Вращение Земли. Избранные стихи

Андрей Козырев

«Андрей Козырев – поэт, умеющий сильно и глубоко чувствовать. Сквозь его душу проходят тревоги и боли всего мира… Это поэт, обладающий сильным, звучным, гибким и свободным голосом. Его лирика красочна и многоцветна…» – пишет известный критик Кирилл Анкудинов. В новом поэтическом сборнике Андрея Козырева представлена избранная лирика за 2003—2018 гг.

Пушкинский венок

Шестикрылый серафим

Бесплоден был твой нищий пыл,

Которым тешил ты гордыню,

Но я, прозрачен, шестикрыл,

Сошёл к тебе в твою пустыню.

Я снизошёл к твоим мольбам,

К избытку твоего сиротства,

И дал твоим пустым словам

Мощь собственного первородства.

Я чуть коснулся лба крылом,

Пронзив твой мозг огнём озноба,

И опаляющим огнём

В мозгу запечатлелась злоба.

Я бросил взор к тебе в глаза,

Как равный — равному, как другу, —

И в них обуглилась слеза,

И стал, пылая, видеть уголь.

Моя прозрачная рука

Коснулась губ твоих устало —

И пламя вместо языка

В гортани смертной заплясало.

Я дал тебе свои глаза,

Отдал тебе свой слух и силу —

Чтоб понял ты, что знать нельзя,

Чтоб мощь в тебе заговорила.

Ослепнув, огненным перстом

Коснулся я чела седого —

И ты издал протяжный стон,

Который обратил я в слово.

И грудь тебе я разорвал,

И злое сердце сжёг победно,

И в окровавленный провал

Вошёл незримо и бесследно.

Я страшный дар тебе принёс,

Я, вестник славы и обиды,

Я, в зрелости кровавых слёз

Убивший первенцев Египта.

…И ты восстал. И я без сил

Ушёл в огромный сумрак крови,

Струящийся меж тёмных жил,

К войне от века наготове.

Крест четырёх координат,

Не видимый обычным взглядам, —

На нём отныне ты распят,

А я — незримо плачу рядом…

Восстань, пророк, гори, живи,

Казни царей нездешней вестью,

Неся в своей слепой крови

Слепого ангела возмездья!

Рыцарь бедный

Жил на свете рыцарь бедный,

Молчаливый и простой,

С виду сумрачный и бледный,

Страшной мыслью занятой.

Он имел в ночи виденье —

И, щитом закрывши грудь,

Сквозь века, сквозь поколенья

Поскакал в бессмертный путь.

Весь в крови, густой, невинной,

Хитрым ворогам назло,

По равнинам Палестины

Мчался с саблей наголо.

Неподкупный, бледный, юный,

Веря строгим небесам,

Он сжигал Джордано Бруно

И сгорал с ним рядом сам.

Чтоб народ страною правил,

Чтоб весь год цвели поля,

Штурм Бастилии возглавил,

Обезглавил короля.

Видя в небе Божьи знаки,

Алый свет издалека,

Нёсся в газовой атаке

Впереди всего полка.

Бедный, бледный, бестелесный,

Отпускал ворам грехи,

Под бомбёжками пел песни,

Декламировал стихи.

На весь мир горланил речи,

В чёрной мгле искал путей,

Строил газовые печи,

Жёг в них старцев и детей.

Звонко распевая песню,

Голову совал в петлю,

Веря, что вот-вот воскреснет

И продлит судьбу свою.

Жил на свете рыцарь бедный,

Умирал и воскресал.

Алым светом — всепобедным —

След сапог его сиял.

В диком упоенье боя,

В миг, когда он убивал,

Меч руководил рукою,

Панцирь телом управлял.

Но в тиши исповедальной,

Снизойдя во тьму времён,

Всё безмолвный, всё печальный,

Ожидал знаменья он.

Рыцарь, что же вы молчите?

Что ваш взор так хмур опять?

Славе с Болью — вашей свите —

Есть что вам о вас сказать.

Но туда, где райской дверью

Тучка рыжая горит,

Рыцарь смотрит, рыцарь верит,

Рыцарь плачет и молчит.

Или мозг устал пророчить?

Или кровь не горяча?

