Довмонт. Неистовый князь

Андрей Посняков, 2018

Дуй, ветер! Шумите, деревья! – под это языческое заклятье языческие жрецы бога Пикуолиса, повелителя смерти, приносят своему господину кровавые жертвы! На этом черном алтаре оказался и Игорь Ранчис, молодой аспирант из Санкт-Петербурга, явившийся в Литву, чтобы избавить свою семью от древнего родового проклятья, наложенного еще в тринадцатом веке первым литовским королем Миндовгом. Молодой человек отправился в Литву, взяв с собой любимую девушку… И под гул языческих барабанов душа Игоря вселилась в тело его далекого предка, литовского кунигаса Довмонта, язычника, правителя, воина… и будущего псковского князя. Думать некогда – нужно защищать свою землю от многочисленных врагов, и в первую очередь – от рыцарей Тевтонского ордена. Не дремлют и родственники, прикидывающиеся друзьями, алчными глазами смотрят на власть и языческие жрецы.

Выпуск 2

Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону

© Андрей Посняков, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Глава 1

Санкт-Петербург — Литва

— Дуй, ветер!

— Шумите, деревья!

— Радуйся, лес!

Били в ладоши жрецы. Извивались в мрачном танце юные девственницы-жрицы. Ухмылялся крепкий косматый старик с морщинистым темным лицом. Кругом горели костры, и тухлый запах смерти стелился над поляной и рекой, над орешником и старой ольхою, над всей пущей.

Девушки-жрицы упали на колени. Упали, изогнулись и застонали, славя жестоких древних богов.

В руках старика сверкнул изогнутый нож!

Перед ним, на жертвеннике, лежала распятая нагая дева. Юная красавица с синим взором и нежным, побледневшим от неописуемого ужаса личиком. Теплые светло-русые локоны, тонкая белая кожа, упругая, трепетно вздымающаяся грудь.

— Дуй, ветер!

— Шумите, деревья!

— Радуйся, лес!

Девушки-жрицы стонали все громче и громче! Били в ладоши молодые жрецы.

— Радуйся, лес! Радуйся, Пикуолис, властелин подземных чертогов и падших душ! Прими нашу жертву… Прими! Прими!

Изогнувшись в каком-то бесовском танце, старик вдруг сплюнул желтоватой пеной и, подскочив к девушке, со смаком вонзил нож ей в живот.

* * *

Какой вид открывался с обрыва! Невероятно красивый, захватывающий, волшебный, он манил вдаль, открывая взгляду аквамариново-синий простор озера, не очень широкого, но длинного, словно река. На противоположном берегу сразу же начинался лес: густой, смешанный — с вековыми елями, сумрачными осинами и небольшими вкраплениями белоствольных березок на опушках. Лес казался разным.

Вблизи, у самой воды — густо-зеленый, чуть подальше — желтоватый, а совсем далеко — пропадающий в туманной голубой дымке. Стоял июнь, и все вокруг утопало в медвяном многоцветье только раскрывшегося лета, залитого солнечным светом, таким ярким, что больно было в глазах.

На самой вершине обрыва — высокого, метров восемь — упрямо цеплялась за песчаную почву сосна. Кривые ветви ее напоминали разметавшиеся в каком-то жутком кошмаре руки, а серые корни — омерзительных змей, неведомо как вгрызшихся в землю. Или даже, скорей, они походили на серые пальцы полусгнившего, вылезшего из могилы трупа. Крепкие — не разожмешь, — эти корни-змеи поддерживали осыпающийся берег, и хотя сосна опасно кренилась к воде, выглядела она вполне устойчиво и, наверное, в чем-то красиво. Прямо под обрывом, внизу, у самой воды, торчали серые камни, судя по разбросанным вокруг щепкам, послужившие причиной гибели не одной местной лодки.

Однако сейчас озеро было спокойным. Волны почти не бились о берег, лишь иногда налетавшие вдруг легкие порывы ветра раскачивали ветки сосны да гнали по воде мелкую рябь.

— Нет, потрясное селфи будет! Говорю же, ага.

Девушка в узеньких рваных джинсах и кедах, в наброшенной поверх короткой маечки куртке, подбежала к сосне, встала на корнях на самом краю обрыва, вытащила из кармана айфон…

— Нет, правда, круто!

Невероятно красивая, юная, стройненькая, словно молодая березка, девушка, казалось, сошла прямо со страниц какого-нибудь глянцевого журнала. Несомненно, красавица привлекала внимание еще и нежными чертами лица, светлой, тонкой кожей и невероятно ясным взглядом больших серовато-голубых глаз.

Сделав пару снимков, она помахала рукой тем, что стояли невдалеке от обрыва. Трое парней и девушка — такая же красивая, тоненькая, голубоглазая, только волосы посветлей. Но все та же аристократическая изысканность, все та же светлая кожа, чуть тронутая первым летним загаром. Эта выглядела чуть помладше, но похожа на первую — очень! Скорее, это были родные сестры, да.

— Ну что ж, сестричка? Иди же сюда. А вы нас сфоткайте, парни.

— Ага.

Ожидая сестру, красавица чуть подвинулась, освобождая место… и в этот момент под ногами ее, прямо из-под корней, показалась отвратительная скользкая лента! Раздвоенный язык, холодные немигающие глаза, черная блестящая кожа…

Змея! Ядовитая склизкая гадина.

— Лаума-а!

Заметив опасность, девчонка испуганно дернулась. Серо-голубые глаза ее округлились, кеды соскользнули с корней…

— Ай!

Ухватиться покрепче за ветку… вот так… так… Хорошо! Было бы… Только ветка, увы, оказалась непрочной. Послышался противный треск, и юная красавица, не удержавшись, полетела вниз, прямо на камни.

— Лаума-а-а!

Не обращая внимания на змею, младшая сестренка упавшей подбежала к самому краю обрыва, глянула… и, всхлипнув, растерянно обернулась:

— Она… там… лежит… Надо бежать! Помочь!

— Да, да, бежим, Лайма.

Быстро оббежав обрыв, парни с девчонкой выбрались к озеру, к серым камням… Лаума лежала, раскинув руки, не шевелясь. В мертвых, широко раскрытых глазах ее отражалось высокое июньское небо. Все вокруг было заляпано кровью.

— Лаума-а, сестричка… — Лайма бросилась погибшей на грудь и, тут же отпрянув, в отчаянье закричала: — Не-е-ет!

* * *

«…в это же время король литовский Миндовг быль убит одним знатным литовцем, хотевшим завладеть королевством. Но сын короля, находившийся у русских и услышавший об убийстве отца, возвратился в Литву, чтобы отомстить за убийство отца. Всех христиан, которых он нашел пленными в своем государстве, он милостиво отправил назад в Ригу, к магистру. Но затем он дался в обман литовцам, составил с ними заговор и послал в том же году войско в Вик и Пернов и опустошил эти области в Сретение Господне. А неделю спустя…»

— Игорь! Да очнись же. Оторвись, наконец, от своих хроник.

Сидевший на лавочке молодой человек в светло-сером костюме и дорогих модных туфлях оторвал взгляд от ридера и улыбнулся:

— Рад тебя видеть, Олик!

— И я рада, что ты рад. Как ваши аспирантские труды? Вижу, и тут не дают покоя.

Стройная девушка лет двадцати в синих коротких шортиках и накинутой поверх надетой футболки кофте уселась на скамеечку рядом. Молодые люди поцеловались, и поцелуй вышел куда более долгим и жарким, нежели требовали бы приличия, из чего любой внимательный человек, несомненно, сделал бы вывод о том, что эта парочка — больше, чем просто друзья.

