Знакомство по объявлению

Андрей Киров

Психологическая мелодрама знакомства простого парня с богатой дамой инкогнито в провинциальной газете в рубрике для знакомств, переживания по поводу предстоящего вечернего свидания с ней вечером, в компании с другом под алкоголь, потом свидание с дамой и что из этого получилось. Книга содержит нецензурную брань.

© Андрей Киров, 2022

ISBN 978-5-0056-2963-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЗНАКОМСТВО ПО ОБЪЯВЛЕНИЮ

Повесть

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

В местной газетенке, название каковой даже неудобно упоминать культурному человеку, не несущей на двенадцати листах никакого ценного в художественно-литературном плане материала, кроме телепрограммы, рекламных объявлений, милицейских сводок, кулинарных рецептов и поздравительных посланий по поводу чьего-то юбилея (и в довесок размытая, скверного качества фотография одутловатой, зачастую нетрезвой и нагло ухмыляющейся физиономии юбиляра, или заплывшее жиром, круглое, как тарелка, лицо растерянно улыбающейся юбилярки (дескать, не судите меня строго, что у меня такая нефотогеничная выпуклая «репа», но мне тоже «хоцца», чтобы люди видели, как я хорошо питаюсь, работая частным предпринимателем на рынке), рассчитанной на самый невзыскательный вкус, а точнее на полное отсутствие его, и по этой причине пользующийся у наших аборигенов устойчивым спросом (особенно наличие программы и возможности засветить свою»репу»на ее страницах), в рубрике«Знакомства» (в этой газете есть и такая рубрика — до кучи словесного хлама), случайно скользнув взглядом, вычитал такое объявление, написанное мелким шрифтом:

«Стройная симпатичная шатенка, без мат. и жил-проблем, желает познакомиться с мужчиной в возрасте от тридцати восьми до сорока шести лет с активным детородным органом, способным доставить даме бездну радости. Если кавалер оправдает надежды, то более чем вероятно дальнейшее упрочение связи вплоть до росписи в ЗАГСе и свадьбы в ресторане одного из мегаполисов планеты. (Все расходы беру на себя.) Если же кандидат в ближайшие год-два не разочарует даму в плане интимной жизни, то получит в подарок дорогой автомобиль. А если оправдает ожидания в полной мере — через несколько лет его ждет презент в виде острова в любом из океанов земного шара.

И ниже приписка еще более мелким шрифтом:

«Алкоголиков, в том числе и пивных, наркоманов, мужчин с неуравновешенной психикой, из мест лишения свободы, фанатов футбола, хоккея и рыбалки — просьба — не беспокоить! При себе иметь паспорт и желательно (но не обязательно) трудовую книжку.

После встречи, на которую кандидат должен явится в чистой рубашке, гладко выбритым и с запахом хорошего парфюма, собеседование в местном кафе или ресторане.»

О, подумал я, когда «втёрся взглядом в эту засаду» (прочитал объявление), скосив глаза в газету — она лежала у меня на полусогнутом локте левой руки; другой рукой я в это время зачерпывал алюминиевой ложкой из тарелки окрошку и отточенным движением отправлял её в рот, — как раз баба по мне!

Чистая рубашка кажется, есть в шкафу, детородный «о» в активном состоянии, почти никогда не подводил за исключением случаев, если я перед «этим делом», — будем говорить открытым текстом, — ёблей, выпивал бутылку водки и не закусывал, и в этих делах, где ему надо работать-пахать как папе Карло (а он прост: пихать поглубже, почаще и поэнергичнее), я знаю толк; футбол, хоккей и рыбалку я на дух не переношу, а то, что я иногда выпиваю раз-два в неделю, еще не повод заносить себя в жалкие презренные рабы этилового спирта, разбодяженного далеко не кристальной водой промышленным или кустарным способом, или мочегонного пойла, под названием пиво сброженного непонятно из чего. К тому же я давно мечтал о собственном острове. Да, но хорошего парфюма в магазинах нашего городка днём с огнём не сыщешь, и кто будет платить за кафе или ресторан после собеседования? Она это серьезно написала? такую чудную об'яву в нашей «гугнухе» (газете). Я ещё раз перечитал, не веря своим глазам, что это не пригрезилось мне; или может дамочка пошутила, или была, как и я, выпивши, либо у неё крышу снесло от хронического отсутствия sex’са; другие же бабы живут всю жизнь без секса, или почти без, и по ним не заметно, что у них с психикой не в порядке, только жрут, как кашалоты планктон, по десять раз в сутки таская десятками килограммов сомнительного качества тезиво (еду) в красивых пакетах из пятерочек и магнитов, и толстеют между делом, особо не расстраиваясь, что прибавилась лишняя жироцелюллитная складка на теле, «девчонки, слышь, я в интернете нашла новый способ похудения глотать не пережевывая ягоды годжи; вы не в курсах что это за подстава?» И кто её надоумил найти в нашей глухомани мужчину от тридцати восьми с работающим этим самым органом: одна пьянь да зажиревшие семейники — эректильные дисфункционеры, пихающие своих жен по опостылевшей привычке: раз в три-четыре месяца, и все удовольствия которых сводятся к быт-примитиву: просмотр спортивных программ или новостей по дебилизатору под пивко или стакан-другой водки, либо копание в гараже, в своей машине, если таковая имеется. Или с этим делом, с «сэксом» в мегаполисе дела обстоят еще плачевнее, чем в заштате, если ее занесло в Тьмутаракань нечёсаную, каким по существу и является наш убогий скучный городишко. Потому что, судя но объявлению, дамочка, отнюдь не баронесса Мценского уезда « с выхлопными газами на пожарный рукав», и даже не бизнес-woman средней руки какого-нибудь райцентра: Владимир, Тула, Рязань, Нижний Новгород, Салехард, Беркакит, — а дальше по расписанию.

Это была, так сказать, присказка а вот она — сказка.

