Субъект. Часть третья

Андрей Но, 2020

Атмосферное давление и температура среды вокруг него неизменны. Звук рассеивается. Он устойчив к волнениям магнитосферы, да и в целом может влиять на электрические поля. Его присутствие стопорит круговорот веществ в экосистеме. До него нельзя дотронуться, его нельзя разглядеть и осознать, пока он сам этого не пожелает. Он двигает предметы, не прикасаясь к ним. Он – повелитель материи… который вынужден скрываться в Скандинавских лесах от преследующей его организации Айсберг. Но вечно прятаться не выйдет. Ведь его также преследуют и вопросы о происхождении его способностей. Способности ли это?..

Оглавление

Из серии: New Sci-Fi (1C)

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Субъект. Часть третья предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Глава 32. Дом мечты

Обогнув холм, тем самым скрывшись из виду садовника, я с раздражением отбросил капюшон назад. На неестественно бледное лицо снова упали согревающие лучи солнца. Моя внешность могла бы показаться слишком экзотичной даже для таких отшельников, как тот мужик. Не исключено, что даже бегло увидев меня однажды, он может эту маленькую историю кому-нибудь сболтнуть, просто от скуки. А этот кто-то — кому-нибудь еще… А на следующий день меня уже будут обсуждать за ужином где-нибудь в соседней коммуне. Как это бы парадоксально не звучало, но чем глуше местность, тем дальше и быстрее по ней распространяется слух. Со скоростью бегущего сигнала по миелинизированному нейрону. А именно как воспаленный нерв я воспринимал сейчас все эти скандинавские земли, что вгрызались своими скалистыми и разветвляющимися, словно дендриты, берегами в воды Северно-Ледовитого океана, в сердце которого, где-то там, в тумане вечной стужи, дрейфовал огромный технологичный остров Айсберг. Обитель опасно настроенных ученых. Именно оттуда я неделю назад сбежал. Точнее говоря, уплыл. Плыл так, что до сих пор в порах костей потрескивали льдинки. Именно там я обзавелся этими шрамами, нездоровой бледностью и худобой.

Но не по их вине. То было моим выбором, суровой платой за спасение от нечто куда более худшего, чем все эти отметины. От смерти. Более того, от смерти во имя смерти уже несметного количества других. Точнее, от предотвращения их появления на свет, что в некотором смысле было точно такой же смертью — приговором за то, чего еще эти люди не успели сотворить. И не факт что стали бы. Я спас или, быть может, лишь отсрочил вступление в силу новой идеологии, что не давала бы шанса на рождение потенциальным убийцам и психопатам, и которая бы сильно подпортила жизнь уже таким живущим.

Основоположник этой мысли, он же владелец острова и филиалов, специализирующихся на производстве нейротехнологий по всему миру, недвусмысленно видел во мне ключ к теневой реализации своей идеи. Со мной он мог бы осуществлять задуманное на краю земли, не дожидаясь одобрений свыше. Все дело было в маленьком приобретенном новообразовании в моем головном мозге. В неприметном и бугристом наросте где-то в районе моторной коры, что опосредовал мне необъяснимую кинетическую связь со всей окружающей материей, включая ту, из которой состоял я сам.

Один из ученых — мистер Оксман, кажется, — благодаря стараниям которого им удалось меня поймать, облачившись в невосприимчивые к моим способностям костюмы, допускал в записях своего дневника смелую мысль, что связь эта проще, чем могло бы показаться на первый взгляд. Впрочем, от его теории веяло чем-то страшным и по-настоящему безумным.

Не было никакой силы, рассуждал он, которая бы высвобождалась из материи или уж тем более передавалась бы ей от меня. Были лишь правила, которым подчинялось все. Программный код, прописанный для окружения и тех, кто его наполняет. А сам мир, стало быть, не более чем компьютерная симуляция.

И после моего серьезного падения головой на землю произошел сбой в интерактивной связи между мной и воспринимаемым миром. Мои желания и перерастающие в них действия, то есть, запросы на ожидаемые изменения в интерактивной виртуальной реальности перестали выполняться в соответствии с прописанными правилами физики, законом сохранения импульса и прочими запретами, что в обычном случае серьезно ограничивали возможности остальных пользователей, то есть, людей. По словам ученого, я стал своего рода стихийным администратором, в права которого входила возможность править и менять окружение под себя, как ему вздумается.

