Однажды в СССР

Андрей Марченко, 2017

1976-й, брежневский застой в зените. Карьера и будущее молодого специалиста принесены в угоду номенклатурном принцу. И обиженный парень вместе с армейским товарищем готовит ограбление, которое всколыхнет приморский город. Содержит нецензурную брань.

Глава 8

…Вдруг заводской шум перекрыл ровный электрический рев.

Пашка, чуть не выронив гаечный ключ, вздрогнул, оглянулся по сторонам. Но остальные рабочие продолжали трудиться, и лишь некоторые взглянули на часы. Меж тем, откликаясь на зов, заработали иные ревуны — ближние и дальние. Механическая стая будто что-то оплакивала, грустила.

— Что это? — спросил Павел. — Тревога?..

— Оповещение проверяют, — ответил Аркадий. — По понедельникам в полдень всегда гудят.

В самом деле: гражданская оборона напоминала о своем существовании, заодно извещая горожан, что обеденное время настало. Иногда, во время плановых учений ревуны включали и в иной час. Однако же, дабы не было паники, прежде горожан предупреждали из радиоточек. Но жители Жданова не паниковали, даже не услышав предупреждений. Если бы война началась неожиданно, и послышались разрывы бомб, обыватель сначала списал шум на какой-то заводской техпроцесс.

В полуденном реве было нечто от атавизма, от тех околореволюционных времен, когда у трудового класса не имелось будильников, а был гудок — один на всех.

–

В цехе было жарко.

Резцы, пилы, сверла, метчики рвут кожу металла. Льется смазывающе-охлаждающая жидкость на раны железа, тут же испаряется. Электромоторы приводят в движение коробки передач. Через снятые крышки картеров было видно, как разбрызгивая масло, вращаются шестерни.

Потому в цехе постоянно висел желтоватый туман, который конденсировался на стеклах, на телах, на одежде. Нормировщик мог простоять смену, даже не притронувшись к деталям, но к вечеру ему приходилось смывать с тела маслянистый налет.

От масла постоянно хотелось пить. Корпус местного сатуратора был сварен из оцинковки и потихоньку ржавел на стыках. Ржавчина могла окрасить жидкость в рыжий цвет, однако же, часто не успевала — воду выпивали быстрей. Оксид железа оседал позже в почках, неспешно отравляя работяг.

В конце пролета, там, куда обычно отгоняли на ремонт мостовой кран, у огромного винтореза посыпалась коробка передач.

Аркадий со своей бригадой ремонтников прибыл на место, и, осмотрев повреждения, распределил людей. Самого молодого отправил за чертежами в техбюро, кого-то — за недостающим инструментом. Нужна была ветошь, нужен был керосин для промывки деталей. Оставшиеся принялись неспешно разбирать коробку передач.

Станок сей именовался «тысячным» — за расстояние от центра шпинделя до направляющих. Теоретически точить на нем можно было болванки до двух метров в диаметре, а если поставить люнеты — длиной в десять метров. Болванку сразу могли точить два токаря, и перемещались они вдоль станины на специальных платформах, к которым были прилажены кресла.

Такой токарный станок имелся в цехе один. Да и вообще на весь завод подобных агрегатов было — на пальцах одной трехпалой руки можно было пересчитать. Само собой, об аварии доложили Старику. Тот явился, молча взглянул на поломку, Аркадию пожал руку, но остальным лишь кивнул. Вскоре убыл.

Минуты через три в конец пролета примчались Владимир Никифорович и Владлен Всеволодович.

— Где Старик?.. — спросил начальник цеха вместо «здравствуй».

— Был, уехал, — ответил на правах старшего Аркадий.

— Что ты ему сказал?..

— Он ничего не спрашивал. Что я мог ему сказать?..

— Хамишь, Аркаша, — поморщился Владимир Никифорович.

— Отнюдь.

— Когда пустите?

— Да дня за три и пустим, если шпиндельные подшипники на складе будут. Тут переднюю бабку пересыпать надо.

Владимир Никифорович деланно удивился:

— Какие тебе три дня? Завтра этот станок должен работать! Ты меня понял, Лефтеров?

— Вам надо чтоб он шпинделем крутил, или чтоб на нем детали резались? Его хорошо быстрей не сделать.

— Ты не забывайся, ты нынче — мастер! — вскипел Владимир Никифорович. — Ты про станок ясно слышал?

— А вы меня услышали?..

— Ты какого хера на меня орешь? — выпучил глаза начальник цеха.