Мы с товарищем по литроболу — Аркадий его нейм (с англ. — имя), в моей крохотной, как шахматная клетка, кухоньке, в не менее микроскопической, как чешуйка на правой ноге осьминога, двухкомнатной квартирке на улице Жданова, ели окрошку и «керосинили»… Точнее сказать — пили владимирскую водку «Лось», а окрошка шла как закусь, исключительную ценность этого русского блюда начинаешь понимать только в жару за тридцать градусов (такая бразильская ламбада, в смысле температура танцевала в здешних широтах на начало июня 2003 года; видимо прав был этот жулик типа астролог предсказав в этом году аномальную жару в Кингисеппе плюс стопятьдесят шесть по Фаренгейту минус двести по Ланкастеру, где вместо памятника на площади Пинчидрона Масальского «кукует» вояджер два). Газету купил Аркадий по дороге ко мне из закусочной «Шансон» на улице Лакина, где мы, перед тем, как у нас — не помню у кого — родилась — она прямо сразу так мгновенно вылупилась — идея идти пить водку ко мне в кирпичные пенаты, выпили по кружке разливного лакинского пива (название улицы идентичное названию солодо-хмелевой веселухи чистое совпадение). Он эту газету покупает каждую неделю, а я в свою очередь его подкалываю, зачем он тратит деньги на такую печатную мусорку какой несомненно является газета «Все дела» (я то не покупаю вообще никаких газет, разочаровавшись в них с 1993 года, когда поддатый Борька еле влез на танк не без помощи левого спектора и начал размахивать флагом с неопределенной символикой, косноязычно долдоня что парни, порнократия в опасности), каковой по моему глубокому убеждению является эта газетка, да и не только она, если разобраться, где из номера в номер целыми листами печатают продажу подержанных иномарок, и нашего автометаллолома, бэ/ушные телевизоры, холодильники, стиральные машины, компьютеры, музыкальные центры, мобильные телефоны, айподы — хуёды, раздолбанные щели без надежды на кройку и шитье, СВЧ-печи, миксеры и электрочайники, чайники обыкновенные городские плебсо-содержательные без наворотов, центрифуги и игровые приставки, платьишки для местных принцесс и золушек китайско-турецкого пошива в подпольном цеху ивановской трикотажной фабрики имени Клары Цеткин, и кроме платьишек, трусишки, чулочки и носочки, чтобы золушкам и принцессам сподручнее было выйти замуж за местных пивососов-потенциальных эректильных дисфункционеров, и, отдельно для невест выделена чуть ли не целая страница свадебных платьев и сопутствующих аксессуаров к ним (с понтом в нашем городке юные и не очень девы замуж выходят каждый день пачками, а на самом деле ни шиша они никуда не выходят, если только в магазин, посмотреть новую модель смартфона); щипцы для завивки волос и не для завивки щипцы — такие олдовые, типа средневековых пыточных, какими инквизиторы пытали еретиков (плохо, значит, пытали, Торквемада не доглядел, если мы в конце концов пришли к такой гнилой цивилизации), не разделяющих точку зрения Папы Римского и его сатрапов и выдумывающих всякие небылицы типа того, что Земля круглая, а не плоская, и вертится вокруг гигантской желтой лампочки под названием Солнце, а не стоит на трех китах, а те киты стоят на гигантской черепахе, поэтому маленьких черепашек надо охранять и защищать, их прародительница нашу Землю держала на своем панцире… лучше бы она ее сбросила в преисподнюю. А так же продают, точнее пытаются, газовые котлы, натяжные потолки «в экстазе», пэвэушные окна (коих реклама в газете занимает целых три страницы; это в три раза больше, чем реклама свадебных платьев; значит, если прикидывать на глазок после рекламы оных на втором месте в нашем городе, спрос на дамские пилястры и пластиковые окна. Можно сделать ошибочный вывод, купив эту газету и полистав рекламные объявления — какой-нибудь залетный турист — что в этом городе вагон невест а окон пластиковых два вагона и тележка, и решит, какой город зашибись, — надо сюда приехать — жениться на местной принцессе и застеклиться, а там видно будет, может Владимир Мономах с главным среди негров Америки, решат проблему топливно-энергетического кризиса в Папуа-Новой Гвинее, это не пластмассовых солдатиков клонировать в секретных лабораториях… А так же печатают на продажу силикатные кирпичи, навоз, песок, щебень, разносолы, самогонные аппараты, выдающие нагора (по утверждению продавца) до десяти литров в день девяностопроцентного первача: выпитый зараз стакан валит лошадь; самокаты и мехлопаты, попугая какаду отловленного на Балеарских островах и привезенного контрабандой, дойных коров и стельных тёлок, навостривших лыжи в Антананариву на ежегодную выставку «зимбубверов» (женских прелестей верхнего уровня), хвостов и копыт, коз, овец, веники, дрова и стройматериалы, и ещё — не болей не кашляй — пытаются впарить кучу разнообразного хавла наши мещане только не забывай отстегивать мани-мани.

На что Аркадий начинает оправдываться, что покупает газету исключительно из-за телепрограммы, тогда я ему резонно замечаю, что тем более, тратить деньги на эту шняжку — нет смысла, смотреть нечего особенно по трезвянке, больше сорока каналов мусолят одно и тоже из года в год забивают людям ушные раковины информационным хламом. (Впрочем, как говорится с последних сводок информбюро, — люди слабо разбираются в лавине новостей, сообщений, известий, заявлений, констатаций — хреновых прокламаций, корреспонденций, передач, присказок, фантазий, туфто-втираний и откровенной плохо замаскированной лживицы, какие им успешно сливают СМИ и сопутствующие сказочники — мастера словесного жанра по теле-дурбанату.)

Прочитав это — осмелюсь сделать предположение — нестандартное, выходящее за рамки пристойности для провинциальной прессы, объявление, какие только печатают в столичных эротических журнальчиках со слегка от хронического многолетнего одиночества скособоченной крышей недолюбленные дамочки, (и как только редактор Галина Петровна пропустила; теперь ее мэр выгонит без выходного пособия или заставит разгружать вагоны со щебенкой), — я задумался. Всё таки была суббота. И даже летнего дня. (Почти как у битлз: если кто помнит попиленный винил эппл рекордс (пластинку); правда, у нас его не продавали, если только у фарцы за минимум полтинник устойчивой советской валюты.) Водка в бутылке была на исходе и окрошку мы доедали. И хотя она была что называется в «тему», но уж больно быстро заканчивалась не успев начаться.

Кваса и соответствующих ингредиентов для окрошки мы купили в аккурат на две порции, с точностью до трех половников на брата, почти как в советской столовой разливала нечистоплотная работница на раздаче — два половника жидкой бурды в одно приходящее с улицы потускневшее табло, — если выражаться абстрактным слоганом… Т.е. плохо помытую общепитовскую тарелку говоря точнее. Но ещё быстрее чем окрошка заканчивалась водка. А на часах было уже три пополудни. « И Джепцукатор Монк еще не выверил окуляры монокля на три четверти Гринпойнтского крафта.» Абстрактная фраза не несущая в себе абсолютно никакого смысла.

В ближайшие часы тоже ничего интересного не предвиделось, как только сходить ещё за бутылкой «лося», но пить даже и такую, в высшей степени соответствующую своему названию водку, после выпитой бутылки которой и в самом деле начинаешь чувствовать себя в некоторой степени лосём а не лосем (лосем после бутылки водки в одно грызло только себя чувствуют выхолощенные амплитуары), и, даже более крупным и агрессивным животным, жующим траву в африканской саванне, — больше не хотелось. Ломало идти в магазин по жаре, потом чистить овощи в душной кухне, а никто больше и не стал бы их чистить, уже сама мысль при такой погоде и действиях отбивала всякое желание продолжать дружескую попойку.

