Вечер гениев

Андрей Дышев, 2000

Телефон был с определителем, и Новиков не поднимал трубку, если высвечивался номер Ольги. Лгать не хотелось, но правда тоже напоминала ложь, и он предпочитал вообще не поднимать трубку, чтобы ничего не объяснять. В который раз в его жизни наступал момент, напоминающий эвакуацию пассажиров с тонущего корабля. Взять на борт можно было только одного, а просилось двое: личная жизнь и работа. И в который раз Новиков, опуская глаза перед слезами личной жизни, протягивал руку работе.

Глава шестая

Женька Нечипорук, получив от Ковальского"на мороженное", как-то сразу понял, что его тетрадь с методиками содержит неисчерпаемый источник материальных средств. Во время летних каникул он подрабатывал на рынке, торговал нелицензионными дисками, за что несколько раз был бит конкурентами и имел неприятности с милицией. Судя по тому, с какой легкостью Ковальский заплатил ему десять баксов за пользование его тетрадью, Нечипорук пришел к мысли, что живет неправильно, сидит на мешках с золотом, и не замечает этого.

Но более всего его задел тот факт, что недостаточно умный, но хитрый Ковальский воспользовался его знаниями, его разработками и наварил на этом деньги. А он, Женька Нечипорук, для которого органическая химия была матерью родной, развесил уши и позволил себя эксплуатировать.

В нем взыграл азарт спортсмена, уверенного в своем неоспоримом преимуществе. Получив от Ковальского свою заветную тетрадь, где двенадцать страниц занимал только список литературы, Женька на несколько дней засел в библиотеке, где в журнале"Гельветика-Акта"нашел формулу этонитазена — вещества, за которое, по его сведениям, любители"кайфа"выкладывали приличные деньги.

Он приехал к своей бабушке в Погар вместе с другом — Лешей Филиным. И когда два молодых человека встали посреди двора, бабушка растерялась. Расставив руки, она смотрела подслеповатыми глазами то на одного, на то другого.

— Что-то не признаю, кто из вас Женька…

Нечипорук рассмеялся, опустил сумку на землю и обнял бабусю.

— Сколько мы уже не виделись? Года два? Или три?

— Как ты вырос! Я бы тебя ни за что не признала! А тебя Лена спрашивала…

Бабушка, как положено, заплакала, но без слез. Потом засуетилась, поторопилась в погреб за картошкой.

— Рай, — расчувствовался Леша, присаживаясь на потемневшей от влаги и времени скамейке. Над ним висели тяжелые ветви яблони. По двору ходили куры, озабоченные вечным поиском корма. Тощая кошка, трубой подняв хвост, обнюхивала сумки.

В погребе еще оставались прошлогодние заготовки, и бабушка открыла банки с солеными огурцами и помидорами. Яичницу с неестественно оранжевыми желтками поджарила на сале. Крупно порезала хлеб, принесла с огорода пучок зеленого лука и петрушки. Когда ребята сели за стол, она выставила два граненых стакана и литровую банку с самогоном.

— Не, бабуль, — покачал головой Женька, заталкивая в рот лук. — Мы не будем.

— И друг твой тоже не будет? — удивилась бабушка.

— Не буду, — подтвердил Лешка, цепляя вилкой яичницу.

— Нам бы кофейку!.. Нет? Тогда чая.

"Какие молодцы! — подумала о ребятах бабушка, заваривая чай. — Не пьют, не курят, в институте учатся. Не то, что Володян Конобеевских. Тот как начинает с утра горелку пить, так до вечера не просыхает. А ведь он Женьке ровесник, когда маленькие были, вместе на луг бегали…"

— Мои колбы целы? — спросил Женька.

— А что с ними сделается? Я в твой сарай и не хожу. Если только за содой…

Сарай, стоящий на краю огорода, обложенный со всех сторон сушняком и дровами, обросший колючей малиной, в детстве был самым любимым местом игр у Женьки. Когда он был маленьким, сарай представлялся ему логовом разбойников, и Женька холодел от восторга и страха, когда открывал тяжелую скрипучую дверь и заглядывал в темную утробу. Голубые столбы солнечного света, проникающие через щели и прорехи в крыше, упирались в ржавый велосипед без колес, допотопную деревянную прялку, дырявое оцинкованное корыто, проржавевший до черноты серп… Встав взрослее, Женька навел в сарае порядок, покрыл крышу новыми листами рубероида, заделал щели и установил газовый баллон. Логово разбойников превратилось в химическую лабораторию, в которой парень проводил все школьные каникулы.

