Зубы. Инъекция страха

Андрей Мерзляков

История парнишки, застрявшего в городе, который охвачен неизвестной пандемией. Эта странная эпидемия превращает людей в кровожадных монстров.

Глава вторая

Калейдоскоп

Отец принёс поднос с жареными колбасками и поставил на стол.

Спайк и брат сидели за столом, накладывая картошку из глубокой миски, аккуратно размещая себе по тарелкам. Потом мама переняла картошку и положила немного себе.

Отец скрылся в доме, пока Спайк с братом разбирали колбасы, а вернулся уже в руках с банками пива. Холодные, они перекочевали ко Спайку, к брату, к маме.

Всё семейство собралось сегодня вечером, на свежем воздухе. Мама с папой в плетённых креслах, а он и брат на деревянных стульях.

— Ещё есть пиво, если что, ребят, — папа улыбнулся своей беззаботной улыбкой и вонзил зубья вилки в зажаренное мясо, при этом методично орудуя ножом.

— Хорошо, — кивнул брат, пригубив баночку пенного.

Спайку хорошо было здесь, спокойно.

Летняя веранда, загородный дом, и как на удивление — ни мошкары, ни назойливых комаров. Он устал от работы, поэтому приехал навестить родителей. Брат появился чуть позже, даже не позвонив перед прибытием. В отчем доме всё равно гостям всегда рады. Отец даже может разжечь огонь, как стемнеется, развалиться на кресле с гитарой и бренчать так, пока не надоест. Когда Спайк был маленьким, ему казалось, что отец поёт как бог. Сейчас же, спустя столько лет, ему виделось, конечно, всё иначе. Но уважение к главе семейства не пропало, а наоборот. Он до сих пор знал, что, если бы отец пел где-то за пределами семьи, он бы стал больше, чем просто звезда. Помимо голоса с хрипотцой, он отлично управлялся с самой гитарой, и Спайк порой думал, что из отца вышел бы культовый кантри-певец. Ему даже как-то снилось, что отец зовёт его со сцены, и он, пробираясь через сотни фанатов и всплески аплодисментов, всё пытался добраться до подиума, но так и не смог. Этот сон часто преследовал его, пока он не начал глотать снотворное. Сейчас то чувство безысходности кануло во времени, но иногда, когда пальцы главы семейства проскальзывали меж струн, сон будто возвращался. Тревоги не было, нет. Было лишь чувство удовлетворения, что Спайку не придется пробираться через пучину рук, потому что отец сидел рядом.

Спайк глотнул светлого пива и смотрел на свою семью, беззаботно улыбаясь. В какой-то момент что-то плюхнулось прямо им во двор, отчего вся компания непроизвольно вздрогнула. Какой-то человек перемахнул прямо через деревянное ограждение и оказался на их участке. Отец с матерью встали и замерли, наблюдая, как тёмный силуэт вырастает из земли. На самом деле это был Эд, их сосед. Спайк с братом тоже поднялись, забыв про пиво. Одежда на бывшем соседе была разодрана, будто тот только что побывал в схватке с медведем. Рот неестественно перекошен. Родители и двое сыновей застыли, пытаясь понять, что происходит.

— Эд? — спросил взволнованный отец возникшего внезапно соседа, который иногда к нему захаживал на ужин с беременной женой. Сейчас же он выглядел так, будто только что выбрался из могилы. Или угодил в мясорубку.

Спайк только успел подумать, что лучше к этому Эду не подходить. Он чем-то болен, бешенством или ещё чем-то. Как в этот момент странный сосед рванул как пуля к ним — дикое, размахивающее руками пугало на фоне тёмного неба с точками блестящих звёзд. Лицо Эда превратилось в жуткую гримасу, маску безумца, заражённого бубонной чумой — чумой, которая уже пустила свои корни по всей коже, включая лицо.

Спайк схватил бутылку в ладонь, крутанул её на 360 градусов в руке и….

В тот вечер он едва ли смог уснуть. Когда в комнату вошёл отец и присел у кровати, как это часто он делал в детстве, Спайк лишь лихорадочно промолвил одно:

— Пап… я видел во сне, как мы все умерли.

