Атаман

Андрей Посняков, 2013

Егор Вожников, молодой бизнесмен, торгующий лесом, а в свободное время с увлечением занимающийся исторической реконструкцией, отправляется в лесную глушь, чтобы попариться в баньке с «авторитетными» людьми, а заодно и испробовать снадобье, которое ему дала местная знахарка, бабка Левонтиха. Да вот только предупреждала его Левонтиха, что не следует обливаться ее зельем во время грозы. Но какая гроза в марте? Егор от души попарился в баньке, облился бабкиным снадобьем и нырнул в прорубь. И… в это самое мгновение раздался удар грома! Вынырнув на поверхность, Егор кинулся обратно в баньку, не сразу заметив, что в парной находятся незнакомые люди, говорящие на странном, вроде бы и не совсем русском языке…

Глава 2

Снег и тьма

Что-то повисло перед глазами, какое-то зеленое мерцающе-плывущее марево. Провалившийся в черноту Егор пришел в себя, почувствовав, что не может вдохнуть… Ну, конечно — вокруг была вода, а где-то наверху искрилась ласковым светом прорубь.

Молодой человек заработал руками, вынырнул, выбрался на снег и тут только почувствовал холод. Сколько он находился в воде? Секунд пять, десять, больше? И что это было — спазм? Или… или кто-то дал палкой по голове — такое ощущение!

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове у Вожникова, когда он со всех ног бежал обратно в баньку. Забежав в предбанник, рванул дверь парной, окунаясь в быстро охвативший все тело жар. Кто-то из парильщиков швырнул на каменку ковшик водицы… вокруг поплыл липово-медовый запах, приятная истома охватила Егора — отогрелся! — даже потянуло в сон.

На полке́ двое мужиков наяривали вениками, внизу, на лавке, суетился с шайками какой-то старик… нет, не тот, не «авторитетный»… сторож, наверное.

— Иваныч, ты, что ли? А Леха где?

Старик оглянулся, выронив шайку. Двое, на полке, опустили веники. Егор удивленно моргнул — совершенно незнакомые люди! Старик, еще один жилистый тип с белесым шрамом через всю грудь, да еще двое мужиков, чем-то похожих друг на друга. Братья, что ли? Оба светловолосые, с бородами, только у одного — старшего — борода гуще. На шее у каждого — золотой крест. Да-а, и эти, судя по крестам, парни серьезные. Что же получается, он, Егор, в другую баньку забежал? А что… мог и ошибиться, вполне.

— Мужики, извините, я, кажется, не туда попал.

Молодой человек повернулся к двери, как вдруг жилистый ухватил его за руку и, негромко смеясь, похлопал по плечу:

— Э-э, паря! А мы тебя к завтрему ждали.

— Ага, — остальные парильщики переглянулись. — Это тот, значит, и есть?

— Он, он… вон и примета. — Старик ткнул пальцем в родинку на левом плече Егора.

— Ужо видим, — старший бородач усмехнулся и обмакнул веник в кадушку с горячей водицей.

— Егор, — сказал молодой человек. — Егор Вожников…

— Тсс!!!! — зашипели вдруг мужики. — Догадываемся, откель ты… Одначе много-то не болтай! Егор так Егор — Георгий.

— Я тут случайно, извините, что помешал. Нырнул, вот, в прорубь и…

— Ла-адно, — слезая с полка́, протянул бородач. — Сейчас домоемся, отдохнем, а завтра с утра и выйдем. Ты, Егорша, дорогу-то добре ведаешь?

— Леха, приятель мой, указывал, я только рулил. Но не заблужусь — точно! Послушайте, мне пора, наверное, извините, что…

— Сядь, посиди, паря! На вот, выпей, охолонь.

Егор вслед за всеми вышел в предбанник, тускло освещенный солнечными лучами, пробивавшимися сквозь небольшое, затянутое куском грязного полиэтилена оконце, и, усевшись на лавку, хлебнул из предложенного младшим бородачом плетеного жбана. Хм… что за напиток-то? Не пиво, нет. Похоже — брага… нет, квас, только очень забористый.

— Хороший у вас квасок.

— Добрый.

— Спасибо, я все же, пожалуй, пойду. Извините, если что не…

Вожников вдруг замолк, с удивлением глядя, как парильщики сноровисто натягивают на себя одежку — порты, длинные рубахи с вышивкой, кафтаны. Неужто в деревнях до сих пор так еще одеваются? А что там у них в ножнах? Кинжалы? Ножи? Одна-а-ако…

— Ты чего голяком-то сидишь? Одежку, что ль, на заимке оставил?

— Вожеозерские робята хваткие, мороза не боятся!

Переглянувшись, братья — да, похоже, что так, братья — гулко захохотали.

Говорили они как-то странно, использовали много старинных слов, какие-то диалекты; Егор далеко не все понимал, так, с серединки на половинку, точнее, частью — понимал, частью — догадывался.

— А говор-то у тебя, паря, смешной!

Смешной? Егор улыбнулся — кто бы говорил-то!

— У вас в Заозерье все так говорят или токмо князья да бояре?

Князья?! Бояре?! Эвон, куда беседа зашла. Оп-па! А что это старик-то так суетится, едва ль не кланяется — одежку парильщикам подает, сапоги…

Сапоги! У одного — зеленые, юфтевые, у другого — коричневые. Отличные сапоги… от тех, что в магазине продаются. Мягкая кожа, узор… К тому же — кафтаны эти, а вон у деда — армяк! Именно так эта одежка и называется. Кинжалы, опять же, ножны, пояса, тщательно выделанные.

