Мальчик, который потерял свою бабу

Андрей Золотухин, 2021

Дорогой читатель. Сей труд не имеет цели тебя учить, агитировать или воспитывать. Это просто возможность на время отключиться от динамичной реальности и нырнуть в картинки историй, в которых все имена изменены, но совпадения не случайны. Содержит нецензурную брань.

I. Синема, синема, синема — от тебя мы без ума.

В этом блоке собраны забавные случаи из киношной жизни автора, которые на самом деле совсем не забавные в момент проживания. И только определенный угол зрения, к которому приходится вынужденно прибегать, чтобы остаться цивилизованным человеком, позволяет посмеяться постфактум.

Скифарь

Предсъёмочная движуха всегда однообразна и систематична.

Костюм.

Главная задача каскадера — отбрыкаться от всего, что хотят на тебя надеть, и найти удобную, по размеру обувь. Здесь необходимо проявить остроту внимания и быстроту движения, обогнав товарищей по цеху, имеющих схожие цели. Никому не хочется натирать мозоли и носить на себе пуды фантазий исторических консультантов. Другое дело, если у тебя роль, да еще и с текстом. Тогда тебя вежливо спросят: не жмут ли черевички, не давит ли поясок, не трескается ли харя? Все предвкушают звездный час, когда ты вышибешь дверь и с брутальной миной процедишь сквозь зубы — «гдемоибабки?». Конечно, потом Герой Героич достанет свой неприлично большой ствол (меч, бластер, дубину) и добро восторжествует. Ты же сквозь приятную дрему будешь осознавать, почему всегда симпатизировал отрицательным персонажам. Потому что нет в злодеях суеты: убили и валяйся, можно поспать, если не холодно. Люблю свою работу.

Грим.

Ветераны в курсе, что перед работой бриться не стоит. Разборки с гримерами по поводу утерянных в процессе «экшена» усов и сгоревшей бороды — лишние нервы. Но надо быть на чеку, поскольку, торопясь после смены домой, гримеры могут запросто оторвать ваши усы, приняв их за свои.

Реквизит.

Увешанный оружием вояка на экране, обильно залитый кровью и закопченный как балык, это парень из массовки. См пункт 1.

Пример.

Костюмер: Костюм не фактурим, это арендованный, за него деньги плачены.

Гример: Бороду не теряем, мы постиж две недели готовили.

Пиротехник: Оружие не бросаем — раритет.

Постановщик трюков: Забей, твоя задача — качество без травм, все. Ну ладно, оружие побереги, а то подорвут еще, пироманы. Гы-гы.

Занятый подготовкой, я и не подозревал, что главная роль этого утра будет у… коня. У моего коня, рыжей масти, карачаевской породы и философского склада ума. Любимец киношных «лыцарей» и детворы, в зависимости от ситуации он звался то кривоногим ишаком, то «шладким зайчиком», красавчиком и умничкой. В досье же проходил под позывным «Скиф». Для своих Скифарь или Скифандр.

В ту смену в свите Грозного Царя было заявлено пятнадцать всадников. Аутентично одетый Скифарь дремал в кругу сородичей, сканируя ухом пространство вокруг: «светики» ставили свет, фокусники-джедаи фехтовали лазерными указками, артисты зубрили текст. Закованный в металл по самые брови, Грозный Царь заново учился ходить, когда из ниоткуда появился человек в костюме боярина и потребовал себе коня, забыв полцарства пообещать. Поскольку наличие коня определяло заработок, в коллективе к боярину шевельнулась личная неприязнь. Но «боярина» не послали, а вежливо спросили, чем аргументированы его претензии, на что тот ответил, что ради этих съемок он занимался верховой ездой у известного мастера. Боярина опять не стукнули и попытались донести, что его претензии безосновательны. Но тот оказался по боярской традиции коррумпирован, и через минуту вмешался авторитет в лице режиссера. Значительным тоном намекая на происхождение боярина, режиссёр попросил разрешить ситуацию без кровопролития и в интересах всех сторон. Вняв авторитету, отдали Скифаря, как самого спокойного и безопасного. Довольный боярин с длинной фаллически-символической рукоятью меча на бедре взглядом эксперта осмотрел коня, неуклюже вдел в стремя ногу и, пытаясь взгромоздиться в седло, ткнул рукоятью ему в бок… (Фанфары)

Самый покладистый конь в мире заскакал зайцем, вышибая седока. Боярин отстегнулся и-по-ле-тел.