В тот день и правда умер кое-кто.

Это был сосед родителей, парень по имени Эд. Спайк разбил ему череп и тот навзничь рухнул на подстриженный газон. Лицо его застыло навсегда в гримасе ужаса.

Так Спайк и его семья встретили первого обратившегося.

Никто не знал тогда, что мир уже сдвинулся и начал катиться по наклонной.

В спокойное русло живущих семей начали приходить обезумевшие твари.

* * * *

Спайк направился к машине, озираясь, пытаясь не пропустить любое движение в ближайшем переулке. Движение означало угрозу, и он не был уверен, что справится так легко, как с этой обратившейся в женском теле.

А если из темноты возникнут пара-тройка ходячих трупов?

Спайк периодически забывал, что он измазан мертвечиной. Сейчас он вновь себя одёрнул. Может поэтому та женщина, которой он засадил молоток в головёшку, даже не отреагировала на его присутствие?

Он думал о том, что тех мёртвых, кого он встречал, можно было разделить на несколько видов. Точнее, все, кого парень встретил, выглядели одинаково уродливо. Но одни были, будто подуставший путник, двигались медленно, едва волоча ноги, другие, будто выпили ящик энергетиков, неслись как обезумевшая курица, которой отсекли секунду назад голову.

Спайк открыл багажник, готовясь к любому исходу. Но, то, что он увидел его поразило до глубины души. Маленький мальчик, лет пяти-шести, может совсем немного старше, лежал в обнимку с запаской. Одну руку он засунул в рот, вернее большой палец руки, как это делает младенец, когда его соску отбирают и он не находит ей замены. Второй конечностью он обнимал резину на протекторе. Два чёрных глаза уставились на Спайка. Удивительно, но ребёнок даже не шелохнулся! Будто боялся, что, едва двинувшись, он выдаст себя.

— Эй, малыш! — взволнованно сказал Спайк, глядя по сторонам. Сердце его бешено стучало в груди отбойным молотком.

Наверное, Спайк сейчас напоминал со стороны чёрную тень, помещённую в пятно живительного света. Чернильный силуэт в ночи, сутулый. Силуэт с зажатым в ладони молотком. И вся эта картина нависла над парнишкой, который нашёл укрытие в пыльном багажнике.

Ребёнок лежал без движения.

— Эй? — Спайк осторожно прикоснулся к босой ножке малыша.

Ребёнок вздрогнул и немного приподнялся, отчего глаза его сделались просто огромными для такой крошечной головы.

— Они ушли, дядь?

— Да, — немного растерялся Спайк. — Ушли.

Ребёнок выбрался из багажника и встал. Спайк попятился, дабы не мешать. Светлые волосы, взъерошены, слиплись, будто на них налили галлон мёда. Шортики и футболка, видимо впопыхах одетая задом наперёд. Босые ноги. Ребёнок наконец выудил палец изо рта и изучающе посмотрел на Спайка.

— Вы плохой дядя? — дрожащим голосом спросил он. Но не похоже, что ребёнок сильно боялся.

— Нет, я хороший! Я тебя не обижу, малыш. Где твои родители?

По щекам у малыша побежали крошечные ручейки слёз. Он потёр глаза, словно боялся, что дяденька его наругает, что он тут разревелся.

— Ну чего ты, не плачь, — Спайк не знал, как вести себя с детьми и всегда старался такого контакта избегать. В большинстве случаев, в прошлом, если какой-то малыш что-то спрашивал или вопросительно на него поглядывал, чаще всего Спайк отмалчивался. — Пойдём, малыш. Здесь оставаться нельзя.

Спайк протянул ему руку, а малыш, хоть и настороженно, протянул ему в ответ свою.

* * * *

Часы в коридоре показывали 6:20.

Тёмные тени гуляли повсюду, отбрасываемые от тусклых фонарей с улицы и просачиваясь сюда через незаметные щели помещения. Медленно подступала ночь.

В такое время лучше всего жарить на гриле сосиски и прикладываться к пиву помаленьку, расслабляясь где-нибудь на веранде в загородном домике.

