Закон улитки

Андрей Курков, 2000

Книга продолжает начатый автором в романе "Пикник на льду" рассказ о судьбе журналиста Виктора Золотарева. Спасаясь от смерти в Антарктиде или участвуя в предвыборной кампании в Киеве, переживая ужасы "добровольного" чеченского плена, он осознает справедливость Закона улитки, рожденного самой жизнью, – без собственного домика, крыши, как улитка без ракушки, – ты слизняк. И любой, походя, может просто раздавить тебя ногой.

2

И вот почти месяц спустя Виктор спустился по крутым вагонным ступенькам на платформу Киевского вокзала. В карманах брюк лежало два паспорта. В правом — польский, в левом — синий, украинский. Спортивная сумка не очень давила на плечо — в ней на самом дне болтался кулечек с жетонами казино, там же лежала записная книжка и пачка польского печенья.

Нахмуренное небо нависало над киевским вокзалом, но ни грозы, ни дождя не обещало.

Виктор вышел на площадь и остановился. Если не останавливаться, а идти «на автопилоте», то вывели бы его ноги к автобусной остановке, а потом и к подъезду своего дома. Но автопилот не работал. Точнее — его отключила сама жизнь, и поэтому первые шаги по привокзальной площади показались Виктору неуверенными шагами космонавта по Луне. Неуверенность, кажущаяся излишней, и подозрительная мягкость асфальта под ногами — вот-вот провалится. И как это другие так спокойно проходят мимо, спешат. У них автопилоты работают, а у Виктора — нет. В этом и проблема.

И все равно надо куда-то идти или ехать. В кармане лежат гривни, «переночевавшие» на Южном полюсе. Если за время полярной антарктической ночи здесь не поменялась власть или не произошел очередной географический «оползень» в сторону России, то гривнями еще можно заплатить за мелкие радости жизни, вроде поездки в автобусе. Только вот куда ехать сначала?

Виктор осмотрелся и увидел газетный киоск. Тут же асфальт под ногами отвердел и по нему, отвердевшему, направился Виктор к «Союзпечати».

Взгляд сразу вычленил из трех десятков по-карточному разложенных на прилавке газет родные «Столичные ведомости».

Отойдя всего лишь на шаг от киоска, Виктор развернул газету и простоял так с полчаса, впитывая в себя киевские новости.

Жизнь не изменилась. По крайней мере, по этому номеру газеты можно было судить, что все здесь, в стольном граде Киеве, идет своим чередом. Иностранные гости привозят гуманитарную помощь домам-интернатам, двух депутатов украинского парламента садят в немецкую тюрьму за банковские махинации, в Херсоне расстреливают семью бизнесмена, а на Оболони открывается роскошный гипермаркет садового оборудования и инвентаря. Только парочка некрологов на предпоследней странице огорчила Виктора скудословием и письменным косноязычием неизвестного автора, спрятавшегося за его, Виктора, когда-то собственным псевдонимом «Группа товарищей». И в выходных данных газеты отсутствовал Игорь Львович. Главным редактором был теперь какой-то Вайцман П. Д.

Мгновенным сладким воспоминанием пронеслась в памяти картинка каких-то прошлых похорон — они с Мишей стоят у гроба очередного выдающегося покойника, а сверху светит солнце, звучит скорбная речь кого-то из родных и близких, только слова пролетают мимо, потому что они с Мишей как бы не отсюда, они часть ритуала — точнее пингвин Миша — часть ритуала, а он, Виктор, часть пингвина Миши. И поэтому они ничего не слышат, они пережидают похороны, пережидают время, пережидают жизнь, словно она почти вечная.

Эх, подумал Виктор, хорошо бы жить вечно, а умереть молодым. Чтобы жизнь была бесконечной и отделенной от физического времени каким-то защитным прозрачным колпаком. Чтобы все было естественно, чтобы деревья на бульваре Шевченко росли, чтобы собаки поднимали под ними лапы, чтобы девочки превращались в женщин, но чтобы он, Виктор, оставался таким же.

Глупые мысли приятнее и легче умных.

Виктору снова вспомнился Миша. Где он сейчас? В Феофании? Это вряд ли… Скорее всего отдыхает между похоронами. Значит, искать его все равно надо на Байковом кладбище в момент концентрации там большого количества «мерседесов». Ведь жизнь не изменилась.

Виктор пожевал губами. Щеки еще помнили щемящий морозец Антарктиды. Родина Миши, суровая ледяная пустыня, вызывала в памяти уважение. Страна сама по себе. Ей было все равно, какие флаги попробуют вывесить над ней научные завоеватели. Она знала, что коренное население пингвинов все равно останется свободным и непокоренным. А все завоевания и пунктирные неохраняемые границы суть суета и признаки тщеславия для школьных учебников географии и патриотического воспитания детей тех немногих стран, которым хочется казаться больше, важнее, холоднее и недоступнее, чем они есть на самом деле. Но, впрочем, эти страны мстительны по мелочам. Они могут хвастаться и по-другому — они забирают пингвинов и увозят их к себе в зоопарки, делая таким образом Антарктиду доступнее и ласковее. Вот, смотрите, в вольере наша Антарктида. Завтрак у нее в восемь утра, обед — в час дня, уборка вольера — в четыре.