Но так ли это было на самом деле? Ведь подобная теория, как минимум, не объясняла свойств интропозидиума, композитного материала, что имел ко мне своеобразный иммунитет. Он полностью нейтрализовал мои запросы. Но как бы то ни было, он все-таки тоже представлял собой материал, материю, к которой у меня, по идее, был безграничный доступ. И как только обычный, ограниченный правилами пользователь смог повлиять на материю более чем я? И почему этот сбой во мне до сих пор остался незамеченными теми, кто все это создал, смоделировал, написал? Ведь обычно, системные ошибки устраняют без следа. Но я все еще здесь. Хожу и нарушаю правила.

Да и еще этот еле заметный шлейф, замеченный мной в изоляторе. Его сейчас отбрасывало все, что только можно. Каждая травинка, камешек, в меньшей мере прозрачные облачка — и этот шлейф, словно стрелки в часах, с каждым часом медленно вращался вокруг своего источника.

К счастью, мир точно не так прост, как попытался объяснить его этот ученый. Правда лежит гораздо глубже и только у меня, воспринимающего все в подлинном свете, была возможность по-настоящему ее копнуть.

А тем временем, пока копаю, нужно было продолжать играть. По всем тем же вторичным правилам социального мирка, которые предложили уже сами люди. Их законам и убеждениям я должен был следовать, если хотел жить. Я должен был не выделяться и не вызывать подозрений, а по-хорошему вообще укрыться в глуши, чтобы не столкнуться с Айсбергом лицом к лицу снова. Преждевременно. Ведь я не хотел промышлять отшельничеством вечно и потому в моей голове уже потихоньку прорезывался пусть и весьма абстрактный, но решительный план по стиранию этой организации с лица планеты. Абстрактный, так как пока что я был донельзя слаб. И крайне напуган тем, что сделало меня таким слабым.

Разумеется, мои возможности даже сейчас простирались до неимоверных масштабов. Тот садовник, которому случайно довелось меня узреть — его жизнь я мог перечеркнуть всего одним воздействием на центральную нервную систему, в случае, если бы мне показалось, что я его слишком заинтересовал.

Или, что более гуманно и предпочтительно, мог бы начисто стереть его кратковременную память так, что он бы приступил к брошенным накануне делам по второму кругу. Я мог бы внушить ему непередаваемый страх еще до моего появления в тех каштанах, я мог бы наслать на него необъяснимый ужас, что загнал бы его в самый дальний угол хижины до тех пор, пока я мимо нее не пройду.

В крайнем случае, я мог бы навязать ему мнение, даже на языке жестов, что я собственной персоной консул их глухой коммуны, а на мне строгий костюм, да и сам садовник скорее всего женщина… Это все я мог ему внушить, предварительно подавив его волю и само опирающееся на нее собственное мнение, которое внезапно стало бы пустым и абсолютно при любом раскладе в корне неверным.

Не говоря уже о том, что с помощью алиеноцепции — абсолютному чувству, обретенному мной после падения с карусели, которое проливало истинный свет на все, что только наполняло этот мир — я попросту мог заблаговременно обойти это место стороной. Но не стал. Если честно, мне почему-то хотелось, чтобы этот садовник меня увидел — проводил взглядом таинственного и неприветливого незнакомца, который даже не удостоит его вниманием…

И все вышперечисленное, что я мог бы с ним сделать, на самом деле было лишь крохотной областью, краешком в необъятной сфере моих возможностей, что распространялись далеко не только на баловство с нейронными сетями мне подобных. Ведь скажем, я мог летать. Я мог очень высоко прыгать и не только, ведь сократительные усилия мышц у меня дополнительно форсировались управлением материи напрямую.

Вдобавок, само по себе мое тело было укреплено волей. Части, образующие меня, имели дополнительную связь, что возрастала по мере осознания надвигающегося физического стресса. А если и был стресс неожиданным, то заживало на мне все как на саламандре.