Но Спайк понимал, что этому теперь не бывать.

Тихие, душевные дни теперь сошли на нет. Он конечно мог разжечь огонь, встать у гриля (Спайк был уверен, что чуть ли не у каждого за городом он имелся, и раздобыть бы его не составило и труда), но вот проблема в том, что готовить еду на свежем воздухе было равносильно хождению по тонкому канату, где малейшее движение приравнивалось к плачевному исходу.

Мертвецы идут на дым, идут на любые посторонние звуки.

Мальчик не отводил от Спайка глаз.

Здесь, в комнате парня, в которой они укрылись, свет был еле виден, а с улицы его совсем было не разглядеть. Тусклая лампа стояла на тумбе и в ней танцевал слегка размытый огонёк. Свечи Спайк сменил на лампу.

— У тебя есть укусы, порезы, ссадины, ранки? — спросил Спайк.

Мальчик отрицательно покачал головой. Потом будто что-то вспомнил и кивнул.

— Покажи, где.

Мальчик закатал штанину и чуть ниже колена расположилась царапина, которая покрылась коростой.

— Упал?

— Да.

— Болит?

— Вовсе нет. У вас есть что-нибудь из еды?

Спайк на мгновение задумался, потом кивнул.

Перенёс лампу в другой конец комнаты, там, где он прятал консервы. Открыл одну, дал мальчику. Тот не шелохнулся, только глянул на то, что дал ему новый знакомый.

— А, подожди, — Спайк достал из шкафа ложку, — совсем забыл, мы ж не в каменном веке, малыш.

— Я не малыш. — Мальчик уже лопал содержимое консервной банки, ложка постукивала по металлу.

— Как скажешь.

— Нет, правда, дяденька.

— Зови меня Спайк, — сказал в тишине комнаты парень: он уселся на матрас и наблюдал за маленьким гостем.

— Хорошо. Думаете мы раньше встречались с вами?

— Не понял, — слегка смутился Спайк. — Встречались ли мы с тобой?

— Да. Ну в городе. Я с мамой гулял. Или с папой играл. Может вы как-нибудь мимо проходили. Или вместе в кино ходили, только сидели на разных рядах. Или моя мама вас просила починить колесо у машины, а в это время на заднем сидении сидел я, только не как сейчас, поменьше.

— Думаю, что нет, — улыбнулся Спайк, сам того не осознавая. Мальчик был на редкость смышлёный для своего возраста.

— У вас на телефоне есть какие-нибудь игры?

— Нет, — вздрогнул Спайк. Одна мысль остаться без телефона из-за разряженной батареи вызвала у него приступ тревоги, нахлынувшей волной.

— Жаль, — грустно сказал ребёнок. — Спасибо за это, — указал он на консервы.

— Пожалуйста. Знаешь, я собираюсь ехать к своим родителям. Хочешь, могу взять тебя с собой.

— А это далеко? — блеснули глаза мальчишки.

— Ну да, не близко. Я их давно не видел и на звонки они не отвечают.

— А если… — начал мальчик и тут же осёкся, будто сболтнул что-то непристойное.

— Я допускаю, что такое возможно, что их уже нет в живых. Но надеюсь на обратное, понимаешь?

Ребёнок кивнул.

— Нужно найти машину с полным баком и попробовать выехать за город, на автостраду, а там и рукой подать до нашего пункта назначения. Они живут у меня за городом.

— Что такое автострада? — взглянул исподлобья малыш.

— Большая дорога.

— А….

— Так ты со мной?

— Да.

— Не боишься?

— Ты же с мной будешь, ты меня защитишь?

— Я постараюсь, — на душе у Спайка заскребли кошки.

«Не давай обещаний, которые не сможешь выполнить» — прозвучал в голове голос отца: в голову полезли, словно пауки, жуткие образы, проникающие в сознание будто из какого-то адского портала.

Что может сделать ребёнок, чтобы противостоять мёртвым в одиночку?

Ничего, думал Спайк. Только убежать.