Неожиданное солнце пробилось лучами сквозь нахмуренное небо, и Виктор поднял голову. Настроение неба менялось. Тучи постепенно превращались в облака или происходил какой-то другой труднообъяснимый для непосвященных климатический феномен. Прогрессирующая дистрофия туч. Они ведь и с самого начала показались Виктору скорее декорацией, чем предвестниками ливня. Тучи были импотентны, а импотентные тучи зовутся облаками, и ветер их обычно растаскивает по небу до полного исчезновения.

Спрятав газету в сумку, Виктор пощурился еще несколько мгновений на выглянувшее солнце. Потом оно спряталось, но было очевидно, что спряталось ненадолго. Все-таки в природе — лето. Хотя осень уже в дороге.

И я в дороге, подумал Виктор, оглянувшись на вокзал.

Теперь надо было решить: куда дальше. Он задумался. Хотелось домой и в ванну. Потом, по очередности приоритетов, надо было разыскать Мишу и убедиться, что с ним все в порядке. Он ведь перед ним в долгу. Это он, Виктор, занял его место в самолете и слетал на его родину. Но причина этой замены была вполне серьезной. А долг он Мише отдаст, непременно отдаст. Он все долги отдаст. Жаль только, что ему, Виктору, никто ничего не должен.

И вот уже город проплывает мимо автобусного окошка. Полуденное солнце засвечивает асфальт и тротуары. Рядом сидит пожилой мужичок в джинсах и белой футболке и вчитывается в проспект фирмы, занимающейся эмиграцией в Канаду. Проспект похож на тест. Или точнее — на телевизионную викторину. Вопрос: «какое у вас образование?». Три варианта ответа: «высшее техническое — три балла», «среднее техническое — два балла», «высшее гуманитарное — один балл». Виктор покосил глазами в низ листа. «Сложите ваши баллы, и если получилось 15 и более — смело обращайтесь к нам — у вас отличные шансы стать гражданином страны кленового листа!»

Виктор сам себе кивнул. Потом все-таки еще раз пробежал глазами вопросы, посчитал свои баллы. Набралось их с трудом восемь. Страна кленового листа ему не светила. Он вздохнул с облегчением. Отсутствие шансов дает гораздо больше свободы, чем их обилие.

От остановки автобуса до дома было метров триста. Надо было пройти мимо детского сада, школы и небольшого скверика.

Виктору не хотелось спешить. А около детского садика он вообще остановился и засмотрелся на какую-то группу, под руководством молодой воспитательницы играющую в «паровозик». Двух-трехлетки, положив руки на плечи впереди идущих, смешно переваливаясь, шли по невидимой колее вокруг песочницы. Ну точно как пингвины.

Виктор всмотрелся в лица детишек. Подумал о Соне, вспомнил Мишу-непингвина. Странно, что пингвины живут дольше, чем непингвины… Хотя и это под вопросом. Сначала надо убедиться, что с пингвином Мишей все в порядке.

Постояв и понаблюдав за детьми, Виктор отправился дальше. Шлось ему легко. И земля под ногами была достаточно твердой, пока не остановился он перед своим подъездом. В этот момент заработавший было автопилот снова отключился и в сознании воцарилась растерянность. Он задрал голову и посмотрел на свои окна. И словно оттуда опустилась на его плечи какая-то тяжесть. Виктор вздохнул, зашел в подъезд.

Вниз, навстречу, пронеслась по лестнице знакомая соседская кошка Машка. Виктор на мгновение расслабился, но стоило подняться на свой этаж, и расслабленность слетела с него, словно ее и не было. Родная железная дверь, кажущаяся неприступной. Только теперь в нее был врезан еще один замок, на полметра ниже прежнего. Виктор с опаской посмотрел на него. В кармане он сжимал ключ от старого замка, но этот новый замок словно бы смеялся своей скважиной над тяжелым латунным ключом, согретым теплом ладони.

Виктор отступил на шаг и посмотрел на половичок под дверью. Новый резиновый, с такой же резиновой рельефной надписью «welcome». To бишь — добро пожаловать. Постояв несколько минут, Виктор услышал, как внизу хлопнула дверь, и этот хлопок вдруг встряхнул его, передал ему импульс опасности, страха. И Виктор замер, прислушиваясь к чьим-то шагам. Кто-то поднялся на четвертый этаж, зазвенел связкой ключей. Открылась и закрылась дверь. Снова стало тихо, и Виктор осторожно спустился вниз. Выглянул из парадного. Страх еще не прошел, но страх этот не был полностью осознанным, естественным. Это был тот, старый страх, из прошлого. Просто он вынырнул из памяти и как бы обволок Виктора собою. Напротив, через двор, посреди которого на железобетонных столбиках были натянуты веревки для сушки белья, зеленели свежепокрашенные двери парадного соседнего дома. Там, на втором этаже справа, жила баба Тоня, мама друга его детства Толика. Она всю жизнь торговала молоком. Там же, в их дворе. С шести утра ее зычный голос врывался в открытые форточки. «Мо-ло-ко! Мо-ло-ко!» — кричала она. Тогда этот крик был равнозначен слову «Вставай!». Только «Вставай!» говорила мама, а слово «Молоко!» влетало в его спальню за час-полтора до того и уже готовило его к подъему.

