Серебряный шрам

Андрей Дышев, 1995

Когда-то давно, на афганской войне, спецназовец Кирилл Вацура участвовал в операции по уничтожению душманского каравана. В самый разгар боя он обложил свою огневую точку двумя увесистыми мешками, снятыми с верблюдов, благодаря чему остался жив. Прошли годы. Мешки по-прежнему лежат в труднодоступном ущелье, в глубокой каменной нише. И Вацура забыл бы о них навсегда, если бы вдруг к мешочкам не проявила интерес наркомафия. Оказывается, в них лежит чистейший героин! Сто двадцать кило дорогостоящей дури! Где хитростью, где соблазном, а где угрозой злодеи заставили Вацуру провести их через ретивый Пяндж в Афган. В страну, земля которой нашпигована неразорвавшимися снарядами и минами, словно булка изюмом! В страну, где царствуют жестокие пещерные законы! В страну, где только ленивый не носит оружие!

7

Мы поднялись в номер. Я запер дверь на два оборота, прикрыл балкон, чтобы нас случайно не подслушали из соседних номеров.

— Твой картавый незнакомец, по всей видимости, болтается где-то рядом, — сказал я.

— Это понятно и без твоей дурацкой иронии, — ответила Валери.

— Когда должен позвонить адвокат?

— Через два-три дня.

— Надеюсь, ты понимаешь, что если он узнает про ваши аферы в Крыму, то сразу же откажется вести дело Глеба.

Валери усмехнулась.

— Все зависит от суммы гонорара, который я ему заплачу.

— Неужели правосудие так просто покупается? — искренне возмутился я.

— Нет, не так просто. Это сделать тяжело. Сначала надо заработать большие деньги.

— Ты мне не рассказала, как вышла на него.

— На Рамазанова? Мне посоветовали обратиться к нему там же, в милиции, когда взяли Глеба. Подошел один из ментов, отвел в сторону и сказал, что если вы хотите видеть братца на свободе, то просите о помощи адвоката Рамазанова. Я, конечно, согласилась, дала вильнюсский адрес и телефон. Он сам мне и позвонил.

— И сказал тебе, чтобы ты искала свидетелей?

— Да.

— Хотя, за большие деньги можно было нанять липового свидетеля?

— Можно было.

— Но ты решила сэкономить на мне?

— Да.

— А что, если я откажусь?

— Я бы не хотела разочароваться в тебе и узнать, что боевой разведчик оказался трусом.

Умница! Молодец! — мысленно восхитился я ею. Теперь, после такого комплимента, я буду доказывать тебе, что не трус, даже с петлей на шее.

— Постараюсь не разочаровать тебя, — я провел ладонью по ее щеке и многообещающе улыбнулся. — Вот только с детства я был законопослушным гражданином и патологически не переношу всякую уголовную мразь.

— Законопослушным? — Валери вдруг рассмеялась, хлопнула в ладони и откинулась спиной на подушки. — Вы только посмотрите на этого святошу! А что ж ты мне не расскажешь, как скинул со скалы двух ребят из казино? Это что — правосудие? Два человечка висят на тебе?

— Ага, значит, тебе об этом известно… Братец твой, оказывается, не очень-то умеет держать язык за зубами.

— Но было это?

— Было. Они убили ни в чем не повинного старика и заслужили смерть.

— Кирюшенька! Не тебе, родненький, решать, достойны они смерти или нет. Для этого есть суд.

— Но ты же сама сказала, что правосудие покупается и продается.

— Вот! — Валери подняла палец. — Вот мы и пришли к самому главному. Это верно, правосудие иногда становится товаром. А раз так, то люди все чаще устанавливают свое собственное правосудие. Вот и мы с братиком решили, что казино обязано помочь нам приобрести первоначальный капитал, чтобы мы смогли открыть свое дело и уже потом честно зарабатывать деньги. Мы изъяли у казино некоторую часть денег, они убили старика, ты убил двух охранников, они посадили Глеба, я покупаю адвоката и тебя…

— Меня ты еще не купила, — вставил я.

–…они убивают полковника и обезглавливают несчастную крыску, а мы прячемся от дежурной по этажу и накрепко закрываемся в номере… Идет обыкновенная борьба различных правосудий. Когда нет одного, истинного правосудия, возникает бесчисленное множество других. Вот и все. А ты, бедняжка, терзаешься угрызениями совести, что будешь помогать, как ты говоришь, аферистам.

— Гладко все у тебя получается, — признался я. — Не подкопаешься. Целая теория, все, вроде бы, логично. Только эта цепочка началась с того, как вы с Глебом украли деньги из казино. А уже потом пошли трупы.

— Ну-ну, не надо вешать на нас чужие грехи. Мы, в отличие от некоторых, никого не убивали. А цепочка, милый, началась намного раньше. Когда изымали деньги, замораживали вклады, бесконтрольно запускали печатный станок… Все это тоже было чьим-то правосудием.

Она зевнула. Глаза ее, налитые тяжестью, медленно закрывались. Не раздеваясь, Валери залезла под одеяло.

— Ложись, — сказала она.

После всего, что произошло, мне было не до сна. Я бесцельно походил по комнате, чувствуя непреодолимое желание что-то делать, каким-то образом защищаться от надвигающейся беды. Те люди, которые убили Алексеева, играют по-крупному и вряд ли будут церемониться со мной, когда я встану на их пути. Если бы они предъявили мне какие-нибудь конкретные требования, я мог бы уже определить свое место в этой игре и подумать об ответных шагах. Пока же со мной играли в темную, и тем опаснее для меня была ситуация, потому что я не знал, с какой стороны ждать нападения. Я не мог понять, почему картавый сразу не выдвинул мне требование — отказаться от свидетельских показаний, а приказал ждать каких-то указаний? Не значит ли это, что я нужен им совсем для других целей?

Я выключил свет и вышел в коридор. Инстинкт самосохранения принуждал меня что-то делать, готовить оборону, и я не мог, как Валери, лечь в постель и спокойно заснуть.

На лифте я спустился до второго этажа, перешел на лестницу, и по ней сошел в фойе. На входе все еще стояли милиционеры, но дежурной и солдат уже не было. Люди спокойно входили и выходили из гостиницы.

Я вдруг решил рискнуть и, круто развернувшись, пошел к выходу. У дверей меня никто не остановил и даже не попросил предъявить гостевую карту.

Я прошелся вдоль машин международного Красного Креста, у мангала сел за столик и, потягивая из бутылки колу, стал рассматривать гостиничные окна. Четвертый этаж. Вот холл, он ярко освещен неоновыми лампами. Вот окно злосчастного четыреста пятнадцатого номера. Там все еще горит свет, мелькают милицейские фуражки, работа криминалистов продолжается. Значит, по этой стороне идут нечетные номера, а четные — с противоположной стороны фасада.

Я встал, рассчитался с мангальщиком и пошел вдоль гостиницы, завернул за угол и вышел на волейбольную площадку. Я сел на скамейку под акацией и в ее тени стал невидимым. Вот тускло светится полоса лестничных пролетов. Четвертый этаж. Предположим, что первое справа окно — номер четыреста второй. Затем — четыреста четвертый… Я отыскал глазами четыреста двадцать второй. Окно плотно завешано шторами, но через них пробивается слабый свет, словно в номере включена настольная лампа. Балконная дверь приоткрыта.

Может быть, я неправильно сосчитал окна, думал я, возвращаясь назад, а может, пока мы сидели в баре, номер заселили.