Работа над ошибками

Андрей Звонков, 2019

Фантастика, альтернативная история, антиутопия и приключения шестилетнего мальчика. Успешный бизнесмен меняет реальность, пытаясь избавится от кошмаров. Врач «скорой» хочет помочь попавшему в «жернова системы» другу. «В новой России старикам, иждивенцам и не вписавшимся в рынок нет места», но любовь к родителям не позволяет отдать престарелых в приют. И кто-то мстит умело и тонко, убивая избежавших возмездия чиновников, виновных в массовых убийствах стариков. Журналисты мстителя окрестили "Ворошиловский стрелок", но есть ли он на самом деле?На обложке стоковый образец фотошопа – «Человек на дороге».

ДУРА ЛЕКС

Времена не выбирают

В них живут и умирают…

А. Кушнер

1

Юра откупорил бутылку коньяка, уверенно и точно разлил по рюмкам.

— По двадцать пять! А там посмотрим.

Я не возражал. Пью, не потому что нравится, а потому что надо.

Мы стояли на кухне, обсуждая трудную ситуацию, в которую он попал по вине своего языка. С одной стороны, вроде бы все понятно. Да, совершил глупость. Надо было промолчать. Отшутится. А он блеснул хорошим знанием латыни. Теперь клянет себя, а что толку? Дело в прокуратуре. Юрку отстранили от выездной работы, и, пока идет следствие, он сидит в архиве станции «Скорой помощи», сортирует карты, лишившись солидной надбавки к зарплате за выездную работу врача.

Я приехал, чтобы поддержать и хоть немного утешить друга. Привез бутылку «Восьмилетнего» коньяка. Не самый дорогой, но вполне себе приличный. Мы с Юриком его распробовали еще в студенчестве и, баловали себя «нектаром богов» по мнению Виктора Гюго, когда нам позволяли финансы. Дорогие КВ, ОС, VSOP или ХО нам не по карману, дешевые подделки брать — печень жалко, а этот ординарный, но весьма неплохой коньяк, нам в самый раз.

Не присаживались мы совсем не потому, что «гусары и врачи пьют стоя», а потому что, в ожидании супруги, Юрка взялся варить гречневую кашу и караулил ее над плитой, чтобы выключить, сразу через три минуты после начала кипения и немедленно накрыть кастрюльку толстой ватной куклой-бабой, какую использовали обычно для заваривания чая. По мнению Юриной жены, Светланы, так гречка сохраняла все витамины и пользу.

— Когда назначили суд? — спросил я.

Юра поставил бутылку на стол, поднял пузатый коньячный бокал и посмотрел сквозь него на потолочный светильник.

— Чтобы видеть будущее в золоте, смотри на жизнь сквозь бокал коньяка, — невпопад произнес он переиначенную фразу Атоса из «Трех мушкетеров». — Потому что шамбертена у нас нет. Леша, суд через пять дней. Завтра еще один поход к следователю, очная ставка с истцами. Давай выпьем, чтобы все обошлось. Я уже знаю, что она мне потом, с глазу на глаз, скажет опять. «Юрий Александрович, от вашей лояльности зависит дальнейшая судьба. Напишите докладную еще на трех ваших знакомых или соседей о выявленных гражданских нарушениях, и суд вам значительно скостит наказание, могут до минимума — штраф и общественное порицание. Есть неофициальная директива правительства для бдительных граждан, сотрудничающих с госорганами».

Садиться мне не хотелось, потому что киберсьют, из которого я не вылезал уже весь день, заметив, что я мало двигаюсь включил электромассаж пассивных мышц, и стоя эту пытку было переносить легче, чем сидя.

Мы выпили, закусили дольками лимона. Молчали. Потому что говорить было нечего. Мне очень хотелось найти хоть какие-то слова ободрения для него, но коньяк не помог. Не сразу помог. Легкость мышления возникла постепенно. Юра взялся помешивать гречку, прежде чем укутать кастрюльку. А я произнес:

— То, что писа́ть не хочешь — похвально, но глупо. Все пишут. Фигню всякую формальную пишут. Ну, ладно, не все, но уже никто никого не осуждает за это. Потому что все это лапша. Ты видел, чтобы кто-то реально из-за этих писулек пострадал?

— А не надо, чтобы страдали, — Юрка налил еще по двадцать пять, — Некоторым доставляет удовольствие держать подчиненных за яйца… Согласись, это намного выгоднее, чем всех запугивать.

— Это верно. А ты, хочешь пойти поперек системы? Знаешь, наверное, самое страшное, что тебя ждет — отстранение от выездной работы на три месяца. Это можно пережить.