Поэтому, добив окрошку,

я облизал и отложил в сторону ложку,

Взял со стола двужильную мобилу,

И хотел было позвонить знакомому дебилу,

Но решил ради развлечения

Позвонить по этому блуарному объявлению,

Вычитанному от скуки,

В газете очень и очень далекой от науки,

Если бы я был чуть потрезвее

И нашлось какое — нибудь развлечение порезвее

я бы не стал звонить, считая, может быть из ложной гордости, ниже своего достоинства знакомиться с дамами, таким, унижающим настоящего мужчину, способом, до какого только опускаются ушибленные дверью в потемках на всю незрелую «тыкву» (голову), закомплексованные задроты: «Галя, я тебя люблю, снимай трусы споем разлуку» — если бы, несмотря на подозрительную расплывчатость внешнего описания, как она сама себя так, (дескать, я симпатичная шатенка; у симпатичных шатенок иногда на морде встретишь «шнобель» — чисто тбилисский проект; без балды сам «кнокал» (видел); впрочем это дело вкуса, некоторым такие «консоли однополярно симпатизируют», а то не в кайф плясать краковяк под дулом автомата). Очевидно, даже не надо делать ссылку на док-фильм профессора Капицы, — и более чем вероятно, что симпатичная шатенка может втиснуть свой фэйс (лицо) во что-то среднее между крокодилом и почтовым ящиком, — если бы повторюсь, а то фраза получилась длинной, — не купился на призрачный посул в виде острова в океане, (хорошо, что не айсберга). На это-то я и повёлся, как малограмотный недоросль на объявление в соцсетях, потому что ещё в советской школе, варясь в совково — химеральной матрице, выдавленной на пятизвёздночных значках на лысине Володьки Ульянова, мечтал поселиться в таком сюрпризном месте, где круглый год лето, растут пальмы с кокосами, гортензии с ананасами, бефстроганы с пинчугасами, текут ручьи портвейна и берега как многослойные бутерброды — слой ржаного хорошо пропечённого пшеничного хлеба, слой колбасы с маслом, — из джунглей кричат ярко-оперенные «птисы» на местном наречии, на пляж из мелкозернистого чистого песка, на котором уже просто в кайф полежать хоть на спине хоть на пупеле, закрыв глаза, накатывает океанская волна (а в нашем городе только загаженная заводами, река, и пляж замусоренный, серый и грязный, на который впадлу садиться даже предварительно подстелив махровую простынь, а ты, как синьор Робинзон из одной классной итальянской комедии, лежишь среди пальм в гамаке с шоколадной Пятницей, гладишь её по упругой без единого целлюлитного изъяна, красивой шоколадной попе: « ах, Пятница, моя эбеновая жемчужина, нашепчи мне на ушко про свою страстную нежность, я буду тебя целовать взапой! И Пятница тает, как шоколад на раскалённой сковороде от таких слов, и преисполнившись красотой момента тебе на ухо мур-мур песенки, типа: «»…во поле березка стоялa…«», или чего-нибудь еще делает приятное, о чем неприлично писать, типа ласкает ртом твой хорошо стоящий секс-орган индивидуального пользования оптом и в задницу, и чувствуешь себя в высшей степени счастливым парнем… Так что чем чёрт не шутит, как сказал один учёный немец, соблазняя молочницу, вдруг после этого звонка там и в самом деле всё путём, и мне, при удачном стечении обстоятельств представится возможность покинуть этот унылый суровый край, где «живут в предчувствии голода и со страхом гражданской войны», как спел один гениальный питерский рок-музыкант*, и поселиться в островном раю, без неизбежных в таких случаях тягот, лишений и унижений в шкуре гастарбайтера: мыть тарелки в какой-нибудь грязной дешевой кафешке а ночевать в подсобном помещении на старом грязном матрасе, полном клопов и нечистого чужого запаха. Вдруг и в самом деле шатенка окажется самое то, а не голимая подстава — уродливая старая карга, которую давно пора оттащить на помойку.

— Тышего? — спросил Аркадий, набитым ртом: жевал окрошку — так у него получилось, — а звучит по — настоящему: «Ты чего?»), заметив, как я сосредоточившись на объявлении в газете стал тыкать кнопки в мобильном телефоне. При этом он не забывал шуровать ложкой в тарелке, вылавливая в густой квасной жиже куски вареного картофеля, полукопченой колбасы, сваренного вкрутую и покрошенного яйца, а так же огурца, помидоры, зеленого лука и петрушки. (Последние четыре ингредиента — натуральные овощные продукты, куплены у пенсионерки — вырастила на собственном участке. Может ещё и поэтому окрошка была особенно вкусной. Я заметил, когда ешь всякое дерьмо с хим. и генетически-модифицированными добавками, купленное в сетевом супермаркете, никакого настоящего вкуса несмотря на вкусовые хим-усилители и аппетита, если конечно перед этим не употребил алкоголя.)

— Да вот, позвонить хочу, — сунул я ему под нос газету. И как будто оправдываясь, добавил: — Ради смеха. Делать то всё равно нечего.

На его лице, покрытом красными пятнами, выступили капли пота. Одна упала в тарелку прямо на моих глазах (а сколько ещё могло упасть, мной не замеченными), а он даже не обратил внимания — так был поглощен гастрономическим действом. Надо, к сожалению, отметить, что зрелище поедающего окрошку, вспотевшего, как француз под Полтавой, товарища было не из приятных. Если быть внимательнее к его тупо-отсутствующему виду, как он усердно загребал пищевое месиво из тарелки и потом закидывал в рот со свистящим звуком, словно всасывающий воду насос, будто и не кушал, а совершал тяжёлую физическую работу, поневоле приходишь к выводу что питиё водки под закуску — действие грубое и скотское, отнюдь не эстетическое, во время которого можно рассуждать о высоких материях, и присущее неотесанным мужланам а не воспитанным парням, живущим в век мобильно-компьютерных идиотологий. Однако, Аркадия оправдывало то, что в кухне было душно, а мы, как я упоминал ранее, уже выпили пива и теперь сидели, чавкали и потели, создавая иллюзию, что «хорошо сидим». (Насмотришься комедий по телевизору, и начинаешь подражать героям оттуда.)

Аркадий на несколько секунд перестал работать челюстями, как голодный осьминог, проглотивший аквалангиста, уставился в газетный лист осоловевшим взглядом в то место, куда я ему показал пальцем, прочитал и отодвинул газету рукой пренебрежительным жестом, будто это не он купил филькину грамоту менее часа назад в киоске «Союзпечать»» по дороге ко мне. Посмотрел на меня взглядом носорога, оказавшегося перед автомобилем с туристами, не торопясь стер пот со лба предплечьем, — на нём была рубашка в клетку с коротким рукавом, — и проворчал:

— Иди ты на фиг, заниматься ерундой! Тоже нашёл развлечение!