— Та — да, та — да, та — да, та — да, та — дааа…

«Эль кондор пасо» показался мне самым подходящим саундтреком.

— Та — да — да…

Расправив полы кафтана, словно крылья кондора, «боярин» летел бесконечно долго…

— Та — да — та — та — дада…

Мимо широко раскрытых глаз массовки…

— Та — да — та — та — дада…

Мимо нахмуренных лбов администрации…

–Та — даа…

И удовлетворенных каскадерских ухмылок, чьи сердца не ведали жалости, ликуя от редкого торжества справедливости. Саундтрек трагически оборвался звуком упавшего на землю мяса, одетого в железо. Готовый к погрузке с табуретки на своего коня Грозный Царь заметно побледнел. Из облака выбитой из «боярина» спеси походкой мачо явился Скифарь — взгляд великого уравнителя лучился неисповедимостью господних путей.

Законы жанра требовали драматической паузы, но киношному народу чувство прекрасного чуждо, и посему все кинулись «боярина» спасать. Послышались истерические возгласы, мол, конь-то бешенный, но, уловив нервные движения нагаек, естественным образом стихли. К облегчению администрации «боярин» отделался лишь психотравмой, видать не так просто их, бояр, извести. Экспертный разбор выявил боярскую профнепригодность, и того проводили с площадки. Скифарь же вернулся ко мне, с апгрэйдом кармы и славой разрушителя шаблонов. Ты ж мой шладкий зайчик-красавчик-умничка.

Икона стиля

Розовые кеды, голубые бананы и ядовито лимонная майка в обтяжку. Включите воображение на максимум и представьте себе персонажа в подобном дресс-коде. Может быть, это мрачные иноприлетяне, уставшие от бессмысленности бытия и одетые так, чтобы хоть как-то уравновесить свою беспросветную мудрость? Может это ритуальные одежды городского сумасшедшего или вынужденная маскировка супершпиона в процессе невыполнимой миссии? А вот и нет, это (та-дам!) прикид недавно «откинувшегося» вора-рецидивиста времен «застоя». И это еще не все, что вам надо знать о бюджетном отечественном синематографе. Еще можете себе представить одевшего меня во все это костюмера — перегидрольно-пегую прическу, морковную помаду и незыблемое в своей правоте выражение лица. В общем, все то, что принадлежало представителям почившей в бозе касты «кондукторш». Может скоро и «начальники вертушек» вымрут?

— Вы уверены, что вор выглядит именно так? — спросил я, глядя на себя в зеркало и выуживая из памяти угрюмых мужиков сибирских колоний. Далее следовал любимый ответ всех «архипрофи» творческих профессий. Эту фразу любят операторы перед тем, как потерять фокус, постановщики перед падением декораций, актеры перед тем, как покалечить партнера и т. д.

— Не учи меня делать мою работу! — тон «кондукторши» декларировал напрасность сомнений.

— Ну ладно, пойду на грим, — «Мало ли, может снимают «сюр» или «черную комедию?».

— Не ходи, гример тоже я.

— Хм, буфет тоже здесь?

— Что?

— Что?

Режиссер оглядел меня критическим взглядом.

— Кто это тебя так?

— Ваша, э, костюмер, или кто она там еще…

— Блять, — берет рацию. — «Костюм, это че за хрень?» — «А что не так?» — далее идет вполне переводимая с русского на русский беседа двух представителей культуры. Отключив рацию, режиссер отправляет меня на перекостюм. Кончается тем, что самые подходящие «воровские» шмотки это… те, в которых я пришел. Так лестно.