Юрка кивнул. Говорить ему не хотелось. Сама мысль, что его — врача скорой, мечтавшего после обязательной трехлетней отработки, получить направление в ординатуру по хирургии, еще три месяца заставят сидеть в архиве или лечебном отделе вместе с беременными и пенсионерами, повергала в уныние. Но пережить это можно. Это не потеря специальности, диплома. Правда, перспектива получить ординатуру отодвигалась на неопределенный срок. От того и не сходила маска уныния с его лица.

Он отошел от плиты и, направившись к санузлу, повернулся ко мне.

— Горыныч наш, наверное, уже всем плешь проел, рассказывая о том, какую допустил я дурость?

— Было, — согласился я. — сам понимаешь, случай показательный. Любой заведующий так поступит. Кто мог подумать, что безобидный перевод фразы на бумажке обернется таким грандиозным скандалом? Горыныч твердит: «Клиент должен получать медуслуги согласно стандартам и прейскуранту. Не ему платить, а фонду ОМС, значит, ничего с клиентом не обсуждаете. Никаких лишних разговоров. Ваше дело — обслуживать ДК и вводить то, что вам выдает МК!»

— Правильно, — кивнул Юрка, — наш удел, это быть обезьяной с чемоданом. Чем меньше думаешь, тем меньше проблем. Не выходи за рамки инструкции, и не будешь ни в чем виноват.

Он попрыгал у двери туалета.

— Извини, очень надо.

Я кивнул. Садиться мне не хотелось, потому что киберсьют, из которого я не вылезал уже весь день, заметив, что я мало двигаюсь, включил электромассаж, и стоя эту пытку было переносить легче, чем сидя.

Графеновый комбез обеспечивал и охлаждение и вентиляцию и, если понадобится — защиту от различных ударов, что особенно полезно на улице, когда не хочется ждать, пока в меня врежется какой-нибудь зазевавшийся курьер на электросамокате или сигвее. Искусственный интеллект, управлявший киберсьютом, имел имя Зуд.

Чтобы Юрке был слышен мой голос, я произнес как можно громче:

— Тебе еще налить? — Я не любитель надираться, но сейчас случай особый, а первые двадцать пять миллилитров отличного коньяка для здоровых мужчин — это даже не терапевтическая доза, так, дегустация. Юру надо ушатать немного, я вижу, что его вся эта ситуация морально очень сильно истощила. Вряд ли он запьет, ума и выдержки нам хватает, но ничто не проходит бесследно особенно для нервной системы.

Юра отворил дверь санузла и вышел в коридор, но не успел ответить.

Раздался оглушительный треск. Входную дверь вдруг сорвало с петель, пыль облаком закрыла коридор. В квартиру разом ворвались люди в камуфляже и масках, с оружием. Дверь Юру шмякнула по спине, и он упал. Люди пробежались по двери, дико орали:

— Всем лечь! Работает СОБР!

Я не успел поставить рюмки на стол, стоял столбом, пока их не выбили у меня из рук и мощный удар прикладом в плечо не заставил упасть на пол кухни ничком. От травмы уберег мгновенно отвердевший графен киберсьюта.

Юркина голова виднелась из-под сорванной зарядом железной двери. Он вообще там жив? В сознании? Я ни о чем не мог думать. На голову Юры вертанулась с плиты кастрюлька с горячей кашей, он вскрикнул и зашипел от боли.

Живой!

Нас рывком подняли на ноги, заломили руки за спину и сковали пластиковыми стяжками.

— Кто из вас Свиридов? — раздался голос, по-видимому, командира группы.

— Я, — сдавленно отозвался Юра. — Я Свиридов. Кто вы? Что вам нужно?

— Вы арестованы.

Эта фраза прозвучала ровно, обыденно. Командир группы стянул с головы балаклаву. Мужчина с ранней сединой, средних лет, жесткое немного прямоугольное лицо с глубокими складками в углах рта, серые глаза без намека на сочувствие. Да и с какой стати? Что мы ему? Что он нам? Как выразился принц датский Гамлет.

Нас подняли на ноги. После осмотра квартиры, путы срезали. Мою личную карту и лицензию на киберсьют тоже проверили. Как средство индивидуальной безопасности, ведь он по команде «скат» может так жахнуть током, мало не покажется.

Начальник группы положил на стол две визитки.

— Все вопросы к следователю, — прервал он мою попытку хоть что-то выяснить, — звоните завтра с девяти до пяти. А это круглосуточный ремонт железных дверей.

— За чей счет? — осведомился я, не надеясь на ответ.

Командир, выходя последним, только коротко глянул, и в этом ледяном взгляде читалось очень ясно. За свой.

Я остался ждать Юркину жену и подбирать слова, чтобы объяснить и Юркино отсутствие, и разгром в квартире, и стоящую в общем коридоре выбитую дверь. Электронному замку каюк.

Светлана села на пол, выйдя из лифта. Она поняла, что Юрку взяли, и минут пять я ее отпаивал водой и коньяком. Объяснил ей, как мог.