— Что такое? — парировал я, удивившись его реакции на вообщем-то безобидное желание — звонок даме по объявлению. Не поведут же меня после этого звонка на эшафот, как повели Людовика Тринадцатого, после того, как он пропил королевскую казну, в Париже началась революция: Дантон с Гаврошем баррикады строили. Людовик в это время сбежал со своей фавориткой (это так в средневековье короли называли своих подружек, которых трахали чуть ли не в открытую на глазах у электората, а их жёны — королевы тоже не оставались в долгу, заводили себе фаворитов), Генриеттой Наваррской внучатой племянницей Карла Красивого, устроившего резню гуген-отоф — концептуальных проглотов в Антверпене в 1757 году, но был схвачен в Марсельском порту, когда они с Генриеттой садились на испанский галеон. Во время паузы, я, щёлкнув ногтем по бутылке, добавил: — Тем более «керосин» заканчивается, а пить дальше в такую погоду, у меня нет настроения! Ты же знаешь, водка у меня в жару не особенно то идёт даже при хорошей закуси!

Я поймал на себе недоверчивый взгляд приятеля, говоривший: «ври-ври, приятно слушать, что-то ты раньше не говорил, что она не идёт, сколько уже мы её в жару выпили!»

— Арик, я серьёзно! — я постарался придать убедительность голосу. Такую стальную — я бы осмелился предположить — убедительность. Которая сразу жестко убеждает оппонента.

— Позвони-позвони! — криво усмехнулся он, положил ложку на стол и небрежным жестом разлил остатки водки, — только потом не талдычь мне, если тебе оттуда стукнут по морде пару раз, что я тебя не предупреждал. И, внимательно посмотрев на пустую бутылку, словно видел её впервые, взял двумя пальцами — указательным и большим — за горлышко, нагнулся и поставил под стол, звякнув о другую пустую бутылку. Там у меня уже скопилось штук двадцать разнокалиберной стеклотары. Всё руки не доходили дойти до пункта приёма сдать, а когда вынырнул из-под стола, как бес из табакерки, «удивил» меня предложением, о каком, впрочем, я догадывался: — Хватит страдать фигнёй, лучше я сбегаю ещё за бутылкой!

Я так и знал, что этим всё и закончится. Вернее, только начнётся. «Губу разъело», говорят в таких случаях искушённые в питие агенобарбы, вот у Аркашки её и раздербанило, и его теперь было не остановить. Я когда собирался звонить, уже знал что он скажет в конце нашей, типа, полемики.

— Какая же это фигня? Смотри глазами, написано конкретно: «…симпатичная шатенка желает познакомиться с мужчиной… на предмет гармоничных счастливых интимных отношений… Может это какая-нибудь миллионерша-инкогнито, или голливудская звезда пятого разряда ищет острых ощущений в российской глубинке…

— Как же, голливудская звезда! Иди ты в задницу, приятель! Нужен ей какой-то позорный городишко Лыков в тамбовской губернии! Ну ты меня и рассмешил! Ха-ха-ха! Давно, Толька, я так не смеялся! Очень нужна голливудской звезде твоя неумытая, полупьяная, глупая, запотевшая от водки морда! Я удивляюсь твой наивности! Веришь всякой байде, какую пишут в этих — он взял газету и потряс ей у меня перед носом, — помойных листках! Сделав паузу, вставшую раком на забомбись локаторы ржавыми мазербордами, продолжил наступление: — Помнишь Вольдемара? Высокого лысого, весь синий от наколок? Мы тогда к тебе приходили с бутылкой, а ты пить отказался, у тебя в тот раз какая то баба была. Его жена выгнала из дома за пьянку! Не помнишь?

Я промолчал, с недоумением посмотрев на Аркадия. Какое отношение имел бухарь Вольдемар, которого я знать не знаю, к тому же выгнанного с позором из дома, к моему желанию позвонить шатенке даме… Аркадий иногда заходил ко мне бухнуть с какими-то, не внушающими доверия алкотронами, чаще всего с молчаливым мрачным темноволосым парнем лет двадцати пяти, которого он называл «Колёк» и, работавшим, как он сказал, сварщиком на машиностроительном заводе, а потом, когда Аркадий перестал заходить с ним, выяснилось, что Колёк находился под подпиской о невыезде из города и ходил к следователю, за то, что стукнул пару раз по лицу тёще: она в разгар скандала вылила у него полбутылки водки в раковину, а у него в этот момент «губу разъело». Тёща ударилась головой о кафель в кухне и начала кричать, звать на помощь дочку. « Караул, доча, этот изверг меня убивает!» На её ор прибежала «доча» — защитить маму, он и ей стукнул пару раз по взлохмаченной «тыкве» — непосредственные термины Аркадия, и в итоге обе оказались в больнице с переломами на туловищах и гематомами на головах. А угрюмый сварщик исчез: то ли посадили, то ли ударился в бега — Аркадий на этот счет сам толком ничего не знал.

— Так вот, — Аркадий с наигранным терпением стал мне объяснять дальше, вероятно поняв, что я не догоняюсь ни про какого Вольдемара, коего он пытался вызвать в памяти своим сомнительной правдивости, рассказом, — Вольдемар тоже купился на подобного рода заманчивое объявление, рискнув устроить личную жизнь, после того, как его барракуда дала ему коленкой под зад, пришёл на свидание с бутылкой шампанского, и чуть не упал в обморок, когда увидел какая дама явилась по объявлению. Натуральный гиппопотам из Гондураса — там новую породу недавно вывели, не смотрел по телевизору? килограмм под двести реального веса, в ядовито-оранжевом парике и с макияжем такой воинственной раскраски, что будь она вождём краснокожих и выйди на тропу войны все бледнолицые сразу попадали бы замертво только от одного её вида, встретив её на этой тропе, тем более если с одной стороны скала, а с другой пропасть. Хотя в объявлении эта дама тоже понаписала много чего интригующего: и двухэтажный коттедж в Хургаде и райские птицы в садах Семирамиды, и боттонный Перикл на берегах Гвадалквивира. Аркадий сделал паузу, наблюдая, произвели ли на меня впечатление его байки, или нет, и продолжил: — Так Вольдемар, поняв, в какую он может попасть засаду, сделал вид, что не при делах, что случайно оказался на скамейке возле спортивного комплекса «Ока», где они договорились встретиться, и когда дама многозначительно посмотрела на него — он тоже сделал ей свое описание внешности при первом разговоре, правда умолчал о наколках, где на одной руке « не забуду мать родную», на другой « прочь руки от женщин Пхеньяна!» а на груди улыбается первый генсек Советского Союза — Володька У, а на спине — в натуре — совсем спятил с горя пока сидел в лагере — церковь наколол и над ней ангелы с трубами, хотя этот бич астраханский никогда не верил ни в Бога, ни в чёрта ни в промежуточную стадию андрогинов между ними. Встал и пошёл, как на параде, словно проглотил парадигму Масальского — лом, свернул за угол, и едва оказался в зоне невидимости, выбил пробку из бутылки и одним махом выпил всю шипучку предположительно 10—12 градусов. И после этого случая зарекся ходить по всяким таким объявлениям. Не веришь? Сам спроси у него, хочешь, сейчас позвоню? Если, конечно, он уже не в тырло (сильно пьян.)