— Итак, по сюжету, ты, находясь в розыске, хочешь привезти краденую икону в Москву, чтобы выгодно продать. Но твой портрет на всех вокзалах, поэтому ты не можешь купить билет и идешь договариваться с проводницей. Бюджет у нас ограниченный, поэтому мы одеваем на тебя микрофон, и ты идешь на натуральный вокзал напрашиваться к натуральной проводнице. Оператор незаметно из толпы будет тебя снимать. Вот тебе текст, если проводница начнет вызывать ментов, беги.

Далее идет вполне переводимая с русского на русский беседа двух представителей культуры.

Снежная королева постбальзаковского возраста (я бы даже сказал снежная королева-мать) в отутюженной форме олицетворением порядка загораживала вход в вагон.

— Здрасть, до Москвы не подбросишь?

Во взоре «королевы» пронеслись «сладкие» восьмидесятые. Со вздохом стряхнув наваждение, она обрушила на меня увесистый кусок льда:

— Касса на вокзале.

— Красавица, не обижу, с «капустой» все в поряде, — загнусил я свой текст.

— Ты че, тупой? — во льду засверкали искры гнева.

— Да ладно, не егози, дорогуша, давай договоримся (что за тупорылый текст? Главное не сказать этого вслух при режиссере, вдруг он, как часто бывает, еще и сценарист)

Лед оплавился недоуменным опасением:

— Да мы вообще в Тамбов направляемся.

— Отлично, возьми до Тамбова, — ляпнул я, поскольку текст кончился, и покосился на «второго», надеясь на «стоп». Второй режиссер, плохо маскируясь под провожающего, жестами сигналил продолжение.

— Да ладно, че те стоит? Войди в положение, мне срочно надо уехать. Дело в том, что я недавно откинулся, потом украл очень ценную икону, и мне срочно надо в Москву, чтобы загнать ее знакомому антиквару. В Тамбов, Архангельск или Воркуту лишь бы до Москвы.

В голове «королевы» с натужным скрипом рвались доселе крепкие шаблоны.

— Ты цыган что ли? Голову мне морочишь?

Уже не зная, что и сказать, я долго держал тяжеленную паузу, повиснув в смятении между «рецидивистом» и «цыганом», попутно неумной улыбкой нагнетая драматизм. В конце концов обессилев, я выронил:

— С «капустой» все в поряде.

Люди в очереди за мной начали отступать на безопасное расстояние.

— Так, я вызываю полицию!

— Ну, наконец-то. Спасибо, вы участвовали в программе «Розыгрыш», а я не цыган, я — Валдис Пельш! — выдохнул с облегчением я и растворился в толпе. Вслед неслось вполне переводимое с русского на русский профессиональное напутствие представителя РЖД.

Вождь

Ты не одинок, ты не одинок, у тебя есть я-а-а-а-а…

Вид был великолепен. Высоченные скалы хребтами сказочных драконов вспарывали, будто отстиранные тайдом, облака и устремлялись в бездонную высь. Громадное солнце медленно поднималось из-за горизонта и освещало человека, стоявшего на одинокой черной скале — индейского вождя, застывшего в ожидании рассвета с гордо скрещенными руками на груди. Зазвучала музыка, и вождь начал свой ритуальный танец. Подражая полету орла, он двигался по краю скалы, раскидывая в трансе руки и издавая орлиный клекот. Под шелест белоснежных перьев дух вождя покинул тело и перешел в парившую над скалою птицу. Так было написано в сценарии…

Пока солнце недоумевало, что же делает канадский вождь в Узбекистане и что за попса играет в горах, вождь в моем лице лежал, цепляясь за скалу, борясь с порывами ветра, и жалел об утрате атавизмов в виде когтей и хвоста.

Индейский костюмчик был киношно красив, но для реальной жизни не приспособлен и продуваем ледяным горным ветром насквозь. Перья на голове создавали парусность и с каждым порывом грозились сорваться в свободный полет вместе с шапкой, к которой были пришиты. Во избежание этого костюмеры пришили к шапке шнурок и завязали его под подбородком вождя бантиком. Бантик придавал вождю идиотский вид, но кого волнуют такие мелочи, когда создается монументальный шедевр? Однако все перечисленное — ничто в сравнении с главной проблемой: валун подо мной был размером с двухэтажный дом, стоял на вершине горы и качался над бездной от ветра. Рядом парил самый настоящий орел с замешательством в царственном взоре.