Она переоделась, потому что дома в уличном комбинензоне жарко, и сразу кинулась звонить нашему скоропомощному адвокату Хазину. Голос ее срывался на рыдания, но коньяк немного помог, и она сумела объяснить, что Юру арестовали, но за что?

Я смотрел на ее фигуру в домашнем халатике и думал, что жизнь вынудила женщин перейти на более практичную комбинированную одежду заодно стимулировав их еще больше уделять внимания внешнему виду, благо технически это теперь стало намного проще.

В «Спорт-мастере» широченный выбор легких и недорогих киберсьютов для похудения и набора мышечной массы. Электростимуляторы работая по индивидуальным программам это делают за полгода, максимум за год, превращая любую жиробасину в атлета.

Все, что требуется — купить самую недорогую модель киберсьюта и не снимая его даже на сон, проносить год. Более продвинутые модели делают еще и вакумный LPG-массаж. У дешевых киберсьютов есть одна беда — быстро ломаются, рвутся проводники, поэтому все дилеры одновременно обеспечивают и бесплатный ремонт в течение гарантийного срока.

Так что встретить сейчас на улице женщину с целлюлитом на боках и спине или брюхатого пивного бочонка стало намного сложнее. Если человек хочет выглядеть подтянуто и спортивно, он может это сделать не нарягаясь, за те же деньги, что отдал бы фитнес заах. Большинство взрослых людей на улице теперь подтянутые и сексапильные. Мужики в этом отношении инертнее женщин. Но мода на красивые фигуры, здоровье берет свое и в их среде. Фетишисты со своей страстью к облегающим одеждам оказались в заднице. Кто хочет быть здоровым и красивым плюет на условности и начинает носить костюмы в обтяжку какое-то время, потом привыкает.

Все начиналось в двухтысячных с небольшой фирмы «Нейромионикс», которая разрабатывала алгоритмы для процессоров киберсьютов и еще немного их шила под заказ. Сами костюмы при этом ориентировали на спорт и виртуальную реальность.

В тридцатых годах на идею общего миостимулятора с обратной связью обратили внимание китайские концерны, и за пару лет наводнили рынок относительно недорогими киберсьютами для медицины, спорта, косметологии, охраны и спецслужб.

Нейромионикс успела защитить свои разработки и продолжила выпуск под заказ элитных дорогих моделей из особых материалов, типа биополимеров и графена, сделав акцент не только на электромассаж, но и на безопасность.

Такая модель у меня, но программу ей писал я сам. И плевать, что мы такие выглядим, как робокопы. Здоровье и жизнь важнее.

Главный прорыв случился, когда кто-то в правительстве пролоббировал законопроект о финансовой поддержке всех, кто заботится о воем здоровье, включая и приобретение киберсьютов, а не только посещение фитнес-залов. Спецслужбы неофициально поддержали эту идею, потому что забить электронику этой шкуры различными подслушивалками и геотрекерами очень просто. На благо пользователя. В каждом процессоре костюма есть контролер состояния работы сердца и дыхания, так что если не дай бог что… киберсьют сам и «скорую» вызовет и сердце током простимулирует и полицию вызовет.

Светка — не исключение, тоже накопила на киберсьют, но сейчас ей не до костюма. Она в отчаянии металась по квартире в ожидании адвоката.

Хазин вел все дела сотрудников «скорой», а их было немало. Арнольд Моисеевич весьма неплохо зарабатывал, особенно, если ему удавалась отбить скоропомощника у жаждущих крови родственников больного или погибшего. Отбить удавалось, но не всегда. Все медики застрахованы от ошибок в «обществе профессиональной защиты медработников», созданную в противовес «обществу защиты прациентов».

В случае с Юрой Хазин обещать ничего не стал, постарался «сделать все, что возможно».

Случай совершенно идиотский. Переругались родственники ракового больного между собой и с поликлиникой. На суде постоянно звучало, что «врач „скорой“ сказал». В результате частное отношение суда в администрацию Станции «Скорой» о разглашении сотрудником врачебной тайны и нарушение медицинской этики.

Юрку отстранили от выездной работы, хотя он написал в объяснительной, что его попросили всего лишь перевести с латыни фразу, которая означает «Рак желудка с удаленными метастазами». Он ничего не знал о больном родственнике этих сутяг. Он приезжал к одной из их бабулек и про этого ракового больного не слышал. Администрация СМП не имела права его сразу уволить, как бюджетника, обязанного отработать пять лет по распределению, ограничились переводом в архив — оператором на минимальную ставку.

