Отморозки: Другим путем

Андрей Земляной, 2017

Начало двадцатого века, Первая мировая война. И трое наших современников с крайне непростой судьбой, вброшенных в этот кипящий котёл. Что будет? Как сказал один из героев нашей истории: «Не так всё было. Совсем не так».

4

Немцы пользуются сочинением московского профессора

«Опиньон» сообщает, что у многих немецких солдат, убитых в районе применения немцами удушливых газов, были найдены маленькие брошюры с рисунками. Эти брошюры были отправлены в генеральный штаб, где после перевода выяснилось, что брошюра содержит извлечения из труда профессора московского метеорологического института Михельсона, известного своими наблюдениями в области русской климатологии.

Брошюра была отпечатана в 1904 г.

В начале войны она была издана в сотнях тысяч экземпляров.

Немцы слепо доверяются наблюдениям, указанным в брошюре, и на основании их применяют свои удушливые газы.

Профессор Михельсон, по словам той же газеты, узнав о том, как немцы воспользовались его трудом, работает над тем, чтобы найти средства борьбы с удушливыми газами.

Полезные указания, собранные им, он изложил в брошюре, названной: «Когда немцы пользуются удушливыми газами».

«Петроградский листок», 4 сентября 1915 г.

Модницам на руку

Варшавские портнихи открыли в Петрограде несколько мастерских, благо с ними приехали и их мастерицы. Так как многие состоятельные дамы и прежде возвращались из-за границы в столицу, прикупив в Варшаве наряды, то и сейчас варшавянки не без основания рассчитывают на заработок; к тому же у нас именно нет портних средней руки: они работают задешево, кое-как, другие — дерут «за фасон» безбожные цены.

«Русское слово», 4 сентября 1915 г.

Через сорок минут все было кончено. Остатки улан и гусар согнали в кучу, а навстречу Анненкову вышел Львов. Полковник Рябинин оглядел товарища и невольно усмехнулся:

— Что, друже, лавры Рэмбо спокойно спать не дают?

Львов-Маркин недоуменно моргнул, почесал нос и лишь потом понял. Расхохотался, снял с плеча пулемет и стянул с головы повязку, удерживавшую потные волосы.

— А я, честно говоря, думал, что больше похож на Шварца…

— На убийцу ты похож, — хмыкнул Анненков. — Вон сколько накрошил, даже меня в дрожь кидает…

— Ага… Трындеть — не мешки ворочать. Тебя в дрожь только Хиросима бросить может. И то если с Нагасаки и Токио объединится…

— Ну-ну… Веселишься?

— Радуюсь, что жив остался.

Анненков-Рябинин удовлетворенно кивнул:

— Это — да…

— Слушай, я тут вспомнил, что ты должен вывести полк из окружения, — сказал Львов. — И краем уха слыхал, что ваш полковник погиб в сабельной атаке…

Анненков снова кивнул:

— Я видел, как его застрелил какой-то офицер. Его тут же срубили, но поздно…

— А еще я слышал, что вроде как единственный есаул в полку, который уцелел. Так, нет?

— Так, а что толку? Командовать будет войсковой старшина Инютин, так что…

— А он где? — быстро спросил Львов. — Что-то я его не видел.

— Да вон там, — Анненков-Рябинин махнул рукой. — Сидит наш герой, шевельнуться не может. Его дважды штыком достали.

— Ага, — задумчиво произнес Львов. — Так я пойду, доложусь ему?

— Иди-иди… — есаул уже шагал к своей сотне. — Как закончишь — подходи. Надо кое-что обкашлять…

И он двинулся дальше, слегка удивляясь едва донесшимся тихим словам штабс-капитана: «Ты даже не представляешь, как надо-то…»

Львов появился в расположении анненковской сотни минут через двадцать пять — тридцать. Подошел к есаулу и весело спросил:

— Ну, и чего ты говорил про вашего подполковника? Подхожу я к нему, докладываюсь по форме, а он, бедолага, остыл уже…

Полковник Рябинин посмотрел на товарища, заглянул в его слишком честные глаза, а затем ухватил штабс-капитана за плечо:

— А пойдем-ка, поговорим… — и потащил его за собой.

— Ты чего, рехнулся? — спросил он, когда оба отошли метров на сто и никто не мог их услышать. — Ты на хрена это сделал?

— Что?

— Можешь кому другому баки забивать, а мне — не надо! Ты зачем Инютина актировал?!

— Я?!

— Наконечник от копья! Ты объясни внятно: на хре-на?! А если бы кто-то увидел?

— Никто ничего не увидел, — усмехнулся Львов. — Подумаешь, бином Ньютона: дурака, в котором и так душа еле держится, чуть-чуть подтолкнул.

— Ты в следующий раз подумай! Полезно, знаешь ли!..

— Да чего ты так кипятишься, полковник?! Ну, упокоил я какого-то Инютку, так ты ведь сам говорил…

— Ни хрена я тебе не говорил! И больше такой самодеятельности не требуется!