Ты не одинок, ты не одинок, у тебя есть я-а-а-а-а… Въелось в мозг. С клипами всегда так: слушая трек по сто раз на дню, начинаешь помимо воли напевать эту хрень и понимаешь, как в сущности несложно сделать хит, имея деньги.

Под презрительным взглядом орла я прислушивался к завыванию ветра, настраиваясь на очередную попытку не улететь в пропасть. Рация на поясе сквозь помехи заматерилась режиссерским голосом: «Шшш…еще дубль…шшш…уйня…ая-то…шшш… ты же вождь…шшш… ядь!». Сидящий на соседней горе режиссер смешно жестикулировал и, словно снайпер, бликовал объективом камеры. Дрожа от холода и напряжения, я неуверенно разогнулся. Ветер туго задул в лицо, и парус из перьев сложился за спиной, давая, наконец, шанс сбалансироваться. «Где перья, бл…шшш… Андрюха, повернись — перьев не ви…шшш», — тут же возопила рация. Медленно поворачиваясь, я делал отрепетированные па, двигаясь словно зомби. Поменявшийся ветер толкнул в спину, и перья, хлопнув, раскрылись ромашкой.

Валун качнулся и поехал вперед. Я упал навзничь и вцепился в него, представляя орла, давящимся на дне ущелья моим жестким мясом. Скала, отъехав примерно на метр, остановилась с гулкой отдачей. «Шшш…Андрюха! шшш…ули ты падаешь? Соберись…шшш…еще дубль»

Парящий в двадцати метрах царь птиц впервые за время знакомства подал голос. Интонация четко передавала смысл: лошара!

— Иди в жопу, — злобно огрызнулся я.

Ты не одинок, ты не одинок, у тебя есть я-а-а… Блядь. Накатила злость. Сука, все как всегда: страховщиков нет, альпснаряжения нет, даже утепления нет — простая и безопасная актерская работа. Ага!

Ветер внезапно стих. Не дожидаясь команды, я вскочил и юродивой марионеткой заскакал по скале, изображая синтез всех танцев народов мира, в надежде, что хоть что-то успеют снять, пока ветер не задул снова.

Порыв ветра и валун поехал назад. Привычно вцепившись в камень, я посмотрел на орла, тот красноречиво молчал, усугубляя дискомфорт. Через озадаченную паузу рация сочувственно спросила — «Андрюха, ты как? Все нормально? Шшш… Ну ладно, в принципе достат… шшш… Слезай».

Ты не одинок, ты не одинок…

Ангел

Фэнтезийный пейзаж скуп, но прекрасен. Белая соль до горизонта, бескрайнее синее небо, и всё. Когда-то здесь было Аральское море, а теперь просто красивое место, чтобы снимать клипы. Всего сутки езды от Ташкента, и инопланетный пейзаж в вашем распоряжении. Рай интроверта нарушал только караван киношников, которые колонизаторами хозяйничали, не спросив местных духов. Стрелу им в ягодицу.

Моя очередная оскароносная роль в попсовом клипе была сложна и ответственна. Песня про войну… или про космос…? Или про смысл жизни…? А, вспомнил, неужели про любовь? Надо поскакать на лошадке, поприставать к певице, а потом сгореть на закате. На мне будет грим и ангельские крылья. Кстати, в киношной среде историй про грим — хоть в прохожих кидайся.

Помнится, по желанию заказчика, вместо гримеров, накрасили нас визажисты в салоне красоты. Видимо, в рекламных целях. Увидев в отражении симпатичную телку, я умылся, смертельно оскорбив мастерицу и выставив продюсера на бабло. Пацанам же из балета в зеркало посмотреть не дали и вытолкали за дверь с результатом на лице. Назрел серьёзный вопрос — как в компании двух «красоток» поймать такси в центре Ташкента средь бела дня?