Хазин на предварительном слушании спросил у свидетелей, которыми в «деле врача Свиридова» стали родственники-сутяги: «Откуда они взяли эту запись по латыни»? Те объяснили, что один из них подсмотрел эту надпись на служебном компьютере врача в одной частной клинике, где проходил обследование их больной родственник. А потом спросил у врача «скорой», тот ведь должен понимать, что написано по латыни?

Хазин спросил, а не мог ли этот любознательный гражданин осведомиться в интернете? И тот ответил, что мог бы конечно, но у врача надежнее. Ведь врач точно понимает латынь! Тут уж без ошибок!

Юра понимал. Он врач в третьем поколении. Он латынь впитал с молоком мамы — врача эпидемиолога. Он перевел. Вслух. А наш верный друг ДК-2М — диагностический комплекс «Амсат-корвет», потомок созданного когда-то комплекса «Ангел» весь его перевод зафиксировал, как и положено, ведь рабочая фонограмма ведется на каждом вызове, и, по сути, является электронным свидетелем того, что врач не отклоняется от стандарта лечения и протокола сбора данных. В «Деле врача Свиридова» рабочая запись ДК вошла в материалы обвинения. Адвокат убеждал супругов Свиридовых, что больше административного наказания Юру не ждет ничего. Ну, это всего лишь три месяца отстранения от выездной работы и штраф.

За что же его сейчас арестовали?

Адвокат Хазин примчался на роботакси, тут же стребовал со Светланы оплатить его поездку в оба конца. Он тщательно выспрашивал, о чем мы болтали с Юркой тут, пока не ворвалась полиция? Со сканером прошелся по комнатам и, убедившись, что никакой аппаратуры прослушки нет, сел на кухне и попросил заварить чаю. Пока закипал выключенный из экономии кулер, налил себе полный стакан коньяка, не спрашивая нашего согласия.

— Можно из пакетиков заварить или таблеточку концентрата, — согласился он на дешевый эконом-вариант чая. — Я уже с дороги позвонил следователю и выяснил, — он удрученно покачал головой. — Все осложнилось. Поступило новое заявление в прокуратуру.

— От кого? — удивилась Светлана. — Что еще нужно им всем?

Хазин выхлебнул полную рюмку коньяка, отдышался.

— Хороший! Кудряво живете, — он посмотрел на меня, — друга поддержать приехали?

Я кивнул.

— Им нужно то же что и всем нам — денег и побольше, — принялся рассказывать адвокат, — вся эта суета родни вокруг ракового больного, привела к тому, что они отказались от госпитализации в платный хоспис. По закону долечивание по уходу осуществляется частично за счет соцобеспечения, а в основном за счет собственности больного, переходящей хоспису. Вы слышали об этом законе? Приняли года три назад, в первом чтении. Уже активно работает. И хосписы растут как грибы. Это очень выгодное дело. Больной со своим имуществом берется под опеку и доживает в идеальных условиях без мучений и боли. Так вот, они, администрация хосписа, подали в прокуратуру заявление, что врач Свиридов своим объяснением нанес им ущерб на семь миллионов рублей, в которые оценивалась доля собственника — ракового больной в квартире, где он проживал с семьей. А семь миллионов это приравнено к хищению в особо крупном размере. Хоспис намерен стребовать с вас этот убыток или не полученный доход, если правильно формулировать.

На площадку вывалились из лифта трое рабочих и без лишних слов взялись устанавливать дверь на место.

Света всплеснула руками.

— А Юра тут при чем? Почему все шишки ему?

— При том, что хозяева хосписа решили, что если бы не Юра, родня отдала бы им этого ракушника доживать свои пару месяцев, вместе с миллионами без сомнений.

— Откуда они узнали? — спросил я, — ведь это не обязаловка. Родня имеет право оставить больного дома и обеспечить ему уход за свой счет.

Хазин кивнул и налил себе еще полную рюмку коньяка.

— Имеет. Формально. Но районный онколог в ожидании премии — отката от хосписа уже перевел наркотический лист туда. И когда родственники пришли в поликлинику за обезболивающими, им показали большую фигу. Мол, ваши наркотики уже в хосписе. Идите к ним. Там говорят — ничего не дадим, мы отвечаем за каждый блин пластыря и каждую ампулу, привозите сюда больного и оформляйте его собственность на нас. Родня скандалит, грозит судом и поликлинике с онкологом, которому естественно премия обломилась, весьма некислая, и хоспису, который зажилил наркотики. В результате все скрипят зубами, но наркоту отдали, а злобу затаили. А когда родня начала судиться уже между собой, привлекая поликлинику в свидетели, то там узнали, что во всем виноват болтливый врач скорой Свиридов, поэтому сразу накатали заявление в комиссию ДЗМ по этике. А те в прокуратуру! Ну, поликлиника то ничего не может. Ей-то никакой корысти, онколог молчит в тряпочку — доход его неполученный явно левый, а вот хоспис пышет праведным гневом упущенной выгоды и жаждет крови виновного.