Так оно и было, молодой аспирант Игорь Викторович Ранчис и студентка-первокурсница Ольга познакомились еще полгода назад на дискотеке в студенческом городке и сразу же… нет, не переспали. Просто сразу же понравились друг другу, а переспали уже позже, месяца через три, что для торопливой питерской молодежи в общем-то нехарактерно. Тем не менее именно так все и произошло — чувства молодых развивались по нынешним понятиям медленно, зато по-старинному основательно и надежно. Несмотря на весь свой внешний лоск, Игорь Викторович вовсе не был вертопрахом, наоборот, считался человеком вдумчивым и серьезным. Аспирант на кафедре всеобщей истории РГПУ — куда уж серьезней! С виду, конечно, такого не скажешь — вполне себе обычный молодой человек двадцати трех лет от роду. Высокий блондин с серо-стальным взглядом. Модная аккуратная стрижка, холеные усики, небольшая «шкиперская» бородка, тоже холеная, на левой щеке — небольшая родинка. Игорь был из тех молодых людей, этаких «красавчиков», что обычно очень нравятся женщинам. Что и говорить, девчонки ему прямо на шею вешались: красивый, стройный, к тому же — из очень небедной семьи, что тоже немаловажно. Правда, вот — умный. Слишком умный — и это девчонок пугало! Ну, зачем же разговаривать с ними о «Теории полей», о Питириме Сорокине или о книге Лебона «Психология толпы»? Ладно еще — со студентками-гуманитариями, но с со всеми прочими — увольте! Наверное, во многом именно поэтому Игорь и не был до сих пор женат, кто знает?

Однако, похоже, все шло к свадьбе. Новая пассия Игоря, Ольга — Оленька или Олик, как он ее называл, — характер имела серьезный, к тому же была чудо как хороша. Тонкая аристократически хрупкая фигура, столь же аристократически-светлая кожа, лишь слегка подрумяненная холодным петербуржским солнышком. Чистое, слегка вытянутое, личико с тонкими нежными чертами обрамляли светло-русые локоны, с неописуемым волшебством гармонирующие с ослепительно-синим взором и легким румянцем на щеках девушки. Длинные волосы тепловато-мягкого оттенка добавляли к образу Ольги некую изысканную таинственность, женственность и нежность.

Происхождения, к слову сказать, Олик была самого что ни на есть простого: всю жизнь прожила с мамой в однокомнатной квартирке в Ивангороде. Мама работала в турфирме, заодно приторговывая продуктами из расположенной здесь же, за речкой, эстонской Нарвы. Не бог весть что, но на жизнь денег, в общем, хватало. В том числе — и на учебу Ольги.

— А я «Социологию» на пятерку сдала, вот! — закинув ногу на ногу, Ольга показала Игорю язык и весело засмеялась.

— Что, прямо так на экзамен и пришла? В шортиках? — улыбнулся молодой человек.

— Да нет же! Экзамен-то еще с утра был.

— Что же сразу не позвонила, не похвасталась?

— Я звонила, — девчонка сверкнула глазами и тут же нахмурилась. — Несколько раз звонила, чес-слово. А вот ты — отключен был.

— Так у нас заседание кафедры было… Ой! Забыл ведь включить — вот безголовый.

Игорь быстро вытащил смартфон и, включив звук, глянул на экран:

— И впрямь звонила.

— Когда я тебя обманывала? — шутливо обиделась Ольга. — Не доверяешь, да?

— Почему же? Доверяю.

— Не доверяешь, не доверяешь, не доверяешь!

— Да нет же, нет!

— Чес-слово?

— Чес-слово! Честное пионерское, как говорили в древние времена.

Девушка снова расхохоталась:

— Ой, пионер нашелся. Ну… и где мы мою пятерку отпразднуем? Я, между прочим, самому Венгерову сдавала. Никто к нему не шел, потому и быстро.

— Чего? — молодой человек искренне изумился, подняв кверху брови. — Это что же, Аристарх Никодимыч тебе пятерку поставил?

— Поставил, поставил!

— Ну, дела-а-а!

— И еще сказал, что я — подающая надежды! Да-да. Именно так и сказал.

Они сидели в скверике перед главным корпусом РГПУ, как раз напротив памятника Ушинскому, в окружении цветов и акаций. Место было людное, поэтому с поцелуями осторожничали, к тому же сам Ушинский (памятник) вроде как косился в их сторону, посматривал явно этак неодобрительно.

— Знаешь, где отпразднуем? — Игорь погладил девушку по коленке. — Ко мне поедем. Теть Лена с утра еще подалась по делам в Москву, сказала, что дня на три. Сестренки на Карельском перешейке. Отдыхают. То ли в Светогорске, то ли в Оленегорске — где-то там.

— Там Финляндия уже совсем рядом.

— Угу. У Лаумы однокурсники оттуда. Они и пригласили.

— Поня-атно. — Ольга томно погладила губы языком. Вообще-то она от подобных жестов воздерживалась… вот разве что для Игоря.

— Значит, ты у нас нынче — совсем одинокий мужчина?

— Савсэм, савсэм! На ужин приготовлю что-нибудь вкусненькое. А вино я уже купил. Красное сухое бордо, как ты любишь.

— Так что же мы здесь сидим? — встрепенулась девушка. — Едем!

Машина — ослепительно-белый «Ситроен-ДС5» — была припаркована рядом, в соседнем университетском дворике. Недавний подарок «тети Лены», по-простому говоря — мачехи. Мать Игоря умерла при родах, не дожив до своего восемнадцатилетия три дня. Отец сильно горевал, но через год женился. Сначала на одной женщине, с которой не ужился долго, потом — на другой. На ослепительной красавице брюнетке Елене, Елене Васильевне, женщине с деньгами и связями. После трагической гибели отца — утонул на рыбалке — «тетя Лена», как называл мачеху Игорь, имея на руках двух несовершеннолетних дочерей и пасынка-студента, умудрилась выйти замуж за человека небедного. Потом развелась и открыла свой «Модный дом», делами которого по мере сил нынче занимался и сам Игорь, и его младшие сестры. Такая вот семейная история. Ничего особенного… только слишком уж много смертей.

Вывернули на Гороховую, свернули. В пробке у Загородного простояли не зря — целовались. Не в полную силу, конечно — за дорогой следить надо, — но…

Но когда поднялись в квартиру, ждать уже не было никаких сил! Без слов поцеловав Ольгу в губы, Игорь снял с нее кофточку, а затем и футболку, покрыл жаркими поцелуями, поласкал плечики, нежную шейку, пупок… Потом расстегнул бюстгальтер, накрыл ртом нежно-розовый трепетный сосочек, поласкал языком, погладил, осторожно зажал между пальцами… а затем расстегнул на возлюбленной шортики, протиснул ладонь к лону, чувствуя настоящий пожар!

Ольга прикрыла глаза и, тихонько застонав, закусила губу… Игорь быстро сбросил с себя всю одежду, подхватил полуголую девушку на руки, возложил на тахту. Стащил, наконец, шорты, а за ними — и кружевные красные трусики, припав языком к нежному естеству…

Оленька застонала еще громче, выгнулась, словно пантера перед прыжком… Игорь накрыл ее тело своим, нежно целуя в губы…

Наверное, соседи слышали громкие стоны… Плевать! Пусть так… пусть будет так хорошо… так славно… так…

— Телефон, — отдышавшись, Ольга раскинулась на тахте, вытянув ноги. — Давно звонит, кстати.

— Блин, нашли время… Впрочем…

Игорь, как был, голый, соскочил с ложа, подобрал валявшийся на полу пиджак, глянул на смартфон:

— Лайма… Ну, как там у вас, сестренка? Что?! Что?! Нет… не может быть… как же так… Слушай, ты держись там, а я сейчас… сейчас буду, да… скоро…

— Что-то случилось? — Оленька приподнялась на постели, с тревогой взглянув на посеревшее лицо возлюбленного. — Что-то плохое, Игорь?

— Лаума погибла, — тихо пробормотал молодой человек. — Упала с какой-то скалы.

* * *

Девчонок так назвал отец, Виктор, а точнее — Викторас — Ранчис. Давно обрусевший и родившийся в «коренной петербуржской семье», он никогда не забывал свои литовские корни, хотя иногда признавался, что многое хотел бы забыть. Как бы то ни было, а дочерей он назвал по-литовски. Старшую — Лаума, что значило «небесная колдунья», младшую — Лайма — богиня удачи и судьбы.

На кладбище было малолюдно. Тетя Лена не хотела видеть никого, кроме самых близких. Правда, пришли студенты — подружки и друзья Лаумы. Все плакали и искренне жалели погибшую. Едва зарыли могилу, пошел дождь, совсем не по-летнему холодный, промозглый и нудный. В северной столице так бывает часто. Бывает и снег в июне пойдет — по-всякому, смотря какое лето. Дождь нынче был в тему. Словно вся природа скорбела, плакала.