Виктор быстрым шагом перешел двор и поднялся на второй этаж.

— Витя? — обрадовалась баба Тоня, открыв двери. — Заходи! Заходи! А я думала, что ты уехал!

Какая же она «баба» Тоня, подумал Виктор. Действительно, Тоне до старушки было еще далеко. И одевалась она аккуратно. Видно, что следит за собой. Продавщицы молока долго сохраняют молодость и гладкую кожу. Полезная для здоровья профессия. «Ей же, наверно, уже лет шестьдесят», — подумал Виктор.

— Кушать хочешь? — спросила баба Тоня. — Я как раз бульон сварила. Купила курицу, а она совсем старушкой оказалась, только на бульон и сгодилась…

Виктор кивнул.

Проходя на кухню, бросил взгляд в гостиную, где на серванте стоял портрет вечномолодого Тониного сына Толика. Много лет назад он сорвался с дерева и разбился насмерть. Тогда вокруг этих домов росло много старых деревьев и на их верхних ветках они, тогдашние мальчишки, строили халабуды. Находили хорошую развилку веток, укладывали на ней дощатый пол и смотрели с высоты в двадцать метров на мелкий мир взрослых строителей коммунизма. Собственно, уже тогда было ясно, что коммунизм люди строили каждый для себя. Было в этом что-то от тайного соревнования: кто больше коммунизма у себя дома построит. У кого в холодильнике больше копченого лосося и советского шампанского окажется. Господи, это ведь все в прошлом веке было!

Бульон тоже напомнил что-то из далекого прошлого. Даже не что-то, а просто прошлое, доброе домашнее детство. И жесткая куриная ножка, в которой вязли зубы, и желтые круги-разводы куриного жира на поверхности бульонного озера.

— У меня еще холодный рис есть, — сказала баба Тоня. — Всыпать?

Виктор кивнул, и она положила в бульон две столовые ложки вареного риса, который тут же пошел ко дну.

— Ты теперь где живешь? — спросила она.

— Да тут живу, — ответил Виктор.

— А, значит, сдаешь квартиру? А я думала — продал!..

Виктор задумался.

— Нет, там племянница моего друга с ребенком живет…

— Да, у нее такой симпатичный муж… высокий… милиционер, кажется, или военный…

— Муж? Милиционер? — удивился Виктор. — Про мужа я ничего не знаю. — И он бросил через кухонное окно немного встревоженный взгляд на окна своей квартиры в доме напротив.

— От вас позвонить можно? — спросил Виктор.

— Да вон, телефон на холодильнике…

Виктор поднялся, набрал свой номер.

— Алло! — раздался в трубке звонкий голос Сони.

— Соня? — Виктор улыбнулся в трубу.

— Дядя Коля? — спросила Соня.

— Нет, дядя Витя.

Возникла пауза, после которой голос Сони еще больше оживился.

— Дядя Витя?! А ты где?

— Я в Киеве. А ты?

— А я дома… А Миша с тобой?

— Нет, Миши нет… Он где-то тут, в Киеве…

— Потерялся?

— Ага, потерялся, но я его найду!

— Ты его обязательно найди и приведи домой! А то тетя Нина кошку принесла, а она царапается. А Миша не царапался!

— Да, — подтвердил Виктор грустно, — Миша не царапался. А тетя Нина дома?

— Не-а, она по магазинам пошла. А ты придешь?

— Приду, — пообещал Виктор. — Только чуть позже… И, наверно, тогда, когда тети Нины и этого дяди Коли не будет… У вас же теперь дядя Коля живет?

— Живет, — сказала Соня. — Но он хороший, он мне роликовые коньки купил. А вчера он куда-то на два дня уехал и обещал мне ракушек привезти…

— Интересно, значит, на море уехал… Он что, вправду милиционер?

— Нет, понарошку… Взаправду он какой-то сторож, но не простой, а главный… Ой, теть Нина идет! Хочешь с ней поговорить?

— Нет, Сонечка, я потом позвоню! — быстро свернул разговор Виктор и опустил трубку на аппарат.

Оглянулся на бабу Тоню. Она как ни в чем не бывало стояла у плиты. Вернулся к столу, снова бросил взгляд на окна.

— Если хочешь — можешь здесь переночевать, туда ж неудобно, — проговорила, обернувшись, баба Тоня.

— Спасибо… Я, баб Тоня, сумку здесь оставлю… до завтра, а завтра зайду. Хорошо?

— Конечно, заходи! — кивнула она.