Светлана опять заревела, а я обнял ее и спросил:

— Почему его так странно арестовали? СОБР! Дверь вынесли! Могли бы просто вызвать в СК и там арестовать. Он же не бандит и не террорист.

Хазин опрокинул вторую рюмку, вытер слезы.

— Это по инструкции. Они так тренируются. Отрабатывают задержание, — адвокат нашел уцелевшее блюдце с дольками лимона, посыпанными сахарным песком, кинул одну в рот и зажевал коньяк. — Это не шутка. Это правда. Им нужны палки по проведенным операциям. За это «выездные» капают, как и вам. Нет выезда, нет надбавки. А кого они так берут с оружием террориста или врача «скорой» — их начальству нет разницы. «Деньги не пахнут», — процитировал Хазин какого-то римского сенатора, предложившего брать налоги с выгребных ям.

Он помолчал, подождал, пока Света успокоится.

— Послушайте. Все будет хорошо. Через три дня суд. Ничего ему не грозит. От претензий хосписа я отобьюсь. Все это пена. Вы только не суетитесь. Работайте. Деньги еще понадобятся. Посидит пару дней, чистая формальность. — Сообщил он и добавил, — Там сейчас неплохо кормят.

Вот если б он сказал, что денег больше не надо, я бы удивился!

Хазин поднялся и пошел на выход. Оглянулся на меня и чуть кивнул, «выйдем»!?

Я направился следом.

— Разве суд не через пять дней? — мне показалось, что Хазин перепутал дату суда.

У лифта он проговорил негромко.

— Я узнал кое-что. Кто-то там, — он поднял глаза к потолку, — хочет показательный процесс над врачом, который нарушил инструкцию. Сдвинули даты. Телевизионщики уже анонсируют про суд в новостях. Этот кто-то очень хочет по максимуму добиться наказания. На судью давят, на следователя тоже. Взяток давать никому и ни в коем случае нельзя. Они только и ждут, чтобы был еще повод усугубить. Все под контролем СМИ. Я ничего не могу гарантировать. Не сердитесь на меня. Если отделаемся условным сроком — это будет счастье. И я буду доволен. Могут Юру отправить на поселение года на три. Светлане этого пока говорить не надо. Я перед процессом сам ей все объясню, а пока разузнаю в деталях, что еще можно сделать. Есть ли условия для сделки с обвинением? Пока не вижу. Да, если ему предложат кого-то из начальства или коллег заложить — это надо сделать, за это ему скостят много.

Я ничего не ответил. Что тут скажешь? Попал Юрка в жернова, молись… в любом смысле.

Рабочие закончили восстанавливать дверь в проеме, подошли со сметой к хозяйке, но я перехватил бригадира. У Свиридовых с деньгами сейчас не густо. Юрка за месяц приносит пятую часть от обычной своей зарплаты, как прозвучало в старой комедии «Им и поплакать не на что », а Светкины деньги уходят на еду, квартплату и издержки адвоката, как сегодня. В квартире пахло свежей краской.

Я достал свою карту и оплатил работу. Трудяги собрали инструменты и ушли.

Мы посидели с Юркиной женой в тишине, молчали. Я не умею утешать, а после шепота Хазина у лифта, найти ободряющие слова стало совсем трудно.

Я сунул босые ноги в ботинки, подождал, пока они сами застегнуться и подключатся к Зуду, направился к выходу.

— Потерпи три дня. Он вернется. Это все какой-то абсурдный сон. Он обязательно кончится. Все наладится. Мы опять будем работать, как раньше, — ободряющие слова у меня кончились. — Хлопни коньяка и ложись спать.

Я вспомнил по гречку. Рассыпанную крупу я убрал, а новую не сварил. Светлана обернулась к столу. Бутылки на половину пустой на нем не было. Хазин унес или рабочие? Я склонялся в сторону адвоката. Очень уж рьяно он потреблял его.

Мы поняли, что нас еще и обокрали. Но почему-то от этого факта дружно рассмеялись. Я вспомнил старинную мудрость, которую любил повторять отец Свиридова: «Плох тот врач, что сам покупает себе коньяк». Можно дополнить: плох тот адвокат, что не выпьет за счет клиента!

Я чмокнул Свету в щеку, прощаясь, и вышел вон. Дверь закрылась, мягко щелкнув замком. Рабочие хорошо знали свое дело. Будто и не выбивал СОБР притвор вместе с косяком.

К дому я направился пешком. По пути игнорировал машины каршеринга, подмигивающие фарами, мне таксибота вызывать ради трех кварталов?

Пройдусь и подумаю. На ходу всегда отлично думается.

