Серебряный шрам

Андрей Дышев, 1995

Когда-то давно, на афганской войне, спецназовец Кирилл Вацура участвовал в операции по уничтожению душманского каравана. В самый разгар боя он обложил свою огневую точку двумя увесистыми мешками, снятыми с верблюдов, благодаря чему остался жив. Прошли годы. Мешки по-прежнему лежат в труднодоступном ущелье, в глубокой каменной нише. И Вацура забыл бы о них навсегда, если бы вдруг к мешочкам не проявила интерес наркомафия. Оказывается, в них лежит чистейший героин! Сто двадцать кило дорогостоящей дури! Где хитростью, где соблазном, а где угрозой злодеи заставили Вацуру провести их через ретивый Пяндж в Афган. В страну, земля которой нашпигована неразорвавшимися снарядами и минами, словно булка изюмом! В страну, где царствуют жестокие пещерные законы! В страну, где только ленивый не носит оружие!

8

Я вошел в вестибюль. Милиционеры на входе равнодушно посмотрели на мою гостевую карточку. Подниматься в номер мне не хотелось, в голове металось столько различных мыслей, что просто необходимо было привести их в порядок, успокоиться и подумать о ближайшем будущем.

Ничего более оригинального, чем спуститься в бар, я не смог придумать.

Я взял стакан сока со льдом и сел в самом темном углу рядом с кучерявым очкариком, умудрившемся при таком тусклом свете читать"Нью Йорк Таймс"на английском.

Может быть, бежать отсюда, пока в самом деле цел, подумал я. Ну а дальше что? — спрашивал во мне другой человек, менее склонный к авантюрам… А дальше — в аэропорт. Допустим, начал иронизировать оппонент, а на какие шиши ты купишь себе билет до Москвы?.. Я машинально провел рукой по карману, будто хотел еще раз убедиться, что в нем едва ли наберется мелочи на такси до аэропорта. Даже если ты найдешь деньги на билет, продолжал реалист, неужели ты оставишь на произвол судьбы эту глупую девчонку, которая совершенно не осознает меру опасности? Она будет упорно искать пути к освобождению брата, и ей, в конце концов, отвинтят голову. Выражаясь ее же терминологией, верх возьмет более сильное и коварное правосудие.

— А, черт! — я вслух выругался и отставил от себя стакан с соком. Очкарик приподнял глаза и взглянул на меня.

Сколько их? — думал я. Если тут, в Душанбе, нас пасет только картавый, то с ним еще можно потягаться. А если больше — трое, четверо? Все же у меня не выходит из головы этот странный адвокат, которому Валери звонила по гостиничному телефону. И ряд совпадений, связанных с проклятым четвертым этажом: якобы пустующий четыреста двадцать второй номер, в котором горит свет, убийство Алексеева, визитная карточка, которую я потерял и нашел там же, на четвертом этаже. Как она могла оказаться там?..

Я, наверное, слишком глубоко ушел в свои рассуждения и, не замечая, говорил вслух. Очкарик снова перестал читать, с улыбкой глядя на меня.

— Что-нибудь случилось? — спросил он с сильным акцентом.

Мне еще иностранцев только не хватало, подумал я и буркнул:"Случилось", что следовало понимать, как"Отвали".

— Я могу чем-нибудь помочь? — продолжал влезать в душу кучерявый. Он опустил газету, и я увидел на его груди пластиковую карточку с маленьким голубым шаром. — Мое имя Алекс Фербер, я представляю газету"Нью Йорк Таймс", работаю здесь с группой наблюдателей из ООН.

Я кивнул ему, протянул руку и представился:

— Кирилл Вацура. Крымский моряк. Здесь отдыхаю.

— Крым? Я знаю Крым, я жил в гостинице"Ялта". Очень хорошо… Вы слышали про убийство офицера? — спросил он, складывая газету. — Я уже передал информацию, но здесь много неясностей. Военный комендант однозначно считает, что это дело рук исламистов. Оппозиция сейчас особенно нацелена против командования миротворческими силами. Но разве это похоже на террористический акт? Это же ошибка так думать. В номере полковника нашли бутылки, рюмки. Кто-то был у него, понимаете? Но об этом следствие почему-то не говорит.

Что ты пристал ко мне, подумал я, ну сидел я у него, ну пили мы водку.

— Сейчас в Таджикистане очень неспокойно. Поверьте мне, я работал в ЮАР, в Боснии. Это очень надолго.

Хороший ты парень, тоже хочешь разобраться во всей этой мерзкой истории, думал я. Но вряд ли что-нибудь у тебя получится.

— Хотите выпить? — спросил Алекс.

Я отрицательно покачал головой. Передо мной сидел потенциальный союзник. Меня подмывало рассказать ему все.

