Частные предприятия в Китае: политика и экономика. Ретроспективный анализ развития в 1980-2010-е годы

Андрей Кудин, 2017

Продолжая строить «социализм с китайской спецификой», КНР в текущем десятилетии – несмотря на глубокую структурную перестройку экономики и серьезные внешние вызовы – стала первой страной мира по общему объему ВВП, промышленного производства, внешнеторгового оборота и по многим другим экономическим показателям. Каковы реальные источники и субъекты этого «китайского чуда»? По глубокому убеждению автора настоящей монографии, основанному на неоспоримых фактах и фундаментальных расчетах, роль важнейшего драйвера успешного в целом развития Китая играет весьма жестко регулируемый государством частный национальный бизнес. Его место в экономической политике страны, параметры экономического роста, структурные приоритеты, общая роль в экономике, проблемы и перспективы развития – эти и взаимосвязанные с ними вопросы рассмотрены в представляемой книге, актуальность которой, по мнению автора, неоспорима для современной России, находящейся в поиске оптимальных моделей регулирования своего малого и среднего, как и рационального преобразования крупного корпоративного предпринимательства. Книга предназначена для работников практических организаций, предпринимателей, широкого круга специалистов-международников, преподавателей, студентов и всех читателей, интересующихся современным Китаем как постоянно усиливающей свои позиции глобальной державой.

Глава I

Китайская модель государственного регулирования экономики и предпринимательства (ГРЭП): ретроспективный анализ в мировых сопоставлениях

1.1 Предпринимательство как важнейший экономический ресурс и объект государственного регулирования: вопросы теории мировой экономики

1.1.1 Понятие предпринимательства и предпринимательского ресурса

Согласно современной экономической теории предпринимательство — это инициативная самостоятельная деятельность граждан, физических и юридических лиц, направленная на получение прибыли или личного дохода, осуществляемая от своего имени, на свой риск, под свою ответственность или от имени и под юридическую ответственность юридического лица [12, с. 597].

В рыночной экономике предпринимательство предполагает имущественную ответственность в пределах, определяемых организационно-правовой формой предприятия (государственное, открытое акционерное общество, закрытое акционерное общество, товарищество, индивидуальное частное предприятие, производственный кооператив, муниципальное, унитарное предприятие). Субъектами предпринимательства могут быть государство, отечественные или иностранные граждане, а также объединения граждан (коллективные предприниматели). Предприниматель может осуществлять любые виды хозяйственной деятельности, не запрещенные законом, включая материальное производство, коммерческое посредничество, торгово-закупочную, консультационную и иную деятельность, а также операции с ценными бумагами [12, с. 597].

По мере развития мировой рыночной экономики предпринимательский ресурс становится все более важным экономическим ресурсом. Предпринимательский ресурс (предпринимательский потенциал, предпринимательские способности, предпринимательство) — это способность к эффективной организации взаимодействия остальных экономических ресурсов — труда, земли, капитала, знаний — для осуществления хозяйственной деятельности. Этот ресурс реализуется в сфере менеджмента, т. е. при управлении деятельностью фирм и организаций. В состав предпринимательского ресурса входят его носители — предприниматели, его инфраструктура — рыночные институты, его этика и культура [102, с. 153].

К предпринимателям относят владельцев компаний и менеджеров, не являющихся собственниками компаний, а также тех организаторов бизнеса, которые сочетают в одном лице владельцев и управляющих. В русском языке у термина «предприниматель» есть два традиционных значения: капиталист, владеющий предприятием, и предприимчивый человек, делец. Таким образом, предприниматель — это лицо, занимающееся организацией экономических процессов на микроуровне. Границы слоя предпринимателей расплывчаты. Так, многие владельцы компаний не принимают реального участия в их управлении. Большинство менеджеров низшего звена являются в основном простыми исполнителями, а не организаторами экономических процессов, и поэтому они также не могут быть отнесены к предпринимателям. К ним нельзя отнести и чиновников государственных учреждений, хотя их деятельность оказывает серьезное воздействие на предпринимательство [102, с. 153].