«А что могу я?» — размышлял он. — «Обороняться я смогу, от одного-двух отобьюсь, но что будет, если их будет целое полчище?»

Тогда ты сможешь спасти малыша? — раздался в подсознании вновь голос отца.

Спайка привело в чувство какая-то возня за дверью.

Мальчик испуганно посмотрел на него, потом попятился и присел, почти спрятался за спиной мужчины.

— Не бойся, маленький, — прошептал Спайк.

Возня продолжалась. Будто кто-то между пролётами волочил мешок с чем-то тяжёлым.

Спайк прокрался к входной двери и припал к глазку.

Двое неизвестных, облачённые в чёрные костюмы химзащиты, в респираторах на лицах, вскрывали дверь в конце длинного коридора. У одного был в руках ломик, он им орудовал, уткнув его между проёмом и полотном. Второй стоял на страже, в резиновых перчатках и аналогичном костюме, как у напарника. В руках незнакомец сжимал автоматическую винтовку.

— Кто там? — спросил мальчик. Негромко, почти шёпотом, на кажется, что вооружённый человек услышал его и осёкся.

Спайк приложил указательный палец к носу, говорящий сам за себя: нужно быть тише. Ребёнок понял и забрался за матрас, так, что его совсем не стало видно.

Спайк не отрывал глаз от людей по ту сторону двери.

Первый, с ломиком, выломал дверь и пропал внутри комнаты, оставив на полу щепки и выкорчеванный замок.

Второй мародёр (Спайк не знал, как его иначе обозвать) медленными шагами направился к его квартире, винтовку он вскинул на плечо, а дуло направил прямо в сторону парня.

Спайк в панике искал глазами что-нибудь потяжелее.

Печатная машинка — не пойдёт.

Нож в кухонном столе — слишком далеко и пока он его найдёт среди кипы вилок и ложек, будет уже возможно, поздно.

Может молоток? Он не мог вспомнить, куда его бросил, когда они с малышом вернулись в убежище.

В углу, немного заваленный вещами, стоял костыль. Глаза упали на него. Это была не его квартира и неизвестно откуда он тут взялся. Несколько раз, когда Спайк сюда перебирался, взгляд падал на эту крепкую, словно сделанную из слоновьей кости трость. И вот сейчас, он схватился за рукоять и замер в ожидании неизвестности. Никто не мог знать, как сейчас будут развиваться события. Ни сам Спайк, ни мальчик, потерявший родителей, ни даже тот мародёр за запертой дверью.

Кажется, через полотно, Спайк почувствовал дыхание подошедшего незнакомца к порогу квартиры. Их отделяло расстояние меньше вытянутой руки. Дуло винтовки смотрело бы ему прямо в грудь, если бы не дверь.

— Есть кто живой? — обратился грубый голос к двери, за которой в помещении притаились мужчина с ребёнком.

Никто не ответил незваному гостю кроме тишины. Хотя где-то далеко было слышно, как его дружок-мародёр копошился в одной из пустеющих квартир.

Мальчик высунул один, чёрный как ночь, глаз из-за матраса и тут же спрятался. Спайк вжался спиной в стену за дверью.

— Эй? — донеслось из коридора.

Спайк видел, что ручка нервно задёргалась. Незнакомец в респираторе проверял, закрыта ли квартира.

Закрыта. И ещё защёлка изнутри задвинута.

— Ты чего там? — раздался незнакомый голос издалека. Он принадлежал дружку мародёра.

— Иду, — отозвался незнакомец. Его голос прозвучал так близко, что Спайк невольно вздрогнул, но костыль не опустил. Он замер, как статуя, а его оружие обороны возвышалось над головой, словно меч, занесённый перед смертельным махом.

Шаги стали отдаляться и Спайк глубоко вдохнул живительный кислород, несмотря на то, что в комнате он был застоявшийся.

Мальчишка выбрался из-за матраса и прошептал:

— Ушли?

— Не знаю. Кажется, они в соседней квартире. Будь тише, малыш.

Мальчик хотел возразить, но не стал.

Где-то далеко слышалась возня: некто орудовал ломиком.