Молодой человек ощутил легкое волнение — а не свой ли это брат-реконструктор? Если так, интересно было бы пообщаться… только дела свои сначала закончить.

— А вы к кому прие… — начал было Егор, да вот только не успел закончить. Резко повернувшись, старший бородач вдруг зажал ему рот рукою и прошипел:

— Тсс!!! Слышите?

Вожников, честно говоря, ничего такого не слышал, а вот парильщики сразу насторожились.

— Ходит кто-то за баней, эвон — снег скрипит, — шепотом произнес тот бородач, что помладше.

— Верно, Данило, — так же тихо отозвался старший. — Окружают.

Обернувшись, Данило ожег взглядом Егора:

— Не он ли, Иване, людишек с собой привел?

— Угу… И сам голяком — с нами париться? Зачем? Мыслю — они неслышно за ним шли.

— И то верно… Одначе что делать будем?

— А что делать? — Иван неслышно вытащил из ножен кинжал. — Пробиваться будем — не тут же сидеть? Ты, — он строго посмотрел на Вожникова, — первым выскочишь… вроде как в прорубь. Отвлечешь их, а мы уж — навалимся. Антип, — он посмотрел на жилистого. — Ты потом в лес, а я — следом.

— Сла-адим! Лишь бы этот вот выскочил. — Антип похлопал Егора по плечу: — Смогешь?

Молодой человек безразлично пожал плечами:

— Да выскочу, мне-то что? Только вот для начала б в парную.

— Ишь, в парную ему… Беги давай! И да поможет нам Господь и Святой Георгий!

Истово перекрестившись, Иван взмахнул кинжалом и кивнул на дверь:

— Беги! Живо!

— Ну, вы, блин, даете. — Егор покосился на тускло блеснувшее лезвие.

— А у окошка-то они не ходят — пасутся.

«Опасаются», — машинально перевел Вожников, покосившись на окно… Нет! Вовсе не полиэтиленом оно было затянуто. Бычий пузырь! Старина, блин… И еще игры какие-то тут непонятные.

— Ну, Егорша, пора!

Хлопнув парня по плечу, Иван кивнул жилистому Антипу, и тот резко распахнул дверь.

Ну, только бы девок не было… А и будут — так что?

— Эх-ма! Раскудрит-твою налево!

С веселым матерком молодой человек выскочил из бани и со всех ног помчался к проруби. И черт-то с ними со всеми — окунуться да обратно в парилку… лучше, конечно, к своим. Однако тут, похоже, одна банька-то — вот эта. Ладно, некогда сейчас… Егор не чувствовал мороза — бежал… Но не добежал. Из росших по всему бережку кустов выскочили ему наперерез сразу двое. Молодые краснорожие парни в нагольных полушубках и странных округлых шапках, отороченных потертым рыжеватым мехом. Глядя на Егора, парни глумливо ухмылялись, а в руках… в руках держали короткие копья!

— Може, погоняем его, как зайца, а, Ждан? — с непонятным азартом воскликнул один. — На стрелу возьмем — то-то повеселимся!

— Не, — сплюнув, откликнулся другой. — Тимоха сказал — на копья брать. А то б погоняли.

— Ну, на копья так на копья.

Покладисто кивнув, красномордый половчей перехватил копье и буром попер на Вожникова.

Подскочил — ударил!

Ввухх!

Эва, ведь не зацепил, зараза! Хорошо, Егор вовремя увернулся.

— Э, ты что, псих, что ли?

— Гли-ко, Ждане, вертлявый попался!

Вожников закусил губу — у него почему-то складывалось такое впечатление, что тут все — психи. Да, у баньки тоже возникла какая-то возня…

— Дай-ка, я его…

— Не, Ждан, я — сам.

— Ну, как знаешь.

Ввухх!!!

Снова дернулось, рванулось копье, в тусклом мартовском солнце сверкнуло злобой жаждущее крови острие… Хорошее, кованое…

Правда, Егор пристально его не рассматривал — готовился, попрыгал… легко — все ж боксер! — уйдя с линии атаки, перенес вес на левую ногу и, правой рукой перехватив древко, левой ударил нападавшего снизу — апперкотом — в челюсть. Резко, быстро, умело — как когда-то на ринге.

И секунды не прошло, так — миг. Выронив копье, краснорожий кубарем покатился вниз, к проруби, впрочем, Вожников этого не видел — ведь перед ним оставался еще и другой — Ждан… Который, похоже, еще не понял, что же все-таки произошло.

— Эй, Стяпан! Я ж говорил — тропка скользкая. Ладно, теперь уж сам.

Сам? Ну, давай, чего уж.

Подскочив ближе, Егор сделал ряд обманных движений, целью которых было увести противника с тропы… так и вышло — сделав неверный шаг, недотепа Ждан левой ногой провалился в сугроб, на миг отвлекся. Вожникову этого было более чем достаточно — резкий прямой удар — джеб — в переносицу. И — полный нокаут.

Кто-то бросился сверху, от бани — младший братец, Данило.

— На вот армяк, накинь.

Гляди-ка, какой заботливый! То на парней голым выставил, то — армяк…

— В сугроб, в сугроб — живо!

Егор так сразу и не сообразил, зачем это бородач схватил его за руку, потащил за собой в снег… Что-то просвистело над самой головой, и рядом, в сугроб, ткнулась, провалилась до самого оперения стрела!

— Это что еще тут за робин гуды?

— Ловко ты их, Егорша! Теперь тихо сидим — в вербах стрелки засели. С-сволочи!