Выдающийся американский экономист австрийского происхождения Йозеф Шумпетер в рамках своей теории созидательного разрушения («создавая новые эффективные производства, капитализм разрушает прежние неэффективные…») главную роль отводит предпринимателю. Внедряя в хозяйственную жизнь и реализуя на рынке на свой страх и риск новые изобретения, идеи, организационные мероприятия, предприниматель осуществляет тем самым нововведения (инновации). Подобная инновационная деятельность предпринимателей и является, по Шумпетеру, двигателем экономического развития. С его точки зрения, предпринимательские способности — это уникальная и нечасто обнаруживаемая способность продвижения инноваций посредством рискового бизнеса.

Другая составная часть предпринимательского ресурса той или иной страны — это рыночная инфраструктура, т. е. такие институты и нормы рыночной экономики, как биржи и банки, страховые и аудиторские компании, консультационные и юридические фирмы, суды, государственные экономические органы, хозяйственное законодательство.

Наконец, составная часть национального предпринимательского потенциала — это этика и культура, сам предпринимательский дух общества. Если предпринимательская этика (а не только национальное законодательство) не допускает обмана партнера, а культура предпринимательства имеет длительную историю и значительная часть общества стремится к нему, то подобная атмосфера способствует изобилию предпринимательского ресурса в стране.

В целом можно сделать вывод, что в той или иной стране предпринимательский ресурс обилен, если в ней немало опытных и образованных предпринимателей, развита рыночная инфраструктура, имеют глубокие корни предпринимательская этика и культура, а сам дух общества не просто благожелателен к предпринимательству, а пронизан стремлением к нему значительной части населения. Подобными характеристиками обладают прежде всего развитые страны, большинство из которых взращивали предпринимательский ресурс столетиями (Европа) или являются наследниками старой предпринимательской культуры (Северная Америка и другие переселенческие страны), а также некоторые из новых развитых и новых индустриальных стран с глубокими торговыми традициями.

Мировой опыт также показал, что предпринимательские способности наиболее эффективно реализуются в указанных странах, если сильная степень либерализации хозяйственной деятельности сочетается с высокой эффективностью государственных институтов, а также активной государственной поддержкой мелкого и среднего предпринимательства и политикой поощрения конкуренции на внутреннем рынке.

1.1.2 Предпринимательский потенциал России и его характерные черты в сравнении с мировым опытом

У России состояние предпринимательского потенциала обусловлено переходным характером экономики. С одной стороны, в нашей стране быстро растет численность и квалификация предпринимателей (этому способствует сравнительно радикальный характер экономической реформы и высокий уровень образования населения), расширяется предпринимательская (рыночная) инфраструктура, увеличивается число желающих стать предпринимателями, а с другой — значительная часть российских предпринимателей не имеет необходимого опыта и соответствующего образования, слабы и неэффективны многие институты рыночной инфраструктуры, очень низки предпринимательская этика и культура, значительная часть населения враждебно относится к предпринимателям как слою общества.

Характерными чертами предпринимательства в России является тесная связь предпринимателей с государственным аппаратом. Во-первых, в стране сохраняется огромное число полугосударственных предприятий, которые были приватизированы не полностью, поэтому их нынешние руководители должны учитывать возможности государственного вмешательства в управление ими («Газпром» и др.). Во-вторых, очень высока зависимость даже целиком частных компаний от государственного аппарата из-за высокой бюрократизации и коррумпированности всей жизни в стране, в том числе хозяйственной. В-третьих, многие российские чиновники сами являются негласными предпринимателями (временно выйдя из бизнеса на период госслужбы или создав свой бизнес за счет взяток на госслужбе), руководя своими фирмами через подставных лиц.

