

— Мы, подруга, оба милые! А ну, цыц!

Схватив девчонку в охапку, Кочан приставили к ее шее нож и негромко скомандовал:

— Иди. Вздумаешь кричать — зарежу.

— Ух, и краля! — бросив Хильду на матрас, гопник схватил ее за лямку платья, обнажив грудь, которую тут же и облапал.

Его напарник уже расстегнул штаны и, примостившись рядом, рванул тонкую ткань…

— Ой, какие дойки… а животик какой? Кочан, чур, я первый!

— А че ты-то?

— Ну, я ж первый предложил.

— И что?

— Славные воины! — тихо засмеялась Хильда. — Вижу, вы привыкли брать добычу, не таясь. Люблю таких.

— О! — Заспорившие было братки удивленно переглянулись. — Слышь, Кочан, чего она мелет-то?

— Говорит, нравимся мы ей.

— Во, подруга! А я что говорил? Ну, че, Кочан, давай тогда спичку потянем! Короткая — я первый, длинная — ты.

Гриша радостно засмеялся:

— Умный ты мужик, Кочан! Ну, что подруга, давай, принимай нужную позу… Да не бойся, тебе только приятно будет — зуб даю!

— Я и не боюсь.

— Во, молодец! О-о-о! Слышь, Кочан, а она без трусиков!

— Заметил уже…

Хильда не переживала нисколько и, уж тем более, не боялась. Да, это были враги, но враги неосторожные, глупые. Ишь, толоку хотят устроить, ну-ну… Ножик-то, дурачки, бросили… Плохой, конечно, ножик — сразу видать, но уж какой есть… какой есть…

— Ты что, подруга, вертишься-то? Уа-у-у-у!!!

Темновато все-таки было. Первого, промахнувшись, Хильда ударила в печень, второго уже нормально — под сердце. А первого пришлось по горлу, чтоб не орал, не пугал народ. Глупые бычки. Они-то, бедолаги, всерьез думали, что весь мир крутится вокруг них. Пацан сказал — пацан сделал. Вообще, девчонок «быки» за людей не считали. Тем более — за опасных врагов. Вот и просчитались — в том мире, откуда явилась Хильда, лить человеческую кровь, защищаясь, вовсе не считалось предосудительным. Скорее — наоборот. И уж, тем более — кровь врагов. А эти двое были отнюдь не друзья — точно! Еще и сами напали. Убить! Запросто и без всяких проблем. Лег-ко!

— Славные воины, славные, — готская красавица с улыбкой покрутила в окровавленных руках ножик. — А кинжал-то у вас плохой. Выкинуть? Или все ж пригодится?

Поставив аккумулятор в траву, Родион вытер пот и, глянув на возившуюся во дворе у рукомойника супругу, озадаченно вытаращил глаза:

— Ты что это делаешь, милая?

— Кинжалец мою, — повернув голову, мягко улыбнулась Хильда. — А тебя я давно заметила — не умеешь ты неслышно ходить.

— Постой, какой еще кинжалец? — уже предчувствуя что-то недоброе, нервно спросил молодой человек. — И… и почему ты вообще — голая? Ну, нагая почему?

— Так платье-то разорвали, — резонно пояснила супруга. — А старую одежку я выкинула — вот и нечего одеть. Да и некогда — кровь застынет, потом не отмоешь.

Рад покусал губу:

— Господи… Какая еще кровь?

Не торопясь вымыв нож — увесистую, с наборной зэковской ручкой финку, Хильда провела муженька, показала — откуда взялась кровь.

Тот, как стоял у порога, так и сел, только что не в кровавую лужу. Присвистнул:

— Ну, и дела, однако. Откуда здесь эти паразиты взялись-то?

Нагая красавица повела плечом:

— А я почем знаю — откуда? Это ж не мой край. Ворвались в дом, снасильничать хотели… думали — боги им помогут. Не помогли.

— Я вижу, что не помогли, — глядя на два аккуратно уложенных в рядок трупа, задумчиво протянул князь.

Прямо там, на пороге, и посидел, подумал, а потом махнул рукой:

— А и черт с ними, все равно уходить.

— Уходить? — Хильда окатила муженька сверкающей бирюзовой волной удивленного взгляда. — Куда?

— Домой, люба. Людям там плохо — гибнут. На нас с тобой вся надежа осталась.

Девушка накрутила на палец длинный, сверкнувший белым золотом, локон и, опустив глаза, справилась:

— Это тебе Влекумер-навий сказал?

— Он, — не стал таиться Рад.

— Он и мне снова снился. Говорил, мол, гунны черную смерть принесли, Аттилой-рэксом насланную. Мстит рэкс за корону… причем ведь не за свою, за чужую. Бургундский венец этому гуннскому проходимцу не должен был принадлежать!

— Однако мертвец его обратно получить хочет.

— Хочет — вернем, — неожиданно согласилась Хильда. — В венце том никакой силы давно уже не осталось. Влекумер, хоть и гнусен, но сейчас говорит правду — я это чувствую, сердцем чую.

Радомир живо вскочил на ноги:

— Тогда одевайся скорей… Старая-то наша одежка где? Ну, та, в которой мы… Тоже выкинула?

— Не. Постирала — в амбаре висит.

— В каком еще амбаре? А, в гараже… Ладно, — молодой человек посмотрел на трупы. — Оставлять их тут нельзя, да и кровь замыть надо — иначе доктору Юре ох как плохо придется. Куда б их деть-то?

— Там, за жилищем — опушка. Кусты растут, никого нет.

