Наследник нечисти. Упырь

Андрей Караичев

Считаете себя любителем жанра ужасов и мистики?! Восстающих по ночам мертвецов в поисках свежей крови, ведьм, колдунов? Старых погостов и всего необъяснимого? Тогда вы на верном пути! Всё перечисленное читатель найдёт в этом произведении, выполненном с сохранением лучших традиций русской мистики, с правкой на современный лад! Окунитесь в захватывающий сюжет ужасов, колдовства и… необычной любви!

Глава 5. В деревне

— Свои, свои! — крикнул я, подходя по старой памяти к калитке.

— Свои все дома! — отозвался голос из темноты.

— Да бабуль, давно здесь не был, раз ты внука не узнаёшь!

По другую сторону забора я увидел тусклый свет, который, по всей видимости, исходил от керосиновой лампы; он быстро приблизился к нам, осветив моё лицо, немного ослепив. После «Летучая мышь» отодвинулась в сторону, и послышался всё тот же знакомый голос.

— Сашенька! Неужели ты?! — с неким недоверием спросила бабушка, которую теперь смог различить при тусклом свете от фитиля.

Ничего не отвечая, я рассмотрел старушку с ног до головы, насколько это позволяла обстановка.

За годы, которые я не видел бабулю, она, на первый взгляд, не сильно изменилась: невысокая, чуть сгорбленная, со всё тем же, немного смуглым, морщинистым лицом. Седые волосы, выглядывающие из-под платка, порядком высветившееся от времени маленькие глаза, тонкие губы, сильно сжатые вместе. Всё оставалось, как и десять лет назад…

— Да — это твой внук! — наконец, ответил я.

Старушка спешно отложила предмет похожий на ружьё в сторону и с некоторыми усилиями открыв калитку, вышла к нам. Она, поставив керосиновую лампу на землю, начала меня ощупывать за плечи, лицо, похлопала по груди, словно всё ещё не веря, что это на самом деле я. Затем крепко обняла и поцеловала в щёку. В общем, — начала совершать те процедуры, которые всегда делают родственники в подобных случаях, при этом приговаривая:

— Глазам своим не верю, да как же? Не предупредив, в такую темень… знала бы, что приедешь… ай! Да что там!

— То, что поздно, просто заплутали немного, — начал я объясняться, пытаясь высвободиться из цепких объятий бабушки, — ты погоди обнимать меня, я не один приехал!

— Да? А с кем же? — Наделано, как мне показалось, удивилась бабушка.

— С женой! Познакомься, — я подтянул тихо стоявшую в сторонке супругу к себе, — это Алиса, моя благоверная.

Бабушка молча обняла её, далее, отойдя чуть в сторону, взяла лампу с земли и осветив девушку, произнесла:

— Красивая, ничего не скажешь! Повезло тебе! Ну, мать твоя писала мне, что ты женился, на свадьбу приглашала… да, куды мне там? Жить осталось два понедельника, я до вашей Москвы и за год не доберусь!

«Так вот откуда взялся у тёти Веры мой адрес — это мама писала пригласительную бабушке, а мне, наверное, забыла сказать… или не захотела.» — Отметил про себя.

— Чего ж мы стоим?! — пригласила бабушка, — Проходите в избу, гости дорогие! А то я старая, держу вас за двором, от радости совсем мозг потеряла.

— Да, вы идите с Алисой, — согласился я, — только ты мне ба, оставь лампу, я вещи в дом перенесу, а потом ещё машину припаркую нормально.

— Хорошо внучок, — ответила она и, взяв жену под локоть, сказала ей, — пошли деточка, не бойся.

«Летучая мышь» мне понадобилась, скорее для «понта»: в нашей машине лежал довольно мощный, современный фонарь; просто этот неровный огонёк внутри стёкла, запах керосина и её копоть, стали мне так приятны в тот момент — словно бальзам на душу.

ПРИМЕЧАНИЕ: бабушка моя говорит на непонятном для простого обывателя языке — это помесь русского, казачьего, ещё и украинских языков. Поэтому её речь даже я не всегда до конца понимаю, оттого пишу её разговор в нормальном, переведённом языке — так проще.

