Таёжный монах. Необыкновенные случаи в монастыре и живые рассказы о самых светлых и странных людях

Андрей Иванов

Монастырь – это и есть лечебница для душевно раненых, душевно больных, душевно уставших, и исцеление тут идёт незаметно. Не быстро. Исцеляет тут сам Бог, покой и христианская тихая любовь окружающих. Здесь нет истерик, очарований, разочарований, суеты, больших надежд и планов. Страхи и тревоги сами растворяются в простоте и чистоте обычной жизни…

Что такое на самом деле моя жизнь?

История вторая

Мне помогло в этом вопросе исследование моих личных чувств, мыслей и ощущений.

Итак. К сути вопроса.

К чему стремятся все люди?

Что реально, а что иллюзия?

Как получить желаемое поскорей и с меньшими затратами?

Как сохранить и приумножить, а не потерять?

Вот эти вопросы и будем сейчас исследовать и пытаться ответить на них себе честно, без эмоций и беспристрастно.

Люблю смотреть на воду. На льдины, которые важно плывут мимо меня. На ледоход. Треск сталкивающихся лбами громадин, какие то хлопки, хлюпания, и вся эта война мимо, мимо, мимо… Это весна мощно двигает свои вечные законы.

В моей душе тоже весна. Вокруг никого, кроме живых, проплывающих льдин. Хотя нет, за спиной, где то далеко, залаяла собака.

Сижу на ржавой барже, на зиму намёртво привязанной к берегу цепями. Уже прохладно. От реки тянет мокрой свежестью. Так можно запросто простыть. Но уходить не хочется. Раз в неделю, в воскресение, после обеда прихожу сюда. Сижу на старой скамейке, кто то добрый водрузил её на баржу. Просто смотрю…

Весенний ледоход на реке. Фото из личного архива автора.

Около трёх лет я живу в монастыре. Наблюдаю за собой, молчу, молюсь. Мне не скучно.

Почему то вспомнился рассказ батюшки-настоятеля, что это место свято. Здесь, в гражданскую войну, топили посередине сибирской огромной реки баржи с трюмами, наполненными живыми людьми. Белогвардейцами.

Поэтому земля здесь, и вода, и даже сам воздух свят от страданий и ужасов глупой жестокой войны.

Именно поэтому тут выбрали место для постройки монастыря.

Как интересно ведет меня судьба. А я то что здесь делаю? В этой таёжной деревне. Среди лесов, вдалеке от цивилизации, семьи… Зачем я здесь?

Тогда всё по порядку…

В три часа ночи ранняя молоковозка привезла меня домой. Добрый водитель попался. Подвёз с пригорода до центра города. Даже денег не взял.

За плечами тяжёлый рюкзак, набитый продуктами… Везу домой гостинцы, вернулся в командировки… Три месяца не был дома. Там жена, в кроватке спит маленький сын… Я очень соскучился… И очень устал без любимой, без семьи…

Смотрю на окна своей квартиры. Странно… Горит свет. Три часа ночи… Что это? Ребёнок заболел? Что то случилось?

Предупредить, что сегодня ночью приеду не мог. Сам не знал, что приеду.

Смотрю на свежевыпавший снег у подъезда. Следов людей и колёс нет. Значит, скорая не приезжала. Что там, дома?

Сердце забилось чаще, дыхание стало прерывистым, неровным.

Поднялся на пятый этаж. Перед дверью встал отдышаться, звоню…

Открыла жена. Полуравнодушный тихий голос — А, приехал?..Ну проходи, у нас гости… Есть будешь?

Такое ощущение, что меня не особо то ждали… Не был трит месяца, а встречают, будто я за хлебом ходил на полчаса…

Неприятный холодок по спине и тревога поселяется в солнечном сплетении…

Заглянул в комнату, в полумраке под ночником, в кроватке спокойно спит сын… Всё в порядке… Что я так разволновался? Откуда это противная тревога в желудке?

Захожу на кухню. Накурено, сидит знакомый народ, парни, девчонки, пьют пиво, бренчат на гитаре. Три часа ночи. Всё в норме.

Вспоминается, как встречала меня жена с первых двух длительных командировок. Бежала по перрону вокзала, счастливая, растрёпанная, влетала в мои руки с размаху и мы целовались… Так было первые два раза…

А теперь… Вот откуда тревога и этот комок в желудке… Что то изменилось… Что то уже не как прежде…

А что было дальше? Что то в нас сломалось. Она привыкла к моему отсутствию. Я пытался вернуть былое. Уволился с командировок… Безработица, кое как воткнулся грузчиком в продуктовый магазин возле дома.

Это не помогло… Я не верил в возможность измены. Я понял, что охлаждение уже никак не остановить. Не отогреть то, чувство, которое было вначале. А, может его и не было. Голова шла кругом, тосковал, просил, дарил цветы, видел с ужасом расширяющуюся трещину в семье.

Всё, как у всех. Были ночные разговоры, выяснения отношений. Это только усугубляло процесс нашего разлада.

При любой возможности жена убегала на кофе к подружкам. Обидно было, что сам же познакомил их, чтобы ей не было так одиноко, пока я в командировках.

Когда была дома, то читала книжки, молчала, занималась ребёнком. Я стал просто зарабатыватевалем денег, мебелью, со мной вдвоём ей было скучно.

Видеть было невыносимо. Молчать было невыносимо. Начал выпивать после работы. Задерживаться. Она не ругалась, не спорила. Просто молчала. Это был полный крах любви и семьи.