Также я обзавелся настоящим личным пространством. Давление вокруг меня всегда было одним, температура воздуха рядом со мной стабильно не менялась. Я был устойчив к волнениям магнитосферы, да и в целом мог непосредственно влиять на электрические поля. Что самое интересное, ведь именно манипуляции с ними мне позволили вырваться из лабораторной клетки Айсберга. Притом, к их стыду, дважды. Воздухом я дышал всегда по умолчанию свежим. Наполняющие же его звуки мог бесследно рассеивать. А при должном усилии даже и инициировать.

Но самым главным, пожалуй, был мой сэволюционировавший метаболизм. С тех пор как моя нервная система дорвалась до того, что лежало за пределами тела, круговорот веществ в экосистеме вокруг меня всегда немного стопорился. Я привносил локальный дисбаланс, без разбора изымая из окружения все необходимые для жизнедеятельности аминокислоты, сахариды, минералы, азотистые основания и даже, судя по прибавившемуся весу в костях, металлы, но, в большей мере, конечно же саму АТФ. Вся наша жизнь, беспрерывное движение в клетках и самих клеток обеспечивалось именно благодаря этой молекуле. Грубо говоря, она была жизненной силой, которую я втягивал в себя, словно ненасытная черная дыра.

От конечных продуктов метаболизма я избавлялся тем же способом. Тот самый шлак в наших мозгах, ради утилизации которого мы время от времени спим, выветривался из моей головы ежесекундно прямо во время ходьбы, как перхоть. В связи с этим я почти не спал, так как не испытывал естественных позывов. Я шел практически без остановки уже больше недели и до сих пор не испытал никакого утомления, ведь его можно было достичь только путем накопления тех самых веществ, которые во мне ни на секунду не задерживались.

Но при всем этом я оставался физически слабым. С того раза, когда ради одного мысленного усилия потребовалось спешно переварить часть себя, моя выносливость несколько прохудилась. Я никогда не уставал, но в тоже время, казалось, что я был немощен, как старик. Не то что о спортивном прошлом заикнуться, нельзя было даже просто сказать, что мне знаком вертикальный образ жизни. Годы тренировок в далекой молодости прошли насмарку, будто их и не было. Конечно, мышцы сейчас мне были ни к чему, но не так то просто свыкнуться с мыслью, что некогда атлетическое сложение превратилось в фигуру засидевшегося дома сморчка. Это напоминало о себе каждый раз, когда болтающиеся при ходьбе тонкие запястья оказывались в поле зрения — и эта мысль, как моль, украдкой изъедала мою вышедшую из моды самооценку, требуя немедленно хоть что-то предпринять.

Но хоть что-то я уже предпринял. Например, по возможности подставлял свое лицо солнцу, в надежде, что оно станет хоть чуточку смуглее. Здесь солнце было мягким, ласковым, не замутненным смогом, как в городе, где я жил. Воздух казался тяжелее, но в хорошем смысле этого слова — богатым и насыщенным, пьянящим. Пусть я и до этого отфильтровывал вдыхаемый воздух, но фильтровать — не дополнять. Здесь и того не требовалось. Конечности уже практически не онемевали, как несколько дней тому назад. Внутренний баланс возобновлялся.

Я брел вдоль рядов плантаций ежевики, рассеяно срывал ягоды и совал их в рот. Я не был уверен, стоило ли мне вообще пользоваться устаревшей системой пищеварительного тракта, когда все необходимое итак усваивалось напрямую. Но чисто интуитивно я полагал, что именно такое вот парентеральное питание препятствует возврату былой формы. Да и вообще, такой путь начисто отрезал вкусовые впечатления. А их мне чертовски не хватало!

И ежевика на языке сейчас переливалась яркими цветами, отзываясь в прикрытых от наслаждения глазах настоящим фейерверком вкуса. Она была безумно вкусной! Остановившись напротив куста, я начал его жадно ощипывать и класть ягоды в рот одну за другой, а потом, опомнившись, сел прямо на влажную землю, а лакомство стало само срываться с веток и массово депортироваться мне на язык.