Да, мы плохие врачи. Это факт. Не потому что плохо учились. Совсем нет. Потому что хорошие не нужны. Нужны послушные. Молчаливые знатоки инструкций и стандартов. Нужны врачи-лакеи, с полупоклоном, улыбкой и готовностью спросить: «чего изволите?». От нас не требуется глубоких знаний и умений. Манипуляции на уровне медсестер, в лучшем случае фельдшеров, умение пользоваться аппаратурой, сейчас объединенной в два комплекса: диагностический ДК-2М и лечебный — МК, соединенный с ним и представляющий автоматическое хранилище лекарств, перевязки, шприцев и прочих лечебных атрибутов. Все, что от нас требуется — наложить электроды, взять кровь и иные вещества для анализа, вставить в щель личную карту пациента, она же всеобщая личная карта «элька» — паспорт, хранилище информации о гражданине и ключ к доступу в единую базу данных госуслуг, поликлиники, банковским счетам и полису ФОМС. Если ДК потребует, нужно сходить в машину за новым девайсом, рентген-накидкой и с ее помощью получить скан внутренних органов и любой части тела.

Мою эльку я доставал сегодня вечером уже дважды. Один раз ее проверил СОБР, вместе с отпечатком пальца и второй раз, когда я оплачивал ремонт двери.

«Вы обезьяны с чемоданом!», — говорил Юркин отец.

Я не спорил, а Юру это заявление бесило. Он не хотел быть «обезьяной с чемоданом», он мечтал закончить ординатуру и занять свое место у хирургического стола. Три года он был членом СНО на кафедре хирургии. Но зав кафедрой ему намекнул, что единственное место в ординатуре будет отдано сыну декана лечебного факультета. И рассказал старый анекдот, как сын генерала спрашивает отца: «Пап, а я стану генералом? — Конечно, станешь, сынок, — отвечает отец-генерал. — А маршалом я когда-нибудь стану? — продолжает сын. — Нет, — вздыхает генерал, — не станешь никогда. — А почему? — удивляется парень. — Потому, что у маршала подрастает свой сынок, — отвечает папаша-генерал».

Я не строил иллюзий на свой счет и, конечно, переживал за друга, а когда нас обоих распределили на Московскую скорую, то попросил направить на одну подстанцию.

А потом наступил черный день, когда Юрка осиротел. Его родители погибли в автокатастрофе. Они ехали по туристическому маршруту, устроенному мэрией для пенсионеров и ветеранов труда. Юрка дежурил. Он не ждал от родителей звонка. Знал, что во время работы те ему не звоня́т. Утром вернулся домой, чтобы отоспаться. Об аварии под Владимиром он узнал из новостей, слушая телевизор, пока принимал душ. О том, что в том автобусе ехали его родители, он еще не знал. Позвонил им, уже забравшись под одеяло и предвкушая часа три спокойного сна. Трубку взял незнакомец и сообщил, что владелец аппарата погиб в аварии и родственнику нужно немедленно приехать в больничный морг небольшого районного центра для опознания тела, потому что…

Мне тяжело вспоминать те события, а уж каково Юрке было?

Особенно мне было трудно поделиться с ним соображением, что авария та произошла совсем не случайно.

В том автобусе вообще не было никого младше шестидесяти пяти. А те, кто выжил, все потом умерли довольно быстро. Кто-то от инфаркта или инсульта, кто-то не выбрался из наркоза после операции. Кто-то уже дома отошел, во сне.

Откуда мне это известно?

Я очень интересуюсь этой темой. Смертностью стариков. А точнее их не случайными смертями. Я интересуюсь этим очень осторожно. Не хочу, чтобы моё любопытство было заметно. И ни с кем этого не обсуждаю. Неслучайные «случайности».

Я не считаю аварию, в которой погибли Юрины родители случайной. Таких вот аварий за три года нашей работы на «скорой» в разных областях и республиках нашей страны я насчитал больше сотни. В них погибли около пяти тысяч стариков. О этом не сообщают в новостях. Если молодые или дети — да, на всю страну и собирают деньги потом на операции, а старики — кому нужны? Из семи массовых аварий, в которых погибли старики — это обычно паломнические поездки по святым местам или экскурсии, автобусы пять вел автомат и в двух в автобус врезался грузовик-автомат. Сбой программы, неправильно выбранный скоростной режим. Робот на несколько секунд отключается. Эксперты как правило, ничего не находят в программах. Объяснить причину сбоя не могут.

В масштабах страны пять тысяч — мелочь. Но именно в эти годы Думой был принят очередной закон о развитии паллиативной медицины и предпочтительном помещении пенсионеров в дома престарелых и тяжелых инвалидов в хосписы. Все это преподносилось как забота государства о стариках. По всем каналам крутят социальную рекламу о том, как чудесно живут в домах престарелых пенсионеры, а сериалы под заказ пережевывают тему скандалов в семьях между молодежью и стариками, и как все налаживается, когда старики в заботе о молодых уезжают доживать в приюты. Как сразу увеличивался приплод в семьях, капает материнский капитал, а счастливая жизнь в богадельнях преподносится, как настоящий долгожданный рай для инвалидов и пенсионеров. Веселые внуки навещают счастливых дедушек и бабушек в приютах.