На поселок опустился вечер. По грунтовой дороге, мимо забора из штакетника, лениво прошло стадо коров. Запахло пылью и навозом. Соседская дочь Лена, детская любовь Женьки, скармливала корове хлебные корки и слишком часто поглядывала на ребят. Женька и Леша сидели у затухающего костра, прислушиваясь к тихому колокольному звону, плывущему над затуманенной рекой. Вечный флегмат Лешка с упоением изучал методику, переписанную Женькой из журнала. Он ни разу не спросил друга, что они будут делать с этонитазеном, если, конечно, удаться его получить. Его интересовал сам процесс. Это был своеобразный тест на сообразительность. Кроссворд повышенной сложности. Мозаика, в которой элементами служили молекулы углевода, водорода, кислорода. И эти молекулы требовалось сложить в определенном порядке, чтобы получилось чудо…

Они работали по ночам, когда было прохладно и тихо, потом отсыпались до обеда, не замечая, как бабушка на цыпочках заходит в комнату и прислушивается к их дыханию. После обеда Женька заходил к Лене, и они втроем шли на речку, устраивали заплывы на песчаные отмели, где бегали, прыгали, дурачились до наступления сумерек. Лена никогда не спрашивала, что ребята делают по ночам в сарае. Она относилась к ним как к богам, дела и заботы которых были для нее непостижимы. Девушка до смерти влюбилась в Женьку. Когда прощались до следующего дня, она старалась задерживать свою тонкую ладонь в его руке, и при этом смотрела в его глаза так, как смотрят дети на Деда Мороза. Флегматичный Леша откровенно пялился на бедра и грудь девушки и, наверное, мысленно называл Женьку дураком. Правда, он, в отличие от Лены, знал, что сердце Женьки давно занято другой женщиной по имени Химия.

За несколько ночей им удалось получить половину продуктов, необходимых для изготовления этонитазена.

— Ну, что с Ленкой будем делать? — спросил Леша, когда друзья сидели с удочками на берегу, повязав на головы майки.

Было жарко. Рыба не клевала. Над поверхностью воды метались стрекозы.

— Мне сейчас не до Лены, — признался Нечипорук, поднял удилище, поймал крючок с обглоданным червем и плюнул на него. — Я думаю о том, где нам раздобыть центрифугу.

Леша вздохнул. Ему хотелось поговорить о девчонках, о подругах Лены или молодых вдовах. Зеленая лягушка поленилась обходить его ногу и полезла по кроссовке. Леша смотрел на нее и думал, что для этой крохотной твари не существует никаких этических норм. Она живет так, как ей хочется. И потому, наверное, счастливее человека.

— Нам не нужна центрифуга, — равнодушно заметил Леша, стряхивая лягушку с ноги. — Мы все равно не сможем раздобыть реактивы для твоей методики. Она просто невыполнима.

Женя молча кусал губы. Леша озвучил его самые сокровенные мысли. Когда брались за работу, казалось, что они готовы свернуть горы. Но на полпути пришлось трезво оценить свои возможности. И не только бабушкин сарай стал причиной пессимизма. Методика, переписанная из журнала"Гельветика-Акта", была слишком сложной, практически невыполнимой. Под нее требовались такие реактивы, которые ни произвести, ни купить где-либо они не могли.

Леша отложил удочку, зевнул и, закатав брюки, зашел в воду.

— Рыбу распугаешь, — предположил Женька.

Леша будто не расслышал Женьку. Он ходил по песку, оставляя за собой следы, и смотрел под ноги.

Пришла Лена. Она принесла бутылку с ледяным квасом. Оторвавшись от горлышка бутылки, Женя вытер ладонью губы и сказал девушке:

— Существование не может быть объектом познания. Оно субъект познания или, еще глубже, находится вне распадения на субъект и объект.

— Очень интересная мысль! — согласился Леша и поднял указательный палец кверху.

— О чем вы, ребята? — спросила Лена, через голову стягивая с себя сарафан.

Леша нарисовал на песке шестиугольник. От него к воде провел линию и стал писать буквы.

–"Соон", — прочитала вслух Лена.

Леша смотрел сквозь девушку на Женьку.

— Ты знаешь, несчастный, что такое фенилалалин? А если нам прыгнуть в ту же яму, но только через него?

— Как через коня?

— Как через козла, — поправил Леша.

Он продолжал писать ногой латинские буквы"C","O","O","H","N"… Женька следил за ним сначала сидя, потом встал, вышел на песок, пошел следом за Лешей, аккуратно переступая через цепочки молекул. Они уходили все дальше и дальше по пляжу, оставляя за собой странные, нечитаемые слова, чем-то напоминающие античное латинское письмо.

Лена легла на траву и стала смотреть на облака. Она думала о своей корове, о стирке, о хлебе, о прополке, о колодце, о поливке, о шторах, которые надо подшить, и о том, что было бы очень здорово родить от Женьки ребенка — такого же здорового и умного, как он сам.

А Женя и Леша тем временем придумали свой способ синтезирования этонизатена — достаточно простой, чтобы вещество можно было произвести в лабораторных условиях. На следующий день они со своими реактивами поехали в Воронеж к общему знакомому Игорю Яковенко, аспиранту научно-исследовательского института.

— А зачем вам лаборатория? — не слишком настойчиво поинтересовался у друзей Игорь.

— Иммобилон хотим изготовить, — улыбаясь, ответил Женька. — Для обездвиживания противника.

— Или бабы, — уточнил Леша. — Пшик ей под нос из баллончика — и она твоя.

Лаборатория института была оснащена оборудованием по высшему разряду, и все-таки Женя и Леша не смогли выдержать все условия синтеза. Вожделенный этонитазен, который стал для них уже не столько товаром, сколько делом принципа, потерялся на какой-то стадии, смешавшись с"грязью".