— А что касается ситуации с черноморским флотом, то я думаю… — снова начал было Алекс, но я положил свою ладонь на его руку и, перебив его, негромко сказал:

— Не надо о флоте. Я могу рассказать вам об убийстве полковника то, что еще никому не известно. Я случайно оказался свидетелем этого…

Глаза Алекса загорелись профессиональным блеском, он даже привстал от неожиданности.

— Вы?

— Тихо! — приказал я ему. — Давайте лучше побеседуем в вестибюле.

— Хорошо, хорошо, конечно! — закивал Алекс.

Мы друг за другом вышли из бара, я хотел было направиться в вестибюль, но Алекс молча взял меня под локоть, и мы свернули к лифту.

— Лучше у меня, — сказал он.

Мы поднялись на восьмой этаж. Алекс открыл дверь, пропуская меня вперед.

— Прошу, — указал он на кресло.

Я сел, мельком оглядев кровать, на которой лежали видеокамера, фотоаппараты, коробки, кассеты. Алекс поставил рядом со мной диктофон, но я знаком показал, что лучше обойтись без записи, и он послушно спрятал его в тумбочку.

В течение получаса я рассказал ему обо всем, что случилось со мной в Крыму и здесь, правда, упустил некоторые детали, касающиеся моей роли в истории с похищением денег из казино. Алекс был потрясен, когда я рассказал ему про телефонный звонок и анонимное предупреждение.

— Это мафия. Маковая соломка, пятьдесят тысяч долларов — это все мусор, поверьте мне. Все намного сложнее. — Он на минуту задумался. — Скажите, а сколько прошло времени между тем, как убили полковника и как зазвонил телефон?

— Минуты две — три.

— Значит, вам звонили из гостиницы.

— Может быть, даже с того же, четвертого этажа, — добавил я.

— С четыреста… как вы сказали?

— Двадцать второго.

— Из четыреста двадцать второго номера. Вы говорите, что видели там свет, а номер, как говорит дежурная, стоит пустой, да?

— Да.

— Знаете что, Кирэлл? У меня есть маленькая идея, но надо быть немножко храбрым, чтобы ее сделать.

— Какая идея?

— Вы — работаете вместе со мной, вы — представитель"Нью Йорк Таймс"в Таджикистане. Нам надо сейчас взять интервью.

— У кого?

— У тех, кто здесь живет.

— Двенадцатый час ночи, Алекс!

— Это еще очень рано, Кирилл! Мы заглянем только в один номер.

Он протянул мне видеокамеру, сам повесил себе на шею фотоаппарат, и мы вышли к лифту.

— В твоем распоряжении десять минут. Это время я буду задавать вопросы.

— А о чем будешь беседовать?

Алекс махнул рукой:

— Как зайдем в номер, я придумаю. Только ты будь осторожен, Кирэлл, это очень опасно.

Мы вышли на пятом этаже. При нашем появлении дежурная подскочила, вежливо спросила о цели нашего прихода и сама проводила к пятьсот двадцать второму номеру.

Нам повезло. В номере не спали, трое лиц"кавказской национальности", сидя вокруг столика, играли в карты. При нашем появлении они издали восторженный вой, смахнули карты со стола и на их место тут же водрузили бутылку и стаканы. Алекс представился и объяснил, что занимается проблемой карабахского кризиса. Услышав про Карабах, парни загалдели все сразу, перебивая друг друга и отчаянно размахивая руками. Я открыл настежь балконную дверь, вынес туда стул и принялся устанавливать на нем камеру, будто собирался оттуда снимать беседу.

— Только не надо снимать! — отрицательно покачал головой один из парней.

— А вы садитесь так, чтобы камера не видела ваших лиц, — подсказал Алекс, и парни согласились. Они сели спиной к балкону, а Алекс — перед ними, лицом ко мне.

Алекс здорово закрутил парней. Они забыли и обо мне, и о бутылке, и о том, что уже за полночь. Что-то горячо говорили ему, объясняли, доказывали. Я взял себя в руки, подавил мелкую нервную дрожь в ногах и точно так же, как несколько часов назад в номере Алексеева, закинул ногу на балконные перила.

Еще два-три раза спуститься мне с балкона на балкон — и я смогу работать на высоте не хуже монтажника-высотника. Я перебирал руками, опускаясь ниже и ниже, затем повис на последней перекладине, качнулся, пошел маятником вперед, и когда мои ноги оказались как раз над балконом, отпустил руки.

С мягким приземлением, сказал я себе. Всю эту процедуру я проделал достаточно бесшумно. Не вставая с четверенек, я осторожно приподнял голову и заглянул в приоткрытую балконную дверь.

Комната была пуста — в этом у меня не было никаких сомнений. На столике, поставленном между кроватями, тусклым светом горела настольная лампа. Кровати были прикрыты полиэтиленовой пленкой, засыпанной штукатуркой, на потолке, в самом деле, зияла оголившаяся раковина, из которой торчали провода.