Но ягода не насыщала. Внезапно я понял, что нестерпимо хочу рыбы. Даже от сырой бы не отказался. Где-то в трех километрах отсюда на фоне твердой глеевой почвы контрастировал шумный ручей. Набрав ежевики в провисшие карманы своей накидки, я пошел на первую в своей жизни рыбалку.

* * *

И для нее мне не потребовались ни удочка, ни наживка, ни уж тем более утомительное выжидание добычи. Спустившись к горному ручью, я почти сразу почувствовал в нем мельтешение юрких рыбок. Для их поимки требовалось только легкое усилие воли.

На солнце коротко блеснула чешуя. Я подставил ладонь, и на нее шлепнулась маленькая серебристая форель. Глядя на ее мутные маслянистые глазки и безостановочно хлюпающий рот, я на какой-то момент решил отказаться от затеи и поискать лучше еще какую-нибудь съедобную растительность. Но неожиданно я впился зубами в ее тельце, по подбородку потекли жирные соки. С остановившимся взглядом я задумчиво перемалывал зубами неподдающуюся, сырую плоть рыбы. Вкус у нее был речной, живительный. Обглодав ее до костей, я перехватил еще одну мелькнувшую в воздухе тушку, эта уже была чуть покрупнее. Усевшись на корточки, я принялся методично пожирать свою добычу. В такие моменты хотелось не думать ни о чем…

Треск кустов за спиной чуть не заставил меня подпрыгнуть. Не до конца пережеванный комок мяса с непривычки попал в дыхательные пути. Диким, заслезившимся взглядом я уставился на вышедшего к ручью огромного бурого медведя. Он семенил вбок, якобы в сторону другого берега, но крохотный, как майский жук, глаз злобно косился в мою сторону, а верхняя губа подрагивала, оголяя желтые и склизкие клыки. Из моей груди настойчиво рвался кашель. Упав на четвереньки и попытавшись сделать вдох, я понял, что задыхаюсь. Бессмысленно стукнув пару раз себя в грудь, я спохватился и вынудил застрявший кусочек выскочить самостоятельно.

Откашлявшись, я осторожно вернулся на корточки и возобновил трапезу, исподлобья косясь на зверя. Тот пару раз без интереса полакал воду, а потом внезапно взревел. Снова чуть не подскочив, я быстро напомнил себе, что могу убить его менее чем за секунду и бояться мне нечего, главное не терять контроль… не терять контроль… Слова заели в голове. Я с ужасом наблюдал, как животное засеменило прямо ко мне…

Стараясь в каждый жест вложить невозмутимость, я медленно встал и прямо посмотрел на приближающегося медведя. Замерев в нескольких шагах, тот встал на дыбы. Он был огромен. Кажется, в полтора раза выше меня и в несколько раз шире. Под свалявшейся шерстью угадывались валуны мышц. Большая, как котел, голова казалась непрошибаемой. Один глаз отсутствовал, массивная глазница была рассечена глубокой расщелиной. Пасть раскрылась, и из нее снова послышались раскаты низкого и зловонного рыка.

Еще шаг в мою сторону, и я исполосую твои мозги так, что они вытекут из глазницы, — громко подумал я, не отводя от него выпученных глаз. Должно быть, эта решимость отразилась на моем лице. Демонстративно поведя носом куда-то в сторону леса, он рухнул на передние лапы и с явной неохотой, постоянно оборачиваясь, двинул туда.

Проводив его внимательным взглядом, я вернулся к своей недоеденной форели. Тот приблизился к толстой сосне и начал оглушительно драть ее когтями. Воздух наполнился треском и рычанием, летела кора, а единственный глаз неотрывно косился на мою застывшую спину. Истерзав буквально весь комель сосны, он что-то ворчливо проревел и, наконец, поплелся прочь, скрывшись в глубине леса.

Я облегченно выдохнул. Вот это да… Выиграть у такого чудища игру в гляделки… Такого я от себя точно не ожидал. Впрочем, между нами был барьер. И если в зоопарке он представляет собой железные прутья, то здесь уже была стальная уверенность в моих правах администратора, к которым я молниеносно бы прибегнул в случае выхода ситуации из-под контроля. А что если бы не успел? Меня до сих пор трясло от этой мысли. Рыба потеряла вкус. Бросив объедки на камень, я пошел в сторону противоположную той, которую избрал медведь.