— Причем тут какой-то Вольдемар? — парировал я его бросок почти как кобры, — ты постоянно трёшься в этих вонючих закусочных со всякими спившимися ублюдками, как тебя ещё Тамарка терпит!

Заткнув Аркадию рот таким весомым аргументом, каким являлась его гражданская подруга (с которой, к слову, он даже не жил под одной крышей, а приходил в гости, раз в неделю, приносил деньги: для неё, её шестнадцатилетнего сынка и мамы с гражданским мужем — спившимся прапорщиком бывшей Советской Армии, — я поднес «трубу» к уху, когда на миниатюрном экранчике высветился «вызов».

— Алё! — набравшись храбрости, дохнул я в «трубку» перегаром, надеясь, что на той стороне не почувствовали его алкогольного миазма (хотя как знать: есть дамы, на расстоянии чувствующие нутром спиртовые запахи, когда говорят со своими мужьями по телефону), когда услышал хрипловатый женский голос: «я слушаю». Спокойный — как мне показалось — с чувством собственного достоинства. В этот момент у меня в голове мелькнула мысль: «Эх, зря ты, Толя, ввязываешься в эту замороку!» Мало того, что голос был спокойным, мне в нём почудилась скрытая сила и привычка повелевать, что со страху, сразу неизвестно откуда появившегося, как то пропало желание шутить. Голос с командными интонациями человека явно не из рядовой категории граждан, не мог принадлежать бизнесвумен средней руки или фабричной работнице, а тем более студентке медицинского техникума, желающей развлечься на досуге таким способом; грешным делом и такая мысль мелькнула в голове, а даме — я бы осмелился предположить, — такой реальной даме, существующей в иной сфере человеческого общежития, о которой я имел весьма туманные представления, почерпнутые из книжек и кинофильмов из жизни богатых и блатных. Я начал трусить, когда тон этого голоса проник в мое сознание и мне представились возможные последствия своего необдуманного поступка, и я уже хотел отключиться, но увидев кривую ухмылку Аркадия, со страху продолжил говорить. — Прошу прощения, мадам! (Ну ты и идиот, Толя, с этим «мадам»! ) Это вы давали объявление в газете «Лыковский край», что не прочь познакомиться с одиноким мужчиной на предмет гармоничных… счастливых отношений? Я взял тайм-аут предполагая услышать ответные позывные, но трубка молчала, и не выдержав затягивающейся паузы я добавил: — Меня зовут Анатолий. Чуть выше среднего роста брюнет с синими, как алтайское озеро в зимнюю ночь, глазами, худощавый, обаятельный, остроумный, интересный собеседник… опять я взял паузу, думая хоть что то услышать от «симпатичной шатенки», но трубка молчала, набухая угрожающей тишиной, будто на другом конце невидимого провода спокойно ждали нужной информации. Я снова не выдержал и уже конкретно выразил свою мысль по поводу жёлто — зелёных канареек, надеясь что уж после неё то дама откликнется. — Нежный и сильный любовник вполне искушенный в интимных делах… Опять в мобильно-сотовом пространстве вакуум, только на заднем плане доносилась приглушенная музыка, типа Гершвина, словно из другой комнаты с приоткрытой дверью. Тут уж я совсем не сдержался, и сделал попытку спровоцировать даму, чтобы она хоть чего то сказала, ляпнул: — А вы про остров не пошутили?

— Позвоните через двадцать минут, — ответила почти прекрасная маркиза через небольшую паузу и отключилась.

Я испытал конфуз, причину которого не мог понять: может за бестактный последний вопрос.

Однако, её голос мне не понравился. Сиплый, грубоватый, почти мужской. Не из тех нежных, мелодичных, колокольчиковых девичьих голосков, от каких сразу начинаешь плавиться как воск. Мне даже пришла в голову такая идея, что дама болеет, лежит в постели с замотанным полотенцем горлом, а рядом, на табурете сидит красивая взрослая дочь ростом эдак под метр восемьдесят, с ногами «от предплечий» в расклешённой клетчатой мини юбке: из под неё заманчиво выглядывают прозрачные трусишки, — и наливает матери в столовую ложку микстуру из пузырька.

— Ну, и чего? — Аркадий постарался вложить побольше сарказма в свой вопрос, состроив насмешливую гримасу, когда я положил мобилу на стол с задумчиво-растерянным выражением на лице, думая что это полный провал, и звонить второй раз вряд ли имеет смысл, после тех идиотских фраз — они мне в данную минуту такими и показались — что я наговорил по пьяни. За всё время, пока я пытался беседовать с дамой, он держал на весу налитую почти всклень стопку с водкой. Во, как чувака разобрало любопытство, что мне ответят, что забыл выпить, ожидая развязки, даже взгляд у него обрёл относительную осмысленность.

— Сказали перезвонить через несколько минут, — ответил я не вдаваясь в подробности, несомненно порадовав его этим известием, что сразу и подтвердилось.

— Ха-ха-ха-ха! — Аркадий с нескрываемой радостью опрокинул в себя стопарь, закусил квашеной капустой, выковыривая её вилкой из трехлитровой банки, которую он зажал между колен, — я же говорил тебе… Ее может в этот момент другой «пассажир» обслуживает… старается вовсю на бесплатную жилплощадь посреди океана… Так что, дядя… ведь не даром… твоя герла подавилась кукнаром… не видать тебе ни пышной свадьбы, ни атолла в Индийском океане, как своего гипоталамуса! Я заметил что в его голосе сквозила неприкрытая издевка с интонациями зависти.

Я проглотил насмешку, подумав что он вполне может быть и прав, и посланница такого интригующего объявления и в самом деле занята, и вполне вероятно, что не в сфере производственно-деловых отношений. Но мне было по фигу, чем она занимается на данный момент. Однако, язвительно — завистливая реплика Аркадия включила в психике выпившего человека файненшел таймс противоречия, запустила фишку «сделать назло оппоненту» каковым сейчас являлся мой приятель по алко-треннингу, особенно эффективно работающую под влиянием винных паров, и теперь уже было делом принципа довести начатое до конца и позвонить ещё раз, во что бы то ни стало, а до этого, когда дама сказала перезвонить, я признаться, обломался, решив, что шатенка фраернула меня как «за-здрасьте» и послал её в душе, куда подальше вместе со свадьбой в Париже и подарочным островом. Да и не верил я — сказать честно — до конца, ни в какой не то, чтобы остров или автомобиль, а даже в существование такой экстравагантной дамочки на здешних просторах; мелькнула мысль — это чья-то шутка, над тобой хотят постибаться, парень.

Я посмотрел на Аркадия откровенно враждебным взглядом и молча выпил налитую им стопку но в отличии от него не стал совать вилку в банку с капустой, несмотря на то, что приятель взяв её двумя руками, чуть ли не подсунул мне под нос, когда я сморщился после влитой в себя, водочной дряни, и стал искать глазами по столу, чем бы закусить.