Я, не выпрямляясь, чтобы меня случайно не заметили с улицы, проник в комнату и осмотрелся. Рядом с лампой — телефон, полиэтилен в одном месте примят — похоже, что кто-то сидел на кровати и звонил. Я внимательно осмотрел пол, заглянул под кровати. Под столиком я нашел скомканный обрывок бумаги. Я развернул его. Там были написаны четыре цифры, и я узнал их сразу, потому что ожидал их увидеть — это был номер телефона Алексеева.

Я обыскал шкаф и обе тумбочки, но ничего больше не нашел.

Оставалась душевая. Я вошел в нее, не касаясь ручек, прикрыл за собой дверь, зажег свет. Он показался мне ослепительно ярким после мягкого сумрака комнаты, и не меньше минуты я ждал, пока глаза привыкнут к нему.

Я склонился над раковиной. Она была влажной, на ее поверхности еще не высохли капли. Сантиметр за сантиметром я осматривал краны, ободок сливной воронки, полочки для мыла. Конечно, он постарался хорошенько смыть раковину, но, наверное, очень торопился и схалтурил. На покатом дне раковины я нашел несколько бледно-розовых капелек.

— Это то, что требовалось доказать, — вслух сказал я.

В мусорной корзине валялся газетный ком. Преодолев брезгливость, я принялся его разворачивать. Когда пошли бурые пятна, просочившиеся через бумагу, я стал разворачивать комок над раковиной.

В газету была завернута какая-то гадость, и я не сразу разглядел, что это была крысиная голова.

Я взглянул на часы. Надо было закругляться. Еще раз подошел к телефону, поднял трубку, свинтил крышку микрофона, отлепил от магнита стальной кружок мембраны, сунул его себе в карман, а крышку поставил на место.

Влезать наверх было намного труднее, чем спускаться. Мне пришлось карабкаться по горизонтальной перегородке, удерживаясь буквально на одних пальцах, прежде чем я сумел ухватиться за перекладину. Подтянулся, закинул ногу на перила.

Беседа была в самом разгаре, сигаретный дым густым туманом выплывал из комнаты на балкон. Алекс увидел меня и, чтобы прервать словоохотливых парней, спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Да, шеф, — ответил я. — Аккумулятор сел, надо подзарядиться.

Алекс посмотрел на парней, виновато развел руками.

— Если не возражаете, мы продолжим наш разговор завтра?

Парни не возражали, но тотчас вспомнили о бутылке, и как мы с Алексом не отнекивались, вынудили нас выпить по стакану какой-то кислятины. Они оставили нам свои грузино-армянские адреса, долго жали руки и клялись в вечной дружбе.

Мы вернулись в номер к Алексу. Он выслушал меня, потом сказал:

— Скорее всего, официально будет сказано, что это политическое убийство. А что это на самом деле — мы с тобой знаем. Опасная игра, Кирэлл. Но если мы найдем истину, я сделаю интересный фильм о русской мафии в ближнем зарубежье. Разумеется, пятьдесят процентов — твоя доля.

— Как ты думаешь, дежурная по этажу, Мария Васильевна, может нам что-нибудь рассказать?

— Думаю, что она, как вы говорите, наберет в рот воды. Хотя, ты прав, она знает кое-что.

Он принялся было готовить кофе, как я внезапно почувствовал смутную тревогу на душе. Прошло уже почти полтора часа, как я оставил Валери одну. Предчувствиям я никогда не верил, но сейчас мне почему-то стало неприятно. Я пожал руку Алексу, пообещал прийти завтра утром, и пулей вылетел в коридор. Не дожидаясь, пока придет лифт, я побежал по лестнице, прыгая, как горный козел. Дверь в номер была заперта — я сам запирал ее перед уходом. Мне казалось, что я ковыряюсь ключом в замке слишком долго, и в моем воображении уже стали появляться зловещие картины, о которых лучше не рассказывать.

Наконец, я распахнул дверь и ввалился в комнату, попутно зажигая свет. Валери неподвижно лежала на кровати, накрывшись одеялом с головой. Мне казалось, что если она спит, то ее сейчас разбудит бешеный стук моего сердца. Я схватил одеяло за край и рванул его на себя.

— Валери! — Я схватил ее за плечи.

Она открыла глаза, ничего не соображая.

— Что? Что ты?

— Ты цела?

— Цела… Фу, как ты меня напугал!

— А ты меня. Лежишь, как покойница. Зачем с головой накрываешься? Холодно?

— Привычка детства… Ты ненормальный. Который час?

— Скоро два.

Валери зевнула и снова пристроилась на подушке.

— Выключи свет, — попросила она.