— И долго нам тут валяться? — Вожников натянул армяк… и едва не словил стрелу.

Даже несколько — наверное, с полдесятка ударилось в снег рядом.

— Не высовывайся из-за бугра, паря!

— А?

— Голову, грю, пригни. Ничо, недолго. Старика, псы, прибили, да Иване, брате, не лыком шит! Недаром Тугой Лук прозван. Ишшо поглядим, кто кого! Да и глядеть нечего…

Ждали и впрямь недолго — откуда-то с пригорка донесся крик:

— Э-эй, как вы?

— Да ничо, живаху.

Данило вскочил на ноги, следом за ним поднялся и Егор — смешной, в армячишке да босиком по снегу.

Сверху, напряженно поглядывая по сторонам, спускались Иван с Антипом, оба довольные, с закинутыми за спину луками. Подойдя ближе, Иван улыбнулся, похвастался:

— Троих с Антипкой положили в вербах.

— И язм одного на нож взял, брате. Да Егорша двоих — кулаком. Вот, я те скажу, ударец! Как там?

— Мыслю, нет никого боле, — пригладив бороду, нехорошо усмехнулся Иван. — Полудюжиной и явились, дескать — на нас и столько хватит. Злыдни!

— А может, так просто заимку проверить решили? Вдруг да мы здесь?

— Может, и так… Оп-па! Гли-ко, шевелятся…

Егор посмотрел на реку. Тот парень — Стяпан — уже пришел в себя и, оглянувшись, побежал к противоположному берегу, к лесу.

— Врешь, не уйдешь!

Иван сдернул с плеча лук. Пропела стрела. Черная бегущая фигурка дернулась, нелепо взмахнув руками, да, повалившись в искрящийся синеватый снег, так там и застыла.

Данило кивнул на застонавшего Ждана:

— А этого в баньке спытаем. А ну, Егорш, подмогни-ка Антипу.

У самого предбанника, в щедро окрашенном кровью снегу, недвижно лежали двое — давешний седобородый старик — Вожников так и не знал, как его звали — и какой-то незнакомец со шрамом вместо левого глаза. Круглая заячья шапка его валялась рядом, в сугробе, сальные волосы лежали вокруг головы страшным окровавленным нимбом.

— Деда убил… Кор-рва! — Данило с остервенением плюнул убитому в лицо.

Не до конца понимая, что вообще происходит, Егор с помощью Антипа затащил пленника — именно пленника, а как иначе назвать? — в предбанник. Ждан постанывал и держался за челюсть. Хороший вышел джеб, приятно вспомнить и рассказать не стыдно!

— Сколько вас? — с ходу поинтересовался Антип. — А ну говори, шпынь, не то долго помирать будешь!

Парень лишь хлопал глазами да стонал:

— Ы-ы-ы… а-а-а…

— Ой, Егорша, чую — выставил ты ему челюсть.

— А чего он — копьем? — обидчиво дернулся молодой человек. — Тебе его жаль, что ли?

— Не его, паря, нас. Как же мы теперь от него хоть что-то вызнаем… Хотя! Найдем, как… Давай его на лавку… ага…

И вот тут, в предбаннике, Егор наконец ощутил холод. Да так, что весь содрогнулся, зубами застучал… Еще бы!

— Я-я-я это, пожалуй, в парилочку.

— Давай!

Махнув рукой, Антип повернулся к шпыню:

— Эй, нелюдь. Говорить не можешь — кивай. Или мотай головенкой. Вас полдюжины, так?

— У-у-у, у-у-у, — парняга с готовностью затряс головой.

— Ну, слава те, Господи. Вы ведь за ним шли, за Егором? Ах, нет?.. Но — по нашу душу? Ага… Просто глянуть? Ну-ну… тако я и мыслил.

Окончания столь любезной беседы Вожников дожидаться не стал, убежал в парилку, сразу же швырнул на камни несколько ковшиков подряд, схватил веник… Правда, долго париться ему не дали: в парную заглянул старший братец, Иван, за которым маячила узкая, с редкой бородкой физиономия Антипа.

— Все, Егорий. Уходим. Сейчас на заимку зайдем да двинем подальше, утра не дожидаясь — от греха.

— Угу…

Быстро окатившись «летненькой» водицей из небольшой шайки, Егор накинул армяк, сунул ноги в принесенные кем-то — наверное, Антипом — лапти(!) да вслед за братьями зашагал по бережку вверх, к усадьбе…

К усадьбе… Найти Леху, уехать поскорее отсюда… Это что ж такое творится-то? В чистом виде сто пятая… ну, эти-то — молодой человек неприязненно покосился на своих спутников — понятно, защищались. Хотя… вон, Антип бежит, догоняет, на ходу наклонился, руки кровавые о снег обтер. Ой, не зря он в баньке задержался… бедный Ждан. Хотя с чего он бедный-то? Сам пришел — точнее, пришли — напали, едва кишки из него, Егора, не выпустили! Копьями-то махали со всем остервенением, мать их… Если б не бокс — остался бы он на снегу, не ходи к бабке, лежал бы вот так, раскинув руки… голый, блин. Одно хорошо — холодно бы не было.

Поднявшись к усадьбе, молодой человек закрутил головой в поисках «уазика» или, на худой конец, снегоходов. Вот тут же они стояли, у ворот, а «УАЗ» — во дворе… Черт! Удивленно щурясь от бьющего прямо в глаза солнца, Вожников осознал, что пришел вовсе не туда, куда надо бы. Не та оказалась усадебка! И забор не тот — частокол какой-то, и двор маленький, и дом — не дом, а избенка курная, почти по самую крышу в сугробе.