В принципе тесная связь бизнеса и государственного аппарата может иметь как позитивное воздействие на национальную экономику (пример Японии и в меньшей степени — Южной Кореи), так и негативное (пример Индии, отчасти — Бразилии). Пример Японии и Южной Кореи говорит о возможности повышения эффективности национальной экономической политики путем тесного взаимодействия между предпринимателями и чиновниками на основе высокого профессионализма, большого чувства ответственности у обеих групп, а также исторически сложившихся тесных связей между ними. Пример Индии и Бразилии свидетельствует об обратном — о снижении эффективности экономической политики из-за переплетения предпринимателей и чиновников на основе их коррумпированности, в результате чего доходы национального бизнеса во многом зависят не от наличия предпринимательских способностей, а от близости к государственному аппарату [102, с. 155–156].

Подобное хозяйственное поведение называют «рентоориентированным», т. е. нацеленным на получение административной (политической и т. п.) ренты от своих личных связей, а не обычной, классической предпринимательской прибыли. Как писал известный американский специалист по вопросам управления Питер Друкер, «опыт Японии учит нас одному: необходимо поддерживать самые тесные отношения между правительством и бизнесом. Но это возможно лишь в одном случае, если и правительство, и бизнес высокоразвиты и достаточно компетентны. В противном случае, как можно убедиться на примере Индии и Бразилии, эти отношения сведутся к панибратству и коррупции вместо выработки и проведения правильной политики и достижения успехов в развитии. Другими словами, урок Японии больше пригоден для развитых, чем для развивающихся стран» (цит. по [70, с. 215]).

Еще более опасной чертой российского предпринимательства является его сильная криминализация и принадлежность целых секторов экономики к теневой экономике [102, с. 777–835].

1.1.3 Рост значения предпринимательства и предпринимательского ресурса в условиях глобализации

В современных условиях глобализации и либерализации хозяйственной деятельности, когда даже малым и средним предпринимателям становятся доступны трудовые, природные, капитальные и интеллектуальные ресурсы далеких от них государств и тем более их товары и рынки сбыта, еще большее значение приобретает предпринимательский ресурс. Это объясняется следующим [102, с. 156–157].

1. По мере большей доступности экономических ресурсов разных стран мира в хозяйственной жизни возрастает значение не природных ресурсов и физического (основного и оборотного) капитала, а трудовых ресурсов (точнее, квалифицированных трудовых ресурсов), особенно знаний и предпринимательского ресурса, другими словами — человеческого капитала. Это происходит из-за того, что в современных условиях именно эти ресурсы дают наибольшую отдачу от вложенных в них средств.

2. Даже компании, не связанные с внешним рынком, испытывают все большее давление со стороны иностранных конкурентов на внутреннем рынке, чтобы ее выдержать, им нужно постоянно повышать уровень менеджмента, т. е. более эффективно использовать свой предпринимательский потенциал.

В результате «в качестве решающего фактора производства теперь выступает менеджмент. Именно менеджмент определяет теперь позицию, занимаемую той или иной страной в конкуренции» (цит. по [70, с. 167]). Особо важен предпринимательский ресурс фирмам, постоянно и активно действующим на внешних рынках, — транснациональным корпорациям (ТНК). Так, согласно модели монополистических преимуществ ТНК и вобравшей ее как составную часть эклектической модели Дж. Даннинга [102, с. 52~54], у транснациональной корпорации должны быть преимущества перед местными конкурентами. Одним из таких преимуществ может быть большой предпринимательский потенциал ТНК, базирующийся на знании и опыте работы в условиях жесткой конкуренции.

1.1.4 Роль предпринимательства в теории конкурентных преимуществ

Американский экономист Майкл Портер в своей известной книге «Международная конкуренция», объясняя разную конкурентоспособность различных отраслей и подотраслей той или иной страны на мировом рынке, приходит к следующему выводу: высокого уровня международной конкурентоспособности достигают в стране часто те отрасли, где есть возможность применить в организации и управлении фирм те национальные особенности страны, которые повышают их конкурентоспособность. В Италии, стране с сильными семейными связями и огромным культурным наследием, это отрасли с преобладанием мелкого, нестандартного и требующего художественного вкуса производства. В Германии, с ее высокой дисциплиной и отличным инженерным образованием, это высокотехнологичные отрасли с иерархически организованными фирмами и высокой дисциплиной производства. В Японии высококонкурентоспособны те отрасли, где требуется высокая кооперация между всеми работниками, т. е. отвечающие такой яркой черте японского национального характера, как сплоченность.