Поминки устроили в ресторане на Московском, опять же — для близких, но позвали и студентов. Пусть. Игорь с Ольгой подвезли троих, по пути разговаривали. Точнее, говорил один Игорь — расспрашивал о гибели сестры.

— Понимаете, там змея показалась, вот Лаума и… — сопел юный парнишка в свитере и кедах.

— А потом выяснилось, что и не змея это была вовсе, а уж! — подал голос второй студент — белобрысый увалень в синей кургузой курточке и дорогих джинсах. — Да-да, уж, не только я видел. Длинный такой, толстый… но две желтые точки на голове имелись. Я заметил, хоть он и быстро уполз.

Уж…

Что-то в семье было связано с ужами, какое-то предание, Игорь его слышал в детстве, но точно вспомнить не мог. Но что-то такое было — точно. Он спросил тетю Лену, не на поминках, а позже, дня через три.

— Уж? — Елена Васильевна непонимающе моргнула. Черное траурное платье ей очень шло. Сама — брюнетка, плюс черная одежда и тоненькая ниточка серебра на шее. Этакая знатная испанская дама эпохи короля Филиппа Второго. — Уж… Нет, не помню… Хотя…

Неожиданно для себя Игорю вдруг стало неприятно. Слишком уж ухоженно и аристократично выглядела мачеха. Да — осунувшееся лицо, да — глаза заплаканы, но — тщательно наложенный макияж, опять же платье. Впрочем, Елена часто повторяла, что дама должна всегда оставаться дамой. Держать марку, как она выражалась. Вот и держала, не позволяя себе целиком сорваться в горе. Надо было жить… хотя бы ради Лаймы, ее-то нужно было еще поднимать на ноги, шестнадцать лет всего — школьница.

— Залтис! Да, залтис… Виктор как-то рассказывал. Залтис — по-литовски уж. Не простой уж — священный. Ну, знаешь, из древних языческих времен. Таким ужам, кажется, приносили жертвы.

— Жертвы? — молодой человек покусал губу. — Да, да, теперь и я вспомнил. Отец говорил как-то… когда был немного выпивши. Только не про жертвы… Этот залтис — уж — какое-то знамение, что ли… Не дай бог увидеть его во сне! Во сне… Лауме он вовсе не во сне привиделся.

— Бывают же совпадения, — Елена Васильевна качнула головой и, вытащив сигарету из брошенной на стол пачки, закурила.

Игорь поморщился — сам он недавно бросил, но… Но сейчас не выдержал, закурил, пусть даже и дамские. Настроение было такое… дерьмовое.

— А где Оля твоя? — неожиданно спросила мачеха.

— Домой поехала. Мать навестить… Что с тобой? Тебе нехорошо? Может, таблетку? «Скорую»?

Резко побледнев, женщина тяжело опустилась в кресло. Помотала головой:

— Нет, нет, не надо таблетки… Лучше коньяка плесни.

Игорь послушно подошел к бару. Вытащил бутылку коньяка, налил, глядя, как сползают по стенкам бокала тяжелые янтарные капли.

— Больше! Полную! Ну.

Полную так полную. Что уж тут скажешь — надо. Молодой человек налил и себе. Молча, не чокаясь, выпили.

— Ты знаешь, кто такой Миндовг? — чуть помолчав, женщина подняла глаза.

— Литовский кунигас, князь, — удивленно отозвался Игорь. — Первый король Литвы… и последний, насколько я помню.

— Все правильно, — Елена Васильевна вздохнула и потянулась к бутылке. — Так вот, Виктор рассказывал, что в их семье было такое предание. Будто бы этот Миндовг за что-то проклял вашего дальнего предка. Наложил проклятье — мол, что все красивые девушки в вашем роду не будут доживать и до восемнадцати лет. Умрут, погибнут. Но прежде — за их душами приползет священный уж — залтис.

— Чушь какая-то, — наливая коньяк, пробормотал аспирант. — Ну, ведь верно же — чушь. Мракобесие.

— Тем не менее в семье многие так вот умирали.

— Многие?

— Виктор об этом почти не рассказывал. Не любил.

Они выпили еще — помянули. Просидели почти до самого позднего вечера. Игорь уже собирался к себе, на Кондратьевский, как вдруг из комнаты младшей сестры послышался крик!

— Что? Что случилось? — молодой человек едва не столкнулся с мачехой…

Дверь в комнате Лаймы внезапно распахнулась, и девушка выбежала в коридор, растрепанная, с глазами, широко распахнутыми от ужаса.

— Змея! — прижимаясь к матери, с надрывом промолвила Лайма. — Мне снова приснилась змея. Она звала меня, звала…

— Змея? — обняв дочь, Елена Васильевна успокаивающе погладила ее по плечу и вздрогнула: — А, может, это был уж?

— Может, и уж. Толстый, противный… С такими желтыми пятнышками.

* * *

Отец что-то такое знал, явно знал. Правда, в подробностях никому ничего не рассказывал, отделываясь лишь общими насмешливыми словами о «мрачном семейном предании», известном как «проклятье Миндовга». Эту злую тайну Викторас Ранчис унес с собой в могилу, и теперь сложно было о ней судить. Однако если предание было известно отцу, то, возможно, какие-то сведения о нем сохранились у его родственников в Литве? Отношения, правда, Виктор Ранчис ни с кем не поддерживал, однако известно было, что его двоюродная сестра, некая Милда Францевна Вилтене, проживала то ли в Вильнюсе, то ли в Каунасе. Наверняка следы ее можно было бы отыскать, хотя бы через справочное бюро. Еще был кто-то в Зарасае, то ли тетка, то ли дядюшка, но тут совсем все было темно, даже имена неизвестны. Отец говорил только, что дядюшка когда-то был мельником… или тетушка — мельничихой. Как-то так…

Игорь все-таки выбил командировку в Тракай и в Вильнюс. Поработать в библиотеке, в архивах знаменитого Тракайского замка. Что-то посмотреть, сравнить — подобрать материалы для будущей диссертации. Руководство пошло навстречу, молодой аспирант числился в ректорате на хорошем счету. Тем более, если бы не отпустили — уехал бы сам по себе, не так уж и далеко тут.

Подготовился молодой человек основательно. Насколько смог. Даже перечитал все старые письма отца, написанные еще матери. Увы, о литовских родственниках там упоминалось довольно скупо. Мол, будучи проездом в Вильнюсе, заглянул к тете Мильде. Та, овдовев, вроде бы как собиралась перебраться в Каунас, там, на окраине города у нее имелся дом. Еще отец писал, что по пути домой заглянул на мельницу близ Зарасая, милого маленького городка, со всех сторон окруженного непроходимыми лесными пущами, в которых, говорят, водились даже зубры!

— Даже зубры водились! Нет, ты слышала?

Повернув на трассу, Игорь прибавил скорость и искоса посмотрел на Ольгу. Возлюбленная все-таки упросила его взять ее с собой, напирая на то, что в Литве никогда не была и ей было бы очень интересно. Молодой человек подумал… и взял. А что? Вдвоем-то куда веселее, тем более пусть девчонка расслабится после похорон — Лауму она хорошо знала и переживала ее гибель всерьез.

— Говоришь, зубры… — покачав головой, Ольга принялась наматывать на палец локон — была у нее такая забавная привычка, когда понервничает или задумается о чем-нибудь.

Девчонке, кстати, тоже еще не было восемнадцати; первый курс любого вуза это, в принципе, детский сад. Почти одно и то же.

— Зубры — зубрами, а как бы не встретить никого пострашней, — Оленька зябко повела плечиками. — Какие-то меня предчувствия терзают. Грустные.

— Мне тоже невесело, — Игорь включил магнитолу, поискать какой-нибудь джаз. Майлза Дэвиса или Луи Армстронга — как раз бы под настроение.