Есть ли смысл искать здесь что-нибудь кроме оружия и еды?

Спайк не видел смысла. Он чаще думал о том, что смысла даже жить не осталось. Вот что он думал.

— Что будем делать, когда плохие дяди уйдут? Поедем к вашим маме и папе? — шёпотом спросил мальчик.

Спайк кивнул. Он стоял у двери, а костыль всё ещё был зажат в руках, как бейсбольная бита перед ударом. Он не хотел выпускать его из рук.

Парень посмотрел в глазок. Виду его предстал пустынный коридор.

У двери, которую выломали люди в респираторах и костюмах химзащиты, стояла автоматическая винтовка. Дуло смотрело вверх.

Это ловушка, подумал Спайк и не ошибся.

Через пару минут из-за угла выглянул тот самый мародёр, который тёрся у их входной двери.

— Ага, умник, — подумал Спайк. — Ищи дурака.

Видимо вооружённый незнакомец планировал, что кто-то выйдет, увидев оружие, тогда он его и грохнет.

Спайк вновь припал к глазку.

Мародёр поправил маску респиратора и, озираясь, вскинул оружие на плечо, потом пропал в глубине комнаты, где вероятнее всего, всё ещё орудовал его напарник.

Малыш выбрался из-за матраса и комнатного хлама, медленно, на цыпочках, подошёл к Спайку и обнял его за шею. Спайк от неожиданности вздрогнул. Он пытался вспомнить, когда его последний раз кто-то обнимал, кто-то из детей, но на ум пришел только его младший брат, когда за окном громыхала молния и тот жался к нему со страху, пока непогода сходила на нет. Но это было так давно — такие старые и блеклые воспоминания, будто не из его жизни, а из чьей-то чужой.

Спайк сидел, вслушиваясь в тишину комнаты. Он чётко слышал своё дыхание и дыхание мальчишки. Даже возня в конце коридора умолкла, будто мародёры ушли восвояси.

Но страх с тишиной только усилился, Спайк боялся теперь не только за себя. Хотя где-то в глубине души, какой-то посторонний голос (он точно не принадлежал отцу) твердил ему одну и ту же фразу:

«Брось его, это обуза. Брось мальчишку, говорю. Оставь ему еды и иди».

Спайк представил родительский дом, где прожил столько лет. Он представил, что оставляет маленького брата на произвол судьбы. Но он же так никогда не делал, даже если ему хотелось убежать на улицу с ребятами-ровесниками.

Все размышления в одну секунду развеялись, как прах на ветру — этому поспособствовали резко нарастающие шаги к их убежищу.

Спайк нервно подскочил и указал рукой мальчишке, куда бежать. Он указал пальцем на матрас, а потом понял, что это было делать необязательно — ребёнок всё понял сам, уже закутываясь в матрас и близлежащие вещи.

Спайк вскинул костыль, но едва он это успел сделать, как дверь слетела с петель и плюхнулась с грохотом прямо на него. Парень попытался отскочить, но попятившись, потерял равновесие.

В грудь ему наставили дуло автоматической винтовки.

Мародёр в респираторе смотрел чёрными глазами-линзами на него. Это были глаза, несущие смерть, подумал Спайк и оказался прав — этот вооружённый человек напротив убил четверых. Одну женщину, одного подростка и пожилую пару, буквально накануне, выстрелил в них, даже не дрогнув.

Спайк был готов умереть, отдаться этому чувству, раствориться в вечности навсегда. Но он очень хотел знать ответ лишь на один вопрос, он хотел знать его прямо сейчас, до того, как пули прошьют ему тело. Спайк хотел знать, живы ли его старики. Его родители.

Ему казалось, да чёрт возьми, он был уверен, что они живы.

Если бы их вдруг не стало, он бы почувствовал, он бы понял. Ведь так же?

Или нет…

— На пол, сука! — заорал мародёр и маска от его слов задребезжала.