Однажды я приехал на машине друга, собрал личные вещи и ушёл из развалившейся семьи. Терпеть этот холод было уже невозможно. Вернуть чувства, я понимал, не получится. А притворяться и врать сил не было.

Потом съемные квартиры, одиночество, тоска.

Было очень холодно. Ноябрь. Зашел погреться вечером в церковь. Домой не хотелось. Меня там никто не ждал. Сел посидеть на лавочку…

Когда храм опустел, ко мне подошёл какой то бородатый дед в длинной рясе.

— Извините, церковь закрывается, приходите завтра.

Я посмотрел ему в глаза и вдруг заплакал. От бессилья, от тоски, от нежелания жить…

Когда я немного очнулся, мы уже сидели в помещении церковного подвала. Пахло едой. Бородатый дядя говорил малоизвестными словами — «трапезная», «молитва», «епископ», «литургия»… Я что то так хорошо отогрелся, поел, и хотел только одного — остаться ночевать здесь и скорее лечь спать.

Утром я пришел в приёмную главного священника Сибири. Рассказал свою историю. А вечером того же дня уже ехал в другой город по заданию епископа работать там при церкви… Появилась какая то надежда, смысл жить и интерес к происходящему.

Поезд шел 6 часов. Всю дорогу учил наизусть свою самую первую и короткую молитву «Отче наш». Жутко хотелось курить. Но терпел.

Это было начало моей новой, совершенно неизвестной жизни.

Потом работа дворником, сторожем, звонарём, смотрителем семинарии, пение на клиросе, работа редактором областной православной газеты. Меня закрутила новая жизнь, новые перспективы, новая работа, учеба в семинарии, поездки в Москву, по Сибири… Семья потихоньку забывалась, особенно в днём и в праздники. А ночью продолжало всплывать и болеть.

Через год, ровно на Пасху, ко мне пришло решение уехать из шумного Томска в отдалённый северный посёлок на строительство монастыря.

Нашлись деньги на дорогу, вещей у меня почти не было. Маленький чемоданчик, библия, пара икон (Андрея Первозванного и Богородицы со Спасителем) и большой деревянный крест ручной работы на груди под подрясником.

И снова в путь…

Самое удивительное и забавное было то, что когда я высадился из автобуса и дошёл до переправы через реку, то увидел, нет ничего. Ни парома, на катеров, совсем ничего.

Только мерный треск и гул идущего по реке льда. Я приехал на берег весной. Река только что вскрылась от сна. И я не знал, как мне быть. Где тут есть ночлег, какой нибудь тёплый дом, где мне приклонить голову и что делать дальше?

Пустынный берег, шум ледохода, мороз, и я, сидящий на своём чемодане в раздумьях. Полный тупняк, отсутствие мыслей…

Решил помолиться и спросить совета у Господа. Полез в чемодан за молитвословом. И наткнулся на бутылёк с одеколоном. Мелькнула мысль. — Вот это поможет мне согреться.

Заранее весь сморщился и вылакал зелёную жидкость всю сразу. Закусить было нечем, но стало теплей. Я подхватил чемоданчик и двинулся вверх от берега, в надежде увидеть в наступавших сумерках хоть какие то огни…

Километра через два и правда, появились далёкие огоньки. Добрёл до них и понял, что это заброшенный лесозавод. Из трубы шёл густой чёрный дым и стало понятно, что это котельная. И главное, что она работает на удивление и наверняка в ней кто то есть живой.

Подрясник был заляпан грязью до пояса. Чемодан тоже. Я вошел. Пара удивлённых глаз уставилась на меня. Это был кочегар.

Познакомились. Я присел, он предложил выпить. Я отказался, согласившись только на чай.

— В монастырь хотели попасть, — поинтересовался кочегар.

— Да. Но вот не знаю как, — улыбнулся я.

— Завтра с утра пойдёт на тот берег катер с рабочими. На нём и переберётесь. — обнадежил меня хозяин котельной.

Это была самая незабываемая ночь в моей молодости… Грязного, бородатого, напившегося чая гостя кочегар определил на ночлег на пыльные угольные котлы. Подо мной грозно гудело и бушевало пламя, а я лежал на котле счастливый, согревшийся. Погружаясь в сладкие сновидения.

Автор в годы пребывания в монастыре. 1990 — 1992 г. Фото из личного архива автора.

Утром мы снова попили крепкого густого чая. И я побрёл на берег. Там мне стало неловко. Толпилась кучка рабочих в ожидании катера. С любопытством разглядывали меня, матерились, смеялись и курили.

Денег за катер с меня не взяли. Он был рабочий транспорт. Как мы лавировали между льдин, это очень интересно и опасно, но, в итоге, и это закончилось.

На другом берегу мне стало удивительно спокойно, бодро и даже немного весело. Видимо, чай кочегара был хорош. Опасности и неловкости миновали…

Я шел по деревне. Спрашивал пару раз дорогу до монастыря. Пока сам не увидел куполки храма и монастырские стены. Опять стало как то неловко, ведь никто не предупрежден о моем приезде. Вошёл в ворота, и меня встретила матушка Ирина, которую я видел частенько в Томске на службах.

— О! — удивилась она, — Андрей, тебя что ли с шугой по реке из Томска принесло?

Мы посмеялись вместе. И немногословная матушка — настоятельница отправила меня покушать в трапезную… Затем в общежитие отдыхать.

Наш монастырь в Пасхальную Седмицу. Фото из личного архива автора.

Тогда я думал, что это было концом моего длинного приключения — путешествия. Однако это было только началом.