Наш герой всегда считался человеком серьезным. Даже в подростковом возрасте его никогда не оставляло чувство старшего брата, этакой взрослости, обязательности, что ли. Он всегда выглядел взросло, и молодежные прикиды напрочь не переносил, особенно — музыку, всякий там рэп и прочее. Под влиянием мачехи с детства еще обожал джаз и даже классический рок, но рок сейчас был бы не в тему. Да и Олик… Что и сказать — подружка Игоря джаз не переносила, предпочитая музыку веселую, танцевальную. Это потому что молодая еще, даже можно сказать — юная. Одним словом — детский сад.

Они ехали через Псков, через эстонскую границу. Затем — кусочек Эстонии, Латвия — Даугавпилс, и вот уже пресловутый Зарасай — Литва. Заезжать в город Игорь не стал, в конце концов со времен поездки отца немало воды утекло. Вряд ли сохранились и мельница, и мельник с мельничихой. Померли давно все. Куда больше надежд молодой аспирант возлагал на две литовские столицы — Каунас и Вильнюс. Через литовские группы в соцсетях он уже примерно прояснил адреса.

— Интересно как — две столицы, — Олик, наконец, растянула губки в слабом подобии улыбки. — Как у нас — Москва и Петербург.

— Ну, не совсем так… — отличавшийся дотошностью Игорь все же счел уместным кое-что пояснить. — Вильнюс, Вильно — древняя столица, а Каунас — временная. В двадцатые годы была, до войны еще.

— Историю Прибалтики я как-то не очень, — честно призналась девчонка. — Другое дело — древний мир! Хочешь, расскажу тебе про Египет? Про Рамзеса Второго или Аменхотепа Четвертого?

— Который Эхнатон?

— Который Эхнатон.

Вспомнив полузабытую древнюю историю, молодой человек невольно улыбнулся и покачал головой:

— Как-нибудь в другой раз, милая. Ладно?

— Как скажешь. Вообще, я просто так предложила. Лишь бы тебя разговором занять.

Ольга хмыкнула и, потянувшись, неожиданно предложила:

— А не остановиться ли нам где-нибудь перекусить? Правду сказать — умираю с голоду, да!

— У, как. Ну, тогда сейчас поеди-им.

— Только цепеллины не заказывай, ладно? Лучше в хлебной тарелочке суп.

Они приехали в Вильнюс вечером. Оставив «Ситроен» на отельной парковке, поселились в гостинице на площади прямо напротив вокзала, совсем недалеко от Старого города и знаменитых ворот Зари — Аушрос. Так же и улица там называлась — Аушрос Варту, восхитительная старинная улочка, мощенная брусчаткой. А вокруг — храмы, храмы, храмы…

— Завтра все посмотрим, — распаковывая чемодан, заявил молодой человек. — А самое главное — дело сделаем. Отыщем хоть что-нибудь. Если повезет, конечно.

Они даже не занялись как следует сексом — настолько оба устали, путь-то неблизкий. Так, скорей, ритуально помиловались, потом сразу в душ — и спать. Правда, перед сном все же поговорили, и на это раз инициативу взяла Оленька. Она вообще была девушкой любопытной.

— Так в этом вашем старинном предании есть большая доля правды? Ты правда так считаешь, Игорек, а? Все эти средневековые короли, проклятья, ужи… Ну ведь — неужели правда?

— Может, и неправда, — тихо отозвался аспирант. — Но, ты знаешь, я очень боюсь за Лайму. Она ведь теперь у меня одна… ну, не считая тебя, естественно. И эти ее сны об ужах меня, признаться, очень сильно нервируют!

— Какие сны? — выйдя из ванной комнаты, девушка натянула футболку. — Ты мне ничего не рассказывал.

— Так вот, говорю, — повел плечом Игорь. — Ей недавно приснился уж. Все, как в предании. Предвестник смерти, ага.

— Уж приснился… ужас какой.

— Вот и я говорю, ужас.

Обняв прильнувшую к нему девушку, молодой человек погладил ее по спине и так же тихо продолжил:

— Я не верю во все это, ты знаешь. Не верил… Но если от этого чертова предания исходит хоть малейшая опасность для моей семьи, я должен во всем разобраться. Обязательно разобраться, и чем скорее, тем лучше.

Сквозь не задернутое шторами окно мерцали огни вокзала. Пахло сиренью, что росла тут же, рядом, в небольшом сквере. Прямо под окнами проносились по улице такси, что-то веселое кричала проходившая мимо молодежь, а где-то вдалеке вдруг всплыл звук полицейской сирены.

* * *

Первый адрес — улица Майроне — располагался прямо напротив костела Святой Анны и монастыря бернардинцев. Изысканный краснокирпичный костел, возведенный во времена поздней готики, привлек самое искреннее внимание Ольги. Девушка даже задержалась, фотографируя здание с разных сторон.

— Ну, пойдем уже, — не выдержал Игорь. — Долго ты.

Оленька махнуа рукой на пару автомобилей:

— Так вон те черти припарковались не вовремя. Весь вид испортили.

— Потом доснимаешь, ладно?

Взяв девчонку за руку, Игорь перевел ее через улицу к нужному дому. Трехэтажный, вытянутый в длину, с облупившейся кое-где штукатуркой, он чем-то напоминал старинную шкатулку с секретом. Ведущая в подъезд дверь оказалась запертой на кодовый замок, однако искателям сразу же повезло — не успели они подойти, как из дома вышла престарелая тетушка в сером летнем плаще и модной шляпке.

— Лабас ритас! Здравствуйте! — быстро поздоровался Игорь. — Можно вас спросить кой о чем?

Тетушка отнеслась к вопросам весьма благосклонно, видно, ей понравились вежливые и симпатичные молодые люди. Она даже вспомнила свою бывшую соседку:

— Милда Вилтене? Ну да, да, жила такая. Постойте-ка… дай бог памяти… году в восемьдесят пятом. Жила, но потом уехала. А после нее в той квартире старый Исаак Шмольдер жил, ювелир, а после — Ядвига Бруновна. Она и сейчас там живет, моя подружка.

— А Милда Францевна, не подскажете, куда уехала?

— Ой, не подскажу… Хотя… Кажется, в Каунас. Да-да, в Каунас. Она говорила, что у нее там дом.

Поблагодарив старушку за сведения, влюбленная парочка уселась в авто и подалась обратно в гостиницу. Правда, по пути Ольге все же удалось уговорить возлюбленного остановиться напротив ворот Зари.

— Мы только глянем на Старый город, ага? Ну, пожалуйста. Совсем чуть-чуть. Быстро.

— Хорошо, — сдался Игорь. — Только вот по этой улице — и назад. Нам еще в Каунас ехать.

Брусчатка под ногами, часовня со знаменитой иконой, храмы и многочисленные лавки, в том числе и магазин грампластинок в небольшом подвальчике. Оленька остановилась, глянула на витрину… И вдруг резко обернулась, словно увидела кого-то знакомого.

— Ты что? — Игорь удивленно моргнул. — Узнала кого?

— Да нет… так… показалось… Ну, что — едем?

— Конечно, едем. Давно пора.

* * *

Ночевать в Каунасе искатели вовсе не собирались, а потому не резервировали никаких гостиниц, и время на осмотр памятников старины не тратили. Сразу вбили в навигатор нужную улицу — и приехали прямиком туда. Улочка оказалась маленькой, кривой и горбатой. Сплошь застроенная старинными домиками, она спускалась к величаво текущему Неману, выходя на заросший желтоватыми кустами ольхи берег. Оттуда, если бы не кусты, открывался великолепнейший вид… Впрочем, невольным гостям города нынче было не до видов.

Дом Милды Вилтене они отыскали быстро, только вот беда, он оказался разрушенным. Давно провалилась крыша, почернели стропила, и черные провалы окон угрюмо смотрели на мир, словно бы вспоминая свою загубленную кем-то молодость. Другие — соседние — дома выглядели немногим лучше.

— Ну, в них хотя бы живут… в некоторых, — тихо протянул Игорь. — А ты думала, и здесь, как в Вильнюсе, выйдет?

— Ничего я такого не думала, чес-слово, — девушка мотнула головой, словно игривый жеребенок на водопое. Светло-русые локоны ее растеклись по плечам мягким золотом, в синих глазищах сверкали задорные желтые искорки.

— Сейчас по всем домикам пройдемся, ага. Ну, где живут… Ой…

Ольга вдруг сделалась серьезной и посмотрела вдаль, в конец улицы, где только что промелькнула какая-то автомашина.