Проанализировав более сотни отраслей и подотраслей десяти развитых стран мира, Портер заключает, что преуспевшие в международной конкуренции фирмы использовали такие элементы хозяйственной стратегии, как инновации, непрерывное улучшение своей организации, совершенствование конкурентных преимуществ, а также глобальный подход к хозяйственной стратегии. Этот подход означает, что необходимо осуществлять хозяйственную деятельность во всем мире, а не только на внутреннем рынке, как только конкурентоспособность фирмы начинает позволять ей делать это [108].

1.2 Этапы эволюции государственного регулирования экономики и предпринимательства в КНР

Государственное регулирование экономики и предпринимательства — одна из важнейших составляющих национальной социально-экономической модели развития страны. Действительно, согласно канонам современной экономической теории, госрегулирование — это один из трех основных уровней системы общественного регулирования национальной экономики, наряду с «собственно рыночным» и корпоративным уровнями данной системы (см., например: [12, с. 659–660]).

В Китае за время существования КНР (начиная с 1949 г.) теория и практика ГРЭП прошли существенную эволюцию. Рассматривая ее, целесообразно предпринять попытку анализа таких взаимообусловленных конкретных проблем и вопросов, как:

1) основные этапы эволюции ГРЭП и их отличительные особенности, связанные прежде всего с радикальными изменениями общественного механизма соединения факторов производства и отношений собственности;

2) реальное содержание соответствующего указанным изменениям теоретического «поиска» китайского руководства, выразившегося, в частности, в коренном пересмотре значения таких фундаментальных для КНР категорий, как «социализм», «план», «рынок» и ряд производных от них понятийных форм;

3) ретроспективный анализ и идентификация современной китайской модели ГРЭП с точки зрения оценки, во-первых, поэтапного изменения степени и форм воздействия государства на экономику и, во-вторых — ее отличия и/или соответствия (степени корреляции элементов и т. п.) предшествующему национальному и мировому опыту.

Рассматривая первый из указанных выше вопросов, логично исходить из общей схемы периодизации послевоенного социально-экономического развития Китая, основные элементы которой были предложены авторитетными китайскими учеными (Ху Аньганом, Линь Ифу, Цай Фаном и др.) и затем обобщены и доработаны российскими китаеведами^[2]. Согласно ей, в частности, данное развитие можно разбить на четыре этапа, определивших эволюцию национальной экономической модели КНР как модели догоняющего развития и модернизации экономики:

Первый этап (конец 1940—первая треть 1950-х гг.) с соответствующей ему несколько обновленной, усовершенствованной после победы народной революции 1949 г., буржуазно-демократической теоретической моделью «новой демократии» Мао Цзэдуна^[3]. Принципиальными характеристиками данной модели были:

— ориентация на экономический союз КПК с национальным бизнесом, предполагавший длительное развитие частнокапиталистического предпринимательства как одну из важных форм роста многоукладной экономики и рыночных отношений; ставка на национальный капитал как существенный источник финансирования и субъект индустриализации; стремление к использованию хозяйственно-управленческого и инженерно-технического потенциала предпринимателей в экономическом строительстве;

— расчет на постепенное, не форсируемое «сверху» перерастание «новой демократии» в некий весьма абстрактно понимаемый тогда «социализм» в достаточно отдаленном будущем («через несколько десятилетий или как минимум 20~25 лет»);

— провозглашение в рамках единого фронта политического союза с предпринимателями, означавшего на деле определенные, достаточно строго дозированные политические уступки им: сохранение политических прав, ограниченный допуск их представителей в органы законодательной и исполнительной власти (при фактической безусловной монополизации важнейших властных функций в них коммунистами), санкционирование таких выражавших интересы национального капитала общественно-политических институтов, как демократические партии;

— привнесение в связи КПК с национальным бизнесом определенных элементов надклассовой, общенациональной общности, апелляции к его патриотизму, «особой революционности», попытки КПК взять на себя роль регулятора отношений между трудом и капиталом.