* * *

Брел я по ячменным полям, казалось, вечность. Вдалеке постоянно угадывалась стена деревьев как единственный ориентир. Однако сколько бы я не поднимал голову, отрывая взгляд от шелестящих в ногах колосьев, деревья все не приближались. Солнце уже ушло в зенит, а те деревья по-прежнему казались недостижимы. Один раз я даже ударился в панику, когда осматриваясь вокруг себя, забыл направление, по которому шел. Со всех сторон виднелись те же бесконечно далекие кроны, а светило зависло в центре необъятного купола неба. Но следы чуть продавленной моим шагом почвы все еще отсвечивали призрачным, прямо на глазах тающим теплом, поэтому вновь сориентироваться не составило труда.

Еще через час надоедающей ходьбы, когда я уже начал тосковать по благам цивилизованного мира, кроны деревьев, наконец, смилостивились и начали укрупняться. Стали прорисовываться отдельные ветви и юркающие среди них мелкие птицы. За ними угадывалось пустынное шоссе. А дальше начинался хвойный лес. В нем было темно и влажно. Сытно пахло грибами. Сладко веяло прохладой. Где-то наверху трещали скворцы. А в неглубоком овраге выделялся параллелепипедными гранями объект. Я напряженно замер. Такой объект не вписывался своим видом в окрестности. Движения чего-то крупного в овраге я не засек.

Приблизившись к краю, я разглядел под опавшими сосновыми иглами и сухими ветками перевернутый и слегка помятый трейлер. Он был прицеплен к разбитому старенькому пикапу. Откуда он тут вообще мог взяться…

Спустившись вниз, я заглянул в треснувшее окно трейлера. В салоне никого. Опрокинутый диван, накренившиеся навесные шкафчики, осколки стекол и посуды, чугунная сковорода… Пятна крови.

Протиснувшись в узкий дверной проем, я тут же сморщился — тут стоял гнилостный запах взмокшей мебели и, кажется, хлора. Но последний я отнес к своей обонятельной галлюцинации, что преследовала меня уже давно и всегда настигала в самом непредсказуемом месте.

Обшивка в некоторых местах вздулась пузырями. На стенке и полу были следы давно засохшей крови. Но трупа здесь нет. Не было его и в овраге, да и в округе не чувствовалось даже намека на антропоморфный эскиз. Пошарив в шкафчиках, я обнаружил просроченную перекись водорода, пожелтевшие бинты, старую газету, сморщенный рулон туалетной бумаги, пеньковый канат с крюком, крупы, сахар, немного соли, соду, скудный кухонный инвентарь и пару вонючих носков. Также на полу валялась кофеварка. А в потолочном отсеке таился потрепанный магнитофон и стопка кассет. Рядом со сломанным мини-холодильником ютилась газовая печь. Полость пропанового баллона контрастировала на фоне атмосферы. Включив конфорку и услышав шипение газа, я понял, что не прогадал. В отграниченном фанерой участке салона была тесная и неработающая душевая кабинка, а рядом с ней опасно покосился переносной биотуалет. Алиеноцептивно удостоверившись, что он полон, я проводил его удаляющуюся из трейлера фигуру брезгливым взглядом. Да, все верно, я был намерен здесь остаться, так как бывшему владельцу этот фургон, по-видимому, уже был ни к чему.

Вылезши обратно в овраг, я задумался о том, куда мне тащить эту находку. И как тащить. Водить машину я не умел, да и сложно было поверить в то, что эта развалина еще когда-нибудь заведется. Придется собственноручно.

Подцепив пальцами край кузова, я с чавканьем вырвал его из объятий сырой почвы и с силой подкинул вверх. Трейлер перевернулся, посыпались стекла, внутри загрохотала мебель. Не переводя дух, я уперся руками в корпус, толкая вперед. Ноги проваливались в рыхлую землю, но я все равно довольно-таки резво отбуксировал фургон на поверхность. Кое-что вспомнив, я вернулся и поднял капот расплющенного пикапа. Мне нужен был автомобильный генератор и аккумулятор. Кто знает, может у меня будет даже освещение, если, конечно, мне удастся разобраться с электросетью. В этом, к сожалению, силен я не был. Но хотя бы точно знал, как выглядит то, что искал.