— Пацаны, вы отвернитесь, а то мы тачку никогда не поймаем. Садитесь на заднее сиденье, в зеркала не лезьте и с водилой, чтоб не поворачивался, не говорите.

И вот наш экипаж.

— Куда, брат?

— Узбекфильм.

— Скока даешь?

— Договоримся.

— Садись!

Сажусь вперед, «красотки» сзади. Средних лет таксист вырулил на дорогу и, согласно ташкентскому этикету, завел разговор.

— Узбекфильм?! Кино-да?! — и оглянулся — Вуй, жаляб!!!

Сквозь визг тормозов отчетливо прослушивался интернациональный мат других участников движения. Бледный от стресса таксист шумно выдохнул, вытер с лица пот, повернулся к «красоткам» и строго спросил.

— Чё это?

Те, помня наказ, молчали как партизаны. Таксист напрягся, отодвинулся к двери и, кивая на них, спросил уже у меня.

— Зачем это?

Вот что ему ответить? Рассказать про салон красоты? Времени на раздумья не было, и я сделал умное лицо.

— Концепция у режиссера такая.

Таксист прищурился, подозревая подвох, но я был штирлиц, не меньше.

— Э, какой странний кансепсия — проворчал он, трогаясь. «Э» ясно выражало, что он думает о нас и нашем режиссере.

С гримом и на этот раз было весело. Для придания мистики арендовались у стилиста демонические линзы. Ну, как линзы — белые кружочки с дыркой посередине. Когда же линзы были надеты, выяснилось, что от моргания они смещаются, сокращая обзор процентов на 80 в лучшем случае. Согласно киношной традиции, режиссер посоветовал не моргать. Хорошо, что не приклеить. Лошадь, арендованная у местного населения, увидев меня с такими глазами и крыльями за спиной, со страху попыталась залезть хозяину на ручки. Стилист в тот день много икал, когда я резвым галопом заходил в кадр и на слух пытался угадать, куда же ебашит лошадка подо мной. Слегка успокаивало, что у коня есть свои глаза, а в аральской пустыне врезаться в радиусе ста километров не во что.

После начались пляски с крыльями. Свирепый, словно громовержец, режиссер, сверкая лысиной, вдохновенно орал в мегафон, пытаясь перекричать ревущий вентилятор.

— Андрюха, дай секса! Эротики дай!

Но что-то пошло не так. Великолепные, искусно обшитые белым пером крылья полностью повторяли динамику настоящего крыла. Дьявольский механизм, к которому они крепились, висел за плечами и мощно толкал двухметровые паруса. Но сказать, что ангел машет крыльями, было бы самоуверенно, скорее крылья махали ангелом и создавали впечатление, что того штырит тяжелой наркотой под еще более тяжелый рок. Вентилятор ураганом выдувал из глаз линзы. Эротика, блять, это определенно моё.

Осталось самое простое. Сгореть на закате. Здесь повезло, одни крылья — один дубль. Я в прямом смысле, горел на работе, смотрел на красивейший закат и постигал глубину изречения Феллини: «Режиссер — это непосредственно Колумб. Он хочет открыть Америку, а вся команда хочет домой».

Нахрен Америку — хочу домой.

Борода

6:00. Грим.

Словно художник, точными, уверенными мазками она нанесла клей на скулы. Грация движений, сосредоточенность и внимательный взгляд в зеркало говорят, что девушка-гример из «допов» (приглашенных на день-два, из-за нехватки основных) и на проекте первый день. То ли дело ее вчерашняя коллега.

— Массовка, не тупим, садись.

— Я не массовка, я — каскадер, — пытаюсь поправить свой статус.

— Мне похрен. Вас тут восемьдесят рыл, ты чьих будешь?

— До обеда вандал, после обеда дублер хана. Но это не точно.