— Эй, мне, наверное, не сюда надо. Усадьба-то где?

— Она и есть, паря, — обгоняя, буркнул Антип. Обернулся. — Ты одежку-то свою где кинул?

— Теперь уж не помню… Да и вообще — трудно соображать, — честно признался Егор.

Антип махнул рукой:

— Ла-адно, сыщется что-нить. На заимке много чего есть. Жаль старика, похоронить бы, да некогда. Прав Иван Борисыч — уходить поскорей надо. Ждан — пленник — сказал, их сюда одноглазый весянин привел… полдюжины воев. Еще три дюжины — на Пашозерский погост пошли, думали нас там застать. Просчитались. А ведет их Афанасий Конь, младшой воевода московский.

— Младшой воевода? — честно говоря, Вожников такого термина не припоминал и от реконов раньше не слышал. — Боярин? Служилый человек?

— Точно — служилый, — Антип неожиданно расхохотался. — Нас словит — выслужится, дальше некуда. Пару деревенек Василий-князь ему, уж верно, пожалует.

Пару деревенек…

Егор еще хотел что-то спросить, да Антип не дал, опередил:

— Данило Борисыч бает, будто ты голыми руками — двоих. Правда ль?

— А чего ж неправда? — молодой человек рассеянно повел плечом. — Я ж боксер, хоть и бывший. Одному — джеб, апперкот — второму.

— Силе-о-он! Ладно, еще поговорим, паря.

«Сам ты паря!» — входя в курную избу, буркнул про себя Вожников. Пригнуться не успел — стукнулся лбом о низкую притолочину, выругался… Братья с Антипом засмеялись.

— А они тут пошуровали, — осматриваясь, задумчиво произнес Иван. — Эвон, все разбросано.

Младший, Данило, хохотнул в бороду:

— Серебришко искали, шпыни!

Егор слушал вполуха, пораженный неожиданно открывшейся ему картиной, точно сошедшей с полотен передвижников. Типичное житье-бытье угнетенных гнусным царским «прижимом» временнообязанных крестьян какой-нибудь Пустопорожней волости: минимум мебели — опрокинутый стол, сколоченный из тесаных досок, лавка, распахнутый настежь сундук. Все правильно, машинально отметил молодой человек, доски в старину только тесали, не пилили. И сундук такой — даже не старинный, древний.

— Да-а-а, — присев на лавку, с усмешкой протянул Иван. — Ну что, Егорша, сыщешь тут свою одежонку? Хо! Лучше и не ищи — одевай, что есть.

Молодой человек так и сделал — а что, лучше голым ходить, в армяке да в лаптях? Ничуть не стесняясь, натянул на себя исподнее — узкие полотняные порты, нижнюю — тоже из полотна — рубаху, поверх нее накинул рубаху шерстяную, крашенную, похоже, дубовой корой… нет!

Конечно же, крапивой с квасцами!

Цвет такой характерный, буровато-зеленый. Это ж надо — и тут реконструкторы! Ну, кому другому придет в голову рубахи из грубой шерсти ткать да крапивой красить? Кстати, не такое уж и простое дело, весьма даже трудоемкое. Конечно, можно все заказать — есть в Москве магазинчики, на подобной продукции специализирующиеся, — мечами торгуют, кольчугами да вот, одежонкой. Весь комплект русского ратника — служилого человека века четырнадцатого — запросто можно купить, что у реконов вовсе не возбранялось, однако и уважения не вызывало. Иное дело, ежели сам делал, сам ковал, сам красил — рецептов на специальных сайтах полно, да и в социальной сети «В контакте» групп немерено, в основном почему-то «римских» — всякие там легионы, варвары… Да, тевтонцы еще. У них, впрочем, тоже рукодельцы уважались, а еще — те, кто по-латыни говорить мог, а в случае Егора — на каком-нибудь средневековом русском говоре, они ведь сильно меж собой отличались, москвич от рязанца, смолянин от новгородца. Последние, кстати, к древнему языку ближе: «щ» не выговаривали, часто заменяя двойным «ш» — ишшо, пишша… или даже — пишта, «цокали» — цто? цево? зацем? согласные удваивали, гласные глотали… а, к примеру, рязанцы, наоборот, — тянули: о-о-о… а-а-а-а… у-у-у… Егор за долгие вечера навострился на разных старинных диалектах болтать, мог как рязанец или московит, мог — как новгородец. Вот и этих «чертей» понимал — их говор от современного языка не так уж и сильно отличался… Может, кое-как научились, да и посчитали — сойдет, ладно… Вот опять! Надев армяк, Егор вскинул голову — что ж, это все ж реконструкторы, выходит? Очень похоже, что так. Кому еще в курной избенке жить надо, без телевизора, телефона, ноутбука? Ничего ведь тут такого не было, даже хоть какого-то инструмента — дрели, плоскогубцев, кусачек… Топора — и того… Хотя нет! Топор все-таки был: вон, в уголке валяется. Егор не поленился, поднял… и ахнул! Вот вам и топор — настоящая боевая секира! Изящная, между прочим, вещь, вполне приличной убойной силы — куда там сабле! Длинное прочное древко, серебристое — полукружьем — лезвие. И метать, при нужде, можно, и зверя дикого бить, и дровишки порубать на костер.

— Вижу, приглянулся тебе топорик, — неслышно подходя сзади, сказал Антип. — Так бери… и вот тебе пояс да нож. Сапог своих не сыскал?