Взвалив на спину через плечо две большие сумки из багажника, я направился по очень знакомой тропинке в дом.

Дверь избушки оставалась открыта, из неё глухо доносились голоса Алисы и бабушки. Я прошёл внутрь, сразу ощутив аромат сушёных трав, воска и керосина; чувствовалось, что недавно топилась печь несмотря на тёплую погоду… на чём ещё здесь готовить с другой стороны?

Сбросив на пол баулы, при свете лампы и двух свечей начал рассматривать родную избушку. Точнее, сначала только большую по старым деревенским стандартам квадратную кухню, размером так, метров 6х6 примерно, хотя — все четыре комнаты в доме (кухня пятая) по площади абсолютно одинаковые.

Всё являлось мне очень и очень знакомым, родным. Эти бревенчатые стены, набитые в щелях раствором и кое-где украшенные небольшими картинами, а также связками различных засушенных растений, которые свисали там словно гирлянды в новогодние праздники. Невысокие потолки, всего метра два с кепкой от пола, их мы ещё с дедом оббивали фанерой, они явно давно не красились. Вместо привычной электрической лампочки или люстры к потолку прибит специальный крючок, чтобы вешать на него «Летучую мышь».

Сразу справа от двери стояла скамейка с двумя железными вёдрами воды и черпаком в одном из них, за ней после пары маленьких окошек, завешанных шторками, находился допотопный холодильник, напоминающий о том, что когда-то в доме было электричество.

Напротив бесполезной теперь бытовой техники, в дальнем правом углу от входа, через два таких же маленьких окошка сложена большая печь, на ней «величался» медный самовар и разная утварь. Чуть левее стоял древний деревянный стол, убранный по-старому и два стула возле него, над всем этим свисал громадный и пугающий своим видом любого городского человека шкаф для посуды.

Оба угла, что слева от входа служили вместо прихожей: там ставилась обувь, на вбитые в стену гвозди вешалась одежда; на всякий случай здесь прибито небольшое зеркальце и, разумеется, опёртый о брёвна садовый инвентарь. Окон на этой стене не предусматривалось — глухая.

Пол полностью устелен вязанными коврами и как положено в подобных помещениях, издавал характерные поскрипывания при каждом сделанном шаге.

Насколько я помнил в тот момент, коридоров в избе не было: все проходы через четыре имеющихся комнаты были сквозными, т.е. открыл дверь с кухни и сразу прошёл в одну из спален и так далее.

Туалет, душ, вода и прочие удобства за пределами избы — на улице.

У меня появилось такое чувство, словно я уезжал отсюда всего несколько дней назад.

Всё здесь, как прежде! Уверен, что я без труда смогу назвать вещи, которые находятся, скажем, в столе или в шкафу… только вот, потолки стали для меня очень низкими — подрос, за почти десять лет.

Зато, моя суженая испытывала явно полностью противоположные мне чувства: она всё очень пристально рассматривала, то открывая, то закрывая рот. Думаю, девочка моя не понимала для чего требуется половина вещей, находящихся в доме.

Конечно, Алиса в сельской местности (кроме дачи) никогда не бывала, но вот что странно, она их рисовала (писала) на своих картинах — разве такое возможно, вообще?

Ладно, посчитаем это её природным талантом.

Когда я разложил всё из привезённых нами сумок, попутно отвечая на многочисленные бабушкины вопросы и присел на скамейку возле вёдер, она вдруг сказала:

— Внучок, подай сапог вон оттуда, — указала рукой на угол в «прихожей», — самовар поставлю, сядем чай пить.

— Так… это настоящий самовар?! — удивилась Алиса, — а сапог зачем?

— Да щас увидишь, — улыбнулся я.

Растопка самовара с помощью обуви тронула супругу до глубины души, у неё сразу поднялось настроение и мне почему-то стало от этого приятно.

Чай готов — разлит по чашкам, бабушка принесла из другой комнаты третий стул, и мы все вместе устроились за столом.

Возле нас стояли две свечи в старых медных подсвечниках (керосиновую лампу с которой я носил сумку, мы подвесили на крючок к потолку), самовар, три кружки и вазы с разными угощениями. Старушка предлагала нам плотно поужинать, но мы с Алисой отказались, не было такого желания, устали просто с дороги.

