Додик в поисках света

Андрей Лазарев

Ироническое «духовное путешествие». Нелепый и трогательный человек Додик Маневич ищет смысл и неясный свет, работает повесчиком картин в музее и менеджером агентства по усыновлению, перемещается по разным странам, доходит до Индии, встречает суровых учителей, художников, хиппи, борцов за Третий Иерусалимский храм, сатанистов и более мирных сектантов и коллег – духовных искателей, – живет в монастырях и ашрамах, пытается просчитать свою судьбу, смотрит многозначительные фильмы, влюбляется и т. п.

Глава 4. Мощь просвещения

Закончив свою незаметную школу, Додик и думать не думал куда-либо поступать. Сама идея о каком-то институте была ему непонятна и чуть-чуть неприятна.

«Ладно, один год до армии у тебя впереди есть, — согласилась, вдохнув, мама Галя. — Но и шляться без дела я тебе не позволю».

Тут кстати вспомнилось, что он уже взрослый и пора ему самому зарабатывать. Хотя и у мамы, и у бабушки, и даже у отца, который с ними не жил, но считал себя в курсе, были серьезные сомнения в том, что Додик сможет работать. Отец, склонный к гуманитарным дисциплинам, договорился — по телефону — с одним своим давним и далеким знакомцем. Знакомец работал в Музее.

И Додика взяли в Музей. Его должность называлась двояко: в трудовой книжке значилось: «младший техник Отдела Внутренней Охраны», а в той книге, где он расписывался за зарплату, стояло: «грузчик».

Но ни то, ни другое название действительности полностью не соответствовало.

Например, Отдел Внутренней Охраны, как оказалось, состоял не из крупных мужчин с тяжелым взглядом и большим арсеналом свистков, дубинок и пистолетов под кожаной курткой. На это существовал полк милиции и целых два музейных чекиста. Но с ними Додик почти что не виделся. Если менты в основном сидели в будке на заднем дворе, то чекисты мрачно скрывались за занавесочкой у главного входа. Иногда они вдвоем выходили покурить на крыльцо, и озирали окрестности пронзительным взглядом. Порой им сверху спускали какое-то идеологическое указание. Тогда чекисты развивали бурную деятельность, тоже, слава богу, Додика не касавшуюся. По очереди вызывались за занавесочку научные сотрудники и искусствоведы: чекисты предлагали «содействовать». Ходили слухи, что раньше власть их была велика. Теперь их едва можно было заметить.

Отдел же Внутренней Охраны был иным по составу. Правда, во главе его находилась женщина совершенно героической наружности, которая в прошлом служила завучем в интернате для беспризорников. Она звалась Железная Жопа и напоминала, что габаритами, что крикливостью, пароход. Это был первый человек, которого Додик встретил в Музее. Встретил и затрепетал. Железная Жопа, выпятив челюсть, неодобрительно оглядела тщедушного Цыпленка и что-то невнятно прогрохотала про ненужных блатных. Додик только вздохнул.

Основной же костяк ВОХРа были старушки-смотрительницы, те самые дремальщицы по залам. Потом имелись юркие и воздушные, совершенно небесные существа: девушки-уборщицы. Они приходили раньше всех и, весело щебеча, мыли весь Музей вонючими тряпками. Додик порой видел одну или двух, слегка задержавшихся на главной лестнице. В такие моменты у него внепланово кружилась голова, и он чувствовал некую внутреннюю торжественность.

Остальные представители ВОХРа были такие же неопределенные люди, как Додик. Грузчики. Младшие техники. Или попросту — повесчики картин.

Первый коллега, которого встретил Додик, звался коротко: Дим. Дим сидел в душной каморке, куда вела узкая винтовая лестница с ажурными и цеплюче-назойливыми ступеньками. Он сидел на огромной картонке, скорчившись под низким потолком, сбоку от жаркой трубы и тусклой лампы. Явление Додика он приветствовал громкими, веселыми воплями.

«Ого-го! — заявил он, и хлопнул рукой по картонке, приглашая садиться. — Только туда, на свободное место».

Додик кивнул и пригляделся. Вся картонка, за исключением крошечного пятачка (как раз под его тщедушные ягодицы), была изрисована маленькими солдатиками. Как объяснил Дим, в основном русскими и французскими, времен наполеоновских войн. Более поздние военные действия он за таковые не признавал. Иногда, ради разнообразия, он рисовал австрийцев, итальянцев и пруссаков той же эпохи.

В каморке Диму было не до изучения Додика. Но когда они отправились на первое задание, то он разглядел додиков нос и опечалился.

«Ну и ладно», — промолвил Дим, словно перед кем-то оправдываясь.

Правда, окончательно справиться с этой печалью ему не удалось. С тех пор, стоило Додику, увлеченно пыхтя, проникнуть в каморку, как Дим начинал с бешеной скоростью рисовать своих солдатиков, словно спешно создавая личную армию для защищения здравия. Иногда, оторвавшись от картонного поля боя, он бредил масонами. Вспоминался Новиков и Радищев, и прочие революционеры. Дим был человеком старой закалки: будущее России казалось ему безмятежным только при условии избавления от евреев. При этом во всех остальных вопросах он Додика с легкостью переносил. Даже с охотой руководил, рассказывал бесконечные, непонятные исторические анекдоты и одалживал денег на булку в буфете. Его антисемитство было абсолютно не загрязнено бытом. Оно было чистое и высокое. В принципе, против Додика как такового он ничего не имел. Он возражал против Маневичей, и особенно Давидов. Не в силах даже произнести ни одно из двух этих слов, он предпочитал обращаться к Додику официально: «коллега».

Но Дим составлял в Музее скорбное меньшинство. Остальным было наплевать на национальность кого бы то ни было, включая и Додика, и самого Дима. Большинство попало под особую магию самого места, где они оказались, Музея.

Музей был огромен. Он включал в себя трехэтажное здание со всеми двадцатью выставочными залами, башней спецхрана, библиотекой, архивом, буфетом, службами, сторожками и каморками, лестницами и балюстрадами. Но главным были подвалы: там находились отделы, где трудились старшие искусствоведы и искусствоведы просто, графики, реставраторы, лаборанты и секретари. Однако подвалы славились вовсе не этим: они были настолько мистичны, что любые готические подземелья перед ними беспомощно меркли. Несколько петляющих переходов вели от отдела к отделу: эти трассы освещались тускло и не всегда. Они были забиты шкафчиками, какие ставятся в школьных раздевалках, сломанными рамами и витринами, колченогими стульями, рулонами войлока и поролона, иногда толстенными непонятными трубами. Там надо было ходить с фонарем, а опытные искусствоведы передвигались, зажмурившись, и на ощупь. Передвигаться им было необходимо, ибо «отделы» представляли собой ничто иное, как ряд просторных хранилищ, где, как листы гигантской нескончаемой книги, стояли картины. Додик в переходах сначала плутал, а потом полюбил их и научился там прятаться от неугомонных начальников.

Конец ознакомительного фрагмента.