— Нет.

— Ну, некогда сейчас, надевай уж поршни, в лаптях далеко не уйдешь.

Да уж, точно не уйдешь, тут Егор был согласен — обычному мужику-крестьянину, скажем, еще даже веке в девятнадцатом одной пары лаптей едва-едва на три дня хватало. Так что с лаптями… Поршни!

Эти вот, поданные Антипом, башмаки с кожаными ремнями именно так и назывались. Ну, поршни так поршни — лишь бы впору пришлись…

Присев на лавку, Егор быстро натянул обувь, прошелся: впору.

Обрадовался, хоть, казалось, с чего бы? К чему? До «уазика» только дойти да рвать поскорее отсюда ото всех этих непоняток-разборок, или… или все же «авторитетов» попытаться отыскать?

— Слышь, Антип, а кроме этой избы, тут что поблизости? Ну, усадьба, заимка охотничья в какой стороне?

— Это и есть заимка. А боле тут ничего. Хаживали вкруг, не видали.

Вожников хмыкнул — не видали они.

— Антипко, в амбаре глянь, — встав, распорядился Иван… Иван Борисович.

Вообще, как-то странно братья ко всем относились: к Егору — явно покровительственно, но вроде как почему-то держали за своего, а вот Антипа, похоже, вообще за полчеловека считали, гоняли по любому поводу. Странно, но этот, хотя и довольно молодой еще мужик, но вовсе не безусый юноша — судя по виду, Антипу было едва за тридцать — слушался Ивана с Данилою беспрекословно. Хотя и без раболепствия тоже, просто молча делал указанное. Вот и сейчас без лишних слов бросился во двор да вскоре притащил откуда-то лыжи. Странные, надо сказать, лыжи: широченные, явно охотничьи, подбитые беличьим мехом! Очень удобно и практично — с горки вниз не скользят. Крепления… хм… ремни какие-то. Да уж, не беговой пластик… на котором по лесу-то, по сугробам, не очень побегаешь. И опять же — досочки тесаные, выделанные тщательно, ясно дело — вручную.

Что ж, лыжи так лыжи — Леху, «уазик», усадьбу поискать надо!

Экипировавшись, все четверо вышли во двор и, не оглядываясь, покинули заимку, направляясь к ближайшему лесу. Впрочем, лес тут был везде, а вот дорога… с дорогой дело выглядело плохо. Нигде ее что-то не наблюдалось. Ни дороги, ни усадьбы, ни колеи… ни лыжни даже!

И эти-то еще, блин, попутчики, лыжники хреновы… Трупы в снегу бросили, в полицию никто, похоже, заявлять и не думает… Ну дела-а-а!!! Некогда, говорят. Куда торопятся-то? А ведь всю троицу наверняка кто-то преследует, не зря ж они так спешат, да и ведут себя вполне соответствующе. Как беглецы! Натворили, накосячили что-то? Ну, Егору-то с ними явно не по пути, ему б только отыскать знакомых… ну, или хотя бы «уазик». Незачем в чужие дела ввязываться, тем более такие, с трупами.

— Что, пойдем, что ль…

Иван… Иван Борисович… посмотрел в небо, поправил на голове шапку — круглую, отороченную каким-то дорогим мехом, Егор не мог определить, каким именно, но точно — не нутрией.

Антип вдруг повернулся к Вожникову:

— Ну, веди, друже. Ты ж у нас проводник. Места-то здешние не забыл?

— Да не забыл, — ответил молодой человек.

Еще б забыть. И на байдарках тут по всем рекам хаживал, и так приезжал — на рыбалку, знал всю округу как свои пять пальцев… ну, почти. Считал так, по крайней мере, и думал, что имеет на то все основания… а вот оказалось, что нет! Вот именно в этом месте и не был. Севернее, южнее — да, а вот здесь — нет, не случилось как-то. Карту, правда, помнил: если вниз по речке спуститься — как раз в соседний район попадешь, на Лидь-реку, Колпь, Чагоду. Все волжского бассейна речки, если даже на лыжах сейчас пойти — потом в любую сторону можно: Белозерск, Череповец, Вологда, Рыбинск… Только вот не нужна сейчас никакая Вологда, никакой Рыбинск — домой бы поскорее добраться! Добраться да думать, как из всего этого вылезти? Трупы-то рано или поздно найдут, не рыбаки, так позже — летом — туристы. Хотя мертвяков-то и звери запросто подобрать могут, а если так — то и беспокоиться особенно нечего. Разве что парней тех жалко, ну, так они первые напали, причем со всей серьезностью. Ну-ка — копьем в брюхо! Не бокс бы, так для Егора совсем плачевно дело бы закончилось. Так что какая тут, к черту, жалость? И все-таки… все-таки кто б они ни были — а все ж люди. Похоронить бы… тем более, деда — тот-то вообще не при делах.

Антип хлопнул Вожникова по плечу:

— Пошли, пошли, друже. Котомку на-кось возьми.

Ну пошли, так пошли. Кинув на плечо поданный Антипом мешок, Егор взял в руки палку — почему-то одну, но тоже по виду — старинную… впрочем, в древности так вот, с одной палкой и ходили. А как же! Свободной-то рукой, ежели что — кинжал из-за пояса выдернуть, саблю — мало ли кто в лесу встретится? Зверь или человек — что еще хуже: поди знай — враг, друг.