Второй этап (вторая половина 1950-х — 1970-е гг.) с характерной для него стратегией развития административно-командной экономики китайского типа, так называемой коммунистической («советской» и т. п.) моделью Мао Цзэдуна. Определяющими чертами этого этапа были:

— стратегическая цель «перегнать Англию и догнать Америку» и связанное с этим форсирование экономического роста вплоть до авантюры «большого скачка» (попытки резко повысить темпы роста промышленности в 1958–1960 гг. на основе массового использования примитивных технологий и ручного труда);

— заимствованная у СССР ориентация на приоритетное развитие тяжелой промышленности и ВПК, выкачивание финансовых ресурсов для индустриализации из деревни посредством механизма «ножниц цен» на промышленную и сельскохозяйственную продукцию;

— политика «высокого накопления и низкого потребления»; запрещение и попытки полной ликвидации частного предпринимательства; построение «чистого социализма» в виде народных коммун в деревне с их тотальным обобществлением;

— «опора на собственные силы», усилившаяся после рокового размежевания с Советским Союзом в начале 1960-х гг., включая попытки тотального импортозамещения.

Попытка реализации этой стратегии, несмотря на ряд достижений в 1950-е гг., в итоге привела к острому социально-экономическому кризису, особенно в годы «культурной революции» (1966–1976).

Третий этап (конец 1970-х — 1990-е гг.) с соответствующей ему стратегией перехода к рыночной экономике, так называемой моделью Дэн Сяопина. Ее наиболее отличительные черты:

— ускорение экономического роста за счет возрождения и допуска частного предпринимательства в большинство отраслей экономики (как «дополнения экономики, основанной на общественной собственности»);

— поощрение «достижения частью людей и регионов зажиточности раньше других» (так называемая концепция «очередности в обогащении»), активное формирование рыночных механизмов и институтов, стимулирование конкуренции;

— политика внешнеэкономической открытости и экспортной ориентации экономики прежде всего через создание специальных экономических зон (СЭЗ) и ставки на эффективное использование Китаем своего основного международного конкурентного преимущества — обильных и дисциплинированных трудовых ресурсов.

В отличие от первой, эта стратегия, напротив, вызвала ускорение и способствовала относительно устойчивому и быстрому экономическому росту Китая, хотя издержки этого роста оказались весьма значительными — нехватка природных ресурсов, загрязнение окружающей среды, углубление социальных и межрегиональных проблем.

Четвертый, современный, э т а п (с начала 2000-х гг. по настоящее время), отличающийся постоянно модифицируемой стратегией более сбалансированного, гармоничного развития рыночной экономики, так называемой моделью Ху Цзиньтао и его преемника (с ноября 2012 г.) Си Цзиньпина. Основные черты этого этапа:

— стремление уменьшить разрывы в уровнях развития между городом и деревней, отдельными регионами страны, экономикой и социальной сферой;

— большее внимание к окружающей среде, более гармоничное сочетание внутреннего развития, повышения емкости внутреннего рынка и внешней открытости, активной экспортной ориентации;

— национальная задача — к середине XXI в. построить в Китае «среднезажиточное» общество для большинства его населения, максимально сократив при этом отставание КНР по основным среднедушевым показателям от экономически развитых стран мира.

Основные этапы эволюции модели ГРЭП в КНР в целом, на наш взгляд, соответствуют кратко представленным выше общим этапам послевоенного социально-экономического развития Китая. Данное соответствие проистекает прежде всего из в той или иной степени радикальных изменений отношений собственности и общественного механизма соединения факторов производства на каждом из указанных выше этапов. Причем эти изменения были вызваны сочетанием экономических и политических, внутренних и внешних для КНР причин и обстоятельств.