Аркадий действительно кричал: иначе не получалось разговаривать в металлообрабатывающем цеху, где четыре пролета были набиты лязгом, визгом, громыханием.

— Чтоб завтра! Ты меня слышал?.. Завтра! Этот станок должен работать.

Аркадий посмотрел на Легушева, но тот, стоя за спиной начальника, оставался безмолвным.

— А если нет — то что? — вдруг понесло Аркадия. — Уволите?.. Ну, тогда станок вы и к следующему месяцу не почините.

— Поерепенься мне тут — так еще и из мастеров мне вылетишь. Ты говори, да не заговаривайся! — но вдруг сам замолчал, насупился и пошел прочь.

Заместитель последовал за ним.

Работа же у станка прекратилась. Аркадий стоял, словно оплеванный, опустив руки. На него молча смотрели сослуживцы. Молчание прервал Пашка.

— А чего это он сказал, мол, «еще и из мастеров»? А откуда командир еще вылетел?

Аркадий молчал, но кто-то пояснил Пашке ситуацию.

— Выходит, Аркашу под зад коленом, а этого щегла поставили?.. Красота! — заключил Павел.

–

Подшипников на складе не было, поэтому ремонт планово затянулся. И появилось время спокойно промыть смазывающую систему, подшипники. Работали не то чтоб вальяжно, но пену не гнали.

Аркадий чувствовал, что произошедшая с ним несправедливость испортила характер. Но на подчиненных обиду он не вымещал, а, напротив, закрывал глаза на их слабости. Мог смолчать в случае опоздания на работу или с обеда.

А когда оканчивалась смена — отпускал мужиков в баню, чтоб они помылись. Это было святое. Ведь вода — всенародное богатство, и расходовать ее надлежит экономно. Поэтому в жилых домах летом горячей воды нет — вроде из-за ремонтов, но и холодную днем и ночью выключают. А зачем она нужна, если все на работе?..

На заводе холодная вода есть всегда — это для производства необходимо. Но в бане горячую дают только во время пересменки.

Поэтому, если на пересменку не попал, то в кране будет только холодная вода. Но в углу стоит бочка с теплой водой. Ее набирают, когда водогрейка в подвале работает, а затем жидкость медленно остывает.

–

Все началось словно игра разума — не более. Давали аванс, и, ожидая свою очередь, Аркадий и Павел сидели на цоколе фундамента под воздушной магистралью.

— Интересно, а сколько это денег привезли? — спросил Пашка зевая. — Тысяч двести?..

— Нет, сейчас поменьше, — прикинул Аркадий. — Это в зарплату с премиями и доплатами будет тысяч двести.

— Здорово. Вот бы все деньги и нам. Там, наверное, сейф стоит. У меня знакомый медвежатник был, он любой сейф подломить грозился. Ночью-то деньги в нем оставят?

— К ночи там только четверть останется.

— Пятьдесят тысяч? Тоже на хлебушек хватит.

Пашка из мятой пачки выбил папироску, достал спички, закурил. Стал рассуждать:

— Налетом тут не взять… Народу на ступеньках — сотня.

— Да еще напротив кассы у «вохровцев» комната, — напомнил Аркадий. — У них — револьверы.

— Тогда только перехватить по дороге в контору.

— Да брось! Везут на машине с вооруженной охраной от самого банка.

— А когда охрана уходит?..

— Когда деньги пересчитают на месте. Перед самой выдачей.

— Выходит, никак деньги не забрать?..

— Выходит, что так…

Очередь тянулась медленно. В узких лестничных проемах жара скапливалась, поднималась вверх, и около окошка кассы становилась вовсе неприличной.

— Да откройте окно! — кричал кто-то.

— Гвоздями забито!

— Тогда разбейте стекло. Дышать же невозможно.

— Я тебе разобью! — отвечал снизу начальник участка.

Роза ветров в Жданове была такова, что обычно дуло со стороны литейных цехов, нанося на машиностроителей гарь, окалину и графит. Но в тот день ветер переменился. С полей доносился молочный запах спеющей пшеницы. Пахло скошенной травой, кострами, цветением лип. Стояли ароматные дни.

— А если, положим, как-то в окно войти? — спросил Пашка.

— На глазах у всех? Ты сам-то понимаешь, что городишь?

— Ну да.

Дальше очередь сдвинулась, и Пашке с Аркашей пришлось войти в здание. Там разговаривать о воровстве заводских денег стало неудобно. К этой беседе не вернулись ни в этот день, ни в другой.