Пошли. Заскрипел под лыжами плотный, слежавшийся за зиму снег. Осмотревшись и примерно прикинув, что к чему, Вожников направил лыжи параллельно реке, немного покрутился по всей округе и, не отыскав ни дороги, ни усадьбы, к ней, к реке, спустился — куда еще-то? Хоть баньку какую-нибудь отыскать, а рядом — жилье.

Антип и братья шли позади молча, не выказывая и намека на недовольство: раз ведет проводник, значит, знает. Егор усмехнулся: интересно, с чего это они его за проводника-то приняли? Верно, кого-то такого ждали.

Шли себе, шли, Егор все глаза проглядел, а никакого намека на жилье нигде не увидел. Похолодало, и желто-красное солнце уже наполовину скрылось за хмурыми вершинами елей.

— Ночью, видать, морозец зарядит, — промолвил Антип. — Пока не стемнело, надо место для ночевки выбрать.

И то правда, пора. Ножи, топор-секира есть, можно устроиться хоть с каким-то комфортом, пусть относительным, минимальным, но все же.

— Ночевать будем, — хрипло распорядился Иван. — Место приглядывайте.

Антип углядел первым:

— Во-он в том распадке, Иван Борисович, самое милое дело.

Вожников кивнул — и в самом деле, место для зимнего бивуака неплохое: овражек с крутыми склонами, рядом ельник, можно нарубить лапника, да и сухостоины недалече маячили — словно специально для костерка.

— Сейчас костер запалим, — приказал — именно приказал! — Иван Борисович. — Антип, Егорий, давайте дрова да шалаш, а мы с Данилой — за дичью. Тебе, Егорша, кто больше глянется — зайчик или рябчик?

— Рябчик повкусней будет.

— Ну, рябчика и запромыслим.

Немного передохнув, братцы закинули на плечи луки и, привязав к стопам лыжи, исчезли в густом ельнике.

— Запромыслят, — проводив их взглядом, усмехнулся Антип. — Недаром Иван Борисыч Тугим Луком прозван. Да оба любят охотиться, как говорят — охота в охотку… А ну-ка, Егор, поспешай! Сруби во-он ту сушину, а я пока снег для костерка утопчу да накидаю лапника.

Все делалось правильно, споро и без особой спешки — как и положено в зимнем походе: расчистили-утоптали снег, наложили рядом лапника — сесть, запалили из хвороста костерок, притащили сушину — потом, как костер прогорит, сунуть в угли — пусть тлеет, дает на ночь тепло — это вместо туристского шатра с печкой. Кстати, полог бы какой-никакой не помешал.

Вожников оценил склоны оврага, затем выбрался наверх, осмотрелся:

— Давай-ка, Антип, во-он тех мелких елок нарубим — вроде как крыша.

Напарник молча кивнул, и оба быстро зашагали в ельник, благо, и шагать-то далеко не надо было — молоденькие елочки росли совсем рядом, за ивами и осиной.

Накрыв «крышу», молодые люди вновь спустились в овраг, к разгоравшемуся костерку. Развязав котомку, Антип вытащил котелок (запасливый!), черпанул снегу да поставил в огонь — топить воду.

— Если чая нет, я тут недалеко, на старой березине, чагу видел — заварим. Принести?

— Неси, — улыбнулся в усы Антип. — Парень ты, я вижу, приметливый. Да! Корья-то березового захвати еще.

Пока то да се, закипела натопленная из снега вода — заварили чагу, уселись дожидаться братьев. Начинало смеркаться.

— До темноты придут, — перебирая котомку, уверенно протянул напарник. — Гляди-ко, и соль у старика завалялась! Запасливый. Хлебушка б, да уж ладно, как-нибудь.

Антип смотрел на соль с таким видом, с каким смотрят на кусок золота или на какой-нибудь там приличных размеров бриллиант. Егор даже поежился — именно так относились к соли в Средние века, все время ее не хватало, даже самая малость — богатство. А как иначе пищу на зиму сохранить?

Напарник все делал степенно, основательно — сняв котелок, поставил рядом, в утоптанный снег — стынуть, затем, умело работая ножом, принялся мастерить из принесенной Егором коры туеса. Все правильно — кружек-то, похоже, у беглецов не имелось.

Вообще, на взгляд Вожникова, этот Антип производил довольно странное впечатление: с одной стороны — покладистый, улыбчивый, а с другой — иногда ка-ак зыркнет… К тому же это ведь он пытал, а затем убил — убил, убил! — того несчастного парня, Ждана… Несчастного? Был бы Ждан половчей, еще посмотреть, пил бы сейчас Егор чагу или валялся хладным трупом в сугробе, и вороны растаскивали б кровавые кишки из распоротого копьем брюха. Да-а-а…

— Слышь, Антип, а те парни, которые на нас напали, они, вообще, кто?

— А то ты сам не ведаешь! Афоньки Коня, московита, людишки по нашу душу. — Антип прищурился, зачерпнул туесом заваренную в котелке чагу, отпив, крякнул: — А-а-а-ах!

— А чего они такие отморозки-то? — не отставал Вожников. — Копья, ножи, луки — что, не могли из карабина пришибить? Или эти парни из тех людей, что легких путей не ищут? Я так понимаю, вы им где-то дорожку перешли, а я — с вами за компанию, как в том тосте…

— Егорша, а братья-то рады, что ты к ним пришел, — словно не слыша, перебил напарник. — Как обозвался — так и обрадовались, все ж их поля ягода.

— Так кто они такие-то, эти братья?