Спайк начал ложиться, пятясь. Костыль он не мог найти глазами, потому что выбитая и грохнувшаяся дверь его дезориентировала. Он отвёл взгляд в сторону, где последний раз видел мальчишку. Вдруг по затылку ему прилетело прикладом, словно наковальня свалилась на голову. Очень неприятное чувство. Больше ничего он не помнил, потому что его мозг выключил всё, что он хранил в голове. Хранил и знал.

Спайк оказался в родительском доме.

Он открыл сетчатую дверь и ступил на порог. Маленькая кукла, которую связала мама лет тридцать назад, теперь сидела на кресле в гостиной и безумно ему улыбалась.

Спайк сделал шаг, но нечто вдруг его переместило и усадило на кресло, напротив приоткрытого тряпичного рта куклы.

Это было нереально.

«Это сон» — пронеслось где-то в отдалении, в мозгу Спайка. — «Может я умер?»

— Всё хорошо, сынок, — сказала ему кукла: голос принадлежал маме.

— Мама?

— Нет. Ты не видишь, я не мама. — Кукла разговаривала словно у него в мозгу, тряпичные губы её не двигались, она безжизненно сидела в кресле, будто манекен, обладающий лишь похожестью на внешность человека.

«Мне нужно проснуться», — подумал Спайк.

Срочно!

Тут он вспомнил беззащитного малыша. Спайк оставил его одного! Это и выдернуло его из мимолетного сна, из беспамятства. Из сна о странной кукле, говорящей маминым голосом.

Спайк лежал лицом на полу.

Он открыл глаза, но не шелохнулся. Несколько секунд, возможно даже минут, лежал, и, смотрел, как тоненькая струйка стекает у него из рта на линолеум. Кровь была тёмно-алой. Возможно, это освещение так меняло цвет. В итоге он медленно приподнял голову, приложив сперва немало усилий. Голова оказалась чугунной, колокольный звон в ушах. По ней будто шандарахнули чем-то очень тяжёлым — так оно по сути и было.

Значит его не застрелил тот урод с винтовкой наперевес.

Отлично.

Чудесно.

Х-о-р-о-ш-о!

В такие моменты Спайк размышлял, что если всех суицидников, пытающих покончить с собой, ставить без их ведома между жизнью и смертью, то будьте мать его дери уверены на все сто — они начнут ценить жизнь!

Часы в коридоре показывали 7:20.

Час пролетел, как миг. Так бывает, не правда ли?

Спайк окликнул ребёнка:

— Малыш? Малыш?

Но никто не откликнулся.

Спайк поковылял к матрасу, но вдруг ноги подкосились, и он растянулся на полу, зубы во рту щёлкнули, как тиски.

Гул в голове, странный, несмолкающий, будто высоковольтные провода. Спайк приподнялся, перед глазами скакали чёрные точки, и ему почудилось, что он опять сейчас повалится на пол. Но нет, он удержался на ногах, ему правда пришлось немного прислониться к близлежащей стене. Потом он увидел костыль. Тот лежал рядом, у упавшего полотна — остатков входной двери. Спайк подтянул его ногой, приложив небольшие усилия. Потом опёрся на него, когда костыль угодил ему в руки.

Спайк понял, что черепушку ему снесли хорошенько. Состояние было как у пьяного: стоишь ровно, а тебя колбасит, будто ты угодил в центрифугу.

— Малыш? — вновь позвал Спайк, но голос свой не узнал. Будто из его уст говорил некто другой. Другой, грубый и с хриплым голосом.

Что-то зашуршало в коридоре, — там, где недавно орудовали мародёры.

Спайк, пытаясь удержать взгляд, смотрел в ожидании, в ожидании виновника звука.

Чёрное тельце вынырнуло из-за угла и метнулось в его сторону. Спайк сначала вздрогнул, думая, что это жирная уродливая крыса.

Потом сознание наконец пришло в себя, вернулось как запущенный в небо бумеранг.

Это была кошка, чёрная, с белыми пятнами.

Она беззаботно заглянула в комнату и сверкнула своими зелёными глазами. Беззвучно перешагнула через порог и прогулявшись по полотну двери, подошла к Спайку.

Парень смотрел на животное, не отрывая глаз. Кошка была сильно похожа на Китти — кошку родителей.