— Что, будешь звонить? — спросил он уже более мягким почти заискивающим тоном, поняв, что излишне проявил сарказм по отношению к другу, когда я, игнорировав его попытку загладить вину манипуляциями с банкой, демонстративно взял полкуска чёрного хлеба, обмакнув в остатки жижи на дне тарелки и закусил.

— А то хрен нет! — с вызовом во взгляде посмотрев на товарища, пережевывая хлеб.

Прошло полчаса.

Мы вяло перекидывались пустыми репликами, необходимыми в такие вакуумные моменты бухалова, каждый думая о своём (я был уверен, о чем думает Аркадий: как бы ещё выпить мозгивыжигающей кислоты и склонить меня к этому), и нехотя глотая чай, заваренный мной в надежде хоть слегка тормознуть товарища в его стремлении пить дальше.

А товарищ томился, ерзал на табурете, словно оно было утыкано гвоздями, то и дело смотрел в окно, когда по тротуару шли симпатичные стройные девушки, вздыхая и невольно их сравнивая со своей «мотыгой», как он называл за глаза в состоянии сильного подпития Тамару, при этом через силу глотая «Принцессу Нури». Идти домой у него не было никакого желания, а было желание и очень сильное, ещё выпить водки. Его вроде типа жена уехала на выходные в гости к сестре, в соседний городишко, а его с собой не взяла. Она частенько ездила к ней в гости, чуть ли не каждую субботу-воскресенье, и никогда не приглашала Апанаса Банфлайера Алкоманзера, который, сказать к слову, и сестры то её никогда не видел. Уехала и в этот раз: я слышал краем уха их разговор в «Шансоне», когда мы пили пиво. И теперь он ждал развязки моего разговора с незнакомой дамой, не сомневаясь, что меня бортанут без лишних сантиментов, тогда у него появится моральное право настоять на продолжении банкета в узком дружеском кругу, а там как ляжет фишка; может ещё кто-нибудь нарисуется из знакомых. Я понимал его состояние: водка выпита, окрошка съедена, другие «клиники» (алкоголики) находятся вне зоны доступа; пока мы сидели в «Шансоне» он еще кому-то звонил, дома ждет скука и теле-отстойник, а друг, по непонятной причине, задурил с этим чумовым знакомством по объявлению, и впереди воскресенье в полном одиночестве, о котором, как я догадывался, изучив этого «фрукта» за время нашего общения, он не хотел и думать, панически боясь остаться наедине с собой. (Кстати, не только у него я видел страх остаться в одиночестве, но и почти у всех моих приятелей.)

— Это Анатолий, — сказал я в мобильную пустоту, после того, как выдержав положенные двадцать минут и даже больше послал вызов и оттуда откликнулись, — я вам звонил полчаса назад.

Теперь мадам — вдова швейцарского банкира Джорджа Кустуламуса (я прямо реально видел у неё на плечах траурный чёрный платок от Гальяна, небрежно накинутый на голову прямо с небоскрёба Burj Khalifa она его бросила небрежным жестом перед закопкой мужа) отозвалась сразу.

— Вы кто по гороскопу? — неожиданно спросила она, что я даже вздрогнул, когда услышал хрипловатый голос весьма отдаленно напоминающий дамский. (Точно ледяного шампанского перепила. Уж не синька-алкашка с соседнего двора, всегда провожающего меня, когда встречаю её, многообещающим взглядом. Развлекается таким способом, вводит в заблуждение одиноких мужчин.)

Я даже слегка растерялся, не ожидая такого вопроса, и подумал грешным делом, что дама может оказаться из категории тех дур, придающих чуть ли не первостепенное значение всей этой параше: гороскопам, гаданию на кофейной гуще и т. д. У меня сразу упало желание продолжать ералаш; да какая к бучу каспийскому бывшая жена банкира, — такая же полу-ёбнутая от хронического недотраха и одиночества галя из социальных сетей, составляющая гороскопы и верящая жуликам типа телевизионных астрологов, но я, поймав на себе напитанный ядом сарказма и насмешки взгляд Аркадия, стерегущего момент, когда у меня случится облом, чтобы лишний раз поднять на смех товарища, скрепя сердце, сообщил кто.

Теперь пауза была ровно четыре секунды — я специально в уме считал.

— Хорошо, — донесся далекий, чуть ли не с воображаемого мной острова, сипатый альт (точно перепила шампанского мадам клико идите в шоппинг, в нашем городишке только в одном магазине таким дорогим пойлом торгуют, от которого балдеют бабы его пить — приобщаться к красивой жизни; один раз ради любопытства я решил попробовать разориться, купил бутылку, выжрал — ни в голове ни в яйцах — натуральное хавло, или это была подделка, четыре тысячи рублей как с куста; вот это фуфло толкают по телевизору про красивую жизнь истеричек со стерилами-бизнесменами в отечественных говённых сериалах), что у неё такой хрипак, а не голос, какой должна пить бриллиантовая вдова, давшая это интригующее объявление, — давайте встретимся завтра, в два часа дня, у входа в Окский парк — вашего культурного места отдыха у реки?