Антип сдвинул брови:

— О том, Егорий, тебе и знать покуда незачем. Догадывайся сам, а меня — уволь. Как батюшка мой покойный, Чугрей Хлынов, говорил (а он сам от какого-то мудрого человека слышал): многие знания — многие печали.

— Философ твой батюшка, — хлебнув чаги, хмыкнул молодой человек. — Как, говоришь, его звали-то?

— Чугрей Хлынов. Да слыхал, поди, есть такой город.

— Все равно, странное имя — Чугрей. Старообрядец, что ли?

— Сам ты обрядец! — Антип обиженно вытряхнул остатки чаги в снег. — А батюшка мой хоть и из простых людей, да мудрый.

— Кто б спорил? — развел руками Егор. — Ты, стало быть, Антип Чугреевич, та-ак…

— Чугреевы мы… А Чугреевич это уж ты, Егорий, чересчур.

— Ну, Чугреев так Чугреев — мне какая разница? Еще чаги налей… не чай, а все ж после такого забега неплохо.

Чугреев пододвинул котелок ближе:

— Пей, пей. Чага есть, а снегу еще натопим. Ты мне вот скажи — правда ль, что одним кулаком… да обоих?

— Да что там, — Вожников даже смутился немного. — Боксер я, не ясно? Пусть бывший, но все-таки до камээса дошел, по «юношам», правда. Да, если б не бросил, может быть… Впрочем, чего уж теперь об этом?

Напарник непонимающе поморгал, а потом снова спросил про удары.

— Да, да, удары, — замахал руками Егор. — Особые такие удары… как и вообще в боксе.

— Особенные удары, говоришь? Вот-вот! — Антип неожиданно обрадовался. — Вот и я про то! Ты что же — боец кулачный?

— Говорил же уже! Ну… можно сказать и так.

— И меня можешь таким ударам обучить?

— Тебя? — молодой человек скептически оглядел напарника. — Тебя уж, пожалуй, поздно, возраст не тот. Хотя кое-что покажу, удар поставлю. Слушай, а вы меня в баньке специально, что ль, дожидались? Все-таки стремно как-то — не удивились даже.

— Да уж, ждали, — кивнул Чугреев. — Янько-весянин, охотник местный, третьего дня еще обещал проводника прислать, сам-то не захотел с нами. Борисычи думали его силком принудить, да потом старшой, Иван Тугой Лук, смекнул — а что толку? Лесища-то тут какие… заведет да сгинет, а мы потом выбирайся как хочешь. Ведь так?

— Так. Значит, этот Янка… Янько меня к вам и прислал… так вы подумали?

— А как же, мил человек?!

Антип засмеялся и тут же закашлялся, схватившись за туес с чагой. Напился, сплюнул в снег, зыркнул вокруг глазами — узкими, глубоко посаженными, непонятно какого цвета.

— А Янько нас не выдаст, не думай. Он хоть и изгой, а все ж два сына — в Хлынове. Знает, если что — достанем. Не-ет, незачем ему нам вредить, себе дороже. Не он шпыней московитских навел, сами они по наши души явилися — погоня! А к заимке по случайности вышли, воевода их, Афонька Конь, видать, человек основательный — все по пути проверяет, даже самую мелочь старается не упустить. В одном погорел — не тех людишек отправил, не думал, верно, что мы там, на заимке, на погосте нас искал Пашозерском, да еще на Харагл-озере — Янько все туда нас хотел направить… Вот, тебя дождались… Не думали, что с вожской земли проводник будет.

— С какой-какой земли?

— А с такой.

Антип вдруг подсел ближе и, положив руку Егору на плечо, сочувственно покачал головой:

— Чую, Егорша, были когда-то и твои предки с землицею… может, даже и своеземцы, не смерды, не закупы. Увы, увы… А теперь что ж? Землицу похватали, поделили, род почти что под корень извели, ты вон сам, почитай, как изгой, скитаешься, никому не нужный… Ведь так? Молчишь? Вижу, что так… Да не переживай, паря! Есть, есть на Руси-матушке местечко, где тебя завсегда примут, завсегда рады будут… Такому-то бойцу! Туда со мной и пойдешь… опосля, как Борисычей, куда им надобно, доведем… Ну, как? Согласен?

Неопределенно пожав плечами, Вожников подкинул в костер дров. Сейчас как раз настало самое время спокойненько, никуда не спеша, определиться — как, собственно, дальше быть? Что делать? Все эти люди — Антип, Борисычи — вызывали подозрений не меньше, а может, даже и больше, нежели убитые ими «шпыни». Кто ж они такие все-таки? Свои братья-реконструкторы? Судя по одежке и причиндалам, по говору — да. Однако чего ж тогда таятся, толком о себе ничего не рассказывают? Антип Чугреев молчит, как партизан на допросе, Борисычи… так с ними Егор и не говорил еще по душам. Поговорить сегодня? А смысл? Если накосячили что-то серьезное (а по всему видно, что так оно и есть!) — не расколются ни за что, да за лишние вопросы могут и язык отрезать… хотя проводник им явно нужен… пока. А потом что? Да что угодно! Эти трое, по всему видать, люди крайне серьезные, крови не боящиеся… беглые зэки? А что? Очень похоже. С зоны сдернули в леса, забрались в первую же избенку, одежку казенную сменили на ту, что нашлась. А те, что их преследовали, тоже беглые, видать, не поделили что-то. Правда, стрелы эти, копье, говор… Как-то странно все это! Странно и непонятно.