Кошка мурлыкнула и начала лизать руку Спайку.

Спайк смутился, а где-то в душе что-то кольнуло: он вспомнил как в детстве по случайности убил кошку, и сейчас, ему казалось, что это существо как раз пришло за ним, чтобы забрать его с собой. В ад.

Спайку казалось, что он умер.

Почему нет? Разве его положение сейчас не похоже на преисподнюю?

Спайк убрал руку от шершавого языка кошки и приподнялся. Гонг в голове слегка стих. Кошка прошлась по комнате, потеряв к нему интерес и улеглась на матрас.

Парень встал на колени, потом вытянулся во весь рост. Колени хрустнули, будто сухие ветки.

Спайк наблюдал за кошкой.

Она ещё раз мурлыкнула, глянув в его сторону.

Бледная рука вытянулась из-под матраса. Маленькие белые пальцы-косточки потянулись к кошке. Она слегка шелохнулась, почувствовав чьё-то присутствие совсем рядом.

«Она звала собаку, а прибежал волк» — вдруг пронеслось у Спайка в голове. Он так и не вспомнил, где слышал это выражение. Может быть в сказках, которые в детстве ему читала мать.

Из-под тряпья показалась голова ребёнка, но на его лице случились значительные изменения. Фатальные.

Во лбу зияло кровавое отверстие. И, походу, пуля, выпущенная в голову мальчишке, застряла где-то на подходе к мозгу. Может быть в черепной коробке, но это теперь было неважно.

Мародёры застрелили того, кого Спайк совсем недавно звал малышом. Может быть одного из них напугало нечто. Нечто, шелохнувшееся и притаивавшееся за тряпьём и матрасом, и он просто сделал несколько выстрелов в ту сторону, где прятался ребёнок?

Вероятно, так оно и произошло, но теперь это уже не имело никого значения, потому что «малыш» не умер. Он обратился.

Один глаз на его лице закатился куда-то вверх, будто увидел что-то, ползущее по люстре. Второй, налитый кровью, смотрел на животное, яростно и неумолимо.

Белые, как мел зубы, яростно вцепились кошке в загривок, и она закричала. Да! Да! Именно закричала, потому что Спайк вздрогнул, услышав этот нечеловеческий вопль, будто его издал суккуб, которого скинули в кипящий котёл.

Из тела кошки хлынуло такое количество крови, что казалось, прорвало трубу, только вместо воды оттуда рвалась наружу алая жидкость.

Парень успел подумать, что видит невозможное — глаза не могут двигаться в диаметрально противоположных направлениях: хотя это утверждение справедливо только для здоровых людей, а мальчик был не только не здоров, он был мёртв.

Мёртв, как те люди, глядящие с круглых фотографий на него в тот день, когда Спайк был на кладбище, с родителями, вроде вначале осени. Это было лет пять назад, а может и все десять, но ощущение, что он стоит на земле, где в неглубоких могилах лежат тысячи трупов, прикрытых лишь плитами и надгробиями, вызывало непреодолимое чувство… страха, не иначе. Тогда он был молод, но мысли о том, что мертвецы выберутся из могил за ним не покидали его воспалённого мозга. Может быть это было навеяно ещё в ранние годы, отложено в его сознании. Ещё тогда, в далёком детстве, когда по ящику крутили «Ночь живых мертвецов», «Демоны» и «Рассвет мертвецов».

Отец всегда скептически относился к этим фильмам, и они его чаще смешили, а не пугали. Ну а что Спайк? Спайк боялся их до чёртиков.

Кто-то когда-то сказал, что наши детские страхи один раз в жизни, да воплотятся в реальности. Неизвестно только, в какой именно ипостаси.

Ну а что происходит теперь?

Мертвецы поднялись после смерти и кошмарный сон превратился в явь.

Спайк отползал от жуткой картины, разворачивающейся перед его широко открытыми глазами.

Кошка перестала шевелиться, а ребёнок, выдернув из тела кровоточащий кусок, вдруг потерял к животному интерес. Неудивительно, ведь кошка умерла. А Спайк был жив, и мертвец чувствовал, чувствовал где-то внутри своего разлагающегося тела, тепло. Тепло, исходящее от этого святящегося силуэта в комнате. Силуэтом этим был Спайк.