Рад бросился к окну и довольно хлопнул рукой по подоконнику:

— А ведь верно, милая! Там их и закопаем. Только быстрей все делать надо.

Долго ли, коротко ли, а провозились часа тричетыре. Пока Радомир копал на пустыре яму, пока трупы вытаскивали, пока замывали кровь. Закопали, правда, быстро, а сверху еще и завалили щебнем да старыми кирпичами. За всеми хлопотами князь совсем позабыл притащенный аккумулятор на зарядку поставить. Позабудешь тут…

— Та-ак, — глядя на одевшуюся в старую тунику супругу, молодой человек прикидывал, как же быть?

По-любому выходило — аккумулятор нужно бы у кого-нибудь прихватизировать или попросить… У кого только? Знакомых-то никаких нет? У доктора, конечно, можно взять, да все оставшиеся деньги ему оставить… так ведь когда он еще приедет-то?

— Черт! — Родион с силой хлопнул себя по лбу. — Во, я дурак-то! А еще князь. Магазин «Автозапчасти» здесь без выходных работает! Хватило бы денег… должно, должно… Слышь, милая, ты жди, а я сейчас, скоренько. Может, есть у них тут какой-нибудь аккумулятор дешевенький.

Дешевеньких, увы, в располагавшемся в сером приземистом здании бывшего склада РАЙПО автомагазине давно уже не осталось — раскупили. А не хватало-то всего триста рублей.

— Слушай, я сейчас принесу, а? — забожился Радик. — Только ты дай пока агрегат — я, чтоб пешком не ходить, на машине бы и приехал.

— Не ты часом у Всеволодыча, врача, гостюешь? — пригладив редеющие на макушке кудри, задумчиво спросил продавец, толстый, с усами вислыми, в синем, с закатанными рукавами, халате.

— Гостюю, да. — Деревня, Господи — все всё про всех знают. Так вот и к лучшему!

Продавец махнул рукой:

— А, забирай. Завтра я за запчастями поеду, послезавтра — именины у тещи… в общем, во вторник денежку завезешь. Не забудь!

— Как можно? Ну, спасибо тебе! Вот, спасибо-то… Дай тебе Бог здоровья. Ну… побегу я, пожалуй.

— Беги, беги. На скорости, смотри, не разбейся. А продавец-то — шутник.

Терпеливо дожидаясь мужа, как и положено верной супруге, Хильда сидела на ступеньках крыльца и лениво листала книгу.

— О! — опустив покупку наземь, Радомир качнул головой. — Я тут бегаю, тяжести разные таскаю, а некоторые… Интересная хоть книжка-то?

— Что? Ах, это… Это отрок на самобеглой повозке привез. Просил, чтоб передали лекарю.

— А-а-а… Слушай, милая, ты рюкзака у нашего Юры не видела?

— Чего?

— Ну, мешок такой заплечный, котомка…

— В амбаре висел, — положив книжку на ступеньку, Хильда поднялась на ноги. — Посейчас принесу.

Молодой человек глянул на книжицу.

Ну, конечно — «Чума». Что еще там могло быть?

Вбежав в комнату доктора, молодой человек схватил со стола авторучку, вырвал из лежащего рядом блокнота листок:

«Юра, срочно уезжаем с нашими туристами. Документы наши нашлись, «Победу» вытащили. Задолжал триста рублей в «Автозапчасти» за новый аккумулятор, пожалуйста, не сочти за труд — отдай. Взамен оставляю тебе старый, он, хоть и неказистый, но хороший, просто не успел его зарядить. Прощай. Спасибо за все. Удачи. Надеемся, еще когда-нибудь свидимся.

С приветом, Родион и Лида».

Написав записку, Рад почесал авторучкой за ухом и, подумав, добавил:

«P.S. «Чуму» тебе Димка принес, но мы ее взяли, почитать. Ты, я думаю, разрешил бы. Что не так — извини. Еще раз удачи».

А может, и пригодится — про чуму-то книжка, про «черную смерть»!

Прикрутив под капотом «Победы» новый аккумулятор — не совсем правда подошел, но все ж влез — Родион с волнением забрался в кабину и повернул ключ зажигания. Мотор запустился сразу, словно бы только того и ждал — вот ведь, машины когда-то делали, не какие-нибудь там «Жигули»!

Покуда шли, покуда возились — уже совсем стемнело, и Рад включил фары, освещая обступившие болото деревья и кусты. Врубил — как когда-то в МТС научили — сначала вторую передачу, потом — почти сразу — первую (чтоб без лишнего треска), плавно отпустил сцепление, поддал газку. Проехал немножко вперед, сдал задом — развернулся, поглядел на супружницу, подмигнул:

— Ну, что, милая, заклинание-то помнишь?

— Я все помню, мой князь.

— Вот и славно. Тогда читай… А я, пожалуй, молиться буду!

Князь сжал губы. Теперь главное — разгон. Набрать скорость… Нога надавила на педаль. Двигатель взвыл, резко наращивая обороты.

— Ну, с Богом — вперед!

Вырвались из-под задних колес клочья травы и грязи. «Победа» пошла под уклон быстро, но плавно, набирая скорость безо всяких рывков.

Вторая передача…Третья! И по — газам…

В-вух-х-х!!!

От толчка — наскочили на какую-то кочку — вдруг заиграл радиоприемник. Родной, «победовский»…

Идет охота на волков, идет охота!

На серых хищников — матерых и щенков, —

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты.

Кровь на снегу и пятна красные флажков.

Хорошая песня!

Главное — словно бы по заказу славного доктора Юры.