И что делать? А ничего — спокойно вывести всю троицу поближе к жилым местам… скажем, к тому же Пашозеру — вполне себе людный поселок, со связью, с дорогой… Туда их и привести! Если они не оттуда пришли — а то ведь увидят телефонную вышку, дома, озеро — догадаются. А с другой стороны — не должны! Они ж тут чужие, а он, Егор — местный… ну, почти. К тому же — боксер, хоть и бывший.

Вожников улыбнулся: что ж, так и следовало поступить — к Пашозеру, так к Пашозеру, а дальше видно будет. Не по лесам же, в конце-то концов, с этой подозрительной троицей бегать. В Пашозеро, да… Знать бы еще теперь, в какую это сторону? Понятно, что на запад, а если по реке? Река-то петляет! Ладно, справимся как-нибудь.

Борисычи, как и обещали, явились до темноты, оба раскрасневшиеся, довольные, с дичью:

— Держи, Егор, рябчиков! Готовьте с Антипкой. Что тут у вас в котелке-то? Чага? Ах, хорошо испить — употели. Налей-ко туес… Ох, добре…

С добычей Чугреев расправился быстро — обжег да сунул на угли, никакого вмешательства Вожникова и не понадобилось. Братья — видно было — притомились да, напившись чаги, подремывали на лапнике в ожидании ужина, вскоре и воспоследовавшего — чудесные оказались рябчики, упитанные, жирные, да и приготовил их Антип умело — в собственном соку.

Все четверо уплетали дичь за милую душу, жаль вот только соль экономили, и все ж и почти без соли — вкуснотища! И, главное, много — три дня запросто можно было есть. Подкрепившись, повалились спать, сунув в костер сушину. Тихо было кругом, благостно, правда, где-то вдалеке, за крутым, поросшим хвойным лесом холмом, выли на луну волки — вот тоже опасность еще та, хорошо хоть не напали в ночи. Слава Богу, похоже, не чуяли, далековато выли.

Враги поджидали их по дороге на Пашозерский погост, у самого зимника, там, где рядом с дорогой сочился со скальных выступов водопад, наполовину скрытый тонким искрящимся льдом. Вожников хорошо знал эти места — здесь, неподалеку, они с друзьями частенько ловили рыбу.

Первым насторожился Антип, встал на лыжах как вкопанный, втянул носом воздух… и тут же упал, пронзенный пропевшей смертную песню стрелой.

— В лес! — махнув рукой, закричал Иван Борисович. — Скорей к лесу!

Пригнувшись, все трое побежали так быстро, как только могли, жаль, сильно мешали лыжи, да ведь не сбросишь же их на ходу, не отвяжешь — некогда. Тем более, и снег на пути не везде твердый — сугробов еще было немерено. Снова просвистела над головой Егора стрела, сбила шапку, вторая едва не поразила парня в плечо, хорошо, поскользнулся, упал, да так удачно — в кусточки, — что смог наконец-то избавиться от лыж, а уж дальше — ползком, ползком — к лесу.

Там, в густом бору, и укрылись, там уж не страшны были стрелы, там и перевели дух, осмотрелись… Осмотрелись бы, а не дали! Словно псы, выскочили из-за деревьев воины в кольчугах и шлемах: трое бросились на Борисовичей, один — ловкий такой парнишка с узким безусым лицом и серыми сверкавшим из-под шлема глазами — на Егора. Так себе соперник, если б не кольчуга, так «в весе курицы». Правда, меч при нем, ишь, размахался… маши, маши…

Егор выхватил секиру, взмахнул — враг пригнулся, и тяжелое лезвие со свистом разрезало воздух. Мимо! А вот меч — ловок, ловок парняга! — едва не пронзил Вожникову грудь, хорошо хоть успел отпрыгнуть да снова махнул секирой. Да так, что поразил бы юного супостата прямо в голову, разрубил бы шлем как нечего делать, а вместе со шлемом и череп… Увы! Враг неуловимо дернулся, отклонился и в тот же миг резким выпадом ударил клинком по древку… Выбитая из рук Егора секира упала в снег. На тонких губах врага заиграла торжествующая усмешка, а в серых, с презрительным прищуром глазах его словно бы улыбнулась смерть.

Рано радуешься!

Вожников сжал кулаки — боксер он или кто? Подпустить соперника ближе, пусть замахнется и — крюком в челюсть! Полетит в сугроб вверх тормашками, никуда не денется, меч в одну сторону, сам — в другую. Ну! Давай, давай, подходи же!

Враг подошел, замахнулся все с той же ухмылкой…

Егор ударил…

Что-то сверкнуло в воздухе… и отрубленная рука Вожникова, играя кровавыми брызгами, полетела в снег.

Не успел, не успел, бли-и-и-ин…

Один из братьев — Данило — уже лежал с пронзенной копьем грудью, второй — Иван Тугой Лук — что-то яростно крича, еще отбивался от наседавших врагов, но видно было — из последних сил. Кто-то просто зашел к нему сбоку, метнул топор, раскроив череп. Брызнула кровь пополам с мозгом; Иван Борисович, покачнувшись, тяжело осел в снег.

Впрочем, Егор все это уже воспринимал плохо, правда, и боли не чувствовал, лишь только с удивлением смотрел, как из разрубленного предплечья фонтаном бьет-плещет кровь.

А враг — совсем юный, мальчик еще, не мужик, — смеясь, снова взмахнул мечом… Ломая ребра, острый клинок, словно зубы голодного хищника, впился Егору в грудь, доставая до сердца.

И — сразу померк свет, словно кто-то выключил рубильник. И ничего уже больше не было — ни боли, ни грусти, ни сожаления, только звенящая тьма и — смерть.