Аккумулятора здесь было два. Первый, стартерный, на вид казался убитым. Вид второго был удовлетворительнее, но он был в целом мельче. Зато генератор мне показался мощным. Чтобы заставить индуцировать его электроэнергию нужно вращение, запускаемое работой двигателей. Двигатель я себе, конечно, позволить не могу, но ведь я сам мог бы осуществлять вращение, даже не прикасаясь.

Изъяв из капота аккумулятор поменьше, клеммы, а также инвертор из бардачка и генератор, я закинул это все в трейлер. Хотел еще прихватить радио, но передумал. Новости оставленного мира мне были малоинтересны. Да и вряд ли их вещали на знакомом языке.

Внимательно поглядывая вверх, я покатил фургон вглубь леса дальше. В моих планах было разместить его на высоте, между двумя или еще лучше тремя толстыми и надежными деревьями. А это был просторный сосновый бор, здесь гордо и одиноко возвышались темные сосны, и здесь редко где можно было наблюдать дружескую дистанцию между ними. Уже вечерело, а мне до сих пор не встретилось подобающего расположения деревьев.

От дальнейших поисков меня избавила сломавшаяся подвеска. От просевшего дна трейлера стал тянуться широкий след. Уже не катить, а тащить дальше стало невыносимей. Мысленно подхватив себя за таз и плечи, я взмыл над верхушками сосен и стал их придирчиво осматривать, выискивая мощный ствол, густую крону и самые крепкие и раскидистые ветви. Одна из них мне понравилась сразу. Не самая высокая, ее затмевали собратья с подветренной стороны, но зато с нее открывался живописный вид на восток. Каждое утро я буду просыпаться от щекочущих лучей солнца…

Опустившись на одну из веток, я испытывающе поскакал на ней. Та неохотно пружинила, ни малейшего треска не услышал. Конечно, в дальнейшем мне предстоит все это укреплять, но на первых порах должна выдержать.

Приземлившись напротив трейлера, я начал собираться с силами. Последний раз, во время стычки с захватчиками Айсберга, мне удалось протащить легковой автомобиль на несколько метров. Но здесь был целый фургон, не говоря уж про то, что его необходимо было поднять в воздух. И не просто приподнять, а аккуратно пристроить между веток.

Раскинув руки, я сосредоточенно уставился на трейлер. Тот дрогнул и мягко оторвался от земли. Мышцы не были напряжены, но нервы стянуло так, будто у меня сейчас вот-вот выступит грыжа, подкосятся колени, сдаст психика. Слишком большая фантомная конечность, которую требовалось безостановочно и всеохватывающе воспринимать и контролировать. Но то был психологический барьер и только он мне диктовал границы, которых на самом деле не было. Весь этот лес, да вся планета могла быть продолжением моего опорно-двигательного аппарата — абсолютно вся, вместе с ее пастбищами, океанами и городами, с населяющими их людьми, могла быть полостью для ветвящихся из меня фантомных нервных окончаний, по которым течет глас моей непререкаемой воли. Да я мог скукожить вокруг себя саму реальность! И скорее у противящейся мне гравитации выскочат оползневые грыжи и базальтовые горбы, чем дрогнет хоть один-единственный мускул в моем теле! Нет никакого порога! Есть лишь абсолютный контроль…

Такие нескромные мысли проносились в моей голове, тем временем как трейлер рывками поднимался к верхушке избранной сосны, а сам я тянулся следом, вовремя предупреждая столкновения с многочисленными и хлесткими ветвями. И вот, наконец, фургон был осторожно взгроможден на две могучие ветки. Для надежности я подтянул их пеньковым канатом к верхушке ствола.