Я своих не отдаю. Оба они на пенсии. Оба живут со мной. Мама и папа. Отец военный пенсионер, инвалид, мама учитель на пенсии. А я работаю. Каждый год по несколько раз приходят гонцы из префектуры с предложениями, моим родителям переехать в один из интернатов «Старая роза», которые принадлежат жене префекта нашего округа.

Я — врач «скорой» имею возможность собирать любую статистику, в том числе и по старикам, благодаря нашему ДК и большой базе данных департамента здравоохранения и министерства. Получить доступ и мне непросто, но возможно. Для того, кто знает как. Я знаю. Но о том, что я знаю — никто не знает. Я — обычный врач скорой. Не программист, не сисадми́н. Никто не знает, что я айтишник — самоучка.

Мне надоело думать о странных преждевременных смертях стариков. Я перешел на бег, до дома оставалось километра три. Бегущий человек всегда возбуждает подозрение, особенно бегущий ночью в киберсьюте, и еще сильнее, если бежит с грузом. Но я бегу порожняком. И все равно, через три минуты из-за угла показалась машина ППС (патрульно-полицейской службы) и меня две симпатичных девушки в форме сержантов и похожих на мой киберсьютах вежливо попросили остановиться и предъявить документы. Пока одна идентифицировала мою личность, а вторая внимательно изучала мою шкуру портативным сканером на предмет скрытого холодного оружия, а я продолжал бег на месте, чтобы Зуд снова не включил электромассаж, заметив, что я неподвижен.

— Спортсмен? — иронично спросила полицай-девица со сканером.

— Врач «скорой», — ответил я без одышки, — надо быть в форме. Работа экстремальная.

— Похвально. — Без иронии отозвалась другая и добавила, — он чист, — она вдруг мне помигнула, чуть улыбнувшись, а Зуд сообщил, что с ее телефона пришло сообщение: «Я выходная завтра. Юля» и телефон.

— Можете продолжать тренировку, Алексей Максимович, — первая вернула эльку. — Удачи. Не нарушайте правил дорожного движения, не перебегайте улицу на красный свет и, ступая на проезжую часть в зоне пешеходного перехода, убедитесь, что на ней нет движущегося автотранспорта, — несколько заученно бубнила девушка, потому что обязана была это сказать.

Но я уже убегал от нее, отправив сообщение: «У меня сутки. Спасибо за симпатию. Юля, вы — очаровательны! И смайлик с поцелуем».

До моего дома еще два квартала.

Несмотря на близкую полночь, народ на улицах был, и какая-то сверхбдительная сволочь стукнула в полицию, что я бегу. Плевать. Закон я этим не нарушаю. Подозревать надо не тех, кто не выделяется из толпы, а кто абсолютно не заметен в массе. Но на такое допущение нужно особым образом настроить мозги. А мы все-таки по природе своей в разной степени ксенофобы. Обращаем внимание на тех, кто выделяется. Такова психика большинства людей. Хочется выделиться, чтобы обратили внимание, при этом не хочется, чтобы подозревали в нарушении закона. Мой киберсьют стоит, как элитный автомобиль и естественно, что люди завидуют.

За двести метров до парадной меня опять остановил, на этот раз участковый офицер. Мой ровесник, в домашнем утепленном комбезе, полицейский китель с погонами наброшен на плечи. Участковый зевает. Он узнал меня, помахал рукой.

— Что так поздно бегаешь, Алексей?

— У друга был, — доложил я. Грубить не хотелось. — Вот решил заодно пробежаться перед сном.

— Это у Свиридовых? — участковый не стеснялся продемонстрировать свою осведомленность. В двадцатимиллионной Москве ничего не скрыть от компетентных органов.

Я кивнул.

— Это правильно. Надеюсь, что все у него обойдется. Мы все, как на минном поле. Удачи!

Я решил поддеть его.

— А тебе чего не спится, Иван?

— Решил прогуляться перед сном, — соврал участковый. Это мне сообщил встроенный в Зуда детектор лжи.

Участковый нарочно вышел встретить меня и по другой причине вышел во двор? Думаю, ему пришло уведомление, что меня только что проверяли, и он проконтролировал маршрут моего движения. Зачем? Просто из служебного рвения. Чтобы потом никто не упрекнул, что он не отреагировал. Наверняка, в своем смартфоне поставил галочку рапорта. А если бы я побежал не домой? Ничего, отметил бы, что он меня не встретил и все. Это ничего не значит, пока меня не ищут. А вот исчезни я, вот тут мой трек через пару дней и всплыл бы, и отчет участкового — кстати. Вот тут меня обшмонали, а вот тут я не появился… А куда делся?

