Однажды в СССР

Андрей Марченко, 2017

1976-й, брежневский застой в зените. Карьера и будущее молодого специалиста принесены в угоду номенклатурном принцу. И обиженный парень вместе с армейским товарищем готовит ограбление, которое всколыхнет приморский город. Содержит нецензурную брань.

Глава 13

— Мне звонили из тира, — сообщил Легушев Аркадию после утренней цеховой планерки, прозванной «дураковкой». — Я пообещал им три литра краски.

Именно так: он обещал, звонили ему. И теперь Владлен тут командир, а Аркадий — исполнитель. Лефтеров кивнул, зашел на лакокрасочный участок и налил краску в трехлитровую банку с немного сколотым горлышком.

Наполненную банку можно было вынести через многочисленные дыры в заборе, попросить вывезти кого-то из автотранспортного цеха. Это было бы проще, хотя и немного рискованно. Но в бухгалтерии Аркадий вытребовал материальный пропуск, который подписал Легушев. И, отпросившись после обеда, Лефтеров отправился в тир.

День был знойным — только что по городу пронесся дождь, но жару не сбил. И теперь душно парило, пахло травой.

В тире царила абсолютная тишина — секции не работали ввиду каникулярного времени. Вахтер спросил, к кому идет Аркадий, тот ответно уточнил: на месте ли директор. Оказалось: тот ожидает Лефтерова у себя в кабинете. Дорога была известна юноше — направо за угол и до конца коридора. Из-за жары дверь была распахнутой.

— Разрешите?..

— А, Аркаша! Заходи!

Поздоровались, обменявшись рукопожатиями.

— Куда краску поставить, Михаил Андреевич? — спросил Аркадий.

Директор ожидаемо указал на дальний угол кабинета.

— Как семья, как дети?..

— Растут, — ответил директор.

— Уже не верят в Деда Мороза, но еще верят в коммунизм, — пошутил Аркадий шуткой Саньки Ханина.

Михаил Андреевич остался серьезен:

— Это мы не доросли до коммунизма. Вот когда мы будем к нему готовы — вот он и настанет… А ты сам как? Своими не обзавелся?

— Никак нет… Куда там.

При этом Аркадий сначала подумал о Маше, а потом вспомнил о Вике. Он взглянул за окно, туда, где было видно футбольное поле общеобразовательной школы, в которой трудилась Мария Александровна. Нынче она была, наверное, в отпуске, который летом полагался учителям.

— Желаешь пострелять?.. — спросил директор.

— Было бы неплохо, — кивнул Аркаша.

Две двери оружейной комнаты были закрыты, но не поставлены на сигнализацию. Взяв ключи из ящика стола, директор и Лефтеров отправились за оружием.

— Из чего постреляем?.. Из пневматички?.. — спросил Михаил Андреевич, открывая оружейку.

— Из пневматички я и в уличном тире постреляю, — ответил Аркадий. — Давай с мелкашки.

— Тогда из пистолетов?.. Мне лень маты выкладывать.

Из сейфа, стоящего в глубине комнаты, директор достал два пистолета системы Марголина.

Педантично закрыв комнату, Михаил Андреевич отправился в стрелковый зал. Аркадий последовал за ним. В зале хозяин щелкнул пакетником. Под потолком загудели дросселя ламп дневного света, по коробам вентиляции загрохотал воздух.

В длинном гулком зале размещалось две стрелковые дистанции, так, чтоб стрелки стояли на них спина к спине. На длинной обычно стреляли из винтовок, и там мишени подавались из-под пола. На короткой упражнялись из пистолетов, и мишени меняли сами стрелки, прерывая занятия.

На рубеже короткой дистанции стоял обыкновенный стол, куда и положили два пистолета, две пачки патронов и связку ключей. Первый ключ был от английского замка, на который запирали внешнюю дверь оружейки. Внутренняя, сваренная из прутов, закрывалась большим ключом с одной бородкой. А два стандартных номерных двухбородчатых ключа открывали ячейки сейфа.

Было видно их номера — «86» и «45». Цифры запомнились.

— Ну что, мишень четыре, дистанция — двадцать пять метров, — сообщил Михаил Андреевич. — Айда менять листы.

Мишени лежали тут же, изрядно припавшие пылью. Откуда в зале, который не имел окон, бралось столько пыли, Аркадий не понимал.

— Как работа? Как учеба? — спросил Михаил Андреевич.

— Да я отучился в институте на заочном. А работа… Что-то черные полосы зачастили.