Тоже мне «культурное место отдыха», подумал я, но в её голосе мне показался легкий неуловимый акцент, но не такой, как у лиц кавказской национальности («ара, слюший, да?») и не как у жителей адыгейско-уйгурского автономного округа, а как у человека, выучившего язык в крутом престижном колледже, с излишне правильным произношением слов, без всяких местных говоров, где буква «о» произносится как «о», а не «а», каким любят употреблять в Москве типа москвичи… понаехавшие с городов и весей, не «э» и уж тем более не дабалью-W, и на каком не говорят местные аборигены, и этот незначительный нюанс заставил моё сердце биться сильнее: в пьяной голове очертания острова начали проявляться рельефнее, уже воочию замелькали пальмы на песчаном берегу, раскачивающиеся кронами под напором бриза. В то же время тон голоса не был настороженным и агрессивным, и я подумал, что завтра, в это время, в самое пекло, когда у пролетающих птичек перышки сворачиваются в трубочку от жары, будет в ломак идти на встречу, пусть и с очень крутой дамой, пусть самой богатой — в обозримом, перуанскими телескопами, космическом пространстве звездных систем с экзопланетами — синьоритой, это рандеву меня совсем не вдохновляло, и по теле-клозету сказали прогноз погоды — стерильный жирноватый мэнок в очках, — что будет ещё жарче, чем сегодня: градусов тридцать восемь цельсанутых, сваренных в водороде, да и Аркадий при таком раскладе меня живого сегодня вряд ли бы отпустил, ограничившись одной бутылкой, а значит к завтрашнему свиданию я был бы в абсолютный ноль по степени готовности к ответственному заданию партии и правительства. К тому же, сказать откровенно, прорываясь сквозь алкогольный туман к своему рассудку я понимал в глубине подсознания, что позвонил незнакомой даме подшофе, на трезвую голову у меня вряд ли бы хватило мужества на такой отчаянный поступок, трусости во мне перед бабами хватало в достатке, а тем более такими реальными — о-го-го не переехать заоблачный Катманду, не переплыть босфорский пролив на иглу, точнее на каяке! ну и ещё по той причине, о какой я написал выше. К тому же я бы такую газету и в руки не взял, с некоторых пор считая западло интересоваться журнальными мусоросборниками, пусть их читают малообразованные невежественные обыватели, самого, так сказать, низкого пошиба, а тем более звонить уже немолодой — если внимательно вчитаться в текст, — мягко говоря, женщине с не вызывающими доверия данными, сообщенными ей более чем скупо по такому безбашенному чёппинг-дензелу, позориться перед этим… товарищем, ждущего момента посмеяться над другом. А то, что он его ждёт с нетерпением я сразу понял по его пьяной морде, жадно наблюдающей за мной. А сейчас, когда во мне «сидело» полбутылки водки и кружка пива, я был дерзок и нахален в алкогольном кураже, безбашенно смел и безрассуден, что даже не прикидывал возможные варианты и нюансы, как могут сложиться обстоятельства, если свидание и в самом деле состоится, во что я до конца не мог представить себе, что я могу быть таким крутым чуваком и ухватить за «консилиум Брамса крутую вертикаль», но допускал — чем Ибрагим Петрович не шутит! — и тогда мне представлялось все простым до идиотизма: договориться встретиться сегодня и, если дама оправдает свое дерзкое заявление про симпатичную шатенку, в её фигуре присутствуют пленительные формы и изгибы, описанные доктором Шнеерзоном в пятом томе, то после встречи и собеседования в кафе (я уже начал прикидывать в каком, чтобы не в очень дорогом, а то вдруг придется мне платить), и « оприходовать ее не мудрствуя лукаво» — пригласить домой и трахнуть — если дело примет такой оборот. А свадьба, автомобиль и остров были для меня предметами настолько отвлеченными, фантастическими, что я и не верил в них. Но азарт встречи с шизанутой дамочкой и её сказками в местной газетёнке уже успел распалить мое воображение.

— А давайте встретимся сегодня, — по возможности твёрдым, но без грубых обертонов, голосом возразил я. — Часов в пять. А то завтра я буду к сожалению занят до самого вечера… Я хотел прогнать какую-нибудь «телегу», почему я буду занят, типа что буду пахать, как папа Карло на Буратино с Мальвиной, пока они в его двухэтажной лачужке площадью тысяча квадратов на берегу Лазурного моря, «таращатся коксом» со своими друзьями — лисой Алисой и котом Базилио, но подумал, что такие подробности излишни. Потому что я ничем не был бы занят, как если только питиём водки с Аркадием и прочими шакалами, севшими к нам на хвост, что было более чем вероятно. (Тут уж даже профессор попал бы не в тему.)

Опять дамочка взяла паузу. Я уже начинал их квалифицировать вполне естественными. Может у неё такой стиль общения в подобных ситуациях. Или она до того, как выйти замуж за миллиардера была актрисой « Коламбия Пикчерс».

— Хорошо, — вдруг неожиданно для меня согласилась незнакомка, что я даже начал бояться, потому что подсознательно ждал и желал отбоя (во, какой я трус оказался, как дошло до взрослого!) — только не в пять, а в шесть.

— О кей! — пролепетал я искусственно-жизнерадостным голосом в котором жизнерадостности было ноль целых пять десятых процента а все остальное резина, понтуясь перед Аркадием, — и как в яму головой задал следующий вопрос: — А как мне вас узнать? И не сочтите за дерзость:

— Как ваше имя?

— Виктория, — ответила симпатичная шатенка, и как мне показалось с едва уловимой усмешкой в голосе. И обронила, как бы между прочим: — На мне будет песочного цвета пляжное платье — туника, на голове шляпка из мадагаскарской соломки и в руках орехового цвета сумка. И сделав теперь уже короткую паузу прибила меня окончательно последним сообщением: — Будьте любезны, не опаздывайте, Анатолий! И не забудьте взять паспорт!

После таких конкретных деталей я сразу вспотел подмышками и в промежности. Сердце забилось, как перед инфарктом. Внутри, раскачанного алкоголем, организма, начала расти тихая паника. Как бы мне сейчас не пришлось звонить по ноль три: «Аркашка, вызывай скорую, у меня инфарктер!» Её согласие по непонятной причине меня не вдохновило и не обрадовало, а чуть ли не ввергло в транс. В амок, применяя термин психиатров и аборигенов острова Пасхи. Такие конкретные подробности про какое то платье тунику, которое я вообще слышал первый раз в жизни: в нашем городе платья с такими названиями наши местные дамы точно не носили. И даже и не слыхали, все носят что им сливает интернет по текущей дебильной моде — шорты, мини-юбки и джинсы в обтяжку демонстрируя толстые бесформенные задницы. И при этом считают себя сексуально-убийственными. Вдруг её заява про автомобиль и остров не голимое фуфло а самая объективная реальность? При этой мысли пот меня прошиб ещё сильнее, чем Аркашку, когда он закусывал водку окрошкой. Рука инстинктивно потянулась к бутылке но я вспомнил, что мы уже всё выпили.

— Ну, чего? — Аркадий чуть ли не пританцовывал на табурете от любопытства, видя какое у меня стало выражение лица после разговора с незнакомой дамой. Наверное, как у приговоренного к казни через гильотину, и приговор должен быть приведен в исполнение через пять минут: палач поигрывает в воздухе топориком и возбужденная толпа собралась на площади, изнывая от нетерпения, когда же начнётся представление, и этому Квазимодо горбатому — любителю юных мокрощёлок оттяпают черепок.

— Арик, ты когда-нибудь видел шляпки из мадагаскарской соломки?

— Чего!? — физиономия у него сделалась, как у рыцаря на распутье трех дорог перед булыжником, где было написано, что по какой дороге не пойдешь, всё равно вляпаешься в дерьмо.

— А как выглядит пляжное платье туника? — подлил я ещё ацетона в глазунью.

— Толян, у тебя крыша поехала? Ты чё, запарился, как верблюд в каракуме? Или водка клином пошла? Тогда нужно срочно сбегать за «лекарством в ближайшую аптеку»: сам знаешь — клин вышибается им же самим.

— Ага, сбегай! Только смотри, «лекарство» бери качественное, вроде «лося» — подначил я другана.

— Ты меня знаешь! Я бодягу не пью! — сказал Аркадий со скрытой гордостью и добавил:

— А если без балды: при чем здесь какая-то панамка из папуасского тростника и платье… как ты сказал?

— Туника-пляжное!

— Это ты сам что ли придумал?

— Нет, Петрович из двадцать девятой квартиры!