И вот малярная кисть, с прилипшими к ней разномастными волосами, густо елозит по моей физиономии под утренние киношные сплетни. Следом водружается вандальская бородища, и под ней все начинает зудить, тянуть и колоть. Глядя на недоброго парня в зеркале, главное вовремя заменить в мозгу лозунг исламских террористов на всеблагостный «Ом». Доброе утро.

Где-то между 13:00 и 16:00. Обед.

Непосвященным трудно понять, что такое прием пищи с приклеенными усами и бородой. Это постоянное ощущение, что ты с едой жуешь еще и волосы. Чьи-то волосы! Посему вопреки наказам (не улыбайся, не смейся, рот широко не разевай, и вообще молчи — будешь выглядеть умнее), ближе к обеду начинай корчить всевозможные рожи, и борода начнет отставать. Но это не точно.

— Вандал, где борода? Кто разрешил самим отклеивать? За самоуправство будете разговаривать с продюсером и оплачивать испорченные бороды.

— Какое самоуправство, она за кольчугу зацепилась и постепенно оторвалась.

— Ты эту сказку мне вчера рассказывал.

— Да? А, забыл, мы же сегодня прыгали верхом через огонь, клей оплавился, и борода отвалилась.

— Смотрю, у тебя много версий в запасе.

— Ты удивишься, сколько всего может произойти, чтобы к обеду отклеилась борода.

— Ну ты мастер врать!

— Ха, знала бы ты меня в детстве.

Между 19:00 и 24:00. Конец смены. Грим.

— Закрой глаза и не дыши, — другая гример щедро распылила на лицо спирт. — Не пожалели клей — никак не отходит борода.

— Это потому, что в моей щетине уже залежи этого клея. Я сегодня ночью встал в туалет, от дефицита сна решил глаза не открывать, благо маршрут нахоженный. Так вот, вернувшись не смог найти подушку. Оказалось, что все это время она была приклеена к лицу.

— Если спиртом не отмывается, попробуй вот это средство, или это, должно помочь.

— Но это не точно? Брызни лучше еще спирта. Вот, уже лучше. Наверное, когда вы подбухиваете, у вас всегда отмазка есть перед гайцами.

— Никому не говори.

6:00. Следующий день.

— Эй, вандал, давай на грим!

— Нифига, у меня сегодня шлем с забралом.

Собирательный образ гримера намеренно утрирован нездоровым воображением автора.

Истерическое кино

День первый. Хан.

Играю роль! Такую роль!

Да в этом гриме, безусловно, я король!

М. Боярский

Ну ладно, не король — хан, просто хан. Можно сказать, Андрюхан. Сценарий гениальный. Я, типа, местный авторитет, еду, такой по району, а тут тело разлеглось. Я ему — Э, ты кто? С какого квАртала? Шухрат-ака знаешь, белийшахадваналяшеснасать? А он такой, хрясь мне лопатой в ребра. Засада. Отметелили нас, даже не сказали с какого квАртала. Оригинальная фабула, я бы сказал, гениальная.

День второй. Бэтман.

Вот опять я опоздал на поворот

Подо мною конь не мой и конь не тот

«Машина времени»

В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей… А, не, это другое кино… В старом рванье и стоптанных сапогах, шаркающей кавалерийской походкой подхожу я к конюшне на разбор лошадей и… глазам своим не верю. Мощной скалой у ворот стоит вороной фриз (конь), львиная грива на обе стороны, хвостом землю метет, копытом роет, словно нефть ищет. Сказка, мечта, джек-пот! Повезло, что до меня никто не забрал. Интересно, почему? Никогда не ездил на фризе, всегда хотел попробовать. Подхожу и понимаю, что в холке чуть ли не с меня ростом, шея от быка, жопа от бегемота. Сверху укрыт малиновой плюшевой попоной с кистями золотыми, чтобы седло современное скрыть.

— Что-то попона у вас подозрительно на штору из советских интерьеров похожа.

Красна девица-коновод смеется, в руки повод мне дает и говорит.

–Так она и есть, от бабушки осталась, она у нас в доме культуры работала.

–А зверь такой откуда?

–Это из проката, частный.