— Опять что-то показалось? — усмехнулся молодой человек. — Ну, пошли уже. Давай хотя бы, для начала — в этот.

Калитку открыли не сразу, пришлось долго нажимать кнопку звонка. Вышедший из дому дядечка видом напоминал угрюмого сельского кулака, каким подобных персонажей изображали на довоенных советских плакатах. Круглое, заросшее густой рыжей щетиной лицо, нос приплюснутой картошкой, маленькие поросячьи глазки. Одет соответственно — широкие, заправленные в сапоги штаны и телогрейка-безрукавка. Только вместо зипуна или толстовки — застиранная футболка с рекламой какого-то пива. Для полноты картины не хватало только обреза!

Тип сразу принялся говорить по-литовски, по всей видимости — ругался, сетуя на то, что его, мол, оторвали от какого-то дела, да и вообще — шляются тут всякие, добрым людям отдыхать мешают.

Игорю все же удалось вставить слово, правда, «кулак» его не дослушал, а вот Ольге неожиданно улыбнулся, точнее сказать — осклабился. Мало того, даже соизволил ответить. С сильным таким прибалтийским акцентом, больше похожим, скорей, на эстонский, нежели на литовский.

— Не знаю ник-как-кой Вил-те-не… Во-он в том доме спроси-ите. Мошет, там знают.

Что ж, спасибо и на том. Показал-таки, черт гунявый. Показал и сразу ушел… хотя нет, только повернулся, а потом припал к ограде — все пялился на Ольгу, больно уж сексуально она выглядела в узеньких рваных джинсах и красной короткой маечке.

— Надо было мне одной зайти, — едва отошли, пошутила девушка. — Больше бы узнала.

— Ага… у этакой-то кулацкой морды?

Перед соседним домом, за невысоким забором, располагался густой палисадник. Кусты смородины, крыжовника и малины. Сливы, пара яблонь. Видно было, что за садом ухаживают. Кусты и деревья были подстрижены и подвязаны, скамеечка перед крыльцом аккуратно покрашена желтой краской. Да и дом ремонтировался — похоже, что перекрывали крышу.

На стук в дверь к незваным гостям вышел заспанный мальчишка в зеленых холщовых шортах. Белобрысый, уже успевший загореть, он смачно зевнул и, почесав расцарапанный живот, широко улыбнулся:

— Лабас ритас! Вы, верно, за молоком? Так я сейчас… Подождите… А можете и в дом зайти.

Парнишка тоже говорил с акцентом, только куда более дружелюбно, даже, можно сказать, весело.

— Милый какой паренек, — Ольга улыбнулась. — Ну, пошли, зайдем, что ли?

Не дожидаясь своего спутника, девушка шустро поднялась на крыльцо:

— Меня Ольга зовут.

— А я — Арунас.

— Нам молока не надо, Арунас. Мы спросить хотим, — Ольга перешла на английский — чтоб поспособствовать большему пониманию. Впрочем, английскую речь Арунас тоже знал плоховато, примерно как и русскую.

— Ну… спросите, — парнишка почесал за ухом и гостеприимно пригласил в дом. — Заходите же, да.

Юный хозяин даже угостил гостей кофе! Правда, растворимым, но вкусным. При этом все время говорил. Рассказывал про школу, про каких-то своих приятелей, про футбол, про родителей, которые сейчас на работе, но держат корову и козу. При этом щедро мешал русскую речь с литовской, причем явно в пользу последней. При всей своей словоохотливости о Милде Вилтене Арунас ничего не сообщил — такой не знал.

Не знать-то не знал, однако после наводящих Ольгиных вопросов все же вспомнил какую-то бабушку, которая умерла лет десять назад, и вот, после ее смерти, его родители и купили этот дом.

— Не у самой бабушки купили, она же умерла уже, — резонно пояснил мальчишка. — Брат ее приезжал или кто-то. Из Зарасая, с мельницы.

— С мельницы?

— Да-да… Кое-какие вещи забрал, а мебель нам оставил. Но мы другую купили. Та была старая.

Итак — мельница, Зарасай.

Уходя, Игорь хмыкнул:

— Вернулись к тому, с чего могли бы начать. Зарасай-то мы еще вчера проезжали.

— Ну, так и теперь — по пути, — повела плечиком Оленька. — Все равно ведь потом домой поедем.

— Да, домой…

— Постой-ка!

Девушка резко остановилась, едва только распахнула калитку.

— Видишь вон ту машину? Ну, вон же, торчит за углом, коричневая такая, старая.

— Машина как машина, — хмыкнул молодой человек. — Ты права — старая. «Ауди-восьмидесятка». Она же — «селедка», она же «бочка». Как только ни называли! Но хорошая была.

— Так вот — эта «бочка» за нами следит! — Ольга потеребила локоны и добавила: — Между прочим, с утра еще. С Вильнюса. Вот, смотри!

Вытащив телефон, девушка показала возлюбленному фотографию, как раз сегодняшним утром и сделанную. На фоне костела Святой Анны как раз и виднелась коричневая «ауди». Стояла в числе прочих авто.

Как и положено ученым, молодой аспирант воспринял полученную информацию весьма скептически.

— И что с того? Мало ли таких машин? Да полным полно, я тебя уверяю. Сама-то подумай! Ну, кому нужно за нами следить?

— А я вот сейчас подойду и узнаю! — покусав губу, решительно заявила Оленька. — Прямо так и спрошу.

— Не у кого уже, — Игорь спрятал улыбку: «ауди» вдруг завелась и отъехала, скрываясь за углом.

— Он просто нас заметил и уехал, — Ольга все-таки отличалась завидным упрямством. — Кстати, в Старом городе за нами тоже следили.

— Ну, там-то никаких машин не было!

— Зато водитель был! Противный такой, фу. Вот увидишь, эта машина еще и сейчас за нами поедет. В Зарасай! Спорим?

— Посмотрим.

Спорить Игорь не стал, никогда не имел такой глупой привычки. Просто усадил подружку в машину, запустил двигатель и, выехав со старой улочки на широкий проспект, резко прибавил скорость.

— В-вот она! — Оленька азартно хлопнула в ладоши. — Что я говорила?

Коричневая «восьмидесятка» и в самом деле на дороге была. Только она вовсе не преследовала белый «Ситроен» Игоря. Наоборот, проскочила навстречу.

— Ну и? Она за нами в Зарасай едет? Что-то не очень-то похоже, ага, — прибавляя скорость, молодой человек откровенно рассмеялся и причмокнул губами. — Эх, надо было все-таки с тобой поспорить. На десять отжиманий. Смогла бы?

— Да хоть на двадцать пять! — запальчиво откликнулась девушка. — Я, знаешь, какая выносливая?

* * *

Мельницу близ Зарасая путники нашли быстро. Указателей в городе было хоть отбавляй. Правда, Игоря это почему-то не радовало.

— Видать, туристское место, — сворачивая под указатель, разочарованно протянул молодой человек. — Вряд ли мы там что-то узнаем.

— А, может, и узнаем, — несмотря ни на что, Ольга редко падала духом, что очень нравилось ее потенциальному жениху. — Поедем да спросим. Чего зря гадать-то?

И правда — чего зря гадать?

Мельница стояла на небольшой речке, берега которой густо поросли ольхою и вербой. Игорь оказался прав — невдалеке, на повертке, притулился большой туристский автобус, судя по номерам — из Санкт-Петербурга.

— Смотри-ка, земляки, — покривил губы молодой человек. — Придется подождать с расспросами. Хозяева наверняка заняты.

— Подождем, — выйдя из машины, Оленька потянулась. — Как здесь хорошо, а! Во-он на ту лужайку пошли. Позагораем.

Позагорать, однако же, не пришлось. Показавшаеся с мельницы толпа — человек тридцать — гомоня, потянулась к автобусу.

— Ну, слава те, господи, — хмыкнул Игорь. — Хоть ждать не надо.

Внутри мельницы сильно пахло мукой. Поскрипывая, крутились какие-то жернова, подъемники, вообще было видно, что люди здесь заняты делом. Трое молодых парней таскали какие-то мешки, ссыпая зерно в лотки и не обращая никакого внимания на визитеров.