Рыцарь поднимать не хочет

Больше старого меча.

Слишком много в жизни дикой

Крови, боли и обид…

Только старый меч-владыка

Так же им руководит.

«В начале жизни школу помню я…»

В начале жизни школу помню я…

Мы там терпенье в классах проходили.

Там вёл меня сквозь холод бытия

Задумчивый учитель мой, Вергилий.

Второй учитель, господин Никто,

Не уважал многоречивых споров

И вёл меня, как через решето,

В заиндевевший сумрак коридоров.

Сам воздух, серый, чистый и стальной,

Учил нас строго, меря полной мерой.

Круги экзаменов, испуганные верой,

Послушно размыкались предо мной.

Манила темнота словесных чащ…

Казалось мне, что в жизни всё в порядке,

Что мир лежит, прохладен и манящ,

Как белизна нетронутой тетрадки.

Деревья в сером небе за окном

Ветвями знаки делали всё глуше,

И засыпали беспокойным сном

Порочные, живущие в них души.

И осень к нам обратной стороной

Оборотилась — пышно и нелепо,

И высилось над пошлостью земной

Стоическое северное небо.

Сбегая в небо, словно молоко,

Плыл колокольный звон в соседнем храме,

Но весело, безбожно и легко

Смеялся рыжий гравий под ногами.

И вечность рыжей, цвета кирпича,

Мне представлялась в дворике осеннем.

По серым стенам пролетали тени,

О чём-то вечном вкрадчиво шепча.

Начало жизни… Слёзы в уголке,

Тетради всмятку, порванные книжки

И кровь на отложном воротничке

Воспитанного, чистого мальчишки…

Моя любовь, моя Гиперборея —

Вкус крови на мальчишеских губах

И давний, дикий, дерзкий, детский страх —

Ушли в Ничто, как школьники, робея.

Иная жизнь, иной, неспешный быт,

Где ветер щебетал в деревьях тонко…

Я умер там — давно, ещё ребёнком,

И всё не смею смерть свою забыть.

Да, я уснул до сотворенья мира,

Вмёрз в эту осень, сырость, дождь и грусть,

В которой странно, холодно и мило,

И никогда, возможно, не проснусь.

Заклинание

Ночь, как змея, меняет кожу,

Кровь лунная не горяча,

И жизнь случайного луча

На жизнь твою, мой друг, похожа.

Звёзд золотистая орда

Мерцает подо мной уныло,

И я зову тебя, Леила:

Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

С тех пор, как умер я, прошло

Немало лет, а ты всё так же

Живёшь всему и всем назло,

Не принимая лжи и фальши.

Ты так же медленна, горда,

Бесстрастны все твои движенья…

Мне нестерпимо быть виденьем,

Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Носимый ветром, как листок,

Я не пойму, что стало с нами?

Я позабыл твоё лицо,

Украденное зеркалами.

Несусь без цели, без следа,

Не червь, не бог, не прах, не небо,

Зову — зверино, дико, слепо:

Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Из фотографий я ушёл,

Мои признанья часто грубы,

Но стих, как греческий обол,

Бесплотно холодит мне губы…

В простое слово: «Ни-ко-гда» —

Как будто в каплю, я вместился,

Но мир в той капле отразился…

Ко мне, мой друг, сюда, сюда!

Буря мглою

Буря мглою небо кроет,

Буря смотрит сотней глаз,

Снежные хоромы строит,

Разрушая их тотчас;

Вороном стучит по стенам,

Бесами кружит в окне,

И от воплей их бессменных

Тягостно тебе и мне.

Бездна нам разверзлась ясно;

В небесах горят костры;

То возносятся, то гаснут

В небе звёздные миры;

Домик наш в снегах затерян,

Осаждают нас века.

Мы — вдвоём, и путь наш — верен.

Хочешь? — вот моя рука.

Петь не надо; я от песен

Утомился и ослаб;

Я себе неинтересен,

Как больной, усталый раб.

Нет, я мудрых слов не знаю,

Ни пророчеств, ни причин;

Лучше помолчим, родная,

Посидим и помолчим.

Помолчим о самом главном,

О своём, о прожитом.

Вспомним, как жилось нам славно

В этом космосе пустом.