— Ну, еще все будет. Ты еще молод, здоров. Мне бы твое здоровье. Вот в мои годы тело напоминает взбесившийся барометр. В ушах шумит — к дождю. Суставы крутит — погода меняться будет.

Вернулись к рубежу, и, взяв пистолеты, приступили к стрельбе.

Звуки выстрелов гулко катились по тиру, затихая в дальнем конце зала.

Отстреляв обойму по всем правилам, Аркадий крутанул на пальце пистолет, словно Стив Макквин в каком-то вестерне.

— Пижон, — сказал Михаил Андреевич. — Ты в курсе, сколько сейчас правил обращения с оружием нарушил?

— В курсе. Пронос ствола через контур тела, палец на спусковом крючке, разбитие угла безопасности…

И, зарядив новую обойму, Аркадий выстрелил ее от бедра. Естественно, в мишень не попал и близко. Латунные гильзы звякали по бетонному полу.

— Дважды пижон. Тебе бы меньше азарта и больше тренировок — получил бы ка-мэ-эс-а.

— Да причем тут азарт. Я просто проверяю — правду ли в кино показывают?..

И патроны были самого мелкого калибра, и работала вытяжка, но к концу первой пачки в горле у стрелков стоял кисло-сладкий ком, глаза слезились. Без вытяжки в тире было бы вовсе горько.

–

Патроны Страна Советов штамповала в избытке, но качество тех было неважным: гильзы дуло, капсюли давали осечку, порох оставлял нагар, коксовал смазку. И после стрельб, оружие, как и станок после работы, требовалось почистить, смазать.

У ружейного масла был свой, особый аромат, не похожий на запах индустриальной смазки.

Чистка оружия — дело нудное, долгое. Но одно дело — чистить почти невесомый пистолет, а другое дело — как в армии, гонять по танковому стволу громадный банник.

Беседа скрадывала время, и Аркадий сам не заметил, как разговорился. Он жаловался на то, что на работе лишился своей начальственной должности, на то, что в тот же день его оставила девушка…

— А-ну, прекрати мне, — сказал Михаил Андреевич. — Еще зарыдай тут. Если кто-то твою должность занял, значит, он более достойный!

— Чем же он более достоин? Тем, что сын секретаря обкома?..

— А, может, и этим. Тем, что с младенчества впитал партийность. Я с ним разговаривал по телефону, так чувствуется — товарищ с хваткой, деловой… Стрелков на завод вызывает, живность прорядить. А что у тебя с ним отношения не сложились… Неважно, как он к тебе относится. Не это определяет — хороший он человек или нет.

Аркадий опешил. Он смотрел на своего учителя, ожидая и желая увидать признаки сарказма. Но их не имелось.

— Вот этого тебе и не хватало. Хватки-то… Без обид, но мягковат ты…

— Стало быть, нет тут ошибки?..

— Стало быть, нет. Когда такое было, чтоб советская власть ошибалась? Тем более — извинялась? Так что — волю в кулак. Всякий человек — кузнец своего сам понимаешь.

— И с девушкой — сам? Но для этой игры нужны двое?..

— А ты сам припомни. Ты вот сказал, что бросила после того, как тебя из должности извергли. Ты, верно, ей жаловался. А девушки не любят нытиков. Им победителей подавай.

Разговор приобретал легкость чугунной гири.

— Ты же советский человек. Взбодрись! Соберись! Добейся сам, и девушка к тебе вернется. А страна, друзья помогут.

— Страна поможет… — эхом повторил Аркадий.

— А как же! Родина тебя выучила… Я ведь сам тебя учил. Затем страна доверила тебе два года водить танк — драгоценную боевую технику. После — дала возможность учиться на вечернем факультете. Думаешь, на западе есть вечерние факультеты? А если ты нашей страной недоволен — так что ты в ней делаешь?

Аркадий служил и знал: граница на замке, причем преимущественно на выход.

Но спорить не хотелось.

Наскоро вытерев детали пистолета от смазки, Аркадий собрал оружие. Взвел, спустил курок, проверяя работоспособность механики. Затем поднялся, попрощался.

— Ну, ты заходи, — сказал Михаил Андреевич, протягивая руку.

— Обязательно, — проговорил Аркадий, отвечая на рукопожатие.

В своем учителе он, похоже, разочаровался. Мелькнула мысль: количество вещей и людей, в которых мы разочаровались — мера возраста.

Про себя Аркадий подумал, что более никогда не переступит порог этого заведения. Он ошибался.