Я с бабушкой вёл обычный, непринуждённый разговор, в котором жена почти не участвовала; у неё нашлось занятие поважнее: она продолжала с интересом рассматривать вещи, находящиеся в кухне, иногда подолгу задерживая свой взгляд на каком ни будь допотопном предмете.

— Что это ты вдруг решил приехать к своей бабке? — спросила хозяйка, — столько лет и весточки не было, а тут в ночь и на тебе! — она, слегка прищурившись, наклонилась ближе ко мне и добавила, — или вы прячетесь от кого? Натворил дел в своей Москве, признавайся!

— Да брось ты ба, — начал я оправдываться, — ни от кого мы не прячемся. Просто нахлынули воспоминания, потому решил навестить тебя и вон — родные края. К тому же женился! Алису решил с тобой познакомить. Что в ночь, так говорил уже: заблудился я. И что за привычка всё время говорить, — «В своей Москве», — будто она мне лично принадлежит!

— Ну ладно, ладно. — Улыбаясь, замахала ладонью старушка.

— Ба, а может тебе помочь чем нужно? Ну, по хозяйству там… не знаю.

— Хорош, — отмахнулась хозяйка, — помогать особо мне не надо, лучше отдыхайте! А, что наведать решил, спасибо! После того как Петька умер, совсем скучно стало, разговариваю разве, что с котом да курами! С Петром нечего говорить, он покойный.

Мне показалось, словно бабушка немного взволнована нашим приездом… рада, конечно, но встревожена… что-то с ней было не так.

— Новостей никаких интересных нет? — Решил я зайти издалека и выяснить, чем её так обеспокоил наш визит.

— Какие у нас могут быть новости, — махнула она рукой, — людей почти не осталось в деревне, старики одни и тех по пальцам пересчитать! Электричества нет, магазин аж в соседнем селе, до него почти тридцать километров! Туда и пенсию ездим получать, и почту, если кому кто пишет. Это хорошо ещё, у соседа две машины: одна грузовая, с будкой, а другая на вроде той, в чём ты приехал. Вот он нас стариков, кто остался тут и выручает: то за пенсией отвезёт, то в магазин, то корму для скотины привезти. Хотя, знаешь, внучок, я привыкшая, всю жизнь в трудах, без послаблений.

Когда я услышал упоминание бабушки о почте и о том, — «Если кто напишет», — мне стало стыдно и неловко, ведь за девять лет я ни разу не написал ни одного письма или открытки. Отец, когда жив был, категорически не одобрял этого, запрещал мне держать связь с деревней. Поэтому единственный раз, когда я отправлял конверт сюда, был только как я переехал в Москву, мол, — «Жив, здоров, добрались хорошо, всё нравится». Потом последующие годы тишина, даже если бы батя не против был, — ну не знал я, о чём писать.

— Как же вы так, одна живёте? — включилась Алиса в разговор, выведя меня из неловкого положения, — без электричества, газа, воды, интернета.

После последнего сказанного ею слова, мы с бабушкой вдвоём засмеялись.

— Какой мне в такие годы ещё интернет? — ответила старушка, — мне и без него забот хватает. А если честно… как раньше жили в деревнях? — обвела она нас взглядом, и сама же ответила на заданный вопрос, — так вот, как и я, и даже туже. Мне мало чего надо, я не вы: молодые. Еды много не требуется; хлеб сама пеку, сухарей насушу, грибов на зиму, ягод, коровка у меня, куры. Консервами на зиму с пенсии запасаюсь, ещё кое-чем, так что, не голодаю, а свет? Да ну его! Что им делать? Телевизор я никогда не смотрела; вместо холодильника, вон, в ведро, что нужно положила, потихоньку в колодец опустила или до погреба снесла. Не привыкать мне старой, доченька, не привыкать.

Алиса слушала бабушкин рассказ и при этом смотрела на неё с сожалением или скорее уважением.

А я решил узнать своё: чем всё-таки обеспокоил бабушку наш приезд.

— Я, бабуль, хоть тебя давно не видел, всё же замечаю, что-то тебя сильно тревожит.