Мертвец чувствовал, что в паре шагов от него бьётся жизнь, которую можно отнять, почувствовать её сладкий вкус.

— О, господи… — промолвил Спайк, даже не понимая, вслух он это сказал или слова лишь проскочили у него в голове.

Ему казалось, что он спит. Или не до конца проснулся. Он в душе не сомневался, что столкнётся с мёртвыми, которые не успели подрасти и пожить, но не надеялся, что так скоро.

Чавкающий звук раздался с противоположного конца комнаты и из-под матраса показалось белое, нереально белое, тело ребёнка. Он не встал в полный рост, а согнувшись, словно паук, перебирая руками, пополз в сторону растерянного парня по имени Спайк.

Глаз мальчишки неизменно смотрел в потолок, второй выглядел как колба, наполненная чем-то тёмно-красным. Челюсть неестественно приоткрыта, и оттуда вытекает кровь. Волосы сальные, слипшееся, странно проредевшие, будто зараза начала их вырывать, когда попала в организм.

Этакий маленький, сморщенный, уродливый старик, с кожей цвета муки.

Спайк вскинул костыль и махнул им наотмашь, в направлении приближающейся твари. Удар пришёлся мертвецу прямо по челюсти, и та, с хрустом отлетела в сторону. Теперь бывший ребёнок стал похож на череп, нанизанный на шпажку.

На секунду мертвец прервал движение, но невероятно быстро очухался, будто это была не часть лица, а просто ворсинка, которую кто-то убрал.

Спайк, поднялся и, опираясь на костыль, захромал к выходу, но сам того не ожидая споткнулся об упавшую дверь и чуть не растянувшись на полу, едва удержав равновесие. Опять!

Заражённому ребёнку хватило этого, чтобы оказаться на ноге своей жертвы.

Белые руки вцепились в штанину и Спайк заорал со страху. Уродливый мальчишка был фантастически быстр и силён.

Мертвец попытался вонзить оставшиеся зубы в тёплую плоть, но тут же вновь схлопотал костылём по морде. Он отлетел как мячик и рухнул окончательно. Белые руки изогнулись, будто мертвец хотел за что-то зацепиться, но не успел. Лицо застыло в жуткой гримасе.

Спайк тяжело вздохнул.

На сердце был такой камень, такая тяжеленая ноша, будто он действительно осознано лишил жизни малыша, а не прикончил бледный труп.

Спайк дышал и дышал, хватая жадно пусть и спёртый воздух комнаты. Лёгкие никак не могли достаточно наполниться, потому что входящему потоку воздуха мешал ком, вставший в горле.

Проверил рукой, цел ли мобильник. Вроде цел.

Краем глаза он уловил какое-то движение позади себя, в длинном коридоре. Он подумал, что вернулись мародёры в респираторах и с оружием наперевес.

Спайк даже хотел, нет, не он, а нечто внутри. Нечто хотело закричать, вырваться сносящим потоком на этих бесчувственных ублюдков. Он хотел орать из последних сил.

За что вы убили ребёнка, подонки? За что, мать вашу? Отвечайте!

Но он так и не закричал.

Точнее, в душе этот крик и посейчас, но в том момент он не смог его выдавить из своих уст.

Он знал, что дети навсегда остаются маленькими, если умирают. И рано или поздно сгнивают окончательно, превращаются в карликовые скелеты. С мозгами-погремушками.

Мёртвые, но забывшие замереть…

Приближающие шаги привели Спайка в чувство. Реальность вернулась, и парень вышел из транса.

По коридору, шатаясь, хромая, волоча ноги, двигались мертвецы.

Их было десять, двадцать и… Спайк сбился.

Их было столько, что за новомодным гаджетом не встретишь такой очереди в день старта продаж. Их было очень, очень, очень много. И они двигались к концу коридора, где у выбитой двери стоял изумлённый Спайк.

Конец ознакомительного фрагмента.