— Он что, такие платья изобретает! С каких это пор он переквалифицировался из слесарей в портные?

— С тех самых, как закопал Галину Петровну на местном кладбище!

— Долго же он её закапывал!

— Да не очень — всего недели полторы! И то не обошлось без сюрпризов!

— Неужели!?

— Да как не закопает, она на следующий день опять возвращается, как ни в чем не бывало, и опять начинает трепать ему нервы!

— Толян, не «крути мерину яйца»!

— Придурок, у мерина нет яиц!

— Вот я и говорю: не крути! А если серьезно объясни — я не в прошибе!

Я коротко пересказал телефонный разговор с дамой.

Выражение лица у Аркадия стало как у помойного мурзика, наевшегося дряни из мусорного бака. Он явно не был готов к такому раскладу вещей. Мысль, что его приятель по литроболу реально пойдет уже этим вечером на встречу с таинственной шатенкой застряла где-то у него между полушариями мозга, распухала, как карцинома номер пять, бередила, вызывая тревогу и опасения, а вдруг и в самом деле может получиться встреча, достойная голливудских мелодрам тридцатых годов выдержанная в черно-белых тонах с Оливией Ньютон-Джон в роли госпожи Вандербильд с турнепсом на завтрак и мопсом на утреннюю прогулку вокруг Тауэра под моросящим лондонским дождём и сзади бобби едут с Шерлоком Холмсом в кэбе, чтобы секьюрити держали перед глазами свои квадратные текстикулы. Глядя на него я, не сдержавшись, рассмеялся. Прямо ему в глаза.

— А ты в интернете посмотри, — Аркадий попытался сделать лицо невозмутимым, показать, что мой смех его не смутил.

— И в самом деле! — воскликнул я, подражая мимикой и жестами Миклухе эМ когда он заблудился в предгорьях Копетдага, открывая Аляску для Екатерины Второй.

— Пока ты будешь смотреть, быстро сориентировался в ситуации Аркадий, я в магазин сбегаю! До шести ещё есть время обмозговать ситуацию не торопясь, не дергаясь понапрасну!

— Сбегай-сбегай, только смотри, не заблудись! — опять подначил я его.

— Кстати, — игнорировал он мою иронию, — что за платье такое… как ты сказал? туника? Это в каких в Древней Греции бабы, что ли, ходили смущали древних греков, сверкая голыми задницами из под них без трусов? а? пляжное туника? А это что ещё за херня такая? Опять парижские гномики современным бабам придумали? Просто туника я ещё могу представить, а чтобы оно ещё и пляжное было… Она в таком платье, в шесть часов вечера на пляж, что ли, на наш намылилась? Точно у нее гуси полетели*!Или мозги тебе пудрит… Это вы там будете проводить первое свидание, сидя на грязном песке и глядя на играющих в волейбол придурков?

Я охуеваю, Толька над твоей доверчивостью! Веришь всякой шняге, какую тебе незнакомые бабы по телефону впаривают! Или она такая же ёбнутая-смешная фантазерка, как и ты! Про какой-то остров придумала, наверное под кайфом была, когда лепила для всяких наивных пареньков пластилиновую ворону! Там, наверное, не то что острова, сраного участочка десять соток, где можно картошки посадить, с дачным домиком из щитовой фанеры в заброшенной деревеньке днём с огнём не сыщешь! Точно баба ебанутая! Таких сейчас много развелось! Особенно одиноких недотраханных! У них крыша едет: даже когда по улице идёшь видно что у тёлки с чердаком не все в порядке! Если и не на всю голову, то на половину точно! Вот и пишут всякую хрень в газетах да в социальных сетях, для таких вот доверчивых ребят! Как она там ещё с горя придумала? С паспортом и трудовой книжкой и спрыснутый дорогим одеколоном чтобы ты придурок пришел? Трезвенник… Я ебать не хотел! Да ещё чтобы в таком синюшном возрасте, когда все нормальные мужики более-менее спились, был ёбарь — чемпион десятого разряда! Видимо никто не скинулся в мегаполисе на такую дастиш-фантастиш, если её ненасытная «вава» занесла в наш городишко Богом забытый, Чёртом облёванный! Я балдею над вами, ребята, рассмешите так, что и Петросян позавидует!

Вот гад, подумал я, мстит мне за мой смех.

— Не на пляже, а у входа в Окский парк! Я же тебе сказал? Ты жопой, что ли, слушаешь?

— Да только жопой и можно слушать эту туфту, которую ты мне тут гонишь и даже не за три рубля с потогонного метра! Ты без балды с ней договорился?

Вот те раз! Филя шпилит в Гондурас! Он оказывается, ещё и не поверил, что на самом деле, и всё это время думает, что я его развожу сразу на трех телегах: в Каляево, на Блевотно-лузерную и до площади Войцеха Ярузельского!

— Знаешь, что Арик! — мое терпение лопнуло, — ты давай иди не в магазин, а уёбывай нах — через Пензу на Житомир по Новочугуйскому тракту! Приятель идиотским вопросом окончательно вывел меня из берегов Ла-Манша. Он уже перешагнул ту черту, когда в состоянии подпития мало того, что говорил оскорбительные, как для конкретного индивидуума, так и в адрес всего прогрессивного человечества фразы, но что ещё хуже — становился нудным как гавайский слизень на торче, и начинал из собеседника тянуть жилы. Эта его энергососущая нудность удивительным образом сочеталась с желчностью и язвительностью, что особенно меня бесило. В такие кризисные моменты попоек я особенно с ним не церемонился и посылал куда подальше, где даже еще братья Райт на дирижабле не летали. После таких вспышек острой полемической напряжёнки он не обижался или обижался но не надолго: через какое-то время мы созванивались и договаривались об очередной встрече на уровне гранёного стакана.

— Ладно, Толь, не горячись, ты же меня знаешь! Я ведь хочу как лучше! Аркадий понял, что дело приняло серьезный оборот и ему недвусмысленно указывают на дверь, а ему в такие моменты, когда Тамара уезжала — с понтом — к сестре, а он оставался один на один со своими мыслями, а главное — подозрениями, что она не у неё пьет чай и смотрит сериал по телевизору, а сосёт жилистый леденец у чужого аншлюзера, совсем в другом месте, может в соседнем доме из окон которого видны его окна и балкон, и, после того, как «ублажив клиента» они лежат в постели и смеются над этим додиком, то есть над ним, он старался в корне заглушить такие мысли и картины, а известно что нет эффективнее терапии с такими черными мыслями как нетрезвые беседы в узком дружеском кругу. Поэтому уходить Аркадию ох как не хотелось, а было сильное желание продолжать застолье, ведя бессвязные пьяные «базары», авось ещё кто нарисуется из знакомых алкотронов — будет веселее, что тоже нормально вписывалось в практику совместного злоупотребления высокоградусных напитков. — Только мне кажется что ты собираешься сделать большую глупость!

Конец ознакомительного фрагмента.