Сделав небольшую паузу и тяжело вздохнув, она ответила.

— Дед Петя ходить начал, поэтому беспокоюсь я.

От услышанного я чуть не подавился, а вот Алиса, не совсем поняв сказанное, вставила.

— А-а, он раньше не ходил, что ли? Чего беспокоиться, раз пошёл человек?

Последовала затяжная пауза в разговоре, с минуту сидели в тишине.

— Ну почему же, ходил, конечно, — ответил я и бросив чайную ложку в свою уже пустую кружку, добавил, — пока не умер…

После моих слов бедняжка поперхнулась.

— То есть как это, — умер?

— Да вот так! Не знаешь, как люди умирают? — Не желая развивать тему, я подмигнул ей правым глазом и скорчил гримасу, мол, — «Потом… всё потом».

Мне удалось сменить эту неприятную тему на другую и мы, ещё немного поговорив о житейских вещах, решили ложиться спать. Времени уже около двух или трёх часов ночи.

Бабушка постелила кровать в комнате, где я жил в детстве и, пожелав спокойной ночи, оставила нас с супругой наедине.

Закрыв дверь, я ещё по старой привычке накинул на неё крючок и начал осматривать комнатушку при уже привычном моим глазам тусклом свете зажжённых ранее свечей.

Собственно, рассматривать и нечего. Здесь тоже осталось всё как раньше: прямо от входа в дальнем левом углу стояла сеточная кровать с периной и подушками, над ней два окна, одно из которых выходило на калитку, другое в огород. Справа от дверей громоздкий шкаф, в нём я когда-то хранил игрушки, возле него чёрный комод, служивший также и письменным столом; справа был патефон на табуретке. Пол и потолок такие же, что и на кухне (во всём доме, тоже).

Не хватало только другого шифоньера, с книгами. Куда-то его «потеряли», а там, где он стоял раньше, на глухой стене осталась висеть лишь одинокая, большая картина «Три охотника». Маленьким, когда просыпался с утра, всегда любил её подолгу рассматривать.

Эх, одна ностальгия — да и только!

Алиса уселась на кровать и как ребёнок стала на ней подпрыгивать.

— Слушай, а чего там бабушка про старика, который ходит, говорила?

— Не обращай внимания, — ответил я, раздеваясь, — думаю, это у неё возрастное. Старушка давно не молодая, брата вон потеряла, столько лет вместе бок о бок жили, считай. Да и потом, я ж тебе рассказывал: в наших краях упорно ходили суеверия об оживших мертвецах! Наверное — это и послужило поводу для её старого воображения.

— Мне как-то не по себе от этого, а тебе?

— Вообще, наплевать! В детстве и не такого наслушался. Давай спать уже! Это ты всю дорогу дрыхла! Я всё-таки целый день и ещё полночи почти за рулём просидел.

Быстро раздевшись и накинув на себя специально привезённый для сна халат, жена устроилась возле стенки, я лёг рядом, с краю. Только приятно расслабился и начал засыпать, она стала толкать меня локтем в бок.

— Я вроде не храпел.

— Закрой калитку, — прошептала супруга, — она меня пугает. Всё мне кажется, там вокруг забора кто-то ходит и сейчас в неё к нам зайдёт.

— Какую ещё калитку? — не понял я.

— Вон, там! — Указала она рукой прямо на окно, в котором я, кроме темноты, ничего не увидел.

— Издеваешься? Как ты рассмотрела, что калитка открыта? Луны уже нет, тьма на улице — хоть глаз коли! Спи давай лучше… калитки ей всякие мерещатся… спать меньше надо, когда муж целый день баранку крутит!

Только отвернулся от неё в другую сторону, давая понять — разговор окончен; как она громко вскрикнула, испугав меня так, что я вскочил с кровати и уставился на Алису, ожидая объяснений.

— В окно кто-то смотрел к нам! Страшный очень… старик, кажется!

Я посмотрел, куда она указала и по-прежнему помимо черноты ничего там не увидел.

— Успокойся Алис, это всё мои байки в дороге, плюс бабушкин маразм на твоё воображение влияет.