— Да ладно тебе.

— Бл…! Офонарели вконец! Баха слушаете, Рембрандта обсуждаете, а потом режете всех вокруг! Я с вас чумею, дорогая редакция… — Анненков-Рябинин покачал головой. — Ну, и чем ты его приголубил?

— «Вязальной спицей». Вот… — и Львов-Маркин вытащил не то очень длинный стилет, не то очень короткую рапиру.

— Дай-ка взглянуть… Где ты это взял? — Анненков с недоумением повертел оружие в руках и признался: — Не видал такого. И что это будет?

— Прошу любить и жаловать: французский штык к винтовке «Лебель», получивший у немцев прозвище «вязальная спица». У немца одного затрофеил… — штабс-капитан усмехнулся. — Он, видать, на Западном фронте эту игрушку притырил, а я — у него… Он тоньше нашего, плюс рукоятка имеется. В семнадцатом с такими в окопы врывались…

Возвращая штык, Анненков невесело усмехнулся:

— Всегда опасался вашего брата — образованных да начитанных. Хрен поймешь, чего от вас ждать…

Львов лишь рассмеялся.

— Ладно, — сказал Анненков, — раз ты такой образованный, излагай: чем это наступление кончится?

— Ну, Вильнюс потеряем, Минск — тоже… кажется…

— Та-а-ак… — Анненков задумался. — Сколько у тебя штыков?

— Перед боем было человек триста, сейчас, надо полагать, меньше…

— Замечательно. У меня перед боем было восемьсот тридцать два человека. Сейчас тоже меньше.

— Может, отпустишь перекличку сделать? — Львов-Маркин вдруг усмехнулся. — Между прочим, у меня два пулемета. Вот этот, — он встряхнул «мадсен», — и трофейный MG-08. Правда, к последнему патроны почти кончились…

Анненков заржал:

— Твое благородие, ты в своем уме? Сейчас трофеи соберем — у тебя к нему патронов будет хоть залейся.

Выяснилось, что под началом есаула Анненкова насчитывается шестьсот тридцать два казака и сто девяносто охотников. Конечно, немного, хотя не так уж и мало. С вооружением дело обстояло намного лучше: в отряде имелись два пулемета, девятьсот двенадцать трехлинейных винтовок пехотного, драгунского и казачьего образца^[24], двести шесть револьверов наган и триста одна ручная граната.

Кроме того, имелись восемь пистолетов маузер, два кольта и три браунинга «второй номер»^[25]. Еще были трофеи, в числе которых: кавалерийских карабинов маузер — тысяча тридцать одна штука, пистолетов парабеллум LP-08 — сорок пять штук, гранат ручных немецких — сто двадцать штук. Сабли и пики пересчитывать не стали: нечего возиться с бесполезным металлом. Вернее — с металлоломом…

После того как поверка личного состава и инвентаризация успешно завершились, настал черед выработки плана дальнейших действий…

–…Господа офицеры!

Собравшиеся в чудом уцелевшем хуторском амбаре офицеры встали.

Анненков-Рябинин прошел к импровизированному столу и уселся на старый бочонок:

— Прошу садиться.

Львов устроился на трофейном складном стуле, остальным пришлось довольствоваться здоровенным обрубком бревна и перевернутой поилкой.

— Господа, на повестке дня главный вопрос: что будем делать дальше?

— То есть как? — ахнул подъесаул Черняк. — Мы что, сдаваться будем?!

— Ну, это — вряд ли… — хмыкнул Анненков.

— И, если я правильно понимаю, в плен нас брать будут тоже очень вряд ли, — прошептал Львов так тихо, что никто ничего не расслышал.

Лишь есаул угадал это по губам и чуть заметно кивнул головой, после чего приказал:

— Прошу высказываться от младших к старшим.

Двое подпоручиков и хорунжий предложили пробиваться к своим. Следующим говорил Львов-Маркин:

— Предлагаю остаться в тылу противника и нанести максимально возможный ущерб его коммуникациям и тылам.

— Как это?! — раздались недоуменные голоса. — Что значит «остаться»?

— Если кто-то плохо помнит историю Отечественной войны, поясняю: как Денис Давыдов.

Анненков снова кивнул, но на сей раз так, что это заметили и поняли все.

— Я согласен со штабс-капитаном, — заявил Черняк. — И опыт славных героев Дона Платова и Уварова учит нас тому же.

— Ну, до героев Дона нам еще далеко, — холодно заметил Анненков, — но мыслите вы, господа, в правильном направлении. Штабс-капитан, а напомните-ка мне: кто там командует сейчас у немцев?

— Где именно командует, господин есаул? — уточнил Львов. — Вас интересует командующий армией, кавалерийской группой, атаковавшей нас, или командующий фронтом? Я полагаю, что вас не интересуют кайзер Вильгельм и начальник Генерального штаба Фалькенгайн? — улыбнулся он весело.

— Не интересуют, — все так же холодно подтвердил Анненков. — Кто командует фронтом?