Честно говоря, изначально предположенная учеными теория о фантомных нервных сплетениях, что опосредовали связь между мозгом и всей материей, нравилась мне куда больше версии о правах администратора. Она казалась ближе и понятнее. Психологически принять ее было гораздо легче хотя бы потому, что она не отрицала подлинность окружающего мира и не считала его некой цифровой пародией на самого себя. Да и что в таком случае представляет из себя настоящий? Был ли он тогда вообще? От таких вопросов становилось по-настоящему неуютно…

Куда удобнее представлять, что в куске пространства я сокращал свои невидимые мышцы. Вспомогательные же движения кистями, взмахи рукой и чуть ли не ораторские позы, которые я интуитивно принимал, отдаленно напоминали то воображаемое усилие, которое прикладывалось к объекту. Фактически, это были те же ужимки болельщика на ринге, которые никак не сказываются на технике и реакции дерущегося бойца. Но в моем случае, я будто содействовал самому себе из зрительного зала.

А это было куда проще, чем предъявлять свои права, попутно задаваясь вопросом — на что конкретно они распространялись, как широко, и имело ли вообще смысл их предъявлять вслух, да и лишний раз задумываться обо всем этом. Все эти вопросы и сомнения затормаживали процесс. А он должен быть подобен молниеносному рефлексу. Я резко выкинул ладонь вперед, и фургон тут же безоговорочно сместил свой вес на более кряжистую ветку. Повелевающе шевельнул пальцами той же руки, и он чуть накренился, сильнее прильнув к стволу. Вот как это должно происходить.

Забравшись внутрь, я принялся за уборку. Перевернул диван, но оценив масштабы сгнившего от влаги покрытия, предпочел выкинуть. Зато относительно целым был спальный матрац. За ним я одобрительно наблюдал, глядя, как тот мечется между деревьями, на полной скорости врезаясь в них, оставляя после себя облако пыли и грязи. Ленивым поворотом шеи собрал в ведро осколки и прочий мелкий хлам, который бы мне точно не пригодился.

Затем я учуял вдалеке подземные ключи. Слетав туда и мановением руки отслоив пласт почвы, я набрал в ведро и канистру от бензина ключевую воду. Найдя в трейлере тряпку и соду, я учинил влажную чистку, начав с пятен крови. Те вспенились темной и дурно пахнущей жижей. Но едва ли меня это могло смутить. После приключений в чреве кашалота брезгливость во мне могло вызвать разве что нечто совсем экстраординарное. Начисто оттерев кровь, я также устранил следы копоти и сажи вокруг печки, а следом изничтожил намечающуюся популяцию лишайника на потолке. Промыл розовые занавески, протер стекла, смел отовсюду пыль. Покопавшись в тумбочке, я отыскал потяжелевшую от сырости наволочку и простыню. Их я постирал уже непосредственно у самого родника. Заодно и сам помылся. Развесив белье под трейлером, я переключил внимание на автомобильный аккумулятор.

Подсоединив к нему генератор, я начал усилием воли крутить скрытый внутри него вал, с удовольствием наблюдая исходящую от него пульсацию света, что вспыхивала особенно сильно каждый раз, когда я надбавлял скорости вращения ротора. Но аккумулятор наливался светом очень и очень медленно. Я уже давно взялся за другие дела, задней мыслью продолжая безостановочно вращать генератор. Только спустя несколько долгих часов электролит в аккумуляторе закипел. Подключив его к блоку предохранителей, я щелкнул рубильник, и множество лампочек залили салон теплым, жизнерадостным светом. Колыхающееся на ветру белье к тому времени уже высохло — его я расстелил, разделся и с наслаждением плюхнулся на матрац. Вокруг царило благостное молчание, что нарушалась разве что перешептыванием деревьев. Все-таки чего-то не хватало.

Поковырявшись с инвертором, мне удалось завести магнитофон. Тишину прорезал протяжный, переливающийся вой гитариста и тут же заиграли энергичные и заставляющие кипеть кровь гитарные рифы. Песня была смутно знакомой и напомнила мне школьные годы. Мое лицо само по себе расплывалось в широченной улыбке. Чего уж скрывать, раз речь зашла о школе. С самого детства я мечтал о собственном уютном домике на дереве. И кто бы мог подумать, что давно забытая греза замкнутого подростка однажды с помпой воплотится в жизнь?

Оглавление

Из серии: New Sci-Fi (1C)

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Субъект. Часть третья предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я