Профилактика преступности даже не в том, что все, побывавшие под следствием находятся под особым контролем, включая видео и воздушный — с помощью дронов, которые постоянно висят над городом. Это лишь часть решения проблемы.

Нужно чтобы у рядовых граждан даже мысли не возникало совершить преступление, осознавая, что они все под непрерывным присмотром искусственного интеллекта полиции. Поэтому им об этом регулярно и открыто напоминают разные компьютерные средства: «Мы за вами следим. Ведите себя законопослушно». Микрочипы везде. Камеры тоже. От огромных дворовых на столбах, до микрокамер в кухонных приборах, люстрах, даже в энергосберегающих лампочках. Сканеры повсюду. Якобы нужно для таргетированной рекламы, но это ширма, на самом деле — чтобы предотвращать преступления. Преступлений, однако, намного меньше не стало, просто преступники стали изощреннее и грамотнее, а спланированные преступления страшнее. Бытовуха же, как была, так и осталась, потому что, хватаясь за кухонный нож, человек не думает в этот момент, что его слушает и снимает все, есть в квартире от утюга до телевизора и дверного звонка-домофона.

Я приложил к домофону эльку.

— Здравствуйте, Алексей Максимович, — компьютерный голос привратника почему-то не хотят оттенять ни женским, ни нормальным мужским тембром, — ваша квартира сорок один, третий этаж, лифт уже спускается.

Это, видимо, чтобы я не забыл или не сбился с дороги и не забрел к соседям.

Я поднимался пешком, не обращая внимания, что лифт, не понимая, почему я его игнорировал, идет следом и приветливо открывает двери на каждом этаже, обдавая меня при этом канализационным ароматом. Курить и мочиться в лифте нельзя, а вот пердеть — это сколько угодно. Вот наши законопослушные граждане и отводят душу, будто больше газовать негде.

На самом деле, никто нарочно ни за кем не следил. Это все иллюзия, специально нагнетаемый страх. Вся собираемая на граждан информация попросту отправлялась в архив, из которого уже по запросу суда полиция могла в любой момент получить любые данные на любого человека. Самовольно нет. Так нам объясняли. Так по закону. За нами следят, да. Но о нас никто ничего не должен знать, пока это знание не понадобится для обвинения или оправдания.

Взлом этой системы — преступление, которое карается, как убийство человека с отягчающими от десяти до пятнадцати. Все мошенники знают, если вскроется их схема, влепят за использование данных о человеке, еще и за хищение биометрии из базы госуслуг. И не важно сам мошенник ломал базу или купил ее у жадного до денег сисадмина госуслуг.

Кстати, таких сисадминов, если ловят приговаривают к исключительной мере вместе с родственниками — то есть его на кичу, а родню, которая не предостерегла от преступления — в бомжи, то есть у семьи конфискуют все имущество, кроме личных вещей.

Дверь квартиры открылась, почуяв мое приближение. Точнее моего смартфона. Или моей эльки. И то и другое можно потерять. Поэтому домофон несколько секунд изучает мое лицо, слушает голос.

Многие взрослые люди стали имплантировать чип в ладонь. Так намного проще. Но многие не стали. Закон не обязывает. Только детям до совершеннолетия теперь нужно ходить с чипом. Потом, уже получив эльку, имеешь право удалить чип.

Ходит анекдот, что один шутник имплантировал себе чип в лоб, и в метро перед турникетом молится, «Господи, помоги мне пройти бесплатно»! Крестится, кладет поклон и лбом в считывающий пятак на турникете — бух, тот открывает проход.

Но молодежь не любит чипы. Чипируют младенцев сразу при рождении. Потом каждые пять лет детей. Взрослые удалить чип не могут только те, кто стоит на учете в полиции после освобождения по УДО. Но чипированных пока еще очень мало, систему ввели три года назад.

Молодежь — против тотального контроля. Молодежь жаждет свободы. Уборщики Московского горкомхоза регулярно смывают со стен домов и звуковых экранов граффити «NO CHIPPING!».

Родители уже спят. Пора и мне. Потратив минут пятнадцать на снимание и обработку от геля и пота внутренней, покрытой золотыми электродами, поверхности киберсьюта, я включил его на подзарядку, принял душ и лег. Завтра на дежурство, вставать в шесть.

Засыпая подумал ни к селу ни к городу: ерунда все это чипирование, эльки, тотальная цифровизация уже давно обеспечила контроль за каждым, а эти вещички, эльки и чипы — отвлекающий маневр, который руководство страны легко может принести в жертву недовольному обществу. Если оно вдруг станет этим недовольно.