— Нет! Честно, в окошко смотрел кто-то. Пойди, глянь.

— Вот ещё, — возмутился я, — мы в фильм американский попали? Не пойду я никуда, в дом он не войдёт, так что, пусть на здоровье ходит себе там! Может, цыгане какие металлолом собирают или перины! Могу тебе шторочки закрыть, если хочешь, чтобы зловещее окно больше не пугало маленькую девочку. — После этих слов я мирно залез обратно под тёпленькое одеяло.

— Очумел?! Какие ещё здесь цыгане? — Не унималась супруга, — сам говорил здесь нет никого и ночь уже! Давай иди! — едва не столкнула она меня с кровати, — я не отстану от тебя всё равно!

Что делать? Пришлось переться во двор.

Накинул на себя старую рубаху, взял с кухни топор и отправился проверять, кто ходит возле избы.

Разумеется, я там никого не увидел, только калитка и вправду оказалась открытой, хотя я точно помнил, как закрывал её! Что ж, решил не раздувать из «мухи слона», запер снова, на этот раз плотнее; после отправился спать.

Только я развернулся и начал уходить, вдруг в нескольких метрах от меня, за забором послышались громкие шорохи, затем, вообще, раздался такой звук, словно кто-то в кованных сапогах побежал прочь от нашего дома. Это немного встревожило. Но, ненадолго — мало ли кто там мог быть? Может, просто заяц или ёжик, другой зверь какой-нибудь (сапоги, наверное, почудились). Поэтому я вернулся в дом и снова занял своё законное место рядом с законной женой.

— Ну что там? — Спросила Алиса, когда я лёг.

— Ничего… тут дикая природа, звери разные ходят, не обращай внимания… калитка правда была открытой… но, я закрыл! А ты давай, носом в подушку и не смотри на окно!

— Там стоял человек, я ещё с ума не сошла. — Не унималась она.

— Может, и был! — согласился я, — здесь же ещё остались люди в деревне! Услышали звук машины, вот и решили пойти посмотреть. У стариков часто бывает бессонница, вот и шаркаются по ночам от безделья.

Она хотела ещё что-то сказать, я её перебил.

— Тебе колыбельку спеть, чтобы ты уснула? Правда, Алис, давай завтра всё обсудим, у меня голова уже чугунная, не соображает, я очень устал сегодня. Если не посплю, самому начнёт НЛО грезиться.

— Спокойной ночи. — Наконец, сдалась жена и отвернулась к стенке.

Проснулся рано — разбудил бабушкин петух. Супруга ещё крепко спала и я, аккуратно поднявшись с постели, чтобы не разбудить её, решил пойти на улицу.

Едва вышел на крыльцо, как недавно взошедшее солнце ослепило меня, а свежая, пока ещё майская, утренняя прохлада, в долю секунды прошла через всё моё тело, пустив мелкую дрожь.

Природа ощущалась сполна: от свежего воздуха немного кружилась голова, от пения птиц успокаивались нервы. Казалось, весь день буду чувствовать себя легко и весело, но только я вышел во двор и стал его рассматривать, настроение сразу стало портиться.

Теперь, когда на улице светло, я мог рассмотреть свой родной дворик сполна!

В отличие от домашних комнат, которые изучал вчера вечером, здесь всё сильно изменилось и пришло в упадок.

От многих плодоносных деревьев, где когда-то росли яблоки, вишни, черешня и сливы, остались лишь подгнившие и поросшие неизвестными мне грибами пеньки; местами между грядок с помидорами и огурцами виднелась непрополотая трава. Когда я был маленьким, в огороде не водилось ни одной лишней травинки; ни каких сорняков и даже опавших листьев! Но, тогда был жив дедушка, я помогал как мог, бабушка была моложе.

Где раньше стояла большая теплица, остались лишь неровные деревянные столбы, пару битых стёкол рядом с ними. Колодец весь покосился и, на первый взгляд, казался давно брошенным; остальные хозяйственные постройки также подверглись разрушительному влиянию времени. Ай — что там говорить? Дому с огородом нужен хозяин, иначе он начинает «умирать».