Небо всполохами крася,

Мчится ввысь Полынь-звезда;

Мир молчит, угрюм и ясен,

Словно в первый час Суда.

День придёт, — истлеет семя,

Брошенное нам в сердца,

Кончатся пространство, время,

Всех нас примет дом Отца.

Там друзей увидим лица,

Вечно полные тепла;

Там споёшь ты, как синица

Тихо за морем жила.

Буря мглою небо кроет,

Буря смотрит сотней глаз,

Буря ад над нами строит,

Предначертанный для нас;

Домик наш в снегах затерян,

Но тепла твоя рука,

И наш путь угрюм и верен,

Как старинная строка.

Бесы

Мчатся тучи, вьются тучи,

Пляшут быстрые лучи.

Небо бьётся, как в падучей,

Звёзды — как огни в печи.

Мчатся бесы, вьются бесы,

Пляшут, мечутся, плюют…

Сани по Руси небесной

Тело Пушкина везут.

Мимо площади Сенатской,

Мимо высей Машука

Мчится конь наш залихватский

Сквозь эпохи и века.

Буря мглою небо кроет,

Все дороги замело…

— Что вы, барин? — Бог с тобою!

Просто сердцу тяжело.

Громко цокот раздаётся,

Будто всё кругом мертво…

Конь летит, бубенчик бьётся

По-над холкою его…

— Скоро ль дом? — Не знаем сами!

— Ждут ли нас? — Должно быть, ждут!

Вечно по России сани

Тело Пушкина везут.

Гулко цокают копыта

По теченью наших спин…

И молчат, во тьме забыты,

Мёртвый дом и Сахалин.

Вся земля дрожит от гула,

У коня горит зрачок…

Вон Астапово мелькнуло,

Знать, конец уж недалёк…

Ни огня, ни слёз, ни веры, —

Крики, брань, кабацкий мрак…

Только возле «Англетера»

Спотыкнётся вдруг рысак…

— Скоро ль, братец? — Недалечко!

Только выедем с земли…

Лишь мелькнёт Вторая Речка

Там, за вечностью, вдали…

Больше нет на белом свете

Ни чудес, ни естества:

Наша жизнь — огонь да ветер,

Да слова, слова, слова!

Скачка, скачка без запинки,

Без кнутов, без шенкелей…

Пушкин… Лёгкая пушинка,

Что небес потяжелей!

— Ждут нас? — Барин, всё в порядке!

Ждут покойнички гостей,

Всё отдавши без остатку

Да раздевшись до костей.

Плачут, пьют, тревожат бога,

Огоньки в глазах горят…

Бесконечная дорога

В рай бежит сквозь самый ад!

И ни песенки, ни сказки…

Мчатся кони день за днём…

— Я устал от этой тряски…

Скоро ль, братец, отдохнём?

…Полузвери, полубоги,

Мчатся тени — их не счесть…

— Скоро ли конец дороге?

— Барин, не серчай! Бог весть!

Другу стихотворцу

Арист, ты говоришь, что стих — твоё спасенье,

Превыше всех трудов, превыше всех наград,

Терновый твой венец, и крест, и воскресенье,

И суд, и сад, и ад.

Ты памятник себе воздвиг огнеупорный

Из слухов, хитрой лжи, хвалы и клеветы,

И если кто-то мог писать о ясном спорно,

То это — только ты.

Высокопарный вздор комедий и трагедий

Ты претворил в судьбу, и в ней тебе везло:

Так! — Ты умеешь всех презрительней на свете

Встречать добро и зло.

И твой любимый бес, сухой и моложавый,

Непринуждённость в хитрой выдумке любя,

Всё ходит за тобой, как арендатор славы,

И мучает тебя.

И долго будешь тем известен ты народу,

Что всех изысканней язык ты исказил.

У музы у твоей всё ярче год от году

Блеск стрекозиных крыл.

Господь тебя слепил из глины мокро-зыбкой,

Чтоб научился ты, презрительность любя,

По-чаадаевски, с язвительной улыбкой

Плыть поперёк себя.

…Не тот поэт, Арист, кто рифмы плесть умеет,

Кто в словоблудии сумел достигнуть дна,

А тот, кто, став бессмертным, не жалеет,

Что жизнь — всего одна.