Так, в первый, «новодемократический», период развития КНР (конец 1940 — первая половина 1950-х гг.), несмотря на образование масштабного госсектора (за счет национализации собственности бюрократического и иностранного капитала), в условиях многоукладности и абсолютного преобладания мелкотоварных форм производства в национальной экономике, китайская модель ГРЭ была во многом ориентирована на возможность косвенного макроэкономического, но в целом весьма эффективного управления и контроля развития частного сектора:

— посредством преимущественного использования экономических и правовых рычагов, применения довольно гибкой системы товарно-денежных, рыночных регуляторов;

— без радикального вмешательства в отношения собственности в частном хозяйстве и существенного нарушения процесса его расширенного воспроизводства;

— не снижая присущего частному капиталу высокого уровня деловой активности и хозяйственно-управленческой маневренности в развивающейся рыночной экономике.

Уже тогда политика КПК в отношении частного предпринимательства позволила использовать его в качестве: стабильного источника аккумулирования государством средств для ускоренного развития государственного и кооперативного секторов экономики; источника финансирования и одного из субъектов индустриализации; средства преодоления товарного дефицита, развития и стабилизации товарного рынка, улучшения снабжения населения потребительскими товарами; средства снижения остроты проблем занятости и дефицита квалифицированного рабочего и хозяйственно-управленческого персонала в условиях восстановления народного хозяйства (подробнее см. [132; 75; 68]).

На втором этапе — этапе строительства и функционирования в КНР административно-командной экономики китайского типа (вторая половина 1950 — конец 1970-х гг.) — национальная модель ГРЭП претерпела весьма радикальные изменения: от смешанного административно-рыночного, т. е. преимущественно косвенного с применением рыночного инструментария, воздействия государства на частный сектор и всю экономику, до попытки директивного планирования всех сфер экономической деятельности и прямого государственного управления хозяйственными процессами.

Логика развития указанных радикальных изменений была по сути предопределена тем ключевым обстоятельством, что китайские руководители по советскому образцу избрали стратегию индустриализации с приоритетным упором на форсированное развитие такой капиталоемкой отрасли, как тяжелая промышленность.

Данный выбор, во-первых, вступал в явное противоречие с отсталой отраслевой структурой и, как следствие, с острой капиталодефицитностью экономики КНР^[4], что стало вполне очевидным уже в 1960-е годы, особенно после разрыва отношений Китая с СССР как основным внешним источником финансирования китайской индустриализации.

Во-вторых, достижение поставленной приоритетной задачи в рамках сохранения рыночного механизма соединения факторов производства и легитимного частного предпринимательства тогда в Китае было невозможным. Как вполне справедливо констатируют в этой связи современные китайские ученые, в процессе формирования административно-командной экономики (или в китайской терминологической интерпретации — «традиционной экономической системы») «можно отчетливо разглядеть следующую историческую и логическую связь: от выбора стратегии приоритетного развития тяжелой промышленности к формированию макроэкономической среды с деформированными ценами на продукцию и факторы производства, затем к установлению высокоцентрализованной системы планового распределения ресурсов и, наконец, к созданию совершенно лишенного самостоятельности механизма хозяйствования на микроуровне» [98, с. 79].

Хотя первая пятилетка (1953–1957) с помощью СССР была завершена весьма успешно^[5], недостаточная эффективность административно-командной системы управления экономикой в Китае проявилась уже в конце 1950-х — 1960-е гг. К концу 1970-х гг. данная система вступила в фазу острого кризиса, обусловленного как внутренними, так и внешними причинами.

К числу последних следует отнести прежде всего практическую изоляцию Китая от мирового рынка, включая рынки передовой техники и технологий, и, как следствие, прогрессировавшее углубление научно-технического и социально-экономического разрыва между этой страной и развитыми капиталистическими государствами, к числу первых — многоплановые проявления и последствия неспособности государства как монопольного хозяйствующего субъекта обеспечить эффективное, адекватное потребностям страны соединение личного и вещественных факторов производства, в частности низкую трудовую мотивацию административно несвободной рабочей силы; падение темпов экономического роста и его интенсивной составляющей^[6], снижение ресурсоотдачи — производительности труда, фондоотдачи, совокупной факторной производительности (СФП); углубление структурных народно-хозяйственных (межотраслевых, внутриотраслевых, межрегиональных и др.) диспропорций; обострение противоречия между «производством ради производства», безусловным приоритетом фондоемких отраслей и демографической ситуацией в стране; нарастание ресурсоограниченности и дефицитности экономики; общее снижение жизненного уровня населения, угроза голода для его значительной части и т. д. (см. подробнее [127, гл. 1; 114, с. 11–19; 71, с. 89–90]).