— Здравствуйте! — чихнув, громко поздоровалась Ольга. — А кто тут хозяин?

— Здравствуйте! — один из парней оторвался от работы и подошел к гостям. — Я — Петрас, хозяин.

— Игорь.

— Ольга.

— Озимые привезли помолоть?

Ага… озимые. На «Ситроене». Однако хозяин-то шутник.

Петрас совсем не походил на мельника. Молодой — наверное, ровесник Игоря — подтянутый, стильный. Ему б в офисе сидеть, а не здесь, на мельнице, с мешками… По-русски, кстати, молодой мельник говорил отлично.

— Милда Вилтене? Нет, не знаю. Но подождите… Здесь был старый хозяин, дед. Он умер уже, но вещи от него остались. Знаете, мы с женой хотим сделать музей старого быта, вот и не выбросили ничего. Если так хотите, так пойдемте в дом, посмотрите.

Игорь не признался бы в этом даже самому себе, но ощутил большое волнение, когда взял в руки старинную шкатулку давно умершей Милды Францевны Вилтене, дальней своей родственницы по отцу. Отчего-то он почувствовал вдруг, что шкатулка эта — именно то, что нужно, что они с Ольгой искали.

Старые фотографии, письма, тетрадь в синей коленкоровой обложке. К сожалению, и письма и тетрадь отсырели, так что далеко не везде можно было что-то прочесть. И все же кое-что можно было…

— Может, яичницу, чаю?

— А пожалуй!

— Я сейчас скажу жене.

Усевшись за стол, Игорь сунул Ольге письма, сам же принялся лихорадочно листать тетрадь.

— Ну, вот оно! — воскликнул он почти сразу. — Вот же…

— Читай!

–…предание действует, проклятье короля Миндовга исполняется в точности… Дальше по-литовски…

— И что? — Оленька тут же вскочила. — Петрас, вы бы не могли нам помочь?

— Тут пишется о кунигасе Миндаугасе, — глянув, перевел мельник. — Если хотите, то дословно вот так… «Велением Пикуолиса пошлют залтиса и криве-жреца. Чтобы показать, что пришло время умирать. Восемнадцать — предел, и больше нет жизни ни одной»… Дальше современное — опасайтесь секты… и по-русски — сами смотрите.

По-русски было мало. Только слова «опасайтесь секты и жрецов», а дальше все размыто и тронуто плесенью.

— Да уж, прояснили, — захлопнув тетрадь, разочарованно протянул Игорь. — Что ж, осталось только поесть яичницы, да… Эй, ты куда?

Вскочив на ноги, Ольга вдруг бросилась к окну. Глянула, оглянулась и, махнув Игорю рукой, побежала к выходу.

— Да что там такое? — молодой человек рванул вслед. — Опять «ауди» увидела?

— Типа да, — Оленька тяжело дышала, упругая грудь ее тяжело вздымалась под маечкой, так, что угадывались соски. — Опять тот хмырь. Следит! Вон-вон, меня увидел — отвернулся.

— Так давай подойдем?

— Убежит!

— А мы незаметно! Мельницу обойдем да подберемся.

Игорь и сам почувствовал азарт, ну не будет же Ольга говорить зря, причем так навязчиво. Хотя… всякое может быть. Может, опять показалось?

— Высокий такой парень, худой, в серой куртке, — на ходу твердо промолвила девушка. — Лицо неприятное, мосластое и вытянутое, как у лошади. Волосы длинные, темные. Да, он, кажется, лопоух. Но из-под волос не очень видно… Вот он! Стоит! А ну-ка…

Подозрительный парень, действительно — длинноволосый и в серой куртке — стоял на небольших мосточках и внимательно наблюдал за мельничным водяным колесом. Вернее, делал вид, что наблюдал, будто бы очень интересно ему было. Место выбрал плохое — в случае чего никуда не убежишь, не денешься, разве только прыгнуть в реку. Течение там бурное, холодное, да камни еще…

— Здравствуйте, — вступив на мостки, громко крикнула Ольга. — Вы зачем за нами следите?

Парень испуганно обернулся… Неприятное, какое-то лошадиное, лицо… да, уши, кажется, оттопыренные… как Ольга и говорила.

— Здравствуйте, — незнакомец вдруг улыбнулся. — Я не слежу… То есть — слежу. Я хотел бы кое-что вам предложить. Не за бесплатно, конечно.

— Так говорите! — тут же предложил аспирант. — Мы заплатим, не сомневайтесь. Если правда, дело того стоит.

— Стоит, — уверенно кивнув, мосластый сверкнул глазами. — Я знаю того, кто может снять заклятье Миндаугаса.

* * *

Парень — звали его Йомантас — согласился устроить встречу «со знающим лицом» за двести евро. Игорь согласился, но настоял, чтобы передать деньги уже после встречи, на что новый знакомец согласился довольно легко, хотя, судя по его манерам и виду, был все же человеком тяжелым.

— Тут вот какое дело, — объяснял Йомантас, сидя со всей компанией в придорожном кафе по дороге на Утену. — Тот человек, о котором я говорю, он криве — языческий жрец. Ну, вы же сами выходили в сети на группу «Новое литовское язычество». Я, кстати, там ваши вопросы и увидел, даже гостиницу присоветовал — помните?

— Да, да, — отпив кофе, припомнил Игорь. — Этот отель многие советовали.

— Я вас там и нашел, — мосластый самодовольно сложил руки на животе. — Хотел там еще поговорить, да уж больно быстро вы уехали. Еле догнал!

— Чего же сразу, в сети, сообщение не оставили? — пригладив волосы рукой, поинтересовалась Ольга. — Могли бы и в личку написать.

Собеседник виновато развел руками:

— Хотел, но… Как-то поздновато сообразил. Да еще и жреца отыскать нужно было.

Парень вдруг улыбнулся. Улыбка у него неожиданно оказалась очень обаятельной и приятной, какой-то солнечной, светлой, какие случаются иногда даже у самых некрасивых на первый взгляд людей.

— Так вот. Завтра — двадцать второе июня. В ночь на двадцать третье — большой праздник, Ионинеса или Росос. У вас называют — день Ивана Купалы. Будут жечь костры, водить хороводы. Там будет и криве — жрец. Тот, кто вам нужен. Раньше не приедет, нет, уж подождите до завтрашней ночи. Есть, где остановиться?

— А где будет праздник? — уточнил молодой человек.

— В священной дубраве недалеко от Утены, — охотно пояснил Йомантас. — На земле древнего Нальшанского княжества.

По совету нового знакомого гости остановились в придорожном мотеле, как раз на выезде из Утены, и это им еще повезло: в преддверье праздника все гостиницы в округе были заняты напрочь. Именно к Ионинесу был приурочен фольклорный фестиваль — выступление всяческих народных коллективов, хоров и даже музыкальных групп, играющих весьма популярный в Литве фолк-рок.

— О, чего только вы там ни увидите! — расписывал будущее празднество хозяин отеля, седоусый толстяк с черными цыганистыми глазами. — Все самое интересное — ближе к ночи. И девушки будут прыгать через костры… между прочим, голыми. И жертвоприношение увидите.

— Что, прямо так вот возьмут да и принесут кого-нибудь в жертву? — изумилась Ольга. — По-настоящему?

— Конечно, по-настоящему, а вы как думали? — сказав, хозяин тут же расхохотался. — Ну, нет, конечно. Просто соломенное чучело сожгут.

— Как у нас на Масленицу?

— У нас тоже Масленица есть! Ужгавенес называется, — охотно пояснил трактирщик. — Целая неделя радости и праздников! Между прочим — древний языческий праздник, знаменующий начало весны.

Игорь покачал головой и вскользь заметил, что, на его взгляд, язычество очень популярно в современной Литве.

— Конечно, популярно! — снова рассмеялся хозяин. — Можно сказать — бренд. Особенно здесь. В Утене, в Зарасае.

Утром влюбленных разбудил телефонный звонок. Как и договаривались, звонил Йомантас. Пожелал доброго утра, поздравил с праздником и, как бы между прочим, сообщил, что нужный гость криве обязательно будет. Как и обещал — к ночи.