— Генерал Пауль фон Гинденбург. Десятой армией, которая нам врезала, — генерал-фельдмаршал Герман фон Эйхгорн, господин есаул.

— И как, по-вашему, наш командующий против него, а?..

Штабс-капитан задумался, затем определил:

— Алексей Ермолаевич Эверт — генерал неплохой. Имеет боевой опыт, да и авторитетом в войсках пользуется… Опять же — грамотный штабной работник… — он снова задумался, а потом закончил: — А все же против Эйхгорна он, пожалуй, не тянет… Нет, точно: Эверт Эйхгорну не соперник, особенно с учетом преимущества в организации, связи и логистике.

— В чем, извините? — спросил изумленный подъесаул Черняк. — В чем они нас превосходят?

— В логистике, — пояснил вместо Львова Анненков. — Новомодное словечко, означающее снабжение — от перевозок до складской работы, — он немного подумал и добавил: — На будущее, Глеб Константинович, будьте осторожнее со словами, которые вы подцепили на Балканах. Их понимают далеко не все.

Львов негромко фыркнул, но ответил совершенно спокойно:

— Прошу меня извинить, господа. Иногда очень трудно отказаться от удовольствия воспользоваться емким словом…

Он собирался сказать что-то еще, но есаул перебил его:

— Я полагаю, господа, что мы изрядно поможем нашим войскам, если нанесем визит в штаб герра Эйхгорна. Особенно, если наш Эверт ему уступает…

На следующий день Анненков разослал разведывательные группы с целью уточнения окружающей обстановки. К вечеру почти все группы вернулись, доложив однотипное: «Господин есаул, в двадцати верстах, в районе деревни Солонье, обнаружили германский разъезд. Бой не приняли, отошли». Менялось только расстояние — от пятнадцати до двадцати пяти верст, да название и тип населенного пункта.

Выслушав очередной типовой рапорт, Анненков-Рябинин поморщился и, наконец, не выдержав, спросил:

— Почему не приняли бой, сотник?

— Но, господин есаул, — растерялся тот. — Я не знал численности противника, и потом…

— Потом уже ничего не было, — оборвал его Анненков. — Что вы узнали?

— Что на хуторе Вербивки германцы…

— Сколько?

— Ну, мы видели только разъезд, но я полагаю…

— Сотник, вам карты дать? — снова прервал его Анненков.

— Карты? Какие карты?..

— Гадальные. И длинную юбку с цветастым платком. И будете гадать на картах, как и полагается цыганке.

Сотник Емельянов побледнел и пошел красными пятнами:

— Вы не смеете…

Анненков смерил его ледяным взглядом:

— Вы свободны, сотник. И, кстати, вы не видели: штабс-капитан уже вернулся?

— Мне кажется… — начал Емельянов, но тут буйная натура Анненкова возобладала над полковником Рябининым, и разрушенный хутор сотряс дикий рев разъяренного медведя:

— Идите креститесь, гимназистка! Убирайтесь, пока я вам морду не разбил! Кажется ему, медиум х…в! Вон!!! Я сказал — ВОН!!!

Сотник выскочил точно ошпаренный, а Анненков еще немного побушевал, прежде чем полковник Рябинин сумел обуздать потенциального атамана. Есаул постоял несколько секунд, затем занялся дыхательной гимнастикой. Сел, помедитировал, после чего достал портсигар и серебряную спичечницу и с наслаждением закурил.

«Ну почему они здесь такие?! Вроде и не тупые, а вот поди ж ты!.. То на разъезд напасть менжуются, то в одиночку готовы с шашкой наголо эскадрон вражеский атаковать… Интеллигенты, мать их так!.. Вот и выходит, что кроме Маркина и послать-то некого. Только неспокойно как-то… Впрочем, как и всегда, когда приходится иметь дело с непрофессионалами. Этот „любитель“ тоже тот еще фрукт…»

Львов бесшумно отвел ветку и вгляделся в наступающие сумерки. Ага, вот и он, красавчик. Клиент. «Наш интересант», как говорит Рябинин. Офицер. Командир отдельной саперной роты. Гауптман, надо полагать. Хотя может оказаться и майором, но это хуже. Если майор застрял на должности комроты — хреновый это майор. Разве что из молодых да ранних, но это тоже не айс. Выскочек не любят и инфу дают в обрез, только то, что действительно необходимо. Но, как говорится, дареному коню в зубы не смотрят. А ворованному — тем более…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

24

Драгунские винтовки состояли на вооружении охотничьих команд. Пехотные винтовки были длиннее, а казачьи были почти такими же, как драгунские, но пристреливались без штыка. Казаки вообще не имели штыков, исключая пластунов.

25

Перечисленные выше пистолеты относились к т. н. «рекомендованным системам», т. е. к системам оружия, которыми офицерам разрешалось, приобретая их за свой счет, заменять штатные офицерские наганы. Их дозволялось носить в строю и вне строя в соответствующих кобурах.