Третий этап эволюции модели ГРЭП обусловлен стратегическими приоритетами возрождения и быстрого пореформенного развития смешанной рыночной экономики в КНР в конце 1970-х — 1990-е гг. Реформа хозяйственного механизма и отношений собственности, поддержанная Дэн Сяопином и его сторонниками, стартовав на рубеже 1970-1980-х гг. как стихийное общественное движение в деревне, инициировала не только деколлективизацию аграрного сектора, но и последующий постепенный демонтаж всей административно-командной системы управления национальной экономикой в КНР.

Действительно, в форме семейного подряда было по сути, восстановлено частное хозяйствование крестьян, базирующееся на аренде земли и частной собственности на остальные производственные фонды^[7]. Став механизмом раскрепощения личного фактора производства, рычагом подъема сельского хозяйства, семейный подряд создал или катализировал созревание объективных предпосылок отраслевой диверсификации отношений частной собственности в деревне, развития их за пределы собственно сельскохозяйственного производства. Реформа отношений собственности на селе объективно подталкивала и к развертыванию адекватных или близких ей по социально-экономическому содержанию процессов в городе, проявившихся, в частности, в возрождении предпринимательства в различных формах несельскохозяйственного частного сектора, а в последующем — в крупномасштабных мерах по структурно-организационной перестройке и коммерциализации экономики, основанной на общественной собственности [71, с. 90–91].

Как считают некоторые отечественные китаеведы-экономисты, мнение которых по данному вопросу мы разделяем, принципиально важно видеть при этом прямую корреляцию, органическую взаимозависимость «рыночной» и «имущественной» составляющих китайской реформы: вынужденная, обусловленная глубоким кризисом этатистского хозяйства передача прав собственности в деревне от государства частным лицам послужила катализатором товаризации, «высвобождения» личного и вещественных факторов производства в масштабах всей экономики, что в свою очередь создало материальные условия для дальнейшей диверсификации и углубления де-факто приватизационного и в целом рыночного реформенного процессов [71, с. 93].

Китайские экономисты Ци Сянь и Чжу Эрцзюань (г. Тяньцзинь) в этой связи, в частности, отмечали как важное условие быстрого развития частного предпринимательства в годы реформы то обстоятельство, что «основные факторы производительных сил начали свободно двигаться и по-новому группироваться» [128, с. 13].

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Первоначальный вариант данной схемы отражен, в частности, в изданиях известного российского учебника (см.: [103, с. 334–337, 349; 104]). В доработанном виде данная схема опубликована в таких совместных публикациях автора настоящей монографии, как: [86; 108].

3

Первая, оригинальная версия концепции «новой демократии» была выдвинута в работах Мао Цзэдуна конца 1930 — начала 1940-х гг.

4

В первой половине 1950-х гг. современная промышленность составляла менее 10 % структуры ВВП страны по добавленной стоимости, тогда как сельское хозяйство и кустарная промышленность — более 90 %; абсолютное большинство (не менее 90 %) всего населения и занятых проживало в деревне. — См., в частности: [125, с. Ш-37].

5

В частности, реальные среднегодовые темпы прироста ВВП составили 7,8 %. — См. [103, с. 338].

6

Например, доля интенсивных факторов в приросте валовой продукции промышленности в 1970-е гг. не превышала 19 %. — См.: Чжунго цзинцзи няньцзянь — 1985 (Экономический ежегодник Китая — 1985). Пекин, 1985. С. V-245.

7

Уже в 1985 г. около 60 % стоимости этих фондов приходилось на долю индивидуальной и коллективно-долевой форм частной собственности крестьянских дворов. Расчет по: Цзинц-зи яньцзю. 1987. № 1. С. 5.