И вот еду я то ли на верблюде, то ли на слоне, натираю рудимент. Рудимент — это копчик, если что? Эх, забыл спросить, как зовут тебя, горбунок. Ладно, сегодня будешь Бэтман, такой же черный, загадочный и с ушами.

Великий и Ужасный постановщик трюков остановил суровый взор на малиновой шторе, покачал головой и произнес с южнорусской хрипотцой.

–Македонскай, ёпть! Татары на таких лошадях не ездили. На фоны.

Камера-мотор! Тыкдым-такдым. Скачу я по фонам, золотым кистями посверкиваю, сабелькой о сабельку дзиньк, остановились, поворот и обратно. По ходу понимаю, что повороты, согласно габаритам, в разы шире, а тормозной путь в разы дольше. Это как с малолитражки на фуру с прицепом пересесть. К тому же начал артачиться, нечисть ушастая, съемки — это не в прокате по расписанию девочек катать. В общем, разочаровался я — не для трюковой работы конь, так покрасоваться.

А товарищи мои в поте лица на передовой. Падают на скаку, лошадей валят, манекены топчут. Жуть. Вдруг слышу сквозь битвы лязги глас Великого и Ужасного, зазывающий на передний план, видимо, некоторых поубивали — надо массовость создать.

И взыграло ретивое, и рванули мы молнией, и увидел я поле, телами усеянное. Все ближе камера, все гуще вороги и тут понимаю, что на земле вперемешку с манекенами лежат «убитые» каскадеры, а прямо по курсу Олег с конем в завале изображает павшего. Тормозить и поворачивать фуру поздно, остается прыгать. Мысль о том, что упряжная лошадь может и не прыгать через препятствие отметается за бесполезностью в данной ситуации. Ну, Бэтманушка, выноси, если перепрыгнешь, я про тебя былину сложу.

Былина.

Да как прыгнул конь прыгом прыговским,

Как скакнул вперед скоком нАскоком,

И взлетел я в высь, удивляючись,

Сверху глядючи на товарища.

А-ху-еть! — сказал богатырь Олег

Про диван, над ним пролетающий

И копытами-сковородками

Бьющий по ветру, словно крыльями.

А-ху-еть! — сказал его верный конь,

Молвил голосом человеческим.

Ахуеешь тут, когда бегемот

Над тобой парит аэробусом.

День третий. Расческа.

Но шашкою меня комиссар достал.

Покачнулся я и с коня упал.

Чиж и Ко.

С натертым рудиментом, еще более кавалерийской походкой иду с товарищем к конюшне. Опять фриз, вороной, большой, красивый. Но чет уже не такой привлекательный. Иду смело мимо, я свое вчера честно отпахал. Красна девица-коновод товарищу повод протягивает, а тот: «Не-не, я на этой хуйне не поеду», — и тоже мимо. Есть же умные люди на свете, не то что некоторые романтики.

Расческа — это когда строй всадников проходит сквозь строй других всадников, попутно изображая нанесение друг другу увечий металлическими предметами. Дабы детали были более читаемы, снимается в павильоне с синей тряпочкой на фоне. Как правило, сначала скачешь за татар, потом — за русских и наоборот. Всех несколько раз переодевают и меняют оружие, типа это все разные люди.

Как часто бывает, что-то пошло не так. Вернее сказать, всё. В сутолоке битвы попадаю не на тех противников, с которыми репетировали, но закон киношных джунглей гласит: ошибся — импровизируй. Это был первый случай, когда я заподозрил в себе актерский талант, ибо с суровым лицом и саблей наголо скакать на коне в атаку может каждый. Вы попробуйте с таким же лицом скакать без коня и спиной вперед — мои партнеры, будучи в более тяжелой весовой категории, просто вынесли меня коленями из седла и пронесли зажатого между лошадьми в противоположную сторону. Но второй закон киношных джунглей гласит: что бы ни случилось — играй до конца. Красиво погибаю и лежу, жду «стопа». Чета долго нет, поднимаю голову — понятно, ржите-ржите. Может во мне великий комик просыпается? В компанию к романтику.