Сама изба, покосилась на левую сторону и немного ушла под землю, а брёвна, из которых она сложена, порядком ссохлись и местами полопались, не говоря уже о том, почерневшем шифере на крыше. — «А ещё говоришь, помогать особо не надо», — вспомнил вчерашние бабушкины слова.

Идти и смотреть, что случилось с нашей баней, мне стало просто страшно, и я решил хоть как-то отвлечься, отогнать от себя навалившуюся меланхоличную грусть.

Бабушка возилась в сарае со скотиной, решил пока её не беспокоить и пошёл обходить дом по своим утренним, естественным делам. — «Надеюсь, пол в туалете не прогнил хотя бы, а то, не дай бог, провалюсь!» — подумалось мне.

Когда завернул за угол и вышел к тому окну, через которое Алиса ночью, якобы видела старика, то обнаружил на его стекле оставленные чьими-то руками следы глинистой грязи. Словно и правда, кто-то подставлял свои вымазанные ладони к нашему окну, чтобы лучше рассмотреть, что же происходит внутри. — «Странно, ведь дождь не шёл давно, сухо кругом, откуда тогда грязь? Неужели правда, ночью во двор заходили незваные гости? Хотя-я, — какая разница?! Не обокрали, ничего не разбили, обычное деревенское любопытство». — Подумал я, но на всякий случай решил протереть стекло влажной тряпкой, пока супруга спит, чтобы не заметила и лишний раз не беспокоилась, — «Раздует опять из мухи слона!»

— Чего там возишься? — Окликнула меня вышедшая из сарая бабушка.

Протерев окно, я отбросил тряпку в стоявшее возле стены ведро, и вытирая влажные руки об собственные брюки, подошёл к ней.

— Ай! Алиске ночью привиделось, что в окно старик какой-то смотрел, я вышел на улицу, — никого! Только открытая калитка была, а сейчас глянул: на окне грязные следы! Ну, протёр, чтобы девушку лишний раз не пугать. Может, соседи по деревне любопытствуют, как думаешь?

Старушка помедлила с ответом опустив свой взгляд на землю, потом покачав головой и поставив железное ведро на тропинку, тихо ответила:

— Нет… это всё покойный дед Петя! Я ж говорю, — ходит он! Не упокоился с миром прах его… нужно что-то предпринять! Только ты не волнуйся, — подняла она голову и посмотрела мне в глаза, — тебя он не тронет, а вот…

— Бабуль, — перебил её я, — хорош об этом! И слышать ничего не желаю о бродячем покойнике деде Пете! Чушь! У меня к тебе просьба одна по этому поводу: ты при Алиске подобных тем вообще не заводи.

— Поняла я, неглупая! — махнула бабушка рукой, словно обидевшись, — просто волнуюсь за вас.

— Не стоит! Я это… пойду по деревне погуляю, — резко сменил тему, — давно здесь не был, ностальгия, так сказать. Тогда жена как проснётся, покорми её там, подскажи, где умыться, в туалет сходить… чтоб не провалились только. Да, ещё скажи, что я скоро вернусь. И-и-и… помни о моей просьбе!

— Ступай с богом. — Ответила хозяйка и прихрамывая пошла в дом, нашёптывая что-то себе под нос.

Я проводил её взглядом.

Да, она и вправду похожа на ведьму: сгорбленная, с седыми волосами, вырывающимися и вьющимися из-под платка, даже когда нет ветра! Хромая походка, сухие руки с мозолями от нелёгкой жизни, лицо… да! Особенно похожа лицом: нос крючком, много морщин возле губ, словно она всю жизнь со злостью их сжимала (хотя чаще видел её улыбающийся и, вообще, не помнил, чтобы бабушка злилась), большая бородавка на правой щеке возле носа и маленькие, «лукавые» глаза.

Почему я это заметил только сейчас, при дневном свете, а не вчера при керосиновом? Или когда был ещё маленьким? — «Так, с этой мистикой и с ума можно сойти! И, как бы там ни было, она моя любимая бабушка, да и в то, что она колдунья, я никогда не верил, не верю и сейчас; внешность — она обманчива!»

Переодевшись в старую одежду, которая нашлась в гардеробе я, широко зевая, отправился ностальгировать по улочкам своей родной деревни.