— Встретимся в дубовой роще у жертвенника. Наш криве там будет за главного! Я позвоню, вы не теряйтесь.

— В роще так в роще, — положив смартфон на стол, Игорь отправился в ванную, откуда выгнал Ольгу, уже с полчаса отмокающую под душем после бурного утреннего секса.

— Иди-иди уже. И так чистая, аж скрипишь.

Для придания ускорения Игорь хлопнул девчонку по мокрой попке и, получив в ответ недовольный вопль, приступил к водным процедурам.

Праздник чувствовался еще издали. Большая поляна невдалеке от дубравы была целиком заставлена авто — и мототранспортом. Тут и там виднелись красочные плакаты и баннеры с поздравлениями. Вдоль дороги и на опушке растянулись лотки с сувенирами, местной медовухой и пивом. Рядом, на небольшой сцене, играл симпатичный фольклорный ансамбль. Лумзделис — пастушеская флейта, из черешни, осины или ивы, деревянные колокольчики с трещотками — скарбалай, пара свирелей и почему-то — гитара, наверное, для придания ритма.

Выпив по кружечке великолепного темного пива, влюбленные направились к большой сцене, располагавшейся невдалеке от бензоколонки. Там уже вовсю торговали какими-то пирогами, блинами и ржаными лепешками с соусом из сметаны и сала.

— Тут пару деньков побудешь — как корова станешь! — Оленька погладила себя по животику и засмеялась. — Сколько всякой вкусной еды. Объемся, растолстею… и ты меня бросишь.

— Ты растолстеешь? Ага…

Обняв девушку, Игорь поцеловал ее в губы, чувствуя все более нарастающее желание. Тем более Оленька-то была одета очень легко, даже можно сказать — почти не одета, всего лишь короткие шортики и топик. Так обычно любят ходить все юные и стройные девушки, причем не только в жару.

Взявшись за руки, влюбленные побеждали на луг, просторный, усыпанный сладким клевером, ромашками и васильками, напоенный пряным запахом трав. Сорвав с себя топик, Оленька мягко упала в траву. Игорь повалился следом, принялся целовать девушке грудь, запустил руки в шортики… И вот уже молодые тела слились в едином порыве, и только солнце с завистью смотрело на них, стыдливо прикрываясь облаками.

* * *

Йомантас позвонил вечером, когда на просторной поляне близ АЗС уже начинала грохотать какая-то местная рок-группа, так что Игорь отозвался далеко не сразу.

— Ну, вы где там застряли? — в голосе нового знакомца скользнуло явное облегчение. — Я уж думал, уехали.

— Да нет, не уехали, — молодой человек взял Оленьку за руку, и влюбленные зашагали подальше от сцены. — Тем более вы обещали…

— Да-да, криве уже здесь. Он согласен поговорить, но… сначала вы должны участвовать в обряде.

— В каком еще обряде?

— Там увидите.

Парень назначил встречу на бензоколонке, и молодые люди еще издали заметили его коричневую «ауди». Завидев гостей, Йомантас выбрался из кабины и радостно замахал рукою.

— Ну, как, понравилось все?

Ольга повела плечом:

— Да ничего так-то.

— Сейчас еще интереснее будет! — азартно сверкнув глазами, заверил мосластый. — Сейчас, к ночи-то, все и начнется. Ну, что — пошли?

— Пошли. А что за обряд-то?

— Там увидите.

Йомантас негромко засмеялся и направился к узенькой тропке, тянувшейся меж высоких трав и цветов к лесу, видневшемуся километрах в двух. Следуя за своим проводником, влюбленные невольно любовались раскинувшейся вокруг красотою. Густая изумрудно-зеленая, с синими вкраплениями васильков, трава перемежалась свежескошенной стерниной со стогами и копнами. Свежескошенное сено пахло так одуряюще, что Оленька даже замедлила шаг и, закрыв глаза, втянула носом воздух. Так, словно бы собиралась его пить… или даже есть ложками.

Лес оказался невероятно красивым и каким-то загадочным, древним. Тянулись к небу высокие сосны и ели, густой подлесок все еще был влажным после вчерашнего дождя, хотя сегодня весь день напролет жарило солнце. Золотились светлыми ветками липы, опушки густо поросли ольхой, орешником и малиной, могучие вековые дубы царапали кронами небо. Солнце еще только садилось, но здесь, в пуще, уже было темно, таинственно и прохладно.

Ольга поежилась:

— Надо было кофту взять.

— Ничего, — обернулся Йомантас. — Скоро согреетесь — обещаю.

Неприметная тропинка вилась меж деревьями, и было не очень понятно, как проводник умудрялся ее находить? Этот мосластый парень, как видно, хорошо знал здешнюю пущу — ни разу не останавливался, не всматривался, даже шага не замедлял, шел себе и шел, уверенной и твердой походкой. Как у себя дома. Так он ведь и был дома, если вдуматься.

Сколько они так шли, Игорь не мог бы сказать — на часы не смотрел. Может быть, минут двадцать, а, может, и час. Как бы то ни было, а вскоре впереди, за деревьями вдруг посветлело. Запрыгали по стволам и вершинам оранжевые отблески костров, послышались протяжные песни и музыка. Кто-то играл на свирели… или на местной флейте.

Музыка показалась Игорю довольно однообразной и довольно навязчивой. Даже можно сказать — тревожной. Впрочем, ее быстро перебил громкий девичий смех!

— Пришли, — обернулся Йомантас.

— Да мы догадались.

Прямо посреди большой поляны, куда проводник привел гостей, рос огромный дуб. С толстенным узловатым стволом в десять обхватов, с огромными корявыми ветками, это был дуб-патриарх, дуб-покровитель, защитник всего этого леса. Вокруг дуба жарко горели костры. Девушки в длинных белых платьях и с распущенными по плечам волосами водили хороводы и пели. Здесь же, рядом, располагались и музыканты — четверо довольно мрачных парней в черных длинных одеждах. Все они играли на каких-то странных деревянных трубах, издававших на редкость монотонные и унылые звуки, чем-то напоминающие волынку.

— Рагас, — заметив интерес гостей, пояснил Йомантас. — Когда-то использовалась как сигнальный инструмент. Также подходит и для совершения магических обрядов.

— Так мы в каком будем участвовать? И как бы поскорее встретиться с…

— Да расслабьтесь вы. Встретитесь! — невежливо перебив, отмахнулся мосластый. — Вон, пойдите пока… А я должен все подготовить.

— Что подготовить?

Йомантас не ответил — ушел. Исчез в зарослях орешника и ольхи, начинавшихся сразу за дубом.

— Там что-то есть, — присмотрелся Игорь. — Какое-то строение. Сарай, что ли…

— Ой, не нравится что-то мне этот Йомантас, — взяв возлюбленного за руку, негромко промолвила Ольга. — Странный он какой-то. Да и все здесь.

— Язычники, что ты хочешь? — успокаивающе погладив девушку по плечу, молодой человек расхохотался. — Ну, пойдем… Там, кажется, весело. Вон, народу-то!

На поляне и в самом деле становилось довольно людно. Прибывшие выглядели, в общем, обычно — джинсы, шорты, куртки, однако у каждого — и у каждой — был либо венок, либо какие-то фенечки, сплетенные из коры.

— Надо было и нам купить, — спохватилась Оленька. — Я же хотела.

— Чего же не взяла?

— Забыла. Ой, там, кажется, через костры прыгают!

Так и было. Прыгали. Взявшись за руки, через всю поляну разбегались молодые пары и, подпрыгнув, пролетали, озаренные дрожащим желтым пламенем.

— Давай и мы!

Игорь не стал возражать. Взявшись за руки, влюбленные пристроились за двумя парочками…

Вот побежали одни… Прыгнули! За ним — другие…

Молодые люди переглянулись, улыбнулись…

И бросились к костру, ускоряя бег… Разом, одновременно, прыгнули, чувствуя жар костра…

Их встретили аплодисментами, кто-то протянул Ольге венок…

— Теперь нужно в реку, — улыбаясь, сообщила какая-то девушка. — Обязательно в реку. Идем!

Милый акцент, милое личико. Рваные на коленках джинсики, майка с эмблемой какого-то клуба, распущенные волосы, венок из васильков.

— Меня зовут Гинтаре.

— Оля. А это — Игорь, мой…

Гинтаре засмеялась, сверкнула большими чудными глазами, карими, с желтыми звездочками костров, и снова позвала:

— Идемте.

Видно, у нее нынче не было пары, а втроем все же веселей.

Широкая тропа, начинавшаяся почти сразу от дуба, ныряя в чащу, полого спускалась вниз, к неширокой речке с обрывистыми берегами, поросшими камышами и рогозом. Все шли туда, вся молодежь, парни и девушки, парочками и просто компаниями. Кто-то что-то рассказывал, кругом звучал веселый смех, где-то позади вдруг запели песню, а впереди послышался плеск воды и довольный девичий визг!

— А давайте с разбега! — предложила Гинтаре. — Вода-то холодная, да.

Ничуть не стесняясь, девушка проворно стянула с себя джинсы, сняла футболку, бюстгальтер и трусики. Обернулась, ожгла озорным взглядом:

— Ну? Чего ждете-то?

Здесь никто никого не стеснялся. Все так и прыгали в реку — голыми. Поднимали тучи брызг, выбирались на берег, смелись, пили вино.

Переглянувшись, влюбленные тоже сбросили с себя всю одежду и, взявшись за руки, побежали к реке следом за новой знакомой. Так, с обрыва, и прыгнули…

— Ай!

С непривычки-то показалось, что «Ай!», но на самом деле вода-то оказалась вовсе не такой уж холодной. Игорь даже немного поплавал, правда — узковато было, мелко, а самое главное — людно! Словно в каком-нибудь популярном аквапарке в выходной день.

— Здорово, правда? — нагая литовская фея — Гинтаре — откуда-то принесла початую бутылку вина. — Будете? Стаканов, правда, нет…

— Ничего, мы так, из горлышка.

Сверху сверкали звезды, и золотистая луна отражалась в реке, освещая нагие тела. Таинственный лес уже больше не казался угрюмым, Игорь и Ольга в обнимку сидели на траве, рядом примостилась Гинтаре…

— Скоро рассвет, — сделав последний глоток, с сожалением промолвила кареглазая литовская фея. — Кончится всё. Жаль!

— И нам жаль, — улыбнулась Ольга. — Здорово здесь. Круто.

Где-то на поляне громко затрубил рог. Все тут же принялись собираться — вытирались, натягивали на себя одежду, наскоро допивали вино.

— Пора, — Гинтаре поднялась на ноги и улыбнулась.

— Рада знакомству.

— И мы.

Поляна заметно редела, уже погасли костры, остался лишь один, у орешника. Народ не спеша расходился, музыканты тоже ушли, прихватив с собой свои странные инструменты. Гинтаре тоже куда-то делась, исчезла, растворилась в толпе… Игорь покрутил головой… и наткнулся на Йомантаса.

— Идите за мной, — негромко промолвил парень и, не дожидаясь ответа, зашагал к орешнику.

Там и впрямь располагалось какое-то загадочное строение, вернее сказать — полукругом вкопанные в землю колья, этакий частокол, скрывающий что-то от слишком любопытных взглядов.

Внезапно поднялся ветер, лес зашумел, и Ольга зябко поежилась, крепче сжав ладонь возлюбленного.

Следом за Йомантасом влюбленные прошли через ворота, оказавшись в полукруге из кольев. Посредине ровно горел костер, вокруг которого виднелись какие-то резные столбы…

— Идолы, — шепнул Игорь. — Местные языческие боги.

Внутри было человек двадцать. Девушки в белых одеждах, молодые люди в накидках цвета весенней листвы и еще какой-то старик. Еще довольно крепкий, с морщинистым темным лицом и горящим взором, он и в самом деле походил на языческого жреца, как их представлял себе молодой аспирант. Темно-зеленая накидка, мощные узловатые руки, седая грива волос, перевязанная на лбу узким кожаным ремешком. Наверное, это и был тот самый криве.

— Угощайтесь, — подведя влюбленных к костру, Йомантас зачерпнул половником какое-то варево из стоявшего на земле котла.

— Пейте-пейте, — неожиданно улыбнулся старик. — Это древний напиток из меда и трав.

Напиток оказался приятным на вкус и, похоже, хмельным, и весьма! Сделав несколько глотков, Игорь почувствовал, как перед глазами все резко поплыло. Он хотел что-то сказать, но не поворачивался язык, хотел уйти — но ноги не слушались. То же самое происходило и с Ольгой. Девушка пошатнулась и наверняка упала бы, кабы ее тотчас же не подхватили на руки парни в травянисто-зеленых плащах. Подхватили и принялись раздевать! Сняли и футболку, и шортики, всё…

То же самое проделали и с Игорем. Только уже не парни, а девушки, нагие феи литовских лесов. Зачем они разделись? Ах, наверное, это уже начинался обещанный Йомантасом обряд…

Молодой человек не мог сопротивляться, но пытался хоть что-то соображать, что было довольно трудно. Перед глазами все дрожало и плыло, мысли путались и никак не могли собраться в кучу. Он чувствовал, как феи подняли его, понесли… прикрутили веревками к вкопанному в землю столбу. Напротив, среди идолов, торчал еще один столб — к нему привязали Ольгу.

Парни мерно захлопали в ладоши, девушки затянули какую-то песню и принялись водить хоровод вокруг идолов и… жертв.

— Дуй, ветер! Шумите, деревья! Радуйся — лес. Дьявас, отец богов, эта песня — тебе.

Девушки пели по-литовски, но Игорь понимал все, о чем они поют, и почему-то не удивлялся.

— И тебя, Пикуолис, мы не забудем! О, повелитель подземных пущ! И, Земина, мать земля, прими нынче жертву. И Лайма, богиня судьбы, и ты, Велиона, хранительница мертвых душ. Скоро и у тебя будет праздник!

Это уже была не песня. Это говорил речитативом жрец, крепкий длиннорукий старик с огненным взором. Рядом с ним подвизался мосластый Йомантас, что-то подвывал и время от времени тряс деревянными колокольчиками.

Действие постепенно ускорялось. Задавая ритм, парни били в ладоши все чаще и чаще, нагие девушки уже не водили хоровод, а словно змеи извивались в каком-то бесовском танце и все время приговаривали, кричали:

— Дуй, ветер! Шумите, деревья! Радуйся, лес! Блоу, вейяс! Спрогимо толи, медзиу! Дьяукитес, медьена!

— Дуй, ветер!

На крепкой шее жреца болталось ожерелье из сушеных змеиных голов… точнее — из голов ужей!

Все быстрее кружились девушки — вайдилутес, жрицы-девственницы, поддерживающие священный огонь. Их гибкие молодые тела извивались, сверкали глаза. Криве же входил в какой-то неистовый транс, седые космы его растрепались, на губах его вдруг показалась пена…

— Шумите, деревья!

Девушки вдруг упали на колени. Все разом, каждая — напротив какого-то идола. Упали, изогнулись и вдруг задергались, застонали, явно испытывая оргазм.

Тем временем в руках жреца-криве сверкнул изогнутый нож! Или то был серп, не важно…

Девушки-жрицы стонали все громче и громче! Били в ладоши молодые жрецы.

— Радуйся, лес! Радуйся. Пикуолис, властелин подземных чертогов и падших душ! Прими… Прими! Прими!

Выкрикнув и плюнув желтоватой пеной, криве подскочил к Оленьке и несколько раз вонзил нож ей в живот. Брызнула кровь, девушка закричала, задергалась. Глаза ее распахнулись от жуткой боли! Высыпались наземь кровавые кишки…

— Радуйся, лес!

— Пикуолис, прими!

Страшно кричала Ольга, и юные девственницы-вайдилутес вторили ей сумрачным эхом.

— Не-е-е-еет! — дернувшись, в исступлении закричал Игорь. — Не-е-ет!

Омыв жертвенной кровью лицо, криве вновь подскочил к окровавленной жертве и, засунув в рану узловатую ладонь, ловко вырвал печень!

Несчастная девушка последний раз дернулась в судороге, изогнулась… и застыла, устремив прямо на Игоря мертвые